Горячая поклонница

Глава 8

Голос Уорда звучал скорее удивленно, чем сердито. Ана взяла пульт и выключила телевизор.

— Да, это ты, — нарочито серьезно сказала она и добавила, чтобы скрыть смущение: — Садись, я принесу тебе выпить.

Он сел на диван, вытянул и скрестил ноги:

— Все, что угодно.

Возвращаясь с кухни с еще одним бокалом вина, она почти убедила себя, что ему все равно, что ее гостиная меньше и хуже обставлена, чем гримерка в его особняке, — в конце концов, он сам жил в гараже. Также ему было все равно, что она сменила деловую одежду на топик и широкие штаны, в которых ее бедра казались толстыми. Между ними стояло что-то большее, чем ее гастрономические предпочтения или фигура: она не Кара и никогда ею не станет — вот что положит конец их отношениям, а вовсе не ее широкие бедра. И тем не менее ей хотелось бы, чтобы ее сердце перестало заходиться от вида Уорда, развалившегося на диване, откинувшего голову на спинку и сложившего руки на животе. На нее он не смотрел, поэтому она позволила себе разглядеть его получше. Он придумал отличное прикрытие, даже волосы стали темнее.

— Безупречно, правда? — сказал он, приоткрывая глаз. — Истинно говорят: одежда делает человека.

Она залилась краской. Зачем она пялилась на него как дура или, что еще хуже, как безумная фанатка? Она мучительно придумывала, что сказать, чтобы скрыть смущение, когда зазвонил телефон.

— Пожалуйста, скажи, что тебя не взяли в заложники! — потребовала Марла, как только Ана взяла трубку.

Ана рассмеялась:

— Нет, Марла, меня не взяли в заложники.

Уорд изогнул бровь, и она сказала одними губами:

— Моя соседка.

— Ты уверена?

Голос Марлы звучал напряженно.

Уорд пристально смотрел на Ану, и она поспешно подошла к окну, выходящему на дом Марлы, и отодвинула штору. Марла стояла у окна, озаренная светом лампы. Одной рукой она держала мобильник, другой — стационарный телефон, взволнованно помахивая им.

— Я могу вызвать полицию. Мы должны, придумать кодовое слово… Если он в комнате и ты не можешь говорить, скажи: «Арбуз»… Нет, это слишком очевидно… Скажи: «Встретимся в воскресной школе!»

— Марла, ты сумасшедшая, но очень хороший друг. Ты читаешь слишком много детективов. Меня не брали в заложники.

— Точно? Тот парень выглядел подозрительно.

— Это просто клиент.

— Но ты никогда не принимаешь клиентов дома, — возразила Марла.

— Верно, но…

Уорд махнул рукой, привлекая ее внимание, и прошептал:

— Мой сын в больнице.

— Его сын в больнице, а он плохо понимает английский, и врач напугал его, хотя бояться нечего.

— Уверена?

— Да, уверена. — Ана посмотрела на Уорда: он по-прежнему следил за ней, и она закатила глаза, маскируя неловкость. — Спасибо за заботу. Если хочешь, я позвоню тебе завтра утром.

— Как только встанешь! Обещаешь?

— Я позвоню в семь.

— М-м… — Марла помолчала. — Лучше в девять. В смысле — если ничего не случится. Нет, в семь нормально. Звони когда захочешь.

— Спасибо, Марла,

— Твои друзья очень… заботливые, — со смехом заметил Уорд.

— Она хорошая соседка. — Ане вдруг захотелось защитить Марлу, которая была ее первым другом здесь. — Ничего плохого нет в том, что она беспокоится за меня.

Уорд поднял руки, говоря, что ничего плохого и не имел в виду.

— Вообще-то приятно знать, что есть еще места, где люди приглядывают друг за другом.

Именно таким местом был Виста-дель-Мар, но едва она открыла рот, чтобы прочитать еще одну лекцию о важности «Надежды Ханны», он кивнул на телевизор:

— Много нового узнала?

— Нет, они даже не упомянули «Оранжевого котенка».

Он поднял брови:

— Откуда ты про это знаешь?

— Я жила в Нью-Йорке, когда училась в колледже, и была на нескольких ваших выступлениях.

Тогда Уорд был на пике карьеры. Он почти круглый год разъезжал по миру, а оставшееся время делил между Чарльстоном и Манхэттеном. Когда его группа собиралась в Нью-Йорке, они выступали в маленьких клубах под названием «Оранжевый котенок».

Уорд покачал головой, удивленно улыбаясь:

— Ты была очень преданной поклонницей, если ходила на «Котенка».

Их выступления никогда широко не анонсировались, происходили спонтанно. Люди либо случайно заходили в клуб, либо узнавали о выступлении от друзей.

— Однажды я целую ночь моталась по барам Манхэттена, потому что друг слышал, что в тот вечер где-то играет «Котенок».

Он мечтательно улыбнулся, вспоминая те времена:

— И мы играли?

— Не в тот вечер, — Ане вдруг стало стыдно, как будто она сказал больше, чем надо было. Она принялась взбивать подушки. — Могу поспорить, что не у меня одной бывали такие приключения, но и у половины Нью-Йорка.

Уорд обнял ее, и она поймала себя на том, что пялится на его пуговицу куда пристальнее, чем она того заслуживала. Он заставил ее поднять голову и посмотрел ей в глаза:

— До этой минуты ты ни разу не дала мне понять, что была моей поклонницей. Почему?

Ей хотелось вырваться, но вместо этого она смело встретила его взгляд:

— Это же очевидно.

— Не для меня.

— Я не хотела, чтобы ты считал меня какой-то одержимой сумасшедшей девчонкой. Это… — она поискала слово, — жутко.

— Мне не кажется жутким знать, что кто-то любит мою музыку.

Он говорил так искренне, что неожиданно для самой себя она спросила:

— Тогда почему ты больше не играешь и не пишешь музыку?

Он опустил голову и отстранился, помрачнев:

— С чего ты это взяла?

Его голос был холоден, но она зашла слишком далеко, чтобы отступать.

— Я видела твою гитару в холле фонда. Ты играешь только на ней, когда пишешь песни. Ты можешь разгуливать с гитарой Дэйва, но играть на ней ты не будешь.

Он отвернулся и провел рукой по волосам. На секунду ей показалось, что он сейчас велит ей не лезть не в свое дело, но он предложил:

— Расскажи мне свою версию.

Ана посмотрела на темный экран, на котором совсем недавно было его лицо. Чего он хотел от нее? Она думала, что их отношения — просто страсть, и не ожидала, что он заявится к ней домой вечером. Она не ждала романтических свиданий, не ждала, что он захочет слушать, как она высказывает свои мысли.

Однако он спросил, и она не смогла удержаться и начала думать вслух. Эта мысль пришла к ней, когда она смотрела передачу, и теперь ей хотелось поделиться своими чувствами, хотя она не была уверена, стоит ли их озвучивать.

— По-моему, все очень просто. Ты не сочиняешь по той же причине, почему и не живешь в своем доме. Тебе кажется, что твой талант предал тебя. С ранней юности он помогал тебе добиваться любой цели, он вывел из бедности не только тебя, но и твою мать. Он помог тебе заслужить любовь Кары, а потом, когда был нужен тебе больше всего, оставил тебя. Ничто не могло спасти ее, и твое богатство, которое ты нажил благодаря своему таланту, не могло помочь.

— Это смешно, — фыркнул он, но его лицо болезненно подергивалось.

— Вот как? — Ей очень хотелось, чтобы он понял ее. — Стейси сказала, что ты не прикасался к гитаре со дня смерти Кары. До того, как она заболела, ты не расставался с гитарой, ты даже на ночь в студии ее не оставлял, а теперь не можешь находиться в одной комнате с ней.

— Ты говоришь о ней так, как будто она человек. А это ведь только гитара — кусок дерева, струны и пара примочек.

— Ты сам не веришь в то, что говоришь. Это больше, чем просто гитара, это воплощение твоего таланта, душа и сердце твоего успеха. И ты отвернулся от нее, как твой талант — от тебя.

— Не думаю. — Его голос звучал ровно, и Ана знала, чего это ему стоит. — Это просто нелогично.

— А я и не говорю о логике, я говорю о чувствах. Ты поэт, ты понимаешь, как мало у сердца логики.

Уорд посмотрел ей в глаза, раздраженный тем, как много она видит и понимает. Была ли она права? Неужели именно поэтому он не прикасался к гитаре? Он сам не знал, он знал только, что вместе с Карой умерло и желание творить. Исчезли обрывки мелодий, раньше постоянно крутившиеся в голове, может быть, даже навсегда. Однако в последнее время, когда он бегал или сидел в пробке, музыка начинала возвращаться. Он старался не связывать это с Аной.

Уорд отвернулся:

— Слушай, прости, что не предупредил тебя насчет вечера.

— Ты за это извиняешься?

Он пропустил мимо ушей акцент на слове «это». Она и так слишком долго тыкала пальцем в его раны.

— Да, за это. Джек Хадсон услышал, что я в городе, позвонил утром и пригласил меня. Я думал, тебе понравится эта новость.

Она скрестила руки на груди:

— С чего бы это? Уорд, я не думаю…

Он понял, что она хочет вернуться к теме его творчества, и снова заговорил:

— Я много лет не был на их вечерах, а они всегда великолепны. Тебе понравится.

Она помолчала и резко выдохнула:

— Значит, вот как все будет.

Он знал, что она имеет в виду. Но как он мог ответить ей, если сам ничего не понимал? Она нахмурилась, но не стала мешать ему менять тему.

— Ты забыл, что я работала в Голливуде. Такие собрания не впечатляют меня.

Ее голос звучал устало, как будто она сдавалась на милость Уорда.

— Ты встречала когда-нибудь Джека и Сиси Хадсон? Они милые люди. Конечно, на вечере будет достаточно не слишком приятных людей, но я бы хотел, чтобы ты все-таки пошла.

Она сердито посмотрела на него:

— Да будь они хоть мистер и миссис Санта-Клаус, я все равно не захотела бы пойти на их вечер. Ты не понял меня. Я просила тебя не трепаться о нас, а ты на следующий же день принимаешь подобное приглашение, не посоветовавшись со мной. Мало того, твой ассистент все организует, хотя я еще даже не дала согласия.

Он вдруг понял, что улыбается. Ему нравилась ее напористость, то, как она наскакивала на него. Он подошел к ней, мягко заставил опустить руки и сжал ее запястья:

— Ты узко мыслишь.

Она попыталась вырваться, но выражение ее лица чуть смягчилось.

— По-моему, я все прекрасно понимаю.

И снова ему показалось, что она раскусила его план увести разговор от его творчества к вечеру Хадсонов.

— Правда? Тогда ты должна понимать, что этот вечер — отличная реклама для «Надежды Ханны».

— Вот как?

Она все еще скептически смотрела на него.

— Конечно. Там будут репортеры и знаменитости, с которыми я могу поговорить. У нас будет самая большая аудитория, о какой мы только могли мечтать, а то, что мы приедем вместе, не вызовет подозрений, раз уж я тоже занимаюсь твоим фондом.

— Никто этого не знает.

— Я готов рискнуть. А ты? — Он привлек ее ближе к себе. — Ты ведь не будешь винить меня за то, что мне хочется побольше времени проводить с моей девушкой?

Она все еще колебалась, и он пошел в атаку:

— Я хочу танцевать с тобой и поить тебя шампанским. Почему ты так отчаянно сопротивляешься?

Она упорно молчала, и это расстраивало его. Он привык к тому, что люди постоянно чего-то хотят от него. Ане нужно было только его общество. Может быть, это должно было пугать его, но не пугало. Ее не так просто обмануть красивым образом, но после смерти Кары Уорду казалось, что у него остался только этот пустой образ. Он не хотел, чтобы Ана узнала об этом. Господи, он не хотел, чтобы это оказалось правдой! Однако надо было двигаться дальше, и у него еще оставалось несколько козырей в рукаве.

Он провел рукой по ее руке, нежно коснулся губами ее губ и почувствовал, как тает ее сопротивление. Она прижалась к нему, и он в который раз поразился, как неразрывно сплелись в ней невинность и страстность. Он никогда ничего не хотел так сильно, как сделать ее своей, но заставил себя остановиться. Глубоко дыша, он прижал лоб к ее лбу. Они решили не спешить. Он хотел этого. По крайней мере, теоретически.

Овладеть ею на диване в гостиной явно не вписывалось в неспешный сценарий развития событий.

— Так ты поедешь со мной? — спросил он наконец.

Она скорчила рожицу.

— Это будет очень романтично… — Она сказала это так, как будто найти слизняка в туфле тоже было романтично, но все-таки кивнула. — Да, я поеду с тобой на этот вечер в День святого Валентина.

Однако он услышал сомнение в ее голосе и, возвращаясь к себе, не был уверен, что ее все так же тянет к нему, как день назад.

Ана поняла, что у нее проблемы, как только принесли коробку. Ей раньше не присылали платьев, но она посмотрела достаточно старых фильмов, чтобы знать, что в огромной коробке на пороге — роскошное платье.

В фильмах в комплекте с таким платьем шел головокружительный вечер, в течение которого коварный герой пытался соблазнить невинную героиню, проваливал задание, но по уши влюблялся в нее. В этом было вечное преимущество героини фильма — она всегда оказывалась на коне.

Ана не имела иллюзий насчет реальной жизни. Она не цеплялась за свою девственность, но какие-то строгие принципы у нее были, и она боялась, что, если Уорд собьет ее с ног, она рискует уже никогда не подняться. Поэтому, когда утром в пятницу платье прибыло, Ана приняла его, но открывать коробку не торопилась. В конце концов, у нее было вполне приличное черное платье.

Когда они с Эммой встретились в «Бистро у моря» после работы, Ана уже забыла про коробку у себя на кровати. Свадьба Эммы должна была состояться на следующий день, и они пили безалкогольное шампанское в честь этого события. Церемония ожидалась скромная, но Ана была невероятно счастлива за подругу.

Ана вспомнила про платье, только когда они приехали к ней — Эмма еще не видела ее дом. Первым, что Эмма заметила, войдя в спальню, была коробка.

— Что это? — спросила она, пытаясь открыть коробку одной рукой.

— Ничего, — быстро сказала Ана и торопливо рассказала про вечер у Хадсонов.

— Черт побери! — воскликнула Эмма, копаясь в слоях бумаги в поисках платья. — Это совсем не ничего.

— Я отправлю его назад, — поспешно заявила Ана.

— Еще чего!

Эмма наконец вынула платье — ярды нежно-голубого шифона, волнами спускающегося к полу. Ана чуть не задохнулась. Ошибки быть не могло. Это оно.

— Я не могу его надеть, — мрачно сказала она. — Оно от Уорда.

Эмма вздернула брови:

— С чего это он присылает тебе одежду?

Ана молчала.

— Да ладно тебе! Он берет тебя с собой на вечер — хорошо. Но почему он присылает тебе платье? Вы встречаетесь?

— Вроде того. Не знаю.

Ана подергала себя за волосы.

Говорить об их запутанных отношениях было трудно, к тому же Эмма наверняка не одобрит ее намерения просто закрутить интрижку.

— Не знаю, что с ним делать.

Она махнула на платье.

— Когда мужчина делает мне щедрый подарок, я не ворчу, — улыбнулась Эмма.

— Дело не в щедрости, а в самом платье.

Она выхватила его у Эммы. Какая-то часть ее хотела разорвать его в клочья, но она не посмела. Она слишком долго работала над ним.

— Я его сшила!

— Что?

— Для последнего фильма, над которым работала.

Она пахала, как раб, делая его.

— Про мечи и сандалии?

— Точно. Это платье было на главной героине, когда ее приносили в жертву Сцилле.

Эмма распахнула глаза и подвинулась поближе, чтобы лучше разглядеть платье.

— И как Уорд его достал?

— Не имею ни малейшего представления.

Ана вздохнула и расправила платье. Оно струилось мягкими волнами и поблескивало стразами, украшавшими окантовку рукава. Актриса, для которой Ана сшила его, была тоньше ее, но платье было достаточно свободным, чтобы отлично подойти Ане.

Эмма провела рукой по стразам:

— Не знала, что в Древней Греции были такие штучки.

— Там не было и жутких морских монстров. Мы не слишком ратовали за достоверность. — Ана потрясла головой. — Не знаю, как он достал его.

— У него много связей, но даже ему было трудно найти его и выкупить за такой короткий срок.

— Именно.

Когда она говорила, что жалеет о невозможности носить созданные ею костюмы, она даже подумать не могла, что ее мечта сбудется.

— Почему это так тревожит тебя? — спросила Эмма.

Ана встряхнула платье, пытаясь подобрать слова.

— Оно было сшито для богини — в прямом смысле. Тебе не кажется, что я простовата для него?

Эмма усмехнулась:

— Совсем нет. Чейз сказал, что Уорд — романтик. Почему, ты думаешь, он написал так много песен о своей жене?

Услышав это, Ана почувствовала, как тревога свернулась в животе в тугой узел ужаса. Она думала, что за пределы кровати их отношения не выйдут, но вот он зовет ее на свидание и присылает подарок. Как она может оставаться равнодушной в таких условиях? Она улыбнулась, пряча ужас, повесила платье на вешалку и весело сказала:

— Что ж, тогда придется выжать из этого вечера все, что можно.

Эмма расцвела. Она бы захлопала в ладоши, если бы не ее рука.

— Отлично, начнем с маникюра и педикюра, потом решим, что сделать с волосами. Я думаю, надо поднять их…

— Придержи лошадок, фея-крестная, — перебила Ана, вешая платье на дверцу шкафа. — Мы займемся этим после твоей свадьбы. Я имела в виду — выжать все, что можно, для «Надежды Ханны».

Эмма уныло посмотрела на нее:

— Сотни людей отдали бы ногу, чтобы попасть туда, да еще под руку с Уордом Миллером. Ты когда-нибудь перестаешь думать о работе?

— Нет, — жизнерадостно ответила Ана. — Работы слишком много. И признайся, будь ты на моем месте, вела бы себя точно так же.

— Ну уж нет.

— Определенно да.

— Ладно, поговори с людьми, раздай наши анкеты. Может, кто-то заинтересуется ярмаркой. И мы можем привлечь их к нашей дальнейшей работе, организовать свой вечер и пригласить их.

— Как к этому отнесется Рейф?

— Сейчас меня не волнует его отношение к чему бы то ни было.

— Хорошо.

Очевидно, Эмма все еще боялась, что Рейф постепенно сровняет фабрику с землей. Чейз пытался убедить его не делать этого, но, если судить по реакции Эммы, ему не очень это удавалось. Эмма пыталась сгладить углы отношений сводных братьев, но даже ее мягкости и терпения на большее не хватало.

— Ты только подумай, — продолжила Эмма. — Ты волновалась, что у нас мало денег, — вот и источник дохода.

Ане понравилась эта идея.

— Боюсь только, что у нас мало опыта, разве что ты что-нибудь придумаешь. — Она посмотрела на живот Эммы. — Но у тебя и без этого скоро будет хлопот полон рот.

— По-моему, ты говорила, что недавно присутствовала на свадьбе, которая была чудесно устроена.

— Да. — Ана потерла висок, пытаясь вспомнить имя организатора. — Она как раз начинала свое дело и искала работу. Пейдж… кажется, Адамс.

Эмма победно улыбнулась:

— Она идеально подойдет.

— Я позвоню ей. Теперь надо обсудить со всеми стратегию.

Эмма, которая никогда так просто не сдавалась, провела рукой по платью:

— Что насчет этого?

— Я подумаю.

На самом деле Ана сомневалась, что сможет думать о чем-то еще. Эмма ушла, и Ана провела пальцами по ткани, легкой, как крылья стрекозы. Она совершенно не представляла, как быть с этим новым поворотом их отношений.