Прощание было недолгим, но тягостным. Как всегда, когда ему приходилось уходить от Анны. Даже если на четверть часа.
— Ты скоро со своей службы придешь? — с тревогой спросила она, привстав на цыпочки и испытующе заглянув в его глаза.
— Скоро, — пообещал Мишель, хотя сам не знал когда.
— А там, куда ты идешь, не опасно?
— Ну что ты... Я ведь теперь не полицейский. А... А кто, собственно?...
— Я теперь совслужащий, — употребил Мишель новое слово.
А сам с горечью подумал, что так оно и есть, что значит — служащий советской власти. Или прислуживающий...
— А где твой шарф? — вдруг всполошилась, забегала, заметалась по прихожей Анна. — На улице так холодно...
— Он на мне, — ответил Мишель.
— Да, вижу, — кивнула Анна. — Иди...
Он пошел было к двери.
— Нет, постой! — подалась к нему Анна, ухватила за рукав, развернула.
Мишель замер на пороге, чувствуя, что если он теперь не шагнет за дверь, то уже не сможет!
— Я буду тебя ждать, — сказала Анна. — Только приходи как можно быстрее! И обязательно живым!...
...Не нравилась вся эта затея Мишелю — уж так не нравилась... Да только отступать поздно было! Федька у «купчика» фунтов аглицких сто тыщ затребовал, да сверх того пять фунтов золота, грозясь за то кучу «камешков» принесть.
— А принесет? — сомневался Мишель.
— Уж вы поверьте мне, голубчик! — уверял его Валериан Христофорович. — Без надобности они ему! Ежели он теперь задорого их не продаст, то после задарма на марух да в карты спустит! Ранее иное дело — ранее он бы их антикварам на Сухаревку или в Китай-город снес да неплохие деньги на том взял, а ныне куда с ними податься? Кто иной, кроме нас, за них цену даст? Придет — не сумневайтесь!
А как не сомневаться, когда не понять, что у Федьки на уме? Да и место он выбрал — хуже придумать нельзя: в трактире, что поближе к Хитровке, в самых последних домах, где под видом добропорядочных московских обывателей отошедшие от дел фартовые ребята, бывшие каторжане, да разбогатевшие перекупщики краденого обосновались. А дале начинаются трущобы хитровские, где Федька что рыба в омуте! Пырнет «купчика» ножичком, нырнет в ближайшие руины — и поминай как звали!
А у Мишеля всех сил — три мальчишки, страдающий одышкой Валериан Христофорович да сам он. А боле никого! Был еще Митяй, да тот теперь с Анисимом своей доли за купчика дожидается. Вынешь его ранее времени с Хитровки — Федька может насторожиться.
Но делать нечего — ныне Федьку упустишь, потом вовек не сыщешь!
— Ничего, бог не выдаст — свинья не съест! — хорохорился Валериан Христофорович. — Чай, не впервой! Я, милостивый государь, в хитровские клоаки еще тогда хаживал, когда вы — под стол пешком. И, как видите, поныне жив!
Долго головы ломали, как в трактир тот сподручней, дабы лишних подозрений на себя не навлечь, пробраться. Да так ничего путного и не придумали...
Хлопцы предложили «машкерад» учинить. И то верно — не в кожанках же с маузерами заявляться!
Пошли на толкучку, ту, что в Китай-городе, да там паек свой трехдневный — селедку соленую, хлеб да сахарин — на кое-какую подержанную одежонку сменяли. Дома вырядились — хлопцы чуть со смеху не лопнули.
Хотя не смеяться, хотя плакать впору! Мальчишки, дурачье!...
Валериан Христофорович, глядя на все это, лишь вздыхал да головой качал. Ведь не куда-нибудь — в самое-то пекло идти, а им все трын-трава, все смешки да ужимки! Балабоны!...
— А ну, стройся! — скомандовал Мишель.
Враз перестали друг над дружкой потешаться, побежали, встали рядком. И Валериан Христофорович, которому богатого купчика играть, сбоку.
Постоял Мишель, поглядел на свое воинство, сказал:
— Мало нас. Но боле все равно не будет! Так что чего тянуть... айда!...