Голос из хора: Стихи, поэмы

В конце июля жары похлебка в московском котле.

Плавкий битум плывет под ногами, испаряются кроны.

Золоченые статуи каменных баб разомлели в тепле.

Улицы изливаются под уклоны.

О, этот лета леток! Пытка зрачка!

О, эти поиски сплывших дорожек и стежек.

Варево адово, не прикусив язычка,

Пробовать, с горла сдирая остатки застежек.

Золотом застит сусальным мир и миры,

Лавром и хреном шибает и перцем восточным,

Зной воплощен в привидения местной игры,

В морок мирской, в это марево яви проточной.

Ввергнув в июль, мне уже даже ты не судья.

Здесь и созвездие, верно, не ковш, а половник.

Где она, Господи, где она, чаша сия?!

Только моленье о капле во стольной жаровне.

Что мне все двери твои и пороги твои,

Все телефоны, в молчанку игравшие пылко,

Страстные лепеты, спрятанные в бутылку,

Подовых радостей или слоеных слои?..

Вот и июль доварили.

И кухня в пару.

И в чайхане караванщики сыты и пьяны.

А что верблюды ни ну, и ни но, и ни тпру, —

Так не особо погонщики сытые рьяны.

Как тут жару расхлебать из котла на великих холмах?

Вижу мираж, точно дервиш в пустыне безумный.

По миражу и брожу по бродящему хмелю впотьмах —

Сжалилось небо и ночь уронило бесшумно.

Может, имеется где-то и озеро Чад?

Может, и вправду реален весь мир понаслышке?

Так тут бродильни, прядильни, давильни, чадильни чадят —

Аж говорильня примолкла и медлит на вышке.

Мне в темноте тот котел остывающий — космос подул! —

Как-то виднее.

И снедь, прикорнув, задремала.

И переулок особо похож на аул,

А и домин городьба, что гряда перевала.

Бусы мои в этом тигле спеклись — беззащитно стекло! —

Окна слепые блестят мусковитной слюдою.

В пекле столичном, видать, и меня припекло.

И по следам заплескало наваром и пеной настоя.