Город за рекой

1

Когда поезд, сбавив скорость, медленно въехал на большой мост через реку, сразу же за которым была конечная станция, Роберт подошел к окну купе и напоследок окинул взором оставшийся позади берег. Вот и добрался до места! Вздохнув, он поглядел вниз, под мост, на глубокое ложе реки, по которой проходила граница. По обоим береговым склонам, преждевременно обмелевшим в это раннее лето, тянулись широкие оголенные полосы галечника. В воздухе разливался бледный свет занимающегося утра.

Ночь Роберт провел в неопределенном состоянии полусна-полубодрствования, из-за чего дорога показалась ему нескончаемо долгой. Когда поезд плавно вкатился в небольшой крытый перрон, он проверил — в который уже раз за время пути! — на месте ли письмо из Префектуры, по приглашению которой он ехал сюда, в этот город. Он сунул письмо для удобства во внутренний карман пиджака, где держал бумажник, подхватил чемодан и вышел из вагона. Миновал вместе с народом, сошедшим с поезда, туннель и оказался вскоре у таможенного барьера, где чиновник, приземистый мужчина, с угрюмым безразличием проверял документы. Так же равнодушно он глянул мельком на содержимое чемодана, состоявшее из самых необходимых вещей, какие берут с собой, когда едут на короткий срок. Но затем на лице его мелькнуло изумление: Роберт показал бумагу из Префектуры.

— Проходите! — воскликнул таможенник, делая широкое движение рукой.

Роберт был человек чужой здесь, и потому никто его не встречал. Поскольку вокзал, как ему сказали, находился на порядочном расстоянии от города, то он очень обрадовался, когда, выйдя на привокзальную площадь, увидел трамвай, на который не рассчитывал в столь ранний час. На вопрос, доедет ли он этим трамваем до города — ему надо в Префектуру, уточнил он, — кондуктор утвердительно кивнул. Вагон, сколько позволял разглядеть неверный голубоватый полусвет, заполнен был простенько одетыми людьми. Головы женщин покрывали платки, завязанные под подбородком. На коленях у них, как, впрочем, и у мужчин, стояли дорожные плетеные корзинки со снедью, прикрытые сверху холстинами. Роберт прокомпостировал билет и прошел в середину вагона, где оставалось еще одно свободное место.

Только он сел, как трамвай, звякнув звонком, тронулся. Скоро они обогнали кучками шедших вдоль дороги людей, которые прибыли тем же поездом и теперь направлялись в сторону города. Поскольку все окна были закрашены синеватой краской, отчетливо рассмотреть что-либо снаружи не представлялось возможным. Там, где они проезжали, была, похоже, открытая голая местность с разбросанными редкими строениями.

Монотонное гудение электрического мотора действовало усыпляюще на людей, проведших утомительную ночь в дороге. Головы у всех свешивались на грудь, тела мерно раскачивались из стороны в сторону и внезапно вздрагивали на остановках. Скоро и Роберт почувствовал, как его обнимает дремота. Но когда почти все пассажиры сошли, каждый где нужно, и уже последние стали покидать вагон, он встревожился. Тщетно пытался он разглядеть хоть что-нибудь за окном: там все тонуло в призрачной туманной синеве. Ни намека на улицы или кварталы домов — вообще никаких признаков, которые бы указывали на то, что он подъезжает к городу. Роберт оглянулся назад, за помощью к кондуктору, но того не оказалось на месте. Он не знал, что кондуктор и водитель — одно и то же лицо, и почувствовал вдруг себя во власти слепой механики безостановочного движения, которому, казалось, не будет конца. И хотя прошло, может быть, всего несколько минут, пока трамвай не остановился снова, он потерял ощущение времени. Только когда послышались шаги сходящего с передней площадки водителя, он очнулся и, поднявшись с места, вышел из вагона.

Тут, верно, была конечная остановка трамвая, хотя рельсы тянулись еще куда-то дальше. Увидев, что он находится в предместье большого города, Роберт первым делом подумал, где бы ему приютиться на время или хотя бы пристроить багаж. Он хотел обратиться за справкой к водителю, но тот странным образом исчез куда-то, точно сквозь землю провалился. Сероватая дымка еще окутывала дома, ограды, скверы и улицы. Город, как видно, еще спал, и Роберт в нерешительности замедлил шаги, когда через некоторое время неожиданно вышел на продолговатую площадь, от которой расходились в разные стороны улицы. Посреди площади стоял фонтан — скульптура с вставленным в нее сосудом, из суженного горла которого струя текла в каменную чашу бассейна. "Вода пригодна для питья", — гласила надпись на узкой деревянной дощечке.

Роберт прислонился к стенке бассейна и достал письмо из городской Префектуры, которая предлагала ему какое-то значительное место в системе магистрата. Он еще раз пробежал глазами эти несколько строк и почувствовал, несмотря на предупредительный в целом тон, некоторую категоричность обращения, чуть ли не приказание. О характере работы не говорилось ни слова. Впрочем, все это он выяснит теперь на месте, в Префектуре, уже в ближайшие часы.

Оглядевшись вокруг, он обнаружил странную особенность: у домов, рядами расходившихся от площади, были одни только фасады, так что сквозь зияющие проемы окон виднелись кусочки неба. Пораженный этим открытием, Роберт прошелся по площади туда и сюда, всматриваясь в дома, и убедился, что почти везде за голыми внешними стенами было пустое пространство. Жуткое впечатление, произведенное на него этой картиной, впрочем, скоро рассеялось; теперь уже те немногие из строений, что еще уцелели, казались чужеродными частями в общей панораме городских развалин.

Тут к фонтану подбежала стайка молодых женщин и девушек. Они стали набирать воду в кувшины, которые поочередно ставили на железную решетку под стекавшую струю. При этом взгляды их были устремлены куда-то в невидимую даль, лежащую, казалось, по ту сторону города, и лица румянились в розовых лучах разгорающейся утренней зари. Одеты они были в яркие однотонные платья разных фасонов. Роберту показалось, что он как будто встречал уже однажды какую-то из этих девушек, однако не мог припомнить, где и когда. Поэтому он вовсе не удивился, увидев, что одна из них, после того как наполнила свои кувшины, направилась прямо к нему. Ее, как видно, заинтересовал чемодан, который Роберт поставил пока на землю возле себя, ибо она, подойдя, показала на него глазами и махнула рукой в сторону одного дома рядом с площадью. Видя, что он мнется, она нетерпеливо хлопнула два-три раза в ладоши, затем подхватила свои кувшины и снова мотнула головой в сторону дома, как бы поторапливая Роберта идти за ней.

В ее быстрых резковатых движениях было что-то отдаленно знакомое, в памяти его неожиданно всплыл образ молодой женщины, которая роковым образом вошла когда-то в жизнь Роберта. Девушка между тем уже направилась к дому, и он только растерянно оглянулся на женщин, еще хлопотавших у фонтана: те слегка кивали ему головами. Тогда он взял чемодан и поспешил за девушкой. И в походке ее тоже было что-то знакомое: она шла несколько размашистым крупным шагом, хотя ноша вовсе не отягощала ее.

Подойдя к глухому фасаду дома, она вошла не в дверь, а в небольшой, аккуратно пробитый рядом с нею проем; Роберт сначала не заметил его. За этим входом сейчас же начиналась каменная лестница, которая спускалась вниз и выводила в подземный коридор.

По обе стороны шли низкие подвальные помещения, едва освещенные светом, скупо лившимся сверху через шахту. Поскольку двери были отворены настежь, а где и вовсе отсутствовали, Роберт мог, проходя по коридору, мельком заглянуть вовнутрь помещений, в них, как ему показалось, ютилось множество людей. Но вот проводница его остановилась возле ниши в стене, где были сложены чемоданы, коробки, узлы. Она велела ему оставить тут свой багаж, затем показала на дверь напротив, а сама пошла дальше по коридору. С минуту он смотрел ей вслед, потом крикнул:

— А где я тебя еще увижу?

Она остановилась, поставила на пол один из своих кувшинов, полуобернувшись к нему, приложила палец к губам и еще раз со значением повторила этот жест. Свет, однако, был настолько тускл, что он не мог с уверенностью сказать, Анну ли он видит перед собой — или чужой, лишь похожий на нее образ. Он остался один.

Помещение, в которое он вошел, напоминало своим видом монастырскую трапезную. Стены были выкрашены белой краской, и со сводчатого потолка свисали на железных цепях старинные лампы, которые лили искусственный желтоватый свет. За длинными столами сидели кучками пожилые мужчины и женщины. Перед ними стояли простые металлические миски, из которых они жестяными ложками черпали какое-то дымящееся варево и поспешно отправляли в рот. Горячий пар, густо валивший от мисок, заливал весь воздух и скрадывал очертания предметов; только слышались частые беспорядочные звуки, производимые ложками, которыми едоки стучали о края посудин или скребли по дну. Содержимое мисок, похоже, не убавлялось, едоки же все еще как будто оставались голодны, ибо продолжали с прежней жадностью насыщать себя. Во всяком случае, слышно было, как они учащенно и жадно жевали.

Публика, собравшаяся тут, состояла, судя по одежде, из представителей разных слоев общества, хотя многие облачились, может быть, в лучшие из своих нарядов. Своим безжизненным видом они напоминали картинки, вырезанные из рекламного каталога мод какого-нибудь салона готового платья, только в натуральную величину. На многих были дорогие украшения из золота или серебра; тускло поблескивали нашейные цепочки, броши или булавки на галстуках, кольца и браслеты, вспыхивали огоньки драгоценных камней — натуральных или, может быть, поддельных — в ушах, на шеях, на пальцах. Некоторые оставались в верхней одежде и в шляпах, точно собирались в любую минуту встать и уйти. В то время как Роберт протискивался между столами, высматривая свободное место — ведь его привели сюда, как он полагал, для того, чтобы он перекусил, — кто-то вдруг окликнул его по имени и схватил сзади за рукав.

— Роберт! И ты здесь?

Он обернулся и увидел перед собой своего отца. Роберт побледнел и в первую минуту даже не нашелся что сказать. Но старик, не дожидаясь, сам принялся говорить, да еще так поспешно и увлеченно, точно до того год целый молчал.

— Как это замечательно, — бойко сыпал старик, — что я тебя встретил. Но какой ты бледный, Роберт, все так же много куришь? А я уже обвыкся здесь. Ну как там дома? Жена, дети — здоровы? Надеюсь, ты доволен, сын мой, я имею в виду — внутренне удовлетворен? Я ведь всегда для тебя делал, что мог, ты знаешь. Жаль, что ты не захотел стать юристом, а то бы к тебе, как к адвокату, давно бы уже могла перейти моя клиентура, хорошее дело. Но тебя тянуло к древностям. Вот мне и пришлось тогда взять Фельбера, знаю, ты его невысоко ценишь, но, согласись, у Фельбера есть свои достоинства. Словом, мы бы вполне ужились, а? Работе не видно конца, покоя нет. Но ты, может, позавтракаешь вместе со мной? Иди, мы потеснимся, здесь всем хватит места.

Роберт снова и снова тер глаза под очками большим и указательным пальцами. Он не мог не признать, что голос, который он слышал, был голос его отца; а вот в лице все еще не так отчетливо улавливал сходство с прежними образами, запечатлевшимися в его памяти. Он подался вперед и резко встряхнул головой, чтобы отделаться от наваждения, ибо ничем иным и не представлялся ему этот немыслимый случай. И снова стали отчетливо слышны стуканье и звяканье ложек ненасытных едоков. Роберт оперся обеими руками о деревянную столешницу и впился глазами в призрака, выдававшего себя за его отца. Разве и раньше не случалось ему слышать подобные речи? Разве и раньше не являлась ему временами тень отца? И что же, теперь он снова сидит перед ним живой?

— Поешь, — сказал отец, — горячее — это хорошо.

— Но я думал, — прошептал Роберт, — что ты умер.

— Тс-с, — произнес старик, и слабая усмешка тронула его губы, искривленные судорогой, — такое неприятно слышать.

— И все же странно… — начал было Роберт.

— Что — странно? — насторожился отец.

— Что я встретил тебя здесь, — сказал Роберт. — Правда, меня самого не было тогда дома, когда… — он запнулся на мгновение, подыскивая подходящее выражение, — когда это случилось.

— Вот именно, тебя не было тогда дома, — спокойно отвечал старик, — и потому ты не можешь этого знать.

— Но мать писала мне, будто ты совершенно неожиданно… — Роберт в волнении оборвал фразу.

— Ты ведь знаешь мать, — высокомерно усмехнулся старик. — Ей вечно все представлялось в самом мрачном виде. Когда со мной сделался тогда апоплексический удар, — ты, наверное, уже заметил, что у меня рот чуть перекошен, — то она решила, что мне — конец. Но я, чтобы избежать шума и огласки, взял и тихонько перебрался сюда на отдых. И оно, как видишь, не пошло во вред.

— Но почему ты не писал? — удивился Роберт. — Почему ни разу не дал знать о себе?

— Пусть ходят разные слухи и легенды, жизнь состоит из заблуждений. Ты поймешь меня.

Старик снова принялся за завтрак. Роберт смотрел на скопище жующих людей и никак не мог поверить, что все это происходит с ним наяву. Разве тогда на самом деле не представлялось так, что отец умер? Он хорошо помнит, что, когда заезжал ненадолго домой несколько месяцев назад, мать носила черное платье. Правда, ничего необычного в этом для пожилых дам нет. Об отце тогда говорили мало и не без смущения, как об отсутствующем. Хотя кабинет его стоял нетронутым, словно бы он еще мог возвратиться. На двери, ведущий в служебные помещения, где адвокатской практикой теперь занимался Фельбер, еще оставалась прежняя табличка, на которой значилось имя отца. Перебирая в памяти эти и другие подробности, Роберт вспомнил, что ведь мать ни разу не водила его на кладбище.

— Так значит, ты не умер? — сказал Роберт, возвращаясь к действительности.

— Ну посмотри на меня хорошенько, Фома неверующий! — воскликнул отец, откладывая ложку; он лукаво сверкнул глазами на сына. — Разве я не выгляжу теперь лучше — и, в общем, даже моложе?

Тут Роберт, как бы решив отбросить последние сомнения, порывисто склонился к отцу и обеими руками крепко сжал его плечи.

— В самом деле, ты!

— Прожив в браке тридцать с лишним лет, приятно сыграть шутку с близкими, чтобы наконец снова побыть наедине с самим собой. — И старик засмеялся своим довольным смехом, так хорошо знакомым Роберту по прежним временам.

— Вот теперь я узнаю тебя, — с улыбкой заметил он.

На секунду огонь в лампах дрогнул, замигал, потом опять разгорелся ровно.

— И я не жалею, — продолжал старик, чмокнув языком, — что перебрался тогда сюда. Жить как бы инкогнито — в этом есть какая-то прелесть. Ну а поскольку я не могу без работы, то готовлю теперь помаленьку акт для бракоразводного процесса: Мертенс против Мертенс. Дело требует осмотрительности. Я рад твоему приезду, ведь мы должны наконец поговорить об этом спокойно и начистоту. Не здесь, разумеется, а где-нибудь в другой обстановке, более подходящей для столь щекотливого предмета. — Он обвел слегка пренебрежительным взглядом столы с жующими мужчинами и женщинами.

Роберт обратил внимание, что отец, когда ел свой суп, ксе так же шумно прихлебывал из ложки, как и прежде. Соседи по столу так увлечены были едой, что не замечали ничего рядом с собой, весь их интерес как будто только и состоял в поглощении пищи.

— Разве дело все еще не закончено? — осведомился Роберт. — Я думал, что суд уже тогда вынес решение о разводе.

— Возможно, — сказал отец. — Но во второй инстанции оно рассматривается здесь. И это послужило еще одним основанием для моего переезда сюда. Ты тогда тоже был втянут в это дело, и я постарался вывести из процесса тебя и твои показания как свидетеля. Ты ведь бывал в доме Мертенсов, не так ли? А из некоторых признаний фрау Мертенс, сделанных ею в одной из наших частных бесед, я заключил, что есть вещи, которые не следовало бы предавать огласке. У меня сейчас нет с собой моих бумаг, но мы с тобой еще поговорим об этом как-нибудь при случае, с глазу на глаз.

— Вполне возможно, что я видел сегодня Анну, — задумчиво сказал Роберт.

— Здесь? — воскликнул адвокат. — Фрау Мертенс здесь, в городе? Это могло бы мне значительно облегчить ведение дела.

— У меня нет полной уверенности, — сказал Роберт, — у меня только впечатление такое, что это могла быть Анна — та женщина, что привела меня сюда.

— Это надо непременно выяснить, Роберт. Ты, может быть, получил приглашение от противной стороны и поэтому прибыл сюда?

— Что за мысль, — возразил Роберт, которого уже начинал раздражать этот разговор. — Я получил вот эту бумагу из Префектуры! — Он достал из внутреннего кармана письмо и протянул отцу. Тот внимательно прочел.

— Серьезный документ, — одобрительно сказал старик, — приглашение от самой Префектуры, каким немногих удостаивают. Отсюда следует, — пояснил он, с уважением глядя на сына и возвращая бумагу, — что тебе гарантирован здесь длительный срок. Именно то, о чем хлопочет наш брат. Ты будешь избавлен от всяческих неприятностей и тревог, поскольку тебе не придется всякий раз выискивать обоснование для твоего пребывания. В этом плане ты можешь быть совершенно спокоен.

Роберта же успокаивало скорее то, что письмо это, как он понял, вряд ли имело какое-нибудь отношение к процессу Анны и привлечению его в качестве свидетеля; ведь Префектура чисто административное учреждение и только косвенно могла влиять на судопроизводство, которое действовало само по себе. Отец, кажется, расценивал эту бумагу как своего рода дипломатический паспорт, который давал Роберту допуск к значительным должностным местам. В любом случае, думал он, скоро разъяснится, с какой целью он сюда вызван. Он не понимал только, почему отец его обретается в этих душных подвалах, в столь странном сообществе.

— Что это за люди? — спросил он. — Та небольшая часть города, которую я уже видел, напоминает развалины, как после землетрясения или каких-нибудь военных действий. Что с этим городом?

— Ты давно здесь? — осведомился отец.

— Только что приехал и думал, где бы приютиться.

— Ну, если ты только приехал, — сказал отец с видом некоторого превосходства, чуть выпятив вперед нижнюю губу, — то, конечно, еще не можешь знать, что жизнь протекает здесь, так сказать, под землей. Это дело привычки.

Тут разговор их прервался, так как неожиданно раздался пронзительный звук сирены. Едоки все разом повскакали из-за столов и устремились к выходу; в дверях образовалась давка. Толпа захлестнула старика, и Роберт, прежде чем успел договориться с ним о встрече, потерял его из виду. Скоро он и сам был подхвачен человеческим потоком, который, как вязкое тесто, тянулся по коридору.

Только когда народ начал растекаться по другим, ответвлявшимся в разные стороны коридорам, он смог наконец отделиться от людской массы. Кругом были указатели с буквенными и цифровыми обозначениями, которые ничего ему не говорили; он в нерешительности замедлил шаги, раздумывая, в каком направлении пойти, и после некоторых колебаний двинулся наугад, надеясь, что как-нибудь да выберется из этого лабиринта наружу. Мимо торопливо проходили люди, но всякий, к кому он обращался с расспросами, только тряс головой и бежал дальше, точно был озабочен наиважнейшими делами.