Голос металла

Глава 10

День сегодня выдался солнечный и жаркий, а потому Вальхем только-только добрался до первой свежей осыпи, но уже успел весь взмокнуть.

Он был страшно зол на себя, поскольку самым бессовестным образом проспал и смог выбраться в лес лишь ближе к полудню. Оно и неудивительно – ночка-то выдалась суматошная, но данное обстоятельство никоим образом его не оправдывало. Маловероятно, конечно, что кто-то еще, вдохновленный ночным землетрясением и бросив все дела, помчится к Огненному озеру, но все равно, данные самому себе обещания следует исполнять. Кроме того, выйди он утром пораньше, то было бы не так нестерпимо жарко.

После последней встряски местами в движение пришли целые пласты грунта, и теперь земля временами буквально уходила из-под ног. Камни, на которые ступал Вальхем, то и дело и норовили сорваться с насиженного места и поскакать вниз по склону. В результате уже давно знакомый путь занял заметно больше времени, отняв у мальчишки почти все силы.

Добравшись до первого сползшего по склону языка земли, Вальхем сбросил с себя глухо лязгнувший тяжелый рюкзак и рухнул на первое подвернувшееся бревно, чтобы немного перевести дух. Постепенно сквозь шум крови в ушах проступили привычные звуки леса – стрекот кузнечиков, щебет птиц и звон слетевшейся на разгоряченное тело мошкары.

Ну все, хватит рассиживаться! Трофеи ждут!

Вальхем развязал тесемки и вытащил из рюкзака свои инструменты. Натянув на руки плотные рабочие перчатки, он взялся за лопату…

Подобные раскопки не представляли из себя какой-то особой премудрости. В здешних краях, где ни ткни лопатой, рано или поздно обязательно наткнешься на что-нибудь любопытное. Вот только перекидывать наугад пуды земли – занятие крайне сомнительной эффективности, и Вальхем подметил для себя целый ряд полезных признаков, намекающих на наличие поблизости залежей железа, что в итоге здорово экономило ему и время, и силы.

Но в случае таких свежих осыпей, как сегодня, его приметы почти не работали, зато очень многое оказывалось просто вынесено на поверхность, и требовалось лишь немного наблюдательности, чтобы не пропустить что-нибудь интересное. Ну а потом приходилось браться за лопату, время от времени переключаясь на кирку, когда попадалась особо плотная порода.

Так что свои трудовые мозоли Вальхем заработал, как ни странно, вовсе не колотя молотом по наковальне, а как раз занимаясь земляными работами на свежем воздухе.

Через некоторое время рядом с рюкзаком выросла небольшая кучка ржавых металлических обломков, среди которых попадались и весьма занятные экземпляры. Их Вальхем аккуратно очистил, насколько это было возможно, и убрал в принесенный мешок, а всю остальную добычу отволок чуть в сторону и сложил под ореховым кустом, присыпав прошлогодней листвой. Вовсе не обязательно надрывать спину и тащить домой все сразу. Достаточно спрятать свои находки от чужих любопытных глаз, а забрать их можно и потом, перетаскивая в кузницу по мере необходимости.

Ладно, тут, пожалуй, на сегодня достаточно, а то, если вгрызаться еще глубже, то обрушившийся склон вполне мог погрести Вальхема под собой. Пора отправляться на поиски следующей осыпи…

Таким образом парень перемещался от делянки к делянке почти до самого вечера. Он орудовал лопатой, размахивал киркой, снова и снова оттаскивая свои находки в укромный уголок и пряча их там. Торп, судя по всему, всерьез загорелся новой технологией изготовления и последующей «варки» ножей, а сегодня Вальхем набрал уже почти полный мешок железяк, пригодных для ковки новых лезвий. Без работы они с отчимом теперь точно не останутся!

Он и сам не заметил, как обошел все озеро вокруг, почти вернувшись к тому самому месту, откуда начинал раскопки. Теперь, чтобы вернуться в деревню, проще будет не идти назад, а двигаться дальше, пусть даже местность там куда менее дружелюбная и изобилующая глубокими промоинами, перебираться через которые – тот еще акробатический трюк.

За очередной каменистой грядой перед Вальхемом открылся обширный оползень, съехавший по склону вместе с несколькими покосившимися соснами и собравший чуть ниже целый бурелом из поломанных деревьев и перемолотых кустов. Столь обширный простор для раскопок ранее ему никогда не попадался, и Вальхем даже слегка растерялся, даже не зная, с чего начинать.

Впрочем, подавший голос живот, напомнил ему, что он ничего не ел с самого утра, и парень, примостившись на округлом камне, достал принесенные с собой бутерброды и устроил себе небольшой перекус.

Пока его челюсти были заняты делом, мысли Вальхема блуждали где-то далеко. В его голове роились мысли, порожденные неожиданным успехом его последнего эксперимента с уксусом. А что, если, к примеру, попробовать прокалить клинок в запечатанном кувшине, заполненном древесным углем?

Вальхем и сам не знал, откуда взялась эта очередная безумная идея, но был твердо уверен, что результат того стоит. Беда лишь в том, что провернуть подобное тайком, наподобие варки ножа в уксусе, будет намного сложней. Разве что в следующий раз, когда Торп на весь день уедет на привокзальную ярмарку. Но как припрятать одну из заготовок для своих опытов, если они у него все наперечет? Ничего не поделаешь, придется как-то исхитряться или даже выковать что-нибудь самостоятельно, если по-другому не получится.

Глаза Вальхема мечтательно затуманились, перед его мысленным взором поплыли острые лезвия, грозные клинки и прочие прекрасные в своем совершенстве острые металлические штуковины, покрытые извивающимся узором и играючи перерубающие мягкое железо, из которого ковали свои изделия их конкуренты…

Очередной надоедливый комар вознамерился укусить Вальхема прямо в глаз, и тому пришлось отвлечься от мечтаний, чтобы прихлопнуть зарвавшегося наглеца. Чуть проморгавшись, мальчишка откусил еще кусок бутерброда, но вдруг его рука застыла в воздухе, и хлеб с беконом завис на самом краю рта, рискуя вывалиться и упасть в сухие сосновые иголки под ногами.

Плетение узоров, что только что стояло перед его глазами, странным образом никуда не исчезло, а так и продолжало маячить, наслаиваясь на окружающую действительность. Вальхем пару раз моргнул, но видение не исчезало. На открывшейся после схода оползня стене из песка и камней странным образом проступили регулярные структуры, напоминавшие то ветвящиеся прожилки в листе, то переплетение древесных корней.

Едва различимый, почти иллюзорный рельеф мог бы так и остаться незамеченным, если бы Вальхем к этому моменту не был бы настроен видеть красоту почти в любой коряге или металлической загогулине.

Под только что сошедшим оползнем определенно открылось нечто любопытное. Нечто, скрывавшееся под слоями земли и камней долгие годы, а то и столетия.

Вальхем неторопливо дожевал бутерброд, стараясь не моргать, чтобы не вспугнуть внезапное видение, после чего медленно потянулся за лежащей рядом киркой. Требовалось как можно скорее выяснить, где именно находится источник проблем – в его собственном воспаленном воображении, или же под слоями осыпавшегося после землетрясения песка?

Несколько энергичных взмахов – и раздался характерный звон удара металла о металл. Но, сколько бы Вальхем не всматривался в стену из мелких камешков и свисающей сверху травы, он так и не смог разглядеть ничего металлического, ничего, что могло бы издать подобный звук. Крайне странно.

Мальчишка натянул на руки перчатки и принялся за работу, кроша киркой рыхлую породу и отгребая ее в сторону лопатой. Но, по мере того, как он вгрызался все глубже, становилось очевидно, что обнаруженная им непонятная штуковина намного крупней, чем он предполагал изначально.

В массе песка и камней просматривалось нечто, напоминающее древесные корни, переплетенные настолько туго, что между ними даже малейшего зазора не просматривалось. Вальхем попробовал пошевелить непонятную конструкцию, но тщетно, она даже не шелохнулась. Данное обстоятельство заставляло предположить, что структура может уходить в землю достаточно глубоко, и на поверхности обнажилась лишь малая ее часть.

Он никогда не встречал ничего подобного, и даже не представлял себе, что это могло бы быть. И больше всего парня занимал вопрос, почему то, что выглядит как слежавшийся песок, демонстрирует столь высокую твердость и при ударе звенит как металл?

Вальхем еще несколько раз осторожно стукнул киркой по своей находке, прислушиваясь к получаемому звуку, попробовал втиснуть острие инструмента в какую-нибудь щель, чтобы поддеть и попробовать вытащить один из жгутов, но, как он ни силился, ничего у него так и не вышло.

Оставив тщетные попытки, Вальхем отступил назад, вытирая рукавом пот со лба. Только сейчас он обнаружил, что уже стемнело – увлеченный своими раскопками, он совершенно утратил чувство времени. Если он не хотел свернуть себе шею, прыгая в темноте через бревна и глубокие промоины, то уже следовало отправляться домой.

Но нельзя же оставлять свою находку вот так, на виду у всех! Ее следовало припрятать, равно как и замаскировать следы своей кипучей деятельности. Вот же зараза!

Вальхем принялся суетиться, натаскивая из леса сухие ветки и прикрывая ими разбросанный вокруг песок, а также само место своих изысканий. Камуфляж, правда, получался не особо убедительный, не требовалось даже всматриваться, чтобы понять, что здесь проводились какие-то земляные работы, но основной расчет строился на том, что в этот дремучий угол все равно практически никто не заглядывает. И вся эта горе-маскировка требовалась Вальхему больше для собственного успокоения.

Покончив с конспирацией, он сгреб в рюкзак свои нехитрые пожитки, подхватил лопату с киркой и запрыгал вниз по склону. К вечеру заметно похолодало, и небо начало затягивать низкими тучами. Свежий холодок забирался за воротник куртки и неприятно холодил мокрую спину, но Вальхем этого не замечал, все его мысли были всецело поглощены странной находкой и построением планов на дальнейшие раскопки.

Жаль только, что свежего материала для кузницы он сегодня Торпу принесет не особо много, но не беда. Завтра наверстаем!

* * *

Примерно после полудня на улицах Цигбела послышались зычные голоса глашатаев, объявлявших о том, что сегодня вечером после закатного звона на центральной площади губернатор выступит с важным обращением, касающимся всех жителей города. Случай, надо сказать, неслыханный – Моккейли никогда ранее не выступал с публичными речами, и требовалось что-то поистине из ряда вон выходящее, чтобы сподвигнуть обычно ленивого и нерадивого толстяка на подобный неординарный шаг.

Одновременно на самой площади застучали плотницкие молотки, прямо на ступенях ратуши возводившие деревянную раму непонятного предназначения. После того, как работы были завершены, всю конструкцию укрыли большим куском парусины, и что далее происходило там, под ним, никто не знал.

В общем, губернатору все же удалось заинтриговать горожан, и к назначенному времени на площади собралось несколько сотен человек, с нетерпением ожидавших соответствующих разъяснений.

Перед крыльцом ратуши выстроился наряд полиции, оттеснявший самых ретивых зевак и не позволявший никому приближаться к зачехленной конструкции.

Впрочем, до тех, кто стоял в первых рядах, все же долетал явственно различимый запах чего-то подгнившего. Люди брезгливо морщили носы и вертели головами по сторонам, пытаясь обнаружить источник вони, но поблизости ничего такого не наблюдалось. Кроме той самой загадочной штуки под парусиной.

В назначенное время парадные двери ратуши распахнулись, и на крыльцо вышел губернатор Моккейли. Обычно расслабленный и вальяжный, он выглядел непривычно серьезно и даже несколько испуганно. Толстяк некоторое время нерешительно переминался с ноги на ногу, не зная, с чего начать и как подступиться к стоящей перед ним непростой задаче. Он понятия не имел, как именно отреагирует собравшаяся толпа на его слова, и не придется ли ему потом спасаться бегством от разбушевавшихся горожан.

Тем не менее, бесконечно долго оттягивать неизбежное он не мог, а потому Моккейли прокашлялся и заговорил, то и дело запинаясь и путая даже самые простые слова.

– Сограждане! Хочу сообщить вам, что намедни в наш город прибыл имперский Инспектор, личный посланник Божественных Братьев, обративших на Цигбел свой мудрый взор. Действуя от их имени и по их поручению, он желает ознакомиться с тем, как мы живем, чем занимаемся, и какими помыслами увлечены наши души. Я прошу всех вас оказывать ему всемерное содействие в этом важном деле. Позвольте представить, – губернатор отступил в сторону, приглашая на крыльцо человека, чья рослая фигура виднелась в дверях за его спиной, – генерал Ирви Голстейн!

По людскому морю прокатился многоголосый гул, не предвещавший ничего хорошего, и грозивший выплеснуться в самый настоящий шторм. Несмотря на давность последней войны, все еще очень хорошо помнили ее боль, не испытывая никаких теплых чувств к тому, кого считали главным виновником своего поражения. Свое прозвище «Кровавый Папочка» генерал тогда заслужил сполна.

Голстейн вышел на свет, и в лучах заходящего солнца на его груди засверкали многочисленные ордена и медали. Высокий и статный, в парадном мундире Императорской гвардии и со сложенными за спиной руками он одним своим видом заставил стихнуть общий гомон. Пускай у многих имелось более чем достаточно причин его ненавидеть, все признавали, что такой враг – смелый, умный и решительный – заслуживает уважения.

– Дамы и господа! – громкий и четкий голос Голстейна, привыкший отдавать приказания, разлетелся над площадью. – Вот уже двенадцать лет все вы носите гордое звание Граждан Империи, а ваши земли находятся под милостивым покровительством Божественных Братьев.

Поднявшийся недовольный ропот и отдельные ехидные смешки нисколько не смутили генерала, и он продолжал:

– За прошедшие годы многое изменилось, хотя те перемены, что происходят медленно и постепенно, как правило остаются незамеченными и недооцененными. Отряды имперских скаутов полностью очистили окрестные леса от обосновавшихся в них банд, отправленные в пустыню экспедиции обнаружили и уничтожили лагеря грабивших караваны кочевников, а доступ к продовольственным складам Кверенса помог вам пережить засушливый и неурожайный прошлый год.

– Эти склады были набиты отобранным у нас зерном! – выкрикнул кто-то из толпы, породив еще одну волну одобрительного гула. – Вы просто… милостиво вернули его нам! В чем тут ваша заслуга?!

– Вы заблуждаетесь, милейший, – голос подчеркнуто вежливого Голстейна оставался ровным и бесстрастным, но по спинам все равно заструился неприятный холодок. – Ваше зерно еще три года назад было направлено в южные провинции, пострадавшие от сильных дождей и наводнений. А Цигбел потом выручил урожай, как раз собранный там в дальнейшем.

Публика притихла, осмысливая сказанное. Бесхитростная жизнь провинциального городка волей-неволей ограничивает горизонт мироощущения его обитателей, съеживая весь белый свет до нескольких соседских деревень и поселков. Они никогда не задумывались над тем, как живут люди на другом краю пустыни, и что между ними возможна какая-то взаимосвязь. Мысли подобного масштаба просто не умещались у них в головах.

– Именно так и работает Империя, – продолжал генерал. – Мы – закон и порядок, мы – стабильность и безопасность, мы – процветание и достаток. Но, несмотря на то, что наше единство несет с собой многие блага и делает всех нас сильней, вы до сих пор противитесь происходящим переменам, тормозя их и только осложняя свою же собственную жизнь. Вы смирились с властью Империи, но отказались принять ее в своих сердцах. Вы оставили ее за порогом, заперев свои души, задвинув тяжелые засовы и захлопнув перед ней крепкие ставни. Вам милее старый, привычный уклад вещей, но вы не сможете жить в затворничестве вечно. Империя не намерена терпеливо ждать, когда вы образумитесь.

В последних словах Голстейна зазвучала сталь, и вся площадь обратилась в слух.

– Я прибыл в Цигбел вчера, и уже успел обойти его улочки, – Инспектор вздохнул. – Что я могу сказать – увиденное меня откровенно разочаровало.

Он недовольно покосился на Моккейли, отчего губернатор весь съежился, словно пытаясь спрятаться во внутреннем кармане своего костюма.

– За те годы, что Цигбел прожил под имперской властью, все произошедшие в нем перемены так и остались лишь тонкой румяной корочкой на поверхности давно сгнившего внутри старого пирога. Вы не просто отказываетесь принимать установленные нами правила, но демонстративно их игнорируете, всячески демонстрируя свое презрение к ним. А, следовательно, и к самой Империи и к властвующим в ней Божественным Братьям! – Голстейн вскинул руку, указывая на оскверненный портрет над входом. – Я подобного святотатства не потерплю!

Он медленно обвел взглядом притихшую площадь.

– У вас имелось более чем достаточно времени, чтобы самостоятельно принять верное решение, но вы этой возможностью не воспользовались. Теперь все будет иначе. По-плохому, – генерал принялся рубить слова, чеканя каждую букву и словно заколачивая их в непонятливые головы горожан. – Любое проявление неуважения к Империи, ее символам или ее властям будет караться! Любое богохульство, допущенное в адрес Божественных Братьев будет караться! Почитание Темных Пастырей – преступная ересь и будет караться! Утаивание так называемых Пастырских Амулетов будет караться! А все случаи посягательства на жизнь или безопасность официальных представителей Империи будут караться с особой беспощадностью!

Голстейн шагнул вперед и резким рывком сдернул покрывало со стоявшей рядом с ним на ступенях деревянной рамы…

Толпа в ужасе отшатнулась, послышался чей-то истерический визг. Воздух наполнился гудением сотен мух, поднявшихся с трех подвешенных за ноги обезображенных мертвых тел. Их животы были вспороты, и вывалившиеся внутренности свисали гроздьями до самой земли, источая вонь тухлого мяса. Голстейн специально приказал сложить их заднем на дворе ратуши прямо на ярком солнце, чтобы максимально ускорить процесс разложения, и теперь откровенно наслаждался произведенным на публику эффектом. Площадь, правда, будет теперь еще некоторое время щеголять расплесканными тот тут, то там бесформенными лужами рвоты, но один-два хороших ливня – и все снова придет в норму.

Несмотря на невероятный ужас представшего перед ними зрелища, люди как зачарованные смотрели на виселицу, не в силах отвести остекленевшие взгляды. Почти наверняка кто-то даже узнал среди казненных преступников своего знакомого, а то и родственника. Можно было не сомневаться, что увиденное надолго впечатается в их память во всех деталях и подробностях. На кулаке одного из покойников до сих пор оставалась намотанная тяжелая цепь, не оставлявшая никаких сомнений в том, что именно замышляла эта троица, и за что понесла соответствующее наказание. Каждый из присутствующих невольно примерял подобную участь и на себя, внутренне содрогаясь от одной только мысли, чтобы повторить столь необдуманную дерзость и поднять руку на генерала или кого-нибудь из городской администрации.

Чего Голстейн, собственно, и добивался.

Когда Моккейли ранее спросил у него, выяснил ли он у нападавших, кто именно являлся заказчиком покушения, генерал только рассмеялся.

– Да плевать! Поверьте мне, губернатор, этот бедолага теперь будет потеть, бледнеть и гадить в штаны при любом стуке в дверь, при любом подозрительном шорохе, при каждой встрече с полицейским на улице! Разве можно придумать более изощренное в своей унизительности наказание? – Голстейн посерьезнел и кивнул в сторону окна. – Но, если вам все же интересно, то он наверняка уже сегодня-завтра постарается купить билет на тот караван, что стоит сейчас в городе, чтобы сбежать отсюда как можно скорей и как можно дальше. Если вдруг узнаете о каком-то испуганном и суетливом горожанине, причем весьма состоятельном, внезапно пожелавшем, побросав все дела, прокатиться через пустыню, то знайте – это заказчик и есть.

И точно так же можно было не сомневаться, что никому и в голову не придет организовать еще одно покушение, тем более, что желающих взяться за такую рискованную работу теперь пришлось бы искать очень и очень долго.

Даже удивительно, насколько эффективно сильный страх улучшает способность людей к усвоению преподанного им урока…

– С другой стороны, – продолжил генерал, обращаясь к притихшей толпе, – любое содействие, оказанное Империи в наведении должного порядка в Цигбеле и его окрестностях, будет достойно вознаграждено.

Теперь Голстейну уже не приходилось напрягать голосовые связки, чтобы быть услышанным. Казалось, что даже говори он шепотом, теперь его все равно услышали бы все до единого, кто присутствовал на площади.

– С завтрашнего дня здесь, в городской ратуше, начинает работу моя общественная приемная. Она будет открыта ежедневно, без выходных и праздников. Если я буду по какой-либо причине отсутствовать, то вас примет губернатор Моккейли. Мы готовы выслушать любые ваши предложения по налаживанию жизни города, а также сообщения о замеченных нарушениях и случаях непочтительного отношения к Империи и ее милостивым властителям, – генерал позволил себе короткую улыбку. – И, да, чуть не забыл. Ложные доносы будут караться.

Он развернулся, направляясь к дверям ратуши, но тут бледный и лоснящийся от пота Моккейли, которого перспектива близкого общения с жителями Цигбела испугала едва ли ни хлеще, чем проведенная только что жестокая демонстрация, ухватил его за рукав.

– Ин… Инспектор, – залепетал он, тыча толстым пальцем себе за спину, – а что нам делать с… с этими…

– Что? – Голстейн оглянулся на виселицу, где под легким вечерним ветерком чуть покачивались распотрошенные трупы. – Пусть повисят пока. Они все равно уже никуда не торопятся.