Глоток солнца.Записки программиста Марта Снегова

14

Многие путешествуют всю жизнь, но так и не могут найти свой необитаемый остров. Я знал такой остров — маленький городок, по имени Тишина. Кирпичные красные замки с островерхими крышами и башенками, тихие, мощенные аккуратной плиткой дворики, узенькие, накрытые шапками каштанов улицы, уютные, как платяной шкаф в детстве, трамвайчики, дождик вперемежку с солнцем — город словно уснул сто лет назад и проснулся в окружении мощных соседей, сказочный, не похожий ни на кого. Наверно, это был единственный на Земле город, в котором бегали веселые пестрые трамваи. Что ж, люди поступают хорошо, оставляя кое-где такие старинные уголки. Нам они кажутся старомодными, но именно там человек может отдохнуть от острых ритмов современных городов. Там, я надеялся, Каричка пробудится от своего болезненного сна: исчезнут приступы тоски и беспамятства, солнце позолотит побледневшее лицо, в испуганных глазах отразится глубокая, спокойная тишина. Я рассчитал все точно: облаку, атакующему крупные индустриальные центры, нечего было делать в таком городке. Я дал себе слово вообще не вспоминать про облако, пока Каричка не поправится, — в конце концов, мы уезжаем на необитаемый остров! Врачи сказали, что ничего лучше придумать нельзя.

Мы с Каричкой договорились, что на время забываем ракеты, гравилеты, экраны, видеофоны, газеты, автоматы, лайнеры, залы невесомости, кино, театры, аптеки, лекарства. Поклоняемся одной природе. Пищу готовим сами. Берем чемодан книг, мяч, ласты, маску. Ищем необитаемый остров, по названию Тишина. Все, едем.

Мы высадились на необитаемый остров, и нас не встречала ликующая толпа. На перроне стоял лишь пират. Бронзовое лицо, серебристые волосы, отчаянно веселые глаза. Он был предупрежден о нашей высадке.

— Поздравляю молодоженов! — загремел на весь вокзал пират.

Мы смутились, сказали:

— Нет. Мы просто путешественники.

— Все равно — счастливцы! — громовым голосом продолжал пират, и эхо летело под самые своды. — Вас ждет домик у обрыва и самое пустынное место на всем море. Не каждый сможет найти в наш век техники такой редкий уголок. Это все она — мамочка.

Так мы узнали, что на острове есть существо могущественнее пирата — мамочка. И вскоре в этом убедились, отведав нежнейшей ухи и драгоценных, как во всяком приморском рыбном городе, бифштексов. Потом мы подержались за талии фарфоровых фей, подносящих к нашим ртам блюдечки с обжигающей влагой, и поняли, что пират не шутит: в наш век легких напитков такой силы нектар могла достать только запасливая хозяйка — мамочка.

А он шутил. Он все время шутил, подсмеивался над нами и с наслаждением пил кефир. Он знал, что он очень важный адмирал, а мы этого не знали. Мы увидели вдруг на его голове черную фуражку с килограммовым золотым крабом и почтительно замолчали. Сияя, адмирал сел в мобиль и покатил командовать своими кораблями, кранами, ящиками с сардинами, ящиками с маслинами, бочками с селедками и прочим, прочим. Он сказал нам на прощание:

— Мамочка все умеет.

Жена адмирала действительно все умела: она дала нам кастрюли, ложки, тарелки, вилки и теплые одеяла. А без этих вещей вряд ли возможен был дальнейший рассказ, что может подтвердить кот Рич, провожавший нас до калитки. Этот Рич, тоже очень важная в доме персона, умел вставать на задние лапы и отдавать честь. Не адмиралу, нет — мамочке.

Дом стоит над морем и называется «Морская метеостанция». Ночью под обрывом взрываются волны, утром меж берез голубеет само спокойствие. В комнате у Карички цветы и тишина: за ее стеной работают молчаливые автоматы. А за моей стеной то и дело бубнит механический равнодушный голос: «Температура… влажность… баллы…».

Я в курсе настоящей и будущей погоды. Кастрюля кочует из комнаты в комнату: готовим по очереди. На рассвете я ловлю в озере рыбу, поеживаясь от сырого тумана и согреваясь песенкой: «А у нас на три градуса теплее, чем у вас». Песни сочиняем тоже по очереди: каждый день новую. Мои, конечно, самые бредовые.

Каричка очень красиво гребет. Руки в запястье тонкие, а сильные, держат весла цепко. Нагибается — волосы вниз, лицо вниз… Раз — струной вытягиваются ноги. И снова волосы — ноги, волосы — ноги. Золото волос, золото загара.

Солнце отскакивает от воды, и светлые блики играют на прибрежных кустах. В зеленых затонах кто-то громко чавкает, словно целуется тысяча русалок. Осторожно раздвигаем руками кувшинки и видим: здоровенные лещи хватают ртом мохнатую траву и сосут с аппетитом, причмокивая. И еще пищит что-то в черной глубине… От этих младенцев ростом с полено у настоящего рыбака, например, у Акселя, зашлось бы сердце.

— Правь к берегу, — командует Каричка. — Видишь яблоню? Эх, левее!… Ну, ты, неандерталец, в состоянии залезть на дерево? Тогда угощай!

Яблоки кислые, но мы старательно жуем. А петух тем временем склевал на берегу нашу картошку (ты гневалась), и меня ужалила в макушку пчела (ты веселилась), и кто-то орал в кустах песню (ты сказала: «Вот это по-нашему»), а потом ты потянула носом и, как пчела, устремилась вперед и принесла бидон меда.

Оказалось, каждый вечер солнце садится в море. С нашего обрыва видна страна Красногория. Ее нельзя описать, она каждый вечер разная. Мы знаем только, что она торжественная и радостная, как флаг. На лице Карички отсвет Красногории; очень жалко, что солнце так скоро тонет.

А до этого мы успеваем нарвать в зарослях шиповника. Ступаем среди колючек, высоко поднимая ноги. Попадает в нашу охапку и простая трава, и репей, и горько-сладкая полынь — все, что цветет и пахнет.

Теперь подойдем к обрыву и спустимся по ступенькам. Внизу трех не хватает. Каричка, давай руку. Или лучше держись за мою шею. Никого нет, даже мальков из детского сада, которые радостно кричат нам: «Дядя, тетя, смотрите: я голый!». Вот наш камень — садись. Теперь шагом марш по песку! Теперь бегом. Теперь пузом на горяченькое, а я еще буду кидать и ловить булыжники. Читай и не обращай внимания на треск вертолета и пристальный глаз маяка — они служат свою службу…

Каричка сидит на большом камне спиной ко мне, вытягивает шею, стараясь заглянуть за горизонт. Что там? Может, там плавают сардины и шпроты не в банках и ящиках, а на воле, шевеля плавниками и убегая от коварных сетей. Может, старые негритянки ткут мягкие ковры, настоящие, не синтетические, нежнейшей красоты ковры. Может быть, на настоящей реке Лимпопо скрывается последний из рода Бармалеев. Не знаю…

Я знаю только, что из янтарных волн вышел на пляж веселый матрос. Он был немножко сумасшедший, потому что ему в тот день все на свете нравилось. Он нырял под волну, фыркал и отдувался, как тюлень; с удовольствием спугнул завизжавшую толстуху, которую муж целый час молил вылезти на берег; походил по песку на руках, кувырнулся и увидел белый зонтик. Зонтик загораживал От солнца чью-то спину. А поскольку зонтик был водружен на матросских штанах, то моряку ничего не оставалось, как заглянуть за зонтик. Он увидел нахмуренные брови под ровной челкой и книгу в руках.

— Кто эта девушка? — спрашивает у меня Каричка.

— По-моему, студентка. Да, с театрального факультета. И еще оператор счетно-информационной машины. На отдыхе. Каникулы и заслуженный отпуск.

— Предположим, — соглашается Каричка и ждет дальнейшего рассказа.

Студентке очень нравится город с редким именем Тишина. Здесь нет космодрома, оркестров и автоматической столовой. Только детсадовские мальки шокируют студентку, когда восторженно сообщают: «Тетя, а мы без штанов!».

Она читает что-то про Африку, а корабль матроса как, раз вернулся из тех вод. И матрос заводит разговор о сардинах — как они шевелят в глубине плавниками. Девушка слушает, все еще сдвинув брови.

Он — про жару, про акул, про шторм и вахту. Она слушает. Он — про рацпредложение команды, решившей увеличить длину трала, про удачный лов, про почетные грамоты. И вежливые кивки — в ответ.

— А что потом?

— А потом героическое.

— Героическое?

— Ну конечно…

Матрос предлагает девушке уехать с ним, чтоб увидеть шторм, и акул, и подводные камни — они гораздо красивее, чем в книге. А она опять молчит. Тогда он хочет показать ей, как плавают дельфины. Еще он попробует найти лежащую на дне камбалу и принесет с дальнего камня водоросли, и нырнет за обломком янтаря.

— Не слишком ли много? — спрашивает Каричка.

— Можно ограничиться водорослями, — соглашаюсь я. Одно ясно нам обоим: белый зонт пока забыт, он валяется на песке.

Матрос уплыл к дальнему камню. Он плыл долго, хотя и изо всех сил, и вернулся с зеленой гирляндой на шее. Еще издали ищет он взглядом белый зонтик. Зонт лежит на песке, а девушки нет. Он ходит с водорослями по берегу — километр туда, километр обратно, и ему хочется швырнуть ногой зонт, но он этого не делает. Ложится на остывший песок и ждет.

— Она испугалась акул и шторма?

— Нет, Каричка, концовка совсем другая.

В сумерках матрос проснулся и сразу почувствовал, что рядом кто-то есть. Поднял голову: она сидит на чемодане и ждет, когда он проснется: «Ты готова?» — спросил он. «Да». — «Вот моя рука, — сказал матрос. — Пошли!…».

… Каричка молча сидит на своем камне, а потом поворачивается ко мне и подает руку.

— Вот моя рука. Этот матрос — ты?

— Этот матрос я.

Но мы не спешили в Африку. Мы поехали в соседний городок. В игрушечных вагончиках, через игрушечный лес, мимо игрушечных домиков. Бывает очень туманный сонный сон — таким показался нам городок, названия которого мы даже не запомнили. Как потянуло нас из того городка на нашу «морскую метеостанцию», где бессонно бредит автомат: «Шторм… восемь баллов… шторм…». И кто эго лучше всех понял? Машинист игрушечного поезда, который видел, как мы засмеялись, выскочив на землю нашего острова. Он хотел, чтоб мы знали, что он все видел, и так рванул рукоятку гудка, что Каричка от неожиданности нырнула под мою руку. И потом долго этот машинист не мог успокоиться: все сигналил нам из-за леса. Мы отлично понимали друг друга.

… Слышите шаги на каменных ступенях? Это наши шаги — Каричкины и мои. Вот смолкли. Мы присели на скамейку… Больше про эту лестницу ничего сказать не могу — такая она недотрога. Мне очень хочется, чтоб сюда не попал случайно писатель. А то будет лазить с записной книжкой, сосчитает ступеньки и напишет детективный роман про таинственное прошлое хранящего молчание камня. Пусть лучше появится в местной газете фотография: длинная лестница и на каждой ее ступеньке счастливый детсадовский малек.

«Здравствуй, длинноногий Рыж! Как ты поживаешь? Мы живем хорошо. Каждый день едим по банке бычков в томатном соусе, еще по сковородке картошки да по целой бараньей ноге, по бачку овощного супа и по сто помидор. И все не поправляемся, даже на сто граммов: скучаем по тебе…»

(Мы пишем с Каричкой письмо, самое обыкновенное письмо — ведь мы отреклись от теле- и видеофона).

«Рыж! Мы не знаем, понравилась тебе или нет история о Правдивых и Лживых Галошах. Ты уж над нами не подтрунивай. Нам тут делать совсем нечего, гравилетов мы не строим, только купаемся и валяемся на песке. Вот и получается, что в голову лезут всякие истории. Почитай-ка одну из них. Про Страну Глупостей.

Некоторые взрослые, как ты знаешь, не хотят понять детей. В ответ на вопросы они пожимают плечами и говорят: «Глупости».

И вот однажды глупости обиделись на этих взрослые и ушли от них в Страну Глупостей.

Теперь, как и во всякой сказке, — о короле. Он был не очень-то счастливый, потому что был лишним в своем королевстве. Однажды поздно вечером король навел справки по телефону и узнал, что в Страну Глупостей не летят гравилеты и не едут мобили. Туда не плывут корабли и не мчатся ракеты. В Страну Глупостей можно только прийти самому.

И король отправился в путь. Из имущества он взял с собой одну трубку. Пока он шел через город, его несколько раз толкнули локтями роботы, и король окончательно убедился, что он лишний.

Много дней и ночей шел король, доверившись резвости ног. Он шел, и солнце светило ему то в грудь, то в спину. Он шел, и звезды освещали ему дорогу. Ты можешь проследить его путь по цепочке маленьких кубов дыма. Король не опасался погони и беспечно посвистывал любимой трубкой — ведь он был лишним.

Он сразу узнал Страну Глупостей. У дороги стояла увешанная шарами елка, на ее макушке позванивали колокольчики. На короля приветливо смотрели шоколадными глазами деревья. Они поднимали вверх ветви и как будто танцевали. Меж ветвей были натянуты солнечные лучи, а на них повешены ноты. Когда король проходил под ними, он слышал довольно приятные мелодии. Каждое дерево играло что-то свое.

Потом король увидел море и круглых, как бочонки, матросов, которые играли в салочки с волнами; увидел художников с кистями (они рисовали прямо по воздуху те самые танцующие деревья с шоколадными глазами); увидел композиторов, которые, подпрыгивая, ловили солнечные лучи и натягивали их на ветвях; увидел мирно беседующие шхуны — они делились страшными историями про океан; увидел мармеладные дома, в которых жили звери с добрыми мордами; увидел горшок гречневой каши без молока и горшок молока без гречневой каши, грустных лошадей без телег, топоры без топорищ, чашки без блюдец и много еще такого, о чем можно рассказывать только в большой книге.

Никто ни о чем не спрашивал короля. С ним лишь вежливо здоровались и желали ему доброго дня.

Король чувствовал себя очень хорошо и посвистывал трубочкой.

Но вот он увидел девушку с круглыми шоколадными глазами. Она была стройна, шла легко, будто танцуя, оставляя на песке хоровод маленьких следов. Король сразу же догадался, почему все деревья в этой стране смотрят шоколадными глазами. Не трудно было понять, почему ловили солнечные лучи композиторы и играли в салочки с волнами матросы. Вне всякого сомнения — это была королева.

Она приблизилась к незнакомцу, дымившему трубкой, и они встретились взглядами.

— Здравствуй, — сказала королева, — и, пожалуйста, не обращай внимания на мои слова. Я говорю все наоборот и невольно могу обидеть.

— Ты добра, — ответил король. — И не беспокойся: ничто меня не обидит, потому что я — наоборот, наоборот.

Они поняли друг друга. Королева кивнула и удалилась. Легко и радостно было королю. Только болела его грудь. Наверно, от лишнего табака.

Вот и вся сказка о том, как король остался жить в милой его душе Стране Глупостей. Он нашел там ящик крепчайшего табака и теплое одеяло, чтоб заворачиваться в него на ночь.

Но по ночам король не спал. Он бродил у моря и думал: «Разве это глупости — мармеладные дома, лошади без телег, музыка на солнечных лучах? Разве это глупости, когда кто-то говорит наоборот? Нет, для меня все это не глупости… И я очень хочу остаться здесь навсегда и еще научиться танцевать в своих дорожных ботинках так же легко, как королева…».

Утром солнце нагревало песок, и на нем оставались лишь вмятины следов. Никто не обращал на них особого внимания. Все думали, что ночью шел град, а град в этой стране шел там, где хотел».