Год активного солнца

17

Как всегда, в конце месяца у Ирины на радиозаводе шел аврал, работали «в растяжку», гнали план, Ирина пропадала на своем участке до позднего вечера, приходила разбитая, с темным от усталости лицом, хватала из холодильника что попало — кефир, компот, молоко, стаскивала тяжелое от пота платье, грохалась на кровать. Спала глубоко, мертво.

А домашние дела опять навалились на Киру Сергеевну. Вставала в шесть, после зарядки готовила завтрак, успевала кое-что постирать, после работы выстаивала очередь в кулинарках, вечерами возилась с уборкой и обедом на завтра.

Ленку после больницы в садик не водили, ей предписали врачи индивидуальный уход, этот уход осуществлял Александр Степанович. Кира Сергеевна видела, как старался он помочь с домашними делами, хватал из рук посуду, купал Ленку, елозил пылесосом по коврам и диванам, ей было жаль, что так проходит его отпуск. Днем, уложив Ленку спать, он умудрялся бегать в школу, смотреть, как идет ремонт.

И Ирину было жаль. Проторчать две недели и больнице — и сразу пырнуть в этот бешеный ритм работы!

Юрий после выздоровления дочки спою семейную миссию, видимо, считал закопченной, жил барином, после работы долго и с наслаждением плескался под крапом, выходил на кухню в плавках, с мокрыми, зализанными волосами, долго вытирал полотенцем свое смуглое, обросшее жирком тело, аппетитно потягивал носом:

— Чем нас сегодня будут питать?

Кира Сергеевна у плиты истекала потом, косое жаркое солнце жгло спину, линолеум на полу стал горячим. Начиналась все та же песня:

— Юра, где овощи?

— Сегодня не мог, Кира Сергеевна.

Он ушел в свою комнату, достал из портфеля пустую авоську, вернул ей.

«Сегодня не мог». Как будто вчера смог. И завтра сможет. Каждый день одна и та же история.

— Поскольку в доме двое мужчин, сделали бы мне специальную тележку, что ли! Я бы ставила ее у себя в приемной горсовета.

Александр Степанович молча взял сетку, ушел в магазин. Наверно, слова ее принял на свой счет.

— Это не выход, — сказала она зятю. — Александру Степановичу шестой десяток!

Юрий безмятежно засмеялся, поднял руки.

— Виноват, но еще молодой, исправлюсь.

Ушел в столовую, включил телевизор, что означало: «Тема исчерпана, ничего больше слушать не желаю».

Наглец! Был бы сыном, так бы и отхлестала по круглым сытым щекам!

Ее все раздражало в зяте: его безмятежный, довольный вид, выпуклые глаза, иждивенчество в быту и то, что расхаживал по квартире голышом. Даже туфли на платформе и каблуках — он был ростом ниже Ирины и носил высокие каблуки — вызывали активную неприязнь.

Вернулся Александр Степанович с раздутыми сетками. Он не знал, какие требовались овощи, и на всякий случай закупил все, что было в магазине: картошку, перец, огурцы, баклажаны, помидоры… Чувствовал напряженную атмосферу в доме, как всегда, пытался разрядить ее.

— Кириллица, оцени: туфли я снял и поставил строго параллельно!

Она молча накрывала стол, попутно собирала разбросанные носки, платки, галстуки.

Лучше б ты убирал свои вещи, думала она. Мне, занятому человеку, приходится батрачить на всех вас!

Вспомнила слова Ирины: «К быту не стоит относиться слишком серьезно». И как сама же согласилась с этими словами. Но ведь быт — часть жизни. Можно ли к жизни относиться не слишком серьезно?

Но она молчала. Сдерживалась, чтоб ее не прорвало. Не хотела накалять обстановку — ведь все, кажется, входит в нормальную колею. Раскладушка из столовой перекочевала опять в молодежную комнату. Не исчезла, правда, но стоит не в столовой, а там. Ни Ирина, ни Юрий о разводе не заговаривают. Может, Ленкина болезнь, общие переживания примирили их?

Да и что, собственно, произошло? У Ирины — аврал, так не в первый раз, пора привыкнуть. Овощи, носки, галстуки — какая чепуха! Какие мелочи по сравнению с тем, что пришлось пережить, когда заболела Ленка!

Она вспомнила мутные глаза, тяжелое, пульсирующее тельце — какая радость, что все ото позади!

Потом подумала, что скоро отпуск, отдых у моря — даже не верится, что придет эта желанная пора и целый месяц не надо будет ни стирать, ни готовить…

Сели за стол, Кира Сергеевна рассказывала про мать-одиночку, которая была у нее на приеме. И как поразила ее смелость этой неустроенной в жизни женщины, решившейся родить ребенка.

— А сколько благополучных пар, у которых ребенок идет где-то после ковров, хрусталя и «Жигулей».

Юрий хмыкнул. Ковыряя вилкой рыбу, сказал:

— Ничего себе смелость! Смелые сами устраиваются. А эта пришла к вам, чтобы повесить себя и ребенка на шею государству.

Кира Сергеевна посмотрела на его круглое прохладное лицо. Почему-то подумала: наверно, у него там, в КБ, — вентилятор.

Ленка болтала ногами, глазенки бегали туда-сюда, она сыпала свои вопросы:

— А где поймали рыбу? А у рыбы детки есть?

Ей было скучно и хотелось обратить на себя внимание.

— Кому убирать посуду? — спросила Кира Сергеевна.

Юрий смотрел мимо нее, в телевизор.

— Кира Сергеевна, почему вы не возьмете домработницу?

— А вы с Ириной почему не возьмете?

— Ну, нам-то она к чему?

В самом деле — к чему? У вас уже есть домработница, притом квалифицированная и бесплатная.

Когда Ирина была еще школьницей, приходила два раза в неделю женщина, занималась уборкой и стиркой. А потом, когда Ирина вышла замуж, Кира Сергеевна решила, что четверым взрослым здоровым людям держать домработницу стыдно. Она до сих пор помнила картину: Александр Степанович с Юрием на диване играют в шахматы, пожилая женщина чистит пылесосом ковер и пол. Извинившись за беспокойство, добралась до дивана, мужчины безмятежно подняли ноги, переступили на чистое. И словно в первый раз Кира Сергеевна увидела тогда всю нелепость заведенного в доме порядка.

Ну что ж, женщина давно не приходит, а что изменилось? Теперь она сама орудует пылесосом, а мужчины так же безмятежно задирают ноги. Или уходят в другую комнату — чтоб не мешать.

Ее всегда удивляло, что Александр Степанович, человек вполне цивилизованный, притом выросший в селе, так спокойно позволял обслуживать себя даже в мелочах. Он знал за собой этот изъян, стыдился его, говорил: «Наверно, я не запрограммирован на это. У нас в селе мужской работой считалось — наколоть дров, поправить крышу, рамы, крыльцо… Ты погоняй меня, Кириллица…» Сколько лет в городе, пора бы «запрограммироваться» иначе. Дрова, крыша, рамы — в городе это отпадает, получается, в городе вся работа — женская.

А погонять труднее, чем сделать все самой.

Она стала собирать посуду, сердито стукая тарелками.

— По крайней мере, перед сном погуляй часок с Ленкой, — сказала Юрию.

— Ну, нет, сейчас футбол, матч века! Если наши продуют, объявляю забастовку, завтра не иду на работу.

Он посмотрел на часы, перетащил свое отяжелевшее после ужина тело в кресло.

— Я погуляю, — встал Александр Степанович. В таких «предгрозовых» ситуациях он всегда подставлял себя.

Кира Сергеевна подошла к телевизору, рванула шнур. Экран потух. Юрий качнулся в кресле — раз, другой. Поднялся.

— Я не Ленка, со мной так нельзя!

Не драться же с ним, подумала она. Чтоб не наговорить лишнего, ушла на кухню. Александр Степанович понес за ней горку тарелок.

Она надела перчатки, стала мыть тарелки, опрокидывала на стол, а он ставил на сушку.

— Сядь, ты устал.

— Ничего. Уберем, погуляю с Леночкой.

Тихо гудели ноги, ныла поясница, хотелось лечь и провалиться в прохладу сна, но надо еще протереть в кухне пол и постирать разную мелочь… Старая, замученная клича, ты же клялась молча упасть в борозде — что же тебе не молчится?

Опять обнадеживающе вспомнила об отпуске — хоть бы скорее!

— Даже не верится, что через несколько дней будет море и солнце, никаких обедов, магазинов, стирок… Мне не работа тяжела, мне быт тяжел.

Александр Степанович посмотрел на нее, почесал переносицу.

— Вообще-то надолго я не смогу…

Ей показалось: он не хочет с ней ехать. Она закрутила кран, сняла перчатки. Он подал полотенце, она вытерла руки, потянула за полотенце, чтоб он подошел ближе. Но Александр Степанович выпустил край, полотенце повисло у нее в руках.

— Ты устал от меня, да? И боишься еще больше устать…

— Нет, что ты. Я вижу, как тебе нелегко. Ты чаще погоняй меня…

Как радостно в молодости он ездил с ней повсюду! Ленивый домосед по натуре, ненавидящий дорогу, вокзалы, пристани, суету, плавал по Волго-Дону и Дунаю, бродил по Пушкинским местам, кряхтя, изнывая от жары, тащился по горным тропам Кавказа, ездил туристом в зарубежные страны. Ему не нужны были ни Дунай, ни Кавказ, ни Индия — нужна была она, хотел быть с ней.

Теперь даже на премьеры и просмотры с ней не ходит. Да она и не приглашает.

— Может, возьмем Леночку? — вдруг сказал он.

— Они едут к Лидии. Ирина с Ленкой.

Но он ухватился за эту идею — взять в пансионат Ленку — идея эта прямо закружила его. Зачем к Лидии, нельзя сейчас Леночке на север, после болезни ей необходимо море, и глупо не воспользоваться возможностью, надо серьезно поговорить с Ириной, убедить ее…

Он уже с азартом развивал свою идею, приводил все новые доводы, и все говорил — никогда так темпераментно не говорил! — взмахивая руками.

Она молча смотрела на него. Он неожиданно умолк, и стало слышно, как надрывается спортивный комментатор.

Это Юрий у себя в комнате включил транзисторный телевизор.