Гора сокровищ

Глава 28

Но мы до сих пор не знали, кем был тот человек, — который считал золото своим и так стремился убрать любого, кто захочет взять себе хотя бы часть его.

При дневном свете мы тщательно осмотрели место, откуда я чуть было не свалился в пропасть. Никаких следов мертвого тела. И тогда я понял, что мой преследователь, побывав здесь, заметил, что камни в этом месте вот-вот обвалятся, и решил использовать эту расщелину как ловушку.

Человек, проведший всю свою жизнь в лесу, непроизвольно замечает такие вещи. Он запоминает места, в которых при случае можно разбить лагерь, опасные места, которых надо избегать, удобные проходы и такие углы, в которые лучше не соваться. Все это откладывается в памяти совершенно автоматически, при этом ум человека может быть занят совсем другими вещами. Однако он сразу же замечает изменения, происшедшие в том или ином месте.

Иуда поджарил яичницу с ветчиной — он предусмотрительно запасся и тем и другим. В походах нам нечасто случалось лакомиться яичницей; Иуда это знал и прихватил с собой яйца, чтобы побаловать нас. Позавтракав, я взял свой винчестер, натянул на ноги мокасины и отправился на место нашей ночной схватки.

Трава там была измята, хотя некоторые цветы уже успели распрямиться, а открытой земли, где могли бы отпечататься следы, почти не было. Однако, поискав хорошенько, я все же нашел два четких отпечатка. Это были следы тех самых сапог, что попались мне на тропе. Я обошел место схватки, надеясь найти следы, которые подсказали бы мне, в каком направлении скрылся мой противник.

Преследовать такого человека — это все равно что идти по следу старого матерого медведя-гризли. Он будет следить, нет ли за ним погони и заметит меня раньше, чем я его. От этой мысли мне стало не по себе.

Я знал, что никто не будет оплакивать мою смерть, разве только братья. Анж умерла, а другие женщины, за которыми я когда-то ухаживал, живут теперь своей жизнью, и я даже не знаю, где они. Но мне очень не хотелось умирать. Мне еще многое нужно сделать в жизни, и перспектива навсегда остаться здесь, в Камберлендской впадине, меня совсем не радовала.

Я продолжал поиски. Мой враг бежал в невероятной спешке, заметьте — не от страха, а чтобы, как всегда, опередить меня. Сначала он бросился бежать, не думая о том, что оставляет следы. Но тут же, насколько я понимаю этого человека, опомнился.

В конце концов я все-таки нашел отпечаток носка его сапога, глубоко вдавившийся в землю. Двинувшись в том направлении, куда смотрел носок, я обнаружил несколько сломанных травинок, отпечаток каблука, раздавленную сосновую шишку и место, где убегавший поскользнулся на скользком склоне. Пройдя сквозь редкий еловый лесок, я очутился на открытом месте.

Я остановился. Скорее всего, мой противник повернул здесь в другую сторону. Я поискал следы, и через несколько минут обнаружил тропу. Она вела в ложбину, лежавшую к востоку от ледникового цирка. Человек спустился в эту ложбину, потом прошел по поваленному стволу и стал взбираться вверх по склону.

Ночью он не заметил, что в двух местах трава и листья, приставшие к его подошве, оставили зеленые отпечатки. Мой враг не догадывался, что эти травинки и листья выдадут его.

Я поднимался по склону цирка наискосок и на тропе — Тропе Призраков, как ее называли некоторые, — мне еще четыре или пять раз попались следы моего врага. Камешек, сдвинутый со своего места, и пара частичных отпечатков подошвы подсказали мне, что он побывал здесь.

Местность эта в основном открытая, поскольку в высокогорье деревья не росли. Я шел и в любую минуту ожидал выстрела. Среди кустарника виднелись редкие деревья, росшие группами или поодиночке. Деревья, поднимавшиеся выше по склону, были так изуродованы ветрами, что напоминали вывороченные из земли кусты. А еще выше — только трава и голые скалы, горы со всех сторон, а над ними — небо, вечно покрытое белыми облаками.

Если человек, за которым я охочусь, не хочет, чтобы я его убил, он должен убить меня сам. Вообще-то я привык спокойно относиться к опасности, ибо я по натуре не трус. Человеку, который ожидает выстрела, лучше не волноваться. Впрочем, это удается не всякому — кому понравится быть мишенью?

Этот край столь прекрасен, что трудно смириться с мыслью о смерти. А какая тишина! Ни одного звука. Только слышно иногда, как вдалеке пролетит орел, и снова полное безмолвие.

Но даже в такой открытой местности существуют укромные местечки, и в одном из них может сидеть тот, кто хочет меня убить.

Он не сворачивал с тропы — умный человек никогда не пойдет в горах непроторенным путем. Время от времени мне встречались его следы. Ближе к вершине он пошел медленнее и пару раз останавливался, чтобы передохнуть и перевести дух.

Мой враг знал, как только рассветет, я брошусь на его поиски. Когда дело доходит до решающей схватки, я никогда не стараюсь избежать ее. У нас в Теннесси люди привыкли доводить дело до конца. Многие девушки носили за поясом револьвер, а мы, Сэкетты, начинали учиться стрельбе, можно сказать, с пеленок.

Преследуя такого опытного противника, следует быть начеку, поэтому я держал винтовку в руках, готовый в любую минуту открыть огонь.

Я миновал два небольших водоема, после чего тропа резко повернула направо. Я поехал на север и очутился в прекрасной стране, описать красоты которой у меня не хватает слов.

Я слыхал об этой стране от других. Мне рассказывал о ней Кэп Раунтри, когда мы были с ним в Валлеситос, и многие другие. Передо мной лежало ущелье Магнетик, соединявшееся с долиной Медвежьего ручья, а напротив высились горы, по форме своей напоминавшие медвежьи зубы: гора Акулий Зуб, Ленточная гора, а за ней пик Вечерняя Звезда.

Недалеко от того места, где я стоял, склон круто обрывался вниз; у подножия обрыва протекал Медвежий ручей. Я находился на высоте двенадцати тысяч футов. Спрятавшись за камни, я осмотрелся.

Над моей головой в сторону горы Акулий Зуб пролетел орел; из леса вышли лоси и двинулись по берегу ущелья на север. Кто-то спугнул их — видно было, что лоси чем-то встревожены. Они пересекли поляну и скрылись в лесу.

Может быть, их потревожил медведь или пума, они в горах достигают огромных размеров, особенно гризли. Гризли — очень крупные звери и, если их разозлить, могут быть страшными, но им скоро придет конец, поскольку они не знают страха перед охотником. Пока в эти края не пришли белые люди с огнестрельным оружием, гризли был властелином здешних мест. Он ходил где хотел, и никто не смел попадаться ему на пути. Он так и не смог привыкнуть к человеку, только со временем стал более осторожным. Но, вероятно, слишком поздно.

С того места, где я сидел, тропа вела на западный склон горы. Человек, засевший в засаде, должен был быть отличным стрелком, хорошо ориентирующимся в горах.

Я встал и двинулся по направлению к деревьям, росшим к северу от ущелья. Зайдя в лесок, я присел на корточки и прислушался.

Но до ушей моих донесся лишь свист ветра, вечного ветра, который ни на минуту не смолкает на этой высоте.

От травы исходил приятный аромат. Я взглянул на серую шершавую кору старого дерева, кое-где потрескавшуюся и отставшую от ствола. Я увидел, где кормилась пищуха, а затем перевел взгляд на залитый солнечным светом склон, но не заметил ничего подозрительного. Я повернулся в сторону группы елей, темнеющих внизу на склоне, и уже собрался было туда идти, как вдруг почувствовал страшный голод. Я встал и, вспомнив, что у меня в кармане лежит кусок вяленого мяса, сунул туда левую руку.

Я прислонил винтовку к ветке и просунул руку поглубже, чтобы достать мясо. И в эту минуту за моей спиной раздался знакомый голос:

— Наконец-то я поймал тебя, Сэкетт! Повернись и умри!

Я и так знал, что он пришел сюда не для того, чтобы спеть мне колыбельную, поэтому, поворачиваясь, выхватил свой револьвер и выстрелил.

Мой противник был вооружен винтовкой, и когда я повернулся, дуло ее смотрело мне прямо в лицо. И я сказал себе: «Ну вот, Телль Сэкетт, пришел твой конец, ты умрешь, как умер твой отец, — одинокий и затравленный». Но мой револьвер не подвел меня. Пуля полетела прямо в моего врага.

А он промазал. Он был метким стрелком, не хуже меня, но, когда на карту поставлена твоя собственная жизнь, проявляешь просто чудеса меткости.

Пуля попала ему прямо в грудь, вторая вошла туда же, словно хотела составить ей компанию.

Он не мог поверить, что промахнулся. Наверное, был слишком уверен в себе. Я стоял перед ним, высокий человек с гор Теннесси, держа в руках револьвер, и смотрел, как он умирает.

Он хотел выстрелить в меня еще раз, но первая пуля повредила ему какой-то жизненно важный орган. Может быть, она перебила позвоночник, потому что руки его, державшие винтовку, разжались, и она выпала на траву.

— Нативити Петигрю, — сказал я, — ответь мне: где ты похоронил моего отца?

Его голос звучал хрипло:

— Там, у подножия Ленточной горы, течет ручей. Недалеко от него есть холм. Ты найдешь тело отца у подножия скалы, похожей на палец, направленный в небо. Если приглядеться получше, можно заметить могилу и надпись, которую я высек своими руками.

Он забрал мое золото и поэтому должен был умереть, но убить его оказалось не так-то просто… Мне он нравился, парень, но я все же убил его и похоронил там, где он умер.

Он был тяжело ранен, у него не было сил, но он полз, чтобы убить меня. Если бы я не убил его, он убил бы меня, во мне до сих пор сидит пуля, которую он тогда всадил в меня.

Петигрю лежал, умирая, и широко открытые глаза его глядели в небо. Я не питал к нему ненависти — мы играли с ним в смертельную игру, и, когда карты были брошены на стол, выяснилось, что он проиграл. На его месте мог бы оказаться и я.

— Когда мы заберем золото, я отдам часть твоей жене. Она хорошая женщина, — сказал я ему.

— Пожалуйста, сделай это, — ответил он.

Петигрю умер, потом я вернусь сюда и похороню его там, где он лежит.

Я возвратился к костру, мои друзья сидели вокруг него и ждали меня. Здесь же был и Флэган — он приехал из Шалако на лошади мышиной масти.

— Тебе придется позабыть о Хиппо Суоне, — сказал Оррин. — Он приехал в Шалако, чтобы убить тебя, но Флэган сказал ему, что ты не единственный Сэкетт на земле, и они сразились.

— Извини, Телль, — произнес Флэган, — он хотел убить тебя, а мне не понравилось это его намерение. Он хороший боец, но шкура у него слишком тонкая, и ему пришлось убраться восвояси, чтобы зализать раны.

— А еще мы нашли золото, — добавил Оррин. — Вспомни, отец написал, что я всегда хотел собрать все сливки. Он упомянул о расстоянии до нашего старого колодца и о том, как мама всегда бранила меня. Ну вот, я и задумался, что бы это могло означать. Меня натолкнуло на разгадку слово «сливки». Помнишь, как мы использовали колодец, чтобы сохранить молоко? Когда я был мальчишкой, я часто приходил туда и съедал с него сливки. Мама вечно меня ругала. Так вот, отец спрятал золото в месте, очень похожем на колодец, — в отверстии в скале, и примерно на том же расстоянии, что и наш старый колодец от дома.

Он закрыл отверстие обломком скалы и замазал его землей. Мы вытащили этот обломок и увидели золото. Его там хватит, чтобы купить землю и стадо, такое же, как у Тайрела, и еще останется.

Я сидел, не говоря ни слова, и все посмотрели на меня. Оррин спросил:

— Что с тобой случилось?

— Это был Нативити Петигрю, — ответил я. — И вовсе он не такой хромой, как притворялся. Отец догнал его — примерно в миле отсюда или чуть дальше. Отец полз за ним, и, когда он догнал Петигрю, они обменялись выстрелами. Отец ранил его, но сам был убит. Нативити похоронил его на склоне Ленточной горы.

— Спасибо ему за то, что он похоронил его, — сказал Оррин, и я согласился с ним.

— Мы сделаем для него то же самое, — сказал я. — Похороним его там, где он лежит. Помнишь, как любил говорить отец? «Не трогай дерьмо, пусть лежит, где лежит».

Нел Трелони встала:

— Пора домой, Телль. Ты идешь?

— Да, иду, — ответил я, и мы все двинулись к нашим лошадям.