Голубиная книга анархиста

Тем временем Валя

Тем временем Валя задавала корм новозеландцам, иногда приоткрывая дверцу, чтобы почесать кролика или крольчиху между ушей, некоторых из них она почему-то отличала и даже давала клички. Был здесь Василек, удивительный новозеландец с глазами, отливавшими почему-то синевой. Другой носил кличку чудную нерусскую – Бернард, потому что был черным. А совсем недавно Вале и приснился такой-то сон. Совсем короткий: в какой-то квартире из комнаты с солнечным окном белый кролик резво кинулся в комнату с зашторенными окнами, в полутьме стал почему-то невидим, а когда выбежал, шлепая лапами по половицам, то был уже черным, и так и не стал белым, и кто-то ласково позвал его: «Бернард!». Проснувшись, Валя первым делом это чудное имя и вспомнила, а потом и весь сон. Был крольчонок Акробат, он любил кувыркаться, бегал по клетке, когда Валя приближала к ней свое лицо, прижав уши, и кувыркался. Это было чудно. Одну толстую крольчиху Валя звала Попадьей, так она напоминала одну важную супругу священника, служившего в соборе. У попадьи, женщины, не крольчихи, были просто гигантские груди – как колокола, шутила Мартыновна. Она никогда не подавала денег, но – кусок пирога, яблоко или конфеты, а то и пакет молока, говоря при этом, что деньги известно на что будут пущены. Особенно Вале нравилась молодая крольчиха по кличке Звездочка – у нее дырка в ухе была в виде звездочки. Эта Звездочка любила вылизывать шершавым языком ладонь Вали. Наверное, там соль выступает, думала Валя. А новозеландец Полтора Уха – одно ухо у него было как бы надломлено, всегда повисало, – тоже вроде наладился лизать ее ладонь, да взял и укусил, ладно хоть не за палец, а за мякоть, рана плохо заживала. Надежда Васильевна, заметив гноящийся рубчик, дала пузырек с жидкостью и велела промывать, дала и бинт. Понемногу ранка затянулась. И с тех пор Валя любила подкрасться незаметно к клетке Полтора Уха и дать ему щелбанец сквозь сетку. Полтора Уха подскакивал и каким-то особенным образом прихрюкивал – возмущался. Хотя в основном новозеландцы были тихонями, поедали себе корма, шевеля ушами, поводя глазами, пили воду; ну, когда вместо комбикорма им давали цельную морковь, можно было услышать хрумканье. Впрочем, по графику, разработанному Борисом Юрьевичем, случалось это не часто. Но своим любимцам Валя нет-нет да и подсовывала это лакомство.

В шед кто-то зашел, Валя оглянулась. Это был Эдик. Ночью ему снились горы, каменная деревня над пропастью и речкой, он оказался в одном из этих домиков, прилепившихся к склонам. Напротив сидела смуглая женщина в платке. Пришел мужчина с мотыгой. Эдик ждал удобного момента, чтобы выхватить мотыгу, недоумевая, где он оставил свой автомат. Но мужчина был настороже. Он спросил, что солдату здесь надо? «Я тебе дам молока», – сказала женщина, поглаживая руки с вздутыми венами на коленях. Мужчина явно готовился употребить свою мотыгу. Эдик покачал отрицательно головой. «Можешь идти», – сказала женщина. И он вышел. Медленно шел улицей между каменных домиков. И ему удалось выбраться оттуда. И уже он летел в самолете. Но в самолете были чужаки: мужчины в белых длинных одеждах, с замотанными головами. И самолет летел совсем не туда, куда ему было нужно. Нет, нет, не туда. Он немел от ужаса.

– Как тут у тебя продвигаются делишки? – спросил Эдик, медленно проходя между клетками.

Валя молча глядела на него.

– Ну что ты смотришь, карие глазища? – насмешливо спрашивал он, подойдя уже вплотную и взирая сверху.

Валя разогнулась.

– Толстеют наши шоколадки! – воскликнул он, щелкнув по ближайшей сетке пальцами. – Да, а вот как раз у меня тут… – говорил он, запуская руку в карман синего комбинезона и внимая что-то. – О-па! Шоколадка завалялась. На, бери. Ну, чего испугалась? Думала, как фокусник, выхвачу зайца за уши? Новозеландца?

Смеясь, он протягивал Вале шоколадку.

– Бери, бери, твой-то тебя не балует. Хотя, я смотрю, он какой-то вообще… лох печальный, а?

– Он учитель, – ответила Валя, принимая суровый вид.

Эдик присвистнул.

– У-чи-и-тель?.. Ну и ну. А похож на ученика, двоечника. Как это говорится, вечный студент, да?.. Ну держи, держи, чего ты?

– Маме отдайте, дяденька, – попросила Валя.

Эдик ухмылялся, почесывая бакенбарды.

– Да она у меня не последняя. Бери и кушай. И не называй меня так. Не маленькая уже. На. Ешь. – И он почти ткнул шоколадкой ей в лицо.

Валя взяла, глядя в сторону.

– Давай, давай, кушай. А то вернется твой лох печальный, отберет, хоть и учитель.

– Я потом, – сказала Валя.

– Нет, ты сейчас, – настаивал Эдик.

– Ну, это… мне работать надо, дяденька.

– Блин! Я же тебе сказал? Сказал, а?

И Валя принялась разворачивать шоколадку, шуршать золотцем. Эдик, прищурясь, наблюдал. Она осторожно откусила краешек плитки.

– Да ты не стесняйся… И ничего и никого не бойся. Лоха своего не бойся. Никого. Это я тебе говорю. Бьет он тебя?

Валя испуганно замотала головой.

– Ладно. Но если что – мне говори. О’кей?

Валя кивнула.

– Договорились, – внезапно почти сладким голосом протянул Эдик и погладил темную прядь ее волос.

Валя отшатнулась.

– Ну, ну, ровно жеребчик, – вкрадчиво задушевно продолжал Эдик. – Зачем же так?.. Как будто необъезженная, а? Ну, ну, будь хорошей, во мне-то сил поболее, чем в лохе печальном.

Бледнея, Валя отступала. Эдик приближался. Она еще ела шоколадку как бы во сне.

– Нет, ну точно, как необъезженная кобылка-то. А? А? Ну, не дури, иди сюда. Все будет хорошо, знаешь, как в песне поется.

Валя дернулась от его рук, ударяясь о клетки. Шоколадка выпала.

– Э! Ты клетки свернешь, кобыла! Ну чего? Не строй из себя цацу!

По щекам Вали потекли слезы.

– Дяденька, дяденька, – бормотала она, еще дожевывая шоколад.

– Да что за черт! – не выдержал Эдик. – Что? Необъезженная?

Валя, внезапно сообразив, что он имеет в виду, закивала энергично и вправду делаясь похожей на лошадку, пони.

Эдик выпятил нижнюю челюсть.

– Да ну?..

– Вот истина, – откликнулась она и перекрестилась.

Эдик напряженно соображал и вдруг рванул ширинку, обнажаясь.

– Ладно, хоп! – голос его звучал придушенно, яро. – Но я же говорил… говорил, что у меня еще есть… На-ко, давай…

И он схватил Валю за волосы.