Гнев Шибальбы

Иш

Наши победители, Герои-близнецы, проникли в царство Шибальбы, спустившись в глубокую пропасть и переправившись через кровавую реку, но Повелители Тьмы уготовили им испытания, каждое из которых должно было окончиться неминуемой смертью.

Первую ночь они должны были провести в Темном Доме. Им дали один на двоих горящий факел и по зажженной сигаре каждому, приказав вернуть факел и сигары такими же, какими они их получили накануне ночью. Изобретательные близнецы заменили пламя факела ярким оперением попугая ара, а вместо горящих сигар они использовали светляков. Так им удалось вернуть предметы в том виде, как того требовали условия.

Затем они вошли в Дом Лезвий, но им удалось убедить клинки не резать их, пообещав им взамен мясо животных, да еще послали армию муравьев вручить цветы Одной Смерти и Семи Смертям, двум самым страшным Повелителям Шибальбы.

Следующей ночью наступил черед испытания Холодным Домом с ледяными сквозняками и градом. Но могучие Близнецы просто не впустили холод.

Затем последовал Дом Ягуара, где Близнецы отвлекли жестоких животных, бросив им груду костей, и животные принялись за них драться.

Последним и самым страшным испытанием был Дом Летучей Мыши, куда были посланы чудовищные летучие мыши, чтобы убить Близнецов. Они спаслись, устроившись на ночлег в дулах своих духовых ружей. Однако Хун-Ахпу слишком рано высунул голову, и ее отхватила ужасная летучая мышь, а тело его осталось в ружье. Его брату Шбаланке пришлось применить всю свою изобретательность, чтобы Близнецы снова вышли победителями.

Испытание, которому Близнецы никогда не подвергались, это — испытание средствами массовой информации.

Лицо майора Мартинеса было на первой полосе каждой газеты и, казалось, каждый час мелькало по телевидению.

Согласно утверждению Мартинеса, Алехандро Ортис и Рикардо Валлеспино были главными членами террористической группы, которая занималась кражами произведений искусств, чтобы добыть средства для поддержки подрывной деятельности группировки. Штаб-квартира находилась в университете, месте, как часто отмечал Мартинес, которое всегда было известно своей антиправительственной деятельностью.

Также арестовали трех профессоров, назвав их главарями террористов. Смущенные выражения их лиц, когда профессоров сажали в полицейские фургоны, говорили сами за себя.

Луис Валлеспино также считался одним из террористов, но он порвал с группировкой и попытался предупредить доктора Эрнана Кастильо о том, что, как сказал Мартинес, «ему грозит смерть», потому что дон Эрнан, используя свои связи в сферах искусства, выяснил, кем были грабители. Луиса перехватили в музее и убили, возможно, это сделал его брат, оставив тело Луиса на крыше.

Затем террористы дождались доктора Кастильо и тоже убили его. Мартинес намекнул, что это не последние аресты.

Все это выглядело вполне правдоподобно, кроме того факта, что дон Эрнан — я это знала, а Эулалия Гонсалес могла подтвердить — был убит не в музее. Я попыталась дозвониться к ней в морг, но мне сказали, что она ушла в продолжительный отпуск. Я засомневалась, а по доброй ли воле она ушла в отпуск и все ли с ней в порядке.

Средства массовой информации также бурно освещали событие. Это была грандиозная новость. «Дети Говорящего Креста» были пойманы, публика в своем воображении немедленно связала их с кражей Ицамны из бара. Многие местные эксперты высказывались по телевидению в защиту если не воровства, то как минимум участников группировки.

Но с учетом недавних событий — заявления об убийстве Луиса Валлеспино и одного из самых знаменитых жителей Мериды — эти защитники притесняемых быстро дистанцировались от своих протеже.

Чтобы как можно шире осветить событие, местное телевидение устроило передвижную студию прямо напротив «Каса де лас Буганвильяс» — автофургон, спутниковая тарелка и кабели практически перекрыли и без того узкую улочку.

Каждый раз, когда кто-то отваживался выйти или войти в отель, включались прожектора и начинали работать камеры. Местные газеты и радиостанции, боясь, что их затмят, также отправили своих репортеров дежурить у гостиницы. Специальные фургоны подвозили им еду.

Все было сделано для того, чтобы усугубить постигшее семью несчастье. Репортеры, страдая от отсутствия каких-либо фактов, отчаянно выискивали подробности жизни семейства Ортисов. Дипломатическая карьера Сантьяго была исследована вдоль и поперек, как и бизнес Изы. Снимки ее маленькой фабрики в Мериде мелькали в каждом сообщении.

Соседей, пожелавших продефилировать перед камерами, спрашивали об отеле, Ортисах и особенно об Алехандро. Одна соседка, женщина по имени Кармелита Чавес, заявила, что с того самого момента, как Алехандро в возрасте восьми лет стащил апельсин из ее сада, она знала, что добром он не кончит.

Думаю, предел был достигнут, когда известный местный психолог дал интервью в дневном ток-шоу. Алехандро, сказал он, страдал оттого, что был младшим сыном очень успешного человека. Возможно, он стал жертвой нехватки родительского внимания, так как его отец крайне редко появлялся дома и, следовательно, не воспитывал и не заботился о своем сыне должным образом.

Это было ужасно.

Около полудня мы собрали военный совет. Жан Пьер, приятель Изы, прилетел из Мехико, чтобы побыть с семьей. Я позвала Джонатана. Обоих мужчин сразу же атаковали репортеры, и в гостиницу попытались проникнуть любопытные.

Действуя по принципу, что действие лучше, чем ожидание, мы распределили между собой задачи. Первым делом мы наняли охранное агентство, чтобы поддерживать порядок за пределами гостиницы и не допускать репортеров на территорию. Но убрать их с улицы мы не могли.

Затем мы опросили всех постояльцев отеля, выясняя их пожелания. Временным постояльцам мы нашли жилье в близлежащих отелях. Некоторые из постоянных обитателей гостиницы согласились остаться; другие смогли найти себе пристанище у родных и друзей. К концу дня все, кто пожелал покинуть отель, смогли это сделать.

Самочувствие Сантьяго, которому стресс не добавлял здоровья, ухудшилось. Вызвали врача, но единственное, что было в его силах, это дать Сантьяго совет отдохнуть.

Джонатан, должна признать, отлично держался в сложившейся ситуации. Именно он вместе с Жан Пьером заставил всех нас собраться и без устали таскал чемоданы постояльцев в конец улицы, так как машины такси не могли подъехать к гостинице.

Как-то днем он затащил меня в пустую гостиную, чтобы обнять и переговорить.

— Послушай, Лара, — сказал он, — мы должны что-то сделать. Ты наверняка знаешь больше, чем рассказала. Все-таки зачем дон Эрнан вызвал тебя сюда?

— Джонатан, я действительно не знаю, — ответила я. — Я сама пытаюсь сложить все в единую картину. Он лишь сообщил мне, что ищет то, что пишет кролик.

Джонатан посмотрел на меня так, словно я сошла с ума.

— Мне удалось кое-что сложить воедино, и я поняла, что пишет этот кролик. Это скорее всего иероглифический кодекс, но где его искать, я понятия не имею.

— Интересная мысль. Быть может, донья Хосефина знает, — сказал он.

— Не думаю. Я навещала ее, и мы пытались разговаривать знаками.

— Правда?

— Да. Она подтвердила, что дон Эрнан искал кодекс, но она не знает, где. Я даже не уверена в том, что дон Эрнан действительно знал, где его искать.

— Интересно, — только и сказал он.

Сумерки наступили довольно быстро, и вместе с ними пришло облегчение, которое я испытывала теперь каждый день после захода солнца. Днем мне все время хотелось укрыться в тени и дождаться темноты.

После легкого ужина Джонатан ушел, и мы, утомленные испытаниями, рано отправились спать. Я знала, что Франческа не заснет, пока Алехандро не вернется домой, но ее убедили попытаться немного отдохнуть.

Я упаковала дневник дона Эрнана в пластиковый пакет и спрятала за панелью в ванной комнате, где находились водопроводные трубы. Теперь я достала его и, забравшись в кровать, принялась читать.

Довольно много упоминаний о встречах с Гомесом Ариасом, самая последняя состоялась за неделю до моего приезда на Юкатан и последующего исчезновения дона Эрнана. Он пропустил прием у дантиста и встречу со своим банкиром. Дата моего прибытия также была упомянута. Ничего особенного.

Дон Эрнан любил рисовать на полях, и все свободное пространство страниц дневника было покрыто его каракулями. По большей части это были просто геометрические рисунки, вроде тех, которые чертят многие, сидя на скучных заседаниях или разговаривая по телефону. Однако на последней странице дон Эрнан сделал три очень подробных и замысловатых рисунка.

Один изображал женщину в мантилье и с ребенком на руках. Второй рисунок изображал воина майя в одеянии, которое дополнял хвост из перьев и пышный округлый головной убор, увенчанный птицей с искусно изображенным хвостовым оперением. У воина были копьеметатель и булава, а над ним был изображен иероглиф майя, который я приняла за имя воина.

Третий рисунок был еще более подробным. Изображение походило на двух змей или драконов, соединенных хвостами и напоминавших огромную зевающую пасть, соединенную внизу и образующую букву U.

Я решила, что если представится возможность, то попробую идентифицировать оба эти рисунка по книгам в кабинете дона Эрнана или в библиотеке Антонио. Мне вдруг пришло на ум, а не поможет ли мне ключ от музея проникнуть и в библиотеку, так как у меня не было возможности пойти туда в часы ее работы.

Я взяла листок гостиничной бумаги для записей, одной из разновидностей тонкой бумаги для авиапочты и потому идеально подходящей для моей цели, и аккуратно скопировала два последних рисунка. Затем я положила дневник обратно в потайное место и попыталась заснуть.

Должно быть, я заснула почти мгновенно, но проснулась около двух часов ночи, как это происходило теперь почти каждую ночь. Некоторое время я лежала в темноте, затем снова ощутила желание прогуляться.

Я оделась, скользнула вниз по ступенькам к входной двери и выглянула наружу. Телевизионный фургон был на месте, но прожектора были выключены, и я различила силуэты двух людей на передних сиденьях фургона, высвеченные уличным освещением.

По виду оба человека крепко спали. Другие репортеры, похоже, ушли на ночь, хотя я не сомневалась, что утром они появятся снова. Однако на улице дежурила полицейская машина, и сидящие в ней люди не спали, а читали газету под освещением салона автомобиля.

Я вернулась в свой номер и выбралась через окно ванной комнаты. Я подождала несколько минут, прячась на дереве, пока офицер охраны, которого мы наняли, не закончит обход периметра владений и не исчезнет за углом.

Затем я спрыгнула на улицу и побежала от отеля по темным жилым улицам к музею. Я снова подождала немного в темноте садика на задворках музея и затем прошла к черному входу. На этот раз я направилась к цокольному этажу, стараясь в темноте повторить маршрут, которым я шла вместе с Антонио Валескесом несколькими днями ранее.

По ночам здесь не горело даже аварийное освещение. Я включила фонарик и пошла мимо шкафов-хранилищ, стоявших вдоль стен коридора. Когда я поворачивала за угол, в луче фонарика появлялись гротескные лица и фигуры божеств майя.

Я помнила, что это был иш, день ночного солнца, бога Ягуара, который каждую ночь проходит через преисподнюю. Казалось, что музей оживал по ночам, и эти статуи были настоящими божествами преисподней, ожидающими человеческих жертвоприношений. Признаюсь, что мне было страшно, но я продолжила путь.

Антонио сказал, что в последний раз, когда он видел дона Эрнана, профессор был очень возбужден или взволнован чем-то и выходил из комнаты фрагментов. Это было там, куда я направлялась, хотя я понятия не имела, что нужно искать.

Я вошла и в центре комнаты увидела небольшой рабочий стол, за которым днем, как я уже знала, кто-то заносил в компьютерный каталог собранные предметы.

Я опустила штору, закрывающую стекло двери, и привязала ее тесемками, затем я включила настольную лампу. Я справедливо полагала, что максимум, на что отваживается охранник, это спускается сюда на лифте и, не отходя от лифта, с помощью фонарика осматривает пространство. На больше у него духа не хватит.

Удивительно, что можно узнать о людях по их рабочим столам. Хозяйкой этого стола была женщина по имени Мария Бенитес. Это было легко узнать: на столе лежала табличка с именем. У сеньоры Бенитес было четверо чудесных детей, три мальчика и девочка, их фотографии были развешаны везде, где она могла их увидеть, когда работала. Она души не чаяла в своей младшенькой, в дочке. Карандашный рисунок дома, мамы и ребенка в саду — люди и дом одного размера, как обычно рисуют все дети, — занимал на столе самое почетное место. «Для мамочки с любовью, Фрида», — гласила подпись.

Мария Бенитес была очень аккуратным и организованным человеком, это подтверждал порядок на столе. Я включила компьютер и ввела в строку «Пользователь» ее имя. Затем последовало напоминание, которого я боялась: «Пароль». Я попыталась использовать обычные приемы: имя пользователя, написанное наоборот, затем Мерида, потом название музея. «Пароль неверен, — сообщил мне экран. — Попытайтесь еще раз». Интересно, сколько у меня есть попыток, прежде чем меня окончательно заблокируют.

Я еще раз осмотрела стол. Мой взгляд упал на детский рисунок. Я набрала: «Фрида».

И вошла в систему.

Некоторое время я пыталась понять принцип, по которому коллекция заносилась в каталог. Вскоре я выяснила, что предметы кодировались не только по типу, но и по месту нахождения. Я металась между компьютером и ящиками, которые открывала с помощью ключа от стола, как это делал при мне Антонио. Я обнаружила, что списки составлялись не только по типу предметов — инструменты, оружие, фрагменты гончарных изделий и тому подобное, — но и по ящикам. Можно было ввести в строку поисковика номер ящика, и появлялся список его содержимого. Это очень удобно как для исследователей, так и для того, кто хочет узнать какой именно предмет и в каком ящике находится.

Я открыла один ящик, проверила его содержимое, затем отправилась обратно к компьютеру и ввела номер. В ящике было двенадцать предметов, подсчитала я, и двенадцать наименований появилось на экране.

Я ввела номер другого ящика. Десять предметов и десять наименований в списке. Я просмотрела список, чтобы определить, нет ли в нем чего-либо необычного.

Затем я попыталась набрать наименования самих предметов. Я напечатала слово «терракота», и на экране появилось несколько номеров ящиков. Я метнулась к ящикам, и, действительно, в указанных ящиках находились фрагменты керамики. Пара фрагментов была промаркирована, как экспонаты, предоставленные на время.

Я продолжала искать. Я понятия не имела, что именно мне нужно искать.

Что-то необычное. Я попыталась напечатать слово «кодекс». Ничего.

Я напечатала «стела». Несколько ящиков содержали фрагменты каменных стел.

Я попробовала напечатать слово «оружие». В двух ящиках находились предметы, занесенные в каталог как оружие. Я заглянула в первый. Это были кремниевые осколки острия копья. Было перечислено пятнадцать предметов, в ящике тоже было пятнадцать.

Я проверила список второго ящика. Девятнадцать предметов. Я заглянула в ящик. Я посчитала, потом пересчитала. Двадцать предметов. Мария Бенитес ошиблась.

Я взглянула на содержимое. Это были различные фрагменты кремниевых и обсидиановых лезвий.

Затаив дыхание, я попыталась сопоставить описания, чтобы понять, чего не хватает. Я распечатала список предметов и направилась к ящику, чтобы проверить пункт за пунктом.

Я знала, какой предмет был лишним. Это было красивое резное лезвие, лежавшее в глубине ящика. Должно быть девять, сказал Лукас. Девять лезвий для девяти Повелителей Тьмы. В пещере было обнаружено восемь. Должно быть, это девятое.

Что это значило? Возможно, кто-то, исследуя пещеру, еще раньше обнаружил это лезвие и передал его в музей, не подумав, что на раскопках можно найти еще что-то ценное. Может, лезвие вообще было найдено в другом месте, которого я не знаю, поскольку его описали неправильно.

В моем подсознании начала сформировываться мысль, но я не могла заставить себя хорошенько ее проанализировать. Сеньора Бенитес педантично описывала коллекцию, и она не могла не заметить самый крупный и самый красивый предмет в ящике.

Я вытащила лезвие из ящика и внимательно рассмотрела его. Когда вы проводите так много времени в темноте, цветное зрение ухудшается, и глазам нужно время, чтобы привыкнуть к свету фонарика, но воображение рисовало мне лезвие, омытое кровью.

Я была уверена, что если я исследую это лезвие под микроскопом, оно окажется тем самым оружием, которым убили дона Эрнана. Кто-то спрятал его в простом месте. Тот, кто имел доступ в музей, в кураторскую и хранилища. Тот, у кого хватило жестокости убить человека, притащить его тело в музей и оставить в его кабинете, а потом спокойно спрятать орудие убийства в комнате фрагментов.

Это мог быть любой человек, работающий в музее, Эрнесто и Антонио — не исключение. Я подумала, существует ли журнал посетителей этой комнаты.

Я обыскала стол и нашла его. Книга посетителей. Я просмотрела имена людей, побывавших здесь незадолго до обнаружения тела дона Эрнана. Большинство имен ни о чем мне не говорили. Но двух человек я знала.

Джонатан Хамелин и Лукас Май.

У меня на глаза навернулись слезы, я закрыла ящик и шкаф и выключила компьютер и настольную лампу. Спотыкаясь в темноте, я отыскала дверь, отвязала тесемку и подняла штору, а затем вернулась на первый этаж и вышла на улицу.

Теперь даже темнота стала опасна. Я подумала, что смогу найти прибежище у доньи Хосефины, среди белизны, тишины и покоя больницы. Но когда я добралась до больницы, снаружи стояла полицейская машина, синие огни которой били прямо в глаза.

Я побежала назад в отель, преследуемая какой-то тенью. Я не знала, кто этот враг, я только знала, что он есть и находится рядом.

Когда отель был уже близко, тень обрела человеческие очертания и схватила меня сзади. Я задыхалась. В глазах потемнело, и я упала. Я услышала жужжащий звук, крик и тени вокруг меня сгустились.

Глотая воздух, я сидела, прислонившись спиной к каменной стене гостиницы. Дон Сантьяго, как и я, задыхающийся от напряжения, сидел рядом в кресле-каталке. Он не смог заснуть и, увидев, что репортеры ушли, решил прогуляться в одиночестве по улице за пределами отеля.

Он спас мне жизнь.

Нож остался у меня в руке. Мне было страшно.