Голиаф

ГЛАВА 43

«Левиафан» зависал над Ист-Ривер якобы с целью патрулирования от германских водоходов, способных атаковать Манхэттен (вероятность чего была более чем скромная). С юга задувал океанский бриз, отчего городские шпили не затягивались туманом. Интересно, что думает о чужеродных ему небоскребах дремлющий воздушный зверь — ведь они почти одних с ним габаритов, только всажены торчком в землю, вытягиваясь указующими перстами прямо к небу. Колено при совместном карабканье по тросам, конечно же, сразу дало о себе знать, хотя жжение в нем было уже, можно сказать, привычным. Ощущение вервей на руках и чуткое подрагивание под ногами воздушного зверя вытесняли все остальное. А как выбрались на хребтину, мышцы рук ныли еще больше, чем повреждение.

— Вот черт, размякла вся.

— Что-то не похоже, — сказал Алек, расстегивая на выходном костюме верхние пуговицы.

Наблюдение за субмаринами велось с гондолы, к тому же половина экипажа все еще не разошлась с наградной церемонии, так что наверху сейчас почти никого не было. Дэрин повела Алека вперед, подальше от немногочисленных такелажников, занятых посередине корабля. Когда по дороге миновали колонию стрелковых мышей, Бовриль на плече у Дэрин пошевелился, имитируя их тихий шепот. На носу корабля было пусто, но заговорить Дэрин решилась не сразу. Честно признаться, достаточно было просто стоять здесь, рядом с Алеком, под солоноватым бризом. Видимо, этот самый секрет насчет Теслы подразумевал какие-то сведения о метеоре, и заговорить об этом — значило окончательно все испортить. Но стоять так бесконечно тоже было нельзя, как бы того ни хотелось. Пришлось подать голос:

— Ну ладно, твое высочество. Что там за секрет?

Алек повернул лицо к гаснущему небу, глядя туда, где в полусотне миль отсюда находилась разрушенная машина Теслы.

— Знаешь, — сказал он просто, — Теслу убили не германцы. А я.

Прошла секунда, прежде чем смысл этих слов дошел до Дэрин.

— Это не то, что я… — начала она как бы по инерции. — Э-гм.

— Иного пути остановить его не было. — Алек посмотрел вниз, себе на руки. — Я убил Теслу его собственной тростью.

Дэрин подошла ближе и взяла Алека за руку. Вид у него был такой же печальный, как тогда, в первый день на борту «Левиафана», когда он еще находился под гнетом неотвязных мыслей о смерти родителей.

— Я сожалею, Алек.

— Когда я помогал Тесле, то не сталкивался с правдой, что же на самом деле являет собой его «Голиаф». — Он пристально смотрел ей в глаза. — А когда германцы ворвались на берег, все пошло как-то очень быстро, кувырком. И вот, вижу, он уже стоит, абсолютно готовый разрушить город… А я не мог ему этого позволить.

— Ты поступил правильно, Алек.

— Я убил безоружного человека! — воскликнул он, а затем потряс головой. — Хотя Фольгер не устает повторять, что назвать его безоружным нельзя. «Голиаф» ведь, в конце концов, тоже оружие.

— Ну, а то, — сказал Бовриль.

Дэрин поежилась, сознавая, насколько права была доктор Барлоу. Насчет метеора Алеку сейчас просто нельзя говорить. Он не должен знать, что убил человека ради уничтожения оружия, которое не работает.

Но она же обещала и то, что больше не будет держать от него секретов…

— Идея солгать пришла Фольгеру, — продолжал Алек. — Мы рассказали правду насчет остановки «Голиафа», так как спасение Берлина делало меня героем в глазах наций жестянщиков. Но мы ни в коем случае не можем сказать, каким образом я это осуществил.

— Да, и он прав! — Дэрин взяла обе его руки в свои, вспоминая подозрения, озвученные Аделой Роджерс. — Никому не рассказывай, что ты убил его, Алек. Они подумают, что ты был в сговоре с германцами, и всю вину за продолжение войны свалят на тебя!

Он кивнул:

— Но я должен был сказать тебе, Дэрин. Потому что мы обещали больше не хранить друг от друга секретов.

Она страдальчески закрыла глаза:

— Ох, дурачина ты, принц.

Теперь никакого выхода уже не было.

— Отрицать этого в полной мере не могу. — Алек смотрел на свои выходные туфли, немного исцарапанные тросами. — Я думал, что мое предначертание — остановить эту войну, и в конечном итоге я должен был лишь чуть посторониться, отойти на шаг, и она сейчас была бы уже закончена. Но вместо этого я позволил ее продолжить. Так что отныне вся вина за это лежит на мне.

— Нет, это не так! — выкрикнула Дэрин. — Ни сейчас, ни когда-либо. И ты все равно не мог ее остановить, потому что машина Теслы не работала!

Алек по-детски моргнул. Он отошел на шаг, но Дэрин его остановила, крепко схватив за руки.

— Метеорно, — хихикнув, сказал Бовриль.

— Помнишь тот мой кусочек от камня Теслы? — спросила Дэрин. — Так вот, доктор Барлоу послала его какой-то ученой шишке в Лондон, и тот установил, что это частица метеора. Ты же знаешь, что это такое?

— Падающая звезда? — растерянно переспросил Алек. — Собственно, так я и предполагал: это был лишь научный образец.

— Да не было это никакой упавшей звездой! — Дэрин силилась вспомнить все, что слышала от доктора Барлоу. — То, что нашел Тесла, — это лишь крохотный кусочек, а сама эта штука была громадная — может статься, не одну милю в поперечнике. И шла она на такой жуткой скорости, что взорвалась, когда попала в атмосферу. Вот что посшибало те деревья, а не какая-нибудь жестянщицкая халабуда! Так что Тунгуска была лишь случайным совпадением, а Тесла как тот петушок возомнил, что благодаря ему наступает рассвет!

Алек молчал и смотрел, сверкая глазами:

— Но тогда зачем он пытался сделать выстрел из «Голиафа»?

— Потому что он сумасшедший, Алек! Полностью свихнувшийся на желании остановить войну! («Прямо как ты», — напрашивалось на язык).

— И доктор Барлоу это подтверждает?

— Полностью. Поэтому не твоя вина, что война все еще продолжается. Она бы и так шла, год, язви ее, за годом, что бы ты ни делал. — Она обхватила его руками и прижала, притиснула к себе. — Но ты этого не знал!

Алек, застыв, неподвижно стоял в ее объятиях. Наконец он ее легонько отстранил и прошептал:

— Я бы все равно это сделал.

— Ты про что? — вздрогнув, спросила она.

— Я бы убил его, чтобы спасти «Левиафан». Спасти тебя. — Он положил руки ей на плечи. — Это единственное, о чем я думал, когда наступил момент выбора — о том, что я не могу потерять тебя. Вот тогда я понял.

— Понял что?

Он подался вперед, чтобы ее поцеловать. Губы его были нежны и мягки, но при этом воспламеняли в ней страстное желание; то, что столь терпеливо ждало своего часа все те месяцы, когда этот мальчик впервые ступил на борт.

— А-а, — сказала она, когда он оторвался от нее, — вон оно что.

— Ешкин кот, — тихо сказал Бовриль.

— Когда мы были наверху под штормом, ты об этом… — начал было Алек. — В смысле, я правда сошел с ума?

— Пока нет.

Дэрин подтолкнула его ближе, и их губы снова слились в поцелуе.

Наконец она отступила на шаг и внимательно огляделась, на секунду встревожась, что их могут увидеть. Но ближайшие такелажники на хребте находились в ста с лишним метрах, вокруг водородной ищейки, обнаружившей прорыв в мембране.

— Немножко рискованно, правда? — спросил Алек, глядя в направлении ее взгляда.

Она молча кивнула, опасаясь, что одно неверное слово может все погубить. Алек что-то вынул из внутреннего кармана, и сердце Дэрин замерло при виде кожаного футлярчика — того самого, с папским эдиктом внутри. На какую-то нелепую, блаженную секунду она забыла, что Алек наследный принц, будущий император, а она так, простая грязь.

— Хитро, — сказал Бовриль.

— Еще бы. — Дэрин, отстранившись, потупила взгляд. — Мне-то грамотку о присвоении монаршего титула никто не пришлет. И принцесса из меня никакая, даже если бы сам папа римский сшил мне платье. Да, только диву даешься.

Алек задумчиво посмотрел на футлярчик:

— Да нет, все как раз очень просто.

От захлестнувшей надежды у Дэрин бешено заколотилось сердце, а ладони сжались в кулаки:

— Ты хочешь сказать, мы сможем держать это все в секрете? Ну да, конечно, придется как-то прятаться: я же как-никак таскаю брюки. А изворачиваться ты нынче, надо сказать, стал искуснее…

— Нет, я не об этом.

Она оторопело глянула на Алека: опять у него этот упертый, твердый взгляд.

— А… что тогда?

— Кое-какие секреты, понятно, нам придется до поры держать при себе. И эта маскировка может тебе понадобиться, пока мир не дорастет до тебя. А вот в этом, — Алек вздохнул, — мне пользы нет.

И с этими словами принц Александр Гогенбургский с размаху метнул футлярчик со свитком через правый борт. Блеснула на свету дорогая кожа, и океанский бриз, подхватив его, понес в сторону кормы. Крутясь в воздухе, футлярчик словно нехотя отдалялся от корабля, постепенно отставая на лету. Сверху было видно, как он с ярким всплеском врезался в воду.

— Метеорно! — задорно визгнул Бовриль.

А Дэрин все не могла отвести взгляда от темной реки:

— В этом письме было все твое будущее, дурачина ты, принц.

— В нем было мое прошлое. Этого мира я лишился в ту ночь, когда не стало моих родителей. — Он снова подошел к ней: — Но я нашел тебя, Дэрин. Может, мне и не было предначертано закончить войну, но зато я повстречал тебя. А это и был знак судьбы, я это знаю. Ты спасла меня от бессмыслицы того будущего, которое мне светило.

— Мы спасаем друг друга, — прошептала Дэрин. — Только через это все и происходит.

Оглянувшись мимолетом на группу такелажников, она опять слилась в поцелуе с Алеком — на этот раз упоительно длительном, глубоком, со сплетением объятий. Стойкий встречный ветер создавал ощущение, что корабль летит вперед, в какую-то новую, неизведанную, но, несомненно, чудесную даль, а на борту их только трое.

Эта мысль словно привела Дэрин в чувство:

— Алек, но чем ты, черт возьми, думаешь заниматься?

— Думаю, надо будет подыскать приличную работу. — Он со вздохом поглядел вниз на реку. — Золото у меня кончилось, а в экипаж, скорей всего, не возьмут.

— Императоры — персоны на редкость помпезные и никчемные, — брякнул Бовриль.

Алек возмущенно уставился на него, а Дэрин лукаво улыбнулась.

— А знаешь, не волнуйся, — сказала она. — Я ведь сама собиралась с «Левиафана» уходить.

— Да ты что! Ты, с «Левиафана»? Но это же… абсурд.

— Не скажи. Тут оказалось, у ученой леди есть для меня работенка. И думается мне, как бы не для нас обоих.