К моему читателю
Я рассказываю только о том, что сам видел своими глазами. Или слышал своими ушами. Или мне рассказывал кто-то, кому я очень доверяю. Или доверяю не очень. Или очень не доверяю. Во всяком случае, то, что я пишу, всегда на чем-то основано. Иногда даже основано совсем ни на чем. Но каждый, кто хотя бы поверхностно знаком с теорией относительности, знает, что "ничто" есть разновидность "нечто", а "нечто" – это тоже что-то, из чего можно извлечь кое-что. Вот и извлекайте.
Когда ты работаешь в редакции газеты, будь готова ко всему. Будь готова, что, уйдя утром на работу, вернешься на следующий день, а, может, и через несколько дней. Будь готова к тому, что вдруг придется ехать в какое-нибудь Кудыкино, которое от твоего дома расположено в десятках километров. И все только потому, что в этом самом Кудыкине живет какой-нибудь чудик. И это чудик, который отчебучивает нечто такое, отчего потом газету с описанием этого самого отчебученного читают с открытыми ртами.
Я не жалуюсь, потому что сама придумала такую рубрику – "Чудики", которую вела вот уже полгода, отчего считала себя прожженным писакой, отпетым журналистом и вообще гением, без ложной скромности. Если добавить к этому, что весь мой журналистский стаж измерялся этими самыми шестью месяцами, вам станет понятно, что была я наглая, напористая и самоуверенная.
А еще у меня были "колеса", которые в простонародье звались "копейкой". Это позволяло мне чувствовать свою независимость и мчаться сломя голову туда, где наклевывается очередной материал для статьи из вышеупомянутой рубрики.
Эту автомашину отдал мне мой чудный дед. Он заявил, что на ней можно еще лет двадцать ездить спокойно, хотя, по моему размышлению, машина была уже в глубоко пенсионном возрасте. Во всяком случае, когда я появилась на свет, дед уже лихачил на ней. Был он мастер на все руки и машину содержал идеально, так что была она безотказной. Вот такая преамбула к началу моего рассказа.
Итак, как поется в какой-то оперной арии: "Я начинаю!" Начинаю рассказ.
Место действия – шоссе. С него, через два километра, я должна съехать на грунтовку и потом ползти десяток километров до этого самого села Кудыкина. Там живет местный Королев, который во дворе своего дома строит из старых металлических бочек космическую ракету на фотонной тяге.
Значит, я за рулем. Моя "Антилопа" бежит отменной рысью, все идет прекрасно. Наконец поворот, я съезжаю на грунтовку, и начинается тряска такая, что лязгают зубы. "Антилопа" скрипит, скрежещет всеми своими частями, но движется уверенно. Это позволяет мне иногда отрывать взгляд от дороги и смотреть вокруг. Справа – пологий склон, поросший густым разнотравьем. И наверху, на фоне голубого с облаками неба, пасется конь – прекрасный белый конь с длинным хвостом и гривой. Ну, сказочный конь!!! Я неравнодушна к лошадям. Вот так бы и побежала к нему погладить его белую гриву. Эх, некогда!
Подъезжаю к маленькой рощице, где дорога раздваивается и вдруг…моя "Антилопа" чихает, мотор глохнет. А автомобиль по инерции катится во внезапно наступившей тишине. Растерявшись, я забыла нажать на тормоз и двигалась вперед, медленно теряя скорость, пока машина не остановилась сама собой.
Приехали! Клацнула туда-сюда ключом в зажигании. Ничего. Зачем-то передернула рычаг передач, вытянула подсос, снова повернула ключ – ничего. Финиш!!!!!
Я вышла из машины, обошла ее вокруг. Вспомнился анекдот, как ремонтировать машину: похлопать дверью, постучать по колесам… только мне не до анекдотов. Одна надежда – появится машина – просить шофера о помощи. Сама я в устройстве авто – ни бум-бум!
Ситуация была пикантная. Скоро ли появится помощь и появится ли вообще? Я же была не на шоссе федерального значения, а на проселочной дороге. Не уверена, что автомашины здесь встречаются часто. Выхода другого не было. Оставалось только ждать.
Хорошо, что среди всякого хлама на заднем сидении своей "Антилопы" я обнаружила три сладких сухаря в пакете. Не замечали, что стресс снимается усиленным питанием? Имейте это в виду, вдруг пригодится.
Итак, я сидела в автомобиле, грызла сухарик и размышляла о превратностях судьбы. Прошло часа полтора, сухари были съедены. Стресс снова стал забирать меня в свои лапы. И тут боковым зрением я увидела какое-то движение в зеркале заднего вида.
Увы! Это была не автомашина. Сзади приближалась транспортное средство, именуемое телегой, которую влекла за собой гнедая лошадка. Лошадью управляла русоволосая девчонка, может, одного со мной возраста. Поравнявшись с машиной, девчонка сказала: "Тпррррууу!!!"
Телега остановилась.
Мы стали молча разглядывать друг друга. Девчонка была как девчонка, обыкновенная, в стареньких джинсиках, кроссовках и клетчатой ковбойке с закатанными рукавами.
– Привет! – сказала она. – Загораем?
Что мне оставалось делать, кроме как подтвердить это кивком головы.
– Понятно-о-о! – протянула она. – И что дальше?
Я объяснила ей весь трагизм своего положения: мне нужно в Кудыкино, а тут такая беда. Поразмышляв чуток, девчонка заявила следующее:
– Машины ты можешь здесь вообще не дождаться, а потому закрывай свою тачку, прыгай в телегу, и поехали.
– Куда? – глупо спросила я.
– Ко мне в Некудыкино. Тут недалеко, за рощицей. Если папка мой на месте – вернемся, и он твой аппарат отремонтирует в секунду.
– А машину бросить???
– А что ей сделается? Впрочем… мы ей охранную грамоту сообразим. Листок бумаги и карандаш найдется?
Бумага нашлась, нашлась и ручка. Приткнув бумажонку на капот, девчонка крупными буквами написала: "Машину не трогать!"
Внизу в качестве подписи она начертала странное слово "истребок".
– А… что это значит – истребок? – не удержалась я от вопроса.
– Так отца моего кличут в округе, – пояснила она.
– Ястребок? – переспросила я, думая, что девчонка ошиблась.
– Нет. Истребок! Не бойся, теперь твоя тачка неприкосновенна! – подсунула она листок под стеклоочиститель ветрового стекла.
Все еще терзаясь сомнениями, я полезла в телегу. Выбора у меня не было.
Дорога до Некудыкина действительно не заняла много времени. Пока мы тряслись в телеге, Оля – так звали девушку – рассказала, что она студентка, учится на экономиста, мечтает о престижной работе. Сейчас она у отца на каникулах, очень любит сельское хозяйство и, может быть, станет фермершей, если получится. Одним словом, мы быстро познакомились.
Бывают лица, что, увидев их один раз, уже не забудешь никогда. Именно такое было у отца Ольги. Лет ему, на вид, было под пятьдесят; высокий, волосы темные, заметно подернутые сединой. Поражало лицо цвета мореного дуба и серо-стальные глаза с пронзительным взглядом. Какой-то прицеливающийся взгляд, как у снайпера, наверное. Ему бы техасскую шляпу, кольт в руки – и вот вам готовый герой американского вестерна, суровый и беспощадный.
Однако пока Ольга рассказывала ему о моем приключении, я с удивлением заметила, что цвет его глаз неожиданно изменился, посветлел, лицо смягчилось, и на губах чуть забрезжила улыбка.
– Фрол Матвеевич, – протянул он мне руку. Я назвала себя.
Он кивнул и сказал:
– В дом проходите, обедать будем.
"Господи, какой обед?! Мне ехать надо, с машиной помогите!" – закричало у меня все внутри, но наружу так и не вырвалось. Я почувствовала, что лучше не спорить.
Обстановка в доме была обычная, ничем не примечательная. В своих поездках я повидала много таких домов в деревнях. Меня усадили, хозяин присел тоже, а Ольга принялась накрывать на стол.
– За хозяйку у меня Олюшка, – глухо сказал Фрол Матвеевич, – а когда нет ее, сам хозяйствую.
Где жена Фрола Матвеевича, расспрашивать не надо было, на стене висел портрет миловидной женщины в траурной рамке.
Я огляделась. На другой стене висело ружье. Я не большой знаток оружия, но такого я еще не видела никогда. Трехствольное, два ствола внизу, один – сверху. И видно, что оружие старое. Воронение уже стерлось от времени, приклад побелел.
-„Блюксфлинт“ 1915 года, – предугадал мой вопрос хозяин. Я с ученым видом знатока покивала головой и краем глаза увидела легкую усмешку хозяина.
Ладно. Приеду домой, перерою все справочники, но буду знать, что такое „Блюксфлинт“ и с чем его едят.
Открылась дверь, в комнату вошла Ольга, держа обернутый полотенцами чугунок, и поставила его на стол.
Она сняла крышку…, и в комнате запахло так, что мой желудок стремительно наполнился желудочным соком. Не просто наполнился, а стал усиленно булькать…
На столе не было ничего необычного: в большой миске лежали соленые огурцы и помидоры, лежал нарезанный черный хлеб, но все это чуть не вызвало у меня голодный обморок. Только теперь я поняла, насколько голодна.
Я набросилась на еду, как изголодавшая волчица, как потерпевшая кораблекрушение, как узница концлагеря...
Тем, кто это не пробовал, никогда не понять, что такое сваренный на костном бульоне простой крестьянский суп. Основные ингредиенты в нем – картошка, капуста и морковка. И все это истомлено в русской печи и забелено молоком.
Господи, да никакие деликатесы в мире не сравнятся с этим блюдом.
Как видно, я урчала от удовольствия, поедая этот суп, потому что Ольга только прыскала от смеха и мотала головой. Но мне было все равно. Не до приличных манер. Хозяин только приподнимал брови, но никак не проявлял своих чувств. Я ела и ела, и ничего в этот момент не было прекраснее…
Наконец, когда голодный спазм отпустил меня, я стала превращаться в цивилизованного человека. На столе стоял новый, исходящий паром чугунок, полный вареной в "мундире" картошки.
Я осторожно брала горячие картофелины, перебрасывала их с ладони на ладонь, дула на них. Обжигаясь, я снимала кожуру и ела рассыпчатую сладкую картошку, прикусывая от целого соленого огурца и заедая все это черным ржаным хлебом явно собственного изготовления. Это был настоящий пир!
И только за чаем, я задала тот вопрос, который мучил меня еще до того, как мы сели за стол:
– Фрол Матвеевич, можно вас спросить?
– О чем?
– Почему вас Истребком зовут?
Он помолчал, лицо его как-то сразу построжало.
– Потому что истребитель я, вот Истребком и прозвали.
Вот уж не подумала бы никогда, что этот человек – летчик.
– Летчик-истребитель? – уточнила я. – В отставке?
Он усмехнулся.
– Нет, не летчик, а истребитель, и не в отставке. Мы в отставку не уходим!
– И кого же вы истребляете? – вероятно, у меня при этом было очень глупое лицо.
Он снова смотрел на меня тем снайперским взглядом, который я заметила при знакомстве.
– Нечисть всякую: зомби, оборотней! Вурдалаков!
Вот тут мне стало не по себе. Я чувствовала, как холодок пробежал по спине.
"Неужели к сумасшедшему попала?" – подумала я про себя. И, чтобы не показать испуга, выдавила из себя вопрос:
– А разве они есть?
– Кто, вурдалаки? Оборотни? Зомби эти? Как не быть! Есть, конечно.
Мое материалистическое воспитание восстало:
– Мне казалось, это все россказни, небылицы.
– Да уж, какие небылицы!
Я рискнула:
– Вот уж не думала, что бывают зомби… э-э… вурдалаки!
– Так говорят те, кто к ним не попадался. А те, кто попался, те уже ничего не скажут.
Он молча смотрел на меня, пристально и строго.
– А как же они появляются? Где?
– Это поглядеть где… везде, где люди. Где живут или жили. Где совсем плохо, там, глядишь, объявятся! Мне Олюшка сказала, ты в газете работаешь? Значит, ездишь много и видишь, сколько деревень заброшенных… одни избы почерневшие, развалюхи покосившиеся… А людей нет. И так по всей России-матушке. А где деревня стояла, там и кладбище. Раньше деревни были, люди жили, детей рожали, хлеб рОстили, скотину выкармливали. Человечьим духом веяло. А только кто сам умер, кто прочь подался. Вот и пропала деревня. Хаос, запустение, бурьяном все поросло.
И теперь на кладбище никто не придет. А жили в этих деревнях люди разные. И жили по-всякому. По-разному и умерли. Кто – совсем успокоился, а кто полежит-полежит, а там, глядишь, и встанет.
– А я читала, что зомби – это оживленные колдунами мертвецы. Они их оживят и используют для разных поручений. И живут зомби, только пока колдун или тот, кто их оживил, нуждается в их помощи. А надобность минует – назад отправляют. Эти нежити имеют жажду крови. А если зомби остался без контроля своего хозяина, то он непременно пойдет искать себе жертву, чтобы растерзать ее просто так. Так, выходит, они не сами встают?
– Ну, этих зомби, как ты говоришь, мало. Хотя встречаются. Колдуны есть еще. И колдуны всякие. Кто и с червоточиной. Вот и дают им приказ – вставай, мол! И те встают, делают свое черное дело и назад укладываются! Только я про вурдалаков тебе толкую. Эти страшнее и опаснее. Они сами встают. Эти выкапываются и беду несут. Боятся, конечно, поначалу. Кровь им нужна свежая, без крови они нежити. Загрызут кого, а люди на волков валят. Только не волки это. Они!!! Кладбищ-то заброшенных много! Уехали люди.
– Так люди же лучшей жизни искали, вот и бросали насиженные места, уезжали.
– А где она лучшая жизнь? Лучшую жизнь себе самому строить надо, а не думать, что кто-то ее подарит. Вот уехали они в город, дети их деревенской жизни уже знать не будут. Лошадь да корову только на картинке и увидят. А деревня… Она в детстве у каждого должна быть. Здесь настоящая человеческая душа рождается. Русская…
– Не любите город?
– Отчего же… и в городе люди живут. Только в городе душе простора нет, домами-муравейниками она зажатая, да и соблазнов для души там больше. Потому хлипкие душонки в городе чаще…
– И что же… они (я поняла, что не смогу произнести это слово) только в сельской местности встречаются?
– Как бы не так! – вмешалась в наш разговор Ольга, до сих пор молчавшая. – Разве только в селе жили злыдни и мерзавцы? Я вот была на городском кладбище. Так самые пышные надгробья у кого? Зайди, полюбопытствуй!
– Они на свои могилы камень кладут тяжелый и решетку чугунную почему? Все потому, – объяснил Фрол Матвеевич, – чувствуют, негодяи, не улежаться им спокойно. Вот они заранее и просят: закройте меня покрепче, придавите посильнее, чтоб не выбраться было!
Помолчав, добавил: "Да все равно ведь выбираются!"
И опять внимательно посмотрел на меня. И словно порожденный его взглядом, сам собой родился вопрос:
– А что, Фрол Матвеевич, не страшно вам – истреблять их?
– Страшно - не страшно… надо же кому-то это делать? Приходится страх пересиливать! Хотя, конечно, хорошего в этом мало…
Он замолчал, будто уже сказал мне достаточно. Во мне давно копошилось что-то такое авантюрное, навеянное журналистикой.
– Фрол Матвеевич, а мне нельзя с вами…ну, на охоту эту?
Он долго с интересом смотрел на меня.
– А ты в живого человека стрелять сможешь?
– В живого человека? Нет, не смогу, конечно! А что… они живые? На что похожие?
– Похожие на что? А вот на нас с тобой и похожие. Сперва и не отличишь. Только могильной сыростью от них пахнет. Да глаза у них белые, как пленкой накрытые. Я этот дух могильный за версту чую! И потом не бабское это дело – с нечистью схлестнуться. Так что никак не получится, дочка.
– А вы что же их – серебряными пулями? – припомнила я что-то давно прочитанное.
– Ими. Сам лью. Народ мне серебряные вещи приносит. На доброе дело жертвует. У нас дело такое – все своими руками готовить надо. Никому не доверять. От каждой мелочи жизнь зависит, а то и больше чем жизнь.
– А как же вы их угадываете? – спросила я. – Что это за чутье такое?
– Как? – его удивил мой вопрос. – Да душой, вот как! Ведь что есть душа наша, как не инструмент для распознания добра и зла. Тут главное – не чутье, а хватка. Почуять их мог бы каждый… если душа настоящая, не кирзовая! А уж у кого храбрости хватит – тот не уступит, сойдется с ними насмерть. Да и не один я такой. Вот на Украине жил некий старичок – в тех краях баловства не допускал. Только ветхий был. Должно быть, помер уже. Или загрызли его… эти. Зато, я вам скажу, на Урале есть молодец! В Чечне воевал. Он там порядок наводит. Но и его, случилось, покусали, он писал мне. Сейчас уже снова службу свою несет. Так что не один я.
– А узнаете как про них? Ну… про этих…
– А мне сообщают. Как узнают где могилка разрытая – мне весточку. Вот тогда ухо востро держи!
– А милиция что же?
– А что милиция? Ей только помощь. Один выстрел, и нечисть в пыль превращается, теперь уж навечно.
Мы замолчали. На языке вертелся вопрос, но я не решалась его задать.
Хозяин пристально глянул на меня, потом отрицательно покачал головой.
– Нет, никакой жалости быть не может. И сострадания тоже. Они и сами этого не ждут. Все они одного хотят – окончательной, последней смерти.
При жизни всякие мошенники, хапуги, жулики, грабители, и насильники – все они мечтают втайне о том, чтобы их поймали и покарали, что бы они ни натворили. Это хрестоматия. Нет в их душах ни любви, ни свободы, и одержимы души их черным стремлением к смерти. Ты про Чикатило слышала? Видела по телевизору, как он почти радостно рассказывал о своих преступлениях. Радостно! А радовался тому, что, наконец, поймали его! Так и все остальные.
И столько носят они в себе эту тягу к смерти, что случается, она обманывает их. Они восстают после смерти снова, чтобы опять нести людям зло. Но в самой злобе, в самой чудовищности их выходок есть знак. Они призывают: "Узнайте обо мне! Найдите меня! Уничтожьте меня, чтобы меня не было".
И у самого страшного оборотня все же есть капля надежды на то, что люди помогут ему, упокоят навсегда. Они боятся меня и ненавидят. Ненавидят люто за то, что со многими я покончил. И со многими еще покончу…
Он повернулся к окну и произнес сдавленным глухим голосом:
– Ну, а уж если промахнусь, положат меня на том вон склоне, под старым дубом. И ни холмика там не будет, ни знака, ни камня. Только трава будет расти, да желуди будут падать...
Некоторое время он сидел отвернувшись. Потом вновь обратился ко мне:
– А не пойти ли нам машину твою проведать? Тебе ведь еще дорога предстоит?
Я приняла слова Фрола Матвеевича как намек. Пора и честь знать – уходить. Мы поднялись, я попрощалась с Ольгой.
Я встала на крыльцо, рассчитывая, что хозяин пойдет запрягать лошадь, но он сказал:
– Пойдем пешком! Тут тропинка мимо родника, до дороги ходьбы минут десять.
Мы молча прошли по тропке через рощу, мимо источника, и вскоре вышли на проселок. Белого коня на косогоре уже не было. Только на дороге виднелся силуэт моей брошенной машины.
Фрол Матвеевич поднял капот машины, заглянул туда... Я поразилась – он, казалось, прямо на глазах стал каким-то напряженным. Тело его выпрямилось, не поворачивая шеи, он медленно обернулся вокруг себя, оглядывая округу, словно прислушиваясь. Потом опустил аккуратно крышку капота.
-Ну-ка, дочка, попробуй по моему знаку повернуть ключ! – сказал он.
Я безнадежно уселась на сидение, вставила ключ в замок зажигания, поставила ногу на педаль.
И тут Фрол Матвеевич резким движением хлопнул ладонью по капоту и неожиданно громко, прямо-таки громовым голосом выкрикнул:
– Маррршшш!!!
Этот выкрик испугал меня, я дернула ключ, нажала на педаль – двигатель взревел, как у взлетающего самолета, и застучал ровно и уверенно.
"Вот те на!" – подумала я. Боясь теперь, что машина снова заглохнет, я не решилась из нее выходить.
– Спасибо за все, Фрол Матвеевич! Прощайте! – крикнула я, отпустила ручник, включила передачу. Помахала рукой в окошко. "Антилопа" покатила, уверенно набирая скорость. Я оглянулась.
Фрол Матвеевич стоял на обочине. Дорога шла прямо. Я еще долго видела в зеркале Фрола Матвеевича, теперь уже поднимавшегося на откос. А когда взглянула в очередной раз, то увидела только белого коня в разноцветье полевых трав.
Впереди лежала дорога на Кудыкино, где ждал меня изобретатель и его ракета на фотонной тяге. Но это уже совсем другая история.
Не скоро я снова попала в эти края. Прошло года два. Дом Фрола Матвеевича стоял заколоченный. Местные жители рассказали мне, что Истребка в лесу загрызли волки, что, он похоронен там, где и наказывал себя схоронить. Куда уехала Ольга, никто не знал.
Там, под старым дубом, я положила букет полевых цветов.
А еще я подобрала под дубом желудь. Позже один мастеровой залил этот желудь какой-то смолой, которая затвердела и стала похожа на янтарь, обточил его, отшлифовал и приделал к нему серебряную цепочку. Я носила этот желудь на шее как талисман, и никогда со мной не случалось ничего плохого. Не снимала его ни днем, ни ночью, а несколько лет тому назад, купаясь в реке, потеряла. Видно, расстегнулся замок цепочки. И посыпались на меня несчастья…