Голод 1932-1933 годов в СССР: Украина, Казахстан, Северный Кавказ, Поволжье, Центрально-Черноземная область, Западная Сибирь, Урал.

В 1932-1933 гг. на огромной территории с населением более 50 млн человек разразился страшный голод. Он охватил почти всю Украину, Северный Кавказ, южные районы ЦЧО и Урала, Поволжье, Западную Сибирь и Казахстан, т. е. практически все зерновые районы СССР. В отличие от голода 1921-1922 гг., который был результатом сильнейшей засухи в Поволжье и некоторых районах центрально-черноземной полосы и Украины, голод 1932— 1933 гг. явился следствием сталинской антикрестьянской политики в деревне в начале 1930-х годов. Если о голоде 1921-1922 гг. было широко известно как в нашей стране, так и за рубежом, публиковались материалы в периодической печати, создавались различные общественные и государственные организации помощи голодающим, в том числе и зарубежные (Центральная комиссия помощи голодающим при ВЦИК— ЦК помгол, Американская администрация помощи (АРА), Международная организация Ф.Нансена и др.), то о голоде 1932-1933 гг. мы не найдем ни одного упоминания не только в то время, но и в последующие годы.

Когда в феврале 1933 г. американские журналисты посетили Северный Кавказ и написали о голоде на Кубани, И.В.Сталин написал В.М.Молотову и Л.М.Кагановичу возмущенную записку:

«Не знаете ли, кто разрешил американским корреспондентам в Москве поехать на Кубань?

Они состряпали гнусность о положении на Кубани (см. их корреспонденции). Надо положить этому конец и воспретить этим господам разъезжать по СССР. Шпионов и так много в СССР».

На что Молотов и Каганович на записке Сталина написали: «Это безобразное дело. Надо обсудить в ЦК»[301].

О голоде запрещено было писать. Это был поистине «совершенно секретный» голод!

О голоде 1932-1933 гг. в советской печати впервые упоминалось в 1940 г. в статье М.А.Шолохова в сборнике статей, изданном в связи с 60-летием Сталина. Шолохов писал, что в 1933 г. на Северном Кавказе (Азово-Черноморский край) враги народа под видом борьбы с саботажем в колхозах лишили колхозников хлеба. «Весь хлеб, в том числе и выданный авансом на трудодни, был изъят. Многие коммунисты, указывавшие руководителям края на неправильность и недопустимость проводимой ими политической линии, были исключены из партии и арестованы.

В колхозе начался голод...»[302].

Однако вина за это возлагалась на краевое руководство (Б.П.Шеболдаев в 1937 г. был осужден и расстрелян. В 1956 г. реабилитирован).

В том же 1940 г., 9 сентября, на совещании в ЦК ВКП(б) в связи с обсуждением кинофильма «Закон жизни» А.Авдеенко И.В.Сталин признал, что «у нас, например, миллионов 25-30 голодало, хлеба не хватало, а вот теперь стали жить хорошо»[303]. Но ни причин голода, ни его виновников он не назвал, а его речь, как и упоминание о голоде, в печати не публиковалось. Потребовалось более полувека, чтобы о голоде 1932-1933 гг. стали говорить и писать.

Вообще-то голод локального характера в конце 1920-х— начале 1930-х годов был постоянным спутником советской деревни и небольших городов. Провозглашение курса на коллективизацию XV съездом ВКП(б) (декабрь 1927 г.), введение чрезвычайных мер во время хлебозаготовок 1928-1929 гг. резко ухудшили экономическое положение деревни, наступление на зажиточную часть крестьянства — все это привело к обнищанию деревни и в конечном счете к страшному голоду в зерновых районах Советского Союза.

Очевидец голода 1932-1933 гг. писатель Василий Гроссман в произведении «Все течет...» писал, что люди умирали всю зиму 1932/1933 г., но особенно массовый голод наступил весною 1933 года: «Когда снег стаял, начался настоящий голод. Люди ходили с отекшими лицами, ногами и вздутыми животами... Теперь они ели все подряд. Они ловили мышей, крыс, воробьев, муравьев, земляных червей. Они перемалывали в муку кости, а также кожу и подметки; они нарезали старую кожу и мех и делали из них лапшу, варили клей. Когда выросла трава, они стали выкапывать корни, ели листья и почки. В ход шло все, что можно: одуванчику, лопухи, колокольчики, ивняк, крапива...».

К этому людей привела сталинская политика в деревне.

И.В.Сталин надеялся путем коллективизации сельского хозяйства решить зерновую проблему, остро вставшую в 1928-1929 гг., и обеспечить победу социалистического строительства в нашей стране. Опыт хлебозаготовок 1928-1929 гг. показал, что заготовки хлеба в колхозах и совхозах проходили легче, чем в индивидуальных крестьянских хозяйствах, число которых в то время превышало 25 миллионов. А поскольку на пути решения этой задачи стояла зажиточная часть крестьянства— кулачество, которое являлось конкурентом колхозов в производстве сельскохозяйственных продуктов, то в конце 1929 г. Сталин провозгласил лозунг ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации. Поэтому не случайно ликвидация кулацких хозяйств началась в зерновых районах страны — на Украине, Северном Кавказе, Поволжье, ЦЧО и др.

Украина

К началу 1930 г. на Украине, по данным С.В.Косиора, насчитывалось 5,3 млн крестьянских хозяйств, т. е. примерно пятая часть хозяйств, имевшихся в то время в СССР[304].

Валовый сбор зерновых в 1930 г. составлял 1390,8 млн пудов, хлебозаготовки 475,8 млн (34,2%); в 1931г. валовый сбор — 1079,7 млн пудов, хлебозаготовки — 420,9 млн (39,0%), а в 1932 г. соответственно: 780,8 млн и 408,7 млн пудов (52,3%)[305]. За три года (1930-1932) валовый сбор зерна на Украине уменьшился почти в два раза, а процент изъятия хлеба увеличился в полтора раза.

Ясно, что это привело к так называемым «продовольственным затруднениям», а затем — к массовому голоду. Первые известия об этом появились уже в 1931 г. И.В.Сталин вынужден был признать, что в результате «ошибок» в хле-бозоготовках ряд районов Украины оказался в состоянии разорения и голода. Об этом же свидетельствуют и многочисленные документы архивов. Вот один из них: письмо учеников Печерской школы Брацлавского района Винницкой области в ВУЦИК от 1 ноября 1931 г.:

«Дорогие наши руководители!

Мы, ученики Печерской школы..., просим у вас помощи, так как мы пропадаем от голода. Нам надо учиться, а мы от голода не можем ходить. Единоличники и колхозники — все пухнем от голода, так как работать не можем, а хлеб дают только тем, кто имеет трудодни. Скоро приближаются октябрьские праздники, нам нужно радоваться, а у нас от голода в глазах померкло, желудок болит от того мусора («сміття»), которое мы сейчас едим... Об одежде и обуви мы уже молчим, а просим не губить нас голодом. Мы надеемся, что Советская власть не даст нам погибнуть...» (Далее следуют 10 подписей учеников)[306].

26 декабря 1931 г. колхозники артели «Свободный Октябрь» Новоархангельского района Одесской области жаловались председателю ВУЦИК Г.И.Петровскому, что в связи с тем, что был изъят весь хлеб, в том числе и выданный на трудодни, все село стало пухнуть от голода. Люди стали употреблять в пишу павших лошадей. Местные власти угрожали жалобщикам, что их арестуют и вышлют из села. «Просим проверить наш сельсовет, — писали колхозники, — и выявить наших врагов, которые довели нас до голодной смерти»[307].

16 июня 1932 г. спецкор газеты «За пищевую индустрию» Ковалев в докладной записке наркому земледелия Я.А.Яковлеву сообщал о положении в Винницкой области, в частности в Уманском и Бабанском районах. «В этих районах сейчас подлинный голод, — писал он, — в Уманском районе из 39 сел голодает 36; в в Бабанском — весь район.

Голод в этих районах — результат совершенно механического проведения хлебозаготовок, изъятие не только хлебных излишков, но всего хлеба «под метелку», имевшегося как в колхозном, так и в единоличном секторах, вплоть до семян». В Уманском районе продовольственных культур — хотя бы мизерных — нет. Район потерял половину живой тягловой силы — из 14 тыс. рабочих лошадей осталось менее 8 тыс. «Остальных порезали и поели. Коров осталось от 15 тыс. голов только немногие десятки на район, остальных поели... Овец поели, кур поели.

Села и деревни пусты. Нельзя услышать даже собачьего лая, ибо собаки уничтожены — съедены. Вырывали павших лошадей и тоже ели»[308].

Дошло до того, что один колхозник убил своего двухлетнего ребенка, сварил и съел его. Есть случаи, писал корреспондент, что убивали детей из-за того, что нечем прокормить. Когда началась зелень, все набросились на нее, варили и ели и, конечно, умирали. От голода ежедневно умирали люди — за май умерло в Умани 400 человек, т. е. столько, сколько за весь 1931 г. Опухло от голода свыше трети населения[309].

А в это время (июнь 1932 г.) в Харькове проходила III конференция КП(б) Украины, обсуждавшая итоги весенне-посевной, хлебозаготовительной (1931/32 г.) и уборочной кампаний и задачи организационно-хозяйственного укрепления колхозов. Говоря о трудностях и ошибках в уборочной и хлебозаготовительных кампаниях, С.В.Косиор свел их в основном к неудовлетворительному руководству партийной организации Украины.

У нас в хлебозаготовительной кампании, говорил он, было допущено много ошибок, перегибов и недостатков: «Но что и кто тут виноват? Или план хлебозаготовок, или неправильное руководство, плохая работа нашей партийной организации?» Попытки объяснить все серьезные провалы нашей работы планом хлебозаготовок нужно решительно отбросить, осудить, ибо «это не что иное, как капитуляция перед трудностями и сползание на позиции враждебных элементов, на антипартийный путь»[310].

Развивая тезис об обострении классовой борьбы в деревне, о контрреволюционном кулацком влиянии в колхозах, Косиор говорил: «Всяческие контрреволюционные элементы, кулачество, подкулачники, пролезшие в колхозы, используя ошибки прошлого года, проводят теперь борьбу против скирдования хлеба, распространяют всяческие слухи, агитируют за расхищение хлеба»[311].

О том, что на Украине уже начался голод, Косиор ничего не сказал.

Это и понятно. Накануне конференции он писал Сталину: «У нас есть отдельные случаи и даже села, которые голодают, однако это лишь следствие местного головотяпства, перегибов, особенно в отношении колхозов. Всяческие разговоры о «голоде» на Украине следует категорически отбросить»[312]. И это вопреки тому, что председатель ВУЦИК Г.И.Петровский просил С.В.Косиора, чтобы он в связи с тяжелым продовольственным положением в Днепропетровской, Одесской, Харьковской, Киевской и Винницкой областях сообщил об этом в Москву в ЦК ВКП(б) и ходатайствовал о прекращении хлебозаготовок на Украине[313].

Принимавшие участие в партийной конференции В.М.Молотов и Л.М.Каганович решительно потребовали выполнения плана хлебозаготовок во что бы то ни стало. «Вы должны, — говорил Каганович, — подготовить и развернуть работу, чтобы полностью выполнить план хлебозаготовок, решительно переборов все и всяческие демобилизационные и капитулянтские, правооппортунистические настроения в хлебозаготовках»[314].

Так же решительно был настроен и Молотов. Выступая на III партийной конференции в Харькове, он сказал, что надо «дать решительный отпор антибольшевистским попыткам», провалы в работе объяснять напряженным планом хлебозаготовок[315].

И «отпор» был дан. Только в одной Донецкой области с сентября 1932 г. по апрель 1933 г. осуждено 9286 человек, в том числе 3461 единоличник, 1636 колхозников, 1560 «нетрудовых элементов», 552 служащих, включая партийно-советских работников. К высшей мере наказания приговорено 300 человек, остальные — к различным срокам лишения свободы. А в это время десятки районов Донецкой области, многие тысячи крестьян голодали и умирали. По данным ГПУ, в 21 районе (из 43) зарегистрировано более 10 тыс. голодающих семей (50-60 тыс. человек). Умерло в селах области в 1932 г. свыше 40 тыс. человек, а за первую половину 1933 г. — около 54 тысяч. Для сравнения укажем, что за этот же период 1934 г. умерло 10,5 тыс. человек[316]. Значит, в первой половине 1933 г. от голода умерло не менее 43-44 тыс. человек.

А голод охватывал все новые и новые районы (Киевская, Харьковская, Винницкая, Днепропетровская, Одесская, Автономная Молдавская республика). Одним словом, голодала почти вся Украина. Сведения о «продовольственных затруднениях» и голоде фиксировались органами ГПУ Украины и передавались в ЦК КП(б)У, а также в Москву— в ОГПУ, ЦК ВКП)б), СНК СССР. Несмотря на это, хлебозаготовки продолжались.

Репрессии усиливались. 22 января 1933 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР принимают написанную Сталиным директиву о запрещении массового выезда голодающих крестьян из Украины и Северного Кавказа: «До ЦК ВКП(б) и Совнаркома дошли сведения, что из Кубани и Украины начался массовый выезд крестьян «за хлебом» в ЦЧО, на Волгу, Московскую обл., Западную обл., Белоруссию. ЦК ВКП(б) и Совнарком СССР не сомневаются, что этот выезд крестьян, как выезд из Украины в прошлом году, организован врагами Советской власти, эсерами и агентами Польши с целью агитации «через крестьян» в северных районах СССР против колхозов и вообще против Советской власти. В прошлом году партийные, советские и чекистские органы Украины прозевали эту контрреволюционную затею врагов Советской власти. В этом году не может быть допущено повторение прошлогодней ошибки»[317].

В связи с этим ЦК и СНК предписывали:

1. Крайкому, крайисполкому и ПП ОГПУ Северного Кавказа не допускать массового выезда крестьян в другие края и выезд за пределы края из Украины.

2. ЦК КП(б)У, Укрсовнаркому, Балицкому и Реденсу (ГПУ Украины) не допускать массовый выезд крестьян из Украины в другие края и въезд на Украину из Северного Кавказа.

3. ПП ОГПУ Московской обл., ЦЧО, Западной обл., Белоруссии, Нижней и Средней Волги арестовывать пробравшихся на север «крестьян» Украины и Северного Кавказа и после того, как будут отобраны «контрреволюционные элементы», водворять остальных в места их жительства.

4. Транспортному отделу ОГПУ (Прохорову) дать соответствующее распоряжение по системе ТО ОГПУ[318].

Не от хорошей жизни, а в поисках куска хлеба сотни тысяч крестьян отправлялись в другие края. За полтора месяца после принятия директивы ЦК и СНК органами ОГПУ было задержано 219460 человек, в том числе на Украине 37 944 человека, в ЦЧО — 43965, на Северном Кавказе — 47217, в Поволжье — 11 222, в Западной области— 5115, в Закавказье — 7032, в Белоруссии — 1477 человек. Кроме того, на железнодорожных станциях и вокзалах задержано 65 234 человека. Возвращено на прежнее место жительства 186 588 человек, привлечено к судебной ответственности — 9385 человек, осуждено — 2823 , «отсеяно» — 9282, заключено в фильтрационные лагеря — 10657 человек и т. д.[319]. В числе задержанных крестьян, по признанию органов ОГПУ, основную массу (86,4%) составляли голодающие в поисках хлеба.

В январе 1933 г., после пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), в связи с неудовлетворительным ходом хлебозаготовок были освобождены от обязанностей секретари Харьковского, Днепропетровского и Одесского обкомов партии, назначены секретарем ЦК и Харьковского обкома партии Украины П.П.Постышев, третьим секретарем ЦК — Н.Н.Попов, в феврале — председателем ГПУ Украины В.А.Балицкий (вместо С.Ф.Реденса) и др. назначения.

Зимой 1933 г. голод принял массовые масштабы. Поданным 42 районов Киевской области, к весне 1933г. голодало 205,8 тыс. человек, умерло 12,8 тыс., зарегистрировано 137 случаев людоедства и трупоедства. Особенно пострадали от голода Белоцерковский, Володарский, Попельнянский, Ракитянский, Сквирский, Ставищанский районы, в которых голодало в 211 населенных пунктах 66 592 человека, в том числе 35 337 детей, опухших и больных— 40032, умерло 7713 человек, зарегистрировано 76 случаев людоедства и трупоедства[320].

8 февраля 1933 г. Политбюро ЦК КП(б)У приняло постановление «О случаях голодания в деревне и мелких городах», подписанное С.В.Косиором и посланное в ЦК ВКП(б), в котором говорилось: «ввиду имеющихся случаев голодания в отдельных мелких городах и отдельных семей колхозников — предложить областкомам и облисполкомам не оставлять ни одного такого случая без принятия немедленных мер к локализации, обратив при этом особое внимание на проверку того, нет ли в этом или ином случае спекуляции или провокации» (выделено нами. — Авт.). В этих целях предлагалось областям принять меры к выявлению продовольственных ресурсов внутри колхозов, районов, городов и областей, и в 7-дневный срок представить В.Я.Чубарю (СНК УССР) данные об изысканных внутренних ресурсах и о той дополнительной помощи, которую необходимо оказать в централизованном порядке[321].

При анализе этого документа следует обратить внимание на следующие обстоятельства. Во-первых, на то, что, несмотря на массовый характер голода на Украине, в постановлении ЦК КП(б)У признаются отдельные случаи голодания в деревне и мелких городах. Во-вторых, предлагается местным властям принять меры к изысканию продовольственных ресурсов внутри колхозов, районов, городов и областей, хотя эти ресурсы в подавляющем большинстве случаев были уже исчерпаны.

В принятом 10 февраля 1933 г. постановлении Днепропетровского обкома КП(б)У уже более определенно говорилось о мерах борьбы с голодом. В директиве обкома секретарям райкомов и председателям райисполкомов прямо упоминаются факты опухания от голода и даже голодной смерти в Межевском, Акимовском, Ново-Васильевском и других районах области. «Проверкой ГПУ установлено, — признается в секретной директиве, — что были случаи голодной смерти колхозников, имеющих большое количество трудодней (500-600 и более)...

Обком считает совершенно недопустимым и позорным для нас, когда гибнут от голода колхозники-активисты, которые честно работали в колхозе и выработали большое количество трудодней. Оставление без хлеба таких колхозников могло произойти только в результате извращений, допущенных в данных колхозах при хлебозаготовках и при распределении между колхозниками натуральных авансов».

Обком обязывал райпарткомы и райисполкомы найти внутри колхозов и районов «необходимое количество хлеба, чтобы этих колхозников, если действительно не осталось хлеба, накормить».

Правда, далее в директиве предлагалось этих колхозников привлечь в первую очередь к работе по вскрытию ям с запрятанным хлебом, с тем, чтобы за счет тех 10-15% обнаруженного спрятанного хлеба, который выдается тем, кто его обнаружил, они могли себя обеспечить продовольствием. «Каждый факт и сообщение об опухании, голодных смертях колхозников и единоличников вы обязаны немедленно тщательно проверять, твердо помня при этом, что классовый враг раздувает всякие слухи, что он пытается организовать колхозников и единоличников на то, чтобы они обращались с просьбой об оказании помощи от государства, что кулак распространяет слухи о голоде, об опухании, смертях от голода и что это есть один из методов кулацкой контрреволюционной провокации»[322].

Необходимо разоблачать «подобную кулацкую провокацию». Только в исключительных случаях обком за счет урезки фондов рабочего снабжения выделит ограниченное количество хлеба для оказания продовольственной помощи рабочим МТС, совхозов, партийному и беспартийному активу колхозов, а также отдельным районным работникам в тех случаях, когда они остались без хлеба, и нет на месте никакой возможности обеспечить их продовольствием.

В постановлении Днепропетровского обкома отмечалось, что ЦК ВКП(б) уже выделил 200 тыс. пуд. хлеба для оказания такой помощи, но ее не достаточно, поэтому предлагается в течение февраля-марта изыскать на местах еще 120 тыс. пуд.

Ввиду наличия случаев массовых заболеваний, связанных «с истощением от недоедания», обком обязывал облздравотдел разработать конкретные меры по оказанию медицинской помощи районам, где имеют место массовые заболевания (Ново-Васильевский и др. районы) и внести на утверждение бюро обкома.

К началу марта 1933 г. в Днепропетровской области голодом было поражено 35 районов (336 населенных пунктов), в которых голодало 16 211 человек, 1700 умерло от голода. О том, какое положение было в голодающих районах, можно судить по письму секретаря Мелитопольского райкома партии Днепропетровскому обкому КП(б)У от 12 марта 1933 г. Он писал, что из той продовольственной помощи, которую район получил от обкома, оказана помощь 427 остронуждающимся семьям колхозников (2108 человек). Но ее «хватит до двадцатых чисел марта». С каждым днем выявляется все большее количество остро нуждающихся (более 500 семейств колхозников) — 2-2,3 тыс. чел. Это не считая единоличников, среди которых «наибольшее количество смертельных случаев». «Чтобы кое-как продержаться до апреля месяца — необходимо 1 тыс. пуд. хлеба только для колхозников. Недавно (день назад) в с. Константиновка обнаружен случай людоедства. По данным ГПУ, единоличник А. «варил и ел мясо умершей своей матери, а затем — умершего ребенка, потом и сам умер». В том же селе из 47 смертельных случаев, 21 — от голода, в числе их — 10 детей. Еще больше случаев смерти от голода в с. Песчаном. 3 марта в городе подобрано 23 трупа крестьян, пришедших из Ново-Васильевки и др. районов. Из голодающих подобрано 122 человека, в больницу — 48 из них уже умерли. Особенно тяжелое положение с детьми. В 20 колхозах открыты детские ясли, в 13 других ясли готовы, но нет продуктов.

Секретарь Мелитопольского райкома партии Толстопят просил Хатаевича хотя бы 1 тыс. пуд. продовольственной помощи району.

На документе Хатаевич написал резолюцию о срочном выделении району 500 пуд. хлеба, а копии письма направил в ЦК ВКП(б) и ЦК КП(б)У[323].

Такое же положение было и в других районах Днепропетровской области. В Новопсковском районе, например, в с. Шапарское из 230 семей 190 «совершенно не имеют продуктов питания и голодают». В пищу употребляют «разные отбросы, падаль, мясо кошек и собак». Среди голодающих 570 человек было больных и опухших. 74 человека умерло, в том числе 38 детей. Голодали колхозники, выработавшие от 200 до 700 трудодней.

В Верхне-Тепловском районе в Краснооктябрьском и Больше-Черниговском сельсоветах голодала 291 семья колхозников (1335 человек) и т. д.[324].

Разумеется, главную ответственность за голод на Украине несет центральное партийно-государственное руководство во главе со Сталиным, но немалая доля вины за это лежит и на украинском руководстве — Косиоре, Чуба-ре, Постышеве, Хатаевиче и др.

Хатаевич, который в ноябре 1932 г. в полемике с Молотовым отстаивал принцип материальной заинтересованности колхозников в производстве зерна, и призывал заготавливать только товарный хлеб, в начале 1933 г. в письме в ЦК ВКП(б) писал, что «в облотделе ГПУ скопилось уже немало сообщений об отдельных фактах голодной смерти, опухания, отравления на почве употребления в пищу суррогатов. Я менее всего прихожу от этих фактов в расстройство. При наличии немалого количества разворованного хлеба у одних по области сейчас уже есть и будет его большая нехватка у других, которые меньше всего наворовали, или у которых сумели отобрать наворованное»[325].

Смертность в начале 1933 г. возросла в два раза по сравнению с тем же периодом 1932 г., когда крестьяне тоже голодали. Чтобы избежать демографической катастрофы, Днепропетровский обком КП(б)У вынужден был ходатайствовать об оказании области продовольственной помощи. Из полученных более 800 тыс. пуд. рабочим МТС и совхозов было выделено 15 тыс. пуд., школам и детским садам — 15 тыс., рядовым колхозникам — 30 тыс., а колхозному активу — 750 тыс. пуд.

15 марта 1933 г. секретарь ЦК КП(б)У С.В.Косиор в докладной записке в ЦК ВКП(б) писал: «Дней через 7-8 в южных районах Степи начинается сев. В настоящее время наряду с сообщениями о ходе подготовки к севу из всех областей поступают сообщения о тяжелом продовольственном положении и с требованиями помощи». Поступавшие из разных источников сведения говорили о том, что особенно тяжелое положение к весне 1933 г. создалось в Днепропетровской области. По данным Косиора, 60% всех сведений о количестве голодающих и более 70% зарегистрированных случаев смертей приходилось на Днепропетровскую область. Из 49 районов 21 район считается особенно тяжелым. На втором месте по количеству сообщений о голодании стоит Киевская область, здесь особенно тяжелым считается 31 район (из 42). Здесь и в 1932 г. голодовки имели широкое распространение. В Винницкой области особенно тяжелых 17 районов, в Донецкой — 11, в Одесской — 14, Харьковской — 9 районов.

По регистрации ГПУ, голодом на Украине было охвачено 103 района. «Едва ли все эти цифры о количестве районов, — писал Косиор, — правильно отражают действительное положение дела»[326]. И в самом деле, в сводке ГПУ УССР от 12 марта сообщалось о 139 районах (738 населенных пунктах), где голодало 11 067 человек. А в записке по прямому проводу Киевского областного отдела ГПУ заместителю председателя ГПУ УССР К.М.Карлсону приводились данные о голодающих в 42 районах области, 829 селениях, в которых голодало более 200 тыс. человек, свыше 60 тыс. больных и опухших и около 13 тыс. умерших. Но ведь на Украине в то время была не одна (Киевская) область, а 6 и одна автономная республика (Молдавская), где также свирепствовал голод!

О том, что сведения о количестве голодающих, опухших и умерших от голода неполные и неточные, отмечал и начальник Киевского облотдела ГПУ: «Приведенные цифры значительно уменьшены, поскольку райаппараты ГПУ учета... не ведут, а настоящее количество умерших нередко неизвестно и сельсоветам»[327].

Дело в том, что 16 февраля 1933 г., когда многие тысячи крестьян умирали от голода, на места поступила директива: «Категорически запретить какой бы то ни было организации вести регистрацию случаев опухания и смерти на почве голода, кроме органов ГПУ»[328]. Сельсоветам было дано распоряжение при регистрации смерти не указывать ее причину. Более того, в 1934 г. поступило новое распоряжение: все книги ЗАГС о регистрации смертей за 1932-1933 гг. выслать в спецчасти, где они, вероятно, и были уничтожены. В Винницкой области случайно сохранились в четырех сельсоветах книги ЗАГС с записями о смерти. По подсчетам проф. И.Шульги, в этих сельсоветах умерло в 1933 г. 1193 человека[329].

Всего в Винницкой области весной 1933 г. голодало не менее 121 тысячи человек, из них почти 107 тысяч опухли. В письме секретаря Брацлавского райкома партии в обком КП(б)У читаем: «Сейчас надо открыто сказать, что голодание имеет место в большинстве сел нашего района, а в отдельных селах смертность от голодания набрала массовый характер, особенно в таких селах: Скрицкое, Семенки, Зеньковцы, Самчинцы, Грабовцы, Волчок, Сильницы, Марксово, Вишковцы, Остапковцы и др. Есть случаи, когда колхозник выходит в поле на работу, там ложится и умирает»[330].

К концу апреля 1933 г. в районе насчитывалось 7258 человек, нуждавшихся в немедленной продовольственной помощи (1115 человек опухших, многие из которых уже не поднимались), в то время как из района было изъято 398 025 пуд. зерна.

О тяжелом продовольственном положении колхозников, голоде в селах района сообщал в обком партии секретарь Теофипольского РК КП(б)У Березенко и просил оказать помощь. Рассматривавший по поручению первого секретаря Винницкого обкома партии В.И.Чернявского секретарь обкома И.М.Левензон докладывал: «...Чрезвычайно странно для меня то, что такой вопрос вообще выплыл. Я готов выслушать о Теофипольском районе что угодно, но только не заявление о голодании колхозников и просьбу о продовольственной помощи. Ничем иным, как политической близорукостью т. Березенко, приведшей его в состояние паники, нельзя объяснить его просьбы.

Заявление о голодании колхозников нужно отвергнуть, потому что:

1. ...Голодают лодыри, тунеядцы, немало энергии положившие для разложения колхозов, вырабатывавшие по 30-40 трудодней в год. Причем среди них есть даже и такие, у которых маленькие семьи.

2. Со всей решительностью заявляю, что голодающих таких «колхозников» очень мало и мало таких потому лишь, что сотни центнеров (пожалуй, больше, чем сотни) разбазарено колхозами для выдачи таким лодырям, рвачам, ворам.

...4. Только желанием замазать перед обкомом истинное положение вещей можно объяснить заявление т. Березенко о том, что голодание колхозников насчитывается в 20 колхозах»[331].

Как видим, в замалчивании голода повинны и некоторые работники среднего (областного) звена. Но положение было настолько катастрофическим, что первый секретарь Винницкого обкома КП(б)У В.И.Чернявский вынужден был обратиться к С.В.Косиору: «В последнее время увеличилось число смертей, и не прекращаются факты людоедства и трупоедства. В некоторых наиболее пораженных голодом селах ежедневно до 10 случаев смерти. В этих селах большое количество хат заколоченных, а в большинстве хат крестьяне лежат пластом и ни к какому труду по своему физическому состоянию не пригодны...

Прошу вопрос о продовольственном положении нашей области срочно решить в тех минимальных размерах, о которых я пишу»[332].

Чтобы представить положение голодных людей и в особенности детей весной 1933 г., приведем еще один документ, разысканный в архиве проф. И.Шульгой, — письмо ученика Сальницкой школы колхозной молодежи (Калиновского района Винницкой области) председателю сельсовета.

«Кузьма Петрович, — писал ученик 7-го класса. — Неделя как умер от голода отец. Мать лежит больная на печке и вся опухла. На мою долю выпало быть хозяином двора. Кроме меня осталось еще трое детей. Они опухли. Помогите чем можете. У нас сегодня на ужин не осталось и свеклы. Спасайте маму и детей. Мы вступим в колхоз. И я буду с мамой работать, чтобы обеспечить малых детей хлебом.

Не откажите, Кузьма Петрович. Неужели я семь лет учился, чтобы умереть голодной смертью?»[333].

Такая судьба постигла и тысячи других семей Винницкой области. Правда, позднее удалось убедить Сталина прекратить выкачку хлеба и оставить для области 9 тыс. пуд. хлеба на 121 тысячу голодающих (по килограмму на человека!), но это уже не спасло положение. Люди продолжали умирать.

В сводке Донецкого областного отдела ГПУ от 9 марта 1933 г. сообщалось, что по материалам райаппаратов ГПУ «в ряде районов области продовольственные затруднения принимают угрожающие формы и размеры». За период с 27 февраля по 9 марта по 21 району (из 43) зарегистрировано 1008 голодающих семей, в том числе в Верхнетепловском районе 291 семья (1335 человек), Новопсковском — 190 семей (570 человек), Старобельском — 53 семьи (140 человек) и т. д. В пищу употребляются суррогаты, а также падаль животных. Имелись случаи людоедства. Только в двух селах — Шапарском и Целуйково — умерло от голода 103 человека, более 500 человек было больных.

9 марта 1933 г. секретарь Донецкого обкома партии С.А.Саркисов обратился в ЦК КП(б)У с просьбой выделить продовольственную ссуду для области в размере 50 тыс. пудов[334]. Отпущено было, по словам Косиора, 40 тыс. пуд.

В первой половине 1933 г. смертность сельского населения составила 53 907 человек, т. е. в 5 раз больше, чем за тот же период 1934 г. (10484 чел.)[335].

Голодали и умирали от голода и болезней сотни тысяч крестьян — колхозников и единоличников — и во всех других областях Украины.

Очевидец голода на Украине писатель Иван Стаднюк писал об этом времени:

«Голод — холодящее душу мрачное слово. Те, кто никогда не переживал его, не могут представить какие страдания приносит голод. Нет ничего страшеннее для мужчины — главы семьи, — чем чувство собственной беспомощности. Нет ничего ужаснее для матери, чем вид ее истощенных, изможденных детей, за время голода разучившихся улыбаться.

Если бы это длилось неделю или месяц, а то длилось месяцами, когда семье нечего было ставить на стол. Все сараи были чисто выметены, в деревне не осталось ни одной курицы, даже семена для кормовой свеклы были съедены...

Первыми от голода умирали мужчины. Потом дети. И позже всех — женщины. Но прежде чем умереть, люди часто теряли рассудок, переставали быть человеческими существами».

Смертность сельского населения Украины в 1933 г. в 4 раза превысила рождаемость, а в первой половине 1934 г. — в 1,5 раза, так как продолжали сказываться последствия голода 1932-1933 гг. Даже по косвенным данным, в 1933 г. смертность от голода составила 2,9 млн человек, а поскольку люди умирали и в конце 1932 г., и в первой половине 1934 г., то общие потери на Украине от голода начала 1930-х годов следует считать примерно 3,5 млн человек, т. е. более 10% проживающего в то время населения.

Северный Кавказ

Другим важнейшим зерновым районом являлся Северный Кавказ. Он вместе с Украиной давал почти 50% товарного хлеба.

Осенью 1932 г. в крае, как и на Украине, начался голод. Из 75 районов 48 зерновых района зимой 1932/33 г. голодали. В числе их было 20 районов на Кубани, 14 — на Дону, 13 — в Ставрополье и один — в Адыгейской автономной области. Десятки тысяч крестьян голодающих районов отправлялись в поисках хлеба в другие районы страны. После принятия ЦК ВКП(б) и СНК СССР директивы о запрещении массового выезда крестьян от 22 января 1933 г., Северо-Кавказский крайком партии 25 января по предложению. Б.П.Шеболдаева запретил сельсоветам и другим сельским организациям выдачу разрешений на выезд за пределы края, а также внутри края — в национальные области. Была запрещена продажа билетов на железнодорожном и водном транспорте без удостоверений сельсоветов и командировочных удостоверений, кроме станций крупных городов, где установлен особый контроль за выдачей билетов. В дополнение к действующим на железных дорогах заслонам ГПУ и опергруппам, закрывающим выход за пределы края и внутри края, в национальные области, — увеличивалась численность заслонов и опергрупп для закрытия выходов на Украину, ЦЧО и Нижне-Волжский край. Взято было под контроль органами ГПУ и милиции и местного актива движение по грунтовым путям за пределы селений, граничащих с Украиной, ЦЧО, НВК и Закавказьем.

«Предупредить сельские партийные и советские организации, — говорилось в постановлении, — что всякое ослабление борьбы с бегством будет рассматриваться как прямое содействие срыву мероприятий партии и Советской власти на селе со всеми вытекающими отсюда последствиями»[336].

В приложении к постановлению крайкома ВКП(б) определялась дислокация оперативных заслонов и опергрупп по борьбе с бегством на выходах из края в северных районах, внутри края и на выходах из края в Закавказье.

23 февраля 1933 г. крайком партии в одном из документов вынужден был признать факты «прямого голодания» в «отдельных» станицах края, в это время был уже массовый голод — в январе 1933 г. умерло от голода 17693 человека, в феврале — 25 049 человек. В 1932 г. в эти месяцы количество умерших составляло соответственно 8673 и 8140 человек, т. е. в три раза меньше.

Крайком по степени тяжести голода разделил районы на три категории: «особо неблагополучные», «неблагополучные» и «прочие». К первым отнесены 13 районов (10 районов Кубани, 2 — Ставрополья и один — Адыгеи). К неблагополучным — 20 районов, в том числе 6 кубанских, 7 донских, 7 ставропольских. Остальные («прочие») распределялись так: кубанских — 4, донских — 7, ставропольских — 4[337].

В то время как крайком признавал «прямое голодание» в отдельных станицах, М.А.Шолохов писал И.В.Сталину: «Вешенский район (на Дону) идет к катастрофе. Скот в ужасном состоянии. Что будет весной — не могу представить даже при наличии своей писательской фантазии... Большое количество людей пухлых. Это в феврале, а что будет в апреле, мае»[338].

А в это время Сталин, выступая на Первом всесоюзном съезде колхозников-ударников (19 февраля 1933 г.), говорил, что «главные трудности уже пройдены, а те трудности, которые стоят перед вами, не стоят даже того, чтобы серьезно разговаривать о них... ваши нынешние трудности, товарищи колхозники, кажутся детской игрушкой»[339].

И это говорилось тогда, когда многие тысячи колхозников голодали и умирали от голода!

Что касается февральского письма Шолохова Сталину, то 8 марта 1933 г. Политбюро ЦК ВКП(б) командировало М.Ф.Шкирятова в Вешенский район «для обследования причин тех недопустимых перегибов по линии хлебозаготовок, которые были допущены местными работниками и представителями краевых органов»[340]. Однако перегибы продолжались, а голод обострялся.

Начальник политотдела Ейской МТС в одном из донесений сообщал: «Состояние людей в январе 1933 г. (в момент организации политотделов. — Авт.) было жутким. За январь-апрель по ряду колхозов умерло от 365 до 290 человек. Итого по четырем колхозам — свыше 1000 человек. В Ейукреплении был ряд случаев трупоедства и людоедства своих близких и родных. Трупы разворовывались с кладбища».

Другой начальник политотдела (Черноерковская МТС Славянского района) так характеризовал обстановку в станицах: «поголовное, полное опухание, ежедневные смерти до 150 человек в одной станице и больше»[341].

В зоне деятельности Пластуновской МТС весной 1933 г. умерло от голода 1300 человек; в станице Старонижнестеблиевской за три месяца умерло 873 человека; в зоне Должанской МТС в январе-мае 1933 г. — 435 человек; в селении Ново-Золотовское — 140 человек и т.д.[342].

Интересные данные о смерти населения в Северо-Кавказском крае привел проф. Е.Н.Осколков на международной научной конференции, посвященной 60-летию голода на Украине[343].

Анализ таблицы показывает, что смертность населения Северного Кавказа в первой половине 1933 г. была в пять раз выше, чем в тот же период 1932 г. И даже во второй половине 1933 г., когда голод в крае уже прекратился, а во второй половине 1932 г. голод набирал силу, даже тогда смертность в 1933 г. была в 2,3 раза выше, чем в тот же период 1932 г. Это говорит о том, что последствия голода осени 1932 г. — весны 1933 г. продолжали сказываться и позднее ввиду ослабления организма людей, переживших голод.

Разумеется, эти данные неполные и неточные, что признавал и Е.Н.Осколков. К сожалению, мы не располагаем прямыми сведениями о числе умерших от голода в 1932-1933 гг. на Северном Кавказе. Но и косвенные сведения позволяют сделать вывод о массовой гибели людей. Так, в докладной записке заместителя начальника сектора населения и здравоохранения ЦУНХУ Госплана СССР от 7 июня 1934 г. говорилось, что численность населения на Северном Кавказе по состоянию на 1 января 1933 г. уменьшилась на 1,2 млн человек. Тоже самое (уменьшение на 1,2 млн человек) относилось к Украине. Конечно, нельзя это уменьшение численности населения относить за счет только голода, начавшегося осенью 1932 г., но влияние его несомненно. Также следует учитывать, что пик голода 1932-1933 гг. приходился на зиму-весну 1933 г., когда больше всего и погибло людей.

По информации Секретно-политического отдела ОГПУ от 7 марта 1933 г., «в отдельных населенных пунктах СКК (Северо-Кавказского края. — Авт.) отмечается обострение продзатруднений» — в Курганинском, Армавирском, Ново-Александровском, Лабинском, Невинномысском, Моздокском, Ессентукском, Крымском, Анапском, Ейском, Старо-Минском, Кущевском, Каневском, Краснодарском, Павловском, Кореновском, Майкопском, Вешенском, Калмыцком, Константиновском и Тимашевском. По далеко не полным данным, в этих районах было учтено: опухших от голода 1742 человека, заболевших от голода — 898, умерших от голода— 740 человек, случаев людоедства и трупоедства — 10.

В голодавших населенных пунктах люди употребляли в пищу: мясо павших животных (в том числе сапных лошадей), кошек, собак, крыс и т. п.

В этой информсводке, посланной председателям ОГПУ В.Р.Менжинскому и его заместителям Г.Г.Ягоде, Г.Е.Прокофьеву и Я.С.Агранову, начальник СПО ОГПУ Г.А.Молчанов приводил ряд фактов голодания крестьян. Так, в Ейском районе (станица Ново-Щербиновская) колхозница Голояд, имевшая 500 трудодней, питалась древесными опилками, а единоличник Довженко с семьей в 6 человек питался собачьим мясом и крысами. Все умерли от голода. В станице Колнеболотской (Ново-Покровский район) только за две недели умерло 100 человек. В станице Ново-Щербиновской на кладбище обнаружено 30 трупов, выброшенных ночью и т. д., и т. д.[344].

В другом спецсообщении СПО ОГПУ по данным на 26 марта 1933 г. отмечались факты массовой гибели людей, употреблявших протравленное посевное зерно, а также другие не пригодные для пищи продукты. Умирали в большинстве своем мужчины и дети. «Вследствие значительной смертности (Кущевский район, станица Шкуринская. — Лет.) трупы населения выбрасываются на кладбище, во двор, сараи и пр., — говорилось в сводке. — На кладбище скопилось до 100 человеческих трупов, лежащих на поверхности земли. Часть трупов зарыта в землю на глубину до 1 аршина. Умирают в большинстве дети и мужчины. Значительно увеличилось количество опухших от голода, особенно в колхозах, среди них — примерные колхозники», бригадиры, активисты[345].

В политдонесении начальника политотдела Ново-Джерелиевской МТС СКК сообщалось (апрель): «Случаи опухания, смерти от голода все увеличиваются. Так, далеко по неполным сведениям, в сельсовете не регистрируют, а прямо возят на кладбище, не закапывая ставят гробы, а то и не вывозят из дома. За январь по ст. Н.-Джерелиевской умерло 18 колхозников, 10 единоличников, февраль — 24 и 10, март — 17 и 50. За один день, 31 марта, вывезено 48 трупов...»[346].

Начальник политотдела Водораздельской МТС в апреле 1933 г. докладывал в политсектор крайземуправления о том, что по Султановскому сельсовету в 4-х колхозах («Луч», «Заря», «Гарантия» и «Хлебороб Кавказа») 1337 человек опухших и больных от голода и 279 единоличников. Умерло в марте — начале апреля — 162 человека; в Кианкизском сельсовете — 144, в Казинском — 130 человек[347].

Весной 1933 г. М.А.Шолохов пишет очередное письмо Сталину о положении в Вешенском районе Северо-Кавказского края. В письме 4 апреля Шолохов сообщает, что не только в Вешенском, но и в других районах края «умирают от голода колхозники и единоличники, взрослые и дети пухнут и питаются всем, чем не положено человеку питаться, начиная с падали и кончая дубовой корой и всяческими болотными кореньями». В таком положении, по словам писателя, находится до 99% «трудящегося населения» района. Произошло это потому, что урожайность в 1932 г. была определена в полтора раза выше фактической и, исходя из этого, установлен план хлебозаготовок в 53 тыс. тонн, при валовом сборе в 56-57 тыс. Уполномоченный крайкома ВКП(б) Г.Ф.Овчинников дал установку: «Хлеб взять любой ценой! Дров наломать, но хлеб взять!»

И «дрова ломали». В Плешаковском колхозе Вешенского района уполномоченные по хлебозаготовкам широко практиковали «допрос с пристрастием»: колхозников ночью допрашивали с применением пыток, затем надевали на шею веревку и вели к проруби в Дону топить. В другом колхозе (Грачевском) подвешивали колхозниц за шею к потолку, допрашивая, потом, полузадушенных, их вели к реке, избивая по дороге ногами. Колхозников раздевали до белья и босого сажали в амбар при 20-градусном морозе; практиковались массовые избиения колхозников и единоличников. В Ващиевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы керосином, зажигали, а потом тушили, спрашивая: «Скажи, где яма? Опять подожгу!» и т. д., и т. д.

В поисках хлеба разваливали печи в домах, раскрывали крыши, выбрасывали семьи колхозников с детьми на улицу. «Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти, — писал Шолохов Сталину, — в хуторе Волоховском Лебяженского колхоза, ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли костры и клали на оттаявшую от огня землю. Сплошной детский крик стоял над проулками. Да разве же можно так издеваться над людьми?»

Уполномоченный крайкома по хлебозаготовкам в Вешенском и Верхне-Донском районах директор завода «Красный Аксай» В.И.Шарапов, «распекая» секретаря партячейки Малаховского колхоза, заявил: «Детишек ему жалко стало выкидывать на мороз! Расслюнявился! Кулацкая жалость одолела! Пусть как щенки пищат и дохнут, но саботаж мы сломим!».

«Это не отдельные случаи загиба, — писал Шолохов, — это узаконенный в районном масштабе «метод» проведения хлебозаготовок».

О размахе репрессий в Вешенском районе можно судить по приведенным в письме Шолохова таким данным: из 13 813 хозяйств района (52069 человек) во время хлебозаготовок было арестовано 3128 человек, осуждено нарсудами и тройками ОГПУ 2300 человек, из них 52 человека к расстрелу. Исключено из колхоза 1947 хозяйств, оштрафовано (конфисковано продовольствие и скот) 3350 хозяйств, выселено из домов 1090 семей. В результате осуществления репрессий из Вешенского района в 1932-1933 гг. изъято 2 млн 300 тыс. пудов зерна, т. е. практически почти весь валовый сбор 1932 г. Население района было обречено на голодную смерть — из 50 тыс. человек голодало 49 тыс.

«Если все описанное мною заслуживает внимания ЦК, — заканчивал письмо Шолохов, — пошлите в Вешенс-кий район доподлинных коммунистов, у которых хватило бы смелости, не взирая на лица, разоблачить всех, по чьей вине смертельно подорвано колхозное хозяйство района, которые по-настоящему бы расследовали и открыли не только всех тех, кто применял к колхозникам омерзительные «методы» пыток, избиений и надругательств, но и тех, кто вдохновлял на это...

Простите за многословность письма. Решил, что лучше написать Вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу «Поднятой целины».

Ст. Вешенская СКК

4 апреля 1933 г.

С приветом, М.Шолохов»[348].

Получив письмо М.А.Шолохова, 16 апреля 1933 г. И.В.Сталин ответил ему телеграммой: «Ваше письмо получил пятнадцатого. Спасибо за сообщение. Сделаю все, что потребуется. Сообщите о размерах необходимой помощи. Назовите цифру».

В тот же день Шолохов сообщает о размерах необходимой помощи:

«Потребность в продовольственной помощи для двух районов (Вешенского и Верхне-Донского), насчитывающих 92 000 населения, исчисляется минимально в 160 000 и для Верхне-Донского — 40 000. Это из расчета, что хлеба хватит до нови, т. е. на три месяца... пухлые и умирающие от голода есть и в Верхне-Донском районе, но все же там несравненно легче»[349].

Сталин дает указание Молотову:

«Вячеслав!

Думаю, что надо удовлетворить просьбу Шолохова целиком, т. е. дать дополнительно вешенцам 80 тыс. пудов и верхнедонцам 40 тысяч. Дело это приняло, как видно, «общенародную» огласку, и мы после всех допущенных там безобразий — можем только выиграть политически. Лишних 40-50 тыс. пудов для нас значения не имеют, а для населения этих двух районов — имеют теперь решающее значение.

Итак, давай сейчас же голосовать (скажи Чернову).

Кроме того, нужно послать туда кого-либо (скажем, т. Шкирятова), выяснить дело и привлечь к ответу Овчинникова и всех других, натворивших безобразия. Это можно сделать завтра».

22 апреля Сталин посылает в Вешенскую еще одну телеграмму:

«Ваше второе письмо только что получил.

Кроме отпущенных недавно сорока тысяч пудов ржи (фактически было отпущено 22 тыс. — Авт.) отпускаем дополнительно для вешенцев восемьдесят тысяч пудов, всего сто двадцать тысяч пудов. Верхне-Донскому району отпускаем сорок тысяч пудов.

Надо было прислать не письмом, а телеграммой. Получилась потеря времени».

А еще через две недели, 6 мая 1933 г., Сталин отвечает Шолохову:

«Дорогой тов. Шолохов!

Оба Ваши письма получены, как Вам известно. Помощь, какую требовали, оказана уже. Для разбора дела прибудет к Вам, в Вешенский район, т. Шкирятов, которому очень прошу Вас оказать помощь.

Это так. Но это не все, тов. Шолохов. Дело в том, что Ваши письма производят несколько однобокое впечатление. Об этом я хочу написать Вам несколько слов. Я поблагодарил Вас за письма, так как они вскрывают болячки нашей партийно-советской работы, вскрывают то, что иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докатываются до садизма.

Но это не значит, что я во всем согласен с вами. Вы видите одну сторону, видите неплохо. Чтобы не ошибиться в политике (Ваши письма — не беллетристика, а типичная политика), надо обозреть, надо уметь видеть и другую сторону. А другая сторона состоит в том, что уважаемые хлеборобы Вашего района (и не только Вашего района) проводили «итальянку», саботаж и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), — этот факт не меняет и того, что уважаемые хлеборобы вели «тихую войну» с Советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов.

Конечно, это обстоятельство ни в коей мере не может оправдать тех безобразий, которые были допущены, как уверяете Вы, нашими работниками. И виновные в этих безобразиях должны понести должные наказания. Но все же ясно, как божий день, что уважаемые хлеборобы не такие уж безобидные люди, как это может показаться издали.

Ну, всего хорошего и жму вашу руку.

Ваш Сталин»[350].

И это писалось в ответ на сообщение о том, что в районе есть «пухлые и умирающие», что люди «пожирали не только свежую падаль, но и пристреленных сапных лошадей, и собак, и кошек, и даже вываренную в салотопке, лишенную всякой питательности, падаль». Правда, по письму Шолохова были приняты некоторые меры. В Вешенский район был послан член президиума ЦКК ВКП(б) коллегии Наркомата РКП М.Ф.Шкирятов, который создал комиссию по рассмотрению жалоб и восстановлению в партии и колхозах всех необоснованно исключенных в период с ноября 1932 г. по апрель 1933 г.

23 мая 1933 г. Шкирятов докладывал Сталину: «Проверку я начал с выезда в сельсоветы и колхозы для опроса потерпевших... Вместе со мной выезжали т. Зимин (второй секретарь крайкома ВКП(б). — Л виг.), а также т. Шолохов, как хорошо знающий район, который помог мне в проведении этой работы. Мы побывали в 6 сельсоветах — Лебяженском, Меркуловском, Колундаевском, Варваринском, Грачевском, Боковском, а также в отдельных бригадах колхозов — Тарновском, Поповском, Ольшанском, Боковском...

Для подтверждения показаний потерпевших мною было опрошено 35 чел. В этом числе я опросил ряд участников перегибов — коммунистов (Пашинского, Ширикова, Чупруна, Чукарина, Плоткина, Мирошниченко, Баюкова, Ковтуна, Максаева)».

В записке говорилось также, что ОГПУ края продолжает создавать ложные дела на честных людей, применяются физическое насилие и длительные допросы; против Шолохова подбираются ложные материалы, распускаются провокационные слухи. Особо подчеркивалось в записке Шкирятова Сталину, что в ходе хлебозаготовок применялись «незаконные репрессии» как против «классово-чуждых элементов», так и к «преданным, активным и честным колхозникам».

В заключение Шкирятов писал, что результаты расследования перегибов в Вешенском районе полностью подтвердили правильность письма Шолохова. В проекте постановления ЦК ВКП(б) в п. 8 (не вошедшего в постановление) предлагалось: «Бывших руководителей агитколонны — т. Пашинского (чл. ВКП(б) с 1930 г., служащий) и т. Плоткииа (чл. ВКП(б) с 1926 г., рабочий) за незаконное выселение из домов и изъятие имущества, за дачу, неправильных указаний участникам агитколонны, что привело к издевательствам над отдельными колхозниками, и за непринятие мер борьбы с этими фактами, — исключить из рядов ВКП(б)»[351].

2 июля 1933 г. в ЦК ВКП(б) состоялось заседание, на котором кроме Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова присутствовали Шкирятов (докл.) и Шолохов (свидетель), а также Зимин, Овчинников, Плоткин, Пашинский (обвиняемые). Обсуждался проект постановления ЦК ВКП(б).

4 июля 1933 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление, в котором признавались «перегибы» в Вешенском районе, но признавались в такой форме, что фактически их оправдывали. «ЦК считает, — говорилось в постановлении, — что совершенно правильная и абсолютно необходимая политика нажима на саботирующих хлебозаготовки колхозников была искривлена и скомпрометирована в Вешеском районе благодаря отсутствию достаточного контроля со стороны крайкома». Виновники издевательств над крестьянами понесли мягкое наказание: крайкому указано на «недостаточный контроль над действиями своих представителей и уполномоченных»; второй секретарь крайкома Зимин освобожден от работы; инициатору перегибов Овчинникову объявлен строгий выговор, он был снят с работы с запретом на один год работать в деревне; районным работникам Плоткину и Пашинскому объявили строгие выговоры, «воспретив им работать в Вешенском районе».

Для характеристики действующих лиц в событиях в Вешенском районе приведем некоторые факты.

Второй секретарь Северо-Кавказского крайкома Н.Н.Зимин был направлен в распоряжение ЦК ВКП(б) и как член ЦКК ВКП(б) был делегатом XVII съезда партии (январь-февраль 1934 г.) и избран членом Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б)[352].

Г.Ф. Овчинников был делегатом XVI конференции ВКП(б) (апрель 1929 г.). В 1928-1930 г. был секретарем Вольского окружкома партии Нижне-Волжского края. После окончания курсов марксизма-ленинизма откомандирован в распоряжение Северо-Кавказского крайкома ВКП(б), где работал секретарем парткома завода «Сельмаш», а затем секретарем Ростовского горкома ВКП(б). Будучи «особоуполномоченным» крайкома по хлебозаготовкам в Вешенском районе, он заявил секретарю райкома партии: «Ты думаешь крайком не знает о перегибах? Знает, но молчит. Хлеб-то нужен? План-то надо выполнять?» И рассказал случай из своей практики: «В 1928 г. я был секретарем Вольского ОК ВКП(б) Нижне-Волжского края. Во время хлебозаготовок, когда применяли чрезвычайные мероприятия, мы не стеснялись в применении жесточайших репрессий и о перегибах не разговаривали! На XVI Всесоюзной партконференции во время перерыва стоим мы с т. Шеболдаевым, к нам подходит Крыленко и спрашивает у Шеболдаева: «Кто у тебя секретарем Вольского ОК? Наделал во время хлебозаготовок таких художеств, что придется его, как видно, судить?»

«А вот он, секретарь Вольского ОК», — отвечает Шеболдаев, указывая на меня.

«Ах, вот как! — говорит Крыленко. — В таком случае, товарищ, зайдите после конференции ко мне».

Я подумал, что быть неприятности, дал телеграмму в Вольск, чтобы подготовили реабилитационные материалы; но после конференции на совещании с секретарями крайкомов Молотов заявил: «Мы не дадим в обиду тех, кто обвиняется в перегибах. Вопрос стоял так: или взять даже поссорившись с крестьянином, или оставить голодными рабочего. Ясно, что мы предпочли первое». После этого Крыленко видел меня, но даже и словом не обмолвился о том, чтобы я к нему зашел».

Этот факт характеризовал не только инициатора и вдохновителя перегибов Овчинникова, но и Молотова, взявшего под защиту перегибщиков.

Что касается других виновников перегибов, то Политбюро ЦК ВКП(б) фактически реабилитировало их. Так, Пашинский, работавший руководителем совхоза «Красный колос» и проводивший вместе с «агитколонной» хлебозаготовки в Вешенском районе, местными органами был исключен из партии, арестован и выездной сессией нарсуда был приговорен к расстрелу. Однако Политбюро ограничилось вынесением ему строгого выговора. Решение суда в отношении Пашинского и членов его «агитколонны» было аннулировано.

Не поднималась рука у Сталина на исполнителей его воли. Зато не дрогнула она в отношении крестьян.

Написанный им драконовский закон от 7 августа 1932 г. беспощадно карал смертной казнью или с заменой при смягчающих обстоятельствах 10-летним заключением «за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества»[353].

Действительный смысл этого ужасного закона (утверждавшего беззаконие!) был современникам вполне ясен: «за каждый срезанный колосок человека расстреливать». Так его оценила «группа Смирнова-Толмачева-Эйсмонта», члены которой — старые большевики — были исключены из партии и впоследствии репрессированы. Они считали, что «неуспех хлебозаготовок в Северо-Кавказском крае и на Украине объясняется старыми ошибками по сельскому хозяйству в проведении коллективизации», а А.П.Смирнов прямо заявлял: «Сволочи, подлецы, мерзавцы, до чего страну довели, черт знает, до чего докатились, до чего и царское правительство не докатывалось»[354].

Резко отрицательно отнеслись к закону от 7 августа 1932 г. крестьяне. В сводке ОГПУ признавалось, что большинство крестьян-единоличников прямо заявляли, что этот декрет «в первую очередь направлен на создание голода и загон единоличников в колхозы». Не лучше относились к нему и колхозники: «Этот декрет направлен против всех колхозников», «колхознику теперь один выход — или погибнуть с голоду или быть расстрелянным», «от пули легче умереть, чем от голода» и т.п. (Северо-Кавказский край).

Применение постановления от 7 августа 1932 г. сразу же приняло массовый характер. На Северном Кавказе за два месяца (август-сентябрь) в связи с хищениями хлеба было возбуждено 1884 следственных дел, по которым привлечено 3359 человек, среди них 450 колхозников, 821 бедняка, 1272 середняка, 521 зажиточный. К 25 сентября 1932 г. было осуждено 1525 человек — 63 к расстрелу, 1008 человек — к 10 годам лишения свободы, до 10 лет — 353, к принудительным работам — 61 и к условной мере наказания — 40 человек[355].

Всего по РСФСР менее, чем за год (август 1932 г. — июнь 1933 г.) был осужден 207831 человек, в том числе: к расстрелу — 9163 человека, к 10 годам лишения свободы — 152 908 человек и менее 10 лет лишения свободы — 46 760 человек[356].

Заметим, что по мере нарастания голода репрессии усиливались. Так, по закону от 7 августа 1932 г. в августе-декабре 1932 г. был осужден 76 961 человек, т. е. в среднем 15 392 человека в месяц, в январе-апреле 1933 г. — 20 313, а в мае-июне — 24810 человек. Это и понятно, голод заставлял людей идти на «преступления», чтобы не умереть от голода. На Северном Кавказе ст. 162 Уголовного кодекса РСФСР (мелкие хищения) почти не применялась. Поданным о 26 563 осужденных, эта статья применена только в отношении 4,4% осужденных. Но репрессии применялись не только по закону от 7 августа, но и за так называемый саботаж сева и хлебозаготовок, «контрреволюционные» выступления и т.п.

По данным Е.Н.Осколкова, в конце 1932 г.— начале 1933 г. в крае было арестовано и брошено в тюрьмы около 100 тыс. человек, в том числе 26 тыс. выслано на Север[357].

От голода в Северо-Кавказском крае погибло около одного миллиона человек.

Поволжье, Центрально-Черноземная область, Урал, Сибирь

Голод 1932-1933 гг. в Поволжье в отличие от голода 1921-1922 гг. был вызван не столько климатическими условиями (засухой), сколько антикрестьянской заготовительной и налоговой политикой советского руководства. Ходатайства местных органов власти о снижении планов хлебозаготовок центральным руководством отклонялись. Голод в ряде районо Нижнего и Среднего Поволжья сопутствовал коллективизации, особенно в 1931-1932 гг. Так, если в 1928 г. из урожая зерновых на Нижней Волге было изъято 26%, а на Средней Волге 22%, то в 1931 г. соответственно 44,3% и 34,4% (по другим данным 40,3% и 32,3%). Поэтому уже весной 1932 г. в ряде районов Нижнего Поволжья начался голод. Крестьяне с. Каменка Самойловского района весной 1932 г. писали в ЦИК СССР: «В настоящем ходатайствуем перед ЦИКом о спасении Каменского колхоза им. Блюхера, а именно: колхоз не имеет семенного материала ни одного килограмма, как то: овса, пшеницы, проса, кукурузы. Что касается питания колхозников, то тоже не имеется ни зерна; питание колхозников заключается в следующем: корнеплодами, т. е. картофелем и свеклой, и таковое питание не у каждого, и некоторые даже питаются от голода падалью лошадей и свиней, несмотря на то, что от какой боли животное погибло. Несколько раз было предупреждение колхозникам, чтобы падаль не ели, но они отвечали: «Все равно нам помирать от голода, а употреблять падаль будем, хотя бы и заразная скотина: или же нас расстреливайте, нам жизнь не нужна...». На каждом заседании просим правление ходатайствовать о питании, хотя бы по 100 гр. на едока в день...».

Заявление подписало 62 человека[358].

По данным обследования В.В.Кондрашина, масштабы голода 1932-1933 гг. в деревнях Нижнего Поволжья были велики. Такие населенные пункты, как Ивлевка Аткарского района, село Старые Гривки Турковского района, колхоз им. Свердлова Федоровского кантона Автономной республики немцев Поволжья (АССРНП) почти полностью обезлюдели[359]. Например, в семье жителя с. Монастырское Калининского района Саратовской области в 1933 г. от голода умерло 8 человек. Такая же участь постигла и семью крестьянки П.И.Губановой (с. Камантай Вольского района) и т. д.

Голод в Нижне-Волжском крае начался в 1932 г., поэтому секретарь крайкома ВКП(б) В.В.Птуха в декабре 1932 г. просил Политбюро увеличить план хлебоснабжения на январь 1933 г. на 1,9 тыс. тонн, но его ходатайство было 27 декабря отклонено. Было решено отпустить краю 1 тыс. тонн хлеба авансом «в счет отчислений на местные нужды от закупки хлеба, которая будет производиться после выполнения полностью годового плана хлебозаготовок по Нижне-Волжскому краю»[360].

В отчете политотдела Самойловской МТС в Политуправление НКЗ СССР сообщалось о тяжелом продовольственном положении и голоде в колхозах района деятельности МТС. В Еловатском колхозе «Завет Ильича» крайне тяжелое положение с продовольствием сложилось с февраля 1933 г.: «...ряд честных и добросовестных колхозников не выходили и не выходят на работу только потому, что истощены и с отеками на теле (пухлые ноги, лицо, живот, запор и т.д.), потому, что от систематического недоедания превратились в инвалидов... Я много обследовал ряд колхозных хозяйств, — сообщал начальник политотдела, — и пришел к такому заключению, что в Еловатке голод охватил большинство хозяйств и угрожает вымиранием колхозников. За последние 10 дней в Еловатке умерло 45 человек, в том числе 36 колхозников... Были случаи, когда трупы не убирались по нескольку дней ввиду беспомощного положения остальных членов семьи умершего... Обнаружены факты погребения колхозников на своих усадьбах без гробов. Имел место случай, когда двое голодавших пошли в поле на охоту за сусликами и оттуда не вернулись — умерли у суслиных нор».

Такое же положение было и в колхозах, обслуживаемых Благовещенской МТС. «Необходимо принять энергичные меры по оказанию продовольственной помощи колхозникам и единоличникам», — считал начальник политотдела МТС Д.Михайленко[361].

В районе деятельности Шентальской МТС за январь-апрель 1933 г. опухло от голода 1532 человека, умерло от голода 259 человек. В Тамалинском районе на почве голода с января по 25 марта 1933 г. опухло 1028 человек (624 колхозника), умерло 725 человек, в том числе 520 колхозников. На одном из участков Тамалинской МТС за это же время из 2543 человек населения опухло 195 человек и умерло 253 человека. Умирали не только дети и старики, но и колхозники от 20 до 40 лет, поскольку они получаемый в качестве общественного питания хлеб отдавали своим детям[362].

Еолодали колхозники сел Козловка, Суляевка и Пылково Лопатинской МТС, так как употребляли в пищу различные травы, грибы (мухоморы), в результате чего «значительное число умерло». Всего за первое полугодие 1933 г. население уменьшилось на 800 человек, включая детей и стариков. В селе Козловка зарегистрирован случай людоедства. После смерти мужа от голода семья в 6 человек осталась без средств существования. Через несколько дней после смерти мужа умер и 11-месячный ребенок, которого решили употребить в пищу. На допросе мать призналась в людоедстве. «Я вынуждена была пойти на это преступления в силу совершенного отсутствия средств существования хлебом»[363].

В селе Семеновка (Мокроусовская МТС) зимой 1933 г. умерло более 250 человек «зарегистрированных и очень много людей без регистрации». В районе деятельности Квасниковской МТС в.январе-мае 1933 г. умерло 355 человек[364].

В колхозе «Весткамф» (Автономная республика немцев Поволжья) с января по 20 мая 1933 г. умерло от голода 110 человек, в том числе 95 колхозников, выработавших от 200 до 500 и больше трудодней.

Бригада писателей во главе с Борисом Пильняком, побывавшая весной 1933 г. в автономной республике, в письме Сталину сообщала о голоде, в результате которого население уменьшилось на 25%.

Председатель Комитета заготовок при СТО М.А.Чернов отрицал это, приводя следующие данные: за 1932 г. убыль населения в Немреспублике уменьшилась на 29 152 человека и за 9 месяцев 1933 г. еще на 29 656 человек. Итого — 58 808 человек, т. е. на 10%. При этом он умолчал, что это была избыточная смертность и приходилась она на сельскую местность. В городах, например, в Энгельсе, население за это время выросло на 17 тыс. человек.

Вместе с тем, Чернов признал факт, что «ГПУ действительно указало ЗАГСу на необходимость при регистрации смертей выкинуть примечание «умер от голода». В условиях особой засоренности чуждыми элементами статаппарата, последние стремились каждую смерть отнести к смерти от голода для сгущения красок». И далее он писал, что «имели место употребления в пищу сусликов и суррогатов, но это является характерно не только для Немреспублики, но и для ряда левобережных районов края»[365].

Это, конечно, верно. Начальник Болыне-Озерской МТС Балтайского района в одном из своих донесений писал: «около 90-95% колхозников питаются суррогатом. Значительно возросла смертность взрослого населения и детей. В настоящее время (весна 1933 г. — Лете.) имеем ежедневную смертность как взрослого населения, так и детей на почве голода. В Новольцево умерших в землю не зарывают... В одном из колхозов, Паникском, зарегистрирован случай людоедства, съедена восемнадцатилетняя девушка»[366].

Австралийский ученый С.Уиткрофт на основании изучения материалов Центрального статистического управления СССР (РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 20. Д. 41) пришел к выводу о том, что если в селах Нижнего Поволжья в первой половине 1932 г. рождаемость превышала в 1,9 раза смертность, то во второй половине года (июль-декабрь) число родившихся и умерших (на 1000 человек) сравнялось, а в 1933 г. смертность превысила в 2,4 раза рождаемость. Эта тенденция продолжалась, как следствие голода 1933 г., и в первой половине 1934 г. — уровень смертности в 1,3 раза превышал уровень рождаемости. И только во второй половине 1934 г. (июль-декабрь) рождаемость в 1,8 раза превысила смертность[367].

Писатель Михаил Алексеев, сам переживший голод в Поволжье, писал: «В 1933 г. был страшный голод. Вымирали целые семьи, дома разваливались, улицы деревни пустели».

По примерным подсчетам В.Кондрашина, в 1932— 1933 гг. в Поволжье умерло от голода от 200 до 300 тыс. человек, а всего демографические потери (с учетом неродившихся и проч.) составили около одного миллиона человек.

Тысячи голодающих крестьян, как и на Украине и Северном Кавказе, отправлялись в поисках куста хлеба в другие районы страны. Тогда Политбюро ЦК ВКП(б) 16 февраля 1933 г. приняло постановление — распространить и на Нижнюю Волгу директиву ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 22 января 1933 г. о запрещении самовольного выезда из пределов своей области, задержке их и принудительном возврате их на старые места жительства[368].

К 13 февраля, по сведениям ОГПУ, в Нижне-Волжском крае было задержано около 11 тыс. человек, почти 10 тыс. из них возвращены обратно (90%)[369]. К сожалению, нельзя установить, сколько было задержано на железных дорогах крестьян Нижней Волги, так как в справке ОГПУ указывалось только общее число (Свыше 65 тыс. человек) задержанных транспортными сотрудниками ОГПУ.

В Центрально-Черноземной области голод 1932-1933 гг. охватил в основном южные районы: Валуйский, Уразовский, Вейделевский, Волоконовский, Ровеньский, Россошанский, Никитовский, Буденновский, Алексеевский, Богучарский и др. Уже летом 1932 г. ощущались «продовольственные затруднения», которые к зиме 1932/33 г. переросли в голод. Особенно острые формы голод принял к весне 1933 г. В одной из спецсводок СПО ОГПУ отмечалось, что в колхозе «Профинтерн» (с. Борки) 13 семей колхозников начали опухать от голода, из них 10 человек активистов-колхозников, имеющих от 220 до 300 трудодней. В с. Борисовке того же района имелось до 100 семей, опухших от голода. В Михайловском сельсовете умерло от голода 30 человек, в Октябрьском — 25, Никольском — 20 человек. Некоторые «целиком вымершие семьи лежали замерзшими в своих хатах по несколько дней». Местные врачи случаи смерти от голода скрывали, выдавая фиктивные справки: «Мы не пишем справки о голодной смерти из-за боязни того, что нас, врачей, могут обвинить в каком-нибудь вредительстве», — заявил врач больницы Михайловского района. В колхозе им. РККА Валуйского района было учтено до 30 опуханий от голода и несколько случаев голодной смерти.

В связи с голодом колхозники открыто выражали свое недовольство: «Работаешь в колхозе как вол, а за работу ничего не получаешь, все из колхоза идет государству, а поэтому на черта нужен такой колхоз, когда работаешь и не знаешь на кого. Советская власть сделала из колхозов барщину» (Коротоякский район). «Хлеб в этом году весь отобрали и нас оставили голодными, и на следующий год так будет, а поэтому сеять не нужно» (колхоз «Красная нива», Ново-Оскольский район)[370].

Зам. ПП ОГПУ ЦЧО Бачинский в записке по прямому проводу 15 марта 1933 г. сообщал в СПО ОГПУ, что на 10 марта план засыпки семян выполнен по пшенице на 73,7%, овса — на 74,2%, бобовых — на 59,3%. Особенно отстают: Вейделевский, Михайловский, Ровеньский и др. районы. Крестьяне Золотухинского района говорили: «Коммунисты грабят крестьян до последней крошки. Люди умирают от голода...». В некоторых районах в связи с этим колхозники выходят из колхозов и уезжают в Сибирь — из Вязноватского сельсовета Нижнедевицкого района выехало более 300 хозяйств. В области арестовано более 2500 человек «кулацко-контрреволюционного элемента»[371].

Всего в ЦЧО, по нашим подсчетам, умерло от голода и сопровождающих его болезней около 200 тыс. человек.

На Урале начало «продовольственных затруднений» относится к декабрю 1931 г., когда в 20 колхозах 10 районов обнаружилось отсутствие продовольствия. В январе 1932 г. «продзатруднениями» было охвачено 146 колхозов 18 районов области, в феврале — 202 колхоза в 22 районах. В пищу употреблялись суррогаты, трупы павших животных, растения и т.п., в результате чего наступало опухание колхозников и даже смерть. В 5 районах отмечалось массовое нищенство колхозников.

Падеж и убой скота приняли широкие масштабы. По 42 районам области пало 15 450 лошадей. Кроме того, только в 9 районах области в колхозных товарных фермах в январе-феврале 1932 г. пало 13 700 голов скота. В 40 районах «состояние тягловой силы из-за отсутствия фуража неудовлетворительное», — отмечалось в спецсправке СПО ОГПУ (апрель 1932 г.).

В связи с таким положением начался выход крестьян их колхозов около 30 тыс. хозяйств. В трех районах 8 колхозов отказались от землепользования, а 25 земельных обществ 10 районов — от посевных планов ввиду отсутствия семян.

В январе-марте 1932 г. в Уральской области произошло 73 массовых выступления крестьян[372].

Крестьяне обращались за помощью в различные инстанции, в том числе и к красноармейцам. Так, командиру отделения 80-го кавполка Шорохову, колхозники из дому в письме прислали образец муки (суррогат), которой питаются в колхозе.

Изъятие хлеба и скота по заготовкам, падеж рабочего и продуктивного скота ввиду недостатка кормов и неудовлетворительного содержания его в колхозах — все это привело к голоду в Челябинском, Усть-Уйском, Троицком, Камышловском, Багарякском, Бродокалмакском, Ярковском, Бердюжском, Ольховском, Сухоложском, Шадринском и др. районах Уральской области.

В Троицком районе, в колхозе им. Сталина, трупы павшего от сапа скота, залитые карболовым раствором, колхозники растаскивали со скотомогильника и употребляли в пищу. В колхозе «Культура» голодающие ели кошек и собак. Трупы павших животных употребляли в Камыш-ловком, Усть-Уйбинском и др. районах.

В ряде районов Уральской области в результате голода отмечались заболевания желудка, опухание и смерти. В колхозе «Красная Армия» Багарякского района на почве голода 22 колхозника оказались в больнице. В колхозе «Крестьянин» Бродокалмакского района от недоедания заболело 34 человека и т. д. Всего в январе-феврале на Урале заболело сыпным и брюшным тифом и другими болезнями, связанными с голодом, 8452 человека[373].

«На почве продзатруднений, — говорилось в спец-справке ОГПУ, — среди части колхозников отмечались резкие отрицательные настроения: «Я четыре года работал в колхозе и ничего не заработал, имею сейчас 10 фунтов муки и больше ничего. Как жить дальше?.. Разве мы нужны правительству, почему они не обращают внимания на наше тяжелое положение?» Или: «Советская власть нас заморила... Наверное Советская власть к тому стремится...».

С января 1932 г. в Западно-Сибирском крае в 50 районах ощущались продовольственные затруднения, причем в 40 в острой форме, а в феврале — в 75, из них в 56 в острой форме. Продзатруднения в 200 случаях сопровождались «попытками и угрозами разбить амбары, срывом замков и взломом амбаров». В феврале 1932 г. было забито 781 голова крупного рогатого скота, 5870 овец, 471 телят и 96 лошадей. Кроме того, пало около 400 голов свиней. В январе-марте 1932 г. из колхозов вышло почти 21 тысяча хозяйств[374].

В связи с тяжелым продовольственным положением в апреле 1932 г. для Западной Сибири была отпущена продссуда в размере 24 тыс. тонн зерна (16 тыс. тонн пшеницы и 8 тыс. тонн проса). В сводке ОГПУ от 4 августа указывалось, что от голода только за две недели июня в Усть-Пристанском районе умерло 194 человека и опухло 254 человека. Умирали от голода в колхозах Троицкого, Покровского, Бысто-Истокского районов. В Павловском, Поспелихинском, Чановском районах люди употребляли в пищу мясо павших животных, сусликов[375].

Тысячи колхозников выходили из колхозов: «В колхоз мы пошли, чтобы лучше жить, но теперь видим, что дело скверное... сидим без хлеба»[376].

Голодала и Башкирия. Об этом свидетельствует докладная записка секретаря Башкирского обкома ВКП(б) А.Р.Исанчурина Сталину (14 мая 1933 г.). В ней он приводит кричащие документы о голоде в районах автономной республики. Вот некоторые из них.

Из Дуван-Мечетлинского района за подписями уполномоченного обкома, секретаря райкома партии и председателя райисполкома:

«Положение со снабжением в колхозах катастрофическое. На почве голода массовое опухание семей нетрудоспособных, на производстве имеются случаи смерти даже на борозде. Ресурсы исчерпаны... Помогите продовольствием, фуражом. Повторяем, положение безвыходное».

Из Стерлитамакского района секретарь райкома и председатель райисполкома телеграфировали: «Районе продовольственное положение дошло крайних пределов. 9-10 мая колхозах Зирганского сельсовета почве голода умерло 9 чел., 92 семьи накануне этого... район катастрофическом положении, выхода на месте нет. Просим смягчения положения срочно оказать продовольственную помощь 300 т нового урожая под обязательство. [В случае] неполучения срочной продовольственной помощи район окажется перед непоправимыми последствиями.»

О таком же положении в Аргашском и Кунашакском районах сообщал председатель областной контрольной комиссии ВКП(б): «Огромная масса крестьян-единоличников, членов семей колхозников не имеют никаких ресурсов. Питание добывают в поле путем собирания прошлогодних колосьев, откапыванием мышиных гнезд и изъятием из них зерна, откапыванием прошлогодней картошки». В Асановском сельсовете на почве голода умерло 42 человека. В Белебеевском и Карагушевском районах едят сусликов...

Секретарь обкома в заключение писал: «Исходя из этого, вторично ставим перед ЦК ВКП(б) вопрос о продовольственной помощи и просим ЦК помочь нам закончить сев»[377].

Голодали не только зерновые районы, но и потребляющие (ДВК, Восточная Сибирь, Северный край и др.).

Казахстан

Страшный голод поразил Казахстан, который был результатом не только и, может быть, не столько изъятия хлеба по заготовкам, сколько мясозаготовок 1931-1932 гг. Несмотря на то, что за время коллективизации поголовье скота — основного продукта питания казахов — сократилось во много раз, план скотозаготовок 1931/32 г. составил 255 500 тонн, т. е. в 1,5 раз больше, чем Украине, в 2,5 раз больше чем Северному Кавказу и Западно-Сибирскому краю, не говоря уже о Киргизии, Башкирии, Восточной Сибири (вместе с Бурятией) и др. регионам.

Как отмечал в своей записке Т.Р.Рыскулов Сталину, от 6 октября 1932 г. в результате перегибов в коллективизации как оседлых, так и полукочевых и кочевых казахских хозяйств поголовье скота в автономной республике с 1928 г. по февраль 1932 г. сократилось с 40 млн до 5,4 млн голов, т. е. на 86,5%. «Это сокращение связано было, — писал Рыскулов, — наряду со злостным убоем скота баями, с перегибами и в том числе с перегибами по коллективизации», а также с преувеличенными планами заготовок скота и хлеба. В результате чего у казахов не оставалось ни скота, ни хлеба. Хозяйственное и политическое значение развития животноводства в Казахстане станет еще более очевидным, если учесть, что 75% населения республики занималось животноводством. Поэтому 8-10-кратное уменьшение скота неизбежно приводило к голоду.

В телеграммах и донесениях, поступавших в партийные и советские органы, в феврале 1932 г. сообщалось: «Голодовкой охвачены все аулы района. Распались три аула возле Балхаша. В остальных шести административных аулах было 4417 хозяйств, осталось 2260, из которых голодающих 63 процента. Остальное население остронуждающееся. Голодовка началась в первых числах декабря 1931 г. Всего умерло, по неточным данным, не менее 600 человек. Голодающие питаются падалью коней, отбросами бойни...».

В спецсправке СПО ОГПУ (апрель 1932 г.) сообщалось, что с октября 1931 г., особенно в северных районах,

стали возникать продовольственные затруднения, которые «за последнее время стали носить острый характер и захватывать новые районы». В ноябре-декабре 1931 г. таких районов было 7-10, а в январе — 20 и в феврале — 33, в том числе 10 нуждались в срочной помощи. «По далеко не полным данным, в 32 районах острым голодом охвачено 232 пункта. Во всех пунктах, по совершенно не полным данным, с декабря 1931 г. по 10 марта 1932 г. зарегистрировано 1219 голодных смертей и до 4304 случаев опухания от голода. Большинство умерших и голодающих — колхозники»[378]. В Каратальском и Павлодарском районах отмечались многочисленные факты вымирания целых семейств колхозников. В колхозе «Еркенжол» умерло 10 семейств, в ауле № 7 — 7 и т. д. В Цюрупинском районе голодало 15 колхозов, в Акбулакском — 10, в Чингирлаурском — 10 колхозов, в Чимкенгтском — 102 семьи колхозников.

В июле 1932 г. бюро Казахского крайкома ВКП(б) приняло постановление о массовом голоде в автономной республике. В постановлении признавалось наличие крайне острого продовольственного положения в значительной части Казахстана (массовые случаи голодной смерти, острого голода), распространение эпидемических заболеваний, детской беспризорности. Крайком предлагал всем обкомам и райкомам партии всю продовольственную помощь «использовать по прямому назначению и безо всякого замедления».

Отмечалось также, что в результате голода «имеет место распространение эпидемии сыпного тифа в Восточно-Казахской, Карагандинской и Актюбинской обл., черной оспы в Актюбинской обл. и авитаминоза в Алма-Атинской обл., что грозит к осени превратиться в массовое заболевание города и деревни».

Отмечая огромный рост беспризорности детей — с 7 тыс. на 1 января 1932 г. до 35 тыс. на 1 июня 1932 г.,— крайком обязывал органы Наркомздрава, Наркомпроса и общественные организации разработать конкретные меры по борьбе с беспризорностью и внести их в СНК Каз-АССР[379].

Органы ОГГТУ также отмечали наиболее неблагополучное положение в Казахстане в связи с голодом. На 1 июля 1932 г. голод охватил 74 района. В этих районах с начала года было зарегистрировано 8276 случаев голодной смерти и 12969 опуханий. В связи с голодом наблюдались массовые откочевки как в другие районы СССР, так и за границу. С декабря 1931 г. по март 1932 г. количество хозяйств уменьшилось на 237 600, а число колхозов уменьшилось на 1500 (110 тыс. хозяйств). На почве голода за полгода (1932) произошло свыше 120 массовых выступлений[380].

Из Казахстана поступали телеграммы о начавшемся весной 1932 г. массовом голоде. «Голодовкой охвачены все аулы района, — читаем в телеграмме из Уштобе. — В остальных шести административных аулах было 4417 хозяйств, осталось 2260, из которых голодающих 63 процента. Остальное население остронуждающееся. ...Всего умерло, по неточным данным, не менее 600 человек. Голодающие питаются падалью коней, отбросами бойни».

В сводке ПП ОГПУ по Казахстану от 4 августа 1932 г. сообщалось, что в Атбасарском районе на почве голода «наблюдаются массовые случаи опухания и смерти». С 1 апреля по 25 июля зарегистрировано 111 случаев смерти.

Голодом охвачено «около 100 тыс. хозяйств казахов кочевых районов, находящихся еще на местах. Среди казахского населения наблюдаются массовые заболевания и смертность», — отмечалось в записке Совнаркома Казахстана.

В августе 1932 г. председатель СНК Казахской АССР У.Д.Исаев писал И.В.Сталину, что в 10-12 районах Центрального Казахстана значительная часть населения голодает; весной 1932 г. умерло не менее 10-15 тыс. человек. Общее количество хозяйств края по сравнению с 1931 г. сократилось на 25%[381].

17 сентября 1932 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О сельском хозяйстве и, в частности, животноводстве Казахстана»[382]. ЦК признавал правильной линию крайкома на оседание кочевого и полукочевого казахского населения (проведено оседание 200 тыс. хозяйств, внедряется земледелие). Ставилась задача организации «поселкового расселения с европейского вида постройками». Постройки должны проводиться «самим населением из местных материалов при государственной помощи, в виде деревянных деталей, стекла и гвоздей».

В районах животноводства (кочевых и полукочевых) предусматривалось наделение колхозов пахотной землей. В качестве продовольственной помощи и семенной ссуды для сева предусматривался отпуск 2 млн пуд. зерна. В течение двух лет кочевые и полукочевые районы освобождались от централизованных скотозаготовок и хлебозаготовок.

В докладной записке Я.А.Яковлеву начальника управления организации труда Наркомзема Н.А.Татаева, побывавшего в это время в Восточно-Казахстанской и Карагандинской областях, сообщалось, что постановления ЦК ВКП(б) от 26 марта 1932 г. (о принудительном обобществлении скота) и от 17 сентября не выполняются, весь скот вплоть до курей принудительно обобществлен и гибнет. «Такое положение для Казахстана тем более ненормально, — писал Татаев, — что к перекочевке из Казахстана переходит не только казахское кочевое и полукочевое население, но и давно оседлое украинское и русское население... более легко снимается с мест и уходит, бросая земледелие»[383].

О положении в Казахстане писал в уже упоминавшейся докладной записке Сталину заместитель председателя СНК РСФСР. Т.Р. Рыскулов. Он сообщал о массовом сокращении скота в годы коллективизации. Это явилось следствием насильственной коллективизации и принудительного обобществления скота. «Половина казахских хозяйств кочует вне своих районов, значительное количество хозяйств осталось в соседних краях, из которых большинство живет под открытым небом и неустроенны, в ряде пунктов голод. Голодные казахи массами скопляются возле промышленных пунктов (Караганда, Балхашстрой, Карасакай и др.) и не могут пристроиться... Распространилось нищенство, особенно детей, немало случаев убийств и грабежей на почве голода»[384].

Т.Р.Рыскулов предлагал: 1) Возвратить часть обобществленного скота колхозникам (казахам и не казахам), а в кочевых и полукочевых районах распустить существующие колхозы, возвратив колхозникам весь продуктивный скот. 2) Установить, начиная с 1933 г., в течение трех лет покупку в сопредельных восточных странах (Западный Китай и др.) ежегодно по 1 млн голов овец для раздачи казахскому населению в целях восстановления овцеводческой базы; дать к весне 1933 г. из совхозной системы 200 тыс. голов овец на условиях возврата населения государству по истечении двух лет (1,2 млн голов)[385]. Эти предложения были отвергнуты. (В 1937-1938 гг. это ему припомнили, и он был приговорен к высшей мере наказания).

Между тем, голод набирал силу. По состоянию на 10 октября 1932 г., по далеко не полным данным, на почве голода умерло 14549 человек. Особенно поражены голодом были Тургайский, Батбаккаринский, Карсакнайский и Кувский районы. Казахи питались кореньями растений, сусликами, мышами. «Помещения РИКов набиты голодающими, которые тут же и умирали».

В Тургайском районе до 5 октября 1932 г. умерло от голода 4452 человека. В районе 77 тыс. человек «совершенно не имели продовольствия». Во многих районах число нуждающихся в неотложной продовольственной помощи доходило до 95%. В Абралинском районе, например, в хлебе нуждалось 95% населения, в Кувском — 85%, Баян-Аульском — 60%. Остро нуждались в продовольственной помощи также Челкарский, Табынский, Атбасарский, Акмолинский, Жана-Аткирский и другие районы.

В Восточно-Казахстанской и Карагандинской областях продовольствия хватит только до ноября-декабря 1932 г., но уже в октябре имелись опухшие и умершие от голода[386].

В одном из донесений политсектора МТС Наркомзема Казахстана в Политуправление МТС Наркомзема СССР сообщалось, что массовые откочевки, высокая смертность населения, отсутствие хлеба для населения и фуража для скота характерны для зимы-весны 1933 г.: «Колхозники уходили в горы, пески, шли собирать коренья и семена дикорастущих трав. Оставшиеся колхозники не могли работать из-за сильного истощения и болезней»[387].

9 марта 1933 г. Т.Р.Рыскулов писал в ЦК ВКП(б): «По данным местных органов, в Тургайском и Батбаккаринском районах вымерло 20-30 проц. населения и большая часть остального населения откочевала. В Челкарском районе в ряде аулов вымерло 30-35 проц. населения»[388].

Голодали не только в аулах, но и в деревнях, кишлаках, поселках и городах Казахстана. В Актюбинске, например, от истощения и болезней весной и летом 1932 г. умерли: в мае — 175 человек, в июне — 320, в августе — 450. И это в городе, который в то время насчитывал не более 15-20 тыс. человек. На шахтах Караганды в 1932 г. уменьшилось число рабочих почти на 4 тыс. Один из шахтеров Караганды В.Д.Зацепин (награжденный Орденом Ленина и Трудового Красного Знамени) вспоминал то время: «Жили в яме-землянке, в холоде и голоде, эпидемия тифа выкашивала людей. Целыми семьями умирали. А трупы штабелями складывали и снегом до весны присыпали, потому как сил не было у людей долбать мерзлую землю».

Потери населения в 1930-1933 гг. были велики. Уменьшилось не только казахское население, но умирали от голода и представители других национальностей. Так, численность уйгуров в Казахстане уменьшилась в два раза, дунган — на 25%, узбеков — на 20,5%, украинцев — на 3,4%. По данным Госплана Казахской АССР по 38 районам из 70, население республики сократилось в 1930 г. на 121,2 тыс. человек, в 1931 г. — на 1079 тыс., а в 1932 — на 292 тыс. Итого 1487,2 тыс. человек. А в целом за 1930-1933 гг. дефицит сельского населения составил 2498,5 тыс. человек, или 58,5% всего крестьянского населения.

В 1930 г. в республике проживало 3,9 млн казахов, а в 1933 г. — 2,1 млн, т. е. на 1,8 млн человек меньше. Примерно на 700 тыс. человек уменьшилось население других национальностей, проживающих в Казахстане. Общее сокращение сельского населения Казахстана в 1930-1933 гг. составило около 2,5 млн человек. Разумеется, не всю убыль населения следует относить за счет гибели от голода. Но несомненно, что голод вынудил людей покидать родные края в поисках лучшей жизни. По данным СНК КазАССР, «300 с лишним тысяч хозяйств» откочевало из пределов республики в другие регионы СССР (Сибирь, Урал, Поволжье, Алтай и др.), а также за рубеж (Монголию, Китай, Афганистан, Иран). Многие там погибали.

Несомненно одно: ломка векового уклада населения Казахстана, политика насильственного оседания кочевых хозяйств, принудительное обобществление скота— все это привело к страшной трагедии, гибели миллионов людей, и прежде всего казахов, в 1930-1933 гг.