Городские легенды

Леонид Старцев: Похоронить ненависть

Алексей Петрович – интеллигентного вида, с легкой сединой мужчина гулял с маленьким внуком в скверике рядом с домом. Побродив по аллеям, они присели отдохнуть на свою любимую скамейку. Весна была уже в самом разгаре: деревья покрылись молодой листвой, припекало ласковое солнце, жизнерадостно чирикали воробьи, свежая малахитовая трава радовала глаз. Рядом копошился любимый внук Никитка.

"И о чем еще можно мечтать?", – удовлетворенно думал Алексей Петрович.

– Деда, смотри, что у меня есть.

Никитка держал в руках красное пластмассовое ведерко со своими походными игрушками: совочком и машинкой. Но на этот раз там был еще один предмет – маленькая черная жестяная баночка, очень похожая на те, в которых раньше, много лет назад, выпускали ваксу для обуви – гуталин. Алексей Петрович от неожиданности даже вздрогнул:

– Откуда это у тебя?

– Это я в твоем кабинете нашел под столом. Бабуля сказала, что эта коробочка тебе уже не нужна, и разрешила с ней поиграть. Деда, смотри, она катится как колесико.

Малыш поставил баночку на ребро и подтолкнул, она медленно и неуверенно покатилась по асфальту, сделала зигзаг и упала. Никитка засмеялся, поднял и подал ее деду.

– Деда, открой, а?

Алексей Петрович, как под гипнозом взял в руки баночку и, не без труда, открыл. Она была пустой. Ее донная часть и крышка изнутри были золотистого цвета, и как будто светились ровным желтоватым светом. Мужчина машинально закрыл баночку и положил на скамейку рядом с собой. Внук уже потерял к ней всякий интерес и зачарованно смотрел на жучка, неторопливо ползущего по тропинке…

– Полина, а Леша дома?

– Да, дома конечно. А где ж ему еще быть в такую рань?

– А мой Сергей куда-то запропастился. И дома не ночевал, и ни слуху, ни духу. Может Леша что знает?

– Ну, ладно, сейчас спрошу.

– Леша, проснись, сынок. Ты не знаешь, где Сергей?

Но Леша уже проснулся и ничего не мог понять. Только что ему все это снилось. И как пришла соседка, и как спрашивала про Серегу, и сейчас, точно такие же слова, он слышит и наяву. Конечно же, он знал, где находится Сергей, он даже спросонья так и сказал матери:

– А Серега там, в баночке под ванной.

На что мать никак не отреагировала, подумала, наверное, что это он во сне всякую чепуху бормочет. И зря...

А начиналась эта, прямо скажем, странная история вполне безобидно.

Леха с Серегой и другими пацанами играли в дальнем углу двора в чику на деньги. Да какие там деньги, так мелочь, копейки, но для них это были очень даже приличные суммы. На пятьдесят-шестьдесят тех копеек можно было неплохо пообедать в ближайшем ресторане "Горняк", который днем работал как столовая, заказав и первое, и второе, и даже компот. Но самое главное, их по-взрослому обслуживала самая настоящая официантка. Конечно же, они не были такими уж голодными, но это бесспорно считалось шиком среди малолетней публики.

Серега в этот день проигрался до копейки, но азарт захватил его с головой, и он непременно хотел отыграться. Парнишка глубоко вздохнул и, тяжело сопя, полез в карман и вытащил на белый свет черную коробочку, очень напоминавшую баночку из-под гуталина. Было видно, что она ему чем-то дорога, но страсть оказалась сильнее.

– Вот, смотрите, классная бита, отдам за полтинник. Она не простая, а особенная, заграничная.

Ребята обступили Серегу кружком и стали критически рассматривать баночку, передавая ее друг другу.

– Ну и что же в ней особенного?

– А вот здесь на крышке по-иностранному написано, и еще она светится.

– Как это?

– Смотрите.

Он раскрыл баночку, она была пустая, желтоватая изнутри и на самом деле как будто светилась.

– Да это она на солнце блестит.

– А вот так?

Серега засунул открытую баночку за пазуху и предложил сомневающимся посмотреть на нее в щелку между пуговицами куртки. И каково же было удивление друзей: в темноте она действительно мерцала таинственным желтым светом. Но желающих покупать это чудо все равно не находилось.

– Ну ладно, отдам за сорок.

Но и это не вызвало особенного ажиотажа. Леша отсчитал несколько монеток и протянул их Сереге:

– Вот тебе тридцать копеек, по рукам?

– Ну ладно, черт с тобой, забирай.

Однако и эти деньги бедняга безбожно проиграл. Сегодня был явно не его день. Белобрысые вихры Сереги обиженно торчали в разные стороны, серые глаза потемнели, а на побледневшем лице как будто высыпали новые веснушки. Паренек не на шутку расстроился и, стиснув зубы, едва сдерживал слезы. Игра как-то постепенно выдохлась, и все стали расходиться по домам.

Сергей нагнал Лешу у самого подъезда и неожиданно заканючил:

– Леха, отдай мне баночку, а? Деньги я тебе потом верну. Она мне сейчас нужна позарез.

Тот даже опешил от такой наглости:

– Да, ты что, обалдел? И не подумаю.

Однако Серега не унимался и, наконец, полез с кулаками. Они подрались, но Леша отстоял свой трофей. Домой он пришел весь в кровоподтеках, в разорванной рубашке и все никак не мог успокоиться. "Вот дятел, друг называется, я бы и так отдал, какого черта драться полез?" – с ненавистью думал Леха, ворочаясь в постели.

Спал он очень беспокойно, продолжая во сне выяснять отношения с Серегой. Они вновь подрались, схватка была долгой и ожесточенной, с переменным успехом. Но Лехе как-то удалось изловчиться, схватить Серегу в охапку и засунуть в эту злосчастную баночку. А потом быстро закрыть крышкой. А что? Во сне и не такое бывает. Баночку с бывшим другом он спрятал дома под ванной. И вот, в этот самый момент, почти одновременно, и во сне и наяву, в дверь позвонила взволнованная мать Сереги. Оказывается, он со вчерашнего дня еще не появлялся дома. Леха тоже ничего не мог сказать ей о местонахождении сына. Как только соседка ушла, он сразу же бросился в ванную, достал баночку и открыл ее, но она, как и ожидалось, была совершенно пуста. В ту же минуту за окном послышались шум и крики. Леха выглянул в окно и увидел пропавшего Серегу, который с опущенной головой и в полной растерянности стоял у подъезда, покорно выслушивая материнскую ругань и получая оглушительные затрещины:

– Где ты был, мерзавец? Подлец! Мы тут с отцом уже весь район, всех друзей оббежали, больницы, морги обзвонили. Сейчас же отвечай матери, подонок, где был?

Но Сергей подавленно молчал. Похоже, ему самому было невдомек, что произошло.

Сначала Леха никак не связывал этот инцидент с баночкой, но потом еще несколько раз повторилась такая же ситуация. Стоило ему только с кем-нибудь разругаться в пух и прах, как заварушка продолжалась уже во сне и заканчивалась тем, что он запихивал обидчика в баночку. И тот наяву исчезал из жизни и появлялся лишь тогда, когда Леха открывал коварную посудину. "Да, чудеса, – думал Леха – А что будет, если потом вообще не открывать баночку?". Но он все же решил не испытывать судьбу. Интуиция подсказывала ему, что в этом случае может произойти что-то непоправимое.

Леша с детства тяготел к науке. Поэтому он попытался более внимательно изучить свойства чудесной баночки. Осмотрев ее со всех сторон, он обнаружил на крышке надпись, нанесенную красивым готическим шрифтом желтого цвета с красной окантовкой. На черном фоне все это смотрелось очень солидно и убедительно. Надпись была на немецком языке и состояла всего из двух слов "Achtung! Etwas!". Это означало, как он узнал позже: "Внимание! Нечто!".

Леха попытался выяснить у Сереги, где он раздобыл баночку. Тот всячески уклонялся от прямого ответа, то говорил, что нашел ее где-то на пустыре, то, что это, якобы, чей-то подарок. В конце концов, Леха пришел к выводу, что Серега элементарно стащил эту баночку у какого-нибудь местного немца. Тут надо сказать, что все эти события происходили в одном из горняцких городков Южного Урала. После войны в этих краях находились на перевоспитании в трудовых лагерях тысячи немецких военнопленных. Затем их освободили, но не все поспешили возвращаться на родину. Многие из них остались в местных поселках и городках, отстроили дома, женились на аборигенках, а некоторые даже выписали себе жен из Фатерлянда, нарожали детей. В классе, например, у Лехи почти половина учеников были фрицами, всякими Балингерами, Веберами, Штелле и тому подобными Кохами. Существовали даже целые немецкие улицы, состоящие из выстроенных как по линейке, красивых и добротных домов, поражающих коренное население чистотой и ухоженностью. Действительно, немцы, они и в Африке – немцы. Так что всякие фрицевские штучки в городке были не редкостью. Вот, по-видимому, из одного такого дома Серега и умыкнул баночку.

Леша задался целью определить, сколько же времени можно, условно говоря, держать человека в баночке, и чтобы он после этого остался живым и невредимым. Но, как настоящий исследователь, решил свои опыты вначале проводить на животных. Первым таким животным стал его родной кот Феникс. Это было черное как смоль, роскошное и очень независимое животное с темно-зелеными проницательными глазами. Кстати, как только в доме появилась загадочная баночка, кот сразу же показал к ней откровенно негативное отношение. Если раньше ванная комната была его любимым местом обитания, что не мудрено, летом здесь было прохладно, а зимой – тепло, то теперь, Феникс уже и носа туда не показывал, обходя ее стороной. А если Леха приносил вещицу в комнату, кот старался немедленно улизнуть на улицу или забиться подальше в угол, из которого угрожающе шипел и негодующе сверкал своими изумрудными глазами.

Неожиданно опыты застопорились на самом старте. Во-первых, кот никак не хотел появляться в Лехином сне, а, во-вторых, когда однажды Феникс все же приснился экспериментатору, то совсем не желал лезть в баночку. И как бы она не увеличивалась в размерах, кот всякий раз оказывался больше ее. Чудеса, да и только. На этом Леха решил отложить эксперименты до лучших времен, а пока убрать баночку от греха куда-нибудь подальше.

Но "с глаз долой из сердца вон" не получалось. Мысли о загадочной вещице не оставляли мальчика в покое. Проанализировав все свои наблюдения, Леша пришел к выводу, что феномен исчезновения проявляется только в случае острого конфликта хозяина баночки с кем-либо и возникновения к этому объекту необыкновенной, просто лютой ненависти. При этом срок нахождения обидчика в баночке не должен был по его прикидкам превышать двенадцати часов, иначе судьба жертвы могла стать весьма незавидной. Кстати, на всех неприятелей Лехи их пребывание в баночке производило неизгладимое впечатление, разительно менялось поведение и, как правило, в лучшую сторону, они вдруг становились удивительно тихими, задумчивыми и, на редкость, немногословными...

С Леночкой Алексей познакомился еще в медицинском институте. Ему с первого взгляда понравилась эта стройная, белокурая, с пронзительно голубыми глазами, смешливая девушка из параллельной группы. И к выпускным экзаменам они были уже неразлучными. Все знакомые, как сговорившись, считали их созданными друг для друга. Леночка просто надышаться не могла на своего избранника, да и Алексей не представлял дальнейшей жизни без своей Елены Прекрасной.

После института ему удалось устроиться младшим научным сотрудником в один из НИИ в областном центре, а Лена поступила в ординатуру на кафедру детских болезней в alma mater. Молодые люди уже начали поговаривать о свадьбе, как неожиданно Алексея призвали на год в армию и, в звании лейтенанта медслужбы, отправили в действующие войска в Афганистан.

Палаточный лагерь их медчасти был разбит в чистом поле под Гератом. Стояла зима, январь-месяц. Днем, почти по летнему, грело солнце, а по ночам было так холодно, что волосы намертво примерзали к брезенту палаток. Окрестности лагеря поразили Алексея своим неожиданным великолепием. Да, это надо было видеть: ровная как биллиардный стол долина, обрамленная со всех сторон зубцами синеватых, словно нарисованных гор и затейливо вьющаяся серпантином и исчезающая в горах дорога с растущими вдоль нее стройными, голубовато-зелеными гималайскими кедрами. И весь этот райский оазис был до краев наполнен поразительно чистым и хрустально звонким воздухом, а сверху накрыт, как опрокинутым бокалом, высоким-высоким бирюзовым небом.

И ни что, вроде бы, не напоминало о происходящей вокруг кровавой бойне. Но по ночам все кардинально менялось: по дороге бесконечной лентой шли колонны танков, БТР-ов, машин с войсками и военными грузами. Их включенные фары создавали впечатление текущей огненной реки, что фантастически гармонировало с блестящими крупными звездами, совсем другими, не такими как на Родине. То там, то здесь абсолютно черное небо в пространстве между этой огненной рекой и яркими звездами в разных направлениях перечеркивали пунктиры трассирующих пуль и снарядов. Они неустанно, по только им ведомым адресам, разносили смерть. Иногда слышались взрывы и перестрелка, это отряды душманов нападали на советские колонны. А по утрам по обочинам дорог можно было наблюдать сгоревшие машины с разбросанными взрывами ящиками и мешками, а иногда и темными следами крови на пожухлой траве. Однажды Алексей увидел, как вокруг вот такой сгоревшей машины лежали сотни апельсинов. Это было грандиозно жуткое и одновременно глубоко символичное зрелище: обугленный скелет грузовика, обгоревшие ящики, покрытая пеплом земля и – ярко-оранжевые апельсины, как живые. Солнечные зайчики, как мазки надежды на бесконечно черном полотне войны и смерти... Воистину, апофеоз безумия и иррациональности человеческого мира.…

Днем Алексей в палаточном лазарете принимал раненых и больных солдат из ближайших воинских частей, а также занемогших аборигенов из соседних кишлаков. Когда выдавалась свободная минутка, они играли в футбол с афганцами, а после игры дружелюбно общались с ними, угощали их сигаретами, а те в ответ – тогда диковинной в Союзе жевательной резинкой. И казались все эти афганцы такими мирными-премирными. Правда ночью, если по неосторожности оказаться одному в пустынном месте, то можно было без затей получить коварный удар ножом в спину и свалиться в кювет этаким всадником без головы, как, собственно, и без коня. За голову советского офицера, как говорили афганцы, шурави, в комплекте с оторванными офицерскими погонами, душманы давали вполне приличные деньги. На них мирный селянин мог купить корову, да еще и три-четыре вязанки дров в придачу. Ничего личного, чистый бизнес. Но, удивительное дело, Алексей совсем не чувствовал ненависти к афганцам. Это же он к ним пришел незваным гостем, наводить какой-то никому неведомый порядок, как говорится, со своим уставом, да в чужой монастырь…

Дни летели за днями и только мысли о Лене поддерживали боевой дух Алексея, давали надежду, что все непременно закончится благополучно. Да и как могло быть иначе, когда их связывала неземная любовь. Сначала письма от Лены приходили, чуть ли не каждый день, потом все реже и реже, пока и не иссякли совсем. Тут еще их лагерь попал под минометный обстрел душманов, Алексей получил легкое ранение и был госпитализирован, а их часть срочно перебросили под Кабул. Вот с этими-то сложными обстоятельствами он и связывал отсутствие Ленкиных писем.

Рано или поздно кончается все, и не только хорошее, а к счастью, и плохое тоже. Вот и для Алексея закончился срок службы, и он, как на крыльях, полетел к своей любимой. Специально не сообщил о своем возвращении, хотел сделать сюрприз. Но сюрприз, да еще какой, получил он сам. Оказывается, Лена, уже три месяца как вышла замуж за своего бывшего одноклассника, свою первую любовь. Узнав об этом, Алексей сначала даже не поверил в эту, как ему казалось, полную чушь. Потом впал в глубокое отчаянье, и если бы у него в тот момент под рукой оказался пистолет, пустил бы, не задумываясь, себе пулю в лоб.

Их рандеву состоялось в этом самом скверике через неделю после его возвращения. Нет, совсем не так представлял он долгими холодными афганскими ночами эту встречу. Лена казалась абсолютно спокойной, даже какой-то равнодушной, но ее полные, чувственные губы, накрашенные его любимой перламутровой помадой, предательски мелко дрожали. Алексей смотрел и не мог наглядеться на нее. Она стала еще красивее, женственнее, но это была, определенно, не его Ленка, а какая-то совсем другая, холодная, чужая и злая женщина.

– Лена, скажи, как ты могла так поступить со мной?

– А что мне оставалось делать? Ты был на войне, мог и не вернуться. А время-то уходит... Тут мне предложение сделали. Как говорится, лучше синица в руке... А мой муж вполне достойный человек, комсомольский деятель, между прочим, далеко пойдет…

– Но ты же меня любила?

– Любила, любила, да и разлюбила.

– Да ты знаешь, через что я прошел? Я выжил только благодаря нашей любви. И ты, вот так, на все наплевала?

– Слушай, Алексей, между нами все кончено и у меня нет больше времени с тобой разговаривать. Извини и прощай...

И она ушла, не оборачиваясь. Алексей впал в ступор, из всех чувств осталось только одно – неизбывное, всепоглощающее чувство ненависти. Он не помнил, сколько часов неподвижно просидел на скамейке в скверике, как в рюмочной выпил стакан водки, как добрел до дома, как лег спать. Во сне разговор с Леной продолжился. Ну, не совсем и разговор – говорил только он, а она смотрела на него и издевательски смеялась прямо в лицо. Он ударил ее по щеке, но она продолжала истерично смеяться. Алексей стал ожесточенно хлестать ее по щекам, но смех не прекращался. В сердцах он схватил ее за плечи, судорожно затряс, потом оттолкнул от себя, она упала, и каким-то непонятным образом вдруг очутилась в той самой коробочке. Ему осталось лишь закрыть ее, что он с готовностью и сделал. Смех Лены сразу смолк, и как потом оказалось, уже навсегда.

Два дня пил Алексей, не выходя из дома и не вспоминая о злополучной баночке, а когда вспомнил и открыл ее, то, по-видимому, было уже поздно. Лену нашли мертвой в своей постели. Говорили, что у нее случился внезапный разрыв сердца, и что она была беременной на третьем месяце...

Много воды утекло уже с тех пор, как Алексей завладел загадочной баночкой и после того случая с Леной, ему к счастью не приходилось больше пользоваться этой вещицей. Он даже стал потихонечку забывать о ее существовании. Не до коробочки было в те времена. Он счастливо женился, растил двух замечательных дочерей, защитил кандидатскую диссертацию, собирал материал для докторской.

Тема диссертации была очень интересной и весьма перспективной. Алексей занимался поисками микроорганизмов с противораковыми свойствами. Ему удалось выделить несколько уникальных культур бактерий с выраженной активностью. Эксперименты на белых мышах с привитыми раковыми заболеваниями, включая самое коварное из них – меланому, показали высокую эффективность нового препарата, превосходящую все самые радужные ожидания. Дело оставалось за малым – запатентовать новые культуры бактерий, отработать промышленную технологию получения препарата и передать его опытную партию на клинические испытания. Но, случилось ужасное и непоправимое.

Алексей уехал на несколько дней с докладом на онкологический конгресс в Вену, а когда после возвращения пришел в свою лабораторию, то обомлел. Термостат, где выращивались его микробные культуры, был переключен с тридцати семи градусов на шестьдесят, и все бактерии погибли. Алексей бросился к сосуду Дьюара – резервуару с жидким азотом, где хранились пробирки с резервными культурами. Его крышка была открыта, весь азот испарился, а все бактерии оказались уничтоженными. Это была самая настоящая катастрофа. Результаты десяти лет кропотливой работы пошли "коту под хвост".

Алексей закатил грандиозный скандал, но концов так и не нашел. Лишь почти через месяц одна из санитарок лаборатории на условиях анонимности рассказала, что она как-то замешкалась на работе и видела, что его шеф, Аркадий Викторович, заходил в лабораторию и, вроде как, крутился там около термостата и сосуда-хранилища с жидким азотом. Аркадий заведовал лабораторией, в которой работал Алексей, они были ровесниками и оба кандидатами наук. Шеф тоже пытался писать докторскую, но погряз в институтских интригах и семейных проблемах, так что ему было не до науки.

Возмущению Алексея не было предела, он влетел в кабинет шефа и сходу начал выяснять отношения:

– Аркадий, как ты мог? Ты хотя бы представляешь, что натворил?

Шеф как будто ждал этого разговора. Он развязно сидел в кресле, поблескивая своей уже изрядной лысиной, курил Мальборо и нагло смотрел на Алексея сквозь стекла очков.

– А ты ничего не докажешь. Между прочим, трудности закаляют, сделаешь работу на другую тему.

– Но дело же не только во мне. Этим препаратом можно было спасти сотни обреченных больных.

– Ладно, успокойся, всех, все равно, не спасешь. И вообще, ты меня уже утомил. Я тебя больше не задерживаю.

Алексей развернулся и вышел, оглушительно хлопнув дверью. О, как же он ненавидел Аркадия! Пришел домой, выпил коньяку и завалился спать. Жена, видя его состояние, не стала докучать расспросами. Она знала, что пока Алексей не успокоится, ничего не расскажет. Алексей уснул мгновенно, и во сне продолжил спор с Аркадием, быстро перешедший в рукопашную, традиционно закончившуюся помещением оппонента в заветную жестяную баночку. Алексей настолько был зол, что утром даже не хотел открывать коробочку и выпускать подлеца на волю, решив его основательно проучить. Но потом, поразмыслив и успокоившись, "освободил" Аркадия.

На следующий день шеф вызвал Алексея к себе. Внешний вид Аркадия был весьма плачевным: не брит, не причесан, в мятом костюме, от былого лоска не осталось и следа, даже лысина потеряла привычный блеск. Поникший, с потухшим взглядом, он был жалок. Перед ним на столе стояла уже хорошо початая бутылка виски. Шеф показал Алексею на стул и придвинул к нему наполовину наполненный стакан.

– Выпей со мной. Что, брезгуешь? Слушай, Алексей: признаюсь, я был не прав, прости, если сможешь. Сам не знаю, как так вышло, видно черт попутал. Но, ты не думай, я за все получил сполна. Ты даже себе представить не можешь, в какую я попал переделку. Ты, что ли, наколдовал?

Алексей только пожал плечами.

Аркадий так и не смог прийти в себя. Через месяц он тихо уволился и, по слухам, устроился преподавателем в мединститут, где безвестно сгинул на одной из кафедр. Алексей тоже не скоро оправился после того катастрофического инцидента с бактериями. Пришлось поменять тему, что затормозило защиту докторской диссертации лет на пять. Но самое неприятное было в том, что производство принципиально нового и такого нужного противоракового препарата пришлось отложить на неопределенный срок...

Давние воспоминания полностью захватили Алексея Петровича. Сколько уже лет прошло, а все так ясно стоит перед глазами, а как будто было вчера. Сорок лет эта диковинная штука была рядом с ним. Помогла ли она ему в жизни? Трудно сказать. С тех мальчишеских событий загадочная баночка была в деле еще считанные разы. Из них ему особенно запомнились именно эти два случая: с Леной и Аркадием.

Мимо по аллее прошла миловидная женщина средних лет, держа за ручку маленькую кудрявую девочку, наверное, внучку. Они о чем-то оживленно беседовали, и было видно, что им очень хорошо вместе, и что они души друг в друге не чают. Алексея Петровича пронзила неожиданная мысль: – "А ведь Лена могла бы вот так идти сейчас с внучкой и быть счастливой. Зачем я ее убил? Нет, конечно, я ее не убивал, это неправильная формулировка, я ее просто не спас. Ну и что из этого, результат то один – ее нет. Что шип упадет на розу, что роза – на шип, все едино". Впервые он задумался над этим. Было намного проще считать смерть Лены несчастным случаем, роковым стечением обстоятельств. Да, она его разлюбила, а может, и не любила вовсе. Что с того? Насильно мил не будешь. Да, может быть, она поступила недостойно, даже подло. Но кто дал ему право судить других, кто дал ему право кого-то наказывать?

Он разволновался не на шутку, потом вдруг успокоился и, даже как будто, задремал. Перед глазами, как в немом фильме замелькали кадры его жизни: вот Серега, Лена, Аркадий, опять Лена, и вдруг появился какой-то человек в черном плаще с капюшоном, скрывающем лицо. Незнакомец ни с того, ни с сего начал ругаться с Алексеем Петровичем, оскорблять его, а затем вообще затеял откровенную драку. Защищаясь, Алексей Петрович схватил противника за горло. Тот обмяк, и капюшон сполз с его лица, и он узнал в нападавшем самого себя, но уже не мог остановиться, и привычными движениями затолкал alter ego в знакомую баночку. Потом ощутил и увидел себя уже в этой мерзкой посудине. Что же это такое получается? Он сам себя упрятал в эту проклятущую коробочку? Алексей Петрович похолодел от ужаса. Все, это – конец. Нет ни единого шанса на спасение. Никто и никогда не сможет выпустить его отсюда. Послышался все нарастающий гул, его начало трясти, ломать, бить, рвать на кусочки, завертело со свистом и огромными перегрузками, как космонавта на тренировочной центрифуге, сосуды вздулись, глаза стали вылезать из орбит, страшные боли мириадами игл вонзились в каждую клеточку его тела, и он потерял сознание…

Алексей Петрович пришел в себя от легкого дуновения свежего весеннего ветерка. Он открыл глаза и понял, что вновь находится на своей любимой скамейке. Его продолжала трясти неприятная мелкая дрожь, тело покрыла липкая холодная испарина, бешено колотилось сердце. И тут его осенило, так вот, оказывается, через какие испытания проходили все его обидчики, вот что чувствовала несчастная Лена. Действительно, такого и врагу не пожелаешь. А он не единожды подверг таким адским мукам даже своего лучшего друга Серегу, свою любимую женщину…

– Ну, ты же и сволочь, дорогой Алексей Петрович! – вслух сказал он.

Перед ним стоял Никитка и с тревогой смотрел на деда.

– Деда, а где ты был? Я тебя искал. Деда, вот смотри, я сам ее открыл.

Алексей Петрович наконец-то увидел в руках внука открытую баночку. Так вот кто его спаситель! Он схватил внука в охапку, стал обнимать и целовать.

– Никиточка, какой же ты молодец! Спасибо тебе малыш, ты же спас меня, ты настоящий герой!

Он забрал у Никитки баночку, закрыл ее и, немного подумав, сказал:

– Никитка, а ты знаешь, что мы сейчас с тобой сделаем? Мы сейчас закопаем эту баночку в землю.

– Деда, а зачем?

– А затем, чтобы на следующий год на этом месте вырос аленький цветочек. И все бы смотрели на него и радовались.

Алексей Петрович взял Никиткин совочек, рядом со скамейкой на газоне выкопал ямку, положил туда баночку, сверху присыпал землей и прикрыл травяным дерном.

– Ну, вот и все! Никитка, мы с тобой похоронили ненависть.

– Деда, а что такое ненависть?

– Это очень плохое слово.

– Как "дурак"?

– Еще хуже...

Заморосил теплый весенний дождь.

– Деда, а почему ты плачешь?

– Я совсем не плачу, это дождик плачет. Давай быстрее уходить, а то промокнем. Нас, наверное, уже и бабуля заждалась.

Алексей Петрович взял внука на руки, бережно прижал к себе и быстрым шагом направился к дому.