Голос мертвых

Глава 5 Гарри Киф, бывший некроскоп

Гарри проснулся с ощущением того, что что-то происходит или вот-вот должно произойти. Он полулежал в просторной кровати, прислонившись головой к стенке и до этой минуты дремал. Толстая книга в черной обложке выпала из ослабевших рук. Это была “Книга о вампирах”, так называемое “научно обоснованное изложение реальных фактов”, посвященное обзору всех злодеяний вампиров с древнейших времен до наших дней. Для некроскопа это было не более чем чтиво, поскольку большинство “абсолютно достоверных фактов” представляли собой всего лишь преувеличенно драматизированный вымысел, сплетни и сказки. Никто во всем мире — возможно, за одним лишь исключением — не знал о вампиризме, о его истоках и истории существования больше, чем Гарри Киф. Единственное исключение составлял его сын, тоже Гарри Киф, но Гарри-младший был не в счет, ибо в этом мире его не было, он пребывал... неизвестно где...

Гарри снился все тот же старый тревожный сон, в котором смешались события последних пятнадцати лет, люди, которых он любил, и то, что происходило с ним в настоящем, — все смешалось в странный эротический калейдоскоп. Он вспоминал о своей любви к Хелен, о первом своем реальном (как физическом, так и психологическом) сексуальном опыте, о Бренде — первой своей настоящей любви и о женитьбе на ней. Несмотря на странность и сумбурность, сны эти были приятными, сладкими, очень знакомыми и пробуждали в душе его бурю эмоций. Но снилась ему и леди Карен, ее дом в царстве вампиров. Судя по всему, именно этот страшный сон и заставил его проснуться.

Где-то среди этих снов присутствовала и Сандра — его нынешняя и, как он надеялся, отныне долгая любовь. Сны о ней были очень похожи на явь, виделись ясно и отчетливо — возможно, причиной тому служила их близость к его теперешней жизни. Сны то жалили его, словно ядовитые стрелы, то сковывали ледяным ужасом.

Ему снилось, что он занимается любовью с теми женщинами, которых он знал раньше, или с той, которая была рядом с ним теперь. А иногда, что он занимается любовью с леди Карен, которую, к счастью, он не знал никогда — во всяком случае с этой стороны.

Сандра... с ней они занимались любовью несколько раз... хотя нет — много раз, однако удовлетворения от этого не получали. Это всегда происходило в ее доме в Эдинбурге при тусклом свете лампы под зеленым абажуром, стоявшей возле кровати. Гарри при этом не испытывал ни удовольствия, ни удовлетворения, а что касается Сандры... кто знает, какие чувства обуревали ее... Гарри, во всяком случае, казалось, что она искренне и всей душой любит его.

Он никогда не позволял себе выразить свою неудовлетворенность. И не потому даже, что не хотел причинить ей боль, скорее потому, что таким образом он мог выдать себя, сделать явной собственную ущербность. Да, именно ущербность, хотя в сравнении с другими мужчинами — а Гарри был не столь наивен, чтобы воображать, будто он единственный в жизни Сандры, — он, вероятно, казался Сандре едва ли не суперменом. В этом-то и состоял парадокс.

Он мог заниматься с ней любовью целый час, а иногда даже дольше, прежде чем достигал своего пика. Но суперменом он не был, во всяком случае в этом смысле. Все дело в том, что в постели он был будто бы не с ней. Он приходил к ней, мысленно будучи рядом с какой-либо другой женщиной. Например, с подружкой своего приятеля, иногда со случайной знакомой, таинственной женщиной в маске, даже рядом с подругой детства — маленькой Хелен или своей женой Брендой. Чертовски тяжело признаваться в этом даже самому себе, когда речь идет о женщине, которую, как тебе кажется, ты любишь и которая, несомненно, любит тебя!

Но именно эта его ущербность казалась Сандре очень привлекательной. Действительно, Гарри должен считать себя просто счастливчиком — об этом говорили ему все. Может быть, виной всему тускло-зеленое освещение ее комнаты? Гарри никогда не любил зеленый цвет. Глаза у нее тоже были зеленоватые, точнее — зеленовато-голубые.

Вот почему в снах о Сандре все было по-другому. В них он занимался с ней любовью, и это было восхитительно. Он был совсем близок к оргазму, когда внезапно проснулся... точнее — его разбудило ощущение того, что что-то должно произойти.

Он проснулся в собственной постели в своем загородном доме возле Боннирига, неподалеку от Эдинбурга, все еще держа в руках книгу... может быть, она и послужила причиной его странных снов? Вамфири!.. В этом не было ничего удивительного — вот уже в течение нескольких лет они присутствовали в его снах, оказывали на них влияние...

За окнами уже занимался рассвет. Сквозь узкие щелочки между шторами проникали слабые, зеленовато-серые лучи света, окрашивая воздух комнаты в тусклые цвета подводного мира.

Полуоткинувшись на подушки, Гарри постепенно приходил в себя, возвращаясь к реальности, и вдруг почувствовал, что в голове его зашумело, в ушах возник звон. Волосы его буквально встали дыбом. По-прежнему стоял и его член — видимо, все еще под воздействием сна. Гарри лежал обнаженный, напряженный до предела.

Он напряженно вслушивался в окружающие звуки: булькание в системе отопления, регулируемой таймером, нестройное щебетание первых проснувшихся поутру птиц, звуки пробуждающейся ото сна природы и занимающегося рассвета.

Гарри редко когда спал более двух часов подряд, а потому рассвет был для него любимым временем суток. Так приятно сознавать, что ночь прошла, что ничего не произошло и настает новый день. Но на этот раз он чувствовал, что происходит нечто необычное, и внимательно вглядывался в тускло-зеленого цвета пространство, не сводя глаз с распахнутой двери в спальню. Затуманенному сном взору все виделось неясно, очертания предметов расплывались. Во всей комнате не было ни одного четко обрисованного предмета. Напряжение все возрастало, еще больше усиливаясь из-за невозможности ясно видеть окружающее.

Каждый, кто когда-либо просыпался утром после обильных возлияний, поймет, что чувствовал в эти минуты Гарри. Ты не понимаешь толком, где находишься, не знаешь точно, где должен находиться и в то же время опасаешься, что не окажешься там, где необходимо. Но даже если ты знаешь, где находишься, ты все же до конца не уверен, что ты именно там, и даже в том, что ты — это ты, а не кто-то другой. Это одно из проявлений синдрома, известного под названием “никогда больше”!

Однако Гарри не был пьян — во всяком случае, он не помнил, чтобы пил.

Подобные пробуждения неизменно сопровождались у Гарри еще одним ощущением, всегда пугавшим его, — своего рода параличом. Он не мог даже шевельнуться. Он понимал, что это явление всего лишь сопровождает переход от сна к бодрствованию, но тем не менее ощущение было кошмарным. Он с трудом заставлял двигаться свои конечности, начиная с какой-нибудь одной руки или ноги. И вот сейчас он оказался парализованным — жили и двигались только глаза. Он изо всех сил вглядывался в темноту, царившую за открытой дверью спальни.

Что-то происходило... Это что-то заставило его проснуться... Именно оно лишило его возможности получить удовлетворение, извергнувшись в Сандру, и, наконец, испытать долгожданное удовольствие. Что-то происходило в доме...

Именно поэтому в ушах у него звенело, волосы на затылке шевелились и он испытывал чрезвычайную слабость. В воздухе стоял странный запах. В темноте за дверью ощущалось какое-то движение... Именно ощущалось, ибо он ничего не слышал. Кто-то приблизился к двери, замер за ней в непроглядной тьме...

— Кто здесь? — хотел было окликнуть Гарри, но — голос и язык ему не повиновались. Он сумел издать лишь тихий нечленораздельный звук. Из темноты возникла какая-то неясная тень. В зеленоватом неясном свете он увидел пупок, нижнюю часть живота, темные густые завитки волос на лобке, изгиб нежных женских бедер и верхнюю часть ног, ту, которая, как правило, не бывает прикрыта чулками. Она (правда, кто она, до сих пор не было известно) стояла прямо за дверью, и плоть ее мягко поблескивала в неясном свете. Он увидел, что она переступила с одной невидимой ноги на другую, бедра ее при этом колыхнулись. Над мягким, нежным животом, скрытые темнотой, должно быть, были груди, большие, как спелые плоды. У Сандры грудь была большой и мягкой.

Конечно же, это была Сандра!

Голос по-прежнему отказывался повиноваться Гарри, но он теперь мог пошевелить пальцами левой руки. Сандра, несомненно, видит его и то, какое влияние она на него оказывает. Похоже, его сон вот-вот превратится в реальность. Кровь вновь вскипела и запульсировала в его венах. Мысленно он сам себе стал задавать вопросы и сам же отвечал на них:

"Зачем она пришла?

Конечно же, чтобы заняться сексом!

Как она попала в дом?

Должно быть, он дал ей ключ. Но он не помнил, когда сделал это.

Почему она не подходит ближе, не показывается ему полностью?

Потому что сначала она хочет убедиться в том, что он в достаточной степени возбужден. Возможно даже, что она не собиралась будить его, пока не окажется рядом с ним в постели.

Почему она так долго не давала ему понять, что может быть сексуально активной? Она, конечно, и прежде иногда проявляла инициативу, но никогда до такой степени.

Возможно потому, что она чувствовала его неуверенность, опасалась, что он не до конца откровенен с ней, а может быть, она даже догадывалась о его неудовлетворенности в отношениях с ней.

Что ж, может статься, она права..."

От напряжения правый глаз Гарри задергался, у него потекли слезы. Все дело в слабой освещенности. Гарри заставил пошевелиться левую руку, протянул ее и потянул за веревку, с помощью которой закрывались шторы. Он хотел, чтобы в комнату проникало еще меньше слабого зеленовато-серого света. Комната погрузилась почти в полную темноту — на вельветово-черном фоне виднелись лишь тонкие зеленые полоски. Именно этого она и ждала.

На ней, похоже, были надеты чулки и тенниска, закатанная так, что пупок оставался открытым. Это было очень сексуально: полускрытые темнотой пересеченные зелеными штрихами бедра, пупок, живот медленно приближались к нему, все движения были волнующе томными. Дойдя до кровати, она встала на нее на колени, разведя в стороны бедра. Среди темных завитков лобковых волос виднелась еще более темная щель. Она не издала при этом ни звука и оказалась на удивление легкой. Когда она подползала к нему, кровать даже не прогнулась. Гарри никак не мог понять, как ей все это удается.

Она стала опускаться, а черная щель все увеличивалась, расширялась... он выгнул спину, напрягся во встречном движении. Но почему он не ощущает давления ее коленей на свои бедра? Почему она кажется совершенно невесомой?

И вдруг по телу его поползли мурашки. Возбуждение и страсть мгновенно покинули его... Интуитивно ли, инстинктивно ли, но каким-то образом он вдруг понял, что это вовсе не Сандра. Но самое страшное — он не мог даже предположить, кто бы это мог быть!

Левой рукой он на ощупь нашел шнурок выключателя и дернул его...

Комнату озарил слепящий свет.

В ту же секунду окруженная завитками волос щель раскрылась подобно какому-то механизму. Широко раскрылись челюсти с отвратительно розовыми деснами и острыми, как иглы, белоснежными, блестящими от обилия слюны зубами... А потом... они словно клещи сомкнулись на его плоти, злобно стиснули ее, причиняя ему невыносимую, мучительную боль!

Гарри закричал, рванулся назад в постели и забился головой о спинку кровати. Руки помимо его воли взметнулись вверх, пытаясь нанести удар по лицу, вцепиться в горло, зашарили в воздухе в поисках объекта для удара, но... ровным счетом ничего не обнаружили...

Выше пупка ничего не было! И ниже бедер — тоже! Она... оно... было не более чем нижней частью туловища, лишенным тела влагалищем с отвратительными зубами, жевавшими его плоть! Горячая алая кровь, пульсируя, текла ручьем, в то время как чудовище пировало над его гениталиями, превращая их в кровавое месиво. И тут... то, что он ранее принял за пупок, раскрылось и Гарри увидел малиново-красный глаз, неотрывно глядящий прямо на него!..

— Это все, Гарри? — доктор Дэвид Беттли, сотрудник отдела экстрасенсорики, рано отошедший от дел из-за слабого сердца, смотрел на своего гостя из-под сведенных густых бровей.

— А разве этого недостаточно? — живо отозвался гость. — Клянусь Богом, мне этого вполне хватило! У меня свет в глазах померк, я едва не лишился жизни Да, именно так! Вы же знаете, я не хвастун, но даже мне пришлось очень нелегко. Дело в том, что этот проклятый сон был так... так похож на явь... Нам всем время от времени снятся кошмары, но этот!.. — Он покачал головой и невольно содрогнулся.

— Да, я вижу, что он оказал на вас крайне отрицательное воздействие, — сочувственно произнес Беттли — Но когда я спросил, все ли это, я вовсе не хотел показать, что не принимаю всерьез происшедшее. Я просто хотел узнать, не было ли еще чего-нибудь.

— Нет, — Гарри отрицательно покачал головой, — именно в этот момент я действительно проснулся. Но если вы имеете в виду мою реакцию... Да, было еще кое-что. Знаете, я чувствовал ужасную слабость. Уверен, что находился в шоке. Я был физически болен, подавлен. У меня даже расстроился желудок, и мне не стыдно признаться в этом, поскольку до туалета я все же добежать успел. Не хочу показаться грубым, но этот сон в прямом смысле вывернул меня наизнанку, вплоть до дерьма.

Он замолчал, откинулся на спинку стула, и все его оживление куда-то исчезло. Беттли подумал, что выглядит он очень усталым.

Однако спустя некоторое время Гарри снова выпрямился и продолжил:

— Потом... я включил свет во всем доме и с ножом для разделки мяса в руках прочесал его. Я искал это существо повсюду. Долго... час или два... пока не наступил день. И все это время я трясся как осиновый лист. Дрожь прошла лишь после того, как я убедился в том, что это действительно был сон. — Он вдруг рассмеялся, но даже сейчас в смехе его ощущалось пережитое недавно потрясение. — Господи! Я едва не вызвал полицию! Вы можете себе представить? Вы-то ведь психиатр, а они? Разве они поверили бы моему рассказу? Наверное, мне следовало прийти к вам на пару дней раньше.

Доктор Беттли сложил пальцы домиком и внимательно посмотрел в глаза гостю. Гарри Кифу было года сорок три-сорок четыре — во всяком случае, его телу, но выглядел он лет на пять моложе. Беттли к тому же было известно, что разум его моложе еще на пять лет Иметь дело с таким человеком, как Гарри Киф, даже просто смотреть на него, было очень сложно, поскольку Беттли знал это лицо и это тело раньше — в то время, когда они принадлежали Алеку Кайлу.

Доктор тряхнул головой, несколько раз моргнул и отвел глаза, избегая встречаться с Гарри взглядом. Иногда в глазах некроскопа можно было увидеть слишком многое, они открывали его душу.

А что касается всего остального...

Когда-то тело Гарри было довольно упитанным, даже несколько полноватым, однако при его росте это не бросалось в глаза. При том что работа Алека Кайла в отделе экстрасенсорики в основном была сидячей, вес для него не имел значения. Однако для Гарри имел, и весьма большое. После событий в особняке в Бронницах он привел тело в форму, довел его почти до совершенства. Во всяком случае, сделал все возможное, учитывая его возраст. Вот почему теперь его тело выглядело лет на тридцать семь-тридцать восемь. Но было бы еще лучше, если бы оно выглядело на тридцать два года, — именно таков был возраст заключенного в нем разума. Да, весьма и весьма необычно все это... Доктор снова тряхнул головой и часто заморгал.

— Итак, что вы обо всем этом думаете? — спросил Киф. — Это может быть связано с моей проблемой?

— С вашей проблемой? — повторил Беттли. — О да, я уверен, что это так. Уверен, что это имеет отношение именно к вашей проблеме, разве только вы рассказали мне не все...

Гарри удивленно приподнял бровь.

— О ваших чувствах по отношению к Сандре. Вы упоминали о двойственности ваших эмоций, о недостатке желания, даже о снижении потенции. Возможно вы, сами того не желая, перекладываете вину на нее, мысленно, в глубине души считая ее ответственной за то, что вы больше не... — он замолчал.

— Не некроскоп? — подсказал ему Гарри.

— Возможно, — Беттли пожал плечами. — Однако... с другой стороны, вы, как будто, испытываете столь же двойственное чувство и относительно своей потери. Должен вам сказать, что иногда мне кажется, что вы рады, что это ушло, рады, что больше не можете беседовать с... с...

— С мертвецами, — мрачно закончил за него Гарри. — Да, пожалуй, частично вы правы. Иногда так приятно ощущать себя нормальным, обыкновенным. Будем откровенны: большинство людей считали меня уродом, даже чудовищем. Вот почему я еще раз повторяю: отчасти вы правы. Но в то же время и не правы.

Он вновь откинулся на спинку стула, закрыл глаза и провел рукой по лбу.

Беттли опять изучающе смотрел на него.

В рыжевато-каштановых, вьющихся от природы волосах Гарри появились седые пряди. Их было уже довольно много, и они выделялись так четко и красиво, что казалось, будто их выкрасили по заранее задуманной схеме. Пройдет еще немного времени — и седина станет преобладающим цветом. Уже сейчас она придавала его внешности солидность, делала его похожим на ученого. Но какими странными, эзотерическими были его интересы, предмет его изучения. И все же Гарри не производил впечатления человека, занимающегося черной магией. Кто он? Колдун, живущий в двадцатом веке? Некромант? Нет, он именно некроскоп, тот, кто беседует с мертвыми, точнее делал это раньше.

Безусловно, он обладал и иными талантами. Беттли вновь внимательно вгляделся в этого усталого человека, утомленно потирающего рукой лоб. В каких местах побывал этот человек! Какими методами он пользовался, чтобы попасть туда и вернуться обратно. Кому еще приходило в голову использовать малоизученную математическую концепцию в качестве... космического пространства или машины времени?

Открыв глаза, Гарри поймал на себе взгляд Беттли, но ничего не сказал, а лишь сам внимательно посмотрел на него в ответ. Он пришел сюда именно за тем, чтобы его разглядывали и изучали. А Беттли был прекрасным, знающим специалистом своего дела. Это знали, и об этом говорили все. Он обладал множеством замечательных качеств. Должен был обладать — в противном случае его никогда не приняли бы на работу в отдел экстрасенсорики. Гарри очень интересовало, работает ли он на организацию и до сих пор. Не потому, что это имело для него большое значение, ибо с Беттли было легко разговаривать. Просто Гарри ненавидел всякого рода условия и недомолвки.

Доктор продолжал смотреть прямо в глаза Гарри. В них, как и всегда, отражалась его душа, самые ее глубины, но на этот раз они как бы пытались защититься, и одновременно чувствовалось, что Гарри нуждается в тесном контакте, в откровенной беседе. Какими необычными были эти медово-карие глаза! Большие, излучающие ум и в то же время — это было в них самое странное — совершенно невинные! Беттли знал, что Гарри не по своей воле стал тем, кем он был, и не по своей воле делал то, что вынужден был делать. Беттли заставил себя вернуться к интересующей его в данный момент проблеме.

— Итак, отчасти я ошибаюсь, — начал он. — Вы хотите вновь возвратить себе утерянный дар, хотите снова стать уродом — это ваши слова, Гарри. Но что вы станете делать со своим талантом, Гарри, если обретете его во второй раз? Каким образом вы им воспользуетесь?

Гарри слабо улыбнулся. Зубы его, хотя и не очень ровные, желтоватые, были крепкими, а рот, обычно чувственный, мягко очерченный, мог сжиматься, придавая лицу выражение твердости, а иногда даже жестокости. Точнее, даже не жестокости, а упорства и решимости.

— Вы знаете, — заговорил он, — я практически не знал свою мать. Она умерла, когда я был еще совсем маленьким. Но я сумел ближе узнать ее... позже... И теперь мне ее очень не хватает. Для мальчика не может быть друга лучше, чем его мамочка. Вы меня понимаете? К тому же... ведь у меня там, в том мире, много друзей...

— В подземном мире?

— Да. Черт побери, мы вели-таки интересные и полезные беседы!

Беттли содрогнулся, но быстро справился со своими эмоциями.

— Вы скучаете без них? Вам недостает этих бесед?

— У них свои проблемы, им хочется высказать свою точку зрения, выразить взгляды, узнать, что делается в мире сейчас, что происходит в царстве живых. Некоторых весьма беспокоит судьба тех, кого они вынуждены были оставить. И у меня была возможность успокоить, утешить их. Но большинство просто страдают от одиночества. И только! Я понимал, каково им, сочувствовал. Одиночество — страшная вещь. Они нуждались во мне, я был им нужен, значил для них очень много. И мне кажется, мне недостает именно этой их нужды во мне.

— Однако все это ни в коей мере не позволяет нам найти объяснение вашего сна, — пробормотал доктор. — Скорее всего, причиной всему страх. И другого объяснения просто не существует. Вы утратили друзей, лишились своего дара, — именно того, что делало вас непохожим на других. А теперь вы боитесь, что потеряете и свое мужское начало.

— Не понимаю, — Гарри прищурился и внимательно посмотрел на Беттли.

— Но это же совершенно очевидно! Бестелесное существо женского пола, мертвое существо с наклонностями вампира, уничтожает вашу главную сущность, именно ту, которая и делает вас мужчиной. Она — это Страх, ваш страх, и только. Но все не так просто. Ее вампиризм является отголоском вашего прошлого. Вам не нравится быть обыкновенным человеком, и чем больше это продолжается, чем дольше вы вынуждены мириться с этим фактом, тем в большей степени вас охватывает страх. Все это тесно связано с вашим прошлым, Гарри, со всем тем, что вы утратили, а теперь опасаетесь лишиться чего-либо еще. Вы потеряли свою мать, будучи еще ребенком, потеряли жену и сына, которые теперь находятся вне пределов вашей досягаемости, лишились множества друзей и даже собственного тела. И, наконец, вы утратили свой дар. Нет больше пространства Мёбиуса, нет долгих бесед с мертвыми — вы уже не некроскоп...

— То, что вы сказали о вампирах, заставило меня вспомнить кое о чем. — Гарри нахмурился. — Точнее даже о нескольких вещах. — Он снова потер лоб.

— Продолжайте, — нетерпеливо обратился к нему Беттли.

— Я должен начать издалека, — продолжил Гарри. — Вернуться к тому времени, когда я был ребенком и учился в школе для мальчиков в Хардене. Уже тогда я был некроскопом, но не могу сказать, что в те годы мне это доставляло удовольствие. Обычно я при этом чувствовал себя больным, испытывал головокружение. То есть я хочу сказать, что все возникало вполне естественным путем, но я понимал, что это ненормально. Я понимал, что это нечто сверхъестественное. Но еще раньше у меня были... видения, если можно их так назвать.

Беттли обладал повышенной восприимчивостью, и сейчас он в какой-то степени испытывал те же ощущения, что и Гарри, отчего короткие волосы у него на затылке встали дыбом. Все это показалось ему очень важным. Он покосился на кнопку, вделанную в стол с его стороны, — она светилась красным светом, следовательно, запись продолжалась.

— Какого рода были эти видения? — спросил он, стараясь скрыть свое возбуждение.

— Когда мой отчим убил мою мать, я был совсем маленьким ребенком, — начал Гарри. — Я не присутствовал при этом, но даже если бы все произошло при мне, я был слишком мал, чтобы понять и осознать, что именно случилось. И, конечно же, не смог бы сохранить это в памяти. У меня не было возможности реконструировать ситуацию, основываясь на каких-либо случайно услышанных разговорах, ибо версия Шукшина о несчастном случае была всеми признана вполне правдоподобной. Никому и в голову не приходило обвинить его в убийстве... кроме меня. Мне часто снился один и тот же кошмар: он держал ее подо льдом, пока она не задохнулась и ее не унесло течением. Я видел кольцо у него на пальце — кошачий глаз в массивной золотой оправе. Когда он ее топил, кольцо соскользнуло и опустилось на дно реки. И вот, через пятнадцать лет я точно знал, в каком именно месте следует его искать, Я вернулся и нырнул в реку.

У Беттли по спине побежали мурашки.

— Но вы были некроскопом — Некроскипом! — а потому, конечно же, смогли получить эту информацию от своей погибшей матери.

— Нет, — покачал головой Гарри, — потому что этот сон я видел задолго до того, как получил возможность впервые осознанно побеседовать с мертвыми. И в этом сне я “вспомнил” то, что никак не мог помнить.

Уже тогда я обладал даром, который не мог еще оценить и о котором даже не подозревал. Вы знаете, что моя мать была медиумом, как и, в свою очередь, ее мать, моя бабушка? Возможно, их талант передался по наследству и мне. Однако, по мере того как креп и развивался мой главный дар — как некроскопа, — способности медиума отошли на второй план, я их утратил.

— И вы полагаете, что все это имеет отношение к вашему последнему сну? Какая здесь связь?

Гарри снова слегка пожал плечами, но в этом жесте уже не было прежней безысходности.

— Вам ведь известно, что у внезапно ослепшего человека возникает и развивается шестое чувство? А те, кто обижен природой от рождения... каким образом им удается компенсировать свою ущербность?

— Ну да, конечно, — ответил доктор. — Некоторые величайшие музыканты мира были слепы или глухи. Но что... — Он вдруг щелкнул пальцами. — Теперь понимаю! Вы считаете, что утрата вашего главного таланта привела к тому, что этот... Этот атрофировавшийся дар стал развиваться вновь? Я правильно вас понял?

— Возможно... — кивнул головой Гарри, — возможно... Вот только видения мои связаны теперь не с прошлым, а с будущим. Моим будущим. Но очень смутно, туманно... они приняли форму ночных кошмаров.

Теперь уже нахмурился Беттли.

— Вы думаете, что становитесь предсказателем? Но какое отношение ко всему этому имеют вампиры, Гарри?

— Это все мой сон. Нечто такое, о чем я забыл или не хотел вспоминать, до тех пор пока вы не заставили меня это сделать. Но теперь я помню все очень отчетливо. Я вижу перед собой совершенно четкую картину...

— Продолжайте!

— Возможно, это не столь уж важно, — Гарри снова пожал плечами, словно в попытке защититься от чего-то.

— И все-таки будет лучше, если мы выясним все до конца, не так ли? — тихо произнес Беттли, побуждая Гарри высказаться и в то же время избегая открыто давить на него.

— Вероятно... — неожиданно Гарри словно прорвало, и он заговорил быстро, торопливо. — Я видел красные нити. Красные нити жизни вампиров!

— В вашем сне? — Беттли вздрогнул, и мурашки пробежали по его спине и рукам. — В какой именно момент вашего сна?

— Я видел их в зеленых полосках света, проникавшего сквозь не до конца задернутые шторы, — ответил Гарри. — Эти полоски были на ее животе и бедрах как раз перед тем, как она набросилась на меня. Они были зеленоватые, цвета морской воды, но как только потекла кровь, они стали красными. Алые нити, уходящие от ее тела в туманное прошлое и в будущее. Извивающиеся красные нити среди голубых нитей жизни человечества. Вампиры!

Доктор молча ожидал продолжения и вдруг почувствовал исходящее от Гарри ощущение ужаса и оцепенения, приковавшего его к страшным воспоминаниям. Эти ощущения потоком хлынули в кабинет, заполнили его, став почти что осязаемыми Неожиданно Гарри резко тряхнул головой, и поток прекратился Потом он вскочил и нетвердой походкой направился к двери — Гарри, куда вы? — окликнул его Беттли — Я напрасно отнимаю у вас время, — уже у самой двери обернулся Гарри. — Как, впрочем, и всегда Давайте посмотрим правде в глаза. Вы, скорее всего, правы в том, что я испугался собственной тени. Я сам себя жалею, ибо теперь уже не представляю собой ничего особенного. Вероятно, меня больно ранит то, что я знаю, что именно могло бы ожидать меня там, но, видимо, не ждет. Какая во всем этом польза? Что будет — то будет, мы знаем, что неизбежное свершится И давно прошли те времена, когда я способен был повлиять на события, изменить что-либо. Беттли отрицательно покачал головой.

— Нет, Гарри, мы не зря провели время, поскольку сумели выяснить кое-что. И мне кажется, что нам удалось узнать очень и очень много.

— В любом случае — спасибо, — кивнув головой, отозвался Гарри, и дверь за ним закрылась.

Доктор встал и подошел к окну. Вскоре он увидел Гарри, который вышел из здания и пошел по Принцесс-стрит, одной из центральных улиц Эдинбурга. Чтобы хоть как-то защититься от дождя и порывов ветра, он поднял воротник пальто, спрятал подбородок и ссутулился. Подойдя к краю тротуара, он остановил такси. Минуту спустя автомобиль умчал его прочь.

Беттли вернулся к столу и со вздохом сел. Теперь он почувствовал слабость. Постепенно дух Кифа улетучился, его почти физически осязаемое психологическое присутствие стало исчезать. После того как все унеслось, психолог перемотал пленку на диктофоне и набрал специальный номер отдела экстрасенсорики. Дождавшись сигнала, он положил трубку на специальный рычаг на диктофоне, спрятанном под столом, нажал кнопку, и его разговор с Гарри начал записываться в архиве штаба отдела экстрасенсорики в Лондоне...

Вместе со всеми другими его беседами.

По пути в Боннириг, сидя на заднем сиденье в такси, Гарри расслабился, закрыл глаза и, откинув голову на спинку сиденья, попытался вспомнить хотя бы некоторые эпизоды сна, мучившего его в последние три-четыре года. Сна о Гарри-младшем. Он хорошо помнил главное — что именно с ним произошло, но никак не мог вспомнить детали. Произошло то, что сомнений не вызывало — он утратил свой дар. И причиной этому был Гарри-младший. Он не мог больше проникать в пространство Мёбиуса и перемещаться в нем. Что же касается того, почему Гарри-младший это сделал — Ты уничтожил бы меня, если 6 мог, — во сне хорошо знакомый голос сына напоминал звук заезженной пластинки. — Не пытайся отрицать это, потому что я вижу это в твоих глазах, читаю в твоих мыслях. Я хорошо знаю тебя, отец. Не хуже, чем ты сам себя знаешь.

Как и тогда, Гарри вновь мысленно ответил:

— Если ты так хорошо знаешь меня, ты должен знать, что я никогда не смогу причинить тебе вреда. Я хочу не уничтожить, а излечить тебя.

— Так же, как ты “излечил” леди Карен? Что с ней стало, отец? — В словах его не звучало ни обвинения, ни сарказма, ни горечи, ни сожаления. Это была лишь констатация факта. Гарри-младший знал, что леди Карен покончила с собой.

— Но вампир, живший в ней, слишком крепко держал ее в плену, — возразил Гарри. — К тому же она не обладала твоими знаниями и пониманием происходящего. Она не способна была постичь те преимущества, которые получила, и видела только то, что потеряла. Ей не было нужды убивать себя. Возможно... она потеряла контроль над собой.

— Ты ведь знаешь, что это не так. Ты извлек жившего внутри нее вампира и убил его. Ты полагал, что это все равно что убить червя, вскрыть нарыв или вырезать раковую опухоль. Но все оказалось иначе. Ты говоришь, она не сознавала полученные ею преимущества. А теперь скажи, какие именно преимущества дал ей ты?

— Свободу! — в отчаянии и ужасе выкрикнул Гарри. — И Бога ради, не обвиняй меня в том, что я поступил неверно! Я не убийца!

— Нет, ты не убийца. Ты человек, одержимый навязчивой идеей. И я боюсь тебя. Точнее даже не тебя, а твоих амбиций и целей, которых ты добиваешься. Ты хочешь создать свой мир — мир свободный от вампиров. Прекрасная идея. Но что будет, когда ты достигнешь своей цели? Ты возьмешься за тот мир, в котором живу я? Эта навязчивая идея захватывает тебя все больше, по мере того как вампир растет внутри меня. Да, теперь я вампир, но никто в мире не обладает такой живучестью и такой жаждой жизни, как вампир... разве что сам Гарри Киф.

Разве ты не понимаешь, какую опасность представляешь для меня? Тебе известны многие тайные дарования вампиров, и ты знаешь, как их можно уничтожить. Ты способен беседовать с мертвыми, проникать в пространство Мёбиуса и даже путешествовать во времени. Я ушел от тебя, исчез однажды из твоего мира. Но там, в своем мире, я вынужден был бороться за власть и могущество — и я, завоевал их. Теперь они мои, и я не отдам их. Я не хочу никуда больше бежать. Но я не могу позволить тебе преследовать меня и дальше, не могу рисковать и стать объектом твоих неудовлетворенных амбиций. Я — Вамфири! И не стану подвергаться твоим экспериментам. Я не желаю быть подопытным кроликом, на котором ты опробуешь новые методы своего “лечения”.

— А как же я? — снова заговорил Гарри, но на этот раз шепотом и как будто сам с собой. — Насколько безопасно мое положение? Ты утверждаешь, что я представляю для тебя угрозу. Сколько еще пройдет времени, прежде чем твой вампир возьмет над тобой власть и ты станешь гоняться за мной?

— Этого не случится, отец. Я не невежда и обладаю достаточными знаниями. Я смогу контролировать свои поступки, подобно тому, как достаточно разумный наркоман умеет держать под контролем свое пагубное пристрастие.

— А если оно все же одержит верх, выйдет из-под контроля? Ты ведь тоже некроскоп. И в бесконечности Мёбиуса нет места, куда бы ты не мог проникнуть, нет для тебя ничего невозможного. И повсюду вместе с тобой следует твой сожитель. Так какому же несчастному бедняге достанется твое яйцо, сынок?

При этих словах Гарри-младший с тяжелым вздохом снял золотую маску. Шрамы, оставшиеся у него после битвы в Саду, зажили и были едва заметны. Вампир, живший в нем, усердно лечил их, заново формируя и восстанавливая его плоть. Гарри боялся, что однажды ему удастся сформировать по-своему и волю, и разум Гарри-младшего.

— Как видишь, мы оказались в безвыходном положении, — сказал Гарри-младший, и глаза его при этом широко раскрылись и сверкнули красным светом.

— Нет, — как и тогда, громко крикнул Гарри. В тот раз это были его последние слова, ибо вскоре он проснулся и увидел, что находится в штаб-квартире отдела экстрасенсорики. А сейчас...

— В чем дело? — сурово нахмурясь, повернулся к нему озадаченный шофер. — Вы же велели ехать в Боннириг, или я ошибаюсь? Надеюсь, что нет, потому что мы уже почти приехали.

Реальный мир обрушился на Гарри. Он обнаружил, что сидит, напряженно выпрямившись на заднем сиденье автомобиля, лицо его при этом было чрезвычайно бледным, а рот полуоткрыт. Облизав пересохшие губы, он посмотрел в окно. Да, действительно, они были почти на месте.

— Боннириг... да, конечно... — пробормотал он. — Я... я просто задремал... вот и все... — И он указал шоферу дорогу к своему дому.

Конец апреля 1989 года, северный район Лондона, немного обшарпанная квартира на первом этаже дома, расположенного в районе Хайгейт, недалеко от Хорнси-Лейн. Двое мужчин тихо беседуют, удобно устроившись с бокалами в руках в просторной гостиной, уставленной вдоль стен забитыми книгами стеллажами и заполненной множеством антикварных безделушек, главным образом европейского происхождения.

Николай Жаров обладал очень тонкой фигурой, белой кожей и жеманными, как у женщины, манерами, — словом, качествами, обычно совершенно не свойственными людям его национальности. Он курил “Мальборо”, пользуясь мундштуком и предварительно оторвав фильтр, говорил на чистейшем английском, хотя и слегка шепелявил, и в целом выглядел весьма вялым, апатичным и слабым. Темные, глубоко посаженные глаза под набрякшими тяжелыми веками придавали ему вид пьяного человека, хорошо маскируя острый и расчетливый ум.

Зачесанные назад редкие темные волосы были смазаны каким-то русским препаратом с запахом антисептика. Чересчур широкий рот с тонкими губами, изящной формы прямой нос, острый подбородок также свидетельствовали о слабости телосложения и о том, что их обладатель способен согнуться, но никогда не сломается. Настоящие мужчины могли смотреть на него косо, но едва ли кому-то из них пришло бы в голову вступать с ним в борьбу. На улице он, несомненно, мог привлечь к себе внимание, но всякий, едва взглянув на него, тут же отвел бы глаза. Этот русский заставлял окружающих чувствовать себя неуютно.

Уэллесли тоже чувствовал себя не в своей тарелке, хотя изо всех сил старался это скрыть. Будучи хозяином этой квартиры, Уэллесли опасался, что кто-либо мог увидеть, как к нему пришел этот посетитель, или даже выследить его. В этом случае ему придется весьма туго, ибо трудно будет объяснить причину визита. Уэллесли был сотрудником разведслужбы, как, впрочем, и Жаров, хотя "работали они на разных хозяев.

Обладая ростом пять футов восемь дюймов, Норман Гарольд Уэллесли был на пять-шесть дюймов ниже русского, более плотного телосложения и со здоровым цветом кожи. Лицо его можно было бы назвать чересчур румяным. Но дело было вовсе не в комплекции или холерическом характере. Его чрезмерное возбуждение было вызвано не физическими особенностями или национальными чертами характера, а всего лишь самым обыкновенным страхом. Страхом перед тем, о чем просил его сейчас Жаров. Именно в ответ на эту просьбу он и произнес следующее.

— Но вы же сами должны понимать, что об этом не может быть и речи, это невыполнимо, практически невозможно, — резкие по смыслу слова сказаны были тихим, спокойным голосом, производящим впечатление обдуманности и холодного расчета. Это делалось преднамеренно, чтобы убедить Жарова изменить свое мнение или хотя бы уступить, хотя Уэллесли прекрасно понимал, что не Жаров является автором сделанного ему предложения, что он всего лишь исполняет роль посланника.

Русский агент, судя по всему, иной реакции и не ожидал.

— Не правда, — так же тихо ответил он, холодно улыбнувшись при виде вспыхнувшего было собеседника. — Это не только вполне возможно, но и крайне необходимо. Это — приказ! Если, как вы говорите, Гарри Киф вот-вот обнаружит в себе новые, а следовательно, неизвестные нам пока таланты, его следует остановить, помешать ему пока не поздно. Все очень просто. Он всегда был словно бельмо в глазу для русского отдела экстрасенсорной разведки, Норман. Нашим вечным несчастьем, стихийным бедствием... психологическим циклоном. Конечно же, несмотря на все его усилия, наш отдел живет и работает, но это стоило нам большого труда. — Жаров пожал плечами. — С другой стороны, мы, наверное, должны быть даже благодарны ему. Его... если можно так выразиться... успехи еще больше укрепили нашу веру в исключительные возможности парапсихологии, в ее важную роль на поприще разведки. Дело, однако, в том, что он дает вам в руки слишком сильное оружие. Вот почему от него следует избавиться.

Если даже Уэллесли и принял во внимание аргументы Жарова, он не подал вида.

— Я только хотел сказать... — начал он, — вы, наверно, знаете, что ничем особенным я вам не обязан. Согласен, кое в чем ваши хозяева мне помогли, можно даже считать, что я у них в долгу, но это сущие пустяки, долг мой невелик. Они же хотят от меня слишком многого, дружище. Их интересы выходят за рамки моих возможностей. Боюсь, это все, что я могу вам ответить, Николай. Так и передайте в Москве.

Жаров со вздохом поставил стакан и откинулся на спинку стула, вытянув вперед длинные ноги, скрестив на груди руки, сжав губы и прикрыв тяжелыми веками глаза. Зрачки его темных глаз поблескивали из-под ресниц, в то время как он внимательно изучал Уэллесли, сидевшего напротив него по другую сторону столика.

Рыжеватые волосы Уэллесли сильно поредели. Он был лет на шесть-семь старше русского агента и выглядел на все свои сорок пять лет. При его в целом не внушающей особой симпатии внешности единственной привлекательной чертой был его рот — твердо и красиво очерченный, в котором сверкали два ряда великолепных зубов. Он никак не гармонировал с толстым, мясистым носом, круглыми, водянисто-голубыми, лишенными выражения глазами, красным лицом и огромным количеством крупных веснушек, окрашивающих в желтый цвет лоб. Прежде чем снова выпрямиться и заговорить, Жаров на какое-то время задержал взгляд именно на веснушках.

— Вот же наказание! — с досадой воскликнул он. — Ох уж эта Гласность! Куда она нас завела, когда дело касается должников! Действительно, в старые добрые времена мы бы просто обратились к специалистам по взиманию долгов или просто прислали бы парочку громил. А теперь... джентльменское обращение: банкротство, судебные исполнители... Боюсь, Норман, вам грозит банкротство. Ваш камуфляж вот-вот... — он сделал затяжку, вытянул губы трубочкой и выпустил сразу несколько безупречной формы колец дыма, — вот-вот слетит!

— Камуфляж? — Уэллесли еще больше покраснел и подозрительно прищурился. — Николай, камуфляжа не существует. Я именно тот, кем меня все считают. Послушайте, я совершил грубую ошибку и понимаю, что должен заплатить за нее. Это так, но я никогда не стану убивать по вашему приказу. Вы хотите, как мне кажется, превратить маленький должок в источник бессрочного кредита. Не выйдет, Николай! Так что продолжайте, товарищ Жаров, топите меня дальше Сделайте меня “банкротом”, если вы угрожаете мне этим. Пусть я потеряю работу, больше того, может быть, даже свободу, но все это будет временно, отнюдь не навсегда. Но если я стану плясать под вашу дудку, мне конец. Я увязну еще глубже. Что вы потребуете от меня в следующий раз? Новое предательство? Еще одно убийство? То, что вы делаете сейчас, — это форменный шантаж, и вы это знаете. Но я на него не поддамся. А потому — делайте, что хотите, примите мои “наилучшие пожелания” и прощайте навсегда!

— Блеф! — с улыбкой ответил Жаров. — И прекрасно разыгранный. Но все-таки чистейшей воды блеф. — Улыбка сползла с его лица, и он поднялся на ноги — Прекрасно, но напоследок я должен сказать вам: вы слепы, как крот. Я немедленно звоню и сообщаю, что вы наш тайный агент, что все это время вы работали на нас.

— Ваш агент? — Сжатые в кулаки пальцы Уэллесли затряслись. — Что ж, возможно это так, я был вашим агентом, но никогда не работал на вас активно, я не сделал ничего плохого Жаров снова улыбнулся, но улыбка получилась больше похожей на гримасу. Пожав худыми плечами, он направился к двери.

— Вы, конечно, за это ответите, — бросил он на ходу.

Уэллесли тоже вскочил со стула и первым оказался у двери.

— Какого черта? Куда это вы направились? — резко спросил он. — Мы еще ничего не решили — Я сказал все, что должен был сказать, — ответил Жаров, резко остановившись. Секунду спустя он протянул руку и снял с вешалки пальто. — Так что сейчас... — он понизил голос, и уголок рта у него изогнулся, — сейчас я ухожу. — Вытащив из кармана тонкие кожаные перчатки, он быстро натянул их на руки — Вы посмеете помешать мне в этом, Норман? Поверьте, вам это дорого обойдется.

Уэллесли никогда не отличался физической силой, а потому не сомневался в правоте слов гостя. Он слегка попятился и спросил:

— Так что же вы собираетесь делать дальше?

— Я доложу о вашем отказе, — напрямик сообщил тот — Передам, что вы больше не считаете себя должником и хотите, чтобы все ваши долги были списаны Не сомневаюсь, что они ответят “нет” и захотят списать со счета вас. Ваше досье “случайно” окажется в компьютере одного из руководителей вашего отдела и — Мое досье? — Уэллесли часто-часто замигал водянистыми глазками — Несколько грязных фотографий, запечатлевших меня вместе с проституткой через одностороннее стекло в одной из московских гостиниц двенадцать лет назад? Бог мой, даже в то время это гроша ломаного не стоило. Такое происходило чуть ли не ежедневно и было обычным делом Завтра же я пойду и сам доложу об этом старом проступке. И что вы сможете сделать в этом случае? Более того, я назову имена, и ваше в первую очередь, а в этой ситуации вы уже не сможете работать ни как агент, ни как курьер, Николай!

Жаров печально качнул головой.

— Ваше досье гораздо объемнее, чем вы думаете, Норман. В нем зафиксирована вся та секретная информация, которую вы передали нам за эти годы Хотите и в этом чистосердечно признаться? Боюсь, вам понадобится несколько лет, чтобы рассказать обо всем — Какая еще информация? — Уэллесли побагровел — Я никогда ничего вам не передавал Информация?.

Жаров увидел, что он затрясся одновременно от ярости и отчаяния. Улыбка медленно возвращалась на лицо русского агента.

— Я знаю, что вы нам ничего не передавали До сих пор мы вас ни о чем и не просили, — спокойно сказал он — Мне также хорошо известно, что вы, в общем-то, невинны, но этого не знают те, от кого зависит ваша судьба. Только теперь мы решили кое о чем попросить вас. Так что вы вольны заплатить долг или... — Он снова пожал плечами. — Вы сами вольны распоряжаться своей жизнью, дружище.

Жаров хотел было уже открыть дверь, но Уэллесли крепко ухватил его за рукав.

— Мне... мне надо подумать, — хрипло произнес он.

— Понимаю, но не раздумывайте чересчур долго. Уэллесли сглотнул слюну и молча кивнул.

— Вам не следует выходить здесь. Идите через заднюю дверь. — Он повел гостя в глубь квартиры. — Как вы вообще пришли сюда? Господи, если вас кто-либо видел, я...

— Меня никто не видел, Норман. К тому же меня здесь практически никто не знает. Я был в казино на Кромвел-роуд, потом взял такси и попросил высадить меня в нескольких кварталах от вашего дома. Дальше я шел пешком. И сейчас тоже пойду пешком, а потом поймаю другую машину.

Уэллесли вывел Жарова через заднюю дверь и проводил по тропинке через сад к воротам. Прежде чем за ним закрылись створки ворот, Жаров достал из кармана конверт и протянул его Уэллесли.

— Здесь кое-какие фотографии, Норман. Вы их еще не видели. Пусть они напомнят вам, что не следует тянуть с принятием решения, Норман. Вы же понимаете, что мы вынуждены спешить. И не пытайтесь искать меня, я сам с вами свяжусь. А тем временем... мне придется убить пару ночей. Может быть, мне даже посчастливится найти хорошенькую проститутку. — Он холодно усмехнулся. — И если ваши люди сфотографируют меня с ней... я с удовольствием сохраню эти фотографии в качестве памятных сувениров.

После ухода гостя Уэллесли нетвердой походкой вернулся в дом. Налив себе еще порцию, он сел и вынул фотографии из конверта. Для любого непосвященного это были всего лишь несколько моментальных снимков. Но Уэллесли, как и любой другой агент Британской разведки или разведки какой-либо иной страны, воспринял их совершенно иначе. На фотографиях был запечатлен Уэллесли в компании человека значительно старше его по возрасту. Оба были в пальто и меховых ушанках. Вот они вместе прогуливаются, оживленно беседуют на фоне куполов и башен на Красной площади, вот пьют водку, сидя на крыльце какой-то дачи. Всего около полудюжины фотографий, но они безоговорочно свидетельствовали о том, что эти двое — закадычные друзья.

Старшему “другу” Уэллесли можно было дать около шестидесяти пяти лет, виски его окрасила седина, а над высоким, покрытым морщинами лбом чернела зачесанная назад прядь волос. Из-под густых черных бровей смотрели маленькие глазки, в уголках глаз и рта скопились мелкие морщинки, и если бы не твердо сжатые губы, лицо его можно было бы назвать приятным и веселым. Этот человек и был по-своему веселым, даже убийство могло доставлять ему радость.

— Боровиц... — беззвучно произнес его имя Уэллесли. — Боровиц! — уже вслух повторил он. — Старый ублюдок! Господи, каким же идиотом я был!

Одна фотография представляла особый интерес. Точнее — место, где она была снята. Уэллесли и Боровиц стояли в парке возле старинного особняка, когда-то, видимо, весьма роскошного, со множеством архитектурных деталей, принадлежащих разным стилям. Две башни в виде минаретов на концах круто обрывающихся стен торчали вверх, словно сгнившие, фаллической формы грибы, их полуосыпавшиеся лепные украшения и провисшие, покосившиеся перила придавали особняку вид еще большей запущенности и разрушения. Однако, на самом деле, особняк вовсе не был таким заброшенным и ветхим.

Уэллесли никогда не был внутри и в то время даже не подозревал, что именно в нем находится. Зато теперь он знал это очень хорошо. Это был особняк в Бронницах, штаб-квартира советского отдела экстрасенсорной разведки, место, обладавшее весьма незавидной репутацией до того момента, когда Гарри Киф практически полностью его уничтожил Жаль, что он не сделал этого на пару лет раньше.

На следующее утро Дарси Кларк опоздал на работу Серьезная авария на северном участке кольцевой дороги, вышедшие из строя светофоры в центре города послужили причиной его задержки. И в довершение всего, какой-то идиот поставил свою развалюху на место парковки Дарси Он уже готов был вытрясти душу из этого ублюдка, но тот с проклятиями освободил ему территорию Все еще не остыв от гнева, Кларк поднимался на лифте, расположенном в задней части здания, внешне выглядевшего, как обычный комфортабельный отель Лифт был смонтирован таким образом, чтобы не привлекать внимание посторонних. На нем можно было попасть на верхний этаж здания, где в максимально защищенных от любых видов проникновения, звуконепроницаемых помещениях обитал Британский отдел экстрасенсорики, точнее располагалась его штаб-квартира Когда Кларк вышел из лифта, на ходу сбрасывая с плеч пальто, офицер, дежуривший ночью, как раз уходил домой.

Абель Ангстром внимательно, как бы оценивающе, взглянул на Кларка.

— Доброе утро, Дарси! Как всегда в делах и заботах? Не мудрено — Всякие мелкие неприятности, — поморщился Кларк, вешая на крючок пальто — Что происходит?

— Шеф, — ответил Ангстром, — он здесь с половины седьмого... заперся в кабинете и изучает досье Кифа. Кофе пьет галлонами. И еще все время смотрит на часы и ловит всех и каждого, кто приходит после восьми часов. Он хочет вас видеть, и на вашем месте я надел бы пуленепробиваемый жилет — Спасибо за предупреждение, — со вздохом ответил Кларк и прошел в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок.

Поправляя перед зеркалом галстук, Кларк вдруг в корне изменил свои намерения — Что за черт! — пробормотал он под нос — Какого дьявола я так волнуюсь? Старина Кларк Шеф хочет видеть меня? Черт побери, это уже похоже на службу в армии — Он намеренно еще больше распустил узел галстука, взъерошил волосы и снова посмотрел на себя в зеркало.

Вот так-то лучше! Если подумать, чего ему бояться? Да ничего! Он, Кларк, обладает непревзойденным экстрасенсорным даром. До сих пор этот дар всегда выручал его из любых неприятностей, охранял и оберегал свое дитя Он был своего рода отражателем, но не совсем" если в Дарси стреляли, пули не то чтобы отскакивали от него, но просто пролетали мимо. Или происходила осечка. Или он останавливался точно в нужный момент. Он любым способом избегал критических ситуаций. Он мог пройти по минному полю и остаться совершенно невредимым... Но все же он всегда отключал электричество, чтобы поменять лампочку Но сегодня утром у него не было настроения и желания соблюдать осторожность.

— Да гори оно все огнем! — проворчал он и направился к двери в Святая Святых.

— Кто там? — неприветливый, угрюмый голос донесся из-за двери в ответ на его стук “Самонадеянный дурак”, — подумал про себя Дарси, а вслух отозвался:

— Дарси Кларк — Войдите, Кларк. Где это вас черти носили? — услышал Дарси, войдя в кабинет. — Хотел бы я знать, работаете вы еще здесь или уже нет? — И прежде, чем Дарси успел ответить, шеф коротко бросил:

— Садитесь...

Однако Кларк остался стоять. Ему уже все это надоело. Он был уже по горло сыт этим человеком, который последние полгода являлся руководителем отдела экстрасенсорики. Черт возьми, на свете есть множество других мест работы, он вовсе не обязан трудиться под началом этого властолюбивого ублюдка. Где же преемственность? Сэр Кинан Гормли был истинным джентльменом, Алек Кайл — другом. Под его, Кайла, руководством отдел работал эффективно, плодотворно и с пониманием относился к своим друзьям. Но этот парень, черт бы его побрал, просто невоспитанный грубиян! Невежда и тупица! Во всяком случае, в том, что касается взаимоотношений внутри отдела, работы с сотрудниками. А что касается его дарований. Кто он? Телепат? Отражатель? Пеленгатор? Ничего подобного! Весь его талант состоял в непроницаемости — ни один телепат не мог проникнуть в его мозг. Кое-кто, возможно, сочтет его вполне подходящим для этой работы. Вероятно, это так и есть. Но все же ему следовало бы быть человечнее. После совместного сотрудничества с такими людьми, как Гормли и Кайл, служба под началом Нормана Гарольда Уэллесли была.

Уэллесли сидел за своим письменным столом. Не поднимая глаз, он со вздохом начал.

— Я сказал...

— Да, я слышал, что вы сказали, — перебил его Кларк. — Доброе утро Уэллесли оторвал взгляд от стола, и Кларк увидел все то же выражение самодовольства в его глазах Он увидел также и разбросанные по столу листы из досье Гарри Кифа. Что же все-таки происходит? Кларк, недоумевая, глубоко задумался.

Уэллесли сразу же уловил настроение Кларка и не счел разумным тиранить его этим утром. Он хорошо сознавал, что в отделе вот-вот может начаться борьба за власть — это витало в воздухе с момента его прихода сюда в качестве руководителя. А ему такая борьба ни в коем случае не нужна, во всяком случае именно сейчас.

— Все в порядке, Дарси, — заговорил он уже более спокойно, снизив тон, — похоже, оба мы пережили не самые приятные моменты. Вы — мой заместитель и справедливо полагаете, что достойны уважения. Прекрасно, но когда дела идут не лучшим образом, а все вокруг при этом стараются лишь выражать свое уважение и доброе отношение Друг к Другу, мне приходится всю ношу брать на себя. Нравится вам это или нет, пока еще я — руководитель этого отдела. А при такого рода работе, мне кажется, никто не имеет права винить меня за... плохие манеры. Это что касается меня. А по какой причине вы сегодня встали не с той ноги, Дарси?

"В чем дело? — подумал Дарси. — Я уж и не помню, когда он в последний раз называл меня Дарси. Ради всего святого, с чего это он вдруг решил казаться вежливым”.

Он решил смилостивиться и сел.

— На дорогах творилось черт знает что, и ко всему прочему какой-то шут занял мое место на стоянке, — ответил он. — Это для начала. Кроме того, я жду звонка с Родоса — от Тревора Джордана и Кена Лейрда. Они занимаются делом о наркотиках. Таможенно-акцизное управление и Новый Скотланд-Ярд в любой момент могут поинтересоваться, как продвигается работа. Добавьте к этому дюжину оставшихся без ответа запросов от министра, отвечающего за финансирование и поддержку работы экстрасенсов, по поводу нераскрытых тяжких преступлений, рутинную канцелярскую текучку, деятельность русского посольства, за которой мне поручено наблюдать, и...

— Вы можете выбросить из головы русское посольство, — торопливо перебил его Уэллесли. — Оно не представляет сейчас для нас никакого интереса. Несколько лишних Иванов в стране, приезд русской делегации... Ну и что в этом особенного? Господи, у нас есть дела поважнее, чем совать нос в их светскую жизнь. Но в любом случае вы, как я убедился, загружены по горло.

— Совершенно верно, — ответил Кларк. — Я просто утопаю во всем этом. А потому я не сочту за грубость, более того, я даже буду вам очень благодарен, если вы сейчас прикажете мне выметаться из вашего кабинета и возвращаться к работе. Однако я полагаю, что вы не пригласили бы меня к себе, если бы у вас не было на то веских причин.

— Да, вы действительно всегда стремитесь перейти прямо к делу, вас никто не обвинит в стремлении потянуть время.

И он уставился на Кларка немигающими глазами, взгляд которых стал вдруг едва ли не враждебным.

Несмотря на свой необыкновенный талант, внешне Кларк не представлял собой ничего особенного. Никому и никогда даже в голову не пришло бы, что он может чем-либо руководить, а уж тем более самым секретным отделом Британской разведки. Он ничем не отличался и не выделялся в толпе самых обыкновенных людей среднего класса. Среднего роста, с мышиного цвета волосами, слегка сутулый, с уже заметным брюшком Кларк был человеком не первой молодости и во всех отношениях казался весьма средним. У него были орехового цвета глаза, почти всегда серьезные, без тени улыбки, лицо, напряженно сжатый рот, и в целом он имел довольно унылый вид. Все это и даже его гардероб, и манера одеваться тоже были весьма и весьма... на среднем уровне.

И в то же время он некогда руководил отделом экстрасенсорики, не раз бывал в серьезных переделках и был знаком с Гарри Кифом.

— Киф! — Уэллесли произнес это имя с таким выражением, будто только что съел какую-то кислятину. — Вот причина.

Слова прозвучали, как если бы речь шла о неодушевленном предмете, а не о личности, не о живом человеке.

— Что-нибудь новенькое о Гарри? — Кларк вопросительно приподнял бровь. Доклады Беттли Уэллесли всегда изучал лично и всю полученную информацию держал при себе.

— Возможно да, а возможно и нет, — ответил Уэллесли и тут же, как будто не желая давать Кларку время на обдумывание, продолжил:

— Вы представляете себе, что может произойти, если к Кифу вернутся его таланты?

— Конечно, — тут же отреагировал Кларк и, хотя время подумать у него все же было, добавил:

— Вы останетесь без работы.

Неожиданно Уэллесли улыбнулся, но улыбка быстро сползла с его лица.

— Всегда очень полезно знать мнение о себе окружающих, — сказал он. — Значит, вы полагаете, что он возьмет отдел в свои руки? Я правильно вас понял?

— С его дарованиями он один стоит целого отдела экстрасенсорики, — ответил Кларк. Неожиданно лицо его просияло, — Вы хотите сказать, что он вновь обрел свой талант?

Уэллесли несколько мгновений молчал.

— Ведь вы были его другом, не так ли? — наконец спросил он.

— Другом? — Кларк нахмурился и стал задумчиво кусать нижнюю губу. Нет, пожалуй, нельзя сказать, что он был другом Гарри или даже хотел им быть. В былые времена ему приходилось видеть в деле кое-кого из друзей Гарри, и ему до сих пор снятся по ночам кошмары. — Мы были... знакомы, и это все, — после некоторого молчания признался он. — Видите ли, большинство истинных друзей Гарри были в своем роде... покойниками. Да, именно в своем роде — это, пожалуй, их главная особенность.

Уэллесли пристально взглянул на собеседника.

— И он действительно делал то, что приписывается ему в этих документах? Беседовал с мертвецами? Поднимал из могил трупы? К примеру, я знаю, что вы наделены телепатическими способностями. Но я видел вашу работу в наших контрольно-проверочных помещениях и ваше участие во всех операциях, проводимых отделом в течение последних шести месяцев. Даже если бы я не видел вас в деле, Дарси, ваш удивительный, уникальный дар зафиксирован во многих документах. Но это?.. — Он поморщился. — Какой-то... некромант?..

— Некроскоп, — покачав головой, поправил его Кларк. — Гарри не понравилось бы, что вы называете его некромантом. Если вы внимательно читали его досье, то должны знать о Драгошани. Вот он был некромантом. Мертвые боялись и ненавидели его. Но Гарри они любили. Да, он беседовал с ними и в тех случаях, когда ему это было крайне необходимо, вызывал их из могил. Однако при этом с его стороны не было никакого принуждения — для них достаточно было узнать, что он оказался в затруднительном положении.

Уэллесли заметил, что Кларк побледнел и голос его стал очень тихим, но продолжал настойчиво расспрашивать:

— Вы ведь были там, в Хартлпуле, когда завершилась операция против Бодеску? Вы действительно видели все своими глазами?

— Я видел... многое, — содрогнувшись, ответил Кларк — Я даже ощущал, чувствовал запах. — Он тряхнул головой, как бы стараясь отогнать от себя невыносимо тяжелые воспоминания, и постарался собраться, взять себя в руки. — Так в чем состоит проблема, Норман? В течение всего того времени, что вы работаете здесь, мы имеем дело главным образом со вполне земными явлениями. В основном наша работа связана именно с такого рода вещами. А что касается событий и явлений, с которыми пришлось бороться Гарри Кифу, Гормли, Кайлу. Нам остается только молить Бога и надеяться, что они навсегда покончили со всем этим Другого не дано...

Его ответ не убедил и не удовлетворил Уэллесли:

— А не могли ли здесь быть замешаны гипноз, обман зрения, какой-либо фокус или мошенничество?

— Не забывайте, что я обладаю безотказным защитным механизмом, — снова покачал головой Кларк. — Можно ввести в заблуждение меня, но его не обманешь. Он предупреждает меня об опасности лишь в тех случаях, когда она действительно существует. Он никогда не заставляет меня убегать от безобидных иллюзий, он спасает меня лишь от реальной угрозы.

Но он всегда и безоговорочно уводит меня от мертвецов, от тех, кто не умирает никогда, и от всего того, что может лишить меня головы.

Какое-то время Уэллесли не знал, что ответить, и наконец заговорил снова.

— Известно ли вам, что долгое время я понятия не имел о своем даре. Практически всю свою жизнь — до того момента, когда пришел работать сюда — (Это была ложь, но Кларк не мог знать об этом.) — Так вот, каким образом можно узнать, обладает ли человек негативным даром? Если бы умение читать чужие мысли было обычным явлением, я в этом случае стал бы белой вороной, ибо не умею проникать в чужой разум и никого не допускаю в свой. Но, поскольку это явление далеко не обычное, у меня не было возможности обнаружить свой дар, ибо отсутствовал критерий определения. Все, что я знал, это наличие у себя интереса к метафизическому, к парапсихологии. Вот почему я ошибся и появился здесь в качестве трансфера. А когда ваши сотрудники стали проверять мое соответствие должности и пригодность к работе здесь, они вдруг обнаружили, что я никого не допускаю в свой мозг.

— Что вы хотите этим сказать? — озадаченно спросил Кларк.

— Я и сам толком не знаю. Думаю, что просто пытаюсь объяснить, почему, будучи руководителем отдела экстрасенсорики, я не до конца верю в то, чем мы занимаемся, что делаем. И когда вы заставляете меня сталкиваться с таким человеком, как Гарри Киф... Знаете, одно дело — парапсихология, а другое... это уже нечто совершенно сверхъестественное!

На лице Кларка появилась такая редкая для него улыбка.

— В конце концов вы все-таки человек, — сказал он, — уж не думаете ли вы, что все это смущает только вас? Бог с вами! Каждый, будь то мужчина или женщина, кто здесь когда-либо работал или работает сейчас, испытывал в тот или иной момент те же сомнения, что и вы. Если бы каждый раз, когда я думал об этом — обо всех неясностях, несоответствиях и противоречиях в нашем деле, — я получал бы по одному фунту, сейчас я был бы очень богатым человеком. Что за странные сочетания! Роботы и романтики! Сверхнаука и сверхъестественное! Телеметрия и телепатия Компьютерные разработки и прогнозы и, в то же время, предсказания! Спутники-шпионы и провидцы Такое способно смутить кого угодно! Все дело в одновременном существовании машин, точнейших механизмов и призраков!

Уэллесли почувствовал себя едва ли не счастливым — ведь ему удалось почти сразу же перетянуть Кларка на свою сторону. А ему для достижения своих целей именно это и было нужно.

— А что вы скажете о телепортации? Это еще один талант, которым обладает Киф? Кларк кивнул.

— Да, мы называем это именно так. Но для Кифа все было по-другому. Он просто пользовался дверями, о существовании и местонахождении которых никто не знал. Он мог войти в дверь здесь, а выйти... в каком-либо ином месте. Практически в любом другом месте. Когда мне понадобилось встретиться с ним, чтобы привлечь его к участию в печорском деле, я отправился к нему в Эдинбург. Он согласился при условии, что я тоже приму в этом участие. Так было всегда. Если ему приходилось сталкиваться с чем-либо неизвестным, он хотел, чтобы и мне от этого перепала хоть частичка. И он переправил меня обратно сюда с помощью, так называемой бесконечности Мёбиуса. Это было незабываемо, но мне не хотелось бы повторить это путешествие снова.

— Думаю, вы правы, — снова со вздохом произнес Уэллесли. — Если к нему вновь вернулись его таланты, мы предложим ему занять мое место. Ведь вам этого хочется, не так ли?

Кларк пожал плечами.

— Не стесняйтесь признаться в этом, Дарси, — Уэллесли понимающе наклонил голову. — Это же совершенно очевидно. Вы бы предпочли иметь своим начальником его или любого другого, но только не меня. Однако вы не осознаете одного — я и сам этого хочу. Я не способен понять ни вас, ни других работающих здесь сотрудников и полагаю, что никогда не смогу понять. Я с удовольствием ушел бы, но уверен что министр не отпустит меня, до тех пор пока не найдет мне достойную замену. Вас он не назначит, ибо в этом случае придется признать, что он совершил ошибку, назначив в свое время меня на ваше место. Но Гарри Киф...

— Мы помогали Гарри всем, чем могли, — сказал Кларк. — Мы подвергали его гипнозу, психоанализу, черт побери, едва ли не промыванию мозгов. Но все бесполезно — дар исчез. Так что еще вы можете для него сделать?

— Я бы сказал: что мы можем для него сделать, Дарси.

— Продолжайте, я слушаю вас.

— Вчера вечером у меня состоялся продолжительный разговор в Эдинбурге с девушкой по фамилии Маркхэм и...

— Если из всего того, что мы сделали ему, я о чем-то жалею, — горячо перебил его Кларк, — так именно об этом!

— ...И она посоветовала мне обратиться к Дэвиду Беттли, — продолжил Уэллесли, ничуть не смутившись, — поскольку она очень беспокоится о Гарри. Вы понимаете? Она действительно питает к нему нежные чувства. При всем том, что это ее работа, она искренне волнуется. Или вы предпочли бы оставить его наедине с его проблемами? Как бы то ни было, она удовлетворяет сразу обе стороны — и Кифа, и нас. Нам необходимо знать, что у него на уме.

— Ох уж это великое искусство экстрасенсорного шпионажа! — хмыкнул Кларк.

— Так вот, — продолжал Уэллесли, — я воспользовался ее советом и побеседовал с Беттли. Своим телефонным звонком я поднял его с постели. Мне в любом случае необходимо было связаться с ним по поводу некоторых его докладов и записей, сделанных за последнее время. Дело в том, что их содержание дало мне повод думать, что Киф: а) вот-вот откроет в себе какой-то необыкновенный талант; либо 6) он на грани срыва. Так или иначе, но в процессе нашего разговора Беттли упомянул и о том, каким образом Киф впервые обнаружил это самое... как его там?.. что-то такое Мёбиуса...

— Пространство или бесконечность Мёбиуса.

— Вот-вот, именно так. Он был на грани своего открытия, но ему необходим был толчок. И он его получил в тот момент, когда агенты восточногерманских спецслужб застали его беседующим с Мёбиусом на Лейпцигском кладбище. Именно эта встреча способствовала концентрации его математических способностей. Чтобы сбежать от них, он прибег к телепортации, воспользовался пространством Мёбиуса. Вот почему я вновь начал изучать его досье — я хотел убедиться, что получил достоверную информацию. С этой же целью я обратился и к вам.

— Итак?

— Я пришел к выводу, — продолжал Уэллесли, — что Киф подобен компьютеру, неожиданно лишившемуся источника питания: информация, которая ему необходима и которую хотел бы использовать отдел экстрасенсорики, уже недоступна ему. Вполне вероятно, что эта информация даже заложена в нем, но она заперта, закрыта для прочтения И нам пока не удалось ее раскодировать.

— И что вы предлагаете?

— Ну... я еще думаю над этим вопросом Мне, однако, кажется, что если нам удастся дать ему толчок тогда, в случае если нам немного повезет, мы можем получить новый Лейпциг. Дело в том, что в последнее время Кифу несколько раз снились кошмары, и если то, что вы рассказали мне о Кифе, правда, тогда Нет-нет, я не сомневаюсь в ваших словах, но все-таки говорю “если”... Тогда любой сон, достаточно жуткий, чтобы испугать его, может оказать на него плохое влияние. А может быть, не такое уж и плохое, вам не кажется?

— Вы хотите привести его в ужас?

— Я хочу испугать его едва ли не до смерти, так, чтобы он кинулся искать спасения в пространстве Мёбиуса.

Кларк так долго сидел неподвижно и молча, что Уэллесли не выдержал, наклонился к нему и тихо спросил:

— Что вы обо всем этом думаете?

— Вы хотите узнать мое мнение?

— Конечно.

— Честно говоря, я думаю, что это дурно пахнет. К тому же, если вы хотите обмануть Кифа, вам следует принять дополнительные меры предосторожности И наконец, мне бы хотелось, чтобы ваш план сработал, в противном случае мне конец. Когда все закончится, то — независимо от результатов — я не смогу больше с вами работать.

Уэллесли слабо улыбнулся.

— Но вы ведь хотите, чтобы я ушел отсюда? А потому... не будете мешать мне?

— Нет. Более того, я даже настаиваю на своем участии в этом деле. Только так я смогу быть уверен, что, если у Гарри появится перспектива что-либо изменить, он воспользуется этой возможностью Уэллесли продолжал улыбаться.

«О, в его жизни будут перемены, непременно! Для него вообще все изменится!»

Он принадлежал к той небольшой горстке людей во всем мире, которые могли позволить себе думать что-либо подобное и при этом не опасаться, что кто-либо прочтет их мысли.