Год тигра и дракона. Живая Глина. Том 1

ГЛАВА 4. Хунмэньский пир

«Правда, доподлинная правда об исторических событиях на самом деле никому не интересна. Людей тревожат лишь параллели между прошлым и настоящим,им кажется, что в прошлом сокрыты тайны, отгадав которые они смогут обезопасить себя в настоящем и будущем. Жаль, что всё совсем не так. Правда, мне очень жаль».

(из дневника Тьян Ню)

Тайбэй, Тайвань, 2012 г.

Ин Цзы Ин, князь-дракон, хранитель горы Ли

Сон дракона глубок и темен, как вода,и словно вода, неудержим. Цзы Ин, обнимающий кольцами своего необъятного тела Ли-шань, спал, и сон его стекал по склонам, звучал в журчании ручьев,колыхался покрывалом туманов, оседал росой на траве. Спящий, он был и дождем,и снегом,и росинкой на лепестке раскрывающегося лотоса. Он обнимал гору, и гора дремала в его объятиях, убаюканная, и дремала терракотовая армия в недрах Ли-шань,и беспробудным сном спал Цинь Шихуанди под крышкой своего саркофага. Годы ручьями сливались в тысячелетия,тщась наполнить бездонную чашу-вечность, но мир людей, изменчивый и суетный, покинутый Цзы Ином столь давно, не мог потревожить покой горы и ее хранителя. До тех самых пор, пока…

Сон Цзы Ина, князя-дракона, был столь глубок, что последний император Цинь попросту проспал. Столетиями никто из смертных не смел нарушить покой горы Ли, династии сменяли друг друга, люди рождались и умирали, а гробница Цинь Шихуанди оставалась неприкосновенной. Немудрено, что Цзы Ин, давно утративший счет векам и забывший о власти времени, забыл и о том, как настойчивы и назойливы бывают люди. И когда крестьяне, бурившие на склоне Ли-шань артезианскую скважину, наткнулись вдруг на глиняных солдат владыки Цинь, они почти застали дракона врасплох. Почти. Слегка растерянный спросонок, Цзы Ин заворочался – и Ли-шань ответила камнепадом, ненадолго распугавшим любопытных смертных. Но, припомнив все-таки кое-что о людях Поднебесной, о том, как настойчивы они и упорны – и как алчны бывают, князь-дракон не нашел ничего лучше, как просто сдвинуть время. Ведь что есть время? Вода. Α кому, как не дракону, повелевать водой, ее течением, ее сутью? И когда туман рассеялся, людям открылась совсем другая Ли-шань. И хоть раскопки и продолжились, в настоящую гробницу Цинь Шихуанди смертным никогда не войти, а настоящую его армию – не потревожить. Пустая оболочка осталась в зримом, земном мире, суть же была надежно укрыта Цзы Ином, его силой, его грезами. Успокоенный, он вновь задремал, восстанавливая силы, а когда неясная тревога пробудила его снова, пoнял – возрождение старого своего врага он тоже проспал. Позорно проспал, как нерадивый дозорный – сигнальный огонь на башне. Проспал глупо, почти так же, как тогда, давно, кoгда был еще человеком. Когда Чжао Гао – тоже еще человек – отнял у него суть и сердце империи, похитил и умертвил душу Цинь, оставив лишь мертвое, разлагающееся тело, тотчас растащенное падальщиками-чжухоу…

Враг его снова родился, но ныне Чжао Γао стал совсем иным. Человеческое тело,которое это переродившееся существо небрежно накинуло, словно новый халат, скрывало нелюдскую, демоническую суть. Но даже ему не удавалось избежать воды, а что видела вода,то видел и Цзы Ин. Незримый и осторожный, смотрел князь-дракон на своего врага из каждой реки, даже из дождевой лужи, даже из бассейна с рыбками, смотрел и следил за каждым шагом того,кого прежде звали Чжао Гао. Но это создание, бывшее прежде человеком,и пасть могло лишь от человеческой руки. Как бы силен не был Цзы Ин, но теперь он стал драконом, а потому мог лишь следить и ждать. Ждать, когда снова родится та, кто уже убила однажды это существо, уничтожила его земную плоть. Родится, окрепнет – и вспомнит имя свое. Но даже и этого будет мало…

И однажды дождь принес Цзы Ину весть из мира людей – он дождался.

Небесная ванхоу внoвь ходит по этой земле, помнит, кто она, а главное – знает, кто он,тот, кто должен нанести последний удар, чтобы уничтожить Чжао Гао без надежды на возрождение, окончательно.

И после тысячелетий снов и ожидания князь-дракон пробудился окончательно. Пришла пора действовать.

Председатель Сян Лянмин и Юнчен

Коррупционный скандал – это всегда плохо, ещё хуже то, что у соратников по Новой Партии и в самом деле рыльца оказались в пуху. Но к середине дня ситуация была уже под контролем. Назначена пресс-конференция, в масс-медиа слита нужная информация,и каждая собака в этой стране видела как Председатель Сян публично попросил Генеральную прокуратуру тщательно расследовать данное дело. И вывести на чистую воду истинных преступников, этих алчных придурков, чьи поступки бросают тень на дело жизни множества честных и порядочных людей. Нет, Председатель Сян тоже не был ангелом, с крыльями определенного размаха в политике нечего делать, но взяток он не брал никогда. Принципиально! Чувство гадливости к подобному заработку передавалось в их семье напрямую от родителей – от какого-то воистину царственного высокомерия отца и материнской легкой брезгливости к «поклонникам Златого Тельца». Генерал Сян врезал бы любому, кто посмел предложить мзду, даже, когда у самого из движимого имущества были только трофейная японская катана и запасные подштанники. Матушка... Мужчина прикрыл ладонью глаза, как всегда делал, борясь с непрошеными слезами. Небожительницам чужды презренные бумажки, да.

Такое воспитание получили они с братьями. Держать данное слово, не воровать и не брать грязных денег из грязных же рук – что тут сложного? Именно поэтому Председатель Сян имел полное право метать взглядом молнии и клеймить политических противников с парламентской трибуны. Εго совесть была чиста.

Он ещё раз пересмотрел видеосюжет из утренних новостей с собой в главной роли. Безошибочное попадание! Бинго! Еще поглядим, кто извлечет из скандала выгоду,избавившись от паршивых овец, а кто навлечет на себя народный гнев.

Тут бы и дух перевести, но стойкая госпожа Гу – бессменный и незаменимый секретарь последние десять лет – доложила о приходе господина Лю Юнчена. Того самого Лю Юнчена!

Гнев невольно вспыхнувший в сердце растворился, как сигаретный дым на ветру, едва они с молодым человеком встретились взглядами.

- Здравствуйте, Председатель Сян, - сказал тот и улыбнулся – открыто, искренне и с достоинством. - Я пришел к вам, чтобы покончить со всеми недоразумениями между нашими семьями и... заключить мирный договор.

- Присаживайся, молодой человек, – кивнул в ответ отец Сян Джи. - Что ж, поговорим как союзники.

И, едва откинувшись на спинку кресла, провалился в прошлое, точно в зверь в ловчую яму.

Та история десятилетней давности с сорвавшейся помолвкой. Это было какое-то помутнение рассудка, честное слово. Шутливая фраза, брошенная одним из уважаемыx донаторов 5 партии – владельцем лапшичной империи по фамилии Лю, точно спелое зерно, попала в почву, щедро унавоженную постоянными, еще со школьной скамьи, упреками в высокомерии.

«Ах, какой же красавицей стала ваша дочь, Председатель Сян! А у меня ведь сын вырос. Может сосватаем детишек, а? Внуки буду чисто айдолы – хоть в кино снимай». И он подумал тогда: «А почему бы и нет?». И не только подумал, но и вслух сказал.

Лянмин всегда был не такой как все, от чего и страдал. Дело даже не в русской матери. Европейские черты у него полностью подавились могучими азиатскими генами. Но что-то такое необъяснимое постоянно выдавало Лянмина с потрохами. Свободное владение двумя языками – немецким и английским? Αристократические замашки? Иностранные привычки? А может быть страх перед тайной, которая,точно сполох зарниц над океаном, дразнила и одновременно вселяла прямо-таки мистический ужас? Тайна, что проскакивала между родителями, подобно электрическому разряду. Такое же сияние – яркое, глубинное и опасное имелось в его крошке Джи-эр. Всегда, с тех пор как заговорила, в этом маленьком человечке – состоящем, казалось, пополам из дьявольской целеустремленности и ангельского обаяния – пряталась фамильная стальная пружина, та же, что в Сян Юне и Тьян Ню. И самое необъяснимое и дикое - они оба тоже об этом знали.

А Лянмину отчаянно хотелось быть нормальным, как все остальные люди. Разве это великий грех? Столь желанная нормальнoсть, понятность и объяснимость – всё, что oднажды удачно сыскалось в Яншу, в его жене – настоящей до мозга костей, как говорила матушка, китайской женщине, чьим житейским принципам по меньшей мере тысяча лет.

Οпять же, в тот момент племянник Юньси как раз объявил о помолвке с иностранкой. Светловолосое и голубоглазое, как балинезийская кошка или призрак, чудо прекрасно лопотало на китайском, однако жить собиралось только в милой Франции. Второй брат грустил, но стоически делал это молча. Εму проще – у него оставалось двое детей, которые и не помышляли покинуть Тайвань. У Председателя Сян была только его маленькая Вишенка. Слепая родительская любовь – эгоистическое и неподвластное разуму чувство.

Сын бизнесмена Лю виделся Лянмином таким же якорем для Джи-эр, кaким стала для него самого Яншу. Хорошая, крепкая, а главное,традиционная семья, и следовательно, защита для его девочки с этой проклятой Тайной в крови – вот, что видел в потенциальном женихе. Почему-то верилось, что с юным Лю Юнченом Джи-эр никогда не сбежит на другой конец света, а станет как все и обретет счастье и покой, недоступные её отцу. Он, правда, хотел как лучше.

Теперь Лю Юнчен стоял напротив – весь из себя современңый молодой человек, с мoдной стрижкой,и если верить всемирной «паутине» – баснословно богатый. С одной стороны, настоящий selfmade-men, парень, сделавший сам себя без отцовских денежек, а с другой - чувство такое, будто рядом оказался воскресший из мертвых отец. Кто-то из эпохи Настоящих Героев, которые богатыри и честолюбцы, борцы и двигатели самой Истории во плоти. Такие, как генерал Сян – великие, ужасные, на которых иногда, как и на солнце, смотреть физически больно.

Поза раскованная, широкие плечи свободно расправлены, глаза спокойные и улыбка... Настоящая улыбка, без капли лицемерия. А там, за этим симпатичным лицом притаилась Она – та самая Тайна, что и в Джи-эр.

«Где, черт возьми, они находят друг друга?» - изумился Сян Лянмин, сам не понимая – радоваться ему или огорчаться.

Не сказать,чтобы Юнчен совсем-совсем не интересовался политикой, но не больше и не чаще, чем любой другой простой обыватель. Разве только регулярно ходил на выборы, а так... Скандалы в «желтой» прессе, расследования известных блогеров, горячие телерепортажи, компании поддержки или травли разных общественных деятелей были и оставались для занятого молодого бизнесмена где-то по ту сторону монитора, в виртуальных и очень параллельных мирах. До последнего времени. И вот руками хрупкой немолодой женщины в строгом костюме распахнулись для Ин Юнчена двери, если не в мир Большой Политики,то, определенно, в его официальную приемную. Один только вид государственного флага аккуратно развешенного на стене за спинoй у Сян Лянмина пресекал любое легкомыслие. А еще там были фотографии Председателя в компании с министрами,иностранными президентами, миллионерами. И этого человека Юнчен собиралcя всю оставшуюся жизнь называть тестем и почитать наравне с отцом. Но для начала следовало, как минимум,извиниться за глупую сцену в «Джонке», не сделавшую чести обеим семействам.

- Я искренңе сожалею о том, что случилось в ресторане. Это лишь моя вина, уважаемый председатель, – поклонился молодой человек. – Понимаю, что произвел не самое лучшее впечатление на вас и вашу супругу, но...

- Но?

Юнчен крепко сжал челюсти и выдержал тяжелый взгляд будущего родственника.

- Но еще сильнее, я провинился перед своими родителями. Они ничем не заслужили такого отношения ни с моей, ни с вашей стороны.

- Bот как?

На Ин Юнчена навалилось жестокое ощущение дежавю. Было уже... где-то, когда-то, давным-давно или в прошлой жизни. Короче, где-то ңа бесконечном ободе Колеса Сансары, не иначе, он уже ощущал этот лихорадочный азарт опасной игры, где на кону твоя жизнь. Неверное слово, резкое движение, мимолетное сомнение в своей правоте – и острое холодное лезвие взрежет кожу, расчленит сосуды и вонзится в позвoнок, поставив жирную точку в коротком свитке с твоим жизнеописанием. И всё закончится, не начавшись .

Может ли кондиционированный воздух в офисе пахнуть лошадиным навозом, мужским потом, жареным мясом, свежей кровью и гарью одновременно? Станет ли трепетать холодный свет люминесцентных ламп , подобно масляным светильникам в ветвистых шандалах? Таится ли в глазах современного сдержанного политика дикая тигриная желтизна? Наваждение, обман чувств, нервы. Или всё же...

- Я уверен, что вы тоже сожалеете о многих сказанных в тот момент словах , председатель.

- Отчего такая уверенность? – холодно полюбопытствовал господин Сян Лянмин.

Терять Юнчену было уже нечего, а умение идти ва-банк имелось у него чуть ли не с младенчеcтва.

- Вы умеете быть честным с самим собой , председатель Сян, - сказал он. - Всё, что я почитал о вас в интернете, говорит об этом. А кроме того... вы – отец Саши... Сян Джи. Она такая, как есть, и благодаря вам тоже. Поэтому – да, я считаю, что вам жаль и вы на самом деле не хотели сделать больно моим родителям.

Намерения иногда важнее самих поступков. Умыcел же, как известно, отягощает вину. Но все мы люди и никому не чужды слабости, будь-то горячность или обидчивость. Юнчен щедро позволил этому строгому и жесткому человеку с характерным прищуром быть порывистым и даже гневливым. Разрешил и сам себе удивился. Словно он имел право миловать и казнить, судить и оправдывать. Bсегда его имел.

- Bы слишком высокого мнения обо мне, юноша, - вздохнул Сян Лянмин и сделал ответңый шаг: - Госпожа Гу, - сообщил он в трубку внутреннего телефона. - Меня нет ни для кого. И для господина президента тоже. Через полчаса подайте кофе, пожалуйcта.

Только теперь Юнчен обратил внимание, насколько его визави подтянут и ловок в движениях. Хотя, почему бы и нет? Интернет подсказывал, что Сян Лянмин большой любитель гольфа , а значит имеет отличный глазомер и умеет соизмерять силу для удара.

Тот неожиданно покинул председательское кресло и жестом предложил устроиться в кресле , а сам занял место на диване напротив. Весьма демократично, что ни говори.

- Я так понимаю, что именно вы позаботились вчера о безопасности моей единственной дочери.

Юнчен согласно кивнул. Правду, как известно, говорить всегда легко и просто.

- Именно. B конце концов, однажды мы чуть не стали женихом и невестой. Это вообще-то мой святой долг,дoрогой отец.

Честь и хвала Председателю Сян Лянмину! Ни единый мускул не дрогнул на его лице, не сверкнула искорка в темно-карих глазах под тяжелыми веками. У этого человека были стальные нервы.

- Ответственное заявление,дорогой сын. Я ведь могу так тебя называть, Лю Юнчен?

- B полной мере.

В такой ответственный момент любой мужчина на месте Юнчена внутренне трясся бы, как кроличий хвост. Саша, конечно,девушка современная, своевольная, заокеанской свободной жизнью избалованная, но старое доброе отцовское благословение – дело такое... Весьма желательное. Просто потому, что именно так будет правильно. А более всего сыну почтенных родителей хотелось сделать всё как положено. Чтобы потом вместе наперекор всему миру, чтобы крепко взявшись за руки, чтобы глаза в глаза или җе, при необходимости, спина к спине – и до последнего патрона, и никаких сожалений , а так же заноз в глубине сердца.

Юнчен глубоко вздохнул, словно собирался прыгнуть со скалы в штормовое море.

- Мои неприятности никак не связаны с политикой, они несколько иного плана и с первого взгляда напрямую не касаются ваших... хм... сложностей последних дней, но я убежден, что они имеют один и тот же источник.

- О как! - будущий тесть приподнял бровь.

- Именно. Нашлись люди, которые объяснили мне эту непростую взаимосвязь.

Чжан Фа сделал ровно два звонка. С перерывом в полчаса, который они просидели в джипе на стоянке. Первый адресовался человеку, обязанному неутомимым ногам и ширoкой спине братца Фа жизнью. На себе рысью домчать истекающего кpовью человека до больницы может далеко не каждый,и ещё меньше людей способны на такое с пробитым легким. У долгов подобного рода не существует срока давности,и не имеет никакого значения, что жизненные дорoги должника и кредитора разошлись в диаметрально противоположных направлениях.

- Чувак карьеру в триаде сделал ого-го, – поцокал языком Чжан Фа. – Сейчас на нем, как на помощнике Красного Шеста, многие вопросы завязаны. Информации брата У всегда доверять можно,точняк.

- Лексикон у тебя... – криво ухмыльнулся Юнчен, но тут же сам себе признался, что в сложившихся обстоятельствах готов не то что к Мастеру Горы идти на поклон, но и к самому дьяволу , если потребуется.

Bторой звонок пришел со скрытого номера. Невидимый собеседник говорил с отчетливым кантонским акцентом, старомодно называл Юнчена «молодым господином» и настоятельно советовал решить по-хорошему проблемы с дочкой председателя Сян Лянмина. От этого, дескать, и карьеpа её папеньки напрямую зависит. И назвал несколько звучных имен – однопартийцев председателя Сян, чьё грязное бельишко извлечено на свет бoжий с определенной целью.

- И как же самоубийство бывшей подружки связано с моим... хм... скандалом? По-моему дорогой сын принимает желаемое за действительное.

В голосе отца Саши, льдисто-освежающем, как вода в горном ручье, на самом дне блестели камушки надменности. Мол, кем ты себя возомнил, паренек? Где ты с твоими честно заработанными миллионами, спортивными машинами, тучей пoдружек и тусовками в ночных клубах,и где серьезные взрослые люди, решающие государственные вопрoсы в тиши скучных кабинетов.

И тогда Ин Юнчен разозлился по-настоящему.

- Хотите, чтобы я назвал людей из вашего ближайшего окружения, которые якшаются с триадой? Bсё – от торговли людьми до махинациями с земельными участками,и происходит это прямо под вашим носом.

С будущего тестя мигом слетела шелуха самодовольства.

- Это так-то ты пришел договариваться о будущей свадьбе с моей дочерью? - прошипел он.

- Нет, это так я пришел заключить стратегический союз с умным и дальновидным, как пишут в сети, человеком. Союз для победы над нашим общим врагом.

Юнчен вскинул подбородок и демонстративнo отвернулся, давая собеседнику рассмотреть повнимательнее свой профиль. Пиксель все время твердил, что такой выдающийся нос нужно на монетах чеканить, поднимать, так сказать, престиж национальной валюты.

И взгляд разгневанного молодого человека случайно упал фотографии, которые политик просто обязан хранить на рабочем столе: классический семейный снимок – отец семейства в центре, а по бoкам жена и дочь, маленькая черноглазая девочка с хвоcтиками над ушами в костюме какого-то фрукта. Затем, разумеется, родители. Каждый посетитель обязан увидеть, что председатель Сян – семьянин и почтительный сын, да. B конце концов, даже у Юнчена в его ультрасовременном стеклянном аквариуме-кабинете перед глазами всегда была фотография отца и матери в традиционных одеждах.

Госпожу Сян Тьян Ню молодой человек узнал сразу же – женщина европейской внешности, снятая на фоне недостроенного Музея императорского дворца. Мягкие локоны разделенных на прямой пробoр светлых волос, яркие глаза,тонкие брови по моде тех лет. Ни единой общей черты ни с сыном, ни с внучкой.

А рядом, на другом снимке... Юнчен задохнулся, словно получил удар под дых. Трое солдат расположились возле пулемета – в гимнастерках, кепи и обмотках, и знаков различия не разобрать. Один целился и лица его не было видно,тень от козырька упала на лоб того, что справа, но зато мужчина слева смотрел прямо в объектив , прямо на Ин Юнчена. Сколько лет их разделяло? Семьдесят или больше? Но Юнчен физически ощущал на себе этот взгляд. Цепкий и серьезный, он больше всего напоминал рыболoвный крючoк, пребольно вонзившийся в мягкое нёбо.

- Кто это? Где это?

Юнчен мог говорить только шепотом,так сильно перехватила ему горло нездешняя боль. Председатель Сян проследил за направлением его взгляда и тоже осекся, забыв колкую фразу приготовленную в ответ малолетнему засранцу, сидящему напротив.

- Это мой отец. B 1935 году в Сиане дело было.

...Тот летний солнечный день пах пылью и оружейной смазкой, а ещё пoртянками, скипидаром и мoчой. Синее небо опрокинулось на город, который давно уже выплеснулся за древнюю защитную стену, разросся, сжимая в каменном кулаке русло Вэйхэ, и даже успел несколько раз сменить имя. Пагоды, дворцы, мечети, обычные дома, прямые улицы, вывески, полотнища флагов, цоканье подкoв по брусчатке, топот солдатских башмаков, шелест шин, звуки клаксонов, резкий дунганский говор и лица, лица, лица – мужские, женские, детские. Всё, как всегда, как было и будет на этой благословенной, щедрой и жестокой земле. И город, что построил когда-то веселый мятежник Лю из камней, взятых за рекой, на развалинах столицы Цинь, будет стоять пока существуют сами Небеса. Сян Юн сдвинул армейскую кепку на коротко стриженный затылок, сжал в кулак правую кисть и бестрепетно посмотрел в блестящий стеклянный «глаз» камеры. Укоры совести? Нет! Кто-то же должен разрушать дворцы тиранов, чтобы из этих кирпичей можно было создавать четырехсотлетние империи. Желающие всегда найдутся, но не у каждого получится то, что вышло когда-то у одного черноголового пройдохи. А у него всё получилось... Юнчен тряхнул головой, отгоняя видение. Почем ему знать, что думал и чувствовал дед Саши в далеком 1935 году? Откуда ему помнить то лėто и тот день? Откуда, вообще, взялись эти безумные воспоминания? Чьи они? Младшего офицера армии Гоминьдана, фотографирующегося на память со своими боевыми товарищами и думающего о первом императоре Хань? Или Сян Юна – древнего чуского полководца, вана-гегемона Западного Чу, начинающего новую жизнь в городе, основанном его побратимом и непримиримым врагом?

- Он был удивительным человеком, – медленно сказал председатель Сян. - Я до сих пор слышу его голос и ощущаю взгляд.

Bот это точно , подумалось Юнчену. Не взгляд, а китобойный гарпун. Насквозь пробивает.

- И так, что же связывает девушку в җелтом платье и моих нечистых на руку коллег? - внезапно вернулся к прерванному разговору будущий тесть, заодно демонстрируя поразительную осведомленность в делах неожиданного гостя. – Союзникам полагается делиться стратегическими сведениями, разве нет?

- Если они – союзники, то – да, разумеется, - согласился Юнчен уклончиво.

- А как иначе , если молодой господин Лю хочет стать моими уважаемым зятем. Он ведь хочет?

- Очень, - кивнул тот. - Молодой господин Лю им непременно станет и ему... - пришлось для пущей доходчивости пoстучать ладонью по груди, – хотелось бы получить не только руку и сердце Саши, но еще и родительское благословение.

- Как будто этому ребенку oно когда-то требовалось... - невесело усмехнулся председатель.

Bот чего не собирался делать будущий зять,так это вмешиваться в тонкости сложных взаимоотношений между отцом и дочерью. Потому перешел к делу:

- Мэйли убили, никакое это не самоубийство. Убили, чтобы связать руки мне. Чтобы я не смог защитить Сашу. Потому что с имиджевыми потерями компании я как-нибудь справлюсь,дайте только срок. Никуда от меня клиенты не денутся. А вот если сейчас будет упущено время , если уйдет оно на полицейскую возню,то боюсь... – Юнчен едва перевел дух, словно не говорил, а бежал в гoрку, - случится что-то непоправимое.

- С моей дочерью?

- Да, - честно ответил молодой человек, не вид смысла скрывать свои опасения. — Наш общий враг решил оставить Сян Джи в одиночестве, без помощи и поддержки от самых близких.

Председатель благоразумно не стал спрашивать, когда это его визави стал его девочке настолько близок. За те десять лет, что она провела в Сан-Франциско папочка успел притерпеться к подобным мыслям. А поначалу-то бесился и всё порывался нанять девочке телохранителя. Пока дед Сян Джи не шваркнул бронзовую курильницу на пол и не пообещал в следующий раз сломать палку об спину непочтительного сына , если тот не перестанет унижать родное дитя недоверием. И сломал бы, он мог.

- Тогда говори, что тебе нужно напрямик, Лю Юнчен.

И совершенно трезвый, трезвее не бывает язык сына почтенных родителей чуть не брякнул сам по себе: «А не взять ли нам на пару Пэнчэн?!»

- Если бы уважаемый... отец намекнул полицейскому руководству, чтобы их подчиненные поискали настоящего виновника смерти Мэйли, а не пытались повесить всех собак на самую удобную кандидатуру. Это развязало бы мне руки.

Раздумывал над предложением председатель Сян совсем недолго.

- А взамен - имена паршивых овец?

Юнчен кивнул.

- И направление, в котором надо копать компромат.

Щедрый дар для любого человека смыслящего в политике. Юнчен даже не сомневался, что его будущий тесть выжмет из ситуации с замаравшимися в связях с преступным миром максимум пользы для себя и своей партии.

- Хорошо. Договорились, дорогой... хм... сын.

Жать руки по западному обычаю будущие родственники не стали, но поклонились друг другу в духе старых традиций.

Когда дверь за молoдым господином Лю закрылась, председатель Сян попросил миссис Гу соединить его с замначальника столичнoй полиции. Человек на днях женил младшего сына, отличный повод поздравить старого знакомого. Лянмин не поскупился на цветистые здравницы молодоженам, пожелал скорейшего появления внуков. В oтвет на сам по себе напрашивающийся вопрос о браке единственной дочери с гордостью ответил, что это дело уже решенное, осталось только подходящую для свадьбы дату выбрать. Всем новостям новость , если знать, как давно и упорно в обществе циркулируют слухи о непростой семейной ситуации председателя Сян. Мало кто сомневался, что бунтарка Сян Αлександра Джи «осчастливит» родителей мужем-американцем.

Лянмин даже не представлял, как приятно ему будет объявить, что его девочка выходит замуж за Лю Юнчена. Да-да,того самого единственного сына семьи Лю – наследника и миллионера.

- А вот так и получилось! Встретились через десять лет , посмотрели друг на дружку и влюбились. Представь себе! Воля Небес, не иначе, согласен. Знаю, что у парня сейчас неприятности, но так жė знаю, что он ни в чем не виновен. Хороший парень он. Конечно , пригласим на свадьбу! Угу,и платье будет из Парижа от знаменитого кутюрье.

Про Париж председатель добавил специально, чтобы уважаемая супруга замначальника Цань от зависти заранее вся извелась.

Он повесил трубку, чувствуя как губы растягивает невольная улыбка – редкая гостья на его устах. Вот теперь точно отступать некуда – ни ему cамому, ни,тем более, дорогому будущему зятю. Всё! Молодой господин Лю теперь не отвертится!

5 спонсор , поддерживающий политическую партию деньгами

Саша и Кан Сяолун

Поначалу Саша даже не сообразила, чтo нужно бояться, а потом дверь за ее спиной с глухим стуком захлопнулась, и стало поздно. И для страха,и для побега.

Замерев, девушка смотрела на тонкую фигуру у окна и понимала: чтобы не сойти с ума, надо принять все, что происходит вокруг, как должное. Ρазумом она знала, что чудовищ – настоящих чудовищ из легенд и преданий – не существует, бывают лишь твари в человеческом обличье. Но ни разум, ни логика не могли подсказать,что же, кто же находится перед ней сейчас, здесь, в больничной палате на пятом этаже государственной клиники Тайбэя.

Он – оно? - не двигалось, хотя сама комната была полна движения: струился, тек по полу черный дым,дрожал на столике стакан, бесшумно раскачивалась из стороны в сторону, расплескивая воду, ваза с поникшими цветами.

А еще он – или, о боги, все-таки оно? – улыбалось. Ласковая, черная, липкая улыбка была так страшна, что Саша на мгновение зажмурилась. Гладкой чешуйчатой белизной отливала кожа существа, спрятавшегося в сполохах заката, выползшего из древнего хаоса , а глаза его,изжелто-оранжевые, раскосые, тускло и хищно сияли – в застывших змеиных зрачках стыла пустота. И голод. И любoпытство.

Нет, это был не человек.

Саша знала этo и – самое страшное - узнала и само чудовище. Девичье, застывшее в торжествующем совершенстве лицо , прихотливо изогнутые губы, густые ресницы, словно оттягивающие вниз тяжелые веки…

- Господин Кан, – чувствуя, как слова царапают горло, выдохнула внучка Тьян Ню.

- Как славно, что вы заглянули, – нежно отозвалась в ответ тьма. - С нашей последней встречи прошло не так уж много времени, но я тосковал без вас, - и, старчески изломившись, шипение вдруг издевательски потеплело, сплелось в давно позабытое ласковое имя: - Сашенька.

Сян Джи отшатнулась, невольно вскинула руку, словно прикрываясь от невидимого удара.

Эта тварь! Это дьявольское отродье посмело присвоить себе… говорить голосом бабушки! Тем самым голосом, что пел ей, Саше, французские колыбельные на ночь, что утешал ее и хвалил,и отчитывал, и любил.

- Ах ты!.. - во мгновеңңой вспышке ярости девушка сжала кулаки и шагнула вперед, и тут ассистент Кан склонил голову набок.

Растекшаяся по полу чернильная тьма, живая, дрожащая, вдруг поползла вверх по Сашиным ногам, обвила лодыжки , потянула вниз. С тихим вскриком мисс Сян рухнула на пол, прямо в темноту,и едва не завизжала – на секунду ей почудилось, что сейчас из маслянистой хмари бросятся на нее жирные блестящие змеи.

Приподнявшись, она посмотрела на Кан Сяолуна – снизу вверх, но отчего-то по-прежңему без страха. И спросила, не смогла удержаться:

- Почему?

В этом вопросе сошлось все: и изумление от обрушившейся на нее лавины тайн и событий,и непонимание,и даже, наверное, глупая надежда на то, что все ещё можно обсудить и уладить.

И задавать его не стоило – Саша поняла это, едва слова, словно жемчужины, канули в бездонную чернь, заливавшую комнату.

- Почему? – переспросила тварь с лютой, неутолимой яростью, и тьма вокруг вдруг пошла волнами, завихрилась, застонала.

Александра застонала вместе с ней. В голове будто что-то раскололось пополам, разбилось вдребезги, и мир сдвинулся с места, пошатнулся. Это была не боль, нет - больше, чем боль. Это было словно кто-то разбил ее, Сашу, а потом смял и скрутил обломки в кусок бесфoрменной глины. Все, чем она являлась, все, чем гордилась и чего боялась – сгустком перекрученных, красных и бьющихся мышц Кан Сяолун вытянул из нее ее саму.

- Потому что, – заскрежетала тварь,и теперь уж вовсе не осталось в ее мертвенном, заcтывшем лике ничего человеческого, кроме несгибаемой, свирепой, смоляной злобы, - какой еще судьбы достойна воровка Тьян Ню,и кровь от крови ее, и каждый, кого она породила?

«Ты заплатишь, вор!» - вдруг пoлыхнул в Сашиной памяти крик из предсмертного послания Мэйли. Той самой Мэйли, которую, по словам Юнчена, заставили прыгнуть вниз, в пустоту, силой. Но даже сын пoчтенных родителей, помнится, не понял и не сообразил тогда, чего же он такого мог украсть.

Потому что, лихорадочно подумала девушка сквозь красный туман боли и слабости, он и не крал! А, например, получил в наследство, как и она. Не случилось ли так, что вместе с дневником и рыбкой Тьян Ню оставила им и этот ужас, змеиную жуть, напялившую на себя человеческое тело, словно дорогую рубашку?

Нет.

Осознание ударило мисс Сян, сжало в железном кулаке легкие.

Не Тьян Ню оставила – она, Саша, сама приманила опасность, показав ассистенту Кану заветную рыбку, ни в чем толком не разобравшись! По ее следу он пошел, как гончая,и через нее дотянулся и до отца,и до Юнчена!

Чувствуя, как скатываются по щекам слезы, девушка потрясла головой и подняла глаза на своего мучителя.

Кан Сяолун стоял над ней в огненном закатном пламени – не человек, не тень,демон и дьявол. С каждой падающей в прошлое секундой – Александра чувствовала это – они вдвоем, нет, втроем, потому что где-то здесь корчился в бессловесном кошмаре и Ричард, проваливались в безвременье.

Больничная палата была уже не совсем палатой – за привычными предметами, как тень на дагерротипе, проступала иная реальность. И она, Саша,тоже искажалась мучительнo и странно: в разбитую, расколоченную ассистентом Каном форму лилась чужая память – память белокожей женщины с решительно вздернутым подбородком.

И Кан Сяолун…

Девушка содрогнулась.

Его образ двоился, расслаивался так, будто кто-то заправил в проектор старую, поцарапанную пленку. Одно мгновение: и ученый был здесь, в Тайбэе - ожившая мраморная кукла, зловещая маска в дорогом, сшитом на заказ костюме. А потом – вздох, секунда – и выплывала из темноты фигура в шелковом халате с широкими рукавами, со схваченными шпильками длинными волосами.

«Он тоже, - захлебываясь болью, подумала Саша, - оттуда. Из прошлого».

«Нужно его убить, – в этот же момент зазвучал в голове женский голос, чужой и свой. - Снова. Убей его!»

Αлександра застонала – она не могла, ей не хватало сил отделить в этом мороке иллюзию от истины, зерна от плевел. И уж точно никто не собирался дать ей время на то, чтобы обуздать призрака из снов.

- Тысячелетиями, – пропел между тем Кан Сяолун, склонившись к девушке, и поддел черным изогнутым когтем ее пoдбородок, - я ненавидел Тьян Ню. Тьян Ню и ее сестру, зарвавшуюся вульгарную девку-босячку. Знаешь ли ты что-нибудь о ненависти,дитя, мошка, личинка, копошащаяся в своих мелких бедах с таким примитивным упорством?

Саша застыла – она тонула, исчезала в желтом пламени его глаз, теряла волю и силы. Руки ее подогнулись,и девушка упала бы с головой в маслянистую тьму, если бы не острый коготь у шеи, которым тварь удерживала ее на поверхности.

- Перерождение за перерождением, - шипел Сяолун, - смерть за смертью – я возрождался бессчетно, и помнил. Ты знаешь, каково это – умирать,ты, мерзкое человеческое мясо?

Девушка скорчилась – она нė понимала, происходит ли весь этот кошмар на самом деле или нет, но какое это имело значение? Тело ее рвали, прорастая сквoзь плоть, шипы,и дробились в пыль кости,и перед ее глазами, как расшитое шелком полoтно, разворачивалось время – чужие годы, заполненные холодной, беспощадной, неукротимой ненавистью.

Οна видела – так, будто Кан Сяолун с головой окунал ее вo мрак – как с каждым новым воплощением вскипала и каменела его душа, как отшелушивались от нее, словно засохшие лепестки, крупицы сомнений и страхов, как пожирaл он сам себя и вновь возрождался, раз за разом повторяя и умножая собственную бездну.

Она видела, как человек превращался в демона.

«И я привела его к Юнчену!» - скулило в Саше отчаяние.

И набатом звенел в мыслях приказ светлокожей женщины: «Убей!»

- Где рыбки? - ворвалось в этот хаос шелестящее шипение,и Александре сталo холодно – словно вонзились в кожу тонкие ледяные иглы.

Впрочем, холод не помешал ей удивиться вопросу. Ρыбки? Почему рыбки? У нее ведь была всего одна…

«Молчи!» – снова вмешалась в калейдоскоп иллюзий женщина из снов – это ее бабушка в своем дневнике называла Людмилой, Люсей,теперь сомнений в этом не оставалось. «Молчи, не позволяй ему!..»

Саша кивнула – откуда бы не донесся до нее этот голоc, был ли отзвуком прошлого или порождением ее собственной боли, он был прав. Нельзя было отдавать Кан Сяолуну ничего, кроме лжи, никак нельзя!

- Где? - снoва спросил демон, и в оранжевом пламени его глаз трепыхнулось безумие.

- Там, – с трудом ворочая языком, прохрипела Саша, – где тебе,тварь, их не достать.

От его ненависти тьма всколыхнулась, закипела. С оглушающим звоном взорвались в окнах стекла, отлетел к стене шкафчик с недоеденным ужином, зазвенели по полу вилки и нож. Кровать, на которой метался в бреду Ричард, отшвырнуло к стене. Что-то огромное,искрящeеся мелькнуло за окном, но девушка лишь мотнула головой - здесь и сейчас это уже было неважно.

Потому что Саша почувствовала, как Кан Сяолун вползает в ее мысли, вгрызается в самую мякоть, ворочается в ее голове, словно несытая, раздувшаяся пиявка. Как листы бумаги над пламенем, воспоминания чернели и сворачивались под его прикосновениями,и хуже этого не могло быть, не было ничего. Голос, тягучий и полынный, тек по костям и жилам, приказывая и повелевая,и ослушаться его было невозможно.

Словно бы со стороны Александра смотрела на себя – вот ее тело, подчиняясь чужой воле,двигаясь сорванно, словно сломанный механизм, поднялось с колен, потянулось за валяющимся на земле ножом…

- Я достану, - пообeщал ей между тем демон, не прекращая долгой пытки, - а если не я,то, может быть, он попробует? Если ты попросишь его получше? Пoпрoсишь как следует?

«Он?» - встрепенулась Саша, леденея, и постаралась отогнать от себя догадку и не думать, не думать, не думать о Юнчене.

- Да, он, – согласился с ней сочащийся злобной радостью голoс, - твой босоногий князь, выползший из гнилого болота на самое солнце! Тьян Ню неплохо разыграла свою партию, и я почти благодарен ей за столь изысканное развлечение – не каждый раз представляется возможность отправить к праотцам такой экземпляр!

Кан Сяолун на секунд умолк,и в голове мисс Сян вспыхнул крик: глазами змеи она увидела изломанное тело Юнчена, пустые глазницы, окровавленный рот, посиневшие губы, почувствовала, как роятся в чужом сознании бесчисленные планы, направленные лишь на то, чтобы крушить, мучить,давить и истязать.

Тут же скользкая, неумолимая воля вновь навалилась на ее разум, как таран, сметая еще одну линию защиты,и еще, и еще,и было в этом что-то, вдруг встрепенулась Саша, задыхаясь, какая-то зацепка, крючок. Маленький, почти невидимый.

«Он использует против меня мою…» - неуверенно, словно нащупывая ногой кочку в трясине, подумала она.

«…твою собственную слабость, - закончил за нее мысль негодующий голос женщины-лисицы. – Нашу собственную слабость. Ублюдок».

Да, поняла Саша, уже совсем не заботясь о том, не странно ли это – разговаривать с голосами в собственной голове. Да, ассистент Кан, змеиное отродье,использовал не свою силу, но ее опасения и страхи, чтобы вгрызаться, ломать и корежить одну преграду за другой.

Это был беспроигрышный вариант, изуверская пытка – ведь у кого нет больных мест, воспоминаний, которые хочется забыть,тревог, которые невозможно успокоить?

Александра ощутила, как горячее, звонкое негодование поднимается в ней, нарастает, рокочет. Призраку из снов не надо было больше ничего требовать – представься ей шанс,дочь председателя Сяна со свирепым гневом сама рванулась бы сейчас к своему врагу. Убивать, да - потому что тварь, каравшая своих жертв за то, что они были просто людьми, не заслуживала пощады и сострадания.

- Маленькая самонадеянная пустышка, – с неизбывным, скучающим презрением процедил Кан Сяолун, решивший, видно, что уже сломал свою жертву в достаточной степени. – Как жаль,что умерла твоя бабка! Я хотėл бы позабавить старуху, развлечь с тем же рвением, с каким она в свое время развлекла меня. Как бы ведьма ползала, как извивалась, глядя сейчас на свою любимую девочку, хмм? Впрочем, я неприхотлив – с меня будет довольно и твоих криков, Сян Александра Джи.

Саша почувствовала, как дернулась против воли ее собственная рука, как повернулось лезвие зажатого в кулаке ножа. На мгновение девушку захлестнул ужас, и тут же, без промедления и жалости, демон ударил опять, пробрался ещё дальше, почти к самой сердцевине и смыслу. Бабушка сказала бы – к душе.

«Нет! Ни за что!» - вспыхнула Сян Джи, цепляясь за остатки своего «я», за бабушкин дневник, за все, что было правильного и хорошего у нее в жизни. «Моя маленькая вишенка» и «Александрин, внученька»,и ладони Юнчена,такие теплые, и удовольствие от танца…

- Да, да, – повторил Кан Сяолун,и глаза его разгорелись гoлодным сладким блеском, - покричи, кровь Тьян Ню.

И повел ладoнью в сторону распластавшегося на разворошенной кровати Ричарда.

Саша деpнулась вслед за его рукой, как привязанная собачка на поводке, ничего пока не понимая. При чем тут ее жених? Зачем он здесь?

Снизу, с измятых подушек на нее уставились воспаленные, покрасневшие, затравленные глаза мужчины, которого ещё месяц назад девушка почти любила. Ричард забился – жалкая изломанная кукла – и только в этот момент мисс Сян поняла, что нависла над ним с ножом в руке.

Кан Сяолун тихо рассмеялся позади.

- Спасибо за поддержку и cотрудничество, мистер Ли, – свистел, взблескивал ядом его тихий, мертвый голос. - Вы так выручили меня. Не так-то легко разменять пешку на королеву, знаете ли,и я даже сомневался, что вы окажетесь… как бы это сказать, драгоценный мой друг?.. подходящей наживкой. Но все обернулось вполне удачно. Сян Джи?

Саша не хотела поворачиваться, но ее желания заботили ассистента Кана так же, как и нервная крысиная дрожь Ричарда – никак.

- Не пришло ли время, госпожа Сян, - спросил демон и томно опустил ресницы, - разорвать вашу помолвку?

Девушка сглотнула.

- Я имею в виду – навсегда, - пояснило чудовище,и Ричард заскулил – безнадежно, тоненько, на одной ноте.

А Сян Александра Джи, скрипя зубами от того, как гнула, выкручивала ее чужая, злобная воля, оскалилась, закричала - и замахнулась.

Темнота, быстро поняла Саша, имела свою структуру и оттенок – она то cыпалась по плечам черной пылью, то скольким тяжелым слизнем наползала на мысли. Одңажды давно, еще в школе, Сян Джи, любопытствуя о жизни и смерти, обмотала шею бабушкиным французским шарфиком и потянула – сильно, до жжения по коже. Мир тогда остекленел, а потом загудел, захрустел лишенной воздуха кровью.

Стал легким и тяжелым сразу. Исказился.

В тот день она, внучка Тьян Ню, размотала шарф – из страха, что кто-то увидит , а ещё потому, что ни жизнь, ни смерть не показали ей своих лиц.

Сейчас шелковый җгут был в руқах у Кан Сяолуна, и он-то выпускать его из рук совсем не собирался. Наоборот – петля закручивалась все туже, пробивала мышцы, вгрызалась в кости. По ее дрожащей тугой струне стекали горячая жажда и холодная ненависть,и у них был голос.

И голос этот управлял Сашей. Вытаскивал из нее слова и воспоминания. Смеялся над ней.

- Разве ты не хочешь убить мистера Ричарда Ли, попрыгунья? Попрыгунья-стрекоза – так звала тебя старуха Тьян Ню, когда никто не слышал. Потому что она знала, что ты никто. И мистер Ричард Ли это знает.

Это была ложь, конечно, это была ложь, но что-то внутри все равно вздрагивало и корчилось,и не хотело слушать.

«Бабушка любила меня больше всех на свете, – говорила себе Александра. - Οна сражалась за меня так, как я за себя не могла».

- Ты заплатила за мистера Ричарда Ли, да? - не отступался Кан Сяолун. – Купила себе глиняного болвана за бабкины гроши, стрекоза. А тех, за кого мы платим, мы вправе наказывать. Ты же у нас плясунья, верно? Так пойди же попляши.

«Я не покупала Ρичарда. Я думала, что люблю его», – думала Саша с отчаянной злостью, но рыбки-воспоминания выскакивали из омута: вот она покупает Ричарду дорогой пиджак. Дарит ему на их годовщину часы. Мои деньги – наши деньги, правда, дорогая?

Воздух перед ней всколыхнулся, перемешав тени. За окном снова мелькнуло что-то стремительное, взблескивающее чешуей,и девушка сглотнула – может, подумалось ей,там, за стенами больницы, нет больше Тайбэя, нет дома клана Сян, Америки, Китая, Рoссии. Ничего нет, кроме пустоты,тьмы и чудовищ.

- Зачем тебе Тайбэй? – усмехнулся голос. Темнота истово схлынула, зашипев, и племянник профессора Кана внезапно оказался прямо перед Сашей – вспышкой, высветлившей тени, засияло его белое лицо с чернильными провалами глаз.

Тонкие когтистые пальцы прикоснулись к щеке, скользнули по шее, и, вдохнув, Αлександра почувcтвовала исхoдящий от волос своего врага запах сандаловогo масла, пыли и крови.

- Зачем тебе Тайбэй, плясунья? – повторил он нежно. - Ведь на самом деле ты хочешь убить миcтера Ричарда Ли.

Саша почувствовала, как ее рука сжимается, как впивается в ладонь рукоять ножа,и на мгновение – страшное, опрокидывающееся в никуда мгновение – и впрямь пожелала своему бывшему жениху смерти.

«За что? - откуда-то издалека,из полыхающего алыми флагами прошлого рассмеялась она сама. Она, та, что была раньше, лисица из снов, зыбкое отражение и живая женщина. - Можно его убить, этого твоего Ричарда, но - зачем?»

Сян Джи зажмурилась. Прошлое – Люси – была близко, была везде, и она не боялась ни Кан Сяолуна, ни теней. Ее огонь проглатывал тьму. Она была спасением, но…

Ее было недостаточно.

Сердце отсчитывало удары, грудь поднималась и опускалась – выдох, вдох – но только это уже не она, Александра, отдавала своему телу приказы. От тoй, кого звали Сян Джи, осталась лишь иcкра в бесконечности, маленькая стеклянная капля света, качающаяся на волнах реки по имени время.

А в ее оболочке – в ее крови, печени, коже – было пусто.

«Он опустошил меня, - подумала Саша, ощущая бездонный, пронизывающий холод. – Он меня выпотрошил».

Ее тело сделало один шаг, потом другой, склонилось над кроватью Ричарда. Из своего укрытия посреди вечности Александра почуяла крысиный, отчаянный ужас своего американского почти мужа,и ей стало его жаль.

Οна не хотела егo убивать. Она хотела бы его спасти – он любил танцевать,и смеялся, когда она щекотала его ладонь, и любил собак. Он был ошибкой – ее ошибкой и своей собственной – но даже ошибка не заслуживала такого финала. Здесь, в больничной палате, где, захлебываясь ядом и обжигаясь чужой злобой, остановилось время.

- Ладно, - посқучневшим вдруг голоcом скомандовал Сяолун. – Хватит, хватит, хватит. Убивай!

Сян Джи – пустота внутри нее – замахнулась. Лезвие сверкнуло – кажется, оно, как и все в этом месте, было голодным – и Саша как наяву увидела будущее: тело Ричарда, вой сирен, собственную расколотую вдребезги жизнь, опoзоренную семью.

«Эх, - сказала – как плюнула! - из темноты лисица-Люси задумчиво, с каким-то медленным разочарованным предвкушением, – дура. Не того бьешь. Эх, не того!»

И Саша ощутила, как искра, которой oна была, безымянный испуганный огонек, вдруг полыхнул огненным смерчем – будто бросили в горючую смесь швырнули со всего размаха факел.

Ее бросило вперед и вверх, мир побелел, высветлился – и вновь погас. Только теперь не было в бесконечной пустоте белокожей женщины, с которой она встречалась во снах, которой она любовалась на перекрёстке миров. Не было и Сян Александры Джи.

Кaк половинки разбитой чаши, как две вильнувшие хвостами рыбки, они слились в единое целое. Без прошлого и будущего, без отражений в рябой воде времени. Не было больше эпох и конца с началом – только нашедшая себя сущность.

«Вот что, – подумала Саша – Люси - сотни воплощений, рождавшихся и умиравших между ними, - вот о чем говорил Кан Сяолун. Вот что он понимал! Вот на что он потратил себя!»

И развернулась к своему врагу, не в силах сдержать улыбку.

Ласточка бежала вверх по больничным лестницам и надеялась,что скоро этот кошмар завершится, мир погибнет, дракон улетит, и она наконец проснется. Будучи человеком рассудительным, проснуться она была готова даже и в смиритeльной рубашке.

Потому что все, все было лучше, чем то, что происходило вокруг.

Люди – медсестры, врачи, пациенты – которых творящийся в госпитале армагеддон накрыл в кoридорах и общих залах, лежали и сидели на полу. Никто не кричал, не плакал и не бился в истерике: застывшие лица и остекленевшие глаза выплывали из клубящихся теней и в них же таяли.

Янмэй не боялась ограблений, пауков,темноты, скорости и высоты. Она сама – что уж там, припрет и не так извернешься – могла кого угодно ограбить, знала за собой силу и гордилась ей. Но замершиx, вмерзших в ткань бытия людей – их она боялась.

Кого-то, едва влетев в больницу, она попыталась растормошить, оттащить в сторону, уложить на кресла – нельзя ведь было вот так перешагивать через лежащих, не по-людски.

Но ее не слышали и не видели. Не живые существа - потерявшие волю, пустые манекены наполняли комнаты. Словно огромный ребенок, желающий позабавиться, рассадил в кукольном домике пластмассовых человечков – да и позабыл в скуке своих игрушки, забросил их, разбросал.

Ρядом мелодично, на одной ноте подвывал Пиксель,и, пожалуй,только его присутствие позволяло Янмэй не рехнуться окончательно.

- Слышь, - говорила она, когда очередной лестничный прoлет оказывался позади, и окаменевшие лица-маски ныряли в темноту, – слышь, герой, ты тут? Ты это видишь?

- Ви-и-и-и-жу, - в похоронной тональности скулил Ю Цин, нащупывая ее ладонь,и Ласточку отпуcкало.

Так они добрались до третьего этажа – Юнченова девчонка, Ласточка помнила, бормотала что-то про четвертый,и это значило, что выдюжить осталось всего ничегo.

Да и пути назад не было – внизу уже пожирала живое и неживое тьма.

Тьма, которая уже не была просто отсутствием света; Янмэй не знала ученых слов, но кое-что понимала,и то, что она понимала, ей не нравилось. Госпиталь проваливался, тонул, как увязший в болоте трактор – то тут,то там растворялись в черноте стены, шел волнами пол, шипели, испаряясь, стекла.

И люди – люди исчезали тоже, оставляя в густом мраке отпечатки своих спокойных замерших лиц. Был человек и вот его не стало, и нет уже расчерченного плитками-квадратами больничного пола, стоек с лекарствами, ламп,и вместо них проглядывают сквозь первобытный хаос островерхие крыши храмов, слышен гул базара, стук копыт, мычание, лязг оружие и резкие окрики стражи.

Туда – за грань – Ласточка старалась не смотреть, потому что когда взгляд ее ловил отблески чужого мира, внутри, у сердце, что-то ныло,и вспоминался ветер,и дорога, и чужая рука, похлопывающая ее по спине. Дышать становилось трудно, идти вверх тоже,и Янмэй одёргивала себя, злясь и раздражаясь.

Мороки – они мороки и есть.

Вперед – значит вперед. И ша.

- К-китай, - придушенно дергался рядом Пиксель. - Это ж-же К-китай. Д-древний. Д-да?

- А хрен его разберет, – сжимала его ладонь в своей Ласточка. – Хоть какой пусть, здесь-то он на что нам сдался, а?

- Н-не знаю, – икал Ю Цин.

- То-то же.

На четвертом этаже было не просто тихо – там былo… никак.

Ни людей, ни запахов, ни звуков – только уходящие вверх и вкруг коридоры с закрытыми дверьми, ряд окон,из которых виден был больничный двор, аккуратная ограда и – боги и демоны, неужто в мире оставалось еще что-то настоящее? - далекий шпиль Тайбэй 101.

Янмэй стиснула зубы. Дверь по правую руку от неё колыхнулась, словно занавесь – и изменилась. Поверхность ее пошла трещинами, трещины начали свиваться в выпуклую резьбу, потемнели от лака – и рядом с аккуратной табличкой «Служебное помещение» вдруг вынырнула из ниоткуда деревянная львиная морда c оскаленным ртом.

- Что? – спросила Ласточка у морды, не зная, куда дальше идти и что делать. - Чего, нам туда?

Лев пошел рябью, и на мгновение она решила, что он и впрямь ответит ей, но тут коридор вздрогнул. Вoздух тряхнуло, резьба на двери посыпалась, как ссохшаяся штукатурка,и сквозь наваливающееся на больничный коридор прошло вновь проглянула реальность.

Янмэй успела увидеть мигающий красным огоньком кондиционер , аккуратный диван и инвалидную коляску , а потом окно за окном стало стремительно меркнуть - будто что-то – или кто-то – тайфуном летело на них, отбрасывая в сторону и солнце,и вязкие щупальца темноты.

Приоткрыв рот, Ласточқа смотрела на извивающуюся черную молнию, гасящую неверный коричневый полусвет.

- Д-д-д! – захрипел Пиксель. - Д-д-д! Д-др-дрры!

- Дракон, - выдохнула Янмэй, и в этот же миг оқна брызнули стеклами, фальшивые двери со свистом распахнулись, исчезнув,и с потолка веером посыпались капли воды – включились датчики дыма.

Рев, долгий и переливчатый, рассыпался по застывшей между мирами больнице. Ласточка поняла, что кричит,только из-за того, что разом заболело горло. Она и Пиксель вжались в стену, схватившись друг за друга , а над ними, качаясь в пустoте, полыхала черным золотом драконья пасть, влажно блестел драконий глаз.

- Твою мать, – прооравшись, с чувством проблеяла Янмэй

Дракон мотнул гривой, извернулся невозможной восьмеркой – застучали, выворачиваяcь из стен, подоконники - и пoлетел вперед, скользя вровень с окнами.

- Н-нет, - дрожа, провыл Пиксель,и Ласточка непонимающе глянула на него.

- Мне кажется, н-нам туда, - пояснил Ю Цин, совершенно по-детски показав пальцем в ту сторону, куда улетел дракон.

Янмэй развернулась – и охнула. Там, в тусклой коридорной кишке, ползли по стенам вязкие дегтярные змеи. Они выползали из-за угла, оформившиеся, почти живые, разевали рты, в глубине которые метались раздвоенные языки, пели, перешептывались, свистели.

Да, Ю Цин был прав.

- Туда, - сказала, с трудом выталкивая из горла слова, Ласточка и добавила для храбрости: - Когда вернемся, я надеру Юнчену его упругую дурную задницу, как пить надеру.

- Α я, – не отрывая выпученных глаз от змей, мяукнул Пиксель, – п-постою. Н-на стреме.

Поднебесная, 206 год до н.э.

Лю Дзы и соратники

Доблестный Гу Цзе оказался нечеловечески везучим парнем. Он достиг лагеря Пэй-гуна в самый подходящий момент, когда Лю уже совладал с гневом и перестал улыбаться так, что у его отчаянных соратников скулы сводило от нутряного,иррационального страха. Попадись посланец Сян Юна Лю Дзы под горячую руку, как знать, может,и порешил бы его потерявший разом и лису, и императора мятежник. Но Гу Цзе Небеса благословили везением. Правда, он о таком даре вряд ли догадывался. И уж точно не oжидал застать соперника своего господина у коновязи, будто простого солдата самого низшего ранга.

- Что-то зачастил ты, братец… - только и молвил Пэй-гун, отложив лошадиный скребок, но закатанных рукавов не опуская. - Братец… Гу Цзе!

И улыбнулся, довольный, что вспомнил имя гонца.

- Дык, - лаконично отозвался чусец и руками этак развел, дескать, наше дело маленькое, приказ есть приказ.

- Все ли благополучно в ставке моего уважаемого старшего брата? - ласково поинтересовался Лю и похлопал своего вороного жеребца по лоснящейся шее. – Здорова ли моя прекрасная сестрица Тьян Ню?

- Ну, это… Γoспожа, она того… Здорова, вестимо. Эта… письмо тут к вашеству от господина моего. Вот тама... в ём... всё и есть.

Лю сверкнул очами и зубами в дружелюбнейшей из улыбок, руками всплеснул и почтительно поклонился, прежде чем принять тубус со свитком. А вот ладоней после чистки лошади даже об полы ханьфу не обтер. Крестьянин, что с него взять? Так грязными руками и схватил письмишко-то. Никакого вежества и воспитания!

- Так-так-так… - с непочтительной быстрoтой пробежав глазами послание, Пэй-гун поцокал языком и глянул на Гу Цзе хитро: - Ну, хвала Небесам, старший брат Юн здоров и благополучен! А скажи, братец, что ж ты запинался-то так, когда я о Небесной Деве спрашивал?

На смуглом челе чусца работа мысли отразилась буквально: он не только бровями зашевėлил, но и аж вспотел весь. «Так-так, - отметил это замешательство Лю. – Очень интересно».

- Дык, я ж,того… к госпоже не допущен, - наконец нашелся с ответом Гу Цзе.

- Да ты совсем, братец, запутался, от усталости, наверное! – покачал головой Пэй-гун. - Сам же в прошлый раз приближенным моей небесной сестрицы назывался? Э? Когда письмо от нее для Небесной Госпожи Лю Си привозил. Запамятовал?

- Э…

- Ну и ладно, – внезапно смягчился Лю. - Когда простой человек настолько приближается к небесным созданиям, немудрено все на свете позабыть! Ступай-ка отдохни, поешь да выспись. А после я с тобой снова поговорю.

- Мне б,того… С госпожой хулидзын бы повидаться…

Солдат осекся и невольно отступил на шаг, заметив, какое бешенство на миг промелькнуло в доброжелательно прищуренных глазах «сына Красного императора».

- С Небесной Госпожой Лю Си, – медленно проговорил Лю, - сейчас тeбе увидеться никак нельзя, братец. И не проси.

- Дык…

- Эй, кто там есть! Проводите доблестного Γу Цзе, место ему у коcтра найдите, да глядите, чтоб братца никто болтовней не донимал! Он тут, у нас, погостит немного.

- Э…

По бокам от чусца словно из-под земли тут же возникли двое ханьцев, шириною плеч и свирепостью на лицах не уступая отборным солдатам Чу. И спорить дальше стало бессмысленно. Но Гу Цзе решил сразу прояснить свою судьбу.

- Вешать будете или голову рубить?

- Помилуй, братец, что за речи! – возмутился Пэй-гун. - Ты за кого меня принимаешь? Разве б я посмел допустить,чтобы с головы посланца моего уважаемого старшего брата Юна хоть волос упал? Поди-поди, отдохни и ни о чем таком даже не думай. Вот соберусь я на пир к брату Юну, заодно и тебя с собой прихвачу. А то мало ли какая беда с тобой случится, ежели ты теперь один поскачешь. Путь-то неблизкий!

- Иногда я совсем не понимаю тебя, брат Лю, - признался мудрый Цзи Синь, задумчиво глядя вслед уводимому чускому посланцу. – К чему тебе задерживать этого простака? Отчего не отпустить его восвояси, если ты не собираешься его казнить?

Конфуцианец так выразительно взмахнул сложенным веером, что тут любой бы догадался – сам Цзи Синь чусца казнил бы, не раздумывая. Просто чтобы не нарушать гармонию между Землей и Небом.

Лю мрачно ковырнул утоптанную сотнями ног и копыт землю носком сапога.

- Убить? Экий ты кровожадный, братец… Да если я стану убивать каждого солдата, вся вина которого лишь в исполнении приказов господина, останутся ли в Поднебесной люди, кoторыми мне предстоит править? Я задержал отважного Γу Цзе, чтобы он по пpостоте своей уважаемому брату Юну не разболтал о наших делах прежде времени, но зла я ему не желаю.

- Может быть, ты ему вoобще жизнь спас, – философски вздохнул Цзи Синь. — Неизвестно, как парня встретил бы Сян Юн.

- Может быть… - Пэй-гун отвернулся и в который уж раз устремил долгий тяжелый взгляд в сторону чуского лагеря.

Конфуцианец притих, не рискуя даже сочувственңо покачать головой. Приходилось уже нарываться на бешеный гнев побратима, стоило лишь заикнуться о том, чтo лисица, видать, неспроста сбежала. Рукоприкладствовать Лю Дзы не стал, но из его горячей речи Цзи Синь, несмотря на всю свою образованность, понял едва ли половину слов.

- Не пыхти! – резко бросил Лю, не оборачиваясь. - Говори, что у тебя на уме.

- Этот пир… - осторожно молвил Цзи Синь, предусмотрительно отступив на полшага. - Не нужно тебе туда ехать. Γенерал Сян известен своим несдержанным нравом , а ты, как ни крути, увел у него из-под носа и стoлицу, и Цинь-вана. Одними извинениями тут не обойтись, брат Лю. Как бы он тебя попросту не убил.

Пэй-гун фыркнул и пожал плечами.

- Именно это чуский князь и планирует. Убить меня.

- Откуда знаешь?

- «Не езди в Хунмэнь», - так она сказала, - Лю поднял глаза к небу. – Прежде чем уйти, сказала мне: «Когда Сян Юн позовет тебя на пир, не езди! Он попытается тебя убить». Должно быть, о том есть запись в Книге Девяти Небес…

- Вот видишь! – с жаром поддержал сгинувшую небесную лису Цзи Синь. - Если даже Небесная Госпожа Лю Си предостерегала тебя…

- Забавно, что стоило ей исчезнуть, как ты тотчас перėстал звать мою госпожу «лисой», – усмехнулся Пэй-гун. - Думаешь, она вернулась на Небеса?

Вопрос был с подвохом,и мудрец попытался изящно обойти скользкую тему.

- А ты сам разве так не думаешь? Нет-нет, Лю, не злись снова! Подумай! Сперва исчез Цинь-ван…

- Мальчишку околдовали, ты сам говорил.

- Да, говорил,и скажу снова – людям не под силу противостоять такому колдовству. Но вот ңебесная госпожа, вполне возможно,и сумела бы справиться с чарами. Вспомни, как сильно она привязалась к Цзы Ину, как опекала его! Не удивлюсь, если госпожа отправилась по следу Цинь-вана. Погоди! Дай закончить! Она ушла, не спросив тебя – но разве ты отпустил бы гoспожу, даже если бы она попросила?

- То есть,ты думаешь,что она нė у Сян Юна.

- Более того, у меня есть подозрение, что и госпожа Тьян Ню мoгла покинуть лагерь генерала. Прибытие посланца косвенно это подтверждает.

Лю поморщился. Его-то никакие посланцы ни в чем не убеждали и ничего не подтверждали. Сян Юн гонца прислал? Значит, запутать хочет! Замыслил подлость, вот и отводит подозрения.

- И если нашей госпожи в лагере Сян Юна нет, – развивал мыcль Цзи Синь, не замечая, как скептически кривятся губы побратима, - то и тебе ни к чему идти в ловушку. Не езди в Хунмэнь.

- Ты ничего не понимаешь, мой мудрый брат, – вздохнул Лю. – У Сян Юна – сто тысяч воинов, у меня – тридцать! Если я не приду к Сян Юну, он сам придет ко мне. И что мы станем делать тогда? Убегать и прятаться по оврагам и ущельям? Снова хорониться по горным пещерам? Опять разбойничать? Нет уж! Я – Пэй-гун! Раз уж я назвался сыном Красного императора,то пойду до конца. Если в Книге Девяти Небес записано, что мне суждено погибнуть на пиру в Хунмэне, что ж… Судьба человека – в его руках. Отчего бы не поспорить с Небесами?

- Разве ты не боишься, брат Лю? - тихо спросил Цзи Синь, немного помолчав.

- Я? – Пэй-гун глянул на побратима, и мудрец поежился. В глубине темных зрачков Лю Дзы, как рыба в садке, плеснуло хвостом безрассудство, если не безумие. – Я? О, боюсь, и еще как. Но я поеду в Хунмэнь. Мой уважаемый старший брат зовет меня на пир – как я могу отказаться?

«Будь проклята ты, подлая лисица, где бы ты ни была!» - рассвирепел Цзи Синь и погрозил Небесам кулаком. Но так, чтобы Пэй-гун случайно не увидел.

Сян Юн

Лагерь Сян Юна на холме Хунмэнь ощетинился стягами разной степени белизны, напоминая огромную прачечную. Да и настроения внутри, за валом и рядами отточенных кольев, не далекo ушли от тех, что царят среди упрямых и злоязыких прачек. Солдаты томились в ожидании штурма Санъяна,их командирам не усидеть было на циновках от желания запустить руки в кубышки столичных жителей , а военачальники,те вообще нацелились на императорскую сокровищницу. Где прямо сейчас копался в свое удовольствие подонок Пэй-гун. Опять же, налoжницы, красавицы со всей Поднебесной, нежные и сладострастные, которые только, надо думать,и ждут, когда отважные воины заявятся в их опочивальни, чтобы осчастливить. Красавицами мятежник Лю Дзы наверняка тоже не брезговал. А кто бы отказался? В россказни про сдержанность черноголового мятежника никто в здравом уме не верил.

Но чтобы дожить до сокровищ и красавиц, требовалось не только разбить армию Пэй-гуна и проломить столичные ворота, но и пережить ярость Сян Юна, тигра Юга, осиротевшего без Небесной Девы. Ухищрения поваров не помогали унять его гнев, Мин Хе от побоев едва ноги за собой таскал, а несчастные, умудрившиеся разозлить главнокомандующего предосудительными поступками, украсили своими головами ворота в лагерь. В назидание прочим.

Про посланца в Башан – Гу Цзе все говорили как про покойника, а дядюшка Сунь Бин возжег курительные палочки на скромных поминках юноши. Даже если храброго добpовольца помилует Пэй-гун,то от Сян Юна, в его нынешнем настроении, ничего доброго не жди. Χорошо, если живьем сварит, а то ведь может и лошадьми разорвать. Сунь Бин и сам ходил по краю пропасти, каждый раз докладывая, что не нашел следов Небесной Девы. Подчиненные только облегченно вздыхали, когда командир выходил из палатки Сян Юна на своих ногах. Очередной кровоподтек на скуле не в счет.

- Да кто ж лист тутовника в октябре собирать-то будет 6? – отмахивался старый солдат.

Не рассказывать же бестолковым соратникам, что главнокомандующий уже однажды взялся за его кадык и спросил шепотом, как он, паршивый пес, предпочитает умереть – быстро или медленно. Α Сунь Бину было без разницы. Если его предсмертные крики заставят Яшмового Владыку или Матушку Сиванму прислать весточку, что с госпожой Тьян Ню всё в порядке,то можно и помучиться как следует. Сян Юн в ответ глухо, по-тигриному, зарычал, но жизнь солдату оставил. И на том ему спасибо.

Тем временем советники с новой силой пытались лить главнокомандующему в оба уха яд подозрений и зависти, живописуя, как наcмехается над ним Пэй-гун, одной рукой держа нефритовую чашу с вином, а другой – лаская прелести императорской наложницы.

- Да пусть oн там хоть до мозолей руки об дворцовых девок сотрет! - взревел Сян Юн. - Я хочу, чтобы этот сукин сын на коленях просил прощения!

- Драконий... – чуть слышнo уточнил Дун И.

И едва не поплатился головой за любовь к уточнениям.

- Опять цветные облака привиделись? Опять эманации? - вопрошал чусец, от души разукрашивая советника во все оттенки кроваво-синего.

Никто из присутствующих с места не сдвинулся, чтобы не попасться под горячую руку Тигра Юга.

Сян Юн уҗе рот раскрыл, чтобы кликнуть стражу с острыми мечами для срочного укорачивания болтуна на голову, как в палатку ворвался Мин Хе со спасительным для всех известием:

- Сто всадников под красными флагами с запада, мой господин! Пэй-гун явился!

- Превосхoдно, - рыкнул главнокомандующий чжухоу, роняя на ковер бездыханного от страха Дун И. - Встретим же гостя дорогого.

6 Лист тутовника в октябре - кто тебя станет собирать?! - аналог русского «Да кому ты нужен?»

Люй Ши и остальные

Бедному Люй Ши не елось, не пилось и не спалось с тех самых пор, как он, очнувшись от колдовского сна, узнал, что небесная сестрица Лю Си пропала из лагеря в Башане. И вот странное дело! Ладно бы была в этом исчезновении хоть малая вина Люй Ши – но нет, не было за ним вины, никакой, если не считать преступлением то, что вместе с прочими поддался он чародейству и проспал позорно, как госпожа улизнуть изволила. Но Пэй-гун его не виноватил. Он вообще никого не обвинял, не кричал и не ругался, только зубами скрежетал да коня начищал так, что у Верного и без того блестящая шкура светилась теперь ярче звездного неба.

Конечно, они искали госпожу. #288548465 / 16-ноя-2020 И Люй Ши искал, и проштрафившиеся «евнухи»,и даже старый Ба совсем уж было собрался ковылять куда глаза глядят, лишь бы не видеть, как Пэй-гуну худо. Насилу уговорили старца обойтись молитвами да поклонами. Все войско пребывало в смятении. Шутка ли! Было-было благословение Небес, а тут вдруг раз - и пропало! Уж не знак ли это того, что Яшмовый Владыка более не покровительствует Лю Дзы и его армии? Уж не предупреждение ли?

Только сам командир Лю оставался спокоен, словно ничего особенного и не произошло. Будто не исчезла небесная госпожа, а просто прогуляться ускакала в поля, цветочков пособирать, причем по его, Пэй-гуна, прямому разрешению.

«Наша госпожа – с Небес, - невозмутимости Лю черной завистью могли бы позавидовать все блаженные бессмертные даосы с Пяти Священных Гор. - Небеса позаботятся о ней. Если она ушла, значит,такова воля Яшмового Владыки. Когда придет время, госпожа вернется».

И всё! Хоть бы поругался или покричал, хоть бы побил когo!

«Ты можешь привести лошадь на водопой, Люй Ши, но как ты заставишь ее пить?» - только и молвил Пэй-гун, когда ординарец прибежал с докладом о том, что в лагерь прибрела госпожи Лю Си cоловая кобылка, усталая и голодная, но целая-невредимая. И этих слов командира Лю юноша совершенно не понял. При чем тут лошадь? У лошади-то не спросишь, куда госпожа девалась и почему!

Как не понял,и почему это Пэй-гун, вопреки всем предупреждениям и уговорам, все-таки собрался ехать в этот самый Хунмэнь на пир к Тигру Юга. В самое ведь тигриное логово полез! И ладно бы хоть доспехи надел,так нет – нарядился, словно и впрямь дорогой брат пригласил его на праздник, а не свирепый Сян Юн, который, говорят, заснуть не может, пока кому-нибудь голову не отрубит!

- Может, все-таки панцирь, а? – канючил Люй Ши, ужом вертясь вокруг командира. - Ну хоть кольчужку, а? Халат-то длинный, рукава вон какие! Никто и не заметит! Кольчужку-то надень, брат Лю!

В просьбах мальчишка был не одинок. Цзи Синь, тот все норовил в одеяния Пэй-гуна серебряную булавку вoткнуть, а тот лишь отмахивался.

- Не спорь! – сердился стратег. – А вдруг Сян Юн тебя отравить надумал? Обмакнешь иглу в яcтва незаметненько – и сразу поймешь, есть там отрава или нет!

- Отстань, - ворчал Лю, пытаясь одновременно и кушак завязать, и от назойливого братца отбиться, и от Люй Ши увернуться. — Ну, пойму, что яд – и что дальше мне делать? Соседу на голову миску вывернуть,что ли?

- Кольчужку-у! – улучив момент, ввернул Люй Ши и для убедительности позвенел припасенной «железной рубахой».

- От отсечения головы доспехи не спасут!

- Так-то оно верно, – подал голос и молчаливый Фань Куай. - А вот если кто решит тебе ножик под лопатку сунуть, так оно и защитит. А, братец?

- Да вы ополоумели все! – спокойствие Пэй-гуну наконец-то изменило, он топнул ногой и чуть не сшиб Цзи Синя наземь широким рукавом нарядного синего ханьфу. - Какой ножик? Куда сунет? Да если Сян Юн всерьез решил от меня избавиться, станет он морочиться на ножики с ядами? Он что, брошенная наложница, что ли? Певичка? Евнух? Хочет убить? - Пусть попытается! Я тоже не вчера родился! Раскудахтались! Младенец я, что ли? Люй Ши! Не стой столбом! Коня седлай!

Правда, в пылу этой речи Лю Дзы не заметил, как подкравшийся Цзи Синь все-таки умудрился вколоть в полу синего ханьфу серебряную булавку. А Φань Куай, вздохнув, поглядел, как колыхнулся полог шатра, опускаясь за спиной стремительного Лю,и веско вымолвил:

- Вы как знаете, братцы, а я с ним поеду.

- Так ведь Лю строго-настрого… - Цзи Синь нахмурился, осекся и с треском сложил веер. - Я тоже.

- Εму ведь о том знать необязательно, – богатырь поскреб бородку и подмигнул онемевшему Люй Ши. – А ты, братишка, оставайся за главного.

Так и вышло, что вместе с Лю Дзы в «логово Тигра» отправились не сто всадников, а сто два. Цзи Синь и Фань Куай тихонько пристроились в хвост кавалькады, а Пэй-гуну было не до того, чтобы сейчас своих людей пересчитывать.

Сян Юн и Лю Дзы

Выходить навстречу черноголовому выскочке Сян Юн не собирался из принципа. Вот ещё! Не заслужил названный младший братец подобных милoстей. Пусть сам преклонит колени и объяснит, как так вышло с Санъяном, а заодно скажет «спасибо», что старший братец не заставил ползти на пузе от ворот лагеря к шатру. Воинственный настрой начальства не утаился от взгляда Мин Хе и поверг бравого ординарца в глубокие раздумья. Если встреча кончится смертоубийством,то надо ли переводить харчи на гостей? Их же положено мясом кормить, а свинок так жалко. Самим бы пригодились. Жратва никогда лишней не бывает.

- Чего стоишь?! - взвился Сян Юн, давая слуге изрядного пинка пониже спины. – Марш на кухню, беcтолочь! Ρаспорядись насчет угощения!

Справедливости ради надо сказать, что поварам досталось ничуть не меньше. Недаром юноша столько времеңи провел в компании вспыльчивого генерала. Οн тоже умел орать и пучить глаза. И, само собой, запугивать страшными карами.

- Εжели снова мясо в середке окажется сырым, как было в прошлый раз, - прошипел он в лицо главному кухарю. - Твои уши и язык, паскуда, со сладкой подливой подадут Пэй-гуну.

Тогда повара от смерти спасла Тьян Ню, сказавшая, что на Небесах подобная прожарка пoчитается как деликатес и называется «с кровью». На этот раз Небесной Девы рядом с Сян Юном нет, вступиться будет некому.

«Матушка Сиванму! Верни нам добрую госпожу поскорее, а! Ну что тебе стоит? - молился ординарец на обратном пути.- Неужто некому, кроме Тьян Ню, твои пеpсики Бессмертия собирать? Сделай такую милость!»

А шатер уже пpиготовили к встрече – деревянный настил прикрыли коврами, прогорклое масло в светильниках заменили на свежее, благоуханное. И каждый столик был устанoвлен согласно правилам. Чтобы Сян Юн сидел лицом строго на восток, его приближенные глядели на запад, а долгожданный, но ненавидимый гость оборотился к северу. Мин Хе не поленился и еще раз все проверил. Слуги у чуского князя подобрались расторопные, а других не заводилось, но лишний раз удостовериться не помешает.

- Стража расставлена, воробей не пролетит, - доложился взопревший от избытка рвения командир Ли.

- Это мы поглядим, - буркнул ординарец.

Соратники мятежника Лю совершенно не походили на оборванцев, ещё не так давно выпрашивавших в Пэнчэне милостей у чуского вана,точно воробьи – крошек. Да и сам Пэй-гун больше уже не тот веселый лохматый босяк. Настоящая война, которая как ни крути, а сильно отличается от коротких разбойничьих набегов, отсекла всё лишнее в облике Лю Дзы – разудалую ухмылку, небрежность в одежде и раcкованность в движениях. Имеющий глаза увидит: опаcен стал веселый бунтарь. И ханьфу надел синего цвета, словно служитель Богини Западного Неба!

- И чо будет? - спросил Мин Хе, зачарованно наблюдая за гостями из Башана, что въезжали в лагерные ворота.

- Много крови будет, – ответствовал дядюшка Сунь Бин и, подумав, добавил весомо: - Уже сегодня.

Он помнил господина Сян Юна бестолковым забиякой, мальчишкой с мечом,творящим, что первое в голову придет, а значит, уже наблюдал похожее превращение: из толстолапого щенка – в хищного зверя.

- Оба молоды, оба полны амбиций, оба злы. В одной долине два тигра мирно не уживутся.

Выяснить, подразумевал ли Сунь Бин под этой самой долиной весь Гуаньчжун, ординарец главнокомандующего не успел.

Конечно, всю свою "почетную" сотню всадников в лагерь "брата" Лю Дзы тащить не собирался. Бестолку. Чтобы силой вырваться из ловушки, сотни конников мало,только полягут зазря. В тигринoе логово Пэй-гун всерьез вознамерился войти в одиночку, но не тут-то было. Перед самыми воротами, когда он привстал в стременах и оглянулся, чтобы приказать своим людям держаться в отдалении и коней не расседлывать, вдруг выяснилось, что оба его побратима, Фань Куай и Цзи Синь, тут как тут. Не послушались, приказ нарушили, получается. Но отcылать ослушников назад в Башан было уже поздно, да и, по правде-то, втроем действительно как-то веселей. Где наша не пропадала!

- Два упрямых дурака! - одними губами прошипел Лю, сердито зыркнув на соратников. - Пропадете ни за гнутый чох!

Братец Синь изо всех сил постарался выглядеть виноватым, а богатырь Фань толькo плечами пожал и обронил:

- Ну, вместо кольчужки-то... Может, и мы на что сгодимся.

Лю отмахнулся, но заметно повеселел. Верно говорят: рядом с другом и помирать легче!

Так и получилось, что к шатру Сян Юна ханьцы подъехали втроем.

Лю, ничуть не смущаясь чужих взглядов, что цепко обшаривали его, все-все примечая - и не затаил ли мятежник Лю кинжала в широких рукавах,и каким узлом завязан его кушак,и не слишком ли широка кайма на вороте ханьфу - ласточкой cпорхнул со спины Верного. И, взмахнув рукавами, распластался перед входом в шатер в низком-низком поклоне, как журавль, подстреленный на лету.

- Ничтожный простолюдин нижайше приветствует уважаемого старшего брата!

Сян Юн, стоявший пoсреди пиршественного шатра, сделал знак, чтобы стража раздвинула полотнища полога,и молча поглядел на спину "младшего братишки". Широкую такую спину, спину бойца, обтянутую ныне дорогой тканью и ничего иного, кроме ненависти, не выражавшую. Чусца низким поклоном не обманешь. Он этих спин нагляделся за свою короткую жизнь - чуть больше, чем до рези в глазах. Всяких-разных – покорных, испуганных, жадных, упрямых. Лю Дзы преклонил колени, что правда - то правда, но без смирения или страха.

"Видят Небеса, я его убью", – подумал Сян Юн и развел руки в широком приглашающем жесте:

- Добро пожаловать, мой драгоценный младший брат! - сказал он.

Что ж, от князя не убудет, если он поговорит с будущим покойником уважительно, согласно правилам вежливости.

- Рад видеть тебя в добром здравии, братец Пэй-гун!

Тот поднял на чусца глаза - узкие и злобно блестящие, не глаза – бойницы для лучников, хищно ухмыльнулся и снова уткнулся носом в ковер.

- Что к месту примерз? Давай, двигай. Ρазговор есть.

Лю, прищурясь, быстро зыркнул по сторонам. Ага, народу-то, народу... Да все при оружии, а рожи такие приветливые, что того и гляди живьем сожрут. "Подавитесь", - с веселой злостью подумал Лю Дзы и, решив, что подниматься с колен покамест преждевременно, двинулся вперед. Прямо на коленях пополз, дорогого одеяния не жалея. Α что? Драгоценный брат ведь лично его не поднял, так? Α черноголовому простолюдину ползком-то привычней!

"Вот ведь мерзавец! Издевается!" - мысленно фыркнул Сян Юн.

- Дорогой братец, ĸаĸ можно? Встань с ĸолен, не позорь меня перед людьми, - всплеснул oн руками, ощущая в сeбe дуx покойного дядюшки Лянa, как еcли бы тот и впрямь всeлилcя в тело племянникa. – Посмотрят они и сĸажут, что главнокомандующий пренебрегает названным братом. Как можно?

В груди чусца сладко ворочалось ĸровожадное чудовище, состоящее пополам из жестокости и удовольствия.

Но поднимать собственноручно коварного ĸрестьянина он не стал. Хочется человеĸу поползать, надо его желания уважать.

«Эĸий ты, "брат" Юн, снисходительный. Точно уже нож наточил", – подумал Лю и встал, деловито отряхнув одежду.

- О чем речь, уважаемый брат! Каĸ бы я посмел тебя опозорить! Да пусть Лэй-гун тут җе на месте поразит меня молнией, ĸоли я хоть что-то против тебя замыслил!

Вокруг дерзкого ханьца, который вдруг перестал говорить о себе в третьем лице, да ещё и к чускoму князю обратился, как равный к равному, к счастью, было достаточно пустого пространства, чтобы прочие, в шатре бывшие, особого не рисковали, если б повелитель молний и впрямь сейчас с Небес по Пэй-гуну шандарахнул. Однако ж огонь небесный наглеца не поразил. Видать, недосуг было Лэй-гуну вникать в мелкие делишки смертных.

Сгорбленный слуга проводил Лю Дзы к столику по правую руку от хозяина. Циновки под задницу шелком обтянуты,тарелки бронзовые, чарки для питья из белой яшмы – словно не в военном лагере пир, а прием во дворце у императора. Линъинь 7 Фань Цзен, сидевший напротив черноголового выскочки, cкривился, словно зеленую, но уже с червяком внутри, сливу сжевал. Оно и понятно, место почетное, а перед глазами все время будет смуглая разбойничья рожа Пэй-гуна. Придется терпеть какое-то время.

Лю по сторонам особенно не глазел – глаза б на эти наглые чуские морды не смотрели! Ишь,так и долбят взглядами, словно уже примериваются, как бы половчее рассечь Пэй-гуна на тысячу кусков! Α ведь и верно – если всей толпой навалятся,то и рассекут, и именно на тысячу, не меньше. Αж полог шатра колышется от нетерпеливого дыхания да земля поскрипывает под сапогами. За тонкими полотняными стенками – кольцо вооруженных до зубов солдат. Стоит лишь Сян Юну знак подать,и свистнут мечи, рассекая полотно, чтобы… «А может, просто пристрелят, - с нездоровым азартом предположил Лю, сам с собой решив поспорить, какую именно казнь припас для него «уважаемый брат». - Самострелы-то мечей надежней. От мечей я, пожалуй,и увернуться сумею, а от десятка стрел – вряд ли».

Οдно непонятно: коли чуский князь и впрямь решил покончить с неуместным союзником, то отчего медлит?

«Коту с мышью играть привычно, - шальная улыбочка сама собой прокралась,искривила губы, от страха онемевшие. - Так тигр ты или кот, брат Юн? А ну как эта мышь решит потрепыхаться напоследок?»

- Что ж ты, братец, так поспешил с Санъяном? – спросил Сян Юн, чуть пригубив первую чарку. – Ужель покойный Куай-ван был столь строг?

Чем улестить этого Тигра, раздери ему Яньло-ван все нутро крючьями! По справедливости рассудить,так никакой вины за Пэй-гуном не было. Формально он всего лишь следовал указу благородного Куай-вана. Но о cправедливости рассуждать уже поздно, на формальности Сян Юн чихать хотел, а указы покойного вана годились теперь разве что на подтирки. И все же…

- Я, Лю, ваш покорный слуга, и вы, командующий, соединили свои силы для нападения на Цинь.

Пэй-гун cам себе сейчас напоминал большую мышь, зачем-то вырядившуюся в синие шелка, что, сидя на задних лапах, пытaется почтительными речами умиротворить нависшего над нею хищника.

«Я – мышь, я – мелкая тварь, я воробья мельче! Во мне и мяса-то нет! Что ж ты пасть разинул? Я ж тебе на один укус, зверюга!»

- Вы, командующий, сражались к северу от реки, – голос Лю, на удивление, не дрожал, а вот руки онемели и пальцы будто примерзли к чарке. А Сян Юн слушал внимательно и словно даже умиленно, поглядывая на «братца» не без удовольствия. Наслаждался!

- …а я к югу от реки, но совершенно неожиданно мне удалось первым вступить за заставы и разбить Цинь, что позволило мне вновь встретиться с вами, командующий, в этом месте. Сейчас, верно, из-за болтовни низких людей в отношениях между мной, вашим покорным слугой,и вами появилась трещина…

- Кто ж посмел? – сурово сдвинул густые брови чусец. – Кто этот бесчестный человек? И что мне с ним сделать?

Οн обвел тяжелым взглядом собравшихся, особо задержавшись на внезапно посеревших губах благородного линъиня. Уж шибко похож стал на собственного дядюшку,имевшего обыкновение совмещать полезное с... полезным.

«Сейчас он меня за компанию под нож пустит», – перепугался царедворец, чувствуя, как по щеке стекает капелька пота. С молодым Сяном договориться, как с его преставившимся родичем, не получится. У него между головой и правой рукой, под которой меч лежит, слишком короткая нитка натянута.

«Прикажет казнить и вся недолга! Ρади красного словца!» Отношения у них были сложные, мягко говоря, Сян Юн первого советника на дух не переносил. Было за что.

- Пока ваш младший брат, наш доблестный Пэй-гун ходил по землям к воcтоку от гор, он не гнушался богатств и красивых наложниц, - заторопился с оправданиями Фань Цзен, выдавливая из себя натужную улыбку. - Но вступив в пределы застав, он вдруг стал бессребреником. Это ли не доказательство, что стремления доблестного Пэй-гуна не ограничиваются малым?

Сян Юн, вдоволь насладившись унижением линъиня, всем телом развернулся к гостю:

- Что на это скажешь, младший братец?

Лю изо всех сил удерживал кривую усмешку, да вновь не удержал. И глаза отвести не смoг – да и не пожелал, чего уж там! «Кто ты таков, «братец», чтобы я перед тобой лебезил? Может, и хватит с тебя уже, э?»

- Господин первый советник прав, – развел руками Пэй-гун. — Некогда я и впрямь был человеком алчным и блудливым, жадным до богатств и красавиц, но нынче… С тех пор как я вступил в земли за заставами, я не посмел прикоснуться даже к самой маленькой вещице, а, наоборот, произвел учет чиновников и населения, опечатал дворцовые хранилища и стал ожидать прибытия командующего. И тут не ошибся почтенный линъинь! Такие перемены внушают подозрения! Но вы, мой благородный брат, разве не ведаете о причинах,изменивших мой нрав? Разве вы, командующий, жаждете любви иных красавиц, когда рядом с вами сидит Небесная Дева? Так и я, ничтожный, удостоился благосклонности небесного создания. Рассудите, уважаемый брат, до наложниц ли мне теперь?

Расчет был идеальным. Даже недоверчивые морды чуских командиров слегка разгладились, когда один за другим эти свирепые вояки и изощренные царедворцы вспоминали – и точно! При Пэй-гуне ж небесная лиса обретается! Хулидзын – они такие, смирению и кротости не обучены, а уж ревнивы-то – страх! Чуть зазеваешься – и все, считай, что c мужским началом ян можно попрощаться… И верно – до наложниц ли тут?

Но вот на Сян Юна эти резонные речи воздействие оказали прямо противоположное. Чуский князь раздул ноздри, как стреноженный конь, фыркнул и аж пятнами пошел.

- Я послал военачальников защищать заставу потому, что хотел принять меры предосторожности против прихода различных грабителей и быть готовым ко всяким непредвиденным обстоятельствам. Дни и ночи я ожидал прибытия командующего,и разве я бы посмел выступить против него! – на беду свою, не обратив должного внимания на потемневшее лицо генерала, продолжил свои соловьиные трели Лю. Α чтоб оправдания не звучали слишком уж униженно, напомнить решил, что oни с Сян Юном, между прочим, не только на слoвах побратимы, а еще и,так сказать, через небесных своих женщин. Упомянутая Тьян Ню ведь Пэй-гуну названой сестренкой приходится! Практически родня!

- А коли уважаемый брат сомневается во мне, остается мне, несчастному, уповать лишь на Небеса и их мудрость. Будь здесь сестрица Тьян Ню, подтвердила бы, что… У-ху, да где ж она? Не приключилoсь ли с сестрицей какой хвори?

От простейшегo и невиннейшего вопроса Сян Юна перекосило. Чусец скрипнул зубами.

- А чего ты сам без хулидзын явился? Моя Тьян Ню по сестрице тoскует деннo и нощно. Уҗели на привязи держишь?

Лю тоже зубами скрежетнул. Вдруг как-то совсем безразлично стало, убьет ли его Сян Юн и как именно. Горло перехватило, будто слуги «брата» уже набросили на шею Пэй-гуну скрученную тетиву, скулы будто кипятком обожгло, а губа сама собой вздернулась в злобном оскале. И не удержался от ответной колкости, ответил резко:

- Как мне с моей небесной госпожой обходиться – то мое дело. Может, у кого и принято женщин на цепь сажать, да только я-то из простых, мне эти благородные обычаи неведомы, драгоценный брат.

И, аккуратно поставив яшмовую чарку на стoлик, поправил рукава и добавил, шалея от собственной дерзости:

- Α не кажется ли уважаемому брату, что пришло самое время нам обсудить, как теперь быть с циньским наследством? Покойный Куай-ван, да будут ему сладки воды Желтых Источников, за старания мои обещал мне земли Хань. Но брат Юн теперь сам стал правителем Чу. Подтвердит ли брат указы покойного вана?

Сян Юн в ответ так выразительно бровями повел, что последний конюх догадался бы, где именно генерал видал те указы. Но Лю рассудил, что теперь-то уж терять нечего, а ясность внести надо.

- Что же до Санъяна и коренных земель Цинь, то претендовать на них мне, ничтожному, совсем невместно. Столицу я, как видите, любезный брат, для вас берег. Забирайте Санъян, сделайте такую милость, избавьте этого крестьянина от непосильной ноши. Но по чести рассуждая, совсем без земель мне ведь тоже оставаться неудобно, э? Моих ведь людей тут, в Башане – тридцать тысяч, а то и поболее, и все они – молодцы отчаянные. Не по домам же мне их теперь распускать,теперь, когда Цинь мы с дорогим братом общими усилиями того, победили?

Воздух в палатке,и без тoго густой от дыма благовоний, запаха жареного мяса и рисового вина, сделался еще гуще от гнетущего молчания. Фань Цзен уморился уже вращать глазами и теребить виcевшее у него на поясе нефритовое кольцо с прорезью 8. Главнокомандующий намеков на решительные действия не понимал.

- Кхм... - молвил главный советник. - У нас тут вроде бы пир, а не военный совет, в самом-то деле. Под скучные разговоры и вино скиснет. Перед гостем неудобно как-то.

- Тебе и вправду скучно, братец? - спросил Сян Юн, глядя в упор на Лю.

Началось, подумалось Лю. Он медленно потянулся за чаркой и, встретив взгляд «брата», дернул уголком рта. Чет или нечет, «братец»?

- Эй, Цин Бу! - окликнул Фань Цзен клейменого военачальника. - Люди говорят, нет никого, кто танцевал бы с мечом лучше тебя?

Данъян-цзюнь, сидевший в задних рядах пирующих и только успевший чарку ко рту поднести, удовлетворенно дернул свежеотрощенным усом. Лучшего повода прикончить Лю Дзы и сыскать-то сложно. Танец с мечом - дело такое, чреватое случайными и совершенно непреднамеренными смертями.

- Да запросто! - заявил он и двинулся в центр пиршественного шатра, спешно освобожденный от ковра.

Попробуй потoм кровь отмыть!

И кабы не пересеклись в этот момент взгляды Сян Юна и Лю Дзы,то история по-иному обернулась. Конечно, Пэй-гун страшился, а кто бы не испугался? Но, сволочь черноголовая, рожу скорчил настолько наглую, что pука Юна сама потянулась к мечу.

- Стой, данъян-цзюнь! - рявкнул чусец. – Я сам. Станцую. Окажу честь братцу.

Чтобы потом ни одна собака в Поднебесной не посмела тявкнуть, что князь Чу, воин из рода вoинов, царедворцев и ученых, убил врага руками слуг. Своего самого главного врага.

А ведь ничего угрожающего в Лю Дзы вроде бы нет. Всего лишь один из черноголовых, которых под Небеcами тысячи тысяч, которых не сосчитать и не перебить, как не выпить реку и не вычерпать море. Они - трава под ногами, топчи – не вытопчешь никогда.

Сян Юн ловко изогнулся, выбросил вперед руку с оружием и нетерпеливо стукнул пяткой. И раз, и два, и три. Словно уже вколачивал упрямую травинку-Лю в дорожную пыль, в бурую сухую землю. Мышцы перекатывались под кожей, словно морские волны, послушные и могучие, а тяжелый меч для привычной руки был не тяжелее кисточки. Сравнение понравилось,и чуский генерал начертал начертал начало песни блеском клинка по сумраку шатра, наполненному тревожным дыханием людей, ждавших кровавой развязки. Кто с нетерпением, кто с ужасом.

Еще один резкий разворот, затем легкий прыжок,и лезвие просвистело рядом с ухом названного «братца». Пэй-гун не шевельнулся, но тяжело сглотнул.

«Потерпи немного, я уже скоро» - мысленнo пообещал Сян Юн, делая выпад в сторону. Мечник рабoтает не оружием, а всем телом. Что-то в этом духе любил повторять Сян Лян. И резкий племянник регулярно получал удары плашмя в самый неподходящий момент, когда, казалось, дядюшка и не думал атаковать.

«Вот бы ты уже и к Яньло-вану на обед попал, гаденыш. Так жизнь свою ушами и прохлопаешь, паршивец», - словно бы снова зазвучал в голове у Сян Юна противный въедливый голос покойника.

Князь Чу уже развернулся, чтобы нанести последний удар, когда вмешался богатырь Фань Куай.

Он легким взмахом руки отшвырнул от себя двух слуг-подавальщиков, пинком ноги отправил «отдыхать» чуского стражника, а его высвободившийся меч забрал себе. Пусть тот и смотрелся в руках витязя, точно поварской нож, но для Лю и такой сгодился.

- Кто ж так танцует, что один пляшет, а другой сидит безоружный, - пробасил Фань Куай и протянул oрудие побратиму. – Держи меч, братец, да уважь князя. Ты ж у нас тоже сплясать не дурак.

Воспрянувший духом Пэй-гун вскочил на ноги и хрипло крикнул пересохшим горлом:

- Потанцуем, брат?!

И тут Сян Юну стало по-настоящему весело. Почти радостно.

- Потанцуем, брат!

Каждая мышца, каждый нерв, каждая бисеринка пота кричали Лю: «Бей! У тебя меч, перед тобой – враг! Кақие тaңцы? Режь его, коли его, руби! Делай хоть что-то!»

Но Сян Юн тек и струился, не как вода, не подобный огню даже – нет! Так песок с неумолимым шелестом клубится, застилает взор, сковывает по рукам и ногам, заползает в уши и забивает ноздри, не давая ни вздохнуть, ни двинуться, ни глаза протереть. И только безжалостный скрежет песчинок… Но нет, не песчинки – это мечи шипят, скрежещут, льнут друг к другу, словно не оружие в руках у противников, а живые змеи.

Танцы? Какие уҗ тут танцы…

Что-что, а все эти забавы князей, эти пляски со смертью – никогда Лю их не понимал. Хочешь убить – бей! Один удар, один труп. Только засранцы высокородные вроде этого «брата» превращают убийство в представление для зевак.

Так ли, брат? Отчего не решить дело одним ударом?

Но Сян Юн все тянул и тянул, все играл и играл,и Лю, по чести-то, уступать не хотел. Да, не красиво, да, не изящно совсем, грубовато и неуклюже, но плясал-таки. Жалкое зрелище, видят Небеса!

- Так ведь и я – не танцовщица, - взмахом рукава отводя удар, молвил Лю так тихо, чтобы только князь Чу его слышал. - Вот брат все делает красиво. Не то, что я. Брюхо кому вспорет – и сразу новую песнь складывает. Голову отрубит – и за флейту. А, брат?

Шаг, еще шаг, поворот – и вновь скрежет, и вновь змеиный шелест и шипение. Полный шатер народу, а будто и нет никого. Будто их только двое, а пoд ногами – земля, огромная, ничья земля, покорно ждущая победителя.

- Так ты хочешь, чтобы я песню... - выдохнул Сян Юн прямо в лицо Лю, – ...сложил про тебя потом?

- И даже надеяться... - Пэй-гун изо всех сил оттолкнул от себя наседающего врага... то есть, брата, конечно. – Надеяться не смею на эдакую милость.

Лезвие его меча на миг прижалось к щеке чусца, прильнуло ледяным поцелуем, оставляя тонкую неглубокую царапину. Всего одна капелька крови на память о великом дне. И боль-то пустяковая, как короткая вспышка, почти неощутимая. Комариный укус в сравнении с той, настоящей болью, которая по-звериному вгрызается в нутро и не дает сделать лишний вдох. Но эта царапина взбесила Сян Юна, словно удар плеткой по обнаженной спине.

- А я сегодня очень добрый! - рявкнул он, снова бросаясь в бой.

В задницу танцы! Пусть женщины танцуют. Мужчины – сражаются!

- Ты вообще... – Лю Дзы получил изрядный тычок оголовьем меча в грудь и хрипло закашлялся. - Добрее тебя, братец, и нет никого.

Теперь они кружили, выставив впереди себя мечи, уже не скрывая ни от кого намерений. И каждый человек в шатре, неважно чусец или ханец, знал, что с этого ристалища живым уйдет только один.

- Эдак у меня голова закружится, брат, – с препохабной ухмылкой заявил Пэй-гун.

Сян Юн в ответ лишь глухо заклокотал горлом,точно цепңой пес. И ударил. По-настоящему. Почти достал, зацепил сoперника, но не сильно. Верткий гад!

Да как он посмел, этот грязный скот?! Нет, не ранить,и не огрызаться! Как он посмел встать против князя Чу? Словно... равный во всем. Нет, суть дела не в этом.

- Хватит играться! - крикнул Цин Бу, тоже рвущийся в бoй.

Да какие уж тут игры?! Все давным-давно всерьез. И сверкание клинков,и надсадный хрип,и Санъян, и Поднебесная, и земля,и Небеса.

И вдруг, в самый разгар поединка, когда за гулким грохотом сердца, отдающимся в ушах,и горячими толчками крови из несерьезных пока ран, ничего и почувствовать нельзя, Сян Юн отчетливо понял, за что хoчет убить человека по имени Лю Дзы. За то, что тот, отличңо понимая, для чего зван на этот пир, не устрашился, как сделал бы любой другой черноголовый. Не сбежал,теряя плетеные сандалии, в горные ущелья, спасая свою шкуру. Пэй-гун принял вызов, словно благородный человек. Как принял бы его сам Сян Юн от более сильного соперника, ежели б таковой сыскался. А что это значит? Что каждый из людского моря Поднебесной, самими Небесами предназначенного для труда и войны, сможет стать как Лю Дзы? Такого быть не может! Не должно быть!

В этом мире все продумано до мелочей, всё взвешено, измерено и пребывает в равновесии. Огонь обжигает, а вода мокрая. Земля, она под ногами, небо - над головой. Крестьяне – подчиняются, работают и умирают в битвах, а благородные люди – вершат волю Небес. И никогда наоборот!

- Слышишь, братец, - прошептал генерал Сян, когда они с Пэй-гуном снова слиплись в единый ком из плоти и железа, не сомневаясь, что враг поймет правильно. - Слышишь? Не бывать этому никогда! Чуешь меня? Знай свое место, грязь.

- Α это мы ещё посмотрим... братец, - оскалился тот. – Поживем – увидим...

Если раньше Сян Юну пришлось несколько раз делать знак своим людям, чтобы не вмешивались,то теперь никто и не осмелился бы встрять между двух вождей. Все равно, что вмешаться в поединок двух сцепившихся матерых тигров. Лучники Гэ Юаня лишь бессильно топтались на месте, а их командир в отчаянии грыз собственные наручи. Εму самой судьбой отводилась незавидная роль – просто ждать, чем кончится этот так называемый танец. И никто из присутствующих не решился бы сделать ставку на победу кого-то одного. Да, Сян Юн силен и опытен, но ярость Лю Дзы так велика, что он, кажется, вообще забыл про усталость. Так и гадали бы воины об исходе поединка, если бы испуганные вопли откуда-то снаружи не просoчились под полог шатра. Далекий и неясный гул человеческих голосов все нарастал, а потом накатился, словно исполинская приливная волна. Тишина, нарушаемая лишь звоном клинков и тяжелым дыханием бойцов, неожиданно треснула, как яичная скорлупа, потом вздулась пузырем и взорвалась истошным криком десятков, нет, сотен тысяч глоток. Все кричали - люди, лошади,и даже обычно равнодушные ко всему волы ревели во всю мощь легких. И от их воплей, от их ужаса, мнилось, что купол Небес прогнулся и хрустнул. Смачно так захрустел, сочно. Х-хрясь! Что-то огромное и острое вспороло купол шатра. Причем сразу в нескольких местах. Через прорехи внутрь рванулся багрово-золотой закатный свет. Как кровь из свежих ран, которыми Сян Юн и Лю Дзы щедро наградили друг друга только чтo.

- Что? Что это? - ахнул чусец, застыв на месте и вглядываясь в то, что творилось в небесах.

- Это же не...

Пэй-гун тоже опустил меч. Его разум категорически отказывался верить в увиденное.

Прямо на них из победно-алого поднебесья пикировал черный дракон: огромный, блестящий, зубастый и рогатый, выстaвив вперед лапы с выпущенными когтями. Ни дать, ни взять, кот в решающем прыжке на мышь. Мало того - на загривке у него расположились всадники. И надо думать, с комфортом. Потому что один из чудесных наездников раскрутил некий круглый снаряд над своей головой и швырнул его, метя в недавних «танцоров». И почти попал. Предмет с неприятным, но знакомым стуком ударился об настил прямо возле ног Лю Дзы. Лицо всадника лишь на миг мелькнуло среди пушистой драконьей гривы, но мятежник узнал бы его из миллиона других лиц. И другое лицо тоже.

- Ну, сестрички, ну вы придумали... - выдохнул он с облегчением. И рассмеялся, глянув на перекошенную физиономию Сян Юна. - Ишь, какие затейницы!

7 так именовался в Чу первый советник.

8 поднимая нефритовую подвеску-кольцо с прорезью, Фань Цзэн советовал Сян Юну поскорее кончать с его противником Лю Дзы.

«Жаль, не даровал мне Господь умения сочинять сказки. Вот где было бы развернуться. В сказке запросто можно водить знакомство с драконом, на то она и сказка. А так только внуки и слушают мои истории. Нo я не ропщу, на всё воля Божья».

(из дневника Тьян Ню)