Голод 1932-1933 годов в СССР: Украина, Казахстан, Северный Кавказ, Поволжье, Центрально-Черноземная область, Западная Сибирь, Урал.

Начало сталинской «революции сверху»

Состоявшийся в декабре 1927 г. XV съезд ВКП(б) поставил в качестве основной задачи партии в деревне объединение и преобразование «мелких индивидуальных крестьянских хозяйств в крупные коллективы»[1]. Этой задаче должна быть подчинена вся экономическая политика Советского государства: финансовая, налоговая, кредитная и т.п., чтобы поддерживать всеми мерами общественное производство в деревне, бедняцкие и малоимущие середняцкие слои крестьянства и ограничивать зажиточные (кулацкие)элементы в деревне.

Коллективизация крестьянства должна была, считало партийно-государственное руководство страны, модернизировать сельское хозяйство и преодолеть его отставание на основе «общественной, товарищеской, коллективной обработки земли, с применением сельскохозяйственных машин и тракторов, с применением научных приемов интенсификации земледелия»[2].

Это должно было решить зерновую проблему, остро вставшую в конце 1920-х годов, поскольку к этому времени стал ощущаться недостаток зерна и другой продукции для снабжения населения городов и промышленных центров и сельскохозяйственным сырьем — промышленности, а также для экспорта.

В результате коллективизации предполагалось ликвидировать эксплуатацию в деревне и обеспечить за счет крестьянства дополнительную рабочую силу для освоения природных ресурсов страны, прежде всего в северных и восточных районах СССР.

И хотя производственное кооперирование крестьянских хозяйств (т. е. коллективизация сельского хозяйства) должно было проводиться постепенно на сугубо добровольных началах, не в порядке нажима и принуждения, а в порядке показа и убеждения, на практике этот основополагающий принцип кооперирования не соблюдался.

Сразу же после XV съезда началась кампания по созданию новых колхозов, разрабатывались планы по развертыванию коллективизации и т.п. Так, весной 1928 г. Наркомзем РСФСР и Колхозцентр РСФСР планировали вовлечь в колхозы за годы пятилетки 1,1 млн крестьянских хозяйств. Несколько позднее Союз союзов сельскохозяйственной кооперации предусматривал коллективизировать в течение пятилетия уже 3 млн крестьянских хозяйств, а в начале сентября 1928 г. в Госплан и Совнарком СССР был представлен план о коллективизации 15-16% хозяйств РСФСР, т. е. примерно 3,5-4 млн крестьянских хозяйств[3].

Некоторое представление о том, как шла коллективизация в первой половине 1928 г. дает доклад Наркомата рабоче-крестьянской инспекции СССР в СНК СССР о состоянии колхозного строительства (11 сентября 1928 г.). НК РКИ СССР летом 1928 г. обследовал около 400 вновь созданных колхозов в отдельных округах Украины, Северного Кавказа, Поволжья, Центрально-Черноземной области, Сибири, Урала и других регионов и отмечал, что весной 1928 г. наблюдался «бурный» рост коллективизации, что являлось «прямым следствием проводимых в этом году мероприятий с/х политики» (налоги, самообложение, заем, хлебозаготовки), а также результатом «кампанейщины». В ряде мест, говорилось в докладе, «наблюдался чисто кампанейский метод работы по организации колхозов, выливавшийся часто в форму простой разверстки (объявление двухнедельника по организации колхозов и т.д.). Это сказывалось как на организационном обслуживании колхозного строительства, так и на хозяйственно-финансовом обслуживании»[4]. Подавляющее большинство вновь организованных колхозов являлось коллективными хозяйствами лишь по уставу. «Лишь в небольшой части вновь организованных колхозов, — отмечалось в докладе НК РКП СССР, — мы видим попытки организовать коллективное производство, но обычно это не идет дальше совместной обработки некоторой части земель и совместного пользования некоторыми видами с/х инвентаря... У них нет ни организационно-производственных планов, ни каких бы то ни было агротехнических улучшений, нет даже правил внутреннего распорядка, нет счетоводства и учета, нет никаких признаков улучшения бытовых и культурных условий»[5]. Поэтому, считали авторы доклада (заместитель наркома РКП СССР Д.З.Лебедь и руководитель с/х группы НК РКП Ф.А.Цылько), «не будет ничего удивительного, если после небывалого и совершенно исключительного подъема темпа коллективизации весной этого года мы будем иметь к весне будущего года такой же массовый распад организованных в этом году колхозов, если сейчас же, немедленно не примем соответствующих мер... Но если мы этого не сделаем, мы рискуем скомпрометировать самую идею коллективизации в глазах крестьянства и на долгие годы затормозить дальнейшее развитие колхозного строительства»[6].

В результате экономического нажима на крестьянство, главным образом, на середняков и зажиточных, уровень коллективизации к лету 1928 г. вырос более, чем в два раза по сравнению с 1927 г. В целом по СССР количество колхозов в 1928 г. увеличилось почти на 18,5 тыс. по сравнению с 1927 г. (с 14 832 до 33 258), а число крестьянских хозяйств в колхозах возросло с 194,7 тыс. до 416,7 тыс. (с 0,8% до 1,7%). В Российской Федерации прирост числа колхозов за это время составил 13 261, а уровень коллективизации вырос с 0,7 до 1,6%, на Украине соответственно: колхозов — на 4168, а уровень коллективизации поднялся с 1,4 до 2,5%, в том числе в Степной Украине — с 1,6 до 3,8%[7].

К осени, на 1 сентября 1928 г., уровень коллективизации крестьянских хозяйств в СССР и в союзных республиках характеризовался следующими данными[8]:

Как показывают приведенные в таблице данные, хотя уровень коллективизации вырос к осени 1928 г. в два раза, он по-прежнему оставался низким. Основную массу членов новых колхозов составляли бедняки. По данным Колхозцентра РСФСР, социальный состав новых колхозов (по 3039 колхозам) представлен следующим образом: крестьянские хозяйства безлошадные и однолошадные составляли 85,1%, а без коров и с одной коровой — 73,1 %. В новых коммунах Северного Кавказа бедняки составляли 94,6%, а середняки — только 5,4%; в артелях соответственно — 82,4%, 16,7% и зажиточных — 0,9%; в товариществах по совместной обработке земли — 75,1%, 22,0% и 2,9%. Это значит, что середняцкие хозяйства «предпочитали идти в те виды колхозов, где элементы обобществления хозяйства представлены в наименьшей степени»[9].

Экономический нажим на середняков увеличился после XV съезда ВКП(б). Интересно в этой связи письмо кооперативного работника Смоленской губернии Н.М.Маркова председателю ВСНХ РСФСР С.С.Лобову от 1 сентября 1928 г.: «работая все время в кооперации и непосредственно сталкиваясь с крестьянином, — писал Марков, — я пришел к выводу, что у нас на этом фронте неблагополучно; после XV съезда поход на кулака задел основательно и нс только задел, но изменил наш курс на советского середняка в деревне. Нет сомненья, что основная наша задача — коллективизация деревни, но мы еще не можем отбросить главного товаропроизводителя, а это наблюдается в широких размерах...

Классовая политика, проводимая без тактического подхода к середняцкой массе — не мудрая политика, приводит к реакции как политически, так и экономически. Ты скажешь, что это замечено и есть соответствующие решения, исправляющие перегибы весеннего курса. На деле происходит примерно вот что: в вопросе поднятия товарности сельского хозяйства, по-моему, получается (шаг вперед, два назад) не систематизированные отношения с середняком — дергают его и не дают спокойно и уверенно развивать хозяйство: самообложение, проводившееся методами продразверстки, дает тот же результат — переход на потребрельсы, а скачок сельхозналога приведут к тому же результату.

Пишу это из практических наблюдений по Сычевскому уезду — массовый отказ от земель, даже надельных, сокращение продуктивного скота в угрожающих размерах, а с будущей весны неизбежное сокращение посевных площадей... Скачки сельхозналога примерно таковы: прошлый год на хозяйство падало 38-40 руб., ныне 160-180...

Недовольство принимает скверные формы — есть случаи, когда заслуженные красноармейцы из крестьян срывают с себя ордена Красного Знамени. Об этом следует подумать».

Н.М.Марков предлагает исправить положение «и не одними статьями в газетах, а реальными мероприятиями, а какими — об этом вам следует позаботиться»[10].

Письмо было передано В.М.Молотову который в то время был секретарем ЦК ВКП(б) по работе в деревне, он передал его Л.М.Кагановичу (секретарю ЦК партии) с припиской: «Т. Каганович! Хотя и есть однобокости и даже ошибки (насчет самообложения, например) — но письмо заслуживает внимания. В.Молотов»[11].

Однако в практике проведения налоговых и «добровольных» платежей ничего не изменилось, продолжался и даже усилился нажим на крестьянство. Еще в апреле 1928 г. пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) поставил задачу извлечения «части деревенских накоплений в денежной форме, под углом зрения обложения верхних слоев деревни — с одной стороны, и производительного применения значительной части извлеченных средств в самой деревне — с другой (заем укрепления крестьянского хозяйства; закон о самообложении; жесткая дисциплина в сроках взыскания платежей и т. д.»[12] И хотя эти указания касались хлебозаготовок на местах, методы насилия, принуждения и репрессий стали применяться и при проведении других хозяйственно-политических кампаний — налоговой, коллективизации и т. п. Массовый характер приобрели описи имущества крестьян-недоимщиков, привлечение к индивидуальному обложению середняцких и даже бедняцких хозяйств. В обзоре ОГПУ о политическом положении (1928 г.) говорится, что во многих районах Северного Кавказа, Сибири, Центральной России «зарегистрировано значительное число случаев, когда при описи имущества неплательщиков (сельхозналога. — Авт.) не соблюдается классовый принцип». Так, по Усть-Лабинскому району Северного Кавказа «из описанных хозяйств большинство оказалось середняцких, маломощных и бедняцких»[13]. В станице Ладожской из 212 описанных хозяйств недоимщиков оказалось: 100 середняцких, 27 малоимущих и 70 бедняцких хозяйств. В число таких хозяйств попало хозяйство бедняка — красного партизана, имевшего недоимки 14 руб. 80 коп. В связи с отсутствием в хозяйстве имущества (инвентаря и проч.) была описана изба[14]. В Балахнинском районе Красноярского округа из 480 индивидуально обложенных хозяйств 340 оказалось середняцких и бедняцких, т. е. 70,8%; в Сургатском районе Омского округа из 640 хозяйств, привлеченных к индивидуальному обложению, 412 было неправильно обложено. В целом же по Сибири в числе индивидуально обложенных налогом 64% хозяйств оказались бедняцко-середняцкими.

На Украине отмечались многочисленные случаи применения угроз и насилия по отношению к крестьянам в связи с взысканием налоговых платежей. В Херсонской области Березниговатский райисполком в 1928 г. дал директиву председателям сельсоветов: «Произвести повальную опись имущества неплательщиков налогов, не исключая и бедноты»[15].

В 1928/29 г. Было достигнуто дальнейшее усиление экономического нажима на наиболее состоятельную часть деревни и середняков. По данным начисления налога по РСФСР, крестьянские хозяйства с доходом более 400 руб., составлявшие 15,9%, уплачивали 60% общей суммы налога против 46,2% в 1927/28 г. Облагаемый доход (по СССР) по всем видам источников дохода в 1928/29 г. по сравнению с предыдущим годом вырос на 13,7%, а по второстепенным и неземледельческим источникам — на 82,7%.

О резком росте налогового обложения в деревне в 1927-1928 гг. можно судить по тому, что за это время сельхозналог на одно зажиточное хозяйство увеличился в 2,7 раза, а на одно середняцкое в 1,6 раза.

Усиление налогового обложения крестьянства (и не только его зажиточной части) не могло не вызвать, с одной стороны, сопротивление крестьян, а с другой — рост темпов коллективизации.

Чтобы уклониться от высоких налогов, крестьяне и прежде всего середняки (не говоря уже о зажиточных) сокращали посевные площади и поголовье скота: «Совсем задушили налогами, сеять много нельзя. Надо посевную площадь сократить и сделаться бедняком». Нередко середняки заявляли: «Последний год живем середняками, сейчас нужно уничтожить хозяйство и заделаться бедняком». (Ишимский округ, Сибирь). О свертывании сельхозпроизводства на Урале, в Сибири и других районах сообщалось в информационных сводках органов ОГПУ[16]. Многие крестьянские хозяйства не в состоянии были уплатить в сроки налоги и оказывались либо неплательщиками, либо скрывали часть посевов и скота, чтобы избежать непомерного обложения. Органами власти к таким крестьянам применялись меры административно-репрессивного характера. В Сибири, например, за укрытие объектов обложения было оштрафовано 24 964 хозяйства на сумму 1141951 руб. В Средне-Волжском крае за первую половину 1929 г. за неуплату сельхозналога описано 6080 хозяйств, 3582 из которых продано и т. д.

Экономический нажим и административно-пропагандистские мероприятия сказались на темпах коллективизации в 1929 г. Так, весной 1929 г. Воловский район Тульского округа Московской области был объявлен районом сплошной коллективизации; летом — Чапаевский район Средне-Волжского края, три района Ирбитского округа Уральской области (Еланский, Знаменский и Байкаловский). Районы сплошной коллективизации стали создаваться и в других краях и областях. К сентябрю 1929 г. на территории РСФСР было объявлено 24 района сплошной коллективизации и даже один округ сплошной коллективизации — Хоперский (Нижне-Волжский край).

Разумеется, развертывание сплошной коллективизации во второй половине 1929 г. не являлось результатом добровольного вступления крестьян в колхозы, а в значительной мере в результате экономического и административного принуждения. Показательна в этом отношении коллективизация Хоперского округа. По решению Нижне-Волжского крайкома ВКП(б) и СНК РСФСР округ был объявлен «опытно-показательным» по коллективизации. С 15 сентября по 15 октября 1929 г. в округе проходил месячник по проведению сплошной коллективизации. В округ было направлено около 400 партийных, советских, профсоюзных и колхозно-кооперативных работников и специальная комиссия во главе с инструктором Колхозцентра Барановым. Уровень коллективизации за месяц поднялся более, чем в два раза и уже к октябрю достиг 38%.

«Достижения» эти в огромной мере стали результатом администрирования и насилия при проведении коллективизации. Об этом, в частности, свидетельствует докладная записка Баранова, зачитанная в ноябре 1929 г. на пленуме ЦК ВКП(б) председателем СНК РСФСР С.И.Сырцовым:

«Местными органами проводится система ударности и кампанейства. Вся работа по организации проходила под лозунгом: «Кто больше!» На местах директивы округа иногда преломлялись в лозунг: «Кто не идет в колхоз, тот враг Советской власти».

Широкой массовой работы не проводилось. Был случай, когда постановлением схода организовали колхоз, а нежелающим вступить предлагали подать специальное заявление, почему они не желают идти. Имели место случаи широкого обещания тракторов и кредитов: «Все дадут — идите в колхоз»...

Совокупность этих причин дает формально пока 60%, а может быть, пока пишу письмо, и 705 коллективизации. Качественную сторону колхозов мы не изучили...

...Таким образом, получается сильнейший разрыв между количественным ростом и качественной организацией крупных производств. Если сейчас же не принять мер к укреплению колхозов, дело может себя скомпрометировать. Колхозы начнут разваливаться».

И далее от себя С.И.Сырцов добавил: «Сама случайность выбора района для сплошной коллективизации, недостаточная подготовка, административный нажим являются тем тревожным моментом, который нельзя сейчас не отметить».

На что Сталин бросил реплику: «Вы думаете, что все можно «предварительно организовать»?..»[17]

Стремление Сталина и его ближайшего окружения ускоренными темпами решить не только проблему коллективизации, но и остро стоявшую тогда зерновую проблему проявилось в подстегивании коллективизации. Из центра осуществлялся нажим на места, был провозглашен лозунг «сплошной коллективизации» крестьянских хозяйств целых административных районов и округов, и затем и краев, и областей.

О темпах коллективизации лета — начала осени 1929 г. можно судить по следующим данным (на июнь-сентябрь 1929 г.)[18]:

В отдельных регионах страны уровень коллективизации был значительно выше. Так, в Уральской области он поднялся с 5,2% на 1 июня до 10,0% на 1 октября 1929 г., в Нижне-Волжском крае — соответственно: с 5,9% до 18,3%, на Северном Кавказе — с 7,3% до 19,0%, в Степной части Украины — с 8,6% до 16,0% и т. д. На эти районы приходилось более трети (37,3%) коллективизированных крестьянских хозяйств. Достигнуто это было путем экономического нажима на крестьянство, главным образом зерновых районов. Секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) А.А.Андреев в марте 1929 г. докладывал И.В.Сталину: «Зверски жмем на различные платежи, судим, снимаем тех, кто недостаточно выполняет платежи». Энергично проводился сбор самообложения, сельскохозяйственного налога, страховых платежей, сельхозссуд, паевых взносов и т.п. За два месяца 1929 г. было взыскано в крае 14 млн руб.

Общая сумма только сельскохозяйственного налога в 1928/29 г. составила 425 млн руб, не считая других платежей (самообложение, обязательное страхование и проч.). К наиболее состоятельным крестьянским хозяйствам применялось индивидуальное обложение. Нередко к индивидуальному обложению привлекались не только кулаки, но и часть середняков, не выполнивших государственных повинностей (налоги, заготовки и т.п.). Все взрослое население индивидуально обложенных хозяйств лишалось избирательных прав. В 1929 г., например, 3,9% взрослого населения было лишено избирательных прав, хотя, по официальным данным, в РСФСР в то время кулацких хозяйств числилось 2,2%.

Таким образом, накануне «сплошной коллективизации» экономические меры воздействия на крестьянство и прежде всего на его зажиточную часть стали дополнятся политическими, а затем и административно-репрессивными мерами, что особенно проявилось во время хлебозаготовок 1928-1929 гг.

Хлебозаготовки и чрезвычайные меры 1928-1929 гг.

Курс на коллективизацию сельского хозяйства, провозглашенный XV съездом ВКП(б), сказался на ходе хлебозаготовок 1928-1929 гг. Несмотря на относительно хороший урожай в большинстве зерновых районов страны, хлебозаготовки 1927-1928 г. проходили с большим напряжением. К началу 1928 г. было заготовлено зерна на 128 млн пудов меньше, чем к этому времени в 1927 г. Объясняется это, помимо других причин, тем, что крестьяне боялись, что в связи с коллективизацией все зерно будет сдаваться государству и стали придерживать хлеб, чтобы не оказаться перед угрозой голода в будущем. Наиболее зажиточная часть деревни придерживала хлеб, чтобы реализовать излишки зерна весной по более высоким ценам.

Между тем потребность в хлебе росла в связи с ростом численности населения городов и промышленных центров, развитием промышленности. Для удовлетворения этих нужд в то время требовалось не менее 500 млн пудов хлеба ежегодно. К январю 1928 г. было заготовлено лишь 300 млн пудов, т. е. 60% потребности. Основную причину кризиса хлебозаготовок И.В.Сталин видел в том, что «зажиточные слои деревни получили... возможность оборачиваться на сырьевых культурах, мясопродуктах и т. д., удержав V себя хлебные продукты для того, чтобы взвинтить на них цены»[19]. А поскольку кулак являлся хозяйственным авторитетом в деревне, то он повел за собой и середняка. Партийные организации, по мнению Сталина, допустили ряд ошибок и недочетов в работе и понадеялись на самотек.

В целях скорейшего и безусловного выполнения плана хлебозаготовок 1928 г. ЦК ВКП(б) принял ряд жестких директив местным партийным организациям. Так, еще 14 и 24 декабря 1927 г. ЦК ВКП(б) разослал на места директивы об усилении хлебозаготовок, в которых предлагалось, наряду с организационными мерами, усилить взыскание всех платежей с деревни: единого сельхозналога, госстараха, ссуд и прочее; устанавливались жесткие сроки взыскания крестьянских платежей (к 1 марта 1928 г.)[20]. 5 января 1928 г. в директиве ЦК ВКП(б), подготовленной комиссией ЦК во главе с И.В.Сталиным и разосланной б января на места, содержалось категорическое требование решительного перелома в хлебозаготовках в недельный срок. Предлагалось принять решительные меры по изъятию «денежных накоплений из деревни; установить максимально ускоренные сроки всех платежей крестьянства казне по налогам, страхованию, семссудам; не допускать отсрочек по ссудным обязательствам кредитной системе»; добиваться досрочных взносов всех платежей и срочно установить дополнительные местные сборы и т. д. При взыскании недоимок по всем платежам рекомендовалось «применять немедленно жесткие кары, в первую очередь в отношении кулачества. Особые репрессивные меры необходимы в отношении кулаков и спекулянтов, срывающих сельскохозяйственные цены»[21].

Эти меры должны были заставить крестьян продавать государству хлеб, не ожидая роста цен на зерно.

9 января 1928 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение отправить в зерновые районы секретарей и членов ЦК для проведения хлебозаготовок: В.М.Молотова на Урал, А.И.Микояна — на Северный Кавказ, Г.К.Орджоникидзе — в Сибирь, Н.А.Кубяка— в Казахстан. В связи с болезнью Орджоникидзе его командировка в Сибирь была отменена, и 15 января туда выехал И.В.Сталин. За время «секретной» командировки, о которой не сообщалось в печати, Сталин посетил Новосибирск, Барнаул, Рубцовск, Омск, Красноярск[22].

18 января 1928 г. в Новосибирске состоялось заседание бюро Сибкрайкома ВКП(б) с представителями заготовительных и других организаций, на котором выступил Сталин. В принятом по его предложению постановлении предлагалось окружным и районным комитетам партии «обеспечить энергичное взыскание недоимок по сельхозналогу с тем, чтобы ряд кулаков был обязательно подвергнут репрессивным мерам взыскания за несвоевременную сдачу сельхозналога (арест, судебные процессы и прочее)». Предлагалось также в каждом из основных хлебозаготовительных районов Сибири кулаков, располагающих большими запасами хлеба, «использующих хлебные затруднения для спекуляции, взвинчивания цен, задержек и невыпуска хлеба», привлекать к судебной ответственности по ст. 107 Уголовного кодекса РСФСР (лишение свободы до трех лет с конфискацией всего или части имущества или без таковой). Суды должны проводить такие дела «в особо срочном, и не связанном с формальностями, порядке»[23].

С января 1928 г. ст. 107 УК РСФСР стала применяться к лицам, отказывающимся от сдачи «излишков» хлеба по государственным ценам.

Меры, как видим, принимались крутые. Правда, не все соглашались с предложением Сталина предавать суду кулаков за «невыпуск хлеба на рынок». Так, председатель правления Сибирского краевого сельхозбанка С.И.Загуменный на заседании бюро крайкома партии 18 января и на следующий день в письме И.В.Сталину и секретарю Сибкрайкома ВКП(б) С.И.Сырцову возражал против применения 107 статьи УК РСФСР к кулакам «в полном ее объеме». «Основной смысл предложений товарища Сталина, выдвинувшего необходимость воспользоваться этой статьей, — писал Загуменный, — сводится к тому, чтобы ударить по кулаку... Развивая эту мысль дальше, т. Сталин рекомендовал сосредоточить внимание на той именно части 107 ст., которая трактует о наказании именно за «невыпуск» таковых (товаров. — С.З.) на рынок...

По соображениям, высказывавшимся вчера на заседании, такой нажим на кулака заставит середняка повезти хлеб на рынок...

Я считаю этот расчет ошибочным. Я глубочайше убежден, что эффект от таких мероприятий мы получим совершенно противоположный тому, который ожидаем. И вот почему.

Как я и говорил уже вчера на заседании, мы еще ни разу за все время нэпа, — насколько я могу судить об этом, — не применяли по отношению к деревенскому кулаку таких мер, чтобы судить его только за невывоз хлеба на рынок. Если мы и ссылали кого-то в Нарым, так, видимо, только городских хлебных спекулянтов, за которыми непосредственно не стоит многомиллионная масса крестьянина-середняка. К кулакам, эксплуататорская сущность которых состоит не в торговле, а в производстве продуктов сельского хозяйства, мы не только не принимали таких мер, какие намечены сейчас, а пропагандировали, преимущественно, необходимость экономического воздействия с целью ограничения их роста. Поэтому, хоть закон у нас и есть, все же он будет непонятен основной массе крестьянства, как закон, не соответствующий духу новой экономической политики. Может быть, я ошибаюсь, но я твердо убежден в том, что основная масса середняка и бедноты расценит привлечение кулака к суду только за непродажу хлеба не иначе, как возврат, в той или иной форме, к временам военного коммунизма, периоду продразверстки... Осуждение кулака только за «невыпуск» хлеба приведет середняка к убеждению, что рано или поздно очередь дойдет и до него, как держателя известной части хлебных излишков...

Мне кажется, что мы слишком круто поворачиваем»[24].

И.В. Сталин, прочитав это письмо, сделал на нем пометки: «Мы админ, мер не исключали», «ха-ха», «NB», а также сделал подчеркивание и вопросительные знаки. А на закрытом заседании бюро крайкома ВКП(б) 20 января он специально остановился на письме С.Н. Загуменного: «Он написал это письмо в связи с теми решениями, которые мы приняли относительно применения 107 статьи. Он считал наше решение насчет применения 107 ст. к кулаку не как к скупщику хлеба, а как к обладателю большой массы хлебного товара, который кулак не выпускает на рынок, — тов. Загуменный считает это решение неправильным... Те предполагаемые меры, о которых я говорил позавчера, ударят по кулаку, скупщику, чтобы не было взвинчивания цен. И тогда крестьянин поймет, что, значит, цены повышаться не будут, значит, нужно вывозить хлеб, а то еще попадешь в тюрьму. Мы из этого исходим. Тов. Загуменный говорит, что это приведет к сокращению хлебозаготовок. Откуда это ясно?» И далее Сталин привел данные о том, что на Украине и Северном Кавказе в результате применения чрезвычайных мер заготовки возросли в два раза, а в центральных губерниях — в 2,5 раза[25].

Сталин потребовал тех представителей «прокурорской и судебной власти», которые не применяют к кулакам 107 ст. УК РСФСР «вычищать» и «заменять» «другими, честными работниками». Он предложил далее, чтобы местные власти потребовали от кулаков сдачи всех «излишков хлеба» по государственным ценам, а в случае отказа привлекать их к судебной ответственности по ст. 107 и конфисковывать у кулаков хлеб в пользу государства, распределив 25% конфискованного хлеба среди бедняков и малоимущих середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита. Сталин этим самым пытался материально заинтересовать бедняков, чтобы привлечь их к борьбе с кулаками.

В целях усиления хлебозаготовок запрещалась частная торговля на рынках зерном и мукой, широко применялась ст. 107 УК РСФСР. В результате применения чрезвычайных мер, заявлял Сталин, заготовки хлеба «стали немного оживляться. Серьезный перелом должен начаться в конце января или начале февраля»[26]. И действительно, в Сибири было заготовлено 77,1 млн пудов хлеба, а всего в 1927/28 г. в стране было заготовлено 660 млн пудов. Достигнуто это было за счет применения чрезвычайных мер. Только за январь и февраль 1928 г. в Сибири органами ОГПУ было арестовано 1704 человека. На Северном Кавказе за январь-март осуждено 3424 человека, в том числе более двух тысяч середняков и бедняков[27]. В апреле 1928 г. по данным Наркомюста РСФСР по ст. 107 УК РСФСР было привлечено 5597 человек, в том числе 1700 середняков и бедняков[28]. В других сообщениях Наркомюста сообщалось, что «107 статья применялась и в отношении середнячества и маломощно-бедняцкой части крестьянства»[29].

Чрезвычайные меры переполнили чашу терпения крестьян, и они решались на крайние меры. В 1928 г. было зарегистрировано около 1400 террористических актов против сельских активистов. В официальных документах партийных и карательных органов террористические акты и крестьянские волнения трактовались как кулацкие или организованные ими выступления. На самом деле это было проявление недовольства крестьян политикой советской власти в деревне.

Оправдывая применение чрезвычайных мер, Сталин на апрельском 1928 г. пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) говорил, что статью 107 УК РСФСР пришлось применить якобы потому, что в 1928 г. сложились чрезвычайные обстоятельства, созданные «спекулянстскими махинациями кулачества» и угрожавшие голодом. В будущем году, если «не будет чрезвычайных обстоятельств и заготовки пойдут нормально, 107 статья не будет иметь применения. Если же «капиталистические элементы начнут опять «финтить», 107 статья снова появится на сцену»[30].

Противников применения чрезвычайных мер Сталин решительно осудил: «Было бы глупо говорить на этом основании об «отмене» нэпа, о «возврате» к продразверстке и т. д. ...Нечего и говорить, что такие люди не имеют ничего общего с ленинизмом, ибо таким людям нет места и не может быть места в нашей партии»[31].

В числе противников применения чрезвычайных мер были видные деятели большевистской партии члены Политбюро Н.И.Бухарин, А.И.Рыков, М.П.Томский, кандидат в члены Политбюро ЦК Н.А.Угланов, заместитель наркома финансов СССР М.И.Фрумкин и другие. Н.И.Бухарин, например, считал, что наступление на кулака должно ограничиться экономическими мерами, а не административно-репрессивными. М.И.Фрумкин в письме в Политбюро ЦК ВКП(б) от 15 июня 1928 г. поставил под сомнение политику партии в деревне. Он считал, что «ухудшение нашего экономического положения заострилось благодаря новой после XV съезда политической установке по отношению к деревне», в результате чего вся деревня, за исключением небольшой части бедноты, настроена против Советской власти[32].

Сталин в записке «Членам Политбюро ЦК. Ответ Фрумкину» обрушился на автора письма, обвинив его в ревизии решений XV съезда партии и апрельского (1928 г.) пленума ЦК и ЦКК ВКП(б). Тем не менее, он вынужден был признать, что мероприятия в хлебозаготовках 1928 г. носили «чрезвычайный характер», но зато «обеспечили крупнейшие успехи в деле усиления хлебозаготовок». Не отрицал он также и тот факт, что «удары, предназначенные для кулака, падают иногда на головы середняков и даже бедняков», но виноваты в этом местные работники, а не партийно-государственное руководство в центре. Признал он также, что боролись с кулаком путем раскулачивания, но виноваты в этом «некоторые наши работники на местах»[33].

И в заключительной части записки Сталин писал: «При первом взгляде может показаться, что письмо Фрумкина составлено под флагом защиты дела союза с середняком... На самом деле письмо Фрумкина является ходатайством за облегчение кулака, ходатайством за отмену ограничений в отношении кулака. Кто хочет укрепить дело союза с середняком, тот не может требовать ослабления борьбы с кулачеством»[34].

В.М.Молотов полностью согласился с критическими замечаниями Сталина в адрес М.И.Фрумкина[35]. Фактически письмо Фрумкина ими квалифицировалось как платформа правого уклона в партии. И хотя в тот момент имена Н.И.Бухарина, А.И.Рыкова и М.П.Томского как выразителей правого уклона не назывались, но они уже подразумевались. Это чувствовалось по выступлению Сталина на июльском (1928 г.) пленуме ЦК, не говоря уже о последующих. Оправдывая чрезвычайные меры 1928 г., Сталин не исключал их и в будущем. При этом он ссылался на В.И.Ленина, который считал, что и в условиях нэпа возможны комбедовские методы борьбы с кулачеством и зажиточным крестьянством, например, в случае войны[36]. Но ведь в 1928 г. войны не было! Тем не менее, в ходе хлебозаготовок 1928 г. применялись обыски, конфискации без суда зерна, действовали заградительные отряды, принудительно размещался крестьянский займ и т.п.

Все это, говорилось в одном из обзоров ОГПУ, привело к обострению недовольства в деревне в ряде районов СССР, в том числе среди бедняцких и малоимущих слоев крестьянства, вынужденных голодать (случаи употребления в пищу падали, отдельные факты голодной смерти, опухания и массовое употребление в пищу суррогатов (Урал, Сибирь Украина).

В начале 1929 г. в связи с хлебозаготовительными трудностями вновь стали применяться чрезвычайные меры: повсеместно создавались комиссии содействия хлебозаготовкам, которые производили обыски у крестьян, заносились крестьяне на черную доску, объявлялся им бойкот, принудительно отчуждались хлебные «излишки» в порядке «займа» и т.п. В случае отказа на крестьян начислялись денежные штрафы в размере 5-кратной стоимости несдан-ного зерна, а также конфисковывалось все имущество с высылкой на три года его хозяев. А из центра следовали одна за другой директивы об усилении хлебозаготовок 1928/29 г. 11 марта 1929 г. Сталин в письме руководству Сибири (С.И.Сырцову и Р.И.Эйхе) писал: «Из материалов по хлебозаготовкам за последнюю пятидневку февраля и первую (а также вторую) пятидневку марта видно, что темп заготовок, поднявшийся у вас одно время, начинает опять падать. Я знаю, что у вас предпринимаются меры по поднятию заготовок... У меня нет потому основания упрекать вас. Тем не менее должен сказать, что если вы не сделаете всего того, что только можно предпринять в данный момент для усиления темпов заготовок, — мы наверняка сядем.

Мы не можем ввозить хлеб, ибо валюты мало. Мы все равно не ввезли бы хлеба, если бы даже была валюта, так как ввоз хлеба подрывает наш кредит за границей и усугубляет трудности нашего международного положения. Поэтому надо обойтись без ввоза хлеба во что бы то ни стало. А сделать этого невозможно без усиления хлебозаготовок»[37].

Тогда же Сталин разослал грозные телеграммы на Урал (И.Д. Кабакову, М.К. Ошвиицеву), в ЦЧО (И.М. Варейкису, Ф.П. Грядинскому), на Северный Кавказ (А.А. Андрееву, В.И. Иванову) с требованием усилить хлебозаготовки. Вот одна из них: «Заготовительная работа на Северном Кавказе становится совершенно неудовлетворительной. Все области стараются напрячь силы и выполнить план заготовок, а Северный Кавказ убийственно отстает от других областей. Вам осталось еще 24 млн; осталось вам сроку — 3,5 (месяца. — Авт.), а за февраль заготовлено вами лишь 2 млн с лишним. Куда же это годится, дорогие товарищи? Намерены ли вы принять серьезнейшие меры к выполнению плана?»[38]

Получив телеграмму Сталина, Андреев отвечал: «Телеграмму Вашу о хлебозаготовках получили. Крепко нажмем на это дело, но нас удивляет, почему у вас могло сложиться впечатление будто мы ничего не делаем по хлебу. Видимо, т. Микоян не смог всего рассказать о наших мерах...» Далее Андреев сообщал, что в связи с хлебозаготовками в крае исключаются держатели хлеба из кооперации, проводится «бойкот их в товарном снабжении», лишаются товароснабжения районы и станицы, не выполняющие план хлебозаготовок; за январь-февраль 1929 г. привлечено, по неполным данным, к ответственности 1047 человек и т. д.

Сталин остался доволен принятыми мерами и 11 марта писал Андрееву: «Я не думал и не хочу думать, что «вы ничего не делаете» по части хлебозаготовок. Я хотел только сказать, что нынешний темп заготовок на Северном Кавказе режет нас без ножа, и нужно принять меры к усилению хлебозаготовок. Коль скоро вы вновь взялись за усиление хлебозаготовок, можно надеяться, что дело сдвинется с места. Имейте в виду, что для нас дорог теперь каждый миллион пудов хлеба. Имейте также в виду, что времени осталось у вас слишком мало. Итак, за дело!»[39]

Для усиления хлебозаготовок на Урале, в Сибири и Казахстане Сталин в первой половине марта 1929 г. посылает туда Л.М.Кагановича, отличавшегося крутым нравом. В конце марта он телеграфировал из Казахстана, что в Петропавловском округе «уже начались судебные процессы кулаков, которых привлекают по 61 ст. за невыполнение общественных обязательств» и просил дать указание наркому юстиции РСФСР Н.М.Янсону «об ускорении процессуальных процедур». В справке о применяемых на местах методах хлебозаготовок назывались такие, как применение 58 и 107 статей Уголовного кодекса, обход дворов и обыск, лишение земельных наделов и избирательных прав, аресты и выселения, избиения крестьян и т.п.

С лета 1929 г. чрезвычайные меры уже без всякой маскировки узаконивались специальными постановлениями высших партийных и советских органов.

27 июня Политбюро ЦК ВКП(б), обсуждая вопрос о хлебозаготовках, принимает решение утвердить предложения специальной комиссии Политбюро и «оформить их в законодательном порядке от имени СНК РСФСР и ВЦИКа». В тот же день ВЦИК и СНК РСФСР принимают постановление «О расширении прав местных советов по содействию выполнению государственных заданий и планов», согласно которому местным советам предоставляется право в случае невыполнения отдельными хозяйствами плана сдачи хлеба (зерна) взыскивать в административном порядке штраф до пятикратного размера наложенных обязательств «с применением в случае отказа продажи с торгов имущества». При отказе отдельных групп хозяйств сдавать хлебные продукты «направлять дела о таковых гражданах в порядке уголовного преследования как за сопротивление власти применительно к 3 части 61 ст. УК РСФСР».

В связи с этим постановлением статья 61 Уголовного кодекса РСФСР изменялась следующим образом: «Отказ от выполнения повинности, государственных заданий или производства работ, имеющих общегосударственное значение, влечет за собой: в первый раз — административное взыскание в порядке наложения штрафа соответствующими органами власти до пятикратного размера по отношению наложенной повинности или задания. Во второй раз — лишение свободы или принудительные работы до одного года.

Те же действия, совершенные группой лиц по предварительному соглашению и оказывающих активное сопротивление, влекут за собой лишение свободы до двух лет с конфискацией имущества и выселением из данной местности». Из взысканных штрафов и сумм от продажи конфискованного имущества 25% выделялось в фонды помощи данного села или района. Это стимулировало активность бедноты в выявлении «излишков» зерна не только у кулаков и зажиточных.

Аналогичное постановление было принято 3 июля 1929 г. и на Украине[40].

29 июля 1929 г. ЦК ВКП(б) принимает специальное постановление о работе партийных организаций в связи с хлебозаготовками[41]. В нем рекомендовалось создавать при сельских Советах комиссии содействия хлебозаготовкам. Они должны были организовать нажим и воздействие сельской общественности на кулаков, возлагая индивидуальные задания на тех из них, которые будут отказываться от продажи своего хлеба государству, а к тем, которые будут уклоняться от выполнения заданий, комиссии через сельсоветы должны применять соответствующие меры воздействия на основе постановления ВЦИК от 27 июня 1929 г. Рекомендовалось также использовать закон о самообложении и об индивидуальном обложении по сельхозналогу.

Интересна история принятия некоторых постановлений ЦК ВКП(б) и роли Сталина в этом. Так, в связи с подготовкой проекта постановления Политбюро ЦК о хлебозаготовках Сталин 10 августа 1929 г. писал Молотову: «Читал постановление ЦК ВКП(б) по хлебозаготовкам. При всех его достоинствах оно, по-моему, совершенно недостаточно». И далее он предлагает усилить репрессии в связи с хлебозаготовками. Он советовал «дать немедля директиву органам ГПУ открыть немедля репрессии в отношении городских (связанных с городом) спекулянтов хлебных продуктов (т.е. арестовывать и высылать их из хлебных районов), чтобы держатели хлеба почувствовали теперь же (в начале хлебозаготовительной кампании), что надежда на спекулянтов плоха, что хлеб можно сдавать без скандала (и без ущерба) лишь государственным и кооперативным организациям».

Во-вторых, «дать немедля директиву руководящим верхушкам кооперации, Союзхлеба, ОГПУ и судебных органов выявлять и немедля предавать суду (с немедленным отрешением от должности) всех уличенных в конкуренции хлебозаготовителей, как безусловно чуждых и нэпмановских элементов (я не исключаю и «коммунистов»), воровским образом пробравшихся в наши организации и злостно вредящих делу рабочего государства».

В-третьих, «установить наблюдение за колхозами (через КХЦ, парторганизации, ОГПУ) с тем, чтобы уличенных в задержке хлебных излишков или продаже их на сторону руководителей колхозов немедля отрешать от должности и предавать суду за обман государства и вредительство»[42].

15 августа 1929 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О хлебозаготовках» с учетом замечаний Сталина. В тот лее день Политбюро ЦК ВКП(б) дало директиву ОГПУ «О проведении решительных мер репрессий в отношении спекулянтов хлебными продуктами»[43].

Не прошло и недели после принятия постановления ЦК, как Сталин пишет Молотову: «Предложения о хлебозаготовках приняты Политбюро. Это хорошо. Но этого, по-моему, не достаточно. Дело теперь в исполнении решения Политбюро. Нет нужды доказывать, что все заготовительные организации (особенно на Украине) будут обходить это решение. Боюсь далее, что ПП ОГПУ не узнают ничего о решении Политбюро и оно (решение) застрянет в «недрах» ОГПУ. Нужно поэтому потребовать от заготовительных организаций, ОГПУ, КХЦ и т. д.:

а) копии своих распоряжений подчиненным органам во исполнение решения ПБ;

б) регулярного отчета через каждые две недели (а еще лучше в неделю раз) о результатах исполнения решения. Нужно вовлечь в это дело РКИ-ЦКК. Не знаю, как ты смотришь на дело и перспективу хлебозаготовок (Микоян, возможно, воображает, что, ежели решения приняты, то у него уже лежит в элеваторах 130 млн пудов неприкосновенного запаса). Я же думаю, что с хлебозаготовками у нас пока что неблагополучно. Суди сам: за первую десятидневку августа мы имели лишь 15% выполнения плана. Допустим, что за остальные две десятидневки будем иметь не по 15%, а по 20%, — это все-таки не то, что нам нужно теперь. Боюсь, что этот неблагополучный темп ляжет в основу дальнейших заготовок. А хлебозаготовки в нынешнем году — основное в нашей практике, — если на этом сорвемся, все будет смято. А опасность взрыва будет расти, если вы не будете налегать на исполнение решений ЦК со всей жестокостью и неумолимостью»[44].

24 августа Сталин из Нальчика телеграфирует Микояну: «Заготовки растут, но все же не следует успокаиваться и почивать на лаврах. Нужно усиленно нажать на все районы, прежде всего на Северный Кавказ и ЦЧО»[45]. Во исполнение требований Сталина Политбюро 29 августа принимает специальное постановление «О ходе хлебозаготовок и проведении директив Политбюро», в котором отмечается «слабый ход заготовок» по Средней и Нижней Волге, Северному Кавказу, Сибири и Казахстану[46]. Для проверки выполнения директив ЦК и усиления хлебозаготовок были командированы в эти районы А.И.Микоян, И.Б.Эйсмонт, А.Е.Бадаев, А.С.Киселев, Н.М.Анцелович, Ф.Г.Леонов.

В сентябре 1929 г. решением Политбюро ЦК ВКП(б) дополнительно были направлены для проведения хлебозаготовок: на Урал — Д.З.Мануильский, Нижнюю Волгу — Д.З.Лебедь, в Сибирь —Н.А.Кубяк, Казахстан —М.Н.Рютин и К.К.Стриевский, Татарию — В.В.Осинский, в Крым— С.Е.Чуцкаев и в Западную область — М.Ф.Владимирский.

Директивы ЦК ВКП(б) для усиления хлебозаготовок предусматривали как репрессивные, так и экономические меры воздействия на деревню. Наркомфину СССР предлагалось дать всем областям и республикам твердые сроки и контрольные цифры сбора крестьянских платежей, развернуть работу по досрочному взысканию сельхозналога и распространению займа индустриализации. Центральному сельхозбанку поручалось дать на места твердые задания по сбору ссуд и взысканию просрочек; Центрсоюзу Союзу союзов сельхозкооперации ускорить сбор паевых взносов. Даже к колхозам, не выполнявшим план хлебозаготовок, предлагалось «применять самые жесткие меры воздействия путем закрытия кредитов, прекращения отпуска сельскохозяйственных машин, предания суду негодных руководителей колхозов, срывающих план пролетарского государства и т.п.»

Что касается репрессивных мер, то ЦК ВКП(б) считал необходимым к уклоняющимся от выполнения заданий пятикратный штраф, ст. 61 УК РСФСР и соответствующие статьи республиканских законов. ОГПУ поручалось «не ослаблять развития намеченных мероприятий по Украине и Северному Кавказу, усилить проведение репрессий по всем остальным хлебозаготовительным областям», а также «усилить применение высылок»[47].

После принятия этих и других директив репрессии усилились. 9 сентября 1929 г. ОГПУ сообщало в Политбюро, что к 7 сентября его органами арестовано в связи с хлебозаготовками 1187 человек, в том числе на Украине — 472, Северном Кавказе — 317, в ЦЧО — 293. К 18 сентября число арестованных и привлеченных к судебной ответственности достигло уже 2465 человек[48]. Но эти данные неполны, так как касались арестов только органами ОГПУ и лишь части зерновых районов СССР. Секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) А.А.Андреев в разговоре по прямому проводу с В.М.Молотовым 18 сентября сообщал, что «продавцом-спекулянтом» часто является не только кулак, но и середняк и бедняк, а нередко и колхозы.

«В связи с этим мы решили крепко ударить по всем видам подпольного рынка, не щадя ни середняков, ни бедняка и особенно спекулянтские колхозы»[49]. На Северном Кавказе, по данным секретарей крайкома Андреева и Иванова, было арестовано органами ОГПУ 1176 человек, прокуратурой возбуждены дела против 2192 человек. Количество проданных кулацких хозяйств, телеграфировал Иванов Молотову 14 сентября, «трудно сейчас учесть, но в данное время редко встретишь сельсовет, где бы кулака не продали за несдачу им товарных излишков».

О масштабах репрессий на Северном Кавказе можно судить по письму Андреева Сталину от 22 декабря 1929 г. Секретарь крайкома сообщал, что все силы брошены на завершение хлебозаготовок: в станицы посланы более 5 тысяч работников краевого и окружного масштаба; общее количество оштрафованных и в значительной мере проданных хозяйств составляет 30-35 тысяч; отдано под суд 20 тыс. человек, расстреляно около 600 человек. «Несмотря на это, — писал Андреев, — мы должны сказать, что выполнить план, очевидно, не удастся. Планом нас пере-обложили». Поэтому он просил план хлебозаготовок сократить на 20% или разрешить «довыполнить план после весенней кампании»[50].

На Украине за два месяца хлебозаготовок органами ОГПУ было арестовано 1082 человека, а за три с лишним месяца — 4393 человека.

Секретарь Средне-Волжского крайкома ВКП(б) М.М.Хатаевич в октябре 1929 г. признавал, что репрессии по ст. 61 УК РСФСР носят массовый характер — в крае эта статья была применена почти к 15 тыс. хозяйств.

Такое же положение было и в Нижне-Волжском крае. Только в Хоперском округе, писал секретарь крайкома ВКП(б) Б.П.Шеболдаев В.М.Молотову в октябре 1929 г., в связи с хлебозаготовками арестовано свыше 500 человек, 500 хозяйств подверглось кратному обложению, и было 100 случаев применения 61 статьи УК РСФСР. Это сказалось как на ходе хлебозаготовок, так и на ускорении коллективизации. Крестьяне вынуждены были идти в колхоз, чтобы «укрыться от хлебозаготовок, от налога и общего нажима на кулака». Всего же в Нижне-Волжском крае к ноябрю 1929 г. было арестовано 2136 человек.

В Сибири за несдачу хлеба привлечены к ответственности правления 66 колхозов; 5-кратное обложение применено почти к 13 тыс. хозяйств, около б тыс. человек было осуждено, из них 2 тыс. выселено за пределы прежнего места жительства. Всего же в Сибири твердые задания по хлебозаготовкам получили 108 тыс. хозяйств (7,2% крестьянских хозяйств).

В справке ОГПУ, направленной 9 октября 1929 г. в ЦК ВКП(б) Молотову, сообщалось, что в результате оперативных мероприятий, связанных с хлебозаготовками, по далеко не полным данным, арестовано 7817 человек. Для усиления «оперативной работы мест» ОГПУ мобилизовало и направило на места 42 «ответственных оперативных работника». Таким образом, заключал заместитель председателя ОГПУ М.А.Трилиссер, количество «арестованных значительно возрастет». Вместе с тем ОГПУ считало «необходимым ввести в действие организацию Троек при ПП ОГПУ в главнейших хлебозаготовительных областях» и просило санкцию на их организацию в Сибкрае, на Северном Кавказе, Украине, в Нижне-Волжском крае, Средне-Волжском крае, Казахстане, Средней Азии[51].

Санкция ЦК ВКП(б) последовала незамедлительно и уже к 19 октября число арестованных достигло 14980 человек, а к началу ноября 1929 г. — 28 344, в том числе на Северном Кавказе — 4702 человека, Украине — 4393 человека, в Сибири — 3872 человека, на Урале — 2881 человека, на Нижней Волге — 2136 человека, на Средней Волге — 1991 человека, в ЦЧО — 1512, Казахстане — 1208 человек и т. д.~ Всего, по данным ОГПУ, в 1929 г. было арестовано 95 208 человек[52].

Обстановку в деревне того времени характеризуют многочисленные документы, в том числе и официальные. Так, в докладе секретаря ВЦИК А.С.Киселева на заседании фракции ВКП(б) Президиума ВЦИК говорилось, что в деревне «применялись такие меры принуждения и административного нажима, что они нам совершенно испортили настроение крестьянства». «...Антисоветские настроения в деревнях за последнее время усилились в связи с тем, что забирали у крестьянства хлеб. Причем если бы забирали только у кулаков, то это было бы еще ничего, но хлеб забирался и у середняков, и у бедняков...» В связи с этим «настроение... скверное», «в деревне появилось стремление к сокращению посевов («сей для себя»)». «Крестьяне говорят, неужели пришли к военному коммунизму... нет уверенности, что у тебя будет прочная база для того, чтобы в дальнейшем развивать свое хозяйство... Мы считаем, что имеются перегибы, при которых вести крестьянское хозяйство невозможно».

Об этом писал в одном из писем М.А.Шолохов (1929 г.): «Я втянут в водоворот хлебозаготовок (литература по боку!) и вот верчусь, помогаю тем, кого несправедливо обижают, езжу по районам и округам, наблюдаю и шибко «скорблю душой».

Когда читаешь в газетах короткие и розовые сообщения о том, что беднота и середнячество нажимают на кулака и тот хлеб везет — невольно приходит на ум не очень лестное сопоставление! Некогда, в годы гражданской войны, белые газеты столь же радостно вещали о «победах» на всех фронтах, о тесном союзе с «освобожденным казачеством»...

А вы бы посмотрели, что твориться у нас (на Северном Кавказе. — Авт.) и в соседнем Нижне-Волжском крае. Жмут на кулака, а середняка уже раздавили. Беднота голодает, имущество, вплоть до самоваров и полостей, продают в Хоперском округе у самого истого середняка, зачастую даже маломощного. Народ звереет, настроение подавленное, на будущий год посевной клин катастрофически уменьшится. И как следствие умело проведенного нажима на кулака является факт (чудовищный факт!) появления на территории соседнего округа сформировавшихся политических банд... Что же такое, братцы? Дожили до ручки! В 29-м году — и банда...

Мне не хочется приводить примеров, как проводили хлебозаготовки в Хоперском округе, как хозяйничали там районные власти. Важно то, что им (незаконно обложенным) не давали документов на выезд в край или Москву, запретили почте принимать телеграммы во ВЦИК. Один парень — казак хутора Скуляндного, ушедший в 1919 году добровольцем в Красную Армию, прослуживший в ней 6 лет, красный командир — два года до 1927 года работал председателем сельсовета... У него продали все вплоть до семенного хлеба и курей. Забрали тягло, одежду, самовар, оставили только стены дома... После этого и давайте говорить о союзе с середняками. Ведь все это проделывалось в отношении середняка.

Я работал в жесткие годы, 1921-1922 годах на продразверстке. Я вел крутую линию, да и время было крутое; шибко я комиссарил, был судим ревтребуналом за превышение власти, а вот этаких «делов» даже тогда не слышал, чтобы делали.

Верно говорит Артем (писатель Артем Веселый. — Авт.) «взять бы их на густые решета...» Я тоже подписываюсь: надо на густые решета взять всех, вплоть до Калинина; кто лицемерно, по-фарисейски вопит о союзе с середняком и одновременно душит середняка»[53].

Письмо это, адресованное Е.Г.Левицкой, члену партии с 1903 г., было передано Сталину, но и после этого в политике и практике хлебозаготовок ничего не изменилось, насилие продолжалось, репрессии усиливались.

Нажим на деревню продолжался, ходатайства местных органов о снижении планов хлебозаготовок отклонялись, хотя в ряде районов (Украина, Нижняя и Средняя Волга, ЦЧО и др.) ввиду частичного неурожая и непомерных объемов хлебозаготовок, зимой 1929/30 г. начинался голод. Голодали крестьяне и незерновых районов. Об этом, в частности, свидетельствует письмо секретаря Амурского окружкома партии Е.Накорякова секретарю Дальне-Восточного крайкома ВКП(б) И.Перепечко: «Считаю необходимым, — писал секретарь окружкома, — быть с тобой откровенным до конца и сказать, что по всем данным, хлебные запасы деревни очень незначительны, что бедняцко-маломощная часть села уже с зимы не имеет хлеба, а до 70 сел голодают, не ошибясь можно сказать, что у 50% примерно хозяйств запасов хлеба совсем нет»[54].

В одной из спецсводок ОГПУ о хлебозаготовках в Средне-Волжском крае (октябрь 1928 г.) приводились объяснения местных работников о нереальности планов хлебозаготовок: «Хлеба у крестьян нет и подобную контрольную цифру, данную по каждому селу, могут давать только бюрократы» (Самарский округ). «Категорически отказываюсь от заготовки хлеба, так как у крестьян излишков хлеба нет, контрольную цифру выполнить не сможем — это головотяпство со стороны тех, кто давал такие цифры» (там же). «Хлеба нет, в хлебозаготовку опять придется задеть бедноту, потому что иначе мы не выполним план. Нами недовольно все население деревни» (Ульяновский округ)[55].

Об отношении крестьян нечего и говорить — они, не исключая и бедняков, были резко настроены против непосильных хлебозаготовок: «На кой черт нам эти заготовки, ведь это дневной грабеж... Это не власть народная, а власть кучки людей-грабителей» (Ульяновский округ). «Проводимыми хлебозаготовками Соввласть оставит вовсе без хлеба» (Пензенский округ)[56].

Непомерный объем хлебозаготовок, насилие и репрессии при изъятии зерна, угроза неминуемого голода привели к резкому обострению классовой борьбы в деревне. В 1929 г. резко возросло количество террористических актов против хлебозаготовителей и партийно-советского актива: если в 1927 г. был зарегистрирован 901 случай террора, то в 1928 г. — 1153, а в 1929 г. — 9137, причем 77% их числа произошло на почве хлебозаготовок и наступления на зажиточные слои деревни. Наибольшее число террористических актов приходилось на зерновые районы страны: Украина — 1458 случаев, ЦЧО — 1135, Сибирь — 989, Урал — 662, Средняя Волга — 473, Северный Кавказ — 401 и т.д.[57]

В связи с резким ростом числа террористических актов ЦК ВКП (б) 3 октября 1929 г. принял директиву органам ОГПУ и Наркомюста РСФСР и УССР, в которой предлагалось: «Принять решительные и быстрые меры репрессий, вплоть до расстрелов, против кулаков, организующих террористические нападения на совпартработников и другие контрреволюционные выступления....

Проводя соответствующие меры, как правило, через судебные органы, в отдельных случаях, когда требуется особая быстрота, карать через ОГПУ. Соответствующие меры ОГПУ принимает по согласованию с областкомами ВКП(б), а в более важных случаях по согласованию с ЦК ВКП(б)»[58].

Недовольство крестьян хлебозаготовками, когда изымалось не только товарное, но и необходимое для потребления в хозяйстве зерно, нередко выливалось в массовые крестьянские выступления. По данным ОГПУ в 1929 г. в стране произошло 1307 таких выступлений, в которых приняло участие около 300 тыс. человек, что в два раза больше, чем в 1928 г. Наибольшее число выступлений было в Средне-Волжском крае — 202, Сибири — 176, ЦЧО — 119, Нижне-Волжском крае — 103, на Украине — 100 и т. д. На долю этих районов приходилось две трети общего числа массовых крестьянских выступлений. В среднем на одно выступление приходилось более 200 человек.

Разумеется, эти выступления, как и проявления других форм недовольства крестьян политикой Советской власти в деревне, жестко подавлялись силой оружия и массовыми арестами[59].

Против массового применения чрезвычайных мер выступили представители так называемого правого уклона в партии — Н.И.Бухарин, А.И.Рыков, М.П.Томский. Они не признавали сталинский тезис о неизбежности обострения классовой борьбы в условиях строительства социализма, выступали против свертывания нэпа и замены экономических методов социалистического преобразования деревни административно-командными. И, конечно, они решительно выступали против массового применения чрезвычайных мер по отношению к крестьянству.

Состоявшийся в апреле 1929 г. пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) признал взгляды Бухарина и его сторонников как «несовместимые с генеральной линией партии и совпадающие в основном с позицией правого уклона» и применили к ним организационные меры воздействия: освободили Бухарина от занимаемых им постов в газете «Правда» и Коминтерне, а Томского — в ВЦСПС.

Интересно в этой связи письмо члена ЦКК ВКП(б) М.И.Ульяновой в адрес пленума, в котором говорилось: «За последнее время получаются все более тревожные письма, свидетельствующие о больших колебаниях в деревне (в связи с чрезвычайными мерами, голодом в потребляющих губерниях, нарушением революционной законности) и известных колебаниях в городе (в связи с обостряющимся продовольственным положениям). Я считаю заслугой тт. Рыкова, Томского и Бухарина, что они ставят перед партией эти большие вопросы, а не замалчивают их. Я считаю, что такая точка зрения, точка зрения замалчивающая или затушевывающая трудности и опасности, а также чрезмерные восторги перед достижениями будут проявлением ограниченного самодовольства и комчванства».

Перевес политических сил был на стороне Сталина и апрельский пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) констатировал, что «группа Бухарина за последнее время от колебаний между линией партии и линией правого уклона в основных вопросах нашей политики фактически перешла к защите позиций правого уклона»[60].

Оставшись в меньшинстве, Бухарин и его сторонники вынуждены были принять и выполнять решения пленума. В ноябре 1929 г. на пленуме ЦК ВКП(б) они заявили о снятии своих разногласий с большинством в ЦК и Политбюро, хотя и не признали ошибочности своих взглядов. Речь шла о другом — о том, чтобы добиваться решения стоявших перед страной задач другими методами: «Опасаясь того, что применение чрезвычайных мер, как длительной системы, неизбежно затрагивает и значительные слои середнячества, мы на прошлом (апрель 1929 г.) пленуме ЦК были против их применения. Именно в этом заключалось наше разногласие с большинством ЦК и ПБ. Мы опирались при этом не только на предшествовавший опыт применения чрезвычайных мер, но и на те выводы из этого опыта, которые делал сам Центральный Комитет»[61]. И далее они заявляли, что при намечавшихся ими на апрельском пленуме методах проведения линии партии были бы достигнуты желательные результаты «менее болезненным путем». Они полагали, что вопрос подъема индивидуальных бедняцко-середняцких хозяйств не снимает развития колхозного строительства. Что касается ввоза хлеба, то группа Бухарина предлагала его как «узко временную меру в наиболее тяжкие, с точки зрения продовольственного кризиса, месяцы во избежание чрезвычайных мер».

13 ноября 1929 г. на пленуме выступил Сталин. Он сосредоточил основное внимание на критике позиции «правых уклонистов» в вопросе о чрезвычайных мерах. Он считал, что «правоуклонисты» не понимают «всей теперешней обстановки» и политики наступления на кулачество, потому что они отошли от позиций марксизма в вопросе о классах и классовой борьбе. Поэтому, утверждал Сталин, они «изображают чрезвычайные меры» как политику, направленную против всего крестьянства». В связи с этим «правоуклонисты» выступают «принципиально против допустимости чрезвычайных мер в отношении кулака», полагая, что можно обойтись мерами экономического порядка. Выступая против чрезвычайных мер 1929 г., они отождествляли их с чрезвычайными мерами 1928 г. В этом видел Сталин непонимание группой Бухарина новой обстановки. «Разве трудно понять, — говорил он, — что чрезвычайные меры прошлого года имели по преимуществу административный характер (это было прощупывание кулака), тогда как чрезвычайные меры этого года являются мерами, применяемыми миллионными массами бедняцко-середняцкого крестьянства (массовое наступление бедняков и середняков против кулачества)?..

Что представляют собою чрезвычайные меры в нынешних условиях нашего наступления и развернутого колхозного движения? Они представляют десятую, может быть двадцатую часть, составную часть этого наступления и этого движения. Не ясно ли, что выпячивать теперь вопрос о чрезвычайных мерах вне связи с наступлением на кулачество и ростом колхозного движения, значит занять лицемерную, фальшивую, насквозь трусливую позицию? Не ясно ли, что также фальшивы и лицемерны ссылки правых уклонистов на решение пленума ЦК в прошлом году насчет нежелательности превращения чрезвычайных мер в меры постоянного порядка, ибо постановление ЦК в прошлом году касается чрезвычайных мер старого порядка (по преимуществу административных мер), тогда как мы имеем теперь дело с чрезвычайными мерами нового порядка, подкрепляемыми миллионными массами бедняков и середняков и представляющими составную часть дела наступления на кулачество, дела развития колхозного движения»[62].

Выступление Сталина на пленуме ЦК было лживым, лицемерным и фарисейским. Лживым было утверждение Сталина о «колхозном движении» 1929 г., так как осенью этого года по официальным данным уровень коллективизации составлял 7,6%. О каком колхозном движении может идти речь, если удельный вес даже бедноты к общей численности крестьянства составлял 35%, т. е. почти в 5 раз больше, чем было крестьян в колхозах.

Лживым было утверждение Сталина о том, в 1929 г. чрезвычайные меры проводились самими бедняцко-середняцкими массами крестьянства, а не государственными органами. Только ОГПУ в 1929 г. арестовало около 100 тыс. человек. Но арестами занимались сельсоветы, уполномоченные райисполкомов, заготовительных и финансовых организаций и т.п. Словом, арестовывали все, кто имел хотя бы какую то власть. Только в Казахстане в связи с хлебозаготовками было осуждено 34 тыс. человек[63]. У «баев и кулаков было изъято 631 тыс. пудов зерна, т. е. менее одного процента плана хлебозаготовок. Основная тяжесть хлебозаготовок легла на середняков и бедняков, причем обязательными хлебозаготовками облагались и казахские кочевые хозяйства, вообще не имевшие посевов. Они вынуждены были продавать скот и откочевывать в Западную Сибирь, Китай и Монголию.

В результате жестоких репрессий (а не просто применения чрезвычайных мер) в СССР в 1929/30 г. было заготовлено 943,8 млн пудов хлеба[64].

О том, что административно-репрессивные меры широко применялись в ходе хлебозаготовок 1929 г., свидетельствуют многочисленные факты. Секретарь Средне-Волжского крайкома ВКП(б) М.М.Хатаевич говорил, например, на ноябрьском (1929 г.) пленуме ЦК ВКП(б): «Это выполнение (плана хлебозаготовок. — Авт.) достигнуто за счет сильнейшего напряжения всех сил парторганизации и очень крепкого и жесткого нажима не только на верхушку деревни... Мы в смысле применения чисто механического, административного нажима... безусловно переборщили»[65].

Уполномоченный ЦК ВКП(б) по хлебозаготовкам в Западной области М.Ф.Владимирский писал И.В.Сталину, что в успехе хлебозаготовок «сыграло большую роль удачное сочетание работы уполномоченных с мероприятиями ОГПУ»[66].

О 20 тысячах арестованных и 600 расстрелянных в ходе хлебозаготовок на Северном Кавказе писал Сталину и Андреев.

Такой ценой выполнялись хлебозаготовки, а не массовым наступлением бедняков и середняков против кулачества, как лицемерно утверждал Сталин.