Городская фэнтези 2008

1

Луна шипела в окно дымчатым оскалом. Почему-то красным. Как символично!

— Высокая госпожа, — простонала я, натягивая на голову одеяло, — молю вас, не сегодня!..

Если бы удалось вытерпеть до завтра! Когда можно будет соврать что-нибудь торопливое и сбежать на дачу. Когда никто не заметит, как я выскользну за дверь, исчезая из мира обеспокоенных родителей и мобильных телефонов.

На этот раз Зову придётся потерпеть.

До.

Завтра.

Ломота в суставах перешла в ноющую боль. Дыхание перехватило, ноги свело резкой судорогой. Я наклонилась, массируя окаменевшие мышцы. Жжение под коленями и в локтевых сгибах нарастало волнами, то набегая, то неожиданно исчезая.

По опыту я знала, что до рассвета знобящее неудобство превратится в острую, режущую агонию и придётся вцепиться в подушку зубами, чтобы не выдать себя спящим в соседней комнате родителям.

«Ничего. Выдержу».

Думать о том, что будет, если сломаюсь, было невыносимо. Я затихла, дыша через рот, ни звуком, ни движением не привлекая внимания находящихся за тонкой стеной людей. Только бы они ничего не услышали. Пожалуйста. Пусть они вновь ничего не заметят!

Тело била крупная дрожь. В уголках глаз собралась влага, и я судорожно сморгнула, натягивая одеяло. Если что, скажу, что плачу по какому-нибудь из одноклассников. Вспомнить бы ещё их имена, этих смертных мальчишек, мелькавших перед глазами, точно неубедительные дневные декорации…

— Хватит.

Одеяло оказалось сдёрнуто безжалостной рукой, и я сжалась ещё сильнее, прячась не столько от холода, сколько от недружелюбного взгляда. Один из тех самых смертных мальчишек стоял надо мной, правой рукой сжимая одеяло, а левой придерживая сумку с ноутбуком. И уж забыть его имя мне никак не грозило.

— Дим… Я…

— Хватит. — Парень, шестнадцать лет веривший, что является моим братом, отвернулся. — Ещё одну ночь слушать, как тебя корчит, я не намерен. Поднимайся.

Я обречённо выползла из кровати, не зная, куда девать превратившиеся в провалы бархатной тьмы глаза. Затем, совершив над собой усилие, выпрямилась. Прятаться не только унизительно, но и бессмысленно. Надо собираться.

Из одежды на мне была лишь старая Димкина футболка, достававшая до колен, и я поспешила натянуть висевшие на стуле джинсы. Димка бросил на кровать пару мягких игрушек, накрыл их одеялом, взбил — и получилась полная иллюзия, будто я сплю на своём месте. Даже грива плюшевого льва удивительно напоминала мою собственную взлохмаченную причёску.

— Ловко.

— Я же говорил, ты многое потеряла, когда удрала из летнего лагеря. Там приобретается масса полезных навыков.

— Позвольте не согласиться. — Я вздёрнула подбородок и с аристократическим высокомерием выгнула брови. — В данном случае убегать пришлось из санатория, а не из лагеря. Ничего нового, помимо бессмысленных физиопроцедур, меня там не ждало.

Он помрачнел.

В гостиную пробрались на цыпочках. Брат подхватил меня под локоть и вытолкнул на балкон, вдогонку кинул старые кроссовки, жестом предлагая поторопиться. Сам завозился, подключая ноутбук, что-то в нём настраивая.

— Кто там? Даша, ты ещё не спишь? — недовольный голос мамы.

— В моей комнате что-то с розеткой, — как ни в чём не бывало откликнулся Димка. — Я пока тут поработаю, ладно?

— Опять собираешься до утра сидеть над своим ящиком? — возмутилась она. — А спать когда?

— Мне к третьей паре. А Дашке я не помешаю, она сопит как сурок. Причём здоровый.

— Дмитрий Шувалов, как у тебя язык поворачивается…

— Мам, ну не надо. Ни над кем я не насмехаюсь. — Он тряхнул в воздухе ненавистным баллончиком. — Ингалятор под рукой, если начнётся приступ, я ей помогу. Ма-ам, курсовую сдавать через три дня, а у меня ещё конь не валялся…

— Если бы ты ещё занимался курсовой, а то лазишь не пойми где ночи напролёт! Открой дверь к сестре, ничего ведь не услышишь…

— Угу.

Я прижалась спиной к холодному бетону под окном, зажмурилась. Димка теперь всю ночь просидит, карауля. Чтобы оказаться в моей комнате, нужно пройти мимо гостиной и засевшего в засаде студента-полуночника. То есть попытаться пройти. В отличие от меня, Димка врать умел с виртуозностью и достоверностью цыганского барона. Прямо сомнение берёт: как в таком приличном окружении выросли такие… гм, детки и кто же из нас двоих подменыш?

Скрипнула балконная дверь. Я торопливо натянула обувь и, запрокинув голову, снизу вверх посмотрела на брата. Димка разглядывал висящее в небе грязно-оранжевое безобразие.

— И это называется луной? Кто-нибудь, проводите меня в консульство планеты Земля!

Я тихо фыркнула в ответ на старую шутку, и усмешка исчезла с лица брата, будто её удалили.

— Сегодня далеко не полнолуние, — бесцветным голосом заметил он.

— От этого ничего не зависит. — Я не то извинялась, не то оправдывалась, и только ещё более накалила обстановку.

Брат рассматривал мою освещённую красноватым лунным светом физиономию, и лицо его было непроницаемо. Закрыто, точно выросшая вдруг поперёк знакомой дороги стена. Крепостная такая, сложенная из огромных неровных валунов. Полгода прошло, как появилась эта броня, скрывшая мысли и душу Дмитрия Шувалова. Я до сих пор не могла привыкнуть.

— Не позже рассвета. Мне и в самом деле когда-то надо спать, — сухо приказал тот, кто когда-то заплетал мне косички и учил ездить на велосипеде. И скрылся в проёме.

Я какое-то время сидела неподвижно, но Зов, как всегда, оказался сильнее совести. Неуклюже поднялась на ноги, выпрямилась. Руки легли было на балконную ограду и тут же отдёрнулись. Не то чтобы железо причиняло мне боль, но близость к этому металлу плачевно сказывается на здоровье. Учитывая популярность среди современных строителей разнообразных железобетонных конструкций, самочувствие Дарьи Шуваловой хронически оставляло желать лучшего. Только вот там, куда меня Зовут, это никого не волнует.

Глубоко вздохнув, я сосредоточилась. Мысленно потянулась, расправляя чувства, мысли, воображение. Коснулась теней, отбрасываемых оранжевой луной, мягко толкнула их. И опрокинула, как опрокидывают чернильницу, расплескала тьму по фасаду, по окнам, по своей фигуре. Чёрно-чёрная ночь живым плащом скользнула на плечи, пряча меня от случайных взглядов. Где-то переливались колокольчики. Откуда-то прилетела тонкая, ломкая мелодия флейт. Дышать стало свободнее, спина неосознанно выпрямилась, плечи расслабились. Я запрокинула лицо. И прекратила сопротивляться Зову.

Мир опрокинулся. Кувыркнулся вниз, вперёд и вверх одновременно, промелькнул перед глазами смазанными пятнами, просвистел в ушах, простонал далёкой болью в теле. Небо дрогнуло, наливаясь новыми, недоступными человеческому глазу глубинами, в то же время теряя цвета и оттенки. Распахнулись под ногами горизонты, разлетелись шёлковыми рукавами тропы иных измерений, зазмеилась по крышам и деревьям вязь чужих чар. Прошлое и будущее исчезли, оставив в сознании лишь исполненное смутной тоски «сейчас». Я расправила крылья.

Серая неясыть, маленькая, невзрачная сова из тех, что водятся даже в человеческих городах, слетела с балкона и бесшумно скользнула в ночь.

2

Воздух упруго ложится под крылья. Летать совсем не сложно. Ночь несёт тебя в сильных ладонях, расстилает дали небесного лабиринта. Порыв ветра, качаешься сначала на одно крыло, затем на второе, удерживая равновесие. Будто идёшь по перекладине, раскинув руки, — только вот свернуть можно куда угодно.

Сейчас, приняв свой истинный облик, я не могла не дивиться, насколько же беден человеческий мир и как ограниченно человеческое зрение. Вокруг сходятся и разбегаются пласты реальности, опираясь на координаты куда более запутанные, чем привычные мне длина-ширина-высота. Затеряться среди миров так же легко, как шагнуть не в ту дверь, и, признаюсь, даже здесь, совсем рядом с домом, я ориентируюсь в плетении воздушных тропинок весьма приблизительно. Впрочем, в данном случае надо было всего лишь следовать Зову.

Неторопливый поворот, и я оказываюсь над рекой. Тёмный бег осенних вод скован гранитом набережных, человеческие огни отражаются в своевольной глади наряду с сиянием иных миров и нездешних чар. Текущая вода, дорога старых сказаний. Я опускаюсь почти к самой поверхности, вижу своё отражение. Тело птицы, сменяемое раскинувшей руки девушкой в просторной футболке, сменяемое совой, сменяемое чем-то ещё… Резкими взмахами крыльев карабкаюсь по пластам не-реальности. Один, второй, третий, потом сразу седьмой, нырок вниз, и вот я уже лечу над рекой в мире чистого волшебства.

Напитанные силой воды плавно текут среди высоких, древних, как само время, лесов. Чужое небо… Если бы ты мог это видеть, братик, ты бы не стал больше шутить о земной луне! А воздух? Разлитая в осенней свежести магия, и каждый вздох — точно глоток силы, и каждое движение отзывается томительной радостью!

Глаза не видят человеческих красок, но разве доступны людям те цвета, что можно найти здесь? Тёмный, окутанный ночью пожар осенних клёнов. В листьях деревьев живёт огненная стихия, в непостижимой гармонии с силой земли, наполняющей ветви и корни. Пламя над водами: золото, багрянец, медовая, солнечная тягучесть янтаря.

Зов подгоняет, заставляя свернуть и, сложив крылья, устремиться к почтительно расступающимся стволам. Закладываю круг, постепенно снижаясь. Прогалина — точно зал, сплетённый из поцелованных пожаром ветвей.

Уоу-х. Похоже, я опоздала.

Опять.

Звёзды и листья обнялись в танце, оседая на медяных травах, на гривах коней, на плащах всадников. Тревожные всплески музыки и похожий на переливы арфы смех. Хищное предвкушение в воздухе. Моё сердце болезненно замирает, затем несётся вскачь.

Скакуны, чьи серебряные копыта нервно переступают по колдовским травам, прекрасны. Сотканное из света и тени сочетание хрупкого изящества арабской породы с силой и мощью першеронов. Гривы молочного тумана, глаза, в которых мерцают звёзды, — это не кони, это платоновские идеи, воплощающие самое прекрасное в лошади.

Псы, ластящиеся к ногам хозяев, несут отголосок стремительности, даже застыв в ожидании. Серебряный полумесяц мерцает на их лбах как знак чистоты породы, умные глаза впитали в себя лунный свет. Нет дичи, что скрыла бы свои следы от гончей теней. Нет добычи, что смогла бы противостоять слаженной атаке такой стаи.

Хищные птицы восседают на руках царственных всадников. Всадников… Есть ли слова, чтобы описать этих существ? Линии их тонких лиц и узких плеч, варварскую пышность их одеяний и утончённую сдержанность драгоценных камней? Сила течёт сквозь дивные тела, наполняя их магией, как воздух наполняет флейту музыкой. Глаза сияют внутренним волшебством, чем-то ещё, более неуловимым, и чуждым, и прекрасным.

Прежде всего — прекрасным. По спирали огибая звенящих музыкой и чарами высоких фейри, я как никогда чётко понимаю, что нигде больше я не увижу ничего чудеснее Королевской Охоты. Первобытная сила ритмично бьётся в воздухе, подобно древнему сердцу, подобно смене сезонов, подобно зарождению миров.

Знаю, что нет в моей жизни действа, настолько исполненного смыслом, и сотворением, и памятью.

И больше всего на свете я хочу оказаться как можно дальше от этого чуда.

Силы могут вернуться к истокам мира, и я ничуть не буду против. Предназначение пусть предсказывает судьбу самому себе, если уж больше нечем заняться. А серая неясыть по имени Дарья хочет домой. К пледу, к книжкам и другу-компьютеру. К брату, который не смотрел бы на неё, точно на липкую, дурно пахнущую субстанцию, непонятно как оказавшуюся под его ботинком.

Жаль, что моё мнение на этот счёт никого не интересует.

Дама Аламандин изящно поднимает затянутую в охотничью перчатку руку, и я приземляюсь на её запястье, несколько раз бью крыльями, чтобы удержать равновесие. Зов вспыхивает последней вспышкой боли и исчезает, растворяясь в глубинах моего тела. До следующего раза.

— Ты опоздала, — серебристым голосом говорит хозяйка, легко касаясь перьев на моей спине. — Опять.

Я разворачиваю голову так, как это умеют только совы — почти на сто восемьдесят градусов. Она в последний момент успевает отдёрнуть пальцы, и мой клюв щёлкает вхолостую. Послушной и воспитанной зверушкой я не была никогда.

Аламандин смеётся, запрокидывая увенчанную тяжёлой причёской голову, и в воздухе раскалённым золотом растекается её искреннее веселье. Волосы моей хозяйки темны, а кожа столь светла, что кажется почти прозрачной. Тонкие жилки вен чуть ли не сияют пульсирующей в них магией, создавая вокруг неё ореол обманчивой хрупкости. Раскосые глаза её цвета камня, который дал ей внешнее имя, но из драгоценностей моя госпожа предпочитает прозрачные, исполненные внутреннего света слезинки, бриллиантов.

Хозяйка моя не принадлежит к высшей знати: единственный титул Аламандин — рыцарство, пожалованное ей в последней крупной войне. Не знаю, за что именно: это было за несколько столетий до моего рождения, а вопросами я себя не особенно утруждаю. Честно говоря, мне просто страшно их задавать. Сила дамы Аламандин сосредоточена в основном вокруг трав и растений, хотя она так же изумительно умеет работать с кристаллами. При дворе моя госпожа считается негласным специалистом по зельям и наркотикам, изменяющим сознание и пленяющим разум иллюзиями. Не хочу думать, как именно её умения можно превратить в оружие массового уничтожения. И того, что мелькало в интригах и дуэлях двора, более чем достаточно. Если бы высокую даму не забавляли мои попытки бунтовать, она давно бы могла убедить меня в чём угодно и добиться сколь угодно рабской покорности. Однако же метанья глупого птенца почему-то развлекают госпожу, а фейри мало что ценят превыше возможности развеять скуку. И мне предоставлена иллюзия свободы.

Относительной, разумеется. Время от времени поводок дёргают и смотрят, как я бьюсь в затягивающейся всё туже и туже удавке. Вот, например, сегодня…

— Его высочество изволит быть хмурым в эту прекраснейшую из ночей, — раздаётся сдержанный, чуть хрипловатый голос, от которого перья на моей спине встают дыбом. Причём отнюдь не от страха. Сэр Шерессан, Властелин Дальних Ветров (чем бы они, эти ветра, ни отличались от всех остальных сквозняков), оказывает подобное воздействие на женщин. Вне зависимости от того, в каком физическом теле они в данный момент обитают.

— Настроения принца легки, точно Туман на перевалах. — Дама Аламандин не поворачивается к нобилю, держащему на запястье беркута, но даже затылком своим умудряется передать впечатление, что уж она-то знает и чем вызвана хандра его высочества, и как использовать её к собственной выгоде. — Они мерцают и изменяются. Но горы остаются прежними.

— Ветер подтачивает даже горы.

— Но воля короля остаётся неизменной.

— Воля короля остаётся неизменно исполненной.

— Разве я сказала иначе?

Хозяйка игриво щёлкает меня по клюву, ведёт рукой. Моя голова поворачивается вслед за кончиками её пальцев, описывая почти полный круг. Снова пытаюсь цапнуть, промахиваюсь, получаю ещё один щелчок. Губы моей госпожи изгибаются в улыбке. На мгновение мелькают клыки, слишком тонкие и острые, чтобы принадлежать примату.

Интере-есный диалог. Что же я пропустила на этот раз? И вообще, по какому поводу назначена охота? До Самейна и осеннего выезда в мир смертных ещё две недели, да и не похоже это сборище на официальное Деяние Силы. Раз сам король отсутствует, речь идёт не о великой магии, а о рутинной перетасовке энергий. В то же время подслушанный разговор наводит на размышления о более… политической подоплёке.

Я выпрямляюсь на руке госпожи и, игнорируя дальнейшие подначки, вращаю головой, оглядывая высокое собрание. Королевская семья представлена лишь младшим принцем, золотокожим юношей с рассыпанными по чёрным доспехам волосами цвета снега. Рядом, придерживая нетерпеливых коней, застыли королевские рыцари, вежливой такой стеной отделяя его высочество от остальной свиты. Принц не выглядит хмурым. Скорее задумчивым, непроницаемым и очень одиноким. Но мало ли каким он кажется? Я готова признать, что благородные фэйри куда более поднаторели в чтении себе подобных, нежели едва оперившийся совёнок.

Перезвон серебряных копыт, новая тема в окутавшей поляну музыке, — из тьмы возникает огромный скакун, несущий на своей спине мастера охоты. Лорды и леди оживляются, но я не обращаю внимания на подъехавшего к принцу охотника. Нет, мои глаза лишь для сидящей на его руке птицы.

Я не знаю его имени, ни внешнего, ни личного, ни истинного. Да что там, мне пришлось долго лазить в Интернете, прежде чем удалось хотя бы правильно определить, к какому виду он относится. Филин Маккиндера, самая крупная из африканских сов, мощная, страшная птица, основным оружием которой являются сила и скорость. Не говоря уже о чудовищном клюве и когтях, выглядящих наглядным доказательством происхождения птиц от динозавров.

С филином мастера охоты мне приходилось сталкиваться лишь дважды, и оба раза получилось так, что я, исключительно по собственной глупости, ставила под угрозу его жизнь. Стоит ли говорить, что впечатления у нас обоих остались более чем запоминающиеся. Третьи лица, развлекающиеся в свободное время недобрыми сплетнями (не будем показывать пальцем на сидящую на руке среброглазой леди полярную сову), передали, что разъярённый филин пообещал не то свернуть кое-кому шею, не то выдергать из хвоста все перья. Я информацию оценила и мудро постаралась избегать встреч. До сегодняшнего дня.

Точно почуяв испуг, филин Маккиндера мгновенным, жутким и в то же время естественным совиным движением разворачивает ко мне голову. Машинально сжимаюсь и опускаю крылья, стараясь прикрыть хвост. В круглых глазах читается одновременно насмешка и что-то ещё. Чувствую, охота эта запомнится мне надолго.

По рядам всадников летят брызги оживления, птицы бьют крыльями и рвут когтями перчатки.

— Гончие взяли след…

— Королевские гончие почуяли след!

— След, след!

Протяжно поёт рог, будоража во мне что-то дикое, трепетное.

— Наконец-то! — восклицает дама Аламандин, нетерпеливо разворачивая скакуна.

Один за другим тёмно-серые кони срываются с места в карьер, тенями перелетая через поваленный ствол, устремляясь вслед за перекликающимися впереди псами.

Скачка в ночи. Погоня. Охота.

Госпожа моя, как же люблю это ощущение! И как презираю нас обоих, когда приходит утро.

Мы летим, дикие твари дикого леса. Свободные. Дерзкие. Сильные.

Тревожный переклич рогов, азарт, голоса гончих. И магия. Магия, что пульсирует в такт ударам копыт, что охватывает всех нас, слившихся в этой погоне в единое целое. Столь странных. Столь разных. Составляющих вместе много больше, нежели просто сумму отдельных частей.

Дама Аламандин мчится бешеным галопом, одной лишь мыслью направляя бег теневого скакуна. На щеках её мерцает румянец, глаза горят, из горла вырывается торжествующий клич. Причёска давно растрепалась от поцелуев ветра. Удерживающие волосы длинные шпильки в виде платиновых драконов ожили, чтобы лететь в вихре чёрных прядей. Бриллианты, которыми инкрустированы их крылья, вспыхивают, когда волшебные ящерицы вырываются вперёд или зигзагами вьются в конской гриве. Многослойное платье благородной фейри сначала напомнило мне о сложных китайских одеждах, но теперь, в вихре развевающихся рукавов и вышитых камнями подолов, я понимаю, что одеяние соткано не из шёлка, а из ночного ветра и медвяной росы. Искры взмывают из-под серебряных копыт. Смех мечется золотыми брызгами. Я несусь в ночь, вцепившись когтями в перчатку, чуть расправив крылья, подавшись всем телом вперёд. И я счастлива, счастлива, счастлива!

След. Его невозможно ни с чем спутать. Вот призрачная тень, оставленная нашей дичью, мелькает справа, чудится среди ветвей. Это эхо… Человек! Наша дичь — смертный, дитя моего приёмного мира. Что же он сделал, чтобы стать развлечением для охоты? Оказался не в то время и не в том месте? Увидел что-то, что не должен был? Именно излишнее любопытство и вселенское невезение наказываются обычно диким гоном. Что-то во мне трепыхается слабым протестом и тут же вновь опадает под волнами магии и азарта. Какая разница, что сделал этот человек? Исход всё равно известен, так зачем тратить своё сочувствие?..

Хозяйка вскидывает голову, тоже услыхав отголосок присутствия дичи. Я напрягаюсь, чувствуя, как по её приказу вскипает во мне присущая лишь хищным птицам магия, находя невидимые для других следы, цепляясь за них, толкая меня вперёд. С торжествующим звонким криком дама Аламандин вскидывает руку, отправляя меня в полёт.

«Найди. Схвати. Принеси!»

Беззвучной серой тенью я срываюсь в свободный поиск. Мысли и сила хозяйки всё ещё со мной, но они лишь поддерживают, не направляя. Дальнейшая охота принадлежит мне.

Я мчусь по следу. И царственные дубы, и раскидистые ясени расступаются передо мной, ветви исчезают с пути, послушные власти королевской охоты. Лес склоняется перед силой, которая в той же мере часть его, в какой и правит им.

Уоу-ух! А дичь наша не так проста, как кажется. Я петляю вслед за тем, кого преследую, на мгновенье проваливаясь в иной, сине-серо-стальной мир, возвращаясь через ствол сумрачной ели. Значит, я преследую чародея. Да такого, что умеет ходить совсем непростыми тропами и маскировать своё эхо. Что ж, так даже интересней!

След раздваивается, затем раздваивается ещё раз, но я уже знаю, с чем имею дело. Резкими взмахами крыльев поднимаюсь над кронами деревьев, кружу, ища что-то, до конца не ясное мне самой.

Позади звенит охота, и в музыку погони вдруг вплетаются новые ноты: удивление, боль, страх. Битва. Принц и его свита сражаются с кем-то, с чем-то, воздух леденеет недобрым предчувствием. С криком гнева я разворачиваюсь, готовая броситься на помощь госпоже, но дама Аламандин властным приказом останавливает свою птицу, посылая меня вдогонку за беглецом.

«Найди! Убей!»

Я повинуюсь.

Где-то перекликаются остальные птицы, сбитые с толку и залетевшие слишком далеко. Я позволяю себе беззвучно ухнуть. Соколы-сапсаны (мерзкие каннибалы!), конечно, самые быстрые из птиц, а ястреба (снобы!) яростны в битве, но использовать их, чтобы выследить ночную дичь? Уоу-ух! Нет, они, конечно, великолепно видят в темноте, в конце концов, мы — хищные фэйри, а не родичи куриц из тех, что водятся на смертной земле. Однако у каждого есть свои слабые и сильные стороны. Совам доступны пути, скрытые от всех остальных, — особенно под покровом тьмы.

Я испускаю тот жуткий стон-крик, из-за которого смертные так долго верили, что совы являются порождениями зла. И в чём-то были правы. Ночь откидывает покрывало, заново вспыхивая багрянцем клёнов и одуряющим запахом кедров. Доверившись инстинкту, я падаю вниз, несусь слепо и абсолютно беззвучно, как умеет лишь серая неясыть. Петляю среди стволов, меж уходящих с моего пути ветвей и открывающихся передо мной миров. Где-то посреди этого безумного полёта присутствие госпожи Аламандин покидает меня, оставляя лишь мою собственную магию и начинающий постепенно возвращаться разум.

Разум — это хорошо, это просто замечательно! Способность думать мне ой как понадобится, если дело придётся иметь со столь… сообразительной дичью. Я лечу по следу, теперь видному совершенно отчётливо, снижаюсь почти к самой земле, чтобы не пропустить ещё один трюк из тех, на которые горазда моя добыча. Тихо, тихо. Все совы — специалисты по беззвучным полётам, но неясыть особенно тщательно следит за своим оперением и движениями, услышать её приближение практически невозможно. По крайней мере до тех пор, пока она не издаст этот ужасный, потусторонний крик-вой, пугающий порой даже меня саму!

Почти… Я вылетаю на поляну и от шока резко выворачиваю крылья, меняя направление. Да-a-a! Целых два пренеприятных сюрприза.

Во-первых, не одна я такая умная, что смогла выследить смертного беглеца. Совершенно ясно, что до меня по этому же следу прошли три теневые гончие.

Во-вторых, выследить добычу, оказывается, не самое главное. Её ещё надо схватить. И как мне сделать то, с чем не совладали темноглазые псы дикой охоты, я не очень представляю.

А они не совладали. Иначе с какой бы стати им лежать среди серебристо-зелёных трав пахнущими колдовством тушками?

Я облетаю поляну по кругу, отмечая, куда пошла дальше неожиданно зубастая дичь, но не спешу следовать за ней. Часто работая крыльями, зависаю над землёй, тяну что-то глубоко внутри себя, и мир закипает магией, чтобы задрожать, чтобы измениться, чтобы опрокинуться…

3

Я поднялась, по колено утопая в упоительно пахнущих травах, отряхнула джинсы. Как всегда после превращения, потребовалось какое-то время, чтобы человеческие глаза приспособились к столь прозрачной для совы тьме. Привыкну ли когда-нибудь к этим сдвигам в восприятий?

Вряд ли.

Мир вокруг завораживал красотой, но я, не обращая внимания на волшебство ночи, подошла к телам гончих. Опустилась на колени, зарылась пальцами в шёлковую, как дым, шерсть. Магия в моих ладонях окликнула ту силу, что спала в этих поджарых телах, и я с облегчением откинулась на пятки. Живы. Просто слегка… не в форме. Хвала всем лордам и леди, не хотела бы я столкнуться с тем, кто способен взять и убить тройку серых пёсиков. Теневые гончие не просто так заработали свою репутацию фактически неуничтожимых созданий.

И, кстати, не стоит ждать, пока собачки придут в себя. Вряд ли они будут разбираться, кто здесь враг, а кто так… мимо пролетал.

Отойдя на несколько шагов, я кончиками пальцев коснулась следа. Зажмурилась. Близко. Очень близко. Продолжить преследование или ждать подмогу?

А будет ли она, эта подмога?

Благородные господа заняты, и, судя по тому, что я успела ощутить, прежде чем Аламандин отдала приказ на уничтожение, заняты серьёзно. Оставшаяся свора, скорее всего, бьётся бок о бок со своими могущественными хозяевами. Там уже не до охоты. Если кого и послали закончить дело, то только птиц.

Дневных можно вычеркнуть сразу. Не найдут. Разве что ворон его высочества, но этот наплюёт на любые приказы и бросится на выручку своему господину. Ночные… Кого же из наших я успела заметить, пока хозяйка обменивалась выпадами с Владыкой Дальних? Только одну мою старую знакомую. Ну, от неё много ждать не приходится. Не поймите неправильно, я с огромным уважением отношусь к полярным совам. В магической силе им нет равных среди владык неба. Но вот интеллектуальные способности этой конкретной птицы… Скажем так, её леди выбирала спутницу исходя из того, что белые перья идеально гармонируют с платьем и причёской.

Остаётся… филин Маккиндера. Вот уж кто совершенно точно будет здесь. Причём скорее раньше, чем позже. Я поёжилась. Огляделась. Неожиданно близость опасного беглеца перестала казаться такой уж неуютной.

Решительно повернувшись к тропе, я направилась по следу. Тонкая паутинка-заклинание, настроенная лишь на одного филина во вселенной, затрепетала между стволов. Ничего хоть сколько-нибудь серьёзного или заметного, но я узнаю о присутствии птицы мастера охоты за несколько минут до того, как она свалится мне на голову.

Кто знает? Быть может, я даже сумею сохранить хвост в неприкосновенности.

Угу.

А как насчёт шеи?

Звериная тропа упруго ложилась под ноги. Следы беглеца можно было заметить уже без всякой магии: сломанная ветка тут, цепочка кровавых капель здесь. Чужая магия прерывиста и истекает болью. Дичь загнана, почти на грани истощения. Может, очередной трюк?

Двигаться бесшумно в человеческом теле не так просто, как в совином, но кое-какие способности сохраняются. Сбитое, судорожное дыхание добычи я услышала раньше, чем смертный заметил приближение новой опасности. То есть смертная. Страшный колдун, заморочивший дикую охоту и уложивший трёх гончих, оказался на поверку колдуньей.

Я неподвижно застыла в сплетении ветвей, оценивая противницу. Дичь, упала среди корней поваленного дерева, явно неспособная бежать дальше. Ноги сбиты в кровь. Пальцы бессильно царапают шероховатую кору. Плечи сотрясаются от хриплых, бессильных рыданий.

На волшебнице была одежда благородной фейри — верный знак, что добыча жила среди нас, а не забрела сюда случайно из мира смертных, как я сначала думала. Некогда роскошное платье, сотканное из глубокой синевы сентябрьского неба, было грязно, местами разорвано. В разрезах рукавов должна бы проглядывать белоснежная рубашка, но, похоже, смертная использовала её, чтобы перевязать нанесённые гончими раны. Тяжёлое золотое шитьё накидки странно контрастировало с покрытой ссадинами и синяками кожей. Сетка, в которую были когда-то убраны длинные волосы, давно порвалась, но в спутанных прядях ещё мелькали жемчужины и золотые нити. Лёгкие бальные туфельки… точнее, то, что от них осталось. Бальные? Да откуда же она сбежала, такая… неподготовленная?

Неуютное чувство, преследовавшее меня с тех пор, как Аламандин крикнула «Убей!», превратилось в почти уже принятое осознание грядущей катастрофы. Что вообще тут происходит? И не лучше ли удрать сейчас, чем увязнуть ещё глубже?

Почти против своей воли я сделала шаг вперёд. Затем ещё один. И ещё.

Добыча медленно, обречённо повернулась. Лунный свет обнимал её сломленную фигуру, обрисовывая каждую чёрточку, каждое движение. А я стояла в нескольких шагах, скрытая лесными тенями и скованная тоскливым ужасом.

Стояла и смотрела в своё собственное лицо.

4

Самое обидное, что я до сих пор не знаю, зачем создаются подменыши. Фейри не любят объясняться, и в ответ на свои вопросы я услышала с полдюжины вариантов, начиная с «влиять на мир смертных» и заканчивая «избавиться от полудохлого птенца». Последнее выглядело наиболее убедительным: родители не раз говорили, что без чудес современной медицины я никогда не смогла бы пережить младенчество. Полагаю, теперь ко всем этим теориям придётся добавить ещё одну: украсть наделённого даром человеческого ребёнка, чтобы потом было на кого охотиться. Мотивация как раз в стиле высоких господ.

Каковы бы ни были причины, я — подменыш. Дитя фейри, которое положили в колыбель взамен украденной смертной девочки. Существо, принявшее чужой облик, жившее чужой жизнью. Думаю, больше всего от этого кошмара пострадали родители: мои бесконечные болезни, бесчисленные аллергии, перепады настроения и внезапные исчезновения были в ответе за раннюю седину отца и мамино больное сердце. Они-то чем заслужили аутичного, странного, проблемного ребёнка, преследуемого приступами астмы?

До пятнадцати лет я жила, искренне считая себя пусть и неудачным, но человеком. Закатывала истерики, считалась отличницей в классе, где-то даже была счастлива. А ещё у меня был брат. Самый лучший старший брат на свете, с которым можно было говорить обо всём. То есть совсем обо всём. Например, рассказать, что ты видишь вещи, которых никак не может быть на самом деле.

А потом мне исполнилось пятнадцать. И вместе с запоздалой первой кровью пришли странные гости. Хищные птицы, прилетавшие в наш двор, видения, отражённые оконным стеклом, сны, голоса. Зов. Следуя ему, я поднялась однажды на крышу.

И чьи-то сильные, жёсткие руки толкнули меня вниз.

Падение… Вихрь, и ужас, и панический поиск спасения, любого, любой ценой, сейчас! Интересно, что бы они сделали, если бы я не смогла тогда обернуться? Позволили упасть? Оставили маму с папой расхлёбывать последствия? Это было бы не в первый раз.

Но я смогла. И, упав в тот день в объятья собственной магии, я, невежественная и неумелая, запуталась в сетях чужого колдовства. Первый полёт запомнился смутно: очнулась я уже в другом мире.

Обучение, королевский двор, магия… Самое дикое — они искренне ожидали, что я буду счастлива. Фейри, высокие и низшие, одновременно жалели меня за то, что мне пришлось жить в мире смертных, и презирали за это. Теперь, говорили мне, всё будет по-другому. Теперь ты спасена, ты здорова, ты можешь жить так, как тебе предназначено.

Они искренне ожидали, что я буду благодарна.

Не знаю, быть может, крестьянка, вышедшая из средневековой нищеты и не видевшая в жизни ничего, кроме своей деревни, и была бы ослеплена великолепием двора. Легко могу понять, как забитый ребёнок из неблагополучной семьи поверил бы, что волшебство — это единственный ответ на все вопросы.

Силы ночные, да я сама бы и ослепла, и поверила, если б не одно. Если бы они не отняли у меня семью. Узнать, что мама и папа — совсем чужие. Понять, что Димка для меня — никто. Услышать: «Если они увидят, кто ты, они будут в ужасе». Кажется, я выклевала глаза тому, кто это сказал. Какая разница? Через пару дней он вырастил новые.

Я возненавидела жизнь среди фейри. Существование, ограниченное сплетнями в птичнике, поручениями мелочных нобилей и кровавым опьянением охот, казалось тюрьмой после поездок с папой по столицам мира. Какое сравнение может быть между вечером, проведённым с любимой книгой, и яростной, навеянной извне злобой, заставляющей рвать когтями тело другого разумного существа? Воспоминания о лёгкой доступности Интернета мучили, когда любую кроху информации приходилось добывать чуть ли не с кровью. Ну а магия… зачем нужна магия, если её используют против тебя?

Не знаю, сколько длился этот кошмар. Время иначе ведёт себя рядом с фейри, но по моим ощущениям прошло около трёх лет. Воспоминания о доме поблекли и подёрнулись сияющей дымкой, заставлявшей всё видеть в радужном свете. Забылись болезни, ссоры, тоскливость школы. А потом была история… Не важно. Я сломалась. Поднялась в небо над пиками забвения, так высоко, как только смогла. И обернулась человеком.

Спас меня филин Маккиндера. Мы тогда оба едва не разбились, и это был второй раз, когда он рисковал из-за меня бессмертием. Мастер охоты пришёл в ярость, окончательно уверившись, что толку от «человеческого выкормыша» не будет. Тогда бы всё и закончилось, но вмешалась дама Аламандин.

Уж не знаю, что такого забавного госпожа моя находит в фейри, ненавидящей свой народ. Благородная леди-рыцарь заявила, что хочет видеть бесхозную и бесполезную неясыть своей личной птицей. А потом сделала предложение: мне позволено будет вернуться домой, более того, хозяйка сделает так, что там никто не успеет заметить моего отсутствия. Ценой этому будет моя верность. Абсолютная. Преданность ей, Аламандин, даже вопреки приказам короля и велениям судьбы.

Я согласилась.

Дома… всё оказалось не так. Нет, там и в самом деле прошло лишь несколько минут и ничего не успело измениться. В этом-то и проблема. Измениться успела я. Но как доказать папе, что я способна сама принимать за себя решения? Как объяснить маме, что взрослый оборотень здоровее любого смертного, что моя астма давно в прошлом, что приступы головокружения и слабости сейчас в основном связаны с близостью холодного железа?

Как сказать им, что порой я должна, что я обязана исчезать на целую ночь, а то и несколько ночей?

Первые месяцы были… сложными. Но они любили меня, и это стоило всех усилий.

А потом Димка застал свою «сестрёнку» в момент превращения.

Мне даже не понадобилось ничего объяснять. Откуда этот молодой смертный знает столько о потустороннем мире? Порой мне кажется, что он понимает куда больше меня самой. Дмитрию хватило одного взгляда, чтобы уяснить суть.

Холодный, холодный вопрос: «Где моя настоящая сестра?»

Моё запинающееся: «Н-не знаю».

Он развернулся и ушёл. Я не сразу поняла, что потеряла брата. То есть совсем его потеряла.

Вспоминая сейчас о прошлом, я гадаю: надо ли мне извиняться перед тем фейри, которого я когда-то пыталась убить? За правду глаза не выклёвывают. Или если уж выклёвывать, то не только за неё.

5

Трепет паутинки, предупреждающий о приближении филина. Он будет здесь через пару минут. Я отбрасываю воспоминания о прошлом, застываю на ветке.

В сотый раз прикидываю соотношение сил.

Я крупнее обычной серой неясыти, но не намного. Размером я примерно… ну, от макушки до кончиков когтей я в длину столько же, сколько будет от локтя до кончиков пальцев моей госпожи.

Уж не знаю, каков размерами настоящий филин Маккиндера, но в том, что служит мастеру охоты, поместятся три молодые неясыти. И это если мы говорим только о размерах. А есть ещё скорость, сила, умение, опыт. Магия, в конце концов.

Единственное, что на моей стороне, — естественный темперамент. Хорошо быть злобной и агрессивной по природе. Серые неясыти считаются одной из самых сложных птиц для фотографов, поскольку, защищая гнездо и охраняя птенцов, они атакуют с самозабвением берсерков. Это полезное качество я унаследовала в полном объёме. Не уверена, правда, в птичьей ли натуре тут дело или же в характере милейшего создания по имени Дарья Шувалова.

Тень звука. Тень движения. Огромный филин летит над тропой, прекрасный в своём охотничьем скольжении.

Не давая себе времени задуматься, срываюсь с ветки и с криком, заставившим содрогнуться деревья, падаю ему на спину. Злость. Боль. Вина.

Комок перьев, рвущих тело когтей, хлещущего клюва. Я пытаюсь убить птицу, которой дважды обязана жизнью, и стыд, смешанный с ощущением чего-то непоправимого, неправильного, лишь ещё больше подхлёстывает ярость.

Ещё один крик, сопровождаемый волной дробящей кости магии, — но он выдерживает атаку, как будто та ничего не значит, подминает меня под себя, сжимает бока огромными страшными когтями. Выпрямляется, распахнув для равновесия крылья… И падает на меня тяжёлым мешком перьев.

Смертная чародейка с моим лицом стоит над нами, глядя внутрь себя измученным взором. И тоже падает, достигнув наконец предела выносливости. Я с трудом выбираюсь на волю, расправляю смятые чужими когтями конечности. Удивительно, но я почти не пострадала. Теперь, глядя назад, на эту короткую, безумную схватку, понимаю, что он старался не причинить мне вреда. Хотел обездвижить, а не ранить.

Вина, сомнения и боль поднимаются приливом. Госпожа моя, простите, высокая моя хозяйка, что же я делаю…

Со страхом касаюсь клювом груди филина, но смертная, как и обещала, использовала то же заклинание, что и на теневых гончих. Он всего лишь спит.

С неохотой оставляю старшую птицу, подхожу к своей «добыче». Смотреть на неё без содрогания не могу, но есть вещи, которые исчерпываются словом «должна».

Как маленькой, избитой сове унести в безопасное место тело взрослой девушки? Больно вспоминать, но и этому меня научил филин Маккиндера. Тогда, над пиками забвения. Есть вещи, которые для фейри зависят лишь от точки зрения. Верность. Время. Форма.

Масштаб.

Расслабляю глаза, заставляя себя видеть чародейку такой, какая она есть на самом деле, и в то же время маленькой, лёгкой, похожей на деревянную статуэтку. Одно изображение накладывается на другое, но какое из них верно?

То, которое я выберу.

Сжимаю добычу когтями и поднимаюсь в небо.

По крайней мере, она не будет вырываться и брыкаться в полёте. В отличие от некоторых.

Путь в безопасное место более утомителен, нежели весь предыдущий вечер вместе взятый. Я не могу возвращаться лёгкой дорогой, поскольку там можно наткнуться на охоту, а этого совсем не хочется. Приходится искать обходные тропинки. Уоу-ух! Навигатор из меня, мягко говоря, сомнительный.

Дважды залетаю куда-то… гм, не туда, дважды вынуждена возвращаться, причём во второй раз едва успела унести ноги. Будем надеяться, что преследователи, буде такие имеются, решат, что это очень умная ловушка, призванная сбить их со следа. Удирать от погони, которая отлично осведомлена, что на самом деле ты банально потерялась, — что может быть унизительней?

Ноша во время этих метаний отнюдь не становится легче. Масштаб — он, конечно, явление относительное, но вот когти у меня начинает ломить очень даже конкретно. И крылья скоро отвалятся совершенно объективно. И плакать хочется. Только совы не плачут.

Наконец облетаю странное, похожее на облачный замок строение и оказываюсь над знакомым посёлком. Минута, чтобы сориентироваться. Здесь есть одна тропка, которая могла бы помочь срезать десяток километров, но я сегодня уже наплуталась. Стиснув клюв, лечу напрямик, в обычном октябрьском небе. Добравшись наконец до места, не столько влетаю, сколько вваливаюсь в оставленное специально для таких случаев открытым окно.

Волшебница бесцеремонно брошена на кровать, а я долго сижу, пытаясь дать отдых усталым мышцам. Затем, не оглядываясь, улетаю в предрассветную тьму. Мне ещё надо успеть добраться до дома.

6

Димка ждал на балконе, нервно меряя шагами огороженные холодным железом два метра. Обернувшись в воздухе, я свалилась ему прямо на руки и, едва удерживаясь на грани сознания, позволила втащить своё тело в мою комнату.

— Что ты творишь? — Брат бесцеремонно сгрузил меня на постель и теперь тихо шипел, доставая из-под кровати аптечку. — Совсем очумела — превращаться без прикрытия?! Уже светает, тебя мог увидеть кто угодно!

Успокаивающе запахло бальзамом Вишневского, и я наконец позволила себе расслабиться. Полупроглоченное рыдание, заклокотавшее в горле при попытке заговорить, удивило меня саму. Димка, лишь теперь по-настоящему рассмотрев, в каком я виде, застыл.

— Даша?..

— Всё… в порядке. Кровь… не моя. В основном.

Почти все раны, оставленные короткой схваткой с филином, зажили при обращении, но ничто не могло скрыть кровоподтёков. Я безуспешно попыталась прикрыть пожелтевшие, но всё ещё впечатляющие синяки на рёбрах.

Брат выругался так, что услышь его мама, без мыла бы не обошлось. Короткими, резкими командами он заставил меня поднять и опустить руки, несколько раз вздохнуть. Спор в приглушённых тонах, спор детей, не желающих тревожить сон родителей:

— Переломов нет. Дима…

— Всё равно надо забинтовать.

— Я должна сказать тебе…

— Повернись.

— Это вовсе не обязательно. Дим…

— Кто тебя так поцарапал? Не отвечай. Сейчас, достану антисептик…

— Дима!

Раздражение вскипело и превратилось в какую-то детскую злость. Я поймала его руки, сжала, едва ли не в первый раз показывая свою силу.

— Дмитрий Шувалов, посмотри на меня!

Лёд в его глазах на мгновение треснул, и мелькнуло что-то… Страх? О госпожа, только не это! Сглотнув, я чуть сжала его ладони и выпустила их, делая медленный шаг назад. Уходя из его личного пространства.

— Сейчас я приму душ, а потом мы вместе поедем на дачу. Тебе надо быть там как можно скорее.

— У меня сегодня занятия, — резко бросил он и отвернулся. — Как и у тебя. Если помнишь.

— Дима. — Вдох. Выдох. Момент истины. Ещё не поздно, не поздно, ещё можно всё переиграть. Семья. Моя семья, мои родители, мой брат.

Краденая семья.

Никогда никакие слова не давались так тяжело. — Я нашла твою настоящую сестру.

Мы выехали через двадцать минут. Не знаю, что там наврал Димка, пока я, забившись в душ, пыталась сдержать рыдания. Судя по комментариям сонной мамы, в истории фигурировало домашнее задание и ранний склероз в семействе Шуваловых. Наскоро одевшись, схватив приготовленный с вечера школьный рюкзак, я вылетела на лестничную площадку, отказываясь встречаться взглядом с шагающим рядом братом. Чуть не сломала шею, прыгая через три ступеньки, чем заслужила выговор от ночного охранника. Выскочила наконец в предрассветный двор.

Дожидаясь, пока Димка выгонит из подземного гаража машину, я успела обойти три раза вокруг клумбы, бормоча заговор. Если повезёт, это хоть немного запутает тех, кто будет меня искать.

Чтобы сесть в машину, пришлось собрать всё своё мужество. И не только потому, что за рулём расположился заледеневший, точно лужа в октябре, Дмитрий. Из всех видов транспорта тяжелее всего мне давались автомобили. Самолёты и поезда, состоящие из того же холодного железа, почему-то переносились относительно спокойно, но стоило подойти на метр к даже самому современному, самому комфортабельному авто, как на меня накатывала волна дурноты и ноги сами поворачивались в обратном направлении. Вот и сейчас, набрав полную грудь воздуха, я запихнула себя на переднее сиденье лишь усилием воли. Вслепую нащупала ремень.

Машина тронулась плавно, мягко. Мои мысли метнулись к вчерашнему обеду. Как хорошо, что мама не успела настоять на сегодняшнем завтраке!

Лёгкие начали болеть, и я всё-таки заставила себя сделать глоток воздуха. Неужели никто не замечает этот… запах? Бензин, металл, пластик, кожа мёртвых животных, бензин, газ, яд… Ло-о-орды, как мне плохо!..

— Дыши, — бросил мне брат.

— Пристегнись, — сквозь стиснутые зубы огрызнулась я. И, упёршись стекленеющим взглядом в окно, начала мысленно отсчитывать минуты.

Димка вёл осторожно даже в час, когда на улицах никого, кроме нас, считай, и не было. Вот она, сила привычки. Дмитрий — сорвиголова за рулём, о чём свидетельствовали бесконечные споры с отцом. Но не припомню ни разу, чтобы он нарушил хоть одно правило, когда в машине была я. Даже когда узнал, что автомобильная катастрофа мне страшна не так, как смертным. Даже сейчас, когда имелись все причины торопиться.

Я не пыталась анализировать. Мыслительный процесс вообще плохо сочетается с бунтующим вестибулярным аппаратом.

— Надо было надеть аламандиновую подвеску, — пробормотала я себе под нос.

— Какую подвеску?

Я попыталась вспомнить, встречается ли этот камень в мире смертных или является исключительно собственностью фейри. Последнее время я всё чаще ловила себя на мысли, что, поначалу такие ясные, границы между моими жизнями стираются, а память всё чаще выкидывает странные фокусы, отказываясь каждому факту и поступку выделять чёткий ярлык. Травы, деревья, животные, люди — я уже не всегда могла разделить увиденное на «это-относится-к-совершенно-нормальной-и-не-волшебной-жизни», «это-пришло-из-мира-магии» и «это-вообще-бред-фантазия-чушь-и-не-существует».

— Так. Бижутерия. Он промолчал.

Граница города. Скучающий офицер попытался было остановить дорогую машину, но брат метнул в его сторону острый взгляд, и он отвернулся, неожиданно потеряв к нам всякий интерес. Я сделала вид, что ничего не заметила.

Добравшись наконец до ровного шоссе, Димка плавно надавил на газ. По прежнему в пределах допустимого, но…

У-у-у-у!

Минут десять длился захватывающий диалог с собственным желудком, затем я сдалась и выдавила тонкое:

— Останови!

Взвизгнули тормоза. Я выскочила из машины ещё до полной остановки, пробежала несколько метров, рухнула на колени. Оказалось, от вчерашнего обеда осталось не так уж мало.

Сзади послышались шаги. Поднявшись наконец с земли, я не глядя взяла протянутый кислородный баллон и прижала к лицу маску. Несколько глубоких вдохов, и в голове прояснилось.

— Извини. Слишком много магии прошлой ночью.

Он молча пожал плечами и вернулся к машине.

Иногда я начинаю ненавидеть свой организм.

Во второй раз сесть в машину оказалось проще. Быть может, помогла маска, быть может, тело с неудовольствием признало, что оно опять в мире смертных.

Оставшуюся дорогу я всё так же молчала, раз в несколько минут вдыхая чистый воздух.

К даче мы подъехали, когда солнце уже разлило среди перистых облаков золото и розы. Уединённый загородный домик стоял в стороне от основного посёлка, у самого леса, и папа в своё время заплатил дополнительно, чтобы у нас не появилось нежеланных соседей. Не могу сосчитать, сколько раз за последний год я благословляла его тихий снобизм и пристрастие к высоким заборам.

Димка остановил машину у самого крыльца, принялся искать в карманах ключ. Я, тряхнув головой, подошла к двери и коснулась полированных досок, отпуская охранное заклинание. В глубине дома что-то откликнулось, потянулось ко мне, узнав, отхлынуло. Итак, гостья уже поднялась. А я-то думала, что она пролежит ещё по крайней мере сутки, восстанавливая подточенные колдовством и ужасом силы.

«Дичь» в очередной раз доказала, что куда сложней, чем кажется.

Мягко щёлкнул замок. Одарив брата тоскливым прощальным взглядом, я первая шагнула в дом. И безошибочно направилась туда, откуда тянуло нездешней магией.

Она действительно проснулась. И осмотрелась. И стала самой собой.

Девушке, стоявшей около окна, было на вид лет шестнадцать. Но, в отличие от нескладной меня, эти шестнадцать были грациозные, изящные, исполненные расцветающей красоты. Осанка из тех, что формируется ежедневными прогулками с кувшином воды на голове. Безупречная бархатная кожа, избалованная прикосновениями волшебных эликсиров, прямо-таки светящаяся здоровьем. Волосы, сложенные двумя раковинами поверх ушей, были того же коричневого цвета, что и у меня, однако если моя шевелюра создавала впечатление неприметной серой совиности, то здесь каждая прядь, даже заплетённая, мерцала своей жизнью, отливала золотом, или бронзой, или глубоким каштановым заревом.

Мне хватило одного взгляда, чтобы к общей неприязни к колдунье добавить более аргументированную ненависть к каждой её отдельной чёрточке.

Она повернулась. И нас окатило ощущение напряжённой, готовой к бою силы на дне шоколадных глаз. Эта девушка не считала нужным ничего скрывать.

И не скрывала.

Исчезло разорванное и испачканное бальное одеяние. Теперь смертная оделась в серую тоску утреннего октябрьского неба. Нижнее платье из моросящего дождя, лёгкого и пепельного, вышитого тонкими серебристыми каплями. Верхнее платье соткано из отражённых в озёрной глубине облаков, тёмно-стальных, шелковисто-холодных. Шаль, укутавшая её плечи, была связана из бездонного, безбрежного ожидания. Из чувства, разлитого отчаянием до самого горизонта, но вспыхивающего в глубине упрямой, верной надеждой.

Из драгоценностей на ней имелась лишь серебряная цепочка, пересекавшая лоб, и я даже не смогла понять, из чего она скована. Уж совершенно точно не из металла, выплавленного руками смертных.

Лорды и леди! Как можно видеть перед собой точную свою копию и одновременно полную, абсолютную противоположность? Эта человеческая женщина казалась сошедшей с древней гравюры, изображающей ожидающую у окна принцессу. Причём принцессу фейри. Tuatha De' Danaan, которая набросила на себя glamour, пытаясь притворяться смертной.

Без особого, впрочем, успеха.

Дмитрий резко, пришибленно выдохнул у меня за спиной. Волшебница грациозно кивнула нам — благородная дама, признающая присутствие слуг. Лёгкая дымка нетерпения — нет, разочарования — во тьме шали. Она ждала кого-то другого.

— Приветствия вам, достойные.

В её голосе — безупречная вежливость, присущая некоторым из нобилей. Тех, что никогда не позволят себе оскорбить или унизить низшего фейри, просто потому, что оскорбления — привилегия равных. Эта картонная учтивость всегда оставляла у меня впечатление, что говорящий на самом деле не видит меня, что он совершенно не способен хотя бы приблизительно представить, что творится у меня внутри. И не хочет представлять, если уж на то пошло.

— И наши приветствия вам, колдунья. — Я не стала утруждать себя неискренней улыбкой или попытками угадать, каков же её настоящий статус среди высоких дворов. — Оправились ли вы от перенесённых испытаний?

На мгновение брови смертной чуть приподнялись от подобной грубости, затем взгляд вновь прояснился. Она нашла, в какую категорию нас отнести.

— Да, и я понимаю, что обязана этим вам. — Наклон головы в мою сторону, и с нотками формальности и почти неощутимого презрения в голосе: — Примите заверения, что долг жизни не будет забыт.

Категория «мелкие вымогатели». Пытающиеся удостовериться, что имеют право требовать ощутимое одолжение.

— Долг жизни? — тихо спросил Димка, которому так ничего и не было рассказано о событиях прошедшей ночи.

Я нетерпеливо дёрнула плечом. Чем меньше смертный знает о делах, покрытых магией, тем лучше для его безопасности. Доказательство этой нехитрой теоремы стояло сейчас перед нами, изо всех сил пытаясь притвориться, что укусы теневых гончих на её лодыжках и предплечьях уже зажили.

— Думаю, имеет смысл представиться, — намеренно отбросив предписанные этикетом формулы, обратилась я к колдунье.

Неуверенно запнулась. Обозлилась. И, окончательно наплевав на все законы вежливости, дала ей прозвище из смертного мира. Пусть оно по праву принадлежит смертной девушке. К чёрту права! Это моё имя. Чтобы сохранить его, я скандалила, и не подчинялась, и проливала кровь. Не отдам.

— Дарья Шувалова, — я вызывающе вскинула подбородок и, не дождавшись реакции, уже более спокойно спросила: — Могу ли я просить о чести называть вас истинно?

И вновь дрогнули брови под тонкой серебряной цепочкой. Понять бы ещё, чему именно она удивляется. И чего боится.

— Вы можете называть меня Aoibheal Осенняя Гроза, — милостиво дала своё внешнее имя колдунья. Причём с таким видом, будто оно должно мне о чём-то говорить.

— Аф-ил? Аврил? — Димка честно попытался обернуть язык вокруг нагромождения чужеродных звуков.

— Ав-хииль из дома Осенних Гроз, — поправила я его произношение. — В повседневном общении допустимо использование только первой составляющей. Ав-хиль. Старайся не слишком глушить «в» и не слишком смягчать «л».

— Дмитрий Шувалов. — У него хватило ума не произносить своё имя по слогам и не протягивать руку.

— Дмитрий — мой… — Я вновь запнулась. Вновь обозлилась, на этот раз на себя. Если уж взялась, то надо доделывать до конца. — Он ваш брат, колдунья.

Красивое лицо застыло. Глаза… Видели вы когда-нибудь шоколадный лёд?

— Вы ошибаетесь, достойная.

Я внезапно поняла, как же бесконечно устала за эту ночь.

— Послушайте, Aoibheal, хватить играть. Мы не при дворе. Вы всё сами поняли.

Она шагнула вперёд, позволив шали упасть к ногам бурей осенних эмоций.

— Довольно.

— Вас украли в детстве. Подменили на меня. Воспитали при дворах фейри. Теперь вы изгнаны обратно в мир смертных. Должны здесь жить.

— Я сказала…

— У вас тут есть семья. О вас беспокоятся. Вот ваш брат. Он…

— Довольно!!!

Ослепляющий блеск ворвавшейся в окно молнии слился с грохотом, сотрясшим дом. Колдунья выпрямилась во весь свой невысокий рост, полыхая силой и яростью. Маски сброшены. Теперь даже невооружённым взглядом было видно, что в вихре сказочной магии перед ними стояла человеческая женщина. Существо из плоти и крови, но исполненное дикого, какого-то чисто человеческого ведьмовства.

Но не только она лишилась привычного образа. Я успела отвести удар и прикрыть брата, но накатившая сила смыла с сменя glamour, оставив оскалившую зубы-иглы суть. Выцветшие серые волосы, бурлящие ночью глаза, заострившиеся черты. Тело, где нет ни плоти, ни крови, а лишь сущность, которую и магией-то назвать нельзя, потому что в человеческом языке просто нет слов, чтобы описать подобное. Тихо оседало в воздухе совиное перо.

Взводимый курок щёлкнул неожиданно громко, даже после отзвучавшего только что громового раската. Димка тоже отбросил маску. Ствол пистолета глядел точно между изящных бровей явно не понимающей значения этой угрозы Aoibheal.

Я как будто протрезвела. А быть может, прозрела. Даже видя, впервые по-настоящему видя мою не-человечность, даже имея возможность сравнить и понять, брат без колебаний встал на мою сторону. Только вот с каких это пор Димка начал пользоваться огнестрельным оружием? Да ещё так умело?

— Я — леди дома Осенних Гроз, — сказала Aoibheal, — и никто не смеет занять моё место. Между нами долг жизни, и я прощу нанесённое оскорбление. Но вы больше не повторите своей лжи.

Моё восприятие в этот момент сместилось. Расширилось, позволив наконец сделать то, чему я так отчаянно сопротивлялась: признать существование этой девочки. Позволив увидеть не просто отражение своих страхов, но то, какой она была на самом деле.

Воспитанная среди фейри, более того, воспитанная как дочь благородного дома. Возможно, они даже позволили ей верить, что она такая же, как все, одна из них, что она своя.

Как давно она поняла, что это не так?

Как давно узнала о подмене?

Вчера вечером?

Я ожидала, что она попытается бросить мне вызов за имя Дарья. Она считала, что я знаю, как её зовут, и пытаюсь чего-то от неё добиться. Я думала категориями смертных, она продолжала убийственную интригу фейри. Почему за ней послали королевскую охоту? С кем схлестнулись рыцари, пока я выслеживала добычу? Почему Аламандин намекала на несогласия между королём и младшим из принцев?

А главное: к какому двору принадлежит её Дом? Поначалу я решила, что к нашему, ведь в противном случае король просто не имел права объявить высокую леди дичью. Однако как бы плохо я ни знала двор, названия благородных домов пришлось вызубрить. И Осенних Гроз среди них точно не было. Похоже, девочка воспитывалась в другом королевстве.

Как? Как это могло произойти? Значит ли это, что подмену совершил кто-то ещё и наши просто подобрали бесхозного птенца, не особенно заботясь, кто же на самом деле является хозяином? Или… Нет. Об этом потом. Сейчас надо сосредоточиться на Aoibheal.

У похищенной в раннем детстве смертной тоже была жизнь. Возможно, семья. Возможно, хозяин. Каково ей пришлось, когда эта жизнь рассыпалась вокруг неё песчаным замком? Для меня переход ознаменовался падением и пьяным ужасом полёта. Но меня никогда не травили, как дикого зверя, те, кого я ещё вчера считала своим народом. Ладно, допустим, не травили лишь потому, что до сих пор не знали, кто я и что я. Возможно, это ещё впереди.

Как нынешняя ситуация должна выглядеть с её точки зрения? Во вселенной, центром которой является Aoibheal?

В чужом мире, где даже физические законы и те незнакомы, где магия сопротивляется прикосновению, а воздух пахнет бензином. Незнакомые существа, одно из которых олицетворяет всё, что есть ужасного в смертных, а другое, похоже, пытается занять её место. Да попутно ещё и запихнуть ей в глотку постылую правду.

А ну-ка, вспомни, птичка ночная, как ты в своё время реагировала на подобные откровения?

Правильно.

Надо сдать назад, пока у всех целы глаза.

— Говорят, кровь решает в вопросах родства далеко не всё, — светским тоном заметила я. — Я, дочь дома Шуваловых, готова поручиться за это своим словом.

Димка резко повернулся ко мне, продолжая, впрочем, краем глаза следить за мишенью. Затем снова сосредоточился на колдунье. Видя, как расслабилась девушка, услышавшая в моих словах куда больше, чем он мог представить, снял палец с курка. И, повинуясь моему кивку, опустил оружие.

— Авхиль, возможно, вам лучше присесть? — попытался разрядить обстановку Шувалов. Братик, быть может, и не понимал до конца, что происходит, но то, что счастливого семейного объединения на горизонте не предвидится, ясно было и без подсказок.

— Я не вижу смысла и дальше находиться здесь, — холодно заявила колдунья, отказываясь смотреть в его сторону. — Мир смертных, безусловно, прекрасное место, чтобы, запутать следы, однако мы выждали достаточно. Я отдохнула. Вы можете проводить меня к моему господину.

Уоух-х.

— Не могу.

В воздухе запахло ещё одной молнией.

— Я действительно не могу, госпожа Aoibheal. Хотя бы потому, что не знаю, кто ваш господин. И можно ли ему доверять.

Кажется, до этого мгновения она отчаянно бежала от мыслей о доверии. Теперь те её догнали. И вцепились в душу, в сердце, в разум, калеча, как гончие дикой охоты.

Она ждала, что в эту дверь войдёт кто-то другой. Кто-то, в чью помощь она верила, на кого рассчитывала. И кого… здесь не было. Ад во взгляде, тот самый, знакомый ад памяти и сомнений, который мне иногда доводилось видеть в зеркале. Те, кому она доверяла, оказались недостаточно сильны или же… предали? Она только что поняла, что одна. Совсем одна, в незнакомом мире, и надеяться можно только на себя.

Тишина. Неподвижность стрекозы, пойманной в янтаре. Затем на её лице мелькнуло что-то вроде тени былой решимости.

— Что ж. В таком случае проводите меня к вашему господину. — Встретив мой озадаченный (ей что, жить надоело?) взгляд, колдунья уточнила: — К тому, кто приказал вам помочь мне.

Так, пора всё-таки вернуться к правде. Той самой, глазавыцарапывательной. Я покосилась на Димку. До сих пор мы, следуя этикету, говорили так, чтобы быть понятными ему. Благо для волшебницы уровня Aoibheal сплести соответствующее заклинание и узнать язык собеседников было делом машинальным, не требующим ни мысли, ни сознательного усилия. Однако некоторые вещи брату лучше не знать. Я перешла на причудливую речь, принятую при дворе:

— Моя госпожа не приказывала мне помогать вам. Её приказ был найти. И убить.

Смертная замерла. Сделала шаг назад.

— Вы — птица дикой охоты! — произнесла она наконец то, что вертелось у неё на языке с момента встречи, но во что ей не хотелось верить.

— Да.

Её пальцы побелели, сжимая складки платья.

— И вас пустили по моему следу.

— Да.

— И вы ослушались приказа.

— Да.

— Ложь.

Я подарила ей ленивую, мерзкую усмешку, которой могла бы гордиться сама Аламандин.

— В отличие от вас я не могу позволить себе роскошь прямой лжи, смертная.

Пауза. Раненая гордость боролась в ней с вполне обоснованным страхом. Спесь победила. Что, как я начала подозревать, было типичным для этой недоучившейся ведьмы.

— Вы будете награждены за помощь.

Я молчала. Глядела на неё пристальным, змеиным взглядом хищной птицы.

Наконец волшебница выпустила своё платье, и шёлк зашуршал тихим серебром осеннего дождя.

— Почему?

— Потому что вы сестра моего брата.

До неё, кажется, начал доходить весь ужас того, что я натворила.

— Ваша хозяйка…

— Госпожа поймёт. — Я пожала плечами в ответ на исполненный жалости взгляд. — Это не значит «простит». Или «оставит безнаказанным». Но она поймёт.

Семья входила в наш договор. По сути, это единственное, что в него входило.

Колдунья вскинула руки. На грани между злобой и отчаянием:

— Я не верю в такие совпадения.

Я согласно хмыкнула. Покосилась на часы. На первый урок торопиться было уже поздно, но на второй вполне могу успеть. Отвернувшись, уже через порог бросила:

— Если вы хотите возвратиться обратно в реальность фейри, вам придётся самой искать дорогу. А пока советую переждать тут. Дмитрий поможет, если вы захотите принять помощь. Он действительно вам брат, а для Шуваловых родство — не пустой звук. — Госпожа моя, как же высокопарно это прозвучало! Хоть иммигрируй в Дневное королевство, честное слово.

Я выскочила на крыльцо и успела сделать целых три шага, прежде чем Димка нагнал меня и, схватив за руку, развернул к себе:

— Даша, ты — часть дикой охоты?

Я выгнулась в его руках, точно от удара. В глазах потемнело.

Откуда? Откуда он может знать придворное наречие фейри?

А откуда Димка вообще узнал о нашем существовании?

— Болван! — выдохнула я ему в лицо. — Самоубийца! Жить надело? Никогда! Слышишь? Никогда не показывай, что ты понимаешь наш язык! Тем более при посторонних! Ты хочешь, чтобы в одну лунную ночь я полетела охотиться на тебя?!

Он выпустил меня, безвольно уронив руки.

— Значит, это правда. Я думал, что не так понял.

— Вот только не нужно взбираться на моральные вершины и взирать вниз таким осуждающим взором, — бешено прошипела я. — Если бы Дикий Гон не собирался в назначенные сроки, то здесь, в смертной реальности, давно бы прекратили всходить побеги и зарождаться стада. Посмотрела бы я, сколько людям понадобилось бы времени, чтобы оголодать и начать охотиться друг на друга. Как гробить экологию планеты (между прочим, одной на всех), так смертные первые, а как проводить очищение устроенной помойки и обновлять круговорот энергии в реальностях, так им убеждения не позволяют!

— Одной на всех?

Неожиданно погаснув, я отвернулась.

— И не то чтобы у меня был особенный выбор. Он вновь поймал меня на третьем шаге.

— Даша, насколько глубоко ты влипла из-за этой истории?

Я попыталась вырваться.

— Даша!

— Выкарабкаюсь, не волнуйся, — огрызнулась я, попутно делая вид, что собираюсь укусить его за руку. Блеф не сработал, и мои зубы в бессильной ярости щёлкнули в воздухе. — ДПА бывало и хуже.

— ДПА?

— До прихода Аламандин.

— Прихода кого? При чём здесь религиозные притчи?

— Вот и я думаю, при чём?

На самом деле это было отрезвляюще и немного страшно — осознавать, какое место занимают в жизни фейри хозяева. Основой, опорой существования не стал ни прыжок с крыши, ни первая охота, ни танец когтей и крыльев над пиками забвения. Нет, вся моя вселенная делилась на два неравных отрезка: до того, как каблуки госпожи прозвучали под сводами совиной башни, и после. Аламандин являлась эпохой в себе, и ни одна религия не могла поспорить с её жестокой иронией.

— Даша, — Димка погладил меня по волосам. Обнял, впервые за полгода позволив уткнуться себе в плечо. — Что ты собираешься делать?

— Не знаю. Я думала, ты просто поменяешь меня на настоящую Дарью. И соврёшь что-нибудь маме с папой, чтобы объяснить, почему она вдруг стала здоровой и нормальной.

— Что? Нет! — Его руки резко сжались. Если бы я была человеком, то это было бы больно. — Нет.

— Вот и я думаю, что план не выдержал столкновения с реальностью. Но Aoibheal надо как-то вводить в мир смертных. Девчонка, похоже, этого не понимает, но, выжив, она поставила в довольно глупое положение очень могущественные си… существ. Теперь возвращение обратно для неё равнозначно смертному приговору.

— А для тебя? Я отстранилась.

— Дарья, если Авхиль должна была занять твоё место, то что ты планировала для себя?

— Ничего. Так что ты собираешься делать с новообретённой сестрой?

— Для начала не потеряю старую! Даша, есть способы защитить тебя, даже от…

— Я уже поняла, что ты весь по уши в способах. — Я поморщилась от запаха пороха и холодного железа, которым тянуло от его наплечной кобуры. Судя по ощущениям, патроны в запасной обойме серебряные. Интересно, а корочки к табельному оружию прилагаются или всё не так официально? — Но не согласна платить цену, которую они запросят. С тебя. С Aiobheal. И прежде всего с меня.

— Но…

— У меня есть своя защита, Дим. И за неё уже уплачено. Сполна.

— Ты изменилась. Я чуть улыбнулась.

— Для меня прошло немного больше времени, чем может показаться, братишка. Кстати, не спеши записывать Осеннюю Грозу в несовершеннолетние, как бы она себя ни вела. Есть много способов продлить век смертных, а магическая сила этой девочки не соответствует её внешнему виду.

— Да уж. Молнию было трудно не заметить.

— Молния — ничто, — резко сказала я. — Ты заметил, во что она одета?

— Средневековое платье. Фантастически красивое. Покрой означает что-то особенное?

— И не только покрой. При желании я бы могла соорудить для себя нечто подобное, но не так легко. И уж конечно, я бы не стала тратить на это силы в её состоянии. Дима, как волшебница, твоя сестра сильнее меня. Или, по крайней мере, умелее. И намного.

Я замолчала на мгновение, не решаясь продолжить. Мы с братом никогда не разговаривали вот так, откровенно, и не в последнюю очередь из-за моего желания его защитить. Но Димка уже слишком запутался в этой истории. Кроме того, я была уверена, что он и так знает слишком много.

— Среди фейри получить признание не так просто. Даже при наличии кровного родства приходится доказывать, что ты достоин. Это делается в битве — на войне, защищаясь от убийц, в ритуальной дуэли. Или не ритуальной. Для приёмыша, претендующего даже не на дворянство, а на аристократический титул, доказательство должно было быть особенно… убедительным. Она воин, Дим. Что ты собираешься с ней делать?

— Вопрос скорее стоит, что она собирается делать с собой. Я подумал… Думаю, удастся организовать документы, утверждающие, что у тебя была двойняшка. Маме делали кесарево, так что можно будет убедить её, что кто-то украл второго ребёнка. А теперь вот… нашли. Папа, конечно, так просто не поверит, благо мы далеко не нищие, а охотников за наследством всегда хватает. Но анализ крови всё подтвердит. Да и лицо — такого не подделать ни одному пластическому хирургу.

Я молчала.

— Даш… Я и сам не в восторге. Но мы не можем скрывать Авхиль от родителей.

— А врать им можем? Он резко выдохнул.

— Тогда скажем правду о подмене, опустив всю потустороннюю подоплёку. Даже если они узнают, это ничего не изменит. Ты — Шувалова, во всём, кроме биологии, Даш.

— Вот как раз биологически я действительно Шувалова, — горько хмыкнула я. — Что и подтвердит первый же анализ крови. Glamour, особенно такой старый и качественный, не ограничивается иллюзиями, Дим. А вообще ты прав. Это решение Aoibheal. Пусть придёт немного в себя, а там увидим.

Если доживём.

Мы не сговариваясь посмотрели на закрытую дверь. Потом друг на друга.

— Она что-нибудь сказала…

— …Перед тем как я выскочил за тобой? Бросила в спину, что не имеет со мной ничего общего и не нуждается в помощи смертных.

Я закатила глаза.

— Волшебные существа, — раздражённо вздёрнула губу, — традиционно оптимистичны в оценке своей способности справиться с этим миром.

В своё время я задыхалась в реальности фейри, не находя в её чудесах ничего знакомого, ни одной точки опоры. Каково было бы пережить эту ситуацию наоборот?

Знать воздух, из медовых глубин которого палыми звёздами ложится тебе на руку сила? Знать землю, которая, вобрав в себя зерно и слово, на следующее утро рождает могучее, раскидистое дерево? Знать воду, готовую принять по твоей просьбе любую форму, от верного неутомимого скакуна до роскошного просторного замка?..

А затем, в пылу бегства, задыхаясь от страха, потерять всё это.

Я плакала об Интернете и семейных ужинах. О чём и о ком тоскует тёмная шаль зеркально отражающей меня волшебницы?

— Выгрузи пока продукты, — буркнула я через плечо, берясь за дверную ручку. — Я всё-таки попробую поговорить с ней. Раз всё равно не успею на алгебру.

Осенняя Гроза стояла перед старинным зеркалом, накладывая на потускневшую от времени поверхность защитные руны. Я остановилась рядом, глядя на наши отражения.

Одинаковые лица. Тонкие и усталые, по-своему даже красивые, если вам нравится потусторонняя, нездешняя красота, наводящая на мысли о легендах и сумасшествии.

Разные грани, скрывающиеся за этими лицами. Одна — холёная и изысканная, в каскаде придворных шёлков и собственной силы. Другая земная и неприметная, назло элитарной гимназии обрядившаяся в рваные джинсы. И только увидев их рядом, чуешь обман. В блеске регалий Tuatha De' Danaane — вызывающе живое, страстное человеческое существо. В узких джинсах и стоптанных кроссовках — далёкое, холодное и хищное фейри.

Не думаю, чтобы хоть одной из нас нравилось то, что мы видели.

— Ну что, — я сама не знала, у которого из отражений спрашивала, — долго ещё будем находиться в глубоком отрицании?

— Зависит ли это от меня? — риторически поинтересовалась Aoibheal. Разумеется, она слышала весь наш разговор с Димкой.

Я фыркнула. И отказалась отвечать.

— Вы ждёте, что я вдруг ни с того ни с сего всё брошу и начну лепить из себя человека? — Колдунья, быть может чтобы не оставить места сомнениям, пыталась скопировать более привычную мне манеру речи.

Хороший вопрос. Хорошо сформулирован. Жду ли? Не совсем.

— Я этого боюсь. Человек из вас получился бы лучше, чем из меня. Но, честно говоря, тоже весьма паршивый. Что успокаивает.

— Благодарю.

— Aoibheal… Я признаю, что мало знаю и о вас, и обо всей ситуации. Непростительно мало, и это в основном моя собственная вина. Но и вы не всё понимаете. И я имею в виду не только человеческий мир.

— Дарья, это грубо, но я была бы благодарна, если бы вы сейчас ушли. Вместе с вашим пониманием, — вежливо, но всё равно обидно попросила воспитанница фейри.

— Я-то уйду. Вот как только у моей госпожи дойдут до меня руки, так сразу. И, скорее всего, с концами.

— Если это попытка вызвать у меня чувство вины…

— Здесь живут те, кто готов помочь вам, ничего не требуя взамен. Предложить безусловную поддержку просто за то, что вы есть. Отказываться было бы глупо. Но не мне показывать пальцем на чужую глупость, особенно в этом вопросе.

Люди бесконечно адаптивны и при необходимости способны приспособиться к чему угодно. Вот пусть и приспосабливается. А я опаздывала на химию.

7

Развернувшись, я сбросила с плеча рюкзак, накинула невидимость и, кувыркнув мир вокруг себя, распахнула крылья. Сжав когтями лямки, поднимаю с полу «груз знаний» и, часто работая крыльями, вылетаю прочь.

Если ей понадобится со мной связаться, вокруг валяется множество перьев. Уж как-нибудь сообразит. Даже если Димка к тому времени не успеет объяснить ей принцип действия мобильного телефона.

Человек — поразительно гибкое существо, оно и в самом деле может привыкнуть к чему угодно. Но я-то не человек. Госпожа моя, повелительница, если брат провернёт свою бредовую затею, эта ведьма станет моей названой сестрой. И тогда останется только удрать к вам и попросить казнить меня поскорее. Хотя бы из милосердия.

8

Дребезжащий звонок прервал наконец простуженные объяснения историка. И учитель, и класс с редким единодушием вздохнули от облегчения. Я, сонно моргая, подняла голову со сложенных на парте рук. Обычно история была одним из моих любимых предметов, но ночное недосыпание школяра в сочетании с насморком наставника мало способствуют усвоению знаний.

Одноклассники занялись тем, для чего они, похоже, и приходили в школу, — общением и активным развитием своей социальной жизни. Я вытащила учебник по химии и принялась за домашнее задание. Что-то подсказывало мне, что если я не найду для него времени на переменах, то дома мне тем более будет не до смертных уроков.

То есть совсем не до смертных. В том числе и уроков.

Условия задачки легко скользнули в воспалённый магико-политическими махинациями разум, формула уравнения сложилась сама собой. Я заглянула в периодическую таблицу, уточнила валентность, расставила коэффициенты, расписала атомарный вес.

Вздохнула, выуживая из рюкзака калькулятор. Наверное, это не совсем нормально, что учёба доставляет мне такое удовольствие. Всегда бывшая немного ботаником, после открытия мира фейри я не разочаровалась в человеческих науках, а, напротив, вцепилась в них когтями, на этот раз не просто подчиняясь школьным правилам, а устремлённо двигаясь к вполне определённой цели. Мне нужно было как-то упорядочить окружающую действительность. Найти альтернативный взгляд на интуитивную магию и межреальностную навигацию. Точку опоры, которая помогла бы лететь бок о бок с птицами, столетиями покорявшими эти феерические небеса, и не чувствовать себя запутавшимся в собственных перьях птенцом.

В конце концов, научный метод — это ещё один способ познания мира. И не самый плохой. По крайней мере, здешние учителя не требуют за каждую кроху жизненно важных знаний платить верностью и кровью.

А уж химия — владение этим предметом вообще являлось необходимым условием выживания в обществе дамы Аламандин. Или по меньшей мере сохранения рассудка.

Признаю, точность смертных формул имеет мало общего с изящным искусством моей туманной госпожи. Однако понимание фармакологии, трав и минералов позволяло заметить логику в её на первый взгляд диких поступках. Вот я и старалась всеми доступными способами углубить это самое… понимание.

Хм, интересно, тот толстяк действительно думает, что я использую купленные у него… субстанции по назначению? Все виды и типы? Надо, кстати, перенести куда-нибудь лабораторию, а то вдруг папе взбредёт в голову зайти в старый гараж. Объясняй потом, что коллекция разнообразной отравы собрана во имя научного интереса.

В некотором роде.

Треск разлетающегося в щепки дерева вывел меня из навеянного третьей задачкой транса. Рука метнулась к пристёгнутому к бедру деревянному кинжалу, глаза заметались в поисках опасности… и недоумённо распахнулись.

Кудрявый рыжеволосый парень самозабвенно колотил стулом по парте. Не просто играл, а изо всей дури, упиваясь нерастраченной молодецкой силушкой, уничтожал несчастную мебель. Бац! Спинка отлетела, одна из ножек вывернулась под острым углом. С размаху — бум! Окружающие пригнулись, закрываясь от фонтана щепок.

— Уа-а-а! Каринка! Я тебя люблю! — совершенно счастливым голосом, контрастирующим с его разрушительными действиями, заорал смертный и, отшвырнув остатки стула, подскочил, к стоявшей рядом девчонке. Подхватил её, подбросил, закружил по классу, не обращая внимания на улюлюканье, крики и неискренние попытки подруги вырваться.

— Поставь меня обратно! Медведь! Раздавишь! А-а-а-а! И пьяный счастливый смех.

Я недоумённо моргнула. Склонила голову, пытаясь разглядеть происходящее под другим углом. Ни инородного влияния, ни остатков заклинания вроде тех, которыми любила баловаться моя хозяйка, над ненормальным смертным не наблюдалось. Может, это и есть знаменитые подростковые гормоны в действии?

Завораживающе. Но… зачем же стулья ломать?

Это был отнюдь не первый случай, когда новые одноклассники ставили меня в тупик. Первые девять классов Дарья Шувалова ходила совсем в другую школу совсем в другом городе. Да, там тоже была элитная гимназия, с очень хорошими учителями, с расписанием, в котором значились философия, этика, три иностранных языка. Честно проучившись девять классов, я стала свидетелем (а если честно, и участником) драк, соревнований, драматических детских конфликтов. Но спокойные годы в несколько чопорной, порой даже снобистской и неизменно вежливой атмосфере совершенно не подготовили меня к культурному шоку, которым оказалась незнакомая школа.

Новые одноклассники были людьми. Им было шестнадцать. И они были сумасшедшими. Все, как один.

Поначалу, узнав о переезде, я почувствовала лишь облегчение: друзья и приятели замечали перемены, которые прошли даже мимо внимания родителей. И задавали вопросы. За возможность бежать от их недоумённых, а порой и испуганных взглядов надо было хвататься клювом и когтями.

На новом месте я приняла сознательное решение ни с кем не сближаться. Говорила как можно меньше, не проявляла индивидуальности, твёрдо, порой грубо уходила от предложений дружбы или помощи. Я даже применила опробованную в мире фейри тактику: отказалась запоминать их имена. Фантастически эффективный способ задавить общение на корню. Меня оставили в покое. Перестали замечать, если быть точной.

Но даже окружённая стеной невидимости, сама я не перестала наблюдать за происходящим вокруг. И тихо сатанеть от своей неспособности в нём разобраться. Быть может, это просто разница в социальном положении? Если раньше критерием отбора был интеллект учеников, то в мою новую школу попадали во-первых богатые и только во-вторых умные. Финансовая безопасность рождает чувство безнаказанности, но достаточно ли этого, чтобы, скажем, запереть учительницу в классе, забаррикадировать дверь притащенными из кафе столами и всей гурьбой отправиться любоваться листопадом?

Вероятно, всё дело в возрасте. Так, похоже, думает директор. Детки растут, деткам некуда деть новую для них, непривычную пока силу. Что, если мой старый класс сейчас тоже коллективно сходит с ума, а я этого просто не вижу?

Просто. Не вижу.

Всегда лучше искать самое простое объяснение. Например, что фейри просто не дано понять людей. Что после долгих лет среди хищных птиц и холодных, равнодушных интриг двора я просто не способна чувствовать и узнавать чувства других.

Те, которые существуют вне погони и охоты, разумеется.

Я внимательным взглядом обежала класс, выбрала одного из мальчишек, который показался мне наиболее симпатичным. Тёмные волосы, серьёзные глаза, намёк на усы. Очень красивые руки, сильные, чуткие даже на вид. Я честно попыталась понять, какие эмоции он во мне будит. И обнаружила лёгкую заинтересованность, тут же погребённую под раздражением и досадой: имя парня никак не вспоминалось.

Безнадёжно. Ты есть то, что ты есть, Шувалова. И у тебя и без того проблем по клюв и выше.

Снова задребезжал звонок. Вернувшийся в класс историк бросил взгляд на свороченные со своих мест парты и разбитые стулья, сообщил в пространство, что мы всё и сами отлично знаем, куда возмещать ущерб за уничтоженную мебель, а посему давайте вернёмся к Московскому княжеству. К доске пойдёт…

Я повела плечами (больно-то как! надорвалась, Осеннюю Грозу таскаючи!) и записала ответ к последней задачке. А затем вытащила учебник по алгебре и, вполуха слушая попытки рыжего влюблённого вспомнить что-нибудь о Юрии Долгоруком и Иване Калите, углубилась в пропущенный с утра урок.

После занятий класс ломанулся на волю, точно стадо мамонтов, спасающихся от ледникового периода. В коридоре, судя по всему, обнаружилось какое-то препятствие, потому как в проёме образовалась пробка, и кто-то тут же попытался снести дверь с петель. Я обменялась мученическими взглядами с историком, роющемся в столе в поисках капель для носа, и, сжалившись над беднягой, послала в его сторону исцеляющее заклинание. Этот рассеянный, увлечённый смертный успел стать моим любимым учителем, одним из немногих, кто делал новую школу меньше похожей на затянувшуюся пытку. Если будет время, надо ему хоть зелье приготовить, что ли.

— Ах, Дарья, — улыбнулся он, заметив, моё приближение и зажатую в руках увесистую папку. — Уже готово?

— Материал я собрала давно, когда проясняла пару вопросов для себя, — пожала я плечами. — Так что оставалось только организовать старые файлы и добавить связки. Не знаю, правда, подойдёт ли это для олимпиады.

— Древняя Ирландия? — Он быстро пролистал оглавление, полез в источники.

— Не только. И тут исследование скорее по истории мифологии. Последняя глава — влияние древних легенд на современное общество, как я его вижу. Вы это имели в виду под анализом?

— Годится. Я отправлю работу на конкурс. М-м-м, — он постучал пальцем по одной из ссылок, — что ещё за «Воок of Invasions»? Чей перевод?

— Мой. — В ответ на чуть укоризненный взгляд я нахохлилась. — Здесь нет точных цитат, так что это не пижонство. Просто «Книга Вторжений» попалась мне в оригинале.

В каком именно оригинале, упоминать не стала. Пусть он решит, что я наткнулась на англоязычную версию.

Учитель закрыл папку, внимательно посмотрел на меня.

— Даша, может, стоит немного сбавить темп? Ты не очень хорошо выглядишь.

Во имя Вуалей, мама уже успела и в этой школе всех проинструктировать по поводу моего «хрупкого» здоровья!

— Просто не выспалась. Я могу идти?

— Да, конечно.

Пройдя мимо подозрительно притихших, всё ещё толпящихся у двери одноклассников, я нервно перебросила рюкзак на другое плечо. Что это с ними? И куда они все смот…

Как удар. Боевым молотом — в лицо. И искры шока, брызнувшие в неестественно тихом коридоре.

Он ждал меня около высоких стрельчатых окон, в перекрестье падающих со всех сторон лучей. Одетый в чёрные брюки и чёрную водолазку, закованный в ночь от подбородка до кончиков начищенных туфель. А поверх — нереально белый плащ, выглядевший стильным, и современным, и нормальным, но на самом деле бывший первым снегом, выпавшим над заснувшими лесами.

Разумеется, я сразу его узнала. С первого взгляда. Даже ни разу не видев человеческой ипостаси, ошибиться было невозможно. Филин Маккиндера, хищная птица, безупречный охотник. Для своего облика он выбрал кожу цвета тёмной, почти вишнёвой бронзы и короткие вьющиеся волосы, цветом напоминавшие оперение. Маска была до головокружения, до крика в ночи красива, но как кто-то мог принять это существо за человека — выше моего понимания. Смотреть на него было всё равно что наблюдать за солнцем сквозь коричневое стекло: через тонкую тёмную преграду пробивалась золотая сила, способная ослепить тебя даже сквозь иллюзорную защиту.

Филин подошёл ко мне двумя плавными, танцующими шагами, так стремительно, что я даже не сразу поняла, что теперь он стоит рядом. Чтобы взглянуть ему в лицо, я медленно подняла голову вверх. И вверх. И…

Владычица моя, ох, хозяйка, где вы, когда я так испугана? Даже в человеческом облике казалось, что в огромном филине поместятся три щуплые девчонки. Это, должно быть, иллюзия, у фейри тонкие руки и узкие плечи, они не набирают такой мышечной массы. Мы не можем быть так сложены, если только… Возможно ли, что Маккиндер — нечистокровный Daoine Sidhe? С его силой он легко мог бы даже не завоевать, а потребовать и рыцарство, и полный придворный титул. Я всегда думала, что птица мастера охоты не делает этого, просто не желая покидать своего друга и хозяина. Однако теперь в голове кружили иные, более личные причины. Примесь чужой, а то и смертной крови… Госпожа, о чём я думаю?!

Нечто кремовое, перекинутое через его руку, оказалось моей ветровкой, и, цепенея от ужаса, я повернулась, позволяя ему помочь мне одеться. Огромные, неестественно горячие руки скользнули по моим плечам, опуская на них куртку. Я сглотнула. Но, к своему изумлению, обнаружила, что шея пока не сломана.

Ударение на «пока». Увесистое такое ударение.

Всё так же молча он подхватил набитый учебниками рюкзак и сделал изящный жест, показывая, что готов следовать за мной. И последовал. К полному шоку всех встретившихся на пути. Интересно, как охранники объяснят, что впустили незнакомца на территорию школы? «Извините, директор, но на самом деле это был древний воин-фейри, и он применил невидимость, или стёр нам память, или подчинил волю. Или вообще убил и поднял в виде услужливых зомби, так что простите, директор, нам пора на собственные похороны».

Я засунула руки в карманы и опустила голову, пряча лицо за неровными прядями. Глянула искоса. Филин шёл рядом, в каком-то шаге, огромный, но при этом такой грациозный, что, казалось, он парит над старинным паркетом.

Спина горела от взглядов однокашников, а выражение лица Каринки совершенно неожиданно и вопреки всякой логике отозвалось во мне странным чувством. Испуганным, возбуждённым и самодовольным одновременно. Было что-то абсурдно приятное в том, чтобы пройти по нелюбимой школе, где тебя даже за ботаника не считают, бок о бок со сверхъестественно красивым старшим мужчиной, под перекрестьем завистливых взглядов. Будь мне шестнадцать лет…

Но о чём бы ни говорила внешность, мои шестнадцать давно прошли, а красивый мужчина, нёсший школьный портфель, был старше не на пару лет, а на пару столетий. И вёл он меня на суд по обвинению в измене. Тёплое самодовольство умерло, не успев расцвести.

Хоть бы всё кончилось быстро. Неблагодарная птица, пытавшаяся убить того, кому дважды должна жизнь, не заслуживает снисхождения. Но всё равно, пусть это будет быстро.

Спустившись со школьного крыльца, филин Маккиндера едва заметным жестом приказал «к ноге!» и направился куда-то в глубь сквера. Взъерошенная неясыть послушно поплелась рядом.

За оградой ждала машина. И какая! Даже я, совершенно не разбиравшаяся в марках и моделях, предпочитая быть демократом и ненавидеть все автомобили абсолютно равно, поняла, что вижу мечту о четырёх колёсах. Чёрную, обтекаемо-спортивную, даже в покое кажущуюся стремительной мечту, словно умоляющую нарушить все ограничения скорости. Пусть госпожа не допустит, чтобы это диво узрел Димка, потому что в противном случае мой брат окажется потерянным для человечества, поступив в вечное и добровольное рабство к фейри.

Подойдя ближе, я привычно задержала дыхание… и удивлённо распахнула глаза, поняв, что не чувствую дурноты. Лишь тонкий, свежий запах реки. И грозы. И травы.

Машина, на самом деле не являвшаяся машиной, была сплетена из той же магии, что и скакуны дикой охоты, но искусство, необходимое, чтобы придать теням и водам эту странную для них форму и удерживать в смертном мире, поражало воображение. Гладкая чёрная поверхность дышала тёмно-золотой силой филина Маккиндера, и это должно было быть заметно даже смертному глазу.

Я поклялась, что, если выживу, в лепёшку расшибусь, но научусь создавать для себя такое вот средство передвижения. Красивое. Стремительное. Могущественное.

Филин беззвучно, как истинно хищная птица, скользнул вперёд, открыл дверцу.

Взгляды в спину. Инстинктивно оглянувшись, я увидела, что на школьный двор высыпал мой класс в полном составе плюс половина параллельного. И все они, а также сгруппировавшиеся около крыльца одиннадцатиклассники, пристально следили за Дарьей Шуваловой, Таинственным Незнакомцем и Авто. Именно в такой последовательности, как ни странно. Не верю. Этого не происходит. Я сплю и вижу сон. «Но какой сон! После такого и умирать не жалко», — счастливо откликнулся внутренний голос. И интонации у него были подозрительно шестнадцатилетние.

Я скользнула на переднее сиденье, позволила закрыть за собой дверь, отказываясь чувствовать себя пойманной. Ловушка захлопнулась в тот момент, когда филин шагнул под старинные своды школы. Теперь паниковать уже поздно. Я откинулась на просторное сиденье, упиваясь запахом свежести, наслаждаясь мягчайшей обивкой, плавностью линий. Впервые в жизни не желая покидать автомобиль и оазис чистой магии, который он создавал в смертной реальности.

Маккиндер обошёл вокруг машины, опустился за руль, и его мощная фигура выглядела удивительно на своём месте, словно внутренний дизайн, равно как и внешний, создавался, чтобы соответствовать хозяину. Когда теневой скакун, то есть автомобиль, тронулся, я даже не сразу это поняла, настолько неощутимым было движение.

В лепёшку. Определённо.

Если будет что расшибать.

Какое-то время мы ехали молча, пока я не признала, что первым он не заговорит. Сглотнула. Ну же, Дарья, изволь отвечать за то, что натворила.

— Властвующий-в-Небесах, позвольте мне просить вас об одолжении.

Он чуть прищурился, глядя на дорогу. Наверное, удивляясь: «И после всего у неё ещё хватает наглости говорить об одолжениях?»

— Позвольте молить о чести называть вас истинно, — отчаянно попросила я.

Он резко повернул ко мне голову — типичное движение филина, даже в человеческом облике.

— Ты не знаешь?

— Я… Попав во владения Tuatha De' Danaan, я была молода и зла, Властвующий-в-Небесах. Во власти юности и гнева я решила, что не буду знать имён тех, что меня окружают, если только они не заставят помнить о себе силой. Вы никогда и ни к чему не принуждали меня, а потому я думала о вас как о филине Маккиндера или просто о Спасшем. Но теперь… Я должна знать, кому… Против кого совершила неправедное. Молю о чести называть вас истинно.

Странно усмехнувшись, он перевёл взгляд обратно на дорогу.

— Ты можешь продолжать звать меня филином Маккиндера.

Лучше бы он ударил. Я зажмурилась.

— Если будет на то ваша воля, Властвующий-в-Небесах.

Больно. Но признай, Шувалова, ты это заслужила.

Филин увеличил скорость, и я, зябко отведя взгляд от окна, не к месту подумала, что впервые в жизни сижу в машине, за рулём которой — незнакомец. Это, наверное, странно, но, оглядываясь назад, я поняла, что раньше ездила только с отцом и Димкой, ещё с дядей Володей, дядей Женей, неулыбчивым телохранителем Михалычем и… всё. То есть вообще всё. До переезда в новый город меня привозили в школу, забирали сразу после занятий, сопровождали почти везде. Не допускались такси, даже общественный транспорт считался негласным табу, так плохо я его переносила. За привилегию покидать дом без увешанного медикаментами сопровождения до сих пор приходилось чуть ли не драться. Нормально ли, что почти уже взрослая девушка постоянно находится под защитой семьи? Причём обычно мужской её части.

Почему я именно сейчас начала об этом задумываться? Честное слово, в данный момент наличествовали проблемы куда более серьёзные, чем излишне заботливые родичи.

— Решил ли его величество мою судьбу или же суд ещё предстоит?

Филин Маккиндера окатил меня непроницаемым взглядом из-под тёмных очков.

— Я никому не рассказывал о том, что произошло между нами этой ночью, Дарья.

Я дёрнулась, впившись пальцами в сиденье.

Что? Как?

Почему?

Быстрый взгляд за окно — мы плавно летели по незнакомому проспекту. В мире смертных. Что совершенно невероятно: я ожидала, что мы будем уже на полпути к королевским владениям, с полудюжиной рыцарей правосудия в качестве не очень почётного эскорта на хвосте.

Мастер охоты замышляет против короля? Или взбунтоваться решил только его филин? Стоп, надо придержать воображение, иначе я себе сейчас такого напридумываю…

Формулировки, Шувалова, тебя прежде всего учили обращать внимание на формулировки. «Я никому не рассказывал о том, что произошло между нами». Это совершенно не означает, что король ничего не знает. И не только король.

Они ищут Aoibheal. Это единственное разумное объяснение. Они ищут Осеннюю Грозу и надеются, что я выведу на её след. Мне только что предложили завуалированную амнистию? Но какой смысл…

Молчи, вспомни уроки госпожи и молчи, Шувалова. Ни одного слова, ни одного вопроса, который мог бы выдать больше, чем ты хочешь. Никогда не предлагай противнику информацию, даже если уверена, что он и так ею обладает.

Я молчала.

Не дождавшись ответа, филин пояснил:

— Я объяснился с Аламандин. Не знаю, чему тебя учила эта… дама, но птенец не несёт ответственности за своего хозяина. Тебя не накажут за выполнение её воли.

Дикий Гон, лорды и леди, и да будут крепки Вуали между мирами! Он не знает. Не ведает о том, что связывает меня с Осенней Грозой. А если и услышит об этом, то всё равно не поверит, что едва вставший на крыло птенец нарушил приказ хозяйки. Разумеется, неясыть действовала, лишь исполняя повеление владычицы, иначе и быть не может.

А Аламандин не стала ничего отрицать. Хотя бы потому, что заранее знала, как я поступлю, увидев лицо добычи. И всё равно послала по её следу.

В глазах у меня потемнело. Нет. Нет-нет-нет. Они не могут винить в моих решениях хозяйку. Вены затопило нахлынувшей магией, превращение забилось в зрачках, в пальцах, в мыслях. Госпожа в опасности! Под угрозой — и из-за меня!

— Дама Аламандин не… — Я запнулась, неспособная дышать, неспособная думать. Почти изгнанный призрак астмы вновь сомкнул костлявые пальцы вокруг горла, лишая воздуха. — Вы… не можете…

Да я сама притащу им эту смертную девчонку! Сделаю всё, что угодно. Госпожа моя, хищная моя владычица…

— Успокойся, твоя повелительница вне подозрений. Они видели следы, указывающие на то, что дичь справилась с тремя гончими и охотничьим филином, а затем исчезла. Твоего присутствия не заметили, а я промолчал.

Дыши. Дыши. И думай. И, ради вечной ночи, не говори ничего лишнего, от этого зависит не только твоя жизнь!

— Могу я спросить, почему вы помогли нам, Властвующий-в-Небесах?

— В основном потому, что согласен с твоей госпожой и принцем, — он пожал плечами, притормозил на перекрёстке. — Королевство сейчас не готово к войне.

Войне? Сейчас?

— Уоух-х, — нашёлся глубокомысленный ответ. Куда бы ни нёсся этот разговор, я за ним не поспевала. Пролетала на поворотах и уносилась под действием инерции совсем не туда, где были мысли собеседника.

— Кроме того, — совсем иным тоном вдруг сказал филин Маккиндера, — дама Аламандин согласилась заключить договор.

Я содрогнулась. Ставшее притчей во языцех королевское правосудие и то лучше, чем ярость Аламандин. В гневе госпожа моя становилась на диво изобретательна, а если вчерашняя выходка стоила ей чего-то серьёзного, я имела все шансы на собственной шкуре познакомиться с очередным приступом её вдохновения.

Филин остановил машину. Удивлённо встрепенувшись, я обнаружила, что он припарковался в моём собственном дворе. Судя по всему, поездка была закончена.

Я потянулась к ручке двери. Прикусила губу. Вновь покосилась на сидевшего рядом фейри.

— Вы позволите спросить, что именно обещала вам моя госпожа?

Филин Маккиндера снял очки. Глаза его были точно такие, как в облике птицы, — насыщенного красного янтаря, дикие, дивные.

— Тебя.

Какое-то время это короткое слово просто не воспринималось сознанием. Затем мир обрушился, потрясённый в самом своём основании. Эпоха осыпалась вокруг дурным, душным пеплом.

— Госпожа больше не желает видеть меня своей птицей? — произнесли чужие, мёртвые губы.

— Нет! — Он удивлённым, а затем защитным жестом вскинул руки, осторожно подался назад. — Конечно, нет.

Сердце моё вновь забилось. И в самом деле, конечно, нет. Филин годами отказывался от титула, не принимал вассальных клятв. Ради службы птенца не нарушают выработанную столетиями политику.

Тогда почему же он так сказал?

Встретив мой полный боли и недоумения взгляд, фейри успокаивающе положил руки мне на плечи. Горячая ладонь скользнула по шее, отвела от лица пряди, коснулась щеки.

— Имелась в виду совсем не присяга.

Не присяга? Разве допустима служба без принесения, клятвы? Что он имеет в виду? За что меня мучает?..

Филин осторожно, за подбородок приподнял моё лицо, внимательно, пристально вгляделся. Полагаю, вид был тот ещё — как на краю самопроизвольного развоплощения. Янтарные глаза вдруг потемнели, наливаясь расплавленной лавой, он опустил руки. Откинулся на сиденье.

— Властвующий-в-Небесах?.. — осторожно сказала я.

— Ненавижу, когда она оказывается права.

— Искренне чтимый, если я могу как-то помочь вам… Сдержанное ругательство, мелодичное и резкое, я даже языка не узнала.

— Всё, успокойся. Аламандин выполнила своё обещание, между нами больше нет никаких договоров. Можешь выбросить этот разговор из головы.

— Но…

— Забудь, я сказал! У тебя это хорошо получается.

Не услышать командный голос было невозможно. Как и не подчиниться.

— Как прикажете, Властвующий-в-Небесах. Я вновь потянулась к ручке.

— Постой! Раз уж свою защиту я тебе дать не могу, дама Аламандин просила проследить, чтобы ты приняла хотя бы её чары.

Холодный шелест магии — в его руках появилась фляга. Небольшая такая, серебряная охотничья фляжка. Инкрустированная светлым аламандином.

Вся покорность и почтительность правильной девочки-фейри испарились в мгновение ока. Если я чему-то и научилась в мире за Вуалями, так это тому, что никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя пить предложенное госпожой. Всё наше знакомство началось с «бедная девочка, осуши эту чашу, тебе станет легче». И чем закончилось? Спасибо, больше не хочется.

— Благодарю вас.

Вымученно улыбнувшись, я взяла фляжку, мысленно прикидывая, куда бы её вылить, чтоб потом полгорода не отравилось.

— Э-э-э, нет, — он властной рукой остановил попытку сжульничать. — Госпожа пожелала, чтобы ты отпила. При мне.

Уоух-х! Она слишком хорошо меня знает. Мысленно произнеся нужную формулу, я отвинтила крышку, сделала большой глоток… и переместила оказавшуюся во рту отраву на два метра вниз, в лужу под машиной. Простите, дворовые кошки, но своя шкура дороже!

— Стоять! — Филин стремительно выхватил фляжку, поймал меня за талию, развернул к себе. — Это приказ твоей хозяйки, птенец. Пей!

Угу. Сейчас.

Я отвернула лицо от пахнущей волшбой и дурманом гадости сначала в одну, затем в другую сторону, попыталась оттолкнуть, опрокинуть её. Плюнув на приличия, сжала пальцы когтями и слепо отмахнулась, оставив на тёмно-бронзовом лице глубокие кровавые полосы. Тут же, пока они ещё не затянулись, добавила ногами, одновременно пытаясь ударить и оттолкнуться.

Ход сражения нахальной девчонки с вошедшим в силу витязем-фейри оказался примерно тот же, что и в стычке молодой неясыти с матёрым филином Маккиндера. Сверхъестественно быстрый воин выиграл ещё до того, как противница успела по-настоящему начать битву.

Я даже не заметила, когда он сделал глоток и отбросил флягу. Поняла лишь, что меня подхватили под поясницу, вытянули через сиденья. Он подмял меня под себя, как тогда, во время схватки, так что ни пошевелить руками, ни вздохнуть я не могла. И накрыл, на вздохе накрыл мой рот своими губами, заставляя сделать этот проклятый глоток. Обжигающая холодом и мятой жидкость скользнула в горло, разлилась по венам, накрыла с головой. Откуда-то обрушилась волна знакомой и в то же время неуловимой магии, заставив меня забиться в стальных объятиях. Я даже не успела понять, что именно делало это конкретное зелье, а чары уже растворились в теле, слились с дыханием, стали неотделимы от организма.

Филин, вскинув голову, внимательно наблюдал, как я кашляю, фыркаю и чихаю, точно вытащенный из проруби котёнок. В ответ на возмущённый взгляд фейри удовлетворённо улыбнулся и, помедлив, всё-таки приподнялся, позволяя мне выскользнуть из-под него.

Наконец-то нашарив проклятую ручку, я змеёй вывернулась из машины, вытянула за лямку в последний момент ухваченный рюкзак, поспешно отошла на пару шагов от всё ещё открытой двери. Рука скользнула в карман, через разрез в ткани, к прижавшемуся к бедру тонкому осиновому стилету. Лишь ощутив в ладони неумолимость древесной магии, я обернулась.

Тёмный, с отголоском огненного золота фейри по-прежнему лежал, растянувшись через два сиденья, и янтарные глаза его смеялись.

— Оно было приготовлено для твоей же пользы, птенец.

— Оно всегда для моей пользы, — мрачно сообщила я. — И всегда выясняется, что слово это можно понимать по-разному.

Он засмеялся уже вслух — впервые на моей памяти. Глубокий, озаривший силу винными всполохами, звук, странной дрожью отозвавшийся в моём теле.

Ещё один шаг назад.

Глубокий поклон — Аламандин могла бы гордиться идеально выполненными требованиями этикета. Мне редко удаётся их соблюсти.

— Я благодарю вас, Властвующий-в-Небесах. За всё.

Он вдруг без предупреждения снова стал серьёзен и мрачен.

— Не стоит, Дарья. — Одно движение, слитное, нечеловечески быстрое, и фейри вновь сидел, собранный и отдалённый. — Иди, пока ещё можешь уйти.

Я замялась. Но подтекст был слишком ясен — убирайся, пока отпускают. А то ведь могут и не пустить. Ещё раз поклонившись, я сбежала, с демонстративным достоинством, но от этого не менее позорно.

Шагов сто ноги послушно несли меня, хотя глаза и не видели, куда именно. Затем, у любимой клумбы, колени подкосились, и я не то села, не то упала на цепь ограды. За спиной затих шелест отъезжающего автомобиля.

Подняла дрожащую руку, прикоснулась к губам. К своим горящим, вдруг ставшим неестественно чувствительным губам.

Это не может… Это ведь не может быть то, что я думаю. Правда?

Ему просто нужно было заставить упрямую девчонку выпить. Общаясь с Аламандин, я стада настоящим виртуозом в том, как увиливать от зелий. Госпожа знала, как с этим боротъся, но для филина единственным способом было застать меня врасплох, заставить растеряться, потерять те секунды, когда чужую магию ещё можно было обезвредить, не допустить, изменить. И умелый тактик нашёл самый простой путь. Вот и всё. А неизвестно откуда взявшийся улюлюкающий подросток в моём сознании может замолчать. То есть совсем замолчать. В смысле, заткнуться наконец и дать мне подумать!

— Вы позволите спросить, что именно обещала вам моя госпожа?

— Тебя.

Нет. Филин Маккиндера? Не может быть, потому что… просто не может, и всё.

Это даже не смешно. Совсем.

Непрошеными хлынули и другие, более ранние воспоминания.

Бело-серебряная, наполненная свитками, гербариями и магией классная комната, рассчитанная на одну ученицу. Высокий стул и пюпитр. Огромная книга, причудливую вязь на страницах которой я пыталась изучать.

Знакомый стук каблуков — Аламандин врывается в класс в шёлках парадоксов и глубинных океанских течений.

— Властвующий-в-Небесах уже покинул вас, госпожа? — я всё ещё злюсь на филина за то, что он влез, когда его никто не просил, и спас совершенно не нужную мне жизнь. Ну и за то, что он опять на целый час заперся с дамой Аламандин, а меня теперь и знать не хочет, тоже, наверное, злюсь.

— С этого дня птице мастера охоты запрещено появляться в моём замке, — неожиданно заявляет нелогичное существо, владеющее теперь моей судьбой.

— Госпожа?..

— Ты ещё не готова, — непонятно зачем постановляет леди-рыцарь и передёргивает окутанными туманом плечами, закрывая эту тему раз и навсегда. Подходит к пюпитру, склоняется над страницей. — Итак, вернёмся к чарам долгого сна…

Мои щёки горели, и я поднесла к ним ладони, пытаясь хоть как-то унять жар.

— Вы позволите спросить, что именно обещала вам моя госпожа?

Можно ли было ответить более откровенно? Это даже не намёк, это просто…

— Тебя.

Уоух-х. Я только что пережила грубое сексуальное домогательство. И даже не заметила этого. После стольких лет при дворе. Стыдно-то как, Шувалова, нельзя же быть настолько…

…всё ещё не готовой.

Отняла руки от лица, неверяще разглядывая их. Отказываясь помнить, как эти пальцы запутались в прохладной, душистой ночи его одежды. Тяжёлое тело было неестественно горячим, просто полыхающим силой. Хотелось прижаться сильнее, каждым изгибом, каждой клеточкой впитывая успокаивающую, исцеляющую энергию чистой фейри. Его плащ накрыл нас усыпляющим снежным покровом, тёплым и невероятно мягким, упал, снегопадом отделяя от всего мира. Вьющиеся пряди щекотали моё лицо, а губы, его губы…

Забудь! У тебя это хорошо получается.

Забудется такое, как же. Госпожа милосердная, я же теперь трижды должна ему Жизнь, а вы дали ему разрешение делать со мной что заблагорассудится. И почему именно сейчас, как будто и без того проблем не хватает?..

Попытаемся мыслить разумно. Пусть и приходится этим заниматься под аккомпанемент романтических вздохов внутреннего голоса (того самого, который ни на день не старше шестнадцати), всё же придётся. Как там резюмировала ситуацию Осенняя Гроза?

Я не верю в подобные совпадения.

Кто-то ищет Aoibheal. Все мои инстинкты кричат об этом, вся магия охотницы. Кому-то очень, очень нужна смертная колдунья. А самый надёжный способ выйти на неё — через Шуваловых.

Я поднялась на ноги, твёрдой рукой поправила волосы. Посмотрела туда, где недавно стояла чёрная машина.

Возможно ли, что он действительно что-то ко мне чувствует? Да. Маловероятно, но — да. В конце концов, он трижды спас меня, а мы привязываемся к тем, ради кого рискуем. Это естественно.

Но каковы бы ни были чувства филина Маккиндера, они не меняют того, чем он является. Фейри. Tuatha De' Danaan, дитя Дану, достойный сын истинной расы.

Будучи самим собой, мой филин обладает всеми достоинствами нашего народа, в том числе и воистину легендарной совестью фейри.

То есть полным её отсутствием.

И вот об этом я буду помнить, сколь бы соблазнительным ни казалось забвение.

9

Магия упруго бьётся под пальцами. Летать совсем несложно. Вдохновение несёт тебя в сильных ладонях, расстилает пряные дали многоуровневого лабиринта. Преграда в потоке, пробуешь сначала один способ обойти запрет, затем второй, всё время удерживая нить поиска. Будто ты идёшь по перекладине, раскинув руки, — только вот свернуть можно… куда угодно.

Я отсчитываю секунды, на гребне заклинания бросаюсь вперёд. Проскальзываю, невидимая и бесшумная, какой бывает лишь вылетевшая на охоту серая неясыть. Сама не верю, но, похоже, я нашла. То, чего и быть не может, то, что невозможно. Но я отыскала.

Отложив изумление и возмущение на потом, изучаю каталог. Генеалогия, генеалогия, рождённые, сотворённые, воплотившиеся. Не то. Порядок наследственности. Почти, но… Ага! Семьи и дома Daoine Sidh. Сколько же их! То есть нас. То есть…

Такими темпами я буду сидеть здесь до тех пор, пока река времени не пересохнет! Благо все предпосылки для вроде совершенно ненужного бессмертия имеются. Попробуем, как нормальные герои, пойти в обход.

Программирую заклинание, ввожу параметры поиска: «Дом Осенних Гроз».

Выполнить.

Ответ возвращается практически мгновенно. Осенние Грозы, великий дом, герб, девиз, глава дома, её консорт.

Принадлежность: королевство Времён Года. Двор: Осень.

Хозяин: царица Пламени и Страстей.

Слуги… Дальше, дальше. Дети. Та-та-та, угум… Вот!

Aoibheal, по прозвищу Слёзы Дану, леди дома. Статус: приёмная дочь, подтверждён в неравном бою с воинами расы Fir Bolg, свидетели…

Сморгнув запорошивший глаза снег, поднимаю пальцы над клавиатурой и наконец позволяю себе поверить. Я нашла её.

Самым трудным было уяснить основополагающую разницу между людьми и фейри.

Человек определяется в первую очередь его биологической составляющей и только потом уже призванием. То есть любой смертный — это прежде всего Homo sapiens, существо из плоти и крови, подчиняющееся неким физиологическим законам, и только потом уже инженер, художник, бродяга.

Для Tuatha De' Danaan всё несколько… более запутанно. Вот, скажем, фейри, властвующий над самым суровым из времён года. Прежде всего он — зима во всех её проявлениях и только потом уже сын своего народа. Он подвластен законам, что управляют сменами сезонов. Повелитель вьюг наиболее силён в местах, где в данный момент разгар зимы, оказавшись же в разгар засухи в сердце пустыни, слабеет (впрочем, учитывая, что в любой момент времени где-то на планете зима, совсем обессилеть такому существу не грозит). Чтобы причинить вред этому фейри, эффективнее не протыкать его физическое воплощение острыми предметами (хотя тут многое зависит и от острого предмета, да), а организовать на Земле глобальное потепление. Или, в крайнем случае, создать заклинание иссушающего солнечного света и сосредоточить его на теле противника. Убить не убьёт, а обезвредить может.

Я знала всё это теоретически, но не относила к себе. До тех пор, пока в один отнюдь не прекрасный день не задалась вопросом, почему Аламандин постоянно посылает меня разведать ту или иную сплетню или отыскать редкий ингредиент. И почему, стоит только расслабиться, ноги сами несут меня туда, где находится ответ на её очередное задание.

Потребовалось унизительно много времени, чтобы наконец понять: я — не просто сова, я — птица дикой охоты. Та, кто находит добычу, та, кого посылают по следу, та, чьей сутью является охота. Весь процесс, не только последние мгновения атаки и схватки. Когда я осознала это, дальнейшие выводы были… логичны. Дичью ведь может быть не только убегающее по лесу, полумёртвое от страха существо. Я есть поиск и преследование, я есть распутывание знаков и интерпретация следов. А что именно искать и интерпретировать — вопрос открытый. Информация, как выяснилось, — добыча ничуть не хуже другой. Только более опасная.

Вот тут-то и пригодилось самое великое изобретение человечества, мой лучший друг — Интернет. Созданные из ломких микросхем и подверженных внешнему влиянию программ; компьютеры не очень хорошо реагировали на присутствие магии. Магия, в моём лице, была не в восторге от близости холодного железа. Однако нет проблем, которые не могла бы решить очень упорная неясыть, страдающая хронической бессонницей. Интуитивно, постепенно я научилась окутывать схемы и провода своей силой, посылать совиную суть в глубь информационных сетей. Парить над виртуальным миром, столь же реальным и столь же вещественным для меня, как и тысячи других, открывшихся после прыжка с крыши. Искать. И находить.

Находить даже то, чего в человеческих базах данных нет, не было и быть не могло. Не знаю, является ли мой транс над клавиатурой проникновением в то самое знаменитое информационное поле. Думаю, это скорее схоже с гаданием. Кто-то предпочитает карты Таро, кто-то — водную поверхность, Аламандин вот увлекается стимулирующими ясновидение травами. А я использую www-браузеры. Почему нет?

Именно поэтому, столкнувшись с ситуацией, когда мне катастрофически не хватало информации о происходящем в волшебном мире, я поступила так странно: заперлась в своей комнате в мире тварном с кувшином травяного чая и стареньким компьютером.

И окружающая реальность опрокинулась, обернулась, полыхнула неизвестными доселе гранями.

…Я кружу вокруг знаний о сестре моего брата, украденной во младенчестве и воспитанной как высокородная фейри. Время от времени вдруг застываю, складываю крылья, ныряю. Выхватив тот или иной факт, взмываю в безопасность, чтобы рассмотреть его и добавить ко всё более усложняющейся картине.

Узнаю о ней самой, о её приёмном доме, о дворе, при котором она росла. Королевство Времён Года, одна из бесчисленных реальностей фейри и далеко не последняя по силе. Их владения пересекаются со множеством географических точек в смертном мире, но теснее всего связь с Северным полушарием. Доминирующий анклав влияния находится на запад от моего города, около трёх часов на самолёте. Правящими считаются сразу четыре монарха, сменяющие друг друга в зависимости от сезона. Как сменяются и четыре совершенно независимых двора. Постоянные приливы и отливы магической силы, ежегодные взлёт и падение политического влияния. В какой пугающей и захватывающей атмосфере выросла ты, Aoibheal Осенняя Гроза. А я-то думала, что наш двор, танцующий в такт настроениям ночного короля и вечно враждующий с братом его, королём дня, — неуютное и безумное место.

Заметив интересующий меня след, бросаюсь в преследование, чтобы потерять его. Вновь чую что-то интересное, вновь лечу в погоню, и вновь неудача. Каждая ниточка, которую я пытаюсь проследить, обрывается, каждая цепочка сведений растворяется в неизвестности. Издаю протяжный, горестный вскрик. Нет никаких данных о подмене. Ни намёка на то, зачем было украдено смертное дитя, ни одного упоминания о заменившем её ребёнке фейри. Почему Времена Года покинули свою территорию, чтобы вмешаться в жизнь семьи Шуваловых? Было ли это деянием королевы Осени или же человеческий детёныш попал к ней через третьи руки?

И почему, почему Aoibheal прозвали Слезами Дану? Фейри не разбрасываются именами, тем более такими. За каждой кличкой стоит история, а то и целая жизнь, но мне не удалось найти ни одного намёка на то, как Осенняя Гроза заслужила честь и ужас называться горем великой богини.

Пытаюсь провести параллели между моей судьбой и знаменательными событиями в жизни смертного подменыша.

Бесполезно. Слишком по-разному текут временные потоки, слишком много петель и скачков. И всё же интересно было бы узнать, есть ли причинно-следственная связь между, скажем, боем, вознёсшим Aoibheal до ранга леди Дома, и решением моей госпожи взять под свою руку серую неясыть. Или тем, что филин Маккиндера решил рискнуть собой ради гибнущей птицы.

Или тем, что, собственно, и толкнуло эту птицу на пики забвения.

Интересно было бы узнать, чьи именно сильные руки сбросили меня с крыши. И когда.

Признав поражение, я отступаю, решив обогнуть добычу по спирали и зайти с другого угла. Лечу, отыскивая сведения о моём собственном дворе. Здесь тоже не найти упоминаний о подмене, но меня сейчас интересует иное.

Вот оно, королевство Ночи. Царственная семья, и великие Дома, и наиболее влиятельные нобили: мастер оружия, мастер скакунов, мастер погоды…

На мгновение застываю, борясь с искушением выяснить имя филина мастера охоты, но он болезненно ясно высказал свою волю. Узнаю тогда, когда меня сочтут достойной, и ни мгновением ранее.

Уж столько-то чести у меня есть.

Кружу над «планом сайта», выбирая цель. Что интересует меня в первую очередь? Война, которую столь небрежно упомянул филин. Вряд ли стратегическую информацию можно найти в геологических свитках. Скорее тут необходимо что-то вроде выпуска новостей. Или, быть может, форума, где обсуждают последние сведения. Тут же замечаю нужную ссылку, вхожу, перебираю темы.

Издаю ошалело «уоух!».

Во что же ты влезла, Aoibheal Осенняя Гроза по прозвищу Слёзы Дану?

Двор бурлит от противоречивых слухов. О сорванной охоте, о нарушенных клятвах, о преданных родичах и разгневанных древних силах. Царица пламени и страстей, Осенняя королева Времён Года, находится сейчас на пике своей силы. Её официальный вызов, причиной которого стало нападение на неназванную придворную даму, беспокоит даже самых задиристо настроенных сорвиголов. Грядёт война — но почему-то не с Осенью, а совершенно иным, вообще непонятно как относящимся к этой истории королевством, да и восточные наши соседи, фейри Солнечного и Лунного дворов, подозрительно зашевелились.

Дневные, как всегда, только и ждут возможности ударить в спину. И, как всегда, сотрясают реальности пламенными обличительными речами. Только на этот раз никто почему-то не смеётся и не заявляет, что речами они и ограничатся.

Застываю в немом ступоре. Наверное, так чувствовали себя смертные, стоявшие на пороге их Первой мировой войны. Что за осиное гнездо я разворошила?

Совершенно сбитая с толку, собираюсь было улетать, когда вспоминаю, что ничего не слышала о судьбе младшего принца. Если бы он серьёзно пострадал, это, конечно, было бы у всех на устах, но и абсолютное молчание как-то подозрительно. Перескакиваю с дискуссии на дискуссию, погрузившись в магическое действо, которое можно описать разве что чисто смертным сленговым термином «lurking[1]».

Наконец прихожу к выводу, что принц в порядке, но почему-то о нём стыдятся упоминать. Его высочество не нарушил никаких законов, его ни в чём не обвиняют, но…

Потеряв терпение, вызываю поисковик и сплетаю страстное, почти на грани моих возможностей заклинание-вопрос:

«С кем сражался принц прошлой ночью?» В ответ — вязь старинных рун. Dubh Sidhe.

И я понимаю, что не понимаю уже ничего.

Выхожу из транса, как из иного облика, — слишком быстро, слишком неожиданно, головокружительно. Глупо моргаю, глядя на бессильно лежащие на клавиатуре руки, на мерцающий экран. На мониторе картинка: захлопнувшийся ноутбук, из-под крышки с надписью Linux Inside торчат перепончатая лапа и пингвинья голова. Выключаю компьютер, пока он не передумал и не взорвался, что пару раз случалось после моих экспериментов.

Как-то добравшись до кровати, падаю в беспамятство, точно в сон.

10

Разбудил меня голод. А чего ещё ожидать, учитывая, что перед тем, как провалиться в компьютерный поиск, я успела сжевать только плитку шоколада? Организм, после энергетического подъёма охоты так и не дождавшийся полагающегося затем пышного пира, оправился от изумления и начал возмущаться.

В голос.

Сопровождаемая совсем не сказочным урчанием в желудке, я добралась до холодильника. Кусок ветчины, проглоченный буквально за минуту, дал мне возможность перевести дыхание и обозреть перспективы с более или менее сознательной точки зрения.

В перспективах числился суп, ленивые голубцы и десерт. Бедром захлопнув холодильник, я сгрузила продукты на плиту. Подхватила бокал прозрачнейшего хрусталя и, подставив его под вечерние лучи, поймала в стекле их сладость и силу. Солнечное вино плеснуло золотом, терпкой пряностью оттеняя смертную пищу.

Мама зашла на кухню, когда я уже принялась за фрукты. Залпом осушив бокал, я вновь наполнила его, на этот раз апельсиновым соком, и повернулась к смертной женщине.

Светлые волосы, карие глаза, тонкие нити ранних морщинок. Она нахмурилась, глядя на опустошённые тарелки, покосилась на часы.

— Не поздновато ли для обеда?

— Это был ужин.

Мама сжала губы. Ужин в её понимании был действом почти официальным, собирающим всю семью за большим столом, помогающим обменяться новостями, обсудить прошедший день.

— Дарья, отец придёт всего через час и…

— Мам, я не останусь до его прихода, — перебила я. Фейри не дозволена прямая ложь, но мы яростные поклонники искусства обманывать молчанием и умело выбранными глаголами. — Я хочу на ночь уехать на дачу. Димка сможет привезти меня утром на занятия.

Вот. «Хочу» и «сможет» не означают, что так оно на самом деле и будет.

— Даша…

Она с видимым усилием заставила себя замолчать. Отодвинула стул и села напротив меня, сложив изящные, но такие смертные руки.

Я не без опасений наблюдала за тем, как леденеют решимостью шоколадные глаза, до жути похожие на очи Aoibheal. В Александре Шуваловой спал невероятной силы Дар. Сейчас, имея возможность сравнивать, я подумала, что при должном обучении эта смертная могла бы превзойти даже свою похищенную дочь.

Не знаю, какое событие в прошлом, какая травма заставила её подавить эти способности, полностью стереть из своей жизни и из памяти всё, что не вписывалось в логичную картину мира. За возведёнными старой болью щитами ментально мама была даже более глуха, нежели большинство смертных. Однако и самая непроницаемая защита может быть разрушена. Достаточно сильный шок, достаточно безжалостное вмешательство — и выстраиваемые десятилетиями стены рассыплются вокруг неё, как осыпались когда-то вокруг меня. Оставят её неподготовленной, незащищённой, уязвимой в вихре вырвавшейся из-под контроля мощи собственной магии.

В сочетании с больным сердцем это пугающая перспектива. Я старалась быть очень, очень осторожной с магией в присутствии мамы. Тем более что заблокированный дар или нет, интуицией она обладала воистину ведьмовской.

— Даша, в последнее время нам всем было нелегко. Переезд, новая школа, другие… проблемы. Я понимаю… твоё желание независимости. Но, пожалуйста, постарайся и ты нас понять. Мы с папой совсем не хотим ограничивать твою свободу, запирать тебя или как-то наказывать. Но ведь ты не обычная девочка, Дарья. Ты не можешь позволить себе быть как все, вести себя как все. Не можешь быть беспечной. Твоё тело более хрупкое, чем у остальных людей, и ты должна…

— Мама, я знаю, я знаю. И не рискую без необходимости. — Необходимость ведь понятие относительное, так? — Какой риск может быть в том, чтобы съездить на дачу? Всего час на электричке, ты ведь знаешь, у меня никогда не было никаких проблем с электричками. Тем более Димка уже там, а это всё равно что целая бригада неотложной помощи под боком. Он ни за что не позволит, чтобы со мной что-то случилось.

— Дмитрий пока ещё не врач.

— Но скоро им будет.

— Да как ты не понимаешь, тебе нельзя быть так далеко от медицинской помощи! Пока «Скорая» доберётся в эту глушь! А если случится приступ? Нельзя…

Кажется, всё моё смертное существование вращалось вокруг этого слова. Здоровому человеку сложно представить, насколько мысли, поведение, реакции на самом деле подчинены требованиям тела. И какая внутренняя дисциплина нужна, когда оно предаёт тебя.

Нельзя вступать в конфликты — волнение может вызвать приступ астмы. Нельзя бегать, играть с другими детьми — физическое перенапряжение может аукнуться более редкой, но куда более страшной колющей болью в сердце. Нельзя…

Я рано узнала, что такое «нельзя». И теперь, когда обрела выносливость и живучесть хищной фейри, невидимые оковы стали только крепче. Если раньше в заложниках была лишь моя собственная жизнь, то теперь под угрозой оказались и другие.

Я устало закрыла глаза. Сколько раз мы уже вели этот разговор? Слово в слово.

— Именно на случай приступа мне вручили эту игрушку, — я подняла висевшее на груди чудо современных технологий, снабжённое GPS-навигатором. — Нажимаю одну кнопку, и даже говорить ничего не нужно. Диспетчер частной клиники определит координаты. «Скорая» прибудет так быстро, как это вообще возможно.

— Как можно просто нажать на кнопку, если смартфон постоянно выключен?

— Мама, ну как далеко можно зайти в… в этой паранойе? Что мне теперь, совсем жить отказаться?

— Ты откажешься от жизни, если потеряешь её из-за собственной глупости! Даша, мы хотим для тебя только самого лучшего.

— Я знаю, мама. Знаю. Но в данный момент лучше всего для меня будет оказаться за городом. На чистом, свежем воздухе. Я… задыхаюсь среди железа и бетона, мам.

Подлый приём. Она тут же подалась вперёд, испуганная и напряжённая.

— Задыхаешься? Даша, астма? У тебя снова проблемы с дыханием, а ты никому не сказала?

— Нет, нет, — поспешно покачала я головой. — Уже год, как всё хорошо. Но задыхаться можно не только в буквальном смысле. Я просто хочу на природу. И побыть одной. Мам? Пожалуйста!

Она отвернулась, явно задетая до глубины души.

— Мы просто беспокоимся о тебе. — Да.

Я чувствовала себя последней лгуньей. Если бы был способ покончить с этим враньём! Доказать им, что моему здоровью ничего не угрожает. Сказать правду…

Угу. Как ты себе это представляешь, Шувалова? «Не волнуйтесь, мама и папа. Я абсолютно здоровая и абсолютно бесчеловечная тварь и очень спешу в кровавую сказку. Зачем? На службу к крёстной матери волшебной наркоторговли, по слову которой я буду принимать участие в серийных убийствах». Да, правда — именно то, чего им и не хватает для полного счастья.

Я подняла глаза и застыла, увидев за спиной у мамы отражённую в стекле вышеупомянутую волшебную наркобаронессу. Дама Аламандин сверкнула дивными своими очами и ударила по ладони зажатой в другой руке охотничьей перчаткой. Приказ был предельно ясен: «Ко мне. Немедленно».

Я залпом допила сок.

— Я тоже о вас всех беспокоюсь, мама. Ты даже не представляешь как. — Поднявшись, я поцеловала её в щёку. — Хотя и знаю, что это глупо. Всё. Будет. Хорошо. Веришь? Передавай привет папе. Я побежала.

— Даша, постой! — Она перехватила меня уже в дверях. — Что за мавр приходил к тебе сегодня в школу?

— Мавр? Какой ещё мавр? — Сначала я действительно не поняла, о чём она. Применять расовые предрассудки людей к меняющим облик в зависимости от настроения фейри — это было бы смешно, если б не было так страшно. Как, даже сквозь glamour, сквозь искусно используемую вуаль предубеждений, можно было принять это смертельно опасное существо за человека? Да ещё и навесить ярлык! Ясно, что горе-шпионы в любимой школе ни разу в жизни не видели настоящих мавров.

— Ну… краснокожий негр. С раскосыми глазами, — несколько неуверенно попыталась извлечь смысл из противоречивых отчётов смертная. — Что он делал рядом с тобой?

Хороший вопрос. И как на него отвечать? Не скатываясь до прямой лжи, я имею в виду. Лучше всего агрессивно.

— Минуточку, мам, откуда ты вообще знаешь, что я делаю в школе? Это что, слежка? Мне теперь уже ни с кем поговорить нельзя?

— Дарья Шувалова, следи за своим тоном! Где твоё воспитание? Это право родителей — беспокоиться о больном ребёнке, и…

— И я сейчас опаздываю! Но к разговору о правах и о воспитании мы ещё вернёмся. Скоро! — И я поспешно хлопнула дверью.

Выскочив на лестничную площадку, затравленно огляделась. Наши апартаменты — единственные на этаже, так что быть замеченной подглядывающими в глазок соседями мне не грозило, однако оставались ещё камеры слежения. Бросив в объектив острый взгляд искоса, я заставила мониторы охраны рассыпаться шумным снегом, а сама скользнула в лифт. В глаза бросилось огромное зеркало, занимающее почти всю стену. Отражающее не тесную кабину, а рвущуюся ввысь колоннаду, дымчатые своды и закованную в сновидения бального платья фейри. Дождавшись, когда двери закроются, я прижала ладонь к ледяной поверхности, тут же подёрнувшейся волнами. Узкая рука сомкнулась на моей ладони, сжала тисками холодного железа, рванула… Почти ожидая удариться лицом о стекло, я зажмурилась.

Когда лифт доехал до первого этажа и двери распахнулись, взглядам смертных охранников предстала лишь пустая кабина.

11

Ноги подкосились. Я рухнула на руки госпожи, пытаясь собрать мысли после того, как была протащена сквозь множественные слои реальностей, точно игла сквозь натянутое на пяльца кружево ткани.

Когда миры и звёзды прекратили кружащий танец перед глазами, с усилием выпрямилась. Заставила себя оглядеться.

Мы стояли в спальном покое Аламандин. Огромная зала, из тех, в которых устраивают балы или играют в футбол. Убранная голубоватым и хладно-серым, пустая и просторная. Из мебели — только низкая, застеленная зимним шёлком кровать. Смятые простыни ниспадали на пол чёрного мрамора, отражавшего движение, точно зеркало. Дальняя стена, самая большая в комнате, отсутствовала, вместо неё — гигантское окно. Стекла то ли и в самом деле нет, то ли оно такое прозрачное, что кажется, будто зала просто открывается в застывший, нереально прекрасный пейзаж.

Холод. Скалы. Невероятно чётко, болезненно тонко на фоне неба выписаны изломанные ветви деревьев. До горизонта — сюрреалистическая ясность предзимней равнины.

Как можно спать среди этой навевающей тоску и ужас нечеловеческой красоты, являлось для меня тайной. Дама Аламандин, впрочем, и сама была обретшим тело ночным кошмаром, а потому идеально смотрелась в окружавшем её интерьере.

Госпожа моя отвернулась, прошуршав шлейфом из сновидений. Ни слова о вчерашнем, ни жеста, ни движения, выражающего неудовольствие. Лишь приказала:

— Его величество даёт большой приём. Ты сопровождаешь меня.

Лучше бы это оказалась ещё одна охота.

Из всех обязанностей, которые требовала служба благородной фейри, больше всего я не любила роль фрейлины. Хотя бы уже потому, что она не позволяла мне принять более удобный облик. По какой-то не совсем ясной причине посещать балы в ипостаси совы или любом другом неспособном танцевать и интриговать облике не принято. Что, естественно, лишало меня самого простого способа избежать этих самых танцев и интриг.

Хуже того, совершенно непонятно, зачем вообще придворной даме-рыцарю нужна собственная фрейлина и каковы её обязанности. На охоте я — охотница, на дуэли или в схватке — оруженосец, при совершении сделок — телохранитель. А на торжественном приёме следовало в должной степени торжественно носить за хозяйкой шкатулку с зельями и драгоценностями, стоять за её плечом во время пира и делать вид, что поправляю её причёску после танца. То есть всячески создавать иллюзию собственной полезности.

Я вздохнула. Честность заставляла признать, что настоящая служанка действительно могла быть полезна, хотя бы при создании туалета госпожи. Аламандин, видимо, неплохо представляла себе результат такой помощи, поскольку в сторону её изысканных и хрупких нарядов мне не разрешалось даже думать. Хозяйка была удовлетворена, если я хоть саму себя умудрялась привести в порядок без постороннего вмешательства.

Деваться некуда. Стянув смертную одежду, я сосредоточилась, бессовестно используя атмосферу и настроение комнаты, чтобы создать основу образа. Крой и фасон платья младшей фрейлины при нашем дворе был определён этикетом, однако цвета и ткань обязаны указывать на господина, которому ты служишь… а значит, я должна сплести озарение и безумие, грёзы и кошмары. Вышить их дурманящим дымом, разбросать по длинным рукавам блёстки тайны, заплести волосы камнями драгоценных воспоминаний.

Наконец, вздохнув, я оглядела полученный результат. Тугой корсет, разлетающаяся складками юбка нижнего платья. Рукава платья верхнего скроены так, чтобы постоянно падать с плеч, открывая линии шеи и ключицы. Кажется, ничего не забыла… кроме обуви.

И как всё-таки Aoibheal удаётся в этих средневековых тряпках выглядеть грустно и элегантно, в то время как на мне всё сидит, точно на выпавшем из гнезда совёнке?

Закончив, я подошла к раскинувшемуся от пола до потолка окну, у которого застыла Аламандин.

— Госпожа?

Она подняла руку, сплетая холод серого неба в луч падающего под ноги света. Ступила на него обманчиво хрупким видением.

— Готова?

— Да, госпожа.

Хозяйка окинула меня насмешливо изучающим взглядом, фыркнула и извлекла что-то из воздуха. Протянула.

Я даже не сразу поняла, что именно она держит. Сияя сдержанным великолепием, на ладони лежала аламандиновая маска. Не просто убор, скрывающий лицо, а квинтэссенция чар, созданных мастерицей иллюзий и обманов. В этом меня не узнают, не смогут узнать даже самые близкие, даже самые наблюдательные. Единственным намёком станут цвета госпожи на платье, её сила, окутывающая мою фигуру. Но никто не сможет точно сказать, кто именно сегодня исполняет роль прислужницы дамы Аламандин.

Я бережно взяла маску. Почему? Сегодня не маскарад, ведь хозяйка идёт с открытым лицом в полном блеске своей силы. Что же тогда скрывать мне?

Моё лицо. Лицо Осенней Грозы.

Уоу-ух.

— Благодарю вас, госпожа. — Я надела маску, невольно расслабляясь под покровом анонимности.

Не утруждая себя кивком, она ступила на клинок из света, взмахнула рукавом. Чуть поспешно я поднялась вслед за ней, ощущая хрустальную упругость под туфельками, созданными из кристаллов утреннего заморозка. Мы скользнули по лучу, стали лучом, мы рассыпались ледяными бликами, разлетелись, распались, растаяли эхом.

Мы сложились осколками, стаей птиц, слетающихся домой, мы вернулись, сплелись. Мы стали отблесками звёзд, чтобы стать тенью, чтобы стать плотью. Мы шагнули с луча в приёмном зале ночного дворца.

— …прославленный рыцарь королевства, дама Аламандин по прозвищу Сон Ночи! — размеренно объявлял мажордом, и слова его раскатились по всем комнатам и всем галереям, сопровождая дуновение силы, которой была Аламандин.

Не давая себе сбиться с шага, не делая паузы, госпожа моя скользнула на пол, величественной птицей проплыла в распахнутые двери, ночной бабочкой, лунным призраком, далёким сном, которым её прозвали. Я, благовоспитанно опустив глаза, шла за её спиной — младшая фрейлина, такое же продолжение силы хозяйки, как её шлейф или её чары.

Дворец Ночного короля был нарочито, без особых претензий на воображение… ночным. Потолок терялся в усыпанном звёздами небе. Колонны и стены дышали магией, и тени танцевали, наполняя воздух запахами полночных трав.

Лестница, которой, казалось, нет конца, уносилась вдаль, и было не понять, поднимается ли она ввысь или спускается в пропасть. Призрачный свет серебряных струн, серебро голосов, серебряная музыка. В зеркалах мелькала моя фигура, но в звуке шагов было не разглядеть деталей. Мне начинало казаться, что я исчезла, что меня нет даже для самой себя.

Ещё одни двери. Тронный зал, заполненный феерическими гостями. Фейри, истинная раса, высокие господа и владетельные дамы, абстрактные концепции, обретшие плоть. Мои глаза под маской широко распахнулись, обегая блистательное сборище, задерживаясь на незнакомых лицах и непривычных аурах. Большой приём, сказала госпожа. Она забыла предупредить, что на приёме этом соберётся не только знать Ночи, но и посольства иных королевств, многих из которых я здесь видела впервые.

Причём пришли не только представители фейри. С чувством, близким к панике, я узнала в держащейся особняком группе смертных представителей одного из магических конклавов. Тройка высоких крылатых воинов — это ведь… Неужели немедианцы?

А на ступенях трона… Мой взгляд споткнулся. Странные существа и могущественные послы, собравшиеся в зале, вдруг стали совершенно неинтересны. На ступенях трона Ночи стоял филин Маккиндера. И вполголоса обсуждал что-то с младшим принцем и черноволосым чародеем, бывшим на самом деле вороном.

Точно почуяв что-то, широкоплечий фейри с янтарными глазами поднял голову, безошибочно нашёл даму Аламандин. Улыбнулся взглядом стоящей за её спиной фрейлине. Бесславно струсив, я спряталась за колонну. Минорный смех госпожи расплескался в воздухе.

К хозяйке подошёл один из старших аристократов, завязался разговор, острый, как фехтование изменническими намёками. Я позволила себе облегчённо выдохнуть, но…

— Что печалит юную деву? — спросил раздавшийся над ухом насмешливый голос. — Что заставляет её прятаться… — У меня создалось впечатление, что он собирался закончить вопрос недипломатичным «по углам», но в последний момент манеры всё-таки победили: — …под маской?

Дёрнувшись пойманным на месте преступления воришкой, я подняла взгляд.

Чёрный камзол. Серебро волос. Зарево силы.

Младший принц Ночи насмешливо смотрел на меня с высоты редкого даже для фейри роста и недосягаемого положения.

Ответить на такой вопрос можно было либо флиртующей шуткой, либо никак. Не колеблясь ни секунды, я выбрала более безопасный вариант и опустилась в глубоком реверансе, мысленно обещая, что не поднимусь, пока его высочество не отправится искать более забавное развлечение. Слишком просторные плечи внешнего платья, разумеется, тут же соскользнули, и царственный взгляд не замедлил обжечь оголившуюся кожу.

Я бросила из-под ресниц панический взгляд в сторону Аламандин, но госпожа, даже не соизволив обернуться или прервать свой разговор, едва заметным жестом руки дала понять его высочеству, что юная дева находится в его полном распоряжении. В разумных пределах, разумеется.

Дева не знала, упасть ли ей в обморок от ужаса или начать ругаться, как строитель со стажем.

Принц решил эту дилемму, отнюдь не деликатно ухватив меня за плечи и подняв на ноги. Хорошо хоть вовремя остановился, ещё чуть-чуть, и бальные мои туфельки болтались бы в воздухе.

— Позвольте развеять вашу печаль, о таинственная незнакомка. Позвольте пригласить вас на танец!

— Но… — Я хотела было возразить, что никто не танцует, однако, оглядевшись, увидела, что в центре зала кружатся в лунных мелодиях сказочные пары.

Принц подхватил меня и не то повёл, не то понёс в объятья музыки, двигаясь с кошачьей грацией опытного похитителя. Мы были уже почти на месте, когда я наконец прекратила мысленно перебирать возражения и пробормотала:

— Как будет угодно вашему высочеству. Завистливые взгляды и недоброжелательные чары летели со всего зала и опадали пеплом, спалённые окружающей принца силой. Это было бы похоже на сказку о Золушке, если б не обещало столько неприятностей в будущем.

Единственное, что утешало, это моя анонимность. Не зная, кто именно перебежал им дорогу, придворные не смогут точно нацелить своё возмездие. С другой стороны, принц явно оказался отлично осведомлён о том, кого именно дама Аламандин собиралась привести с собой на бал. Похоже, госпожа, перед тем как дать мне маску, заранее предупредила о ней круг избранных.

Знать бы ещё, кто оказался в этом кругу. Принц, филин Маккиндера… м-м-м, ворон?

Его высочество отпустил меня. Поклонился. Я вновь присела в медленном реверансе. Выпрямившись, положила руку на его плечо. И отдала себя движениям его тела, благодаря судьбу за уроки бальных танцев в детстве и за то, что фейри предпочитают не заранее установленный, набор шагов, а естественное следование зову музыки. Полёт и кружение. Ми… ми… со-о-оль, ля-соль-ля, соль-ми-соль…

— Сегодня необычный бал, вы не находите, о таинственная? — с улыбкой в голосе поинтересовался мой партнёр. — Настоящее нашествие незваных гостей…

Я улыбнулась и чуть склонила голову, надеясь, что это сойдёт за ответ.

— Столь же необычный, как и недавняя охота. И, похоже, столь же полон сюрпризов, — как ни в чём не бывало продолжил юный фейри, «недавнюю охоту» которого сегодняшняя партнёрша по танцу предательски сорвала. О чём он, судя по всему, осведомлён. Неужели филин предал? Или Аламандин вела свою интригу?

— Надеюсь, что это не так, ваше высочество, — тихо ответила я, следуя за его шагами в мелодии, ставшей вдруг смутно напоминать вальс.

— Ну что вы, таинственная, некоторые из этих сюрпризов были весьма приятны.

Медленно, почти против воли я подняла голову и впервые встретилась с ним взглядом.

И споткнулась, удержанная от падения лишь его сильными руками, его телом, продолжившим скольжение в лунном танце.

Глаза Принца были мне знакомы. Оранжевый янтарь, яркий, пламенный, то наливающийся слепящим солнечно-белым светом, то темнеющий раскалённой лавой. И золото кожи, под тонким покровом которой плещет дикая магия. И сила, такая знакомая, обжигающе-златая мощь, раскалённое напряжение неведомых стихий.

Наверное, это простительно — не понять сразу. В конце концов, я впервые была на расстоянии вытянутой руки от представителя королевской династии. Если, конечно, не считать филина Маккиндера. Если не считать те мгновения, когда фейри, пылающий этой же силой, несущий на себе печать этой же семьи, стоял так же близко. И так же пристален был взгляд янтарного золота.

Мысли взвились снежной вьюгой. Филин — родич принцу Ночи. Близкий родич, брат, сын, в крайнем случае кузен или племянник. Но одновременно мне почудилась и иная кровь, не то смертная, не то… Быть может, незаконнорождённый сын нашего короля? Чушь, среди фейри не бывает незаконных детей, только незаконные родители! Однако странная наследственность действительно могла стать причиной, по которой филин отказывается носить титул принца Ночи.

Или… титул принца Дня?

Раздражение на собственную слепоту и неосведомлённость вылилось в странную, какую-то совершенно нездоровую отвагу. Не отводя взгляда, я тихо спросила:

— Относится ли схватка с Чёрным фейри к сюрпризам приятным?

Он остановился посреди танцевальной площадки, в вихре музыки и лунной магии. Янтарь выцвел яростью, выбелел до раскалённой стали.

— Она вообще не относится к сюрпризам. Любым. Вот так.

Плавно, точно опадающие звёзды, мы опустились обратно на пол. Подхватив за талию, принц поспешил увлечь меня к теням одного из альковов. Поначалу скованная ужасом, я сообразила, что гнев его направлен вглубь и мало что имеет общего с моим грубым вопросом. Его высочество скользнул во тьму, музыка танцев затихала, и на ночной зал упала торжественная тишина. Пришло время настоящего приёма.

Король появился без фанфар и торжественных выходов.

Просто в одно мгновение трон Ночи пустовал, а в следующее нас накрыло волной магии и мощи. Ночные тени соткались в высокую фигуру златовласого, златокожего красавца, что небрежно развалился с бокалом вина, точно великий трон был диваном, созданным исключительно для его королевского удобства.

Вместе со всеми собравшимися в зале выпуская с ладоней лунную бабочку приветственных чар, я могла лишь поражаться семейному сходству.

Посольства и делегации иных королевств потянулись к подножию трона, чтобы официально преклонить колени перед правителем. Принц по-прежнему стоял рядом, и потому я почувствовала, как напряглось его тело. Его высочество эдаким небрежным движением плеча задвинул меня себе за спину. Послушно скользнув в тень, я проследила за его взглядом.

Двое рыцарей шли по залу, среди хрупких и красочных придворных, среди тонких нитей чар и призрачных glamour, и разрывали их, как оса разрывает паутину. Фейри не придерживаются единых стандартов внешнего облика, и, казалось бы, среди дам с вольными драконьими крыльями и кавалеров, покрытых тёмно-зелёной чешуёй, трудно выделиться. Выяснилось — нет. Достаточно просто быть чужими.

Чёрные волосы, чёрные плащи, чёрные взгляды. Некий стандартно-красивый антропоморфный облик, их, наверное, даже можно было бы принять за смертных, но…

— Fir Bolg, — тоном лектора произнесла неожиданно появившаяся рядом дама Аламандин. — Одна их старейших и наиболее опасных рас, обитающих среди внешних Вуалей. В данный момент демонстрируют редкие для них манеры, приняв более или менее вежливый облик. Не делай ошибки, решив, что именно так они и выглядят на самом деле.

Я не делала. Взгляд охотничьей совы, тот самый, что позволял различать следы и читать скрытые намёки, уловил тень крыльев на стене, и вихрь клинков, и изгиб гибкой шеи.

«…Статус: приёмная дочь, подтверждён в неравном бою с воинами расы Fir Bolg». Я сглотнула. Совпадения, совпадения. Вот бы мне найти что-нибудь, что не относилось бы к сюрпризам!

Гулкий звон гонга. Волна предгрозовой свежести, эхо грома и размеренный голос мажордома:

— Её превосходительство леди Siobhan Осенняя Гроза, посол королевы Пламени и Страстей!

Я скрыла шок, в очередной раз поправляя упавшее с плеч платье.

Приёмная мать Aoibheal вплыла в зал блеском листопада и зарницами осенних костров. Гордо поднятая голова, отблеск сдерживаемого могущества — госпожа Осенних Гроз не выглядела опустошённой горем. Или хотя бы просто обеспокоенной. Разъярённой — да, определённо. Впрочем, кто я такая, чтобы читать в душах древних фейри?

Высокородная леди проследовала к подножию трона в окружении вооружённых до зубов воинов-фейри. Garda Siobhana, вспомнились мне раскопки в Интернете-которого-не-существует, Стража Времён Года, переходящая к монарху вместе с магической силой сезона и властью над троном. Говорят, их боятся даже собственные хозяева.

Госпожа Siobhan остановилась перед троном и, не утруждая себя поклонами, ровным голосом сообщила, что Времена Года объявляют войну Ночи. И будут вести её до тех пор, покуда Ночь не вернёт похищенное Дитя Осени.

После чего посольство рассыпалось вихрем кленовых листьев и запахом горького мёда.

Принц тихо выругался. Впрочем, и это, судя по всему, не стало для него сюрпризом.

Поступок Siobhan точно послужил сигналом, началась настоящая буря дипломатических катастроф. Посол Дня поспешил официально заявить о и без того уже столетиями ведущейся между нашими дворами войне. Правда, из туманных и витиеватых его умалчиваний следовало, что воевать дневные собрались не совместно с Осенью, а сами за себя. Просматривалась даже некая перспектива объединения с Ночью (!) против общего противника (?).

Гневные речи произнесли посланцы Солнечного и Лунного дворов, причём гневались они, похоже, прежде всего друг на друга. Что действительно поражало, так это заявление Лунного короля о разрыве с нами длившегося тысячелетиями, предначертанного самой природой союза. Не менее шокировало предложение поддержки от двора Солнечного.

По крайней мере хоть Звёздные оставались предсказуемыми и, как всегда, не соизволили появиться.

Дальше — больше. Безумные слухи, которые я прочитала на «форуме», обрели вполне реальное подтверждение. Конфликт всех против всех, где каждый сам за себя и каждый готов ударить в спину.

— Вы заметили герцога Namure из Летнего двора? — спросил принц.

— И то, как он старался не попасться на глаза посланнице Осени или же неофициальному представителю Весны? — иронично уточнила Аламандин.

— Думаете, можно получить их поддержку?

— В разгар чужого сезона? Ни в коем случае. Времена Года ведут сложный танец, но… Но.

— Остаётся лишь надеяться, что танец этот отвлечёт их от внешних проблем.

— На это, ваше высочество, вы можете рассчитывать всегда.

С новой величавой речью выступал очередной пылающий дивной силой фейри. Дама Аламандин вздохнула:

— Он не придёт.

— Нет, — согласился принц.

— Я почти надеялась.

— Я почти боялся.

— Разве в данном случае это не одно и то же?

Слаженно, не сговариваясь, они подхватили меня под руки и устремились глубже в ночные тени. Ворон-чародей замыкал маленькое шествие, прикрывая нас от любопытных взглядов и недоброго оружия. Принц вскинул руку, отведя реальность в сторону, точно тяжёлый занавес. Шагнул вперёд, увлекая за собой остальных.

Пройдя сквозь стену и, как мне показалось, сквозь несколько миров в придачу, мы остановились. Мои руки наконец оказались свободны. Чем я тут же воспользовалась, чтобы вернуть на место соскальзывающее платье.

— Прощайте, благородная дама. И вы, прекрасная незнакомка, — принц поклонился. — Не описать словами удовольствие, что доставило мне ваше общество.

Беловолосый фейри смеялся, но почему-то казалось, что ему совсем не смешно. Друг-ворон застыл сторожем, охраняя нас от любой угрозы, но даже самый умелый чародей не смог бы оградить от ужаса, что зарождался в эти минуты в тронном зале.

— Прощайте, ваше высочество, — сказала Аламандин, точно расставаясь навсегда.

И, прежде чем я успела задать глупый вопрос или сделать что-то непоправимое, окутала меня своей силой.

Мы ударились о землю и рассыпались пеплом, белым пеплом, совиным пером, сотней птиц, улетающих прочь от неминуемой бури.

12

Я кошка, хожу где вздумается и гуляю сама по себе.

Мягким танцем лап, скольжением меж Вуалей я кошкой иду по своим делам, презрительным движением ушей скрывая следы.

Мысли и воспоминания о прошлом далеки в этом облике, но что-то глубоко во мне кипит, вспышками страха и гнева подгоняя вперёд. Не выдержав бурлящей жажды делать хоть что-то, срываюсь вперёд, бегу. Смазанной серой молнией мелькаю в зачарованном лесу, вдруг прыгаю, взбивая выпущенными когтями сосновые иглы и опавшую листву.

Неслышный толчок — не в окружающих мирах, а где-то глубоко внутри, и я вырываюсь в смертную реальность, бегу уже по затронутому людьми лесу, прыжками пересекаю знакомые тропинки.

Забор. Знакомый переплёт окна, родные запахи. От переполняющих меня чувств я выгибаю спину, резко меняю направление, прыжок, когти, вверх, вверх, вверх…

Обнаружив себя на неустойчивой берёзовой ветке, высоко-высоко над землёй, удивлённо смотрю вниз, гадая, как я здесь оказалась. Пытаюсь повернуться, теряю равновесие, цепляюсь когтями.

Мйа-а-аур-р!

Точно белка, ищу равновесие с помощью пушистого хвоста. Как мне отсюда спуститься?

Смотрю вниз. Поднимаю мордочку, смотрю на освещённое окно. Вниз. Порыв ветра вновь заставляет напрячь когти.

— М-м-мр-р-ряу! Ряу-у-уа-а-а-а-а-ау-уа-а-а-а-ау-у!

«Димка! Где его носит? Димка! Выйди немедленно! Сними меня отсюда!»

Не знаю, является ли стремительно распахнувшаяся дверь и выбежавший на крыльцо молодой человек свидетельством телепатических способностей брата или всего-навсего громкости моего голоса.

— Миу! Мйиу! «Сними меня сейчас же!»

Димка запрокидывает голову, вглядываясь в качающиеся ветви берёзы, замечает кошку. Затем почему-то начинает оглядываться.

— Даша?

— Миу!

«Сними! Немедленно!»

— О нет! — Это от кутающейся в шаль Aoibheal, вышедшей на крыльцо и мгновенно разобравшейся в ситуации. Судя по всему, Осенняя Гроза знает, что такое кошачий облик, и имеет некий опыт общения с ним.

«Сними!»

Воспитанница фейри неуверенно спускается с крыльца, останавливается под берёзой.

— Дарья? — Прочистила горло. — Даша-Даша-Даша! Спускайся!

— Мяу! — «Если бы я могла, то давно бы спустилась, глупая смертная!»

— Вниз, Дарья! «Поднимись и спусти меня!»

— Авхиль? Что происходит? Это Даша?

— О да! — Она фыркает, почти одновременно со мной. Поплотнее кутается от осеннего холода, пристально глядя в сияющие кошачьи глаза. — Собственной персоной… в некотором роде.

— Мяу!

С царственностью, достойной королевы или, быть может, даже кошки, Aoibheal отдаёт приказ:

— Сними её!

И, развернувшись, уходит в дом.

Димка смотрит ей вслед. Затем на меня. Закрывает на мгновение глаза. И отправляется за лестницей.

Процесс снятия оказывается не таким уж простым. Когда брат забирается достаточно высоко, он так качает берёзу, что я цепляюсь всеми когтями, оборачиваюсь телом вокруг ветки и отказываюсь отпускать. Димка пытается стащить меня силой, за что получает заслуженные царапины. Держа шипящую фейри одной рукой и ругаясь так, как никогда не позволил бы себе, будь я в человеческом облике, каким-то чудом спускается.

— Сёстры и кошки! — рычит Дмитрий. — Самые несносные существа в мире! Особенно когда они и то и другое одновременно!

Я фыркаю и просвещаю его по поводу братьев и собак. И как первым даже не нужно менять облик, чтобы обладать всеми качествами вторых.

Мр-р-да.

Вообще-то множественные ипостаси не являются одним из моих талантов. Мягко говоря. Единственная форма, которая ощущается естественной, — это совиная, и именно она для меня первая и истинная.

Однако это не означает, что иные облики мне недоступны. Проблема в том, что хотя физическая составляющая даётся относительно легко, ментальная… Есть две крайности — либо я противоестественная смесь птицы и женщины, запертая в теле животного и не умеющая пользоваться естественными инстинктами. Либо полностью подчинена этим самым инстинктам, вплоть до того, что не способна самостоятельно вернуться в более привычное тело.

Когда хозяйка считала это необходимым, она помогала мне в принятии двух традиционных охотничьих ипостасей — волчицы и ласки. Но тот единственный случай, когда Аламандин попыталась оседлать меня в форме молодой кобылицы… Обе мы благодарны, что столь изумительно забавная сцена произошла без свидетелей.

Втайне от госпожи я пыталась освоить ещё один облик, одновременно доступный и сложный. И крайне полезный для того, чтобы бродить на мягких лапах среди ничего не подозревающих смертных. То, что эта ипостась открывает совершенно новую грань магических способностей, сейчас как никогда кстати.

И не будем забывать об удобстве, превосходстве и прочих преимуществах рода кошачьего над остальным миром.

Особенно двуногим.

Вскочив на кухонный стол, сажусь, обернув лапки хвостом, прищуриваюсь. Внимательно слежу за тем, как Димка достаёт мясо.

«Р-р-ровнее, нужно резать мр-р-ровнее. Ты ведь не хочешь, чтобы твоя сестра подавилась?»

— Вопрос, достойный вдумчивого спора, — неприятно улыбается Aoibheal. Она сидит на высоком стуле, прямая и недовольная, и что-то в этой позе неуловимо напоминает мне меня саму.

Выкормыш фейри спокойно встречает мой взгляд, зная, что это испытание воли и власти, зная, что та, кто отведёт глаза первой, признает себя слабейшей. Минуту сидим, застывшие, облачённые в разные ипостаси, но от этого не менее схожие. Димка смотрит сначала на одну, затем на вторую, возводит очи горе.

Вот он, момент, которого я ждала. Смертный слишком много знает, его магия открывает тайну нашей речи, он слишком чуток к беззвучным словам. Но есть и иные способы общения. В глубине моих глаз разгорается магия, мелькают картины, воспоминания. Тронный зал Ночи, осенний вызов леди Siobhan, кружащий меня в танце принц. Я не знаю, кому верить, и не знаю, какой путь будет мудрейшим. Что ж, Aoibheal лучше осведомлена о том, почему и в какую канаву свалилась. Вот пусть сама и выбирается оттуда!

Заметно побледнев, девушка отводит глаза. Тут же гневно вспыхивает, поняв, что безнадёжно проиграла состязание за территорию. Довольно щурясь, я начинаю вылизывать переднюю лапу.

— Мы с леди Авхиль пришли к согласию о том, как представить её родителям, — говорит между тем Димка.

Я поворачиваю в его сторону ухо.

— Вываливать с порога всю правду будет… не самым разумным. Она решила, что набросит иллюзию, несколько изменив черты лица, и познакомится с мамой и папой под личиной обычной смертной девушки. Ты представишь её как свою подругу.

«Да ну?»

Я опускаю лапу. Награждаю своего полезного, но, увы, не обременённого разумом брата высокомерным взглядом.

— Они столько раз повторяли, как беспокоятся, что в новой школе у тебя нет никаких друзей.

«Мои друзья — моё дело. А твоё дело — кормить кошку! Режь аккуратнее. Кусочки должны быть ровными».

— Даша, ну будь разумной. Я не могу привести её в дом как свою подругу. Мама тут же начнёт волноваться и намекать, что совсем не прочь стать бабушкой!

Я спрыгиваю со стола. Медленно подхожу к нему, лентой оборачиваюсь вокруг лодыжек, боком, хребтом трусь. Мурлыкаю: «Кушать-кушать-кушать». Привстаю, балансируя на задних лапах. И со всей силы вцепляюсь передними ему в ноги, потягиваюсь, точу когти, сквозь ткань ощущая, как в плоти расцветают кровавые ранки.

С воплем парень отскакивает назад.

— Дашка!!!

«Не отвлекайся по пустякам, Шувалов. У тебя важная, ответственная миссия — накормить кошку!»

— Дикая! — резкими движениями он вываливает мясо на блюдечко, ставит перед моей мордочкой, отворачивается к умывальнику. — Совсем озверела, на четырёх лапах бегая!

Мр-р-р-р… Напоследок ещё раз обернувшись вокруг его ног, подхожу к миске, не прекращая мурлыкать, впиваюсь в сочный ужин. Фр-р-р-р. Окружающий мир перестаёт существовать.

Димка и Aoibheal смотрят, как я кушаю, со странной смесью ужаса и умиления. А неплохо Шувалов успел приручить выкормыша фейри. Ещё утром она отказывалась признавать, что является подменышем, а теперь сидит в смертном доме, ест смертную пищу и даже согласилась встретиться со смертной семьёй. Обаятельный у меня брат. И опасный.

Хотя до кота ему ещё расти и расти.

Еда приятно согревает желудок. Я не настолько сыта, чтобы свернуться клубком в пряном и томном кошачьем сне, напротив, свежее мясо наполняет меня неспокойной энергией. Элегантно изогнув хвост, захожу в гостиную. Следующие за мной двуногие обсуждают извечный человеческий вопрос: что делать?

— Дарья принесла тревожные вести, — говорит Aoibheal, — Дети Дану собирают клинки и магию. Быть войне.

С шипением я поворачиваюсь к ней, прыгаю боком, выгнув спину, вздыбив шерсть, бешено сверкая глазами. Димка удивлённо вскрикивает, но Осенняя Гроза лишь смотрит на меня беспощадными в своей мудрости глазами.

— Оставьте, госпожа Шувалова. Поздно защищать его. Дмитрий и без нашего вмешательства знает достаточно. Когда эхо битв истинной расы докатится до этих земель, он, как и другие колдуны его ордена, будет призван на защиту реальности смертных.

Что-то во мне вскидывается, услышав «колдуны его ордена», но желание защищать свою территорию и обитающего на ней непутёвого брата сметает всё. Я шиплю и ударом лапы разрываю опускающийся до пола шёлковый шарф. Нервно шевелю хвостом, пытаясь восстановить контроль, вернуть себе разум.

Отпрыгнув, уворачиваюсь от успокаивающих рук Димки, бегу в гостиную. Резкий толчок лапами, и я оказываюсь на каминной полке, слишком узкой для подобной акробатики. Летят вниз рамки фотографий. Я балансирую, царапая когтями кирпич, как-то всё-таки удерживаюсь.

Двуногие усаживаются друг напротив друга на низких диванчиках перед камином.

— В какой форме до нас может докатиться это… эхо? — спрашивает Димка.

— Зависит это от того, будут ли Дворы чтить этикет войны. Создадут ли они реалию, единственное предназначение которой станет служить полем битв. Будут ли следовать предписанному церемониалу. К какой магии решат обратиться.

«Войны истинной расы — весьма ритуализированное мероприятие, — высокомерно сообщаю я, медленно идя по каминной полке. Каждый шаг сопровождается грохотом с невинным видом сброшенной на пол безделушки. — Если младшие фейри могут сражаться, просто чтобы выиграть, то Daoine Sidhe, высоким лордам и леди, важен процесс. Война — это архетип высшего порядка, магический ритуал, источник силы. Способ влиять на мир, такой же, как Дикая Охота, или Дуэль, или Королевский Бал. Выигрыш второстепенен по сравнению с самим столкновением извечно противоборствующих сил».

Я сажусь, размеренно шевеля кончиком хвоста, глядя сверху вниз.

«Однако на этот раз чутьё подсказывает, что на первом месте стоит как раз выигрыш. — Пристальный кошачий взгляд на склонённую голову Aoibheal. — Приз, ради которого, собственно, и идут на войну Ночь и Осень. И который все остальные страстно хотят умыкнуть у них из-под носа. Цель столь желанная, что вполне может оправдать… средства, которые в других обстоятельствах сочли бы неприемлемыми».

Хищная, обманчиво ленивая кошачья улыбка со дна расширенных зрачков.

«Не говоря уже о том, что в центре этой войны, впервые за тысячелетия, вновь окажется Dubh Sidhe. Говорят, заварушки с его участием невозможно сравнить ни с одной другой… битвой. Мр-р-р?»

Я слежу за Aoibheal с терпением и абсолютным вниманием, которое присуще только поджидающей мышь кошке. Однако единственной её реакцией оказывается едва заметное напряжение плеч при упоминании Чёрного. Безмятежные шоколадные глаза надёжно прячут свои тайны. В раздражении бью хвостом, отворачиваюсь, предоставляя смертной самой объяснять Димке таинственные намёки.

Передо мной резная деревянная ваза с узким горлышком. Нетерпеливым движением лапы сбрасываю её с каминной полки, чтобы пройти дальше. Шорох и движение заставляют резко повернуть голову — из опрокинутой вазы на пол высыпаются крупные бусины.

Несколько мгновений сижу, напрягшись, затаившись, следя, как разбегаются в разные стороны крупные жемчужные горошины. Лишь трепещет кончик хвоста. Мягко припадаю на передние лапы, шевелю бёдрами, в охотничьем кошачьем танце, одновременно разогревающем мышцы и уточняющем направление броска. Затем срываюсь взведённой пружиной, стрелой лечу на пол, бегу, ударяя бусины, подбрасывая их, снова ловя, загребая и отталкивая. Наконец застываю, придавив лапками одну из горошин.

Озадаченно нюхаю добычу, фыркаю, теряя интерес. Тень движения на периферии зрения привлекает внимание, и я резко бросаюсь в том направлении, кручусь, пытаясь ухватить ускользающий комочек меха.

Плюхаюсь на пол, сообразив, что охотилась за собственным хвостом.

— С ней всё в порядке? — спрашивает обеспокоенно наблюдающий за моими выходками Димка.

— О да, — пожимает плечами Aoibheal, — госпожа Шувалова просто… в первую очередь очень молодая кошка и лишь затем юная дева. Разум её подчинён ипостаси.

— Это нормально?

— Это, скорее всего, случилось по её воле, — безбожно льстит мне воспитанница фейри. — Если недобрые глаза попытаются нас найти, то искать будут Дарью Шувалову, а не беспечного котёнка. Древние тексты говорят, что из всех ипостасей кошка обладает самой… свободной магией и проследить её не по силам даже лучшим из ворожеев. Когда идущая сама по себе не желает, чтобы бежала по следам мягких лап погоня… — Туманный жест рукой, обозначающий бессмысленную трату сил, которой стала бы подобная охота.

Димка смотрит, как я поднимаюсь, как крадусь к злосчастной вазе. Пытаюсь просунуть мордочку в горлышко, но, конечно, она не пролезает. Тогда запускаю туда лапу, стараясь выудить что-нибудь. Ваза, под действием закона отталкивания, откатывается в противоположную сторону. Я за ней. Наконец вытаскиваю когтями нитку бус, несу их в зубах, спотыкаюсь, падаю, пытаюсь разорвать их резкими движениями задних лап.

— Нет, — вздыхает брат. — Это не ипостась. Боюсь, Дашка всегда такая!

Я возмущённо прижимаю уши и, по-прежнему лёжа на спине, одариваю его пылающим взглядом. Димка, подхватив меня поперёк живота, поднимает в воздух, вместе с бусами и дурным характером.

«Задние лапы, задние лапы!» — возмущаюсь я. Вот вас бы попробовали таскать, точно мешок с мехом!

Брат послушно подставляет руку, давая опору моим задним ногам. Вновь опускается на диван, устраивая меня на коленях. Его пальцы всё ещё едва ощутимо пахнут мясом, и… Димкой. Я жмурюсь, когда они умело начинают почёсывать за ушами. Поворачиваю голову под тёплыми, сильными прикосновениями.

Люди — трагически несчастные существа. Всего две ноги, подумать только! Это их прямохождение создаёт множество проблем, нагружая позвоночник и порождая совершенно нелогичные болезни. Однако у каждого существа в природе есть своё место и своя цель. Причина появления двуногих, без всякого сомнения, — кормить и гладить кошек. Зачем ещё им могут быть даны руки?

«Повыше. Мягче, мягче. Мр-р-р-р-р-р».

Хоть какое-то оправдание бессмысленного в остальном существования.

— Допустим худший сценарий. Что будет, если фейри отбросят этикет и будут сражаться, как это делают смертные? Эффективно и ради выигрыша, — спрашивает Димка.

— Они развоплотят планету до первоначальных элементалей, — спокойно объясняет очевидное Aoibheal.

— То есть… совсем?

— До этого не доходило давно. Даже по меркам Детей Дану. Восстановление смертного мира из осколков изнурит даже сильнейших. Создание же совсем нового требует пробуждения памяти древней и… непростой.

Пальцы Димки на мгновение замирают. Я выпускаю когти, чувствительно раня его сквозь джинсы.

«Не останавливайся. Не отвлекайся. У тебя ответственное дело — чесать за ушами кошку!»

Он автоматически повинуется, увлечённый разговором.

— Как скоро начнётся эта… война?

— Завтра? — пожимает плечами она. — Время — не прямая река, чьи воды ясны и прозрачны. То, как оно течёт в смертном мире, смутно связано с последовательностью событий в иных реалиях.

«Не волнуйся, — успокаиваю я начинающего терять терпение парня. — Даже если смертные миры окажутся разнесёнными в клочья, я возьму тебя с собой. У тебя есть важная цель в жизни — заботиться о кошке. Ты не можешь пренебрегать ею лишь потому, что Земли и людей больше не будет».

— Ну, спасибо!

«Не за что. Теперь чуть пониже. Фр-р-р-р-р».

— Что вы собираетесь делать?

— Я, — выкормыш фейри поднимается, — отправлюсь на ночной покой. Мудрость сна поможет обдумать тревожные вести, принесённые вашей сестрой.

— Что? Постойте!

Я вновь выпускаю когти.

— Мы должны что-то решить!

— Утром я сообщу о своём решении, — она оборачивается уже на лестнице. — Да будет ваш сон ограждён от слуг двора Оживших Кошмаров.

И исчезает.

Всё правильно. Смертный мир, как когда-то заметила сама Осенняя Гроза, — прекрасное место, чтобы отлежаться и замести следы. Сутки у нас в запасе есть, быть может, и больше. А значит, пороть горячку не стоит. Димка явно не согласен.

— И вам спокойной ночи, — ядовито возмущается смертный. — Объявить, что планету завтра, быть может, уничтожат, и спокойно отправиться спать!

Я отвечаю с ощутимым превосходством: «Она не может идти на охоту, не обдумав вести о дичи. Она не столь мудра».

Под мудростью в данном случае имеется в виду исключительно кошачье понятие, включающее ум, хитрость, опыт предыдущих жизней, силу, ловкость… И прежде всего магию.

Димка понимает. Хмыкает.

— А ты, надо понимать, просто кладезь этого многогранного интеллекта?

«Разумеется. Я — кошка. А кошки по определению гениальны».

Спрыгиваю на пол.

— И что же мы будем делать, ваше кошачество? «Элементарно, Шувалов. Завтра мы сделаем то, что скажет Aoibheal. А сейчас мы ляжем спать».

И, гордо подняв хвост, я направляюсь наверх, в свою спальню. Димка пытается ещё что-то возмущённо доказывать, потом машет рукой:

— В этом облике от тебя явно не добьёшься толку.

И тянется за сотовым. Что ж, мой брат, хоть он и двуногий, не глуп. А я давно поняла, что отнюдь не единственная из Шуваловых веду двойную жизнь.

Орден колдунов, мр-р-р? Могла ли Aoibheal такими словами описать непривычную для неё концепцию спецслужб? Или речь всё же идёт о настоящем, секретном, проеденном молью и тайнами ордене? Оба варианта предполагали определённый набор преимуществ и сложностей… Но в любом случае брат сам знает, что, как и кому можно говорить. А кому нельзя.

Я уже наверху лестницы, когда долетает осторожный вопрос:

— Двор Оживших Кошмаров?

Фыркаю. Если эти найдут дорогу в наш дом, волноваться о какой-то там войне будет уже бессмысленно.

Я привычно отправляюсь в свою комнату, но, почуяв на двери чужой запах, останавливаюсь. Гневно бью хвостом. Этот, этот… брат отдал мою комнату выкормышу фейри, подменышу, смертной выскочке! То есть я сама оставила здесь Aoibheal, когда впервые принесла её сюда, но кого волнуют детали. Моя комната занята, и это вина Димки!

Мстительно прищурившись, разворачиваюсь и, мягко ставя лапы, отправляюсь в другую сторону. Можно, конечно, занять спальню родителей, с широкой мягкой кроватью. Но это будет слишком просто.

Туманом просачиваюсь сквозь дверь в комнату брата, легко вскакиваю на его постель. И растягиваюсь на ней, диагонально, на самой середине, заняв просто абсурдное количество места. А затем оборачиваю себя магией, отталкивающей, жалящей и защищающей. Такой, которая не позволит сдвинуть меня с облюбованного места даже подъёмным краном.

Полностью довольная собой и жизнью, я злорадно засыпаю.

13

Вчера, на приёме у короля Ночи, я слышала, как фейри, бывшая бледной и опасной ночной бабочкой, рассказывала о своём взрослении. На пороге зрелости, в том возрасте, который смертные назвали бы подростковым, она тридцать три года провела в надёжном, безопасном коконе.

Как я завидовала! Тридцать три года ничем не прерываемого сна. Какое ещё определение можно подобрать понятию «нирвана»?

Со стоном приподнявшись на локте, я запустила подушкой в надрывающийся будильник. Не помогло. Проклятое орудие пытки упало на пол и продолжило пищать оттуда. Пару раз попытавшись расколошматить поганца магией, я всё же сдалась, сползла с кровати и выключила его вручную.

А люди ещё считают нас садистами. Лицемеры!

Смирившись наконец с тем, что в смертных реалиях наступило утро и время здесь не имеет ни малейшего желания останавливаться ради моего удобства, я проснулась. И попыталась понять, где именно.

По всему выходило, что это — дачная комната Димки. Тогда почему я тут, да ещё в бальном платье и ледяных туфельках?

На границе памяти мелькнули смутные тени. Брат, уставший и злой, пытающийся отвоевать свою комнату у хвостатой захватчицы и наконец отступающий, чтобы найти себе другое убежище. Истощение, телесное и магическое, позволившее сбросить неестественную для меня ипостась. Тупая боль превращения, так и не пробившаяся сквозь пелену сна.

Вчерашние кошачьи выходки.

Уоух-х, госпожа моя! Чтобы я ещё приняла малознакомую форму посреди кризиса! Или в присутствии свидетелей. Хотя в одном Aoibheal права: в таком состоянии меня не нашло бы ни одно поисковое заклинание.

Магию сложно сделать дуракоустойчивой. Мы, дураки, слишком оригинальны.

Если это так можно назвать.

Со стоном я поднялась на ноги. Вы когда-нибудь пытались спать в туго зашнурованном корсете? Уникальный опыт. Кольчуги и доспехи и рядом не стояли. Лежали. Кто-нибудь, принесите мне кофе.

Ослабив шнуровку, жертва недосыпания направилась на поиск одежды, не навевающий ассоциации с застенками инквизиции. К сожалению, мой шкаф, как и всё его содержимое, находится в моей комнате. Той самой, которую оккупировала Aoibheal.

Злая и невыспавшаяся, я спустилась вниз. На кухне кто-то гремел сковородками, напевая отвратительно жизнерадостным голосом. Ну почему, почему у каждой несчастной совы непременно должен быть среди родичей злобный жаворонок?

— Дима. Кофе.

— О! Оно воскресло! Оно говорит — самыми примитивными предложениями. Учёные спорят, можно ли признать это разумным?

— Убью. Кофе.

Брат появился в проёме дверей кухни, одетый лишь в джинсы и кобуру, с дымящейся ароматной чашкой в руке.

— Проснись и пой, о самая утренняя из всех… — Он запнулся, увидев в гостиной меня. Недоумённо огляделся. — Прошу прощения, леди Авхиль, мне показалось, я слышал Дарью.

Теперь настала моя очередь непонимающе оглядываться.

— Дим? — Наполовину ещё спящие мысли наконец смутно зашевелились. — Это я. Я просто вчера не переоделась.

— Даша?

Его глаза вглядывались в меня, постепенно расширяясь. На лицо вновь легла непроницаемая маска, которую я успела так возненавидеть за последние полгода. Всего день, как она начала исчезать, как рядом со мной вновь оказался мой брат. И вот опять.

Надо же было показаться ему в полном придворном одеянии, при драгоценностях, со звёздами, запутавшимися в растрепавшейся причёске! Я ведь отлично знала, что выгляжу совершенно бесчеловечно, что в блеске силы госпожи я с ног до головы — фейри. Зачем тыкать в это носом Димку?

Я попятилась, защитным жестом поправляя съехавший до локтя рукав.

— Даш, постой! Подожди, — он в два шага преодолел разделяющее нас расстояние, протянул чашку. — Твой кофе.

Я осторожно сжала в ладонях горячий фарфор, отказываясь поднимать взгляд от пушистой, нежной горки сливок. Мы стояли рядом, в болезненной неловкости и неуютном молчании.

— Извини, — вдруг сказал брат, не уточняя, за что именно. Я кивнула и молча проследовала за ним на кухню.

Димка колдовал у плиты, а я, растягивая удовольствие, допивала последний глоток кофе. Искоса бросив на него взгляд, сосредоточилась. Творить волшбу в смертном мире не просто, но я много практиковалась, да и фейри, неспособный оперировать собственной одеждой, не считался при дворах разумным существом.

Полностью менять облик не стала, лишь чуть изменила крой платья, избавившись от корсета, шлейфа, каблуков, освежив ткань и в целом сделав наряд чуть более удобным. Облегчённо вздохнула. Теперь хоть рукава останутся там, где им положено.

— Ну, хорошо, — провозгласила я. — Я проснулась, но абсолютно отказываюсь петь. И идти сегодня в школу. Объясняться с родителями и учителями будешь ты.

— Правда?

— Чистейшая. Я не из холодного железа выкована. Жонглировать временем можно только до определённых пределов. А потом ты просто падаешь и спишь. Тридцать три года. Я уже опасно близка к этому и без контрольной по алгебре.

— Так у тебя сегодня контрольная? — У-у-у!

Проговорилась!

— Дим, я серьёзно. Сейчас не до того.

— Угу, — он тряхнул сковородкой, переворачивая блинчик. — В таком случае, быть может, наконец объяснишь, до чего сейчас?

Шантаж! Наглый.

— Дворы Фейри начинают Войну.

— Это я уже понял.

— Не просто войну. А Войну. Серьёзную. Может, и не третью мировую, но вот на вторую точно потянет. И в середине её — Чёрный.

— Угу. — Новый блин. — Вы с Авхиль его вчера упоминали. Какой-то древний полководец, так?

Я уставилась ему в затылок в немом изумлении. Dubh Sidhe? «Какой-то древний полководец?»

— Не только. Дав-шиэ — это… Чёрный фейри. Один из старейших и самых могущественных детей Истинной Расы. Возлюбленный сын Дану, Повелитель Теней. Он…

Я запнулась, не находя слов, чтобы объяснить тот страх, то непонимание, то уважение, с которым говорили при Дворах об этом старом воине.

— Он честь, он сила, он мудрость… как их понимают фейри. Он вёл Tuatha De' Danaan в древних войнах с Fir Bolg, с немедианцами, с расами, чьи имена не сохранились в истории. Чёрный вне Дворов и вне титулов. Если бы он только захотел, то смог бы стать самым могущественным королём в реалиях.

— Угу. А так он всего лишь самый могущественный генерал.

Я закрыла глаза. Как же объяснить…

— Дим, помнишь, ты подарил мне «Янтарные Хроники» Роджера Желязны?

— Да.

— Помнишь, так есть такой герой, принц Бенедикт из Амбера?

На мгновение повисла тишина. Утвердительная.

— Дети Дану относятся к Чёрному примерно так же, как Корвин Амберский относился к своему брату Бенедикту. И примерно по тем же причинам. Восхищение и страх. Если бы он захотел, то мог бы объединить по меньшей мере половину королевств фейри, ту, что наделена наиболее тёмными аспектами силы, и стать императором. А он, понимаешь ли, не хочет. И за это его одновременно уважают, считают непредсказуемым и немного презирают.

— Бывает.

— Как-то, каким-то непонятным образом, это существо замешано в самом сердце происходящего. И одно его присутствие повергло владык со столетним опытом политической интриги в состояние коллективной истерики. Причём с использованием оружия массового уничтожения.

— Замечательно. — Димка переложил на тарелку последний блин и повернулся ко мне, по прежнему держа в руке сковородку. — Я всё равно не понимаю, что этот во всех отношениях страшный и замечательный прототип Бенедикта имеет общего с твоей алгеброй.

И только теперь я наконец сообразила, что Димка Шувалов, умный, осведомлённый, наделённый магией смертный, даже сейчас, вооружённый на фейри и не только на них, видит во мне младшую сестру. Ребёнка, который попал в опасную компанию, но который, без сомнения, останется в стороне от настоящих неприятностей. Мир спасать он собрался сам, быть может, с помощью могущественной волшебницы

Авхиль Эльфийской. Моё же дело ходить в школу и быть в безопасности.

— Дима, — я встретилась с ним взглядом, — как только его величество начнёт собирать армию, меня призовут. В первые ряды. Хочу я того или нет, это моя война, и в ней придётся сражаться. — «Воин из меня никакой, и на поле боя я продержусь в лучшем случае несколько минут» — осталось непроизнесённым, но очень ясным контекстом.

Звон аккуратно уроненной на пол сковородки. Он медленно наклонился за ней и, когда выпрямился, уже овладел своим лицом.

— Даша, я никогда не спрашивал, но… Ты… Твой Двор… Селей? Или Анселей?

Если б у этой ипостаси был клюв, я бы им щёлкнула.

— Что бы там ни считали смертные, фейри не делятся на благих и неблагих. Дворов куда больше, нежели Seelie и Unseelie. Я принадлежу Ночи. Точнее, я принадлежу своей госпоже, которая служит Ночи. Особой разницы в моральных принципах по сравнению со слугами Дня я не замечала. Кроме разве что пристрастия дневных к высокопарной риторике.

— Понимаю. — Димка отвернулся, и стало ясно, что на самом деле ничего он не понимает. Что я теперь безнадёжно записана в ряды недружественных людям Анселей, но он будет считать себя моим братом вопреки всему. Лестно, конечно. Но утомительно.

Повисло молчание. Наконец Шувалов расставил тарелки, водрузил на стол стопку блинов. Посмотрел на меня сверху вниз, явно борясь с искушением вновь предложить мне защиту тех, с кем далеко за полночь говорил вчера по телефону.

— Я приняла решение, — разбил неуютный не-разговор обманчиво спокойный голос.

Aoibheal стояла в проёме двери, внимательно изучая сны и грёзы, соткавшие моё платье. Сама она сегодня была одета во все оттенки медового, от светло-светло-солнечных до золотисто-коричневых.

— Да? — Я чуть склонила голову, не прекращая работать ножом и вилкой.

— Замкнутый круг.

Молчать, молчать! Ни слова по поводу того, что ты думаешь об этой идее. О том, что круг — не решение, что он всего лишь скроет беглянку, развеяв её следы и расплескав ауру по тысячам Вуалей.

Спокойный, невыразительный, вежливый интерес, который я так часто видела на лице моей госпожи. Ни слова о том, что исчезновение следа (и надежды тихо его проследить) лишь спровоцирует владык фейри на свару.

Aoibheal только что объявила, что свою безопасность считает превыше всего. Объективные факты свидетельствуют, что у неё есть на то основания. Они, эти самые факты, говорят, что с такой оценкой согласна как минимум половина повелителей Tuatha De' Danaan.

— Ритуал?

— Танец.

Я медленно опустила на тонкий блинчик завиток масла.

— Нужна третья. Мне связаться с госпожой Siobhan?

— Нет! — Голос её зазвенел, заставив Димку вскинуться. Затем спокойнее: — Нет. Если нужна третья танцовщица, позови ту, что дала тебе маску. Ту, что сказала: «Я почти надеялась».

Она увидела в кошачьих глазах больше, чем мне показалось. Нельзя недооценивать смертную волшебницу. Нельзя. Но и верить ей у меня тоже не получалось.

— Ради сохранения рассудка всех нас, надеюсь, вы знаете, что делаете, Слёзы Дану, — тихо сказала я.

И отодвинула тарелку.

14

Пальцы порхали над клавиатурой. Я сердито нахмурилась. Вывела рядом карту города и геомагнитную схему местности. Совместила.

— Вот здесь, как ты считаешь? — указала на одно из зданий.

— М-м-м, — неопределённо промычал из-за моего плеча Димка. Протянул руку, чтобы запросить дополнительную информацию. — Как насчёт вот этого? Не совсем в шлейфе, зато доступно. Забронировать конференц-залы в пентхаузе будет делом пары минут, и весь этаж — в нашем распоряжении. По-другому обеспечить уединение будет сложно.

— Не в фокусе, — попробовала настаивать я, изучая подземный ландшафт. Геодезия… болото и есть болото. Хорошо хоть вечной мерзлоты тут не бывает. Канализация, с другой стороны, присутствует. И мало ли что ещё спрятано под землёй в современном городе.

— Сорок восемь этажей, — многозначительно указал брат. — Над подземными реками таких зданий не строят, так что можешь не искать. А для наших целей высота так же важна, как и влияние местности. Да и ветер завтра будет подходящий.

— Ну, не знаю…

Круг — это, без сомнения, замечательно. Он свяжет беглянку со смертным миром и спрячет её, сделает магически невидимой. Но как только магия окажется замкнута, все те, кто ворожит сейчас в поиске удравшей дичи, сообразят, что добыча ускользает. Причём использует для этого помощь извне.

И охотники утроят, да что там, удесятерят усилия.

Следующие сутки решат, сработает маскировка или нет. И переждать их надо в безопасном месте. С одной стороны, в шлейфе круга, чтобы можно было воспользоваться его силой, но с другой — на достаточном расстоянии от проведённого ритуала. В окружении душ других людей, но не настолько близко, чтобы заметна стала разница. В смертном мире, но максимально удалённо от смертной земли… Вроде бы простые критерии, но их сочетание самым неприятным образом сужало список потенциальных убежищ.

Я сидела на земле, скрестив ноги, и внимательно изучала варианты. Лёгкая рябь на поверхности озера, холодный осенний ветер. Ожидание.

— Что скажете, Слёзы Дану? Сможете вы из этого места шагнуть в расположенный во-от здесь круг?

— Шлейф тянется вдоль подземной реки?

— Да. В противном случае он не захватил бы город.

— Какова высота здания в драконах? Э-э-э-э…

— Если ночных, то штуки четыре должно поместиться. Скорее даже пять.

— Смогу, — спокойно сказала следившая за моими манипуляциями Aoibheal. Затем заметила: — Смертные слуги Гроз пользуются похожими… компьютерами. Но у меня болят от них глаза. Не проще ли было бы достать бумажные карты?

Я припомнила, сколько нервов тратилось на постоянные зависания, сбои, вирусы и прочие последствия совмещения магии и информатики. Вздохнула.

— Проще.

— Зачем же вы мучаетесь?

— Потому что она предпочитает путь наибольшего сопротивления, — фыркнул Димка. — Ничто не должно даваться слишком просто, так, Даш?

Я высокомерно его проигнорировала.

— He-магические гримуары наших слуг показывали иные изображения, — нахмурилась Aoibheal.

— Какие? — тут же заинтересовалась я, несколько сбитая с толку новым определением ноутбука.

— Там было такое… выгнутое знамя с четырьмя разноцветными полями.

— А-а-а, — я постаралась скрыть разочарование, смешанное с лёгким презрением. — MS Office. Я не пользуюсь Windows. Это — системная оболочка Linux.

— Завораживающе, — как-то подозрительно ровно и вежливо похвалила Осенняя Гроза. Похоже, никакая магия не способна с ходу перевести компьютерную тарабарщину в термины, понятные воспитаннице фейри. A Aoibheal явно привыкла понимать, что говорится вокруг неё.

— Это значит, что Дашка — сноб, пижон и ботаник, — припечатал понятным переводом Шувалов. — Всё, закругляемся. Время.

Я послушно выключила ноутбук, передала его Димке. Присутствие ощущалось всё отчётливей. Она приближалась.

Брат деловито запихивал дорогущую игрушку в рюкзак, а я пыталась справиться с подступающей паникой.

— Aoibheal, вы договорились о цене, но должны понимать, что в отношении магии госпожа моя следует очень жёсткому нравственному кодексу. Безответственное использование созданных ею заклинаний… будет опрометчивым.

Я сглотнула. Критерии, по которым Аламандин определяла, что этично, а что нет, выбирались ею самой, и система оценки оставалась для меня глубокой тайной. Угадать заранее, когда и почему хозяйке попадёт под хвост вожжа…

— Недавно один из придворных щёголей приобрёл у госпожи зелье искренности и использовал его, чтобы выиграть дурацкое пари. Молодая фрейлина стала предметом шуток всего королевства, при свидетелях провозгласив свои чувства. Госпожа моя была раздражена… — Не столько унижением юной фейри, сколько тем, что её магию использовали столь пренебрежительно, но я не стала заострять на этом внимание. — Некоторое время спустя более… изощрённая версия того же зелья оказалась распылена в покоях самонадеянного шутника. Месяцами он не покидал своих комнат, забыв о сне, еде, магии, записывая свои самые сокровенные переживания. Аламандин выпотрошила его душу: скрываемые ото всех чувства, детские воспоминания, интимный опыт. Когда бывший денди появился на пороге её замка с ворохом рукописей в руках, он казался истощённым скелетом, глаза которого были совершенно безумными. Госпожа поблагодарила, забрала принесённый шедевр и через меня выложила его в Сети, а затем отправила в смертное издательство. Книга окажется на прилавках через пару недель. Хозяйка уже одарила экземплярами всех сколько-нибудь значимых нобилей при нашем дворе и рассылает отдельные копии в соседние королевства.

— Как называется, кто автор? — тут же увлечённо спросил Димка, явно нацелившись на контент-анализ произведения, написанного нелюдем.

Я почувствовала, что краснею. Если текст проследят до нашей семьи… Как «это» прошло цензуру, было выше моего понимания. Наверняка не обошлось без вмешательства госпожи. Должен же быть предел жадности издателей. Можно сколько угодно навешивать ярлык эротической фэнтези, но графическое, детальное, искреннее описание похождений бесящегося от скуки тысячелетнего фейри — не то чтение, которое способствует душевному здоровью. Сама я добралась лишь до середины первой главы, но и этого хватило, чтобы начать заикаться и бледнеть в присутствии некоторых из упомянутых на страницах придворных. Ничего удивительного, что злосчастный автор скрылся в неизвестном направлении, не дожидаясь, пока на него начнут охотиться профессиональные дуэлянты. Даже вдруг прорезавшийся редкий литературный дар не извиняет полумиллионный тираж чужих секретов.

— Не важно, — я затравленно посмотрела на брата. Моргнула. С подозрением уставилась на выглянувший из рюкзака продолговатый, закутанный в брезент предмет. Зубы ломило даже на расстоянии нескольких шагов. — Димка, у тебя там что… лом?

У него хватило совести немного смутиться.

— Просто небольшая предосторожность. Предосторожность? А как тогда назвать рассованные по карманам обоймы? А ножи? Зачарованное кольцо на пальце? Сотовый с пеленгующим маяком?..

— Убери это с глаз долой. И сам уберись. Вместе с предосторожностями.

Ох, нельзя, нельзя было позволять ему влезть в эту историю. Что я, спрашивается, делаю?

Присутствие приближалось, нарастало порывами ветра, светлеющим небом, тихими волнами. Димка благоразумно направился в сторону деревьев, Aoibheal выпрямилась, царственная и напряжённая, вглядывающаяся в поверхность озера. Я едва их замечала. Медленно, почти против воли подошла к границе суши и воды.

Границе Были и Небыли.

Она шла. Из озёрных глубин, из неведомых миров, поднималась на поверхность неясными грёзами, бредом беспамятства. Не разлившимся над поверхностью сиянием, не прикосновением магии ощущались её шаги, а смутным обманом глаз, неощутимым шёпотом безумия. Она шла. И мне было страшно.

Дама Аламандин, рыцарь Ночи, Высокая фейри, соткалась из расступившихся волн, ступила на смертную землю. И я поняла, что мир, которого коснулась её лёгкая нога, никогда не будет прежним.

Осенняя Гроза с потрясающим для ситуации самообладанием поклонилась. Точно равная — равной. Госпожа моя окинула смертную волшебницу собственническим взглядом, точно оценивая неожиданное приобретение, но, как это ни странно, поклонилась в ответ.

Она пребывала в странном настроении, дама Аламандин. Одета во все оттенки белого, от только что выпавшего снежного пуха до неделями не прекращающейся вьюжной хмури. Платье её было тяжестью зимнего неба, из которого медленно и лениво падают крупные резные снежинки. Накидка из снега, валящего стеной, так что не разглядеть собственной руки. Опушка рукавов — из тяжёлого, мокрого снега, какой бывает в оттепель. Вуаль — из напряжённой прозрачности воздуха, предвещающей приближение новой горы снега. На фоне этой белизны чёрные пряди распущенных волос выглядели шокирующе. Глазам было больно от одного взгляда на застывшую между водой и землёй госпожу.

— Запомни, птенец, я помогаю лишь тебе, — сказала Аламандин голосом столь же белым и холодным, как её чувства сегодняшним утром. — Выполняю клятву, данную при принесении тобой присяги. Ничего больше.

Она, похоже, ждала ответа, и я послушно кивнула. Разумеется. Оказать помощь Aoibheal означает ослушаться приказа короля Ночи. Немыслимое Невозможно.

Повелений своих хозяев мы, фейри, не нарушаем никогда. Точно так же, как никогда не позволяем себе прямой лжи.

Мы просто предаём и обманываем. Это не одно и то же. Честно.

— Не будем терять свет Дня, — удовлетворённая нашим пониманием, приказала госпожа.

Мы, точно притихшие от испуга дети, пошли вслед за ней в сторону леса.

Выбранную для ритуала поляну хозяйка одобрила. В конце концов, место было найдено не сегодня и не наугад. На очищение окружающей рощи от холодного железа, пластика и прочего мусора, а также отваживание смертных ушли недели. Прямо под нами протекала подземная река, это было неожиданным плюсом. Ну а то, что её рукав ниже по течению проходил сравнительно близко от соракавосьмиэтажного здания, казалось даром Вуалей.

Хотелось и озеро, и полянку приберечь на крайний случай, но что-то подсказывало, что в более крайнем, чем сейчас, мне оказаться не грозит.

Мы сбросили обувь и стесняющие накидки и в лёгких нижних платьях застыли друг напротив друга ровным треугольником. Магия дурманяще текла в земле, омывала стопы ног, захлёстывала тело. Я тихо пожелала Дмитрию Шувалову мудрости не подглядывать и, если её не хватит, силы воли, чтобы не подходить ближе. Если он вступит в круг… Брат нужен был мне живым. И желательно не сумасшедшим.

Разве выдержит разум смертного, закруженного в танце дочерьми Дану?

Музыка коснулась спины, мягкими ладонями провела по лопаткам, холодными губами коснулась позвоночника. Я выгнулась ей навстречу, откинулась назад в её руках, так что волосы почти коснулись земли. Вновь выпрямилась, вытянулась. Лёгкая, далёкая музыка, водные перекаты арфы.

Аламандин рядом со мной медленно повела руками, грациозными и томными, как белые крылья. В движениях её была песня речных флейт, строки, написанные рукой печальной богини.

Aoibheal подалась вперёд, качнулась, откинув лебединую шею. Смертная сила, смертная волшебница, ведьмовской перебор гитарных струн.

Магия обернулась раз, другой, огладила танцующие тела дивными аккордами. И взвилась наводнением, унося мысли и разум, унося всё, что было за пределами круга.

Сознание было легко и кристально чисто. Медленно, удовлетворённо я подняла ресницы, наслаждаясь небом и далью. Предвечерние сумерки в ветвях деревьев.

Я лежала навзничь на холодной листве, одетая лишь в сны и фантазии бального платья и чувствуя себя непривычно лёгкой для смертного мира. Магия пела в венах, касалась губ мёдом, предупреждая, что близость холодного железа сейчас будет не просто неприятна, но и болезненна. Сама мысль о железе бежала, оставив после себя ощущение чего-то грязного и… кощунственного.

Медленно, в поющей тишине, я повернула голову, любуясь потоками силы. Элегантность простоты. Гениальность бесконечного. Торжества не было, только удивление. Я лежала в центре круга. Настоящего, магического Стоунхенджа. И замыкался он на Aoibheal.

Круг не обязательно должен был иметь отражение в физическом мире, хотя обычно складывающиеся в безупречный узор поля всё-таки оказывали влияние. Выплёскиваются, например, в выросших безупречной окружностью грибах или выстроившихся сами собой камнях. Я улыбнулась, увидев ручеёк, текущий, вопреки всем и всяческим законам физики, по идеальной замкнутой линии. Через пару часов он исчезнет, но всё равно сила, которую призвал наш танец, удивляла.

Дама Аламандин сидела рядом со мной с видом королевы, властвующей над всем, чего касается её взгляд. Не дожидаясь приказа, я попыталась встать. Димка, поддерживавший за границей воды поникшую у него на руках Aoibheal, следил за этими потугами обеспокоенным взглядом. Испуг при мысли, что он ринется в круг мне на помощь, придал сил.

Шагнуть наружу было подобно тому, как если бы я вышла из-под водопада. Я вновь подивилась чуду, в сотворении которого приняла участие. Защита и оружие, врата и стены, прячущий туман и путеводная звезда. Круг фейри. Вышивка ришелье[2] на ткани мира.

В смешавшем Вуали узоре совершенно растворилось присутствие воспитанницы фейри. Мне даже пришлось моргнуть, чтобы удостовериться — вот она, усталая и живая, а вовсе не растаяла в воздухе ночной росой.

Если случится невероятное и Aoibheal всё-таки выследят, она сможет использовать силу круга и как оружие. Не абсолютное, конечно, но взять добычу, за спиной которой подобная мощь, уже не так просто. Тем более что она теперь имела возможность шагнуть в круг и уйти через него как сквозь врата, вновь скрываясь между Вуалей. Нет, теперь смертная может считать себя в относительной безопасности.

Чего не скажешь обо всём остальном мире.

Я сжала зубы. Собственное непонимание бесило. Казалось, надо сделать больше, что-то предпринять, что-то доказать. Не прятаться, точно мышь под веником, надеясь, что угроза пройдёт стороной. Но госпожа моя, поразительно легко согласившаяся помочь, похоже, считала, что мы всё делаем правильно. Да и Димка подозрительно притих, не требуя больше ни ответов, ни решений. Если я не могу доверять этим двоим, то какой вообще смысл в дальнейшей борьбе?

Усилием воли я заставила себя расслабиться. И всё же перешагнула через ручеёк. Оказаться вновь в обычном мире было… неприятно. Как если бы я села в машину. И отнюдь не дивный автомобиль филина Маккиндера.

Я пошатнулась, быть может, упала бы, не стой за моей спиной Аламандин. Демонстрация слабости в её присутствии не есть разумный поступок. Димка было попытался протянуть руку, но я отрицательно тряхнула головой. Ощущает ли госпожа, насколько этот смертный обвешан металлом?

Глупый вопрос. Да как это можно не ощутить? В нынешнем своём состоянии я, кажется, чуяла даже то железо, что было в человеческой крови. И не желала к нему приближаться.

— Это было… весьма интересно, — заметил мастер по недомолвкам и преуменьшениям, бывший моим братом. Значит, всё-таки подсматривал. И, скорее всего, пытался записать. Пусть теперь покупает себе новую камеру, антрополог несчастный. Ведь предупреждала!

Дама Аламандин скользнула из круга хищной снежной змеёй. Глаза её полыхнули, заинтересованно остановились на смертном, столь неосторожно показавшемся на глаза. Я напряглась, готовясь к защите, но от дальнейшего разговора нас спас беззвучный зов ночного рога.

Если к нему вообще применимо слово «спас». В принципе.

Госпожа моя и я повернулись на слышимый лишь нам звук, точно хищные птицы к руке сокольничего. Aoibheal подняла ресницы, вглядываясь в наши лица. Обречённо опустила голову.

— Быстро они… сориентировались, — пробормотала я.

— Король наш, славный властелин Ночи, когда хочет того, может быть скор, точно тень.

Я вздохнула.

— Димка, забирай её и вези в… безопасное место.

Я попрощалась с братом взглядом и, запрокинув голову, потянулась к танцевавшей сейчас так близко магии. Вновь запел в крови рог.

— Даша, постой. Что происходит? По…

Мир опрокинулся, обернулся. На бесшумных крыльях я поднималась в небо вслед за белоснежной птицей, которой была моя повелительница.

— Да что такого стряслось? — долетает откуда-то из далёкого далека рычание брата. — Куда они унеслись?

— Умирать, — отвечает спокойный голос Aoibheal Осенней Грозы, прозванной Слёзы Дану.

15

Интересно было бы узнать, входит ли ясновидение в число талантов смертной волшебницы или нет? Просто так, для расширения кругозора.

Ёжась под ударами холодного ветра, я приподнимаюсь на руке госпожи, осторожно обхватив когтями боевую перчатку. Оглядываюсь.

Если мне и предназначено умереть сегодня, то сделано это будет стильно. И в весьма элегантной компании.

По правую и левую руку, насколько хватает взгляда, выстроилось воинство Ночи. Воины-тени, творения магии возлюбленного нашего короля, стоят за спинами закованных в доспехи рыцарей, теряются среди причудливых свит ночных нобилей. Непроглядная (по крайней мере, для творений Дня) тьма, окутавшая ряды, заканчивается на расстоянии одного шага перед линией войск. Когда придёт сигнал к атаке, Ночь ринется вперёд, неся силу, власть и мощь собравшихся под её рукой слуг.

Дама Аламандин, впервые на моей памяти одетая в полный доспех, изваянием застыла на спине ни разу не виденного мною раньше скакуна. На первый взгляд конь этот ненамного отличается от созданий тьмы и вод, сопровождавших её в бесчисленных гонах. Но охотника во мне колотит желанием убраться как можно дальше от этой твари, пока целы кости и перья.

Свита госпожи для невнимательных глаз не слишком отличается от приличествующего благородному рыцарю сопровождения. Два оруженосца, которые до сего дня назывались подмастерьями и прилежно постигали тайны трав и дурманов. Четыре длинные, похожие на огромных летающих червей твари, общающиеся с госпожой посредством переливчатых музыкальных фраз. И две дюжины магических конструктов, нижайшие из низших фейри, созданные магией госпожи и поддерживаемые её волей.

Они не выглядят впечатляюще, эти молчаливые девы, до сего дня исполнявшие роль слуг в замке повелительницы. Все как одна — худые, точно жертвы концентрационного лагеря, высокие, с тонкими, по-паучьи хрупкими руками и извечно голодными глазами. У них неестественно длинные тонкие кисти и чуть заострённые уши. А ещё мне доводилось видеть, как они поднимают груз, на порядок превышающий по весу их собственные тела, двигаются со скоростью, которой может лишь завидовать охотничья птица-фейри, и своими хрупкими пальцами нарезают камень, точно тесто. Нет, сколь бы непрезентабельными ни казались слуги Аламандин, ни на минуту не возникает сомнения, что это настоящая армия — маленькая, но страшная.

Впрочем, она бледнеет рядом с настоящим оружием хозяйки, её магией. Изящная, ускользающая волшба окутывает нас. Призраком, запахом, движением во тьме — сила просто присутствует, как неощутимая, но от этого лишь ещё более реальная. И вещественное её подтверждение стоит за нашими спинами.

Благородные воины фейри. Полдюжины околдованных, одурманенных лордов и одна леди. Каждый из них был, без сомнения, сильнее Аламандин. Каждый был наполнен магией, находился в здравом уме и твёрдой памяти и пребывал на пике боеготовности. И все семеро, судя по реакции окружающих, считались мёртвыми, проиграв когда-то дуэль с моей госпожой. Не знаю, в каком подвале она их держала и из какого угла извлекла. С доспехов одного, по-моему, даже пыль не успели стереть. Но кем бы ни были раньше эти нобили, сейчас в глазах их светилась абсолютная, непоколебимая уверенность, что хозяйка имеет полное право отдавать им приказы и что в жизни нет и не может быть высшей чести, нежели умереть за госпожу. Тотальное рабство, не затронувшее ни воли, ни памяти, ни силы.

Стоит ли удивляться, что даму Аламандин, простого рыцаря без роду и племени, так опасаются при Дворе?

Я бы сама боялась, не будь присутствие этих рабов столь успокаивающим в преддверии битвы. И не неси оно надежду обзавестись ещё парочкой не вполне добровольных защитников в процессе самой схватки.

Противник, правда, тоже обладает магией. И тоже страшной. И кто бы мне объяснил, с кем и почему мы дерёмся?

Аламандин рукой в стальной перчатке проводит по моей спине — легко, почти ласкающе. В перьях путается заклинание.

— Моя маска всё ещё у тебя, — шепчет хозяйка. — Только призови её, и чужие глаза, даже самые зоркие, скользнут в сторону, не замечая. — И после паузы: — Будь мудрой, девочка моя.

Я удивлённо приподнимаю голову, и тут в третий раз поёт рог. Ночь подбирается, застывает. И цунами тьмы бросается в атаку.

Резким, почти отчаянным движением дама Аламандин посылает сову в воздух.

Магия под крыльями. Магия в небе. Магия в душе.

«Найди», — шелестит приказ.

«Прими решение», — вторит ему второй.

«Будь верна», — звенит мольбой и одновременно боевым кличем.

Верна кому?

Женщине, сражающейся сейчас внизу за свою жизнь и своего короля? Смертному подменышу, столь же потерянному и преданному, как и я сама? Семье, которая не понимает и никогда не поймёт?

Широкими кругами я поднимаюсь всё выше и выше.

В воздухе тоже кипит битва, небеса черны от закручивающихся в хлысты облаков, танцуют, бьют во врагов молнии. Сшибаются в схватке птицы, рыцари ветра, дивные существа, которым нет и не может быть имён.

Я ложусь на крыло, зову маску, уходя из реальности. Ускользаю в невидимость, в параллельность, становясь незримой тенью среди воспоминаний о битве.

Владыки фейри всё-таки последовали традиции. Перед битвой короли и королевы, схлестнувшиеся на этом поле, соединили свои силы, чтобы создать новый пласт реалий, предназначенный для одного лишь уничтожения. Сейчас, с высоты охотничьего полёта, я вижу, что земля, по которой несутся навстречу друг другу ряды всадников, сформирована недавно и едва удерживает форму. Как будто кто-то взял облака, текучую гибкость воздуха и упругую эластичность воды, и построил из них ландшафт. Чистая воля и древняя магия не давали растаять рекам, холмам, долинам. Слой за слоем, срез за срезом спаяны в единое целое и в то же время разделены миры. Как будто я лечу над книгой, медленно переворачивающей страницы. На каждой из них — новая картина, не иллюзия и не реальность, а нечто меньшее, чем и то и другое. Пустыня, равнина, могучий горный массив. Единственное, что объединяет страницы, — это бой. Смертный бой, война, кровь. Дивное племя, схлестнувшееся в бессмысленной схватке с себе подобными.

Белое пламя, ударившее сверху. Чудом увернувшись от струи расплавленного огня, я в панике бью крыльями, пытаясь спастись от пикирующего сверху разъярённого дракона. Всё же заметили! А…

Золото. Гигантский крылатый змей оказывается сметён в сторону ударом невидимого тарана. Мелькают знакомые крылья: филин Маккиндера, презрительным всплеском магии отшвырнув разъярённого противника, бросает мне: «Улетай» — и вновь кидается в бой. Не заставляя упрашивать себя, послушно складываю крылья и падаю к земле, прочь от кипящей в небесах схватки.

Внизу, на пологом поле, схлестнулись при помощи магии и мечей рыцарские отряды Солнца и Луны. Осторожно, боясь попасть под шальной град стрел, пробираюсь к границе кипящей магией бури. Вот высокий нобиль в лунной кольчуге выхватил гибкий хлыст. Удар — в небо взвилось веретено тайфуна, чёрная закручивающаяся воронка, понёсшаяся на вражескую пехоту. Удар! Удар! Ещё удар!..

Щелчки хлыста подобны грому, поле потемнело от сметающих всё на своём пути колонн смерти. Вражеские маги пытаются отклонить атаку, направить природное бедствие обратно на противника. Гроздьями сыплются молнии, беснуется в лощине огненная элементаль. Уоух-х, госпожа моя, как страшно, как глупо!

Тишина разливается среди противников леденящими кругами. В дальнем конце поля появляется одинокая фигурка. Хрупкая женщина в белом платье, на белой кобылке, с белыми волосами. Ужас подхлёстывает меня, заставляя бить крыльями так часто, что плечи отдаются болью, заставляя стремиться ввысь. Дальше. Как можно дальше отсюда.

Я ни разу раньше не видела этой фейри, ну и что? Даже глупый совёнок, сделавший всё возможное, чтобы не знать имена окружающих, не мог не слышать её имя: Накнамарр, герцогиня Мора, семнадцатая владычица дома Смерти, вторая из носящих это имя.

С её появлением становится болезненно ясна разница между обычными воинами-фейри и владыками. Бездонная пропасть, разделяющая таких, как я, как госпожа Аламандин, как сотни сошедшихся в схватке на этом поле, и Великих, властвующих над Домами, создающих свои королевства.

Смерть разливается, подвластная воле Накнамарр II. Сначала дюжина солнечных конструктов, пытавшихся её атаковать. Затем рыцари. Затем… Белая всадница неторопливо едет среди битвы, и всё вокруг неё застывает, падает на землю сломанными куклами, засыхает. Ни травинки, ни тварюшки. Медленен, ленив шаг холёной кобылки, но почему никто из пытающихся спастись бегством не способен её обогнать? Лишь несколько мгновений потребовалось леди Море, чтобы пересечь поле, и у меня создалось впечатление, что за её спиной не осталось даже живых бактерий.

Лечу прочь. Накнамарр поднимает скрытое белой вуалью лицо, и, даже не видя её, затылком, охотничьим чувством знаю, что глаза у Смерти васильковые. Ярко-голубые, юные и невыразимо прекрасные.

В крови вскипает чуждое варево — зелье Аламандин, оно и в самом деле было защитой! Вываливаюсь в иную реальность, живая и сама не понимающая почему. Госпожа моя, благодарю вас. От всего сердца вас благодарю.

Сквозь яростную песнь паники пробиваются неуверенные мысли. Что я делаю? Почему мечусь без цели среди этой пляски смерти?

Я ищу. Аламандин сказала: «Найди». Сказала: «Будь верна».

Будь верна самой себе.

Что я хочу больше всего? Прекратить бессмысленную бойню. Эту глупую растрату, потерю жизней и сил, которая является лишь прелюдией к затяжной, возможно, на сотни лет войне.

В чём причина? Где выход?

Я лечу на бесшумных совиных крыльях, невидимая среди то затихающей, то вновь вспыхивающей яростью и магией битвы, и охочусь в своей душе. В своём сердце, своих воспоминаниях.

В конечном итоге ответ складывается из мелочей. Из обрывков и оговорок. Первое, что приказала Aoibheal, — отвести её к господину. Но Осенним двором правит королева, а глава дома Осенних Гроз — леди Siobhan.

«Он не придёт», — прошептала на балу Аламандин.

«Попроси о помощи ту, что сказала: «Я почти надеялась», — попросила Слёзы Дану.

«Его боятся, уважают и немного презирают», — объясняла я брату.

Ответ, конечно, всегда был со мной. Дичь всегда в какой-то мере является частью охотника. И наоборот.

Зная, кого ищу, я поворачиваюсь на кончике крыла, уже осмысленно лечу по следу добычи. Маска Аламандин и зелье, которое влил мне в горло филин Маккиндера, помогают скользить меж опасностей, но они ничто по сравнению с магией, что пульсирует во мне самой. Птица Дикого Гона встала на след после столь долгой, столь изнуряющей охоты. Я точно призрак, тень, серая неясыть, я сама себя боялась бы, если бы в душе осталось место для ещё одного страха.

Листами книги мелькают слои битвы. Наконец безошибочно нацеленной стрелой нахожу его позиции. Здесь — порядок и спокойствие, расслабленная тишина. Ровные ряды тех, чья суть — война и кто носит знание битв в своих костях, а потому не торопится вмешиваться в схватку без необходимости. Здесь в небе, точно обрывки сна, мелькают драконьи крылья, чтобы тут же раствориться, возвращаясь к невидимому патрулю. Здесь меня замечают почти сразу, но, повинуясь взмаху руки властелина, оставляют в покое.

Сбрасываю маску, полностью вхожу в этот мир, становясь видимой и осязаемой. Сотворившая круг, я призываю его теперь, призываю шлейф, отголосок узорных Вуалей.

Позволяю увидеть во мне память о тех, кто танцевал со мной. Лечу на холм, туда, где стоят спокойной, надёжной группой его командиры. Серая неясыть мягко планирует среди них. Несколько воинов вскидывают руки, предлагая опуститься на их запястья, но я маневрирую, уклоняясь, каким-то образом проскальзываю между фигурами. Резким взмахом распахиваю крылья, гася скорость.

И мягко, но крепко охватываю когтями руку Dubh Sidhe. Юный принц Ночи и его фракция провели интригу довольно грамотно. Фейри не могут нарушить приказ своего короля — и они выполнили всё в точности. Aoibheal загнали, точно раненого зверя. А заодно обезопасили себя от любых подозрений, тогда, в день охоты, бросившись в атаку на искавшего колдунью непобедимого её хозяина.

То, что при этом охотники оказались слишком заняты, чтобы обращать внимание на дичь… Ну, что поделать. Так получилось. Слово чести, ваше величество! Кто мог знать, что Осенняя Гроза сумеет ускользнуть?! Действительно, кто?

Аламандин, мудрая моя хозяйка, вывела и себя, и меня из-под удара, приказав не просто найти добычу, а «найти и убить». Причём не делая из этого секрета ни для кого в округе. Что она с самого начала строила наши отношения на основе невыполнимости подобного приказа, знают лишь двое. Я и она.

Осознание, что госпожа изначально видела в серой неясыти лишь двойника служанки Чёрного, ранит. Но возмущения нет. Смертная послужила невольным поводом для столетиями зревшего в королевствах конфликта. Каковы бы ни были истинные корни столь обвального передела магической власти, курок спущен, и лавину не остановишь. Остаётся лишь сделать недосягаемой хотя бы самую очевидную из причин и надеяться, что напряжение конфликта пойдёт на убыль.

Это просто. Чтобы превратить грозящее катастрофой столкновение в заурядную свару, нужно убедить легендарного чёрного полководца не вмешиваться в бой. Всего лишь.

Для величайшего из нас он выглядит не так уж внушительно. Высокий лорд Tuatha De' Danaan, стройный и сильный, чей контроль столь безупречен, что магия его почти не ощутима. На нём серые доспехи в тон раскосым дымчатым глазам. Как озёра ночного тумана эти глаза, непостоянные, неожиданно красивые. Длинные пепельно-серые волосы собраны в тугую косу, опускающуюся до коленей. Она движется в такт его движениям, извивается, точно змея, пробуждая во мне неуместный охотничий азарт. Узкое лицо и обманчиво тонкие, характерные для фейри сильные пальцы. Ничто в нём даже не намекает на то, что по самым скромным прикидкам это существо — ровесник мамонтов. Ничто не говорит, почему годы похитили его имя, оставив лишь прозвище: Чёрный.

Перед ним герцогиня Накнамарр II была бы бессильна, как те лунные рыцари перед ней самой. Но это не ощущается. Совсем.

Мужской голос шепчет что-то успокаивающее, нежные пальцы касаются перьев. Читают память о танце.

Крючок заброшен. Тихо ухнув, я соскальзываю с его руки и лечу, время от времени оглядываясь, чтобы увидеть, следуют ли за мной.

Чёрный говорит что-то своим военачальникам, отвечающим лишь короткими кивками, и вскакивает в седло. Серебристая мелодия копыт расцветает за спиной.

Покинуть битву было бы труднее, не уничтожай следовавший за мной всадник любую угрозу ещё до того, как она успевает стать угрозой. Не желая оставлять видимый след, я всё же пытаюсь полагаться не на силу, а на скрытность, и, судя по окутывающим нас обоих неощутимым заклинаниям, Чёрный со мной согласен.

В мир смертных пробираемся окольными путями. Путешествие по улицам ночного города, с огромным прекрасным скакуном и не менее экзотичным всадником на хвосте, щекочет нервы. Пусть смертные и не видят нас, но что-то (или, скорее, кто-то) заставляет автомобили в последний миг отворачивать и врезаться в фонарные столбы. Чёрный переносит близость громыхающего и взрывающегося в нескольких шагах от него холодного железа с философским спокойствием. А вот я пару раз чуть не запуталась в натянутых где можно (и где нельзя) проводах. Летать в городе — самоубийство. Ну зачем, зачем им эти бесчисленные кабели, троллейбусные провода, антенны? Ловить зазевавшихся фейри?..

Прибыв на место, замечаю, что здание окутано едва уловимыми отголосками шлейфа. Это хорошо. А вот припаркованные неподалёку тёмные микроавтобусы с тонированными стёклами — не очень. Охотничий инстинкт ледяными когтями скребёт вдоль позвоночника — снайперы, засевшие на соседних крышах, следят за моим полётом даже через невидимость. У двустворчатых дверей курит невыразительный полноватый человек, окутанный древней силой матёрого ведуна. Острые совиные глаза безошибочно находят знакомый перстень на толстом пальце. Знакомый… но немного не такой.

Что ж. Димка решил принять свои меры безопасности. Это, наверное, неизбежно. Стало неизбежным в тот момент, когда Осенняя Гроза объявила о грозящей планете опасности и спокойно отправилась спать. И наивно было бы полагать, что хозяева, то есть начальники Шувалова, позволят гостям из иных миров творить что вздумается у них под носом и похищать, как ни в чём не бывало, их детей.

А потом травить их на ночных охотах.

Я не сержусь на брата и не пытаюсь судить.

Я ему просто верю.

Уханьем отправляю спутника внутрь, взбираться по лестнице или разбираться в устройстве лифта, на его усмотрение. В способности Чёрного пройти незамеченным мимо охраны сомнений нет. Но пусть Древний осознает, что смертная его игрушка не так беззащитна в этом мире, как была в реалиях фейри.

Сама лечу вверх, по спирали поднимаясь мимо окон и балконов. На самом верхнем, сорок восьмом этаже нахожу открытую створку.

И опрокидываю вокруг себя мир.

16

Неуклюже соскользнув с подоконника, я застыла, массируя ноющие плечи. Переведя дыхание, отправилась в глубь здания.

Найти людей на пустынном этаже просто: только из-под одной двери мерцает неровный свет и раздаются спорящие голоса:

— Означает ли это, что мне будет отказано в гражданстве? — тихий, на грани бешенства голос Aoibheal.

— Нет, ни в коем случае, — незнакомый мужской баритон. — Но, леди, вам необходима помощь…

— Благодарю вас, господа, но я вполне способна позаботиться о себе сама. Что опасного может быть в городе смертных?

— Что опасного? — Димка, похоже, от возмущения потерял дар речи. Но ненадолго: — Уличное движение, общественный транспорт, подростковые банды, организованная преступность…

Ну, началось.

— …стаи оборотней, ведуны-анархисты, колдовские конклавы, гнёзда вампиров, голодные призраки, коррумпированная милиция…

Что? Чьи гнёзда?. Стаи кого?

У меня возникло странное ощущение нереальности происходящего. Будто брата украли. Подменили, как когда-то меня саму, оставили вместо него расчётливого колдуна с ухватками сотрудника спецслужб. А заодно украли и знакомый с детства мир, подсунув взамен город голодных призраков.

— …сбежавший на той неделе из психушки маньяк, озверевшие террористы, жадные до молодых волшебников секты…

Брат набрал воздуха, явно собираясь продолжить, но заинтригованная Aoibheal перебила:

— Они на самом деле существуют?

«Вампиры и оборотни?» — слабо подумалось мне.

— Преступники и террористы, — уточнила Aoibheal. После безусловной верности, с которой вассалы вынуждены служить сюзерену фейри, осознать концепцию открытого неповиновения властям ей было не просто.

— Ещё как! — отрезал мой брат.

— О, — тихо произнесла воспитанница фейри. Затем: — Безумие правит вашим миром. Своей волей я не стану человеком. А чужая воля меня не заставит.

Судя по тону, действительно не заставит. Дмитрий и его невидимый спутник благоразумно промолчали.

Я осторожно открыла дверь и скользнула внутрь. Aoibheal стояла у окна, занимавшего почти всю стену, и вглядывалась в огни ночного города. Небо затопило невидимое смертному глазу зарево далёкой битвы. Будто весь мир объят пламенем, а спешащие внизу люди этого не замечают.

Моё присутствие волшебница отметила лишь напрягшимися плечами, отказываясь поворачиваться. Всё-таки защита крута была невероятна: даже здесь, в нескольких шагах, я, охотница, не чуяла свою дичь. На её месте — лишь свежий озёрный холод, лёгкая свежесть подземной воды. Осенняя Гроза точно исчезла для тех, кто её ищет, растворившись в бесконечных кругах гитарной мелодии.

Пожилой, но всё ещё крепкий мужчина в дорогом костюме явно был предупреждён о моём появлении заранее: он лишь сдержанно, даже церемониально поклонился, прижав левую руку к груди. Вновь блеснуло ставшее уже знакомым кольцо.

Димка поднялся из-за стола, молча шагнул ко мне. Сгрёб в охапку, уткнувшись лицом в волосы. Подменыш и колдун исчез, а моего брата колотило, не то от страха, не то от облегчения, не то от осознания, что события полностью вышли из-под его контроля. Я было напряглась от близости железа, потом плюнула на всё и расслабилась в родных руках. Накатившая слабость казалась малой платой за подаренное ими тепло. И за возможность спрятаться от расчётливого, изучающего взгляда седовласого чиновника.

Беззвучные шаги за дверью. Дым присутствия.

Медленно отстранившись, я шагнула назад, так чтобы видеть всю комнату. Мягко, но непреклонно увлекла за собой брата.

Dubh Sidhe шагнул в просторное помещение, как в зарево далёких пожаров. Дымчатая его сила, едва ощутимая при всей мощи, окатила комнату, выискивая угрозу. Обернулась вокруг нас с Димкой, вокруг смертного волшебника, пока что мягкая и невидимая, но в любой момент готовая стать смертельной удавкой. Не думаю, чтобы сам Чёрный осознавал эти стандартные меры предосторожности. Глаза его, сияющие, точно дымчатые топазы, были устремлены на Aoibheal.

— Даша? Что?..

— Ш-ш-ш…

Седовласый сказал что-то в невидимый микрофон, поколебался мгновенье и, решив для себя какую-то дилемму, отошёл к нам с Шуваловым. Был он напряжён и явно в любой момент готов к самому мрачному развитию событий.

Высокий фейри тем временем медленно, странно медленно направился к застывшей у окна фигуре. Почти испуганно. Коса его змеёй раскачивалась в такт шагам. Остановился метрах в трёх, будто не смея идти дальше. Aoibheal так же медленно повернулась.

До конца лет своих, сколько бы их ни было, буду помнить это мгновенье: две фигуры, мужская и женская, обрисованные смертельным закатным пламенем. Её глаза блестели, но слёзы отказывались проливаться. Ад памяти и сомнений. Тонкая, тонкая нить надежды, удерживающая от того, чтобы ринуться в безопасность круга. Одна рука неосознанным, защитным жестом легла на живот.

Что?..

Потом он шагнул, протягивая руки. Девушка метнулась вперёд, движением слишком быстрым, чтобы быть возможным для смертного, слишком быстрым, чтобы проследить его глазом или предугадать. В одно мгновение она стояла у окна, а в следующее уже была в его руках, в его объятьях, под его защитой. Беззвучно плакала, так сильно прижималась к закованным в доспехи плечам, что, наверное, ей было больно. Чёрный фейри, старейший и страшнейший из нас, обнимал её, бережно и сильно, целовал её волосы, шептал что-то на языке, который не понимал никто, кроме этих двоих.

Димка пытался озвучить своё мнение цинично, но вышло у него почему-то восхищённо:

— О, ч-чёрт! Истинная любовь.

— И из-за неё нас всех поубивают, — мрачно предсказала я.

Седой, судя по выражению лица, уже прикидывал, как использовать ситуацию к вящей пользе рода человеческого. Не он первый.

Ничего удивительного, что Дворы, все как один, хотели заполучить смертную заложницу. Возлюбленная неуязвимого Dubh Sidhe! Рычаг воздействия, едва ли не единственный, за который они могли ухватиться.

А если жест её означал то, что я думаю, он означал… Что ж, это объясняет, почему Осенняя Гроза готова всю планету спалить синим пламенем, чтобы выжить. И почему некоторые не возражали это самое пламя раздуть, только бы смертная погибла. Два Чёрных — это, если подумать, на целых два больше, чем надо.

Оставалось лишь поражаться выдержке Aoibheal. Не знать того, отдал ли отец твоего будущего ребёнка приказ затравить тебя Диким Гоном… или же просто не сумел защитить. Я и представить себе не могла, в каком ужасе прожила смертная эти дни. Той, что прозвали Слезами Дану, оставалось лишь выжидать, и прятаться, и искать возможность исчезнуть. Зажмурившись, я потрясла головой, вновь посмотрела на невероятную, невозможную пару.

Чёрный фейри нежно сжал в ладонях лицо смертной волшебницы и целовал его. Судя по тому, что пальцы Aoibheal уже скребли по доспехам, пытаясь снять их, опыт у него был не только военный.

Шувалов, удивлённый последним комментарием, разглядывал мою макушку с выражением, отражавшим борьбу незаданных вопросов и оправданного опасения. В конце концов победил инстинкт старшего брата — он попытался оказать мне моральную поддержку:

— Спокойней, Даш. Прорвёмся. В конце концов, это наша сестра.

Я закашлялась от такого предположения:

— Сестра моего брата мне не сестра!

— А как насчёт мужа сестры твоего брата? Я поперхнулась.

А как насчёт сына мужа сестры моего брата? Действительно, как?

17

Распахиваю крылья. Потягиваюсь. Устраиваюсь поудобнее на руке брата, стараясь не поранить когтями нежную кожу смертного.

Жизнь продолжается.

Седовласый чиновник улыбается расчётливо и терпеливо, явно готовясь к длинному, тяжёлому раунду переговоров.

Благо наконец-то удалось найти способ влиять на одного из владык фейри. Мысли его о необходимости официального договора между правительством людей и властителями истинной расы столь отчётливы, что читаются без всякой телепатии.

За горизонтом догорает битва, первая в нудной, долгой и заурядной войне между королевствами. Войне, в которой, несмотря ни на что, мне всё же придётся участвовать. Разведчиком и охотницей, верной спутницей отчаянной моей госпожи. Я обречена каждый день рисковать в бесконечном конфликте Дня и Ночи, Осени и Весны, не до конца понимая, почему и за что сражаюсь.

И всё это, всю круговерть битв, переговоров, споров о гражданстве, нужно любой ценой скрыть от двух нечеловечески проницательных смертных. От потерявшей в молодости Дар женщины. От мужчины, не наделённого ни каплей магии, но тем не менее способного заставить всю свою безмерно одарённую семью ходить перед ним на цыпочках.

Жизнь продолжается, как всегда, всё как обычно.

Луна тихо мурлычет в окно дымчатым прищуром.

Почему-то белоснежным.