Господин Разрушитель (СИ)

— Вот это же-е-есть, — замотал он башкой и просунулся в её комнату с нелепыми выкриками. — Ева, мы на твоей стороне! Господин уничтожит этого журналиста!

Я одёрнул придурка за плечо и захлопнул дверь, оставив Никольскую наедине с Муратовым.

Пожалуйста, общайтесь, голубки.

— У тебя же есть план? — уже не так уверенно проморгался Андрей. — Эй! Пусти!

После демонстрации тела в баре, откровенных нарядов и её согласия расплатиться натурой за продвижение у меня были обоснованные сомнения в невиновности Кисы.

Вообще-то, ещё днём я принял решение закрыть с ней контракт после фестиваля, а тут вдруг должен был спасать её честь. Мне-то что с того?

— О каком плане ты говоришь? Я напишу в своём блоге то, что сказала мне она. Правду напишу. Постараюсь подобрать слова поубедительнее, но, если фанаты не поверят, я уже ничего не сделаю.

Всё-таки нечто отдалённо похожее на сострадание я испытал, отрицать не буду.

Тем более, две недели я вроде как оставался её продюсером… Если бы не эта ситуация, хрен ей, а не поддержка!

— Лёнь, а почему не поверят? — Андрей, когда был пьяный, становился ещё тупее, чем на трезвую голову.

Я удручённо вздохнул.

— Потому что! Первое впечатление самое сильное. Какие бы опровержения мы теперь не давали, все уже сделали выводы и запомнили, что девчонка — шлюха. Ты ведь тоже её успокаивать не захотел.

— Ну тогда ещё неясно было… — промычал он. Хах.

— Неправда. Все поняли, что она эскортница — как будто это что-то меняет. Ева тут ходила по коттеджу, щеголяла, а вы и рады смотреть. А стоило назвать её одним словом…

— Дело не в слове. Её оклеветали! Журналиста нужно засудить. И деда тоже! Ева не лицемерка, а жертва.

Клевета — это же статья целая… Точняк. Всё серьёзно.

Я схватился за голову и взлохматил волосы.

— Андрей… Я даю руку на отсечение. Я переверну всё верх дном и узнаю, кто этот журналист. Богатого папика со связями из Бельгии — искать не собираюсь, но анонима раком нагну. Меня достал этот подонок!

— Красава! — басист отрыгнул и замахнулся рукой для крепкого рукопожатия.

У меня вздёрнулись брови. Я закатил глаза, поправил ноутбук подмышкой и просто захлопнул дверь в свою спальню изнутри. Пошатывающийся басист так и остался в коридоре.

Достало всё!

Я не спал толком три дня. По вине Евы убивался по Маше — столько лет прошло, а я вспоминал. Как в первый раз, будто оглушённый, заходил в свою комнату в родительском доме и видел её между ног у стонущего Никиты. Я этих людей не то что знать больше не хотел, даже чисто гипотетически догадываться, что они до сих пор вместе, растят детей и возят моим предкам нянчиться. А я, конченный рокер, двадцати шестилетний Господин, занимаюсь тут, хер пойми чем. Тешу самолюбие, но что-то не тешется. Так было страшно об этом думать «в открытую», без самообмана…

Эти воспоминания не мимолётная эмоция, а то, что я протащил через всю свою долбанную карьеру. И Муратов с Никольской почему-то до блевоты напоминали мне этих двоих. Я не мог уяснить — почему я снова чувствовал себя брошенкой?

Но помочь Еве я был не против. Забавно это. Сначала искренне хотел довести девку до слёз, отомстить побольнее, а теперь пораскинул мозгами. Понял, что она чокнутая не просто так. Мы даже были с ней похожи в чём-то.

Перед тем, как смыть грим, я постоял над раковиной и поразглядывал растушеванную на скулах и вокруг глаз чёрную краску. С таким рассеянным, блёклым взглядом я ещё больше походил на мертвяка. Не уверен, что хотя бы половина эффекта создавалась за счёт грима, а не мешков от недосыпа. Я умылся, принял душ и нашёл силы натянуть на себя только трусы.

И то. Делать это в своей комнате я был не обязан, просто беспардонная Никольская и вездесущий Ванечка приучили меня прятать достоинство тщательнее.

Отвратительный день. Я лёг в кровать с мокрой башкой и бездумно пролистал зарубежный паспорт девчонки. Ни черта не разобрал, он даже пах как-то по-чужому. А на фотографии была изображена настолько юная, неиспорченная девчонка, ещё с детскими чертами лица и горящими глазами, что мне стало не по себе. Почему Никольская согласилась переспать со мной за карьеру? Разве этот путь чем-то отличался от предложенного ей родителями? Я напряжённо выдохнул. Сфотографировал штамп и отложил корочку обратно на тумбу.

Сочинить достойное опровержение, подобрав деликатное определение всему случившемуся, у меня заняло полтора часа. Это был самый приличный, лишённый сквернословия пост, который видели мои фанаты. К тому же, я записал двухминутное видео, призывая их поддержать Кису добрыми комментариями. Выложил всю эту тягомотину в сеть и остался лежать в темноте, перевернувшись на бок к окну.

Почему-то в этот момент я думал уже не о Маше. Не про списки, не о шумихе, которую мы сегодня устроили в интернете. И не про анонима — я пытался уговорить себя не нервничать из-за Муратова. Насколько долго он её успокаивал? Вышел вообще из её комнаты, или они до сих пор вместе общались?

Ну я же не мог войти в её спальню и проверить…

— Господин! — в дверь раздался нетвёрдый девчачий стук. — Можно я войду?

Я поторопился накрыться простынёй и напряжённо приподнялся на кровати. Какого чёрта она сюда притащилась ночью?

Пребывая в несбыточной надежде, что Никольская одумается и уйдёт, я промолчал.

Значит, он её комнату точно очистил от своего присутствия. Мне слегка полегчало.

— Я знаю, что ты не спишь, я прочитала твой пост!

Может быть, уже и сплю!

Тыкнув телефон на левой стороне кровати, я убедился, что прошло полчаса с момента публикации. Экран оказался завален уведомлениями, но вчитываться не хотелось.

Это была бы не Ева, если оставила меня в покое. Девчонка толкнула дверь и застыла на пороге, глядя на то, как я слежу за ней полуголый, сидя в простынях. Из коридора вырвался жёлтый, режущий глаза свет, и я сморщился.

Со временем разглядел. Она всё ещё была немного заплаканная, с рогаликами из волос, в серых шортах и, кажется, детской футболке с мультяшным котиком, обтянувшей её грудь. Зрелище не для слабонервных — то, как Никольская стремительно хлопнула дверью и поскакала ко мне в кровать, словно горная коза.

Девчонка запрыгнула на матрас. Я невольно выдохнул, стоило ей обхватить меня под рёбрами, и тут же оцепенел.

— Спасибо тебе большое! — мало разборчиво пробурчала она, уткнувшись тёплым ртом мне в ключицу.

Но я понял. Как задержанный на месте преступления, остался сидеть с поднятыми вверх, неприкаянными ладонями.

Неизвестно, занималась ли когда-то девчонка единоборствами, потому что застала меня врасплох своим удушающим захватом. Её когти впились в спину, мягкий бюст врезался мне в живот, а горячие руки перетянули туловище, не позволяя воздуху проникать в сковавшие лёгкие.

— Ты спас меня! — не унималась девка. — Ты видел, что они пишут теперь?

Ева оторвалась покрасневшим лицом от плеча и задрала голову, пристально заглядывая в мои ошарашенные глаза.

Ну, вообще-то… Да, спас, но! Ведь от этого зависел и успех общего сингла. Зря она это…

Единственное, что я смог — громко сглотнуть слюну.

Никольская была настолько невыносимо, испытующе близко, что у меня начало гулко пульсировать между ног. Едва ли уместно возбуждаться после рассказанного ею сегодня.

— А ещё… Я хотела извиниться, — продолжила она, вжимаясь в меня сильнее. Хотя уже было некуда.

Очнись, Господин. Тебя обнимают, как крысу удав, а ты и рад.

Мои ладони неконтролируемо дрогнули, и я, кривя улыбкой, боязно опустил руки девчонке на лопатки.

— Прости за тот поцелуй. Пожалуйста! Я не думала, что для тебя это действительно так… Важно. Прости, — засипела Ева.

Чёрт! Что она вытворяет?

У меня были определённые нехорошие мысли на её счёт. Но Никольская уже не единожды кардинально меняла моё мнение. Сейчас — даже в лучшую сторону, а это просто ужасно!

— Зачем ты это сделала? — решил я уточнить и сам не заметил, как невесомо погладил девчонку по горячей спине. Под руку попалась прядь её густых волнистых волос, выбившихся из причёски.

Больше интересно, зачем мне это спрашивать…

— Не знаю, правда, — Ева помолчала.

Её грудь стала вздыматься от отяжелевшего дыхания.

— Ну… Может, это глупо. Просто захотелось… Поцеловать тебя, молодого парня.

Во рту пересохло. Мне стянуло кожу от крупных мурашек, и я сразу понял, что девчонка почувствовала это под своими слегка зашевелившимися ладонями. Её подушечки пальцев принялись поглаживать спину, нащупывая признаки моего загубленного самообладания. Она поняла…

С усилием выпутавшись из её тёплых объятий на холодный воздух, я откашлялся и отодвинуться на край.

— Ты меня извиняешь? — откровенно произнесла Киса.

Её желтовато-зелёную радужку поглотил чёрный зрачок.

— Извиняю, — прохрипел я огрубевшим голосом. — Иди к себе в комнату. Пожалуйста.

Плохо. Всё очень плохо…

— Можно я посижу ещё немного с тобой?

Я поперхнулся.

— Нет.

Только не это…

— Ну пожалуйста! Немножечко!

26. Последний день на Земле

Дорогие мои! Ваш автор задержался, но сделал: D Это того стоило, я не могла отпустить Вас на выходные без сладенького. Буду рада обсудить с Вами проду в комментариях! А также, вступайте в мою группу в ВК, где теперь регулярно появляются интересные посты о Господине! Ссылка в графе "обо мне". Приятного прочтения!

***

— Можно я посижу ещё немного с тобой?

Я поперхнулся.

— Нет.

Только не это…

— Ну пожалуйста! Немножечко! — у девчонки умоляюще сдвинулись брови. Не капризно даже, а жалостливо, как будто, если я откажу, она реально свалит.

И правда. Без макияжа и хитрых прищуров, с чистым лицом она не была похожа на роковую соблазнительницу. Обычная молодая девчонка. Ну… Нет, не обычная, конечно. Симпатичная и светлая, словно из русских сказок.

Как только её родакам в голову пришло сбагрить дочь на попечение старикану?

— Ладно, — обессиленно вздохнув, я закатил глаза и поджал губы. Она одухотворённо заулыбалась. — Мне всё равно не спится.

Не успев толком порадоваться, девчонка обхватила свои ноги, сжавшись в комок возле изголовья, и нахмурилась.

— Господин… Это из-за меня? — Ева стыдливо прикусила губу.

Я чуть не захлебнулся слюной. В смысле… Что за самомнение? Считает, я об этом грёбанном поцелуе всё время думаю?

— Я всё испортила? Сначала интервью, потом блог анонима… Всё не так, как ты планировал?

Чёрт, она про журналиста! Я поубавил агрессии во взгляде, которым уничижительно прицепился к девчонке, и облегченно выдохнул.

— Не знаю. Завтра будет видно. Нет смысла теперь париться, что сделано, то сделано.

Мы оба заткнулись, неловко переглядываясь с противоположных концов кровати. Ева в моей постели… Я предпочитал держаться подальше, но не мог совладать со взглядом, мелькая то по её невинному личику, то по промежности в просвете согнутых худых ног.

— Кхм… Значит, ты до сих пор замужем? — шипящая тишина не давала спокойно дышать.

Поэтому я начал судорожно думать, чем бы отвлечь девчонку.

— Да, наверное, по их законам, — забавно. Она даже не знала наверняка. — Но наши законы тот брак не признают, потому что я не предоставила документы. В российском паспорте у меня нет штампа. А возвращаться в Бельгию я не намерена, да и въезд мне туда закрыли благодаря бывшему мужу.

Я, конечно, уже понял, почему она умолчала всю свою личную жизнь на интервью. Хлопнул себя по лбу, зачесал пятерней ещё влажные волосы и прикрыл рот ладонью.

— А у тебя там живут родители?

— Нет. Тогда они жили в Германии, сейчас не знаю. Также, где-то в Европе, наверное. Мы не общаемся уже года три. С тех пор, как я сбежала.

Понимаю.

— Значит, и петь ты научилась за рубежом?

— Да.

Это было слышно с самого начала, она перещеголяла меня на записи. Господин-самоучка Кисе не конкурент. Но ей об этом из первоисточника знать не обязательно.

Я понимающе кивнул, не находясь, каким ещё вопросом заполнить неловкость от молчания, и отвернулся к окну.

— Так… Когда я смогу снова исполнить свою часть контракта? — надломлено произнесла девчонка.

— Что? — не веря своим ушам, я ощутил, как мышцы и челюсти напряглись.

Из-за лунного света у меня слегка потемнело в глазах. Разве ей не хочется завершить этот дрянной день без грязи? По-моему, и так её хватало.

— Ну… Ты… Не закончил в прошлый раз, — смущённо залепетала она. — Может быть, сейчас?

От одного только предложения Кисы меня пробило ознобом. По спине снова разошлись мурашки, а член заныл, начиная твердеть. Я сглотнул и медленно обернулся.

Никольская подползла ко мне по смявшейся простыне и поднырнула тёплой ручонкой за резинку моих трусов. Я тут же максимально окреп в её сжимающей ладони, на головке проступила влага. Сдержался, чтобы не начать двигаться. Твою же мать…

— Я не буду прикасаться к лицу, обещаю, — невесомо шепнула Ева на ухо, и мои непослушные веки отяжелели сами собой. — Только ниже пояса, мой Господин.

Мой? С усилием разлепив глаза и шокировано приподняв брови, я не сразу сфокусировался на её опускающейся к моему паху голове. Как Никольской удавалось каждый раз переступать черту? Как? Я был уверен, хуже уже некуда…

Изнеможенно выдохнув, я поймал девчонку за подбородок, пока её губы не коснулись члена. У неё клацнули зубы в паре сантиметров от плоти. Внизу всё свело от возбуждения, а веки так и норовили опуститься в какой-то непонятной истоме.

— Не надо, — похотливо облизав губы, она застыла над головкой и похлопала глазами. Уронила взгляд ниже татуировки. — Садись.

Девчонка недоверчиво распрямилась, усевшись на колени, и безвольно положила на них ладони. Думала, прогоняю её.

Я снял трусы, разлёгся по центру кровати.

— Садить давай, — не то что бы я её пожалел, просто…

Ну да. Пожалел.

У Евы удивлённо приоткрылись пухлые губы. Пристально осмотрев подрагивающий пенис, она стянула шорты, бельё, скинула на пол и подползла ко мне в одной футболке, виляя задницей.

Я пылал в нетерпении.

Когда она перекинула стройную ногу и пристроилась к члену, суетливо придерживая его рукой, я пристально следил за ней из-под прикрытых век. Без всякий прелюдий Киса оказалась мокрая, вбирая и с жаром стискивая между стенок только головку. Это привело меня к плохо сдерживаемым порывам начать двигаться жестче, но девчонка тяжело уложила руку мне на грудь и впилась ноготками. Я рьяно вздохнул.

— Полегче, варвар, — по-доброму хохотнула она, закрыв глаза.

— Ладно.

Её приоткрытый сексуальный рот не давал мне покоя. Я опасливо заглядывал в него, пока Ева не видела. Вскарабкался руками по её узким бёдрам и умоляюще сжал, мечтая сношать девчонку с рогаликами на башке так громко, чтобы было слышно в самой дальней комнате, где спал Муратов. Она продолжала молча ёрзать, присаживаясь ненамного глубже, и шумно вздыхала.

Набухшие, отвердевшие соски впились в ткань натянутой футболки. Я схватился за её край, притягивая Еву поближе, чтобы как-то справиться с изнурением от поверхностных, стремительно выматывающих меня проникновений.

Она послушно нагнулась, упираясь руками по разные стороны от моей горячей головы. Я занырнул под плотную футболку и принялся переминать ей грудь, попутно задирая ткань повыше. Зажал между пальцев жёсткие соски, чуть надавливая и не выпуская задёргавшуюся Еву из тисков.

С её пухлых губ сорвался тонкий, волнующий уши стон. Девчонка осела почти до основания, и мы оба тяжело вздохнули в унисон, от чего она распахнула глаза и уставилась на меня потерянным, опьянелым взглядом. Её увесистая грудь стала вздыматься в моих руках, пока я чувствовал, насколько узко и невыносимо горячо между стенок внутри неё. Ева запрыгала на члене быстрее, а я, подаваясь ей навстречу тазом, присогнул ноги. Она вынужденно придвинулась ближе сиськами к моему лицу.

Красивая девчонка. Ну не вот прям особенная, настолько, чтобы чем-то отличалась от остальных… Такая, что родители объективно оценили её внешние данные и приманили на молодость и фигуру дочки миллионера. Мерзость… Я чуть не закашлялся, но сумел отсрочить неожиданно накатившую разрядку.

Изгибы голого тела Никольской начинали вводить меня в транс. Её грудь гипнотически тряслась перед моими глазами, а если посмотреть выше — томное милое личико девчонки слегка хмурилось от наслаждения в освещении одной лишь луны. Никольская то дула губы, то открывала рот, чтобы дышать, а я всё смотрел на неё и думал, зачем она согласилась на контракт? Это какое-то недоразумение…

Продолжая пялиться, я пробрался одной рукой к её промежности, нащупывая клитор. Девчонка пискнула и распахнула глубокие потемневшие глаза. Я не мог оторваться от них взглядом, приблизившись ртом к её вздрогнувшей груди, чтобы нащупать сосок. Бесконтрольно застонавшая Ева испуганно уставилась на меня, пока я поглаживал её нежную, покрывшуюся мурашками кожу приоткрытыми губами.

Она явно посчитала это нарушением моих же правил, вытаращившись на меня, как на умалишенного. Честно говоря, я сам уже запутался. Мозг парализовало. Вместо того, чтобы остановиться, я помог себе свободной рукой и облизал её крупные напряженные соски. Не выдерживав этого осуждающе-изумленного взгляда, прикрыл веки, мокро посасывая её грудь, и почувствовал, как девчонка осторожно уложила подрагивающую руку мне на голову, крепко придерживая.

Я не стал сопротивляться. Я вообще вспомнил её скромное оправдание по поводу того поцелуя и подумал, что, наверное… Мне не жалко.

Стараясь вести себя хотя бы не грубо, я продолжал проникать в неё и ласкать уже отсыхающей рукой, пока не распахнул глаза. Оставил в покое грудь девчонки, а она тут же одёрнула ладонь, от чего я чуть не рухнул башкой на матрас.

Наверное, у меня было сотрясение. Показалось, что произошедшего было недостаточно, чего-то не хватало…

Одна моя рука проскользила ей на талию, а вторая — торопливо схватилась за шею, утягивая девчонку вниз. Ева не удержалась на своих тонких ручонках и осела на меня, сверкая изумлёнными зелёными глазами.

Я мягко приложился губами к её дрогнувшему рту. Задержался, едва пробуя его на вкус, осторожно огладил и проник кончиком языка между её тёплых застывших губ. Но стоило Никольской шевельнуть ими, у нас посрывало бошки, и мы влажно сплелись языками, трахаясь, будто в последний день на Земле.

27. Рабочие отношения

Утром было всё ещё темно — зимой Питерский световой день меня просто убивал. Я не проснулся, а буквально очнулся ото сна бодрым, как бабулька из финала рекламы мази от радикулита, вытаращив глаза в окно. Мне не то что прошедшую неделю не было так хорошо… Да я за последние несколько лет не чувствовал себя настолько отдохнувшим!

Я лежал на боку и просто пялился на замёрзшие ветки и сиреневое небо, за минут пятнадцать не обнаружив ни одной птицы. Секундная стрелка на настенных часах гипнотически плавала по кругу. Я не сразу опомнился. Стянул с тумбочки телефон, пролистав гигантскую очередь уведомлений из блога, проверил статистику и понял, что сингл выстрелил. Ещё немного, и Death Breath во главе с Господином вернёт себе пьедестал — осталось заявиться на фест с готовым альбомом.

Сладко растягиваясь по кровати, я перекатился на другую сторону и случайно задел женскую тёплую ладошку, вылезшую из-под простыни. Я так и обмер с задранными над головой руками. Брови скакнули выше ко лбу.

Никольская что, ночевала в моей постели?

Она лежала посередине, укрытая до ключиц. Расслабленное насупленное личико одной сплющившейся щекой располагалось на второй моей подушке. Возле лежали шорты и футболка — разве вчера она не надела их обратно? — и резинки. Её распущенные вездесущие волосы упали за спинку кровати и даже щекотали мой нос. Я отпрянул ближе к краю, нахмурившись.

Мне казалось, мы договорились вчера по-человечески!

Я вскочил на колени, присогнулся над её противным лицом и собирался со всех сил гаркнуть Никольской на ухо. Но вместо этого остановился, угрожающе нависнув сверху. У неё чуть дрогнули веки.

Проснулась?

Ева устало вздохнула подо мной, перевернулась на спину так, что её лицо оказалось прямо над моим, и тихо засопела. Она была неисправима!

Хорошенькая. Но только когда спит и помалкивает! Хотя, даже во сне у неё не закрывался рот: я наклонился поближе и пристально всмотрелся в линию её приоткрытых, округло очерченных губ. Почему-то один только рот Евы выглядел не менее эротично, чем тело. Наверное, я просто снизошёл до окружающих, вовсю полоскающих друг друга слюной. Слово было нарушено, я давно таким не занимался, вот и немного помешался. Теперь, как с водкой в совершеннолетие — пока не напьюсь до чёртиков, не отпустит…

Надеюсь, это не так.

Я потерял счёт времени, разглядывая её лицо, словно корпус гитары на предмет сколов, но так и не нашёл ни одного изъяна. Хреново.

— Доброе утро, — шепнули розовые губы девчонки, всё ещё лежащей с закрытыми глазами.

Я испугался до постыдной, неконтролируемой суеты. Дёрнулся, убираясь на свою половину. Сообразил слишком поздно, пытаясь отвернуться, когда цепкая Никольская поймала меня за шею и успела чмокнуть в угол рта. Её пальцы мягко прошлись по моим напрягшимся плечам, даже не стараясь меня удержать. Я, застигнутый врасплох, выпутался, свесил ноги с кровати и всё-таки одеревенел. Телесно её прикосновения ещё чувствовались.

— Давно не спишь? — обвиняющим тоном буркнул я.

— Минут пять, — явно заулыбалась девчонка за моей спиной.

Она зашуршала позади. Вдруг обернула меня руками под грудью и за плечо, прижавшись голым нагревшимся после сна телом. Я моментально поплыл. Сам не понял, как она начала целовать меня в шею, беззвучно сглотнул и попробовал дёрнуться. Но Никольская теперь была напрочь лишена страха. Дотронулась губами до мочки моего уха настолько щекотливо, что я весь зашёлся мурашками и задержал дыхание. Девчонка лениво сползла обратно в кровать.

— Доброе утро, Господин, — она приластилась щекой к моей ладони, свесив с кровати руку.

Слишком много прикосновений за последние тридцать секунд жизни. Я крепко сомкнул челюсти, следя за стрелкой на настенных часах.

— Почему не ушла вчера к себе?

— Я не помню, как уснула, — Ева дотронулась губами до тыльной части моей ладони. Меня всего заметно потряхивало, но я не мог отодвинуться. — Извини.

Кстати, я тоже не помнил… Закусав щёки, осмотрелся в комнате и подскочил на пол. Никольская вставать не собиралась, ей нравилось наблюдать, как суровый Господин бьётся в её власти в неврастенических припадках.

Нет, так больше не пойдёт. Я вздохнул, но с дрожью.

— Ты куда? — она привстала мне вслед, дёрнув простыню и натягивая её повыше.

Хоть на этом спасибо.

— В ванную. Потом в студию. А ты? Так и собираешься лежать на моей кровати? — она ехидно усмехнулась.

— Нет, сейчас соберусь.

Она закопошилась, а я спрятался за дверью. Включил зашипевший кран на максимум и принялся яростно начищать зубы, потому что не мог унять силу в собственных руках. Плеснул себе в лицо ледяную воду и поёжился. То, что делала Ева — было просто невыносимо!

В ход пошла электробритва, счищающая с моего лица небольшую щетину. Я беззащитно уставился в зеркало, услышав, как девчонка без стука открыла дверь в ванную. Продолжил смотреть перед собой, не обращая на бесцеремонную Никольскую внимание. Ей бесполезно говорить, что у неё есть своя ванная?

Уже одетая девка подкралась сзади. Вынырнула из-под моей придерживающей кожу лица руки, стащила с раковины мою расчёску и принялась причёсывать свои спутавшиеся волосы. Я прихренел.

Отодвинул вхолостую работающую машинку и прочистил горло.

— Как насчёт воспользоваться своей расчёской?

Невозмутимая Киса снова обернула меня рукой за спину, пройдясь острыми зубчиками расчески по рёбрам. У меня окаменели мышцы пресса и перехватило дыхание.

— Не жадничай, — ласково улыбнулась девчонка. — Ты… Сам скажешь мне, когда будет следующий раз?

Она продолжила непринуждённо вычёсывать струящиеся пряди, хватая их в маленький кулачок, а у меня приоткрылся рот. Она имеет в виду секс?

— Нет, мы больше не будем спать, — отрезал я.

Никольская застыла на месте.

— В с-смысле? А как же контракт? — она непонимающе мотнула головой и упёрлась о раковину.

Я посмотрел на себя в отражение — на бритого на половину — отключил машинку и кран. Мы остались стоять с девчонкой в гулкой тишине ванной комнаты.

— А ты его прочитай повнимательнее. Я не сплю с девушками больше одного раза. Мы и так с тобой почти два раза развлеклись… Полтора. Но больше — не нужно, правда.

Я думал, Ева будет рада освободиться от бремени наложницы. А я — от её вездесущих никчёмных ласк.

Но у Никольской зло сощурились глаза, а взгляд, лежащий на мне через отражение, убийственно потяжелел. Я осторожно обернулся, глядя на то, как девчонка ненамного дальше отпрянула от меня и задумчиво уставилась в зеркало.

Она разозлилась, и мне это стало ужасно неприятно.

— Не целуешься, значит. С девушками больше одного раза не занимаешься сексом. К чему это всё? — буркнула она, продолжая пялиться через стекло.

Я смотрел на неё напрямую и одним только взглядом желал усмирить.

Опять Ева за своё! Пока всю душу не вывернет — не успокоится!

— Чтобы не привязываться, — холодно отрезал я, включил машинку и продолжил бриться.

В груди почему-то заклокотало.

— Это какая-то слабая позиция! — хмыкнула девчонка, навалившись на раковину, заграждая мне отражение.

Ну охренеть теперь!

— Ты, наверное, обжёгся? Я тебя понимаю, но вот зачем на себе ставить крест… — серьёзная речь, лишённая игривости, ей была не к лицу.

Меня такие слова не трогали, я давно всё решил. Но было очевидно, к чему и зачем Никольская клонит — это не доставляло удовольствия, даже наоборот.

Каким бы уродом я ни был, разочаровывать людей, касаемо отношений, всегда скверно. Мне ли не знать…

— Что за херню ты несёшь? — я сглотнул слюну и вскинул подбородком, проходясь под ним бритвой. — Я пишу песни, пою, продвигаю группу, отвечаю за всю организационную часть. За мной ходят толпы фанаток. Мне не нужно большего. У меня нет на это времени. И меня всё устраивает. Я всегда к этому стремился, так что…

Я старался говорить беззлобно, как есть, потому что почувствовал от неё нездоровую тягу. Наверное, вчера зря нарушил слово — сделал только хуже.

Киса будто подслушала мои мысли.

— Зачем ты вчера меня поцеловал? — она положила в раковину расчёску, прикусила губу и скрестила на груди руки.

Ох ё… Я изнурённо выдохнул.

Не желал я чокнутой Никольской зла. Поэтому посчитал, что говорить «пожалел тебя» не стоит… Перспектива видеть её снова в слезах не воодушевляла.

— Захотел. Так вышло, ясно? Иди к себе в комнату, собирайся на запись, — я осторожно подтолкнул её в плечо, но вместо того, чтобы двинуться на выход, Киса развернулась ко мне унылым лицом.

— Ты не будешь продлевать со мной контракт, — серьёзно процедила она то ли спрашивая, то ли утверждая.

Ева ввела меня в замешательство.

После всего того, что вчера произошло — и на интервью, и с её тайной. И между нами… Была у меня одна мысль, и я рассчитывал, что Никольская обрадуется ей. Но не теперь…

Я не мог позволить ей продолжить себя приручать. У неё слишком ловко выходило…

— Давай так. После фестиваля я найду тебе другого продюсера. Женщину какую-нибудь, чтобы ты не отвлекалась. Скажу, что ты просто одуванчик божий, сотрудничать с тобой — одно удовольствие. А ты уж притворись хоть до момента подписания контракта. И будет у тебя музыкальная карьера. Но у нас с тобой рабочие отношения не клеятся. Нам придётся попрощаться.

28. Холодный кофе

В студии без конца пахло кофе и энергетиками, не выключалось едва слышно гудящее оборудование. С выпуском альбома мы укладывались впритык. Я прописал все вокальные партии, сидел вечерами с Юрой за сведением. Нервничал. Некоторые моменты с бас-линией пришлось перезаписывать. Андрюха намаялся, но мы добились от него нужных акцентов, а заодно жалобного воя, умоляющего оставить его в покое. Во вторник мы с басистом развеялись, выбрались на интервью — я повторил свой фокус с шантажом, но ни одна фамилия в списке организаторов не совпала с теми, что я добыл на шоу Бастера. После всплывшей сплетни его рейтинги скакнули, хотя вряд ли это была заслуга его посредственного интервью. Он должен был благодарить Мисс Кисс — она устроила полнейший диссонанс. Навела шухер во всей музыкальной тусовке. В студии отмолчалась, этим же днём её узнали, как коварную содержанку, и начали пересматривать интервью, а потом, после опровержения, кинулись сострадать. Всю неделю сингл висел в топе на первом месте, и я должен был признать, что это с Death Breath случилось впервые.

А источник сплетни, обернувшейся нам на пользу, поджал хвост и притих. Я чуть не с пеной у рта заходил к журналисту в блог почитать комментарии. Всё надеялся, на придурка низвергнутся гневные тирады, чтоб он в них захлебнулся. Но аноним отделался лёгкой хэйтерской волной дерьма, не доставшей ему и по щиколотки. Феноменальная способность всплывать сухим из гущи проблем, что он заварил!

Говнюк не имел права оставаться в выигрыше. Меня это устраивало! Он должен был расплатиться за свою крысью натуру сполна!

Из-за анонима на последнем интервью нам с Андреем пришлось отбиваться по большей части от вопросов про Еву. Наше с ней сотрудничество чуть ли не перекрыло новость о новом альбоме. Мы с басистом были подготовлены и терпеливо объясняли на публику всё, что знали, чтобы обеспечить девчонке стабильное психологическое состояние. Её саму — берегли, не позволяли вступать в переписку с антифанатами.

Я, несмотря на запись и эпопею с оргами приближающегося феста, предложил Еве даже дать мне доступ к её личной странице, чтобы я мог сам вести её оставшиеся дни до концерта.

— …Скинешь пароль, отсортирую сообщения, по максимуму отвечу. Тебе не придётся в это вникать, — устало вздохнул я, отхлёбывая из кружки остывший и горький кофе.

В левой руке я держал приспущенные наушники, а сам наблюдал за частотами на экране, что настраивал Юрген. Девчонка, сидящая позади, на диване, долго хранила молчание, пока в одном ухе звенели тарелки с бочкой.

Пришлось обернуться.

— Нет, — отрезала Ева, дождавшись моего нескромного взгляда, и скрестила на груди ручонки.

Сегодня она заплела две косы, а из всего многообразия своих пошлых блузок выбрала самую невзрачную. Если можно так назвать верх, держащийся на одних сомнительных шнурках. Соблазнительно.

Когда Киса категорично отказалась от поддержки, меня глубоко пробрало негодованием. Я набрал воздуха в надувшиеся лёгкие и растерянно уткнулся взглядом в её спортивные кроссовки.

То вешалась на шею с поцелуями, то рычала, как цепная собака. С момента нашего последнего разговора, Ева вообще вела себя отстранённо по отношению ко мне.

Может, и глупо, но это выбешивало!

— Не выёживайся. Мы можем внести дополнения в контракт, где я обязуюсь не разглашать твой пароль. Ты же знаешь, что мне можно доверять? — я споткнулся на последнем чужеродном слове, чуть застрявшем в горле, и кашлянул.

Вспомнил, как предложил анониму её голые фотографии и почувствовал, что взгляд, остановившийся на её суровом личике, остекленел.

— Больше ничего я с тобой подписывать не собираюсь! — капризно выдала Ева, облокотилась о колени и осторожно дотронулась подушечками пальцев до губ.

У меня почему-то заскреблось в груди. Заныло так, что я не мог отвернуться к экрану, наблюдая за девчонкой.

— Не переживай, Господин от всех певиц в коллективе быстро избавляется. Ты дольше всех продержалась, — бездумно забубнил Юра, клацая по мышке. — Он ещё и помощь тебе предлагает, с ума сойти. Цени! — насмешливо хохотнул он.

Ева потеряно смотрела на прозрачную дверь в комнату, но никчёмные реплики звукаря явно влетели в её навострившиеся уши. Это прозвучало не кстати и грязно.

Добавить мне было нечего. Я просто смотрел, как она мучается явно тяжелыми, мрачными мыслями, оставив меня с гордым отказом. Постепенно разгорался изнутри претензиями, выстраивая в башке спор, который мог бы состояться между нами без посторонних. И думал.

О том, что если отпить сейчас холодный терпкий кофе и приникнуть к её губам на этом диване, получилась бы волнительная ночка. По периметру стен светили розовые нейлоновые лампы, как в стрипбаре. Только обстановка была домашняя. В моих штанах неконтролируемо дёрнулось…

Поймав себя на этой картинке, я пораженно открыл рот и сжал его в полоску. Девчонка лупила на меня взглядом, а когда я очнулся, опустила его в пол и убрала руку ото рта.

В студии послышались отдалённые шаги. Затем они усилились, пока, наконец, кто-то не спустился с лестницы. Из-за косяка выглянула кудрявая голова Муратова.

— Ты закончила? — раздался хриплый бас, от которого у меня истерично дрогнула в руках кружка. Остатки кофе выплеснулись, кажется, мне на брюки, и я, чтобы не подавать вида, не издал ни звука.

Отвернулся от дивана, бегая обожжённым взглядом по луже на столе, и прикусил губу.

— Да, — уверенно бросила девчонка.

— Тогда пошли на веранду.

29. Треугольник

За месяц мы устали жрать фастфуд, приправленный алкоголем, поэтому кулинарные навыки Никольской пришлись кстати. В холодильнике начали появляться овощи, мясо и продукты, которые девчонка просила заказывать из города. Одним вечером, ближе к ужину я ошивался возле обеденного стола и кухонных тумб, где она разложила доски с нарезанными черри и зеленью. С голоду, утаскивал к себе в рот, а потом ходил кругами, пока не прожую. Она вроде бы не видела.

Готовила Ева сносно, но на гарнитуре оказывались заняты все столешницы, а в раковине скапливалось немыслимое количество посуды, которую приходилось мыть кому-то из нас. Я думал, что она специально заляпывает всё, что только найдёт у Юры по шкафам, из вредности. Но она, походу, во время своего замужества и сковородки в руках не держала, а теперь вдруг искала в интернете рецепты, чтобы прокормить ораву прожорливых мужиков.

Дав круг почёта по гостиной, я вернулся на кухню, дождавшись, когда девчонка отвлечётся на плиту, и потянулся к овощам.

— Подожди, — Никольская грубо шлёпнула меня по руке.

Забрала разделочную доску, перекладывая с неё помидор на тарелки с мясом и салатом.

— Позови всех.

— Ладно, — я спрятал руки в карман спортивок и наклонился над кухонной тумбой, наблюдая, как она начала раскладывать листья зелени.

На одной тарелке Ева и остановилась. Украсила только её… Нет, только не это!

Я сразу смекнул и потерял аппетит, испытав лёгкую тошноту. Взгляд расфокусировано забегал по кухне.

— Ваня не будет с нами есть сегодня, он внизу, пишется, — заметно убитым голосом предупредил я девчонку.

— Я знаю! Сама ему отнесу.

В тот вечер Киса ушла в студию с двумя порциями еды, так и не вернувшись к столу.

После неаппетитного шумного ужина в компании одних парней я забился вглубь гостиной возле окна, выходящего на замёрзшие кустарники. Так и не смог досочинять для Никольской сольную песню, хотя срок поджимал — нам нужно было прописать ей с нуля инструменты и вокал, пока ещё мы не уехали в тур. С кухни, смежной с комнатой, доносилось шипение крана — Андрюха намывал посуду. В мою не соображающую голову не лезло ни одной годной рифмы или метафоры. Я отчаялся, из раза в раз вспоминая дурацкую украшенную тарелку, проплывшую мимо моего носа.

За целый день творческого ступора единственное, что я сделал полезного — провёл время перед сном в зале, одурело тягая штангу.

Между ними происходило нечто безобразное, надеюсь, Муратов это осознавал. Они везде ошивались вдвоём, без умолку разговаривали о музыке, о её прошлом и родителях — Ванечка умудрился вставить свои две копейки, хотя раскрывать его личное прошлое, не имеющее ничего общего с Юдиным, было рисково. Я подслушал о том, что его мать была против музыкальной карьеры, и готов был драть на себе и на нём волосы. Ева выделяла Ваню за ужином, стреляла у него сигареты и одалживала гитару… А я не мог долго думать о самом факте измены кому бы то ни было, даже дурацкой Вилке, и заходился рвотными рефлексами. Перед глазами сразу всплывало лицо Виолетты Сергеевны, заботливо укрывающей меня одеялом, за ним — родительские умоляющие мины, хотя я уже плохо помнил их черты, но всё равно было гадко. Никиту с Машей я до сих пор знал настолько детально, словно сейчас же застал их вместе…

Я старался угомонить это мутное чувство внутри, возвращаясь в свою комнату, когда с открытым ртом увидел Никольскую. Она выкралась из спальни Муратова, спешно захлопнув дверь изнутри своей, серьёзно полагая, что я не заметил.

Меня тут же бросило в холодный пот, а об солнечное сплетение словно затушили окурок.

***

— Что между вами происходит? — я залетел в его незапертую комнату и увидел, что кровать, как обычно, была безупречно гладко застелена.

Не смог понять, хорошо это или подозрительно. Муратов сидел на своём дежурном месте, облокотившись о спинку, но его глаза ошарашено округлились. От невозмутимости не осталось следа.

— Вы переспали? — подойдя вплотную, я уселся рядом, чувствуя, как расширились мои ноздри.

У него изумлённо дрогнул рот. Я постарался поелозить задницей по покрывалу, чтобы смять его как можно сильнее. Вместо Есенина у него в руках была толстенная книжка, «Собор Парижской Богоматери».

— Ты обкурился что ли? — рыкнул Муратов и отложил роман на постель.

Мы сидели близко, но он пристально всмотрелся в моё лицо на расстоянии толщины одного пальца. Меня окатил животный ужас при виде безумного злого взгляда его бледных глаз.

— Ты же знаешь, что у меня есть девушка, — громогласно произнёс он.

Я далеко не был склонен верить людям на слово, но тошнота моментально откатила куда-то вглубь, стоило ему это уверено провозгласить. Надеюсь, Муратов сказал правду, иначе я просто дебил, захотевший ему изо всех сил поверить… Ну и как тогда объясняются их взаимоотношения?

Я отодвинулся и шумно сглотнул, пытаясь самостоятельно придумать объяснение. Мы оба заткнулись на несколько минут, поэтому Ванечке пришлось смиряться с моим присутствием.

— Не общайся с ней, — выдал я после длительной тишины.

— Почему это? — брови Муратова скакнули, и гитарист кисло ухмыльнулся. — Знаешь, звучит нелепо.

— Согласен, — я подумал получше, почесав башку, и тут же подыскал весомый аргумент. — Не надо с ней проводить так много времени. Ева спалит тебя!

— Если у тебя всё, то уходи.

Конченный урод!

— А ты не прихренел? Что значит, «уходи»? Я вообще-то и твой продюсер тоже, — перешёл я на громкий шёпот. — Будешь делать то, что я велю, ясно?!

— Нет. Не проси меня с ней не общаться. Пожалуйста…

— Да как это всё понимать?

Мы сцепились упрямыми взглядами. На месте Вилки Сергеевны я бы заволновался, хотя, я и на своём готов был «грыз локти» в кровь.

Очевидно, мы пришли в тупик разговора. Я продолжал сидеть на его кровати и подбирать слова, только все бы они разбились об узколобую логику упёртого барана.

Но тут Ваня тяжело вздохнул.

— Пошли покурим, поговорим снаружи.

Я, оглушённый злостью из-за его пренебрежения к моему авторитету, не поверил своим ушам.

Зрение прояснилось, как с двадцать пятый кадром. Я в ужасе осматривался, дожидаясь, когда Муратов возьмёт сигареты, закроет комнату, и мы пойдём по коридору в гордом молчании.

Снаружи, ночью, оказалось пробирающе холодно. Я был в спортивных штанах, майке и дежурной куртке, а Ваня — без верхней одежды, только в кофте. Это я заставлял его одеваться в то, что носил Юдин.

В густой черноте пламя зажигалки опалило кончик сигареты, с силой стиснутой между моих зубов. Я раскурил её до обволакивающего, выученного на языке вкуса и отдал зажигалку гитаристу.

— Начинай свой разговор, — нетерпеливо уселся я на скамью и съёжился, пряча подбородок в ворот куртки.

Он нарочито громко вздохнув вместе с дымом и приземлился рядом, кусая нижнюю губу.

— Мне кажется, я схожу с ума, — от этой фразы у меня сжалась задница.

Он втюрился в Никольскую… Втюрился! Твою мать!

— Такое ощущение, что я — это действительно он. Все в это верят и относятся ко мне, как к Ивану Юдину, понимаешь? Это сводит меня с ума…

И что это значит? Он зло шмыгнул носом, ненасытно уничтожая сигарету, а я непонимающе нахмурился.

— Мы так и договаривались! У тебя неплохо получается быть Ваней. Иногда ты действительно хамло, иногда — успокаиваешь соплячек и несёшь чепуху. В среднем — неплохо. И играешь на гитаре ты за*бись, я не ожидал. Всё идёт лучше, чем я мог себе представить. Так что тебе не нравится?

Он даже не отреагировал на похвалу, к которой я прибегал вопиюще редко.

— Я не знаю, как объяснить… Я чувствую себя им! Чувствую, что меня боятся и сторонятся. И мне самому с этими людьми совершенно не о чем разговаривать. С Андреем невозможно общаться без бутылки, он законченный алкаш. Гриша с Дроном смахивают на нариков, всё время держатся вместе. Не берусь судить про их ориентацию… Они для меня незнакомцы, и для тебя, кстати, тоже. Ты сам с ними почти не разговариваешь. А ещё, перед ними мне легко спалиться, потому что они в курсе обо всём, что происходит в мире тяжёлой музыки… Я её слушаю, запоминаю, как ты сказал, но я всегда буду знать меньше, чем они. И это меня выдаёт! А Юрген — ещё более странный и мутный, чем эти двое. Ты знаешь, что он носит с собой в кармане перочинный нож? Просто дикий человек! Он напоминает мне древопитека, когда рассказывает про е*лю шлюх и вечеринки. А ты…

Он помолчал, чуть не задохнувшись. Я впервые слышал столько слов из его рта — это больше, чем все вместе взятые реплики, сказанные им с Москвы. На лице Муратова заходили желваки, когда он пренебрежительно меня осмотрел.

— А ты, Лёня, мерзкий человек по всем параметрам. Вы все тут отбитые!

Сказать, что я был в ах*е, не сказать ничего. Услышать такое — всегда неприятно, но он вызвал у меня лёгкий приступ уважения за то, как прямолинейно выражался.

А в остальном речь Муратова — обычное нытьё, мало отличающееся от соплей Юдина. Может, они были родственниками?

— Единственная остаётся Ева. Мне по хер, о чём с ней разговаривать, я просто не хочу забывать членораздельный язык в этом долбанном коттедже!

Я нервно сглотнул.

— И о чём же вы с ней разговариваете?

— О тебе, — вдруг рыкнул он.

— Серьёзно? — я подавился дымом и закашлялся.

У меня чуть не обрушился пульс.

— Нет, не серьёзно! На кой чёрт мне тебя обсуждать? — злобно уставился Муратов. — Мне совершенно не интересно, что между вами происходит! — он опустил взгляд под ноги.

Значит, ему чхать на Никольскую? А она тут старается, выкладывает ему цветочки из травки!

— Да она тебя использует, — прохрипел я, поняв, что так Ева выказывала мне свою обиду.

— Пускай, — хмыкнул он.

Муратов приложил сигарету ко рту и отвернулся к забору, но я вдруг заметил, что его губы мимолётно дрогнули от улыбки.

И это в миг обнулило мою веру в каждое его долбанное, лживое слово!

30Искушение

В своей жизни я не планировал обзаводиться мерзкими орущими детишками. Но то, что я перед собой теперь увидел, пробуждало во мне нечто похожее на отеческие чувства. Готовый музыкальный альбом. "Искушение". Обмерев, я благоговейно смотрел на его обложку и, кажется, тепло улыбался. Единственное, что омрачало завершение записи… Я не мог не обратить внимание. Взгляд нарисованной сирены с цветками жизни в зрачках напоминал мне прищур Никольской.

Все подходили по очереди к экрану и завороженно разглядывали безукоризненную работу художника. Матерно восторгались, пролистывали подготовленный плейлист ниже картинки — и никто. Никто даже не обратил внимание, что эти же самые зелёные лукавые глаза следили за ними с дальнего кресла в гостиной. Или же парни просто смолчали эту напрашивающуюся мысль.

Надеюсь, мне просто показалось. Художник не мог знать, как выглядит Ева, когда начал работу, а обложку рисовал только по моим корявым описаниям, скидывая на проверку промежуточные результаты. Я же сам их одобрял или отправлял на переделку…

Косым взглядом я проскользил из-под ресниц в её сторону, чтобы подглядеть выражение лица девчонки. Так было некомфортно наблюдать, когда она всматривалась в обложку с минут пять. Будто в отражение своё пялилась и ухмылялась.

Если бы Андрей не перевёл тему, у меня бы пот проступил от напряжения.

— Когда мы заканчивали первый альбом, я не был настолько счастлив, — облегчённо вздохнул он. — Не верится, что вы от меня отъ*бались!

— А тур тебя не смущает? Тридцать пять городов? Репетиции? — вцепился в него я с претензиями, рассчитывая отвлечься спором.

— Не-а! Мне нравится играть одно и то же. Я не гордый, Лёнчик. Это тебе всё быстро приедается, хочется экспромтов и острых ощущений. А я возлагаю надежды на свою стабильность… Ну и на плейбэки от Данила.

Я хотел подстебать басиста, что его стабильность для уважающего себя музыканта — настоящая смертная скука, но у меня зазвонил телефон, и я обрадовался поводу переключиться.

Тут же принял входящий и забродил по гостиной.

— Кто этот Данила? — пристал Юрген к Андрею и ревниво сощурился. — Звукарь ваш что ли?

— Ага, — я стал вслушиваться в два разговора сразу и почувствовал, как у меня медленно багровеет лицо.

— Ну такое. Я приходил на ваш питерский концерт в том году. Мог бы и получше звук отстроить. Между прочим, именно с бас-линии слышалась грязь. А ты прям в восторге от него?

— Да ну, сидишь тут в своей студии, судишь о микшировании живого звука! Он облегчает мне жизнь вообще-то… Лёнь, ты чё?

— Сука! — я сбросил звонок и зло швырнул телефон на пустой диван. Он отскочил, чуть не упав на пол.

Все боязно заткнулись, уставились на меня, и коттедже повисла оглушительная тишина.

— Его перекупили! — прискорбно сообщил я.

— Кого?

— Твоего ненаглядного Данилу! Он как раз мне только что позвонил, — рявкнул я на басиста и рухнул в кресло, схватившись за голову.

— А кто?

— Откуда я знаю? — возможно, это сюрприз от анонима…

Это п*здец.

— Мы же за полгода договаривались!

Юрген залился раскатистым смехом.

— Кошма-а-ар! — задыхаясь, просипел он. — Мы даже завершение записи отметить не успели, вы чего такое творите? Фест через два дня!

Меня выбило это из колеи. Я и так не находил себе места — контракт истекал, Никольская с Муратовым ворковали, навещая меня в ночных ужасах, а я и рад был их разлучить! Но стоило мне представить, что мы, как и прежде, едем мужской компанией по всей стране, без всех этих её женских ужимок, флирта, дефиле в полупрозрачных кофточках, без сожжённой яичницы по утрам… Становилось одуряюще пусто.

Я периодически следил, как истекает время, но с Евой почти не сталкивался — только если в коридоре, и всегда она оказывалась не одна.

А без звукооператора эта поездка окончательно обернётся крахом.

Очнись, Господин! Вот, без кого реально было пусто на душе!

— Жесть, что будем делать? — Гриша стащил с головы кепку и начал крутить рукой по голове.

— Езжай с нами, — вдруг безапелляционно пробасил Муратов.

Я взволнованно перекинулся на него взглядом и понял, что он уставился на возмущённого Юргена, у которого глаза были на выкате.

Теперь все лупили на него одного.

— Э-э-эй! Вы чё-ё-ё! У меня после вас три группы на записи стоят. Я и так их подвинул по графику из-за вас! Я их опрокинуть не могу… — начал отнекиваться звукарь, забравшись с ногами в кресло, как будто мы могли схватить его за конечности и утащить насильно. — Да отвернитесь вы от меня уже! Придурки!

Это была здравая, единственно верная идея. У меня имелось много полезных знакомств, но не настолько Господин был любезен, чтобы посторонние срывались с ним в дорогу без согласованного расписания.

Я решил дожать Юру.

— Поехали! В Москву пока поехали! А я выгадаю время, найду другого человека, — я понизил голос, наседая на звукаря.

Когда он так пучил глаза, и кожа со лба чуть сдвигалась к скальпу, просвечивающему сквозь белесый ёжик, Юра реально был похож на тюремщика.

— Да вы понимаете, вы только уезжаете из коттеджа, и сразу заезжают «Тринити».

М-м-м. Конкуренты… А что, они на фестиваль не едут?

— Юра… Помнишь, кто тебе помог однажды построить музыкальную карьеру? Наработать базу клиентов? — я приподнял брови, всё ниже опуская голову.

— Да сука-а-а… Помню! — рыкнул он и надул щёки. — Ладно! Но он сам говорил, что я сижу в студии и вы*бываюсь без концертного опыта! Вы все запомнили его слова? — Юра тыкнул пальцем в басиста.

Это тебе уже не поможет…

Юрген не встретил поддержки в глазах окружающих, точнее, наоборот — все испытали облегчение, когда он сделал нам одолжение. Звукарь повержено уронил лицо себе в руки и недовольно запыхтел.

— Долбанный шантажист!

— А я уже думал всё, выставлять свой концертный фрак на Авито, — Дрон хлопнул себя руками по ляжкам.

Смешно. Теперь смешно. Если это подгон от анонима, то я заставлю его смеяться от боли…

— Не надо паниковать раньше времени. Все будет нормально, — закивал я, осмотрев каждого, и остановился на самом молчаливом участнике нашего экстренного собрания.

Ева сидела в дали гостиной и исподтишка поглядывала на меня.

— Тогда вечеринка в силе! — активировался Юра. — Тем более, если я с вами еду, я щас позову знакомых, посидим в бассейне… И это, вызовите шлюх. Мне нужно сбросить напряжение.

Звукарь покосился на Никольскую и оскалился, типа забыл, что она сидела с нами.

— В смысле, подруг своих знакомых позовите, — исправился он.

Я решил понаблюдать за Муратовым после его недавней исповеди, и он действительно чуть заметно закатил глаза.

Дрон схватился за телефон.

— Сколько?

— Мне не надо, — во всеуслышанье заявил Ваня.

Да, мы помнили, что у него есть девушка. Кроме почему-то Никольской. Я встретился взглядом со стушевавшейся девчонкой и прикусил губу.

— Мне… Тоже не надо, — чтобы не видеть, как она отреагировала, я уткнулся в телефон.

— Да чё с тобой, Господин? Ты как сам не свой, — Юра спрыгнул с кресла и подкрался ко мне, хитро улыбаясь.

Ерунда. Я плохо спал, и мне было не до этого даже в честь альбома.

— Надоело просто, — пожал я равнодушно плечами.

— Может, я знакомых танцовщиц тогда позову?

— Позови, — бросил я и поднял взгляд. Ева нервно сглотнула. — Нам как раз нужны новые танцовщицы на фестиваль.

— В смысле? Я вообще-то, про стриптизёрш… А куда ты старых дел?

В гостиной начала зарождаться волна смеха. Я и сам хохотнул.

— Туда же, куда и Данилу. Он забрал их с собой.

Собранные сумки остались на этаже, а наши комнаты подопустели. Вот и прошёл целый месяц. Я докупил Юргену и артисткам билеты в Москву втридорога, а Никольской, скрепя сердце, — в Уфу на второе марта. Там её охотно вызвался ждать Артём Загорин — продюсер с телека, работающий с музыкантами в жанре альтернативщины. Уже через полтора дня Ева должна была переночевать в отеле, что я для неё забронировал, и улететь строить карьеру под опекой двухметрового харизматичного шоумена. Да, не так я представлял себе её нового продюсера… Но бл*дь ни одна знакомая тётка не захотела себе заиметь взбалмошную фифу с багажом грязных тайн. А он настаивал. Я сам понимал, почему, и от этого кусал щёки…

О том, что девчонка теперь пристроена, я собирался рассказать ей во время пьянки этой ночью. После фестиваля мы планировали сразу же прыгнуть в автобус, чтобы успеть на следующий концерт — объясняться перед уездом тупо не найдётся времени. Я старался перепроверять погрузку оборудования самостоятельно, иногда приходилось и подсобить. Мне бы осталось полминуты на то, чтобы отдать ей билет.

А требовалось, видимо, немного больше.

Последнее, о чём мы списались с РКашниками — о расположении нашего шатра. Затем я их любезно предупредил, что ухожу в заслуженный запой, и доверяю им хреново решать все вопросы, пока я не просплюсь в самолёте. Обычно Господин не заботится об окружающих, но эти козлы так не хотели давать нам главную сцену…

Проверив все пустующие шкафы, я взял сигареты, перебросил через плечо полотенце и вышел в коридор в одних шортах, попивая залпом пиво. Спустился в гостиную, а там вышел через заднюю дверь, ведущую в крытый бассейн.

Под куполом разлеталось эхо женского смеха, всплеска воды и мужских разговоров. Юра собрал себе в друзья все питерские сливки общества — одни неформалы с септумами, кислотными волосами и вычурными картинками на коже. Такое в музыкальной сфере можно было наблюдать на каждом шагу. Возможно, окружающие и меня причисляли к этому позерству — только я атрибутикой особо не увлекался, а чернота пёрла изнутри. Просто за год отсутствия концертов и живого общения даже с фанатами я забыл, какого это. Решил вдруг, что я нормальный.

— Господин! — какие-то две красноволосые девки в мокрых и ледяных купальниках повисли на моих плечах прямо с порога, мешая отглотнуть из бутылки. — А можно будет взять твой автограф?

— Возьмёте ещё! — встрял Юра. — У вас целый тур впереди.

Я так понял, это была наша новая подтанцовка. Нашлись две калеки с лошадиными мордами — и слава Богу. Им предстояло отплясывать с пушистыми мочалками, как у черлидерш, а соваться ещё и в их заготовки я даже не собирался. Наверное, что-то они, да умели.

— Юрчик сказал, нам нужно пройти собеседование, — противно запищала одна из девок.

Пока я разглядывал стол, ломящийся от алкоголя, вокруг которого столпились незнакомцы, чужой мокрый язык коснулся мочки моего уха. В горле встал ком, мешая вдохнуть. Я чуть не сблевал танцовщице под ноги, брезгливо отодвинул обеих руками, сжимая спасительное пиво, и зашагал на ватных ногах к бассейну, куда подальше.

На самом дальнем лежаке сидела Ева, старательно не смотрящая в мою сторону.

Свои ногти она находила очень интересными, не реагируя на мои громко чавкающие, приближающиеся шлёпки.

Ничего. Сам я тоже не ожидал, что придётся разговаривать так скоро… Может, так и лучше, пока я более-менее трезв.

У борта бассейна, возле которого расслаблялась Никольская, всплыла чья-то чёрная намокшая голова. Полуобнажённая девчонка в безобразно хлипком купальнике привстала, утянула с соседнего лежака полотенце и подкинула на кафель. Мы с ней мимолётно схлестнулись взглядами. Пришлось стерпеть настоящее цунами женского презрения, окатившее меня мурашками по спине.

Я остановился, как вкопанный. Сморщился, приложился к бутылке и допил залпом всё её горчащее содержимое, наблюдая за вынырнувшим Муратовым. Конечно! Как я посмел подумать, что девка может остаться без компании Ванечки? Он привстал на борту на одних руках, утащил полотенце и взлохматил прилипшие к голове кудри. С него лилась вода, словно с коня, резвящегося на водопое. Ну и вид… Сам же заставил его качаться.

Честно говоря, дальше я толком ничего не помнил. Сначала вроде мешал Андрею окучивать какую-то шлюху, опрокидывая стакан за стаканом. Стал нести полную херню, спорить со всем, о чём только не начинали говорить в компании и пытаться дебоширить. В один момент Юрген просто спихнул меня прохлаждаться в бассейн, и я, как поплавок, лежал на воде и смотрел, как под куполом быстро темнеет.

***

Тыкаясь замёрзшим лбом в ледяной борт, я страдал от громкого бабского визга, когда не понял, куда он неожиданно пропал. Последний вскрик потерялся где-то в надстроенном втором этаже внутри помещения бассейна, и стало вдруг совсем тихо. Я с лёгким разочарованием понял, что все они ушли сношаться, оставив меня здесь одного. А чтобы окончательно уйти в депрессию, пошатываясь, поднял непослушно кивающую голову и осмотрелся.

Никого. Только пустые бутылки на кафеле. Тлен…

— Выходи отсюда! — угрожающе раздалось за моей вздрогнувшей спиной.

Никольская…

Я почувствовал, что оттаиваю от безысходности.

Чтобы убедиться, что мне не кажется, я медленно развернулся, но вода будто оказывала мне сопротивление. Ева с намокшими косами стояла по плечи в воде и выглядела довольно напугано.

— Не хочу.

Я не сдержал довольного хмыка и забарахтался в противоположную сторону, но она всё никак не отдалялась. Получается, я плыл с минуту на одном месте.

— Там глубоко! Стой здесь! — нравоучительно вздохнула девчонка и вплотную преградила мне дорогу. — Фу… Какой же ты бухой… Отвратительно.

У моего лица замелькала её ладонь.

— Что у тебя с Муратовым? — еле произнёс я, облизывая губу и пытаясь сосредоточиться на её лице.

Жёлто-зелёные глаза у серьёзной Евы быстро похитрели и сузились. Мне было тяжело смотреть перед собой, но очень хотелось продолжать это видеть.

— Да ничего, — пожала она плечами, и её грудь, приподнявшись, быстро вернулась под воду. — А ты что, ревнуешь?

Ну, раз я начал эту херню…

— А тебе хочется, чтобы ревновал? — выговорил я и не успел ничего понять.

Ева трепетно приблизилась и влажно чмокнула меня в губы, выжидающе задержавшись у вспыхнувшего лица.

Я заметил, что громко и часто вбираю воздух только, когда она задышала со мной в унисон, и буквально облокотился ртом об её приоткрывшиеся губы. Начал старательно вбирать их в рот и ласкать языком, поглаживая девчонку за холодную шею, а она продолжила тяжело вздыхать, будто я нуждался в искусственном дыхании.

У меня притупился взгляд — ничего было не разобрать вокруг, только её раскрасневшиеся сладкие губы, чередующиеся с нежно проскальзывающим кисловатым зыком. Я весь вечер наблюдал, как она пила текилу с лимоном, оставаясь трезвой.

Очнулся я от того, что простонал во время поцелуя, и задрал вскружившуюся голову, пытаясь отмахнуться от очередного сна. Но Никольская всё ещё никуда не исчезала.

Придерживала меня за шею, истерично кусая свои сочные губы.

— После Москвы… У тебя будет «собеседование» с Артёмом Загорином в Уфе, — вздохнул я и обессиленно склонил вниз потяжелевшую голову к воде. — Билет я тебе купил.

Девчонка, чуть не придушивая, заставила меня посмотреть в её похолодевшие глаза.

— Не похоже, чтобы так звали женщину, которую ты мне обещал!

— Только он хочет с тобой поработать, — оправдываясь, свёл я брови.

Ева ещё раз жадно приложилась к моим губам, и я стыдливо понял, что желал её очень нежно, не выходя из этого бассейна.

— Не отдавай меня ему, пожалуйста, — шепнула девчонка и уткнулась мне в шею, прижимаясь прохладным телом.

Не отдавать? Я чуть не проглотил свой язык, чувствуя, как заколотилось по рёбрам сердце.

— Господин! Скажи честно, ты ведь не хочешь, чтобы я уезжала? Скажи!

У меня дрогнул рот, когда я чуть не послушался Никольскую.

Не хотел, правда. Где мне потом тебя, придурошную, искать…

— Я… — замер.

До ушей долетело странное эхо, и у меня получилось чуть обернуться к двери. За неё уже ускользал заставший нас Муратов.

Часть 2. Глава 31. Пытки

— Гос-по-дин! Гос-по-дин! Гос-по-дин! Гос-по-дин! Гос-по-ди-и-и-ин! — до шатра то и дело волнообразно долетал натренированный хор вперемешку с визгом девок, уже с утра занявших места возле главной сцены. Крики были настолько громкие, что перебивали выступления, проходившие на других, более маленьких площадках. — Йа-а-а-а-а-а-а-а-а!

Когда мы въехали на тонированной машине на территорию фестиваля, в глаза бросился целый палаточный город. Москва баловала нас солнцем и плюсовой температурой первого марта, но после зимы, только что закончившейся по календарю, по-любому земля была ещё ледяная.

Подумать только, сколько баб было готово спать в голом поле, чтобы послушать Death Breath вживую…

— ГОС-ПО-ДИН! — скандировали они и заходились нечеловеческим писком.

Не выдержав, я нервно хохотнул и облокотился головой о спинку дивана, продолжая прятаться за солнцезащитными очками в шатре.

После перерыва от живых выступлений в год… И звенящий трезвости после праздного Питера даже немного шкалил адреналин в похолодевшей крови. В груди, под массивной кожаной курткой, чувствовалась слабость, позволяющая дрожи легко взять меня в оборот. Нехорошо. Лучше не снимать очки не то что до выхода — до второго блока. Я распластался по дивану руками и ногами шире, будто мог вместе с воздухом отхватить себе ещё немного важности, и продолжил пялиться под высоченный купол.

— Такое ощущение, что они только тебя ждут, — вякнул Гриша, волнительно наяривая дробь барабанными палками по столу.

Хах, а чего он ждал? Ещё ни разу на сцене с нами не выступал, а уже хочет признания?

Не отвлекаясь от потолка, я приступил приободрять себя перед выходом.

— Так и есть. Я подарил группе рифмующееся название, чтобы фанаты могли его скандировать. Но вы, видимо, недостаточно привлекательны, чтобы вас звать на сцену.

По шатру раскатился мужской, надрывный смех, а стук вдруг стих. Я осторожно выглянул из-под кромки очков.

— Может, скинем его со сцены? Пускай фурии полакомятся, — в меня полетели по очереди одна, а затем и вторая палка, слабо шлёпнув по животу. Они закатились в сгиб дивана.

— Я за! — в кругу объявился вычесанный, загримированный басист. — Вы же про Лёнчика? Пускай этого Дориана в пыль сотрут!

Надеюсь, Андрей так шутил. А то мне почему-то стало не по себе.

— Вы хотите повторить сцену из «Парфюмера»?

— Гос-по-дин! Гос-по-дин! Гос-по-дин! — заглушило наш разговор.

— Бог ты мой, бедные секьюрити! Ещё сорок минут до выхода. И полчаса на законное опоздание, — хохотнул басист. — Вань, помнишь, в том году ты накидался прямо перед выходом, а на сцену мы тебя заносили?

Муратов сидел на другом конце дивана, поодаль от остальных и без конца залипал в телефоне. Я знал, что он загонялся из-за первого его выхода на публику в роли Юдина — просто дичайше нервничал, искусал все губы, не проронив ни слова. Шарахался от организаторов, что, в принципе, было не отличить от оригинала. Но вместо того, чтобы пообщаться с нами, листал переписку с Вилкой. Я слышал, она ему не отвечала с утра, наверное, была занята муштрой в университете, а он кис перед выступлением.

Андрей, придурок, решил, что Ванечка ему подыграет.

— Эй! Юдин, бл*дь! — басист приблизился к дивану и выдрал у застигнутого врасплох Вани телефон. — Я с тобой разговариваю!

Муратов вылупил свои дикие глаза на Андрюху.

— Ты ах*уел? — ой, понабрался-то…

Басист швырнул добычу в мою сторону, схватив ошарашенного гитариста под рёбрами, и начал стаскивать на пол. Я быстро прибрал разблокированный мобильник себе под руку.

— Оставь свою старушку в покое! Дай ей, наконец-то, на рынок сходить спокойно, голубей покормить! А ты — пошли со мной в гримерку полоскать горло! — Муратов моментально извернулся, как котяра, почти ускользнув, но басист удержал его под локоть. — Сука, сильный какой! Ну-ка, помогите мне его унести!

К Андрею подорвалиь Гриша с Дроном, и у сдавшегося Вани, «повторяющего» свою судьбу годичной давности не осталось шансов. Придуряющиеся парни понесли его, словно шкаф — а лучше, как гроб — в соседний шатёр. Одни только кудри злобно скрестившего руки гитариста затряслись в воздухе, и я остался снова наедине с ней…

С той, кому в глаза не смотрел сутки с тех пор, как протрезвел. Мимо нас угорело бегали работники сцены, продолжая настраивать по указаниям Юргена звук. А Никольская, уже подготовленная к выходу, недовольно уложила на груди руки и продолжала молчать в кресле напротив.

Унесли твоего ненаглядного дружка. Странно, что ещё не побежала догонять…

Я, не глядя, провёл пальцем по горевшему экрану телефона Муратова, чтобы он не потух.

Еве, растеряно бегающей взглядом по столику с разлитым ароматным кофе, что задели парни, так и не было известно. За непроницаемыми очками я пытался оторваться от её притягательного лица. Девчонку настолько эффектно накрасили, что я с замиранием сердца наблюдал, как сквозь роковой макияж пробиваются её наивные черты. В ней не осталось ни капли стервозности, с которой она заселилась в коттедж — наконец, всё было на своих местах. В последний день. Ева видела во мне продюсера и, кажется, умоляла вчера взять её с собой в тур… Честно говоря, я хреново помнил, о чём мы разговаривали.

Единственное, что врезалось в башку, так это то, что я увлёкся её губами. Настолько, что чуть из Господина в один момент не разжаловал себя в "слугу". Если бы только Муратов не испортил момент… Я одновременно ненавидел и благодарил его за это совпадение.

Мне нельзя было так быстро и нелепо падать с пьедестала. Брать Никольскую с собой — всё равно что смертоубийство для моего терпения.

Я вызволил из кармана чёрных джинсов электронку и затянулся приторным дымом по основание отяжелевших лёгких.

На вкус также, как её поцелуи — по-детски безобидно, только если не знать про последствия.

Никольская так и не дождалась от меня того, что так, очевидно, хотела услышать. Привстала с кресла, пристально пытаясь отыскать сквозь стекляшки мои забегавшие глаза.

— Я, наверное… Пройдусь снаружи, распоюсь, — бросила она и, перебирая пальцами крупный локон накрученных волос, нервно сглотнула. — Не теряйте.

Под женскими ботинками, зашнурованными до колен, неуверенно захрустел настил. Узкие плечи облегала кожаная куртка с изображением сирены с нового альбома — все их надели сегодня. Пускай оставит себе на память…

Мы ещё раз переглянулись, когда Ева остановилась в арке.

Я не выдержал её требовательного взгляда, схватил Муратовский телефон, который едва не потух, и начал бездумно листать чат. Она ещё какое-то время точно ждала у выхода.

Но когда я поднял голову, увидел, что Никольской нет…

Во мне обосновалось столько несогласия, что грудную клетку, жалобно сдерживающую его, чуть не разорвало на два куска. И это было кошмарно — чувствовать такое для меня оказалось просто постыдно.

14 февраля 07:32 Вета

С днём рождения, мой милый Лекса! Я от всего сердца желаю, чтобы ты нашёл, наконец, то, что ищешь! Чтобы твои мечты осуществились! Я очень жду тебя дома…

14 февраля 07:32 Лёша

Я тебя люблю!

Мой обожжённый взгляд остановился на далеко отмотанных сообщениях, и я осел глубже в диван. У Муратова что, было день рождения, и он даже не сказал? Какой актёр пропадает, держит маску до последнего… Но Лекса? Что за прозвище такое е*анутое?

17 февраля 23:49 Вета

…Эй! Я до сих пор вспоминаю, как ты пел те стихи! Почему это они тебе разонравились?

Хах, Есенин?

17 февраля 23:50 Лёша

Я думал, тебе они не нравятся. Иначе зачем было сбегать?

17 февраля 23:50 Вета

МНЕ СТАЛО СТРАШНО! Я испугалась, что в тебя влюблюсь…

17 февраля 23:51 Лёша

И как? Получилось сдержаться?

Боже, каких же сопливых идиотов сносит Земля!

26 февраля 22:47 Вета

…Когда ты вернёшься, я хочу снова оприходовать тот стол с аппаратурой у сцены!!!

Бл*… Мерзость!

26 февраля 22:49 Вета

А ещё… У меня теперь есть мечта. Устроить на следующий год зимний бал. Чтобы ты обязательно смог на нём присутствовать и пригласить меня на танец!

26 февраля 22:49 Лёша

Обещаю, так и будет.

Мда…

27 февраля 13:38 Вета

Пссс… Кудрявая Башка! Ты знаешь, что мне принесли первокурсники?

27 февраля 13:43 Лёша

Хахах. Привет, солнышко. Что?:)

27 февраля 13:43 Вета

ПАКЕТ пирожков с вишней!

27 февраля 13:43 Лёша

Эй!!! Только я могу приносить тебе пирожки с вишней!!!

27 февраля 13:44 Вета

Ну ладно, я выплюну…

27 февраля 13:44 Лёша

Ты уже проглотила, как будто я не знаю… Не забудь вытереть рот от варенья:)

Я еле убедил себя прекратить эти изощрённые пытки над собственной психикой и с дрожью в руках отложить его телефон.

У меня возник целый букет разнообразных незнакомых чувств: омерзение от того, что с моей бывшей преподавательницей может кто-то вести настолько тошнотворные речи… Глубокое непонимание — как Муратов вообще посмел жаловаться, что ему одиноко, когда у него в телефоне гигантская, обжорливая психологическая поддержка?

И… Что-то такое въедливое, нестерпимо обжигающее в груди, от чего я больше не мог спокойно дышать.

32Господин Разрушитель

— Пошла на хрен! — громко заорал Гриша вернувшейся Никольской, у которой в миг ошарашено округлились глаза. Это надо было видеть…

Она застыла в арке, не понимая, что происходит.

— Э-э-эй, Киса! Ну ты чего?! Обиделась? — моментально смягчился драмер.

Шатёр наполнился лающим, нервным смехом. Я чуть не подавился слюной из-за вытянувшегося выражения её лица, но это слабо отвлекало от предстоящего выхода.

— Это у них традиция такая…

— У нас! — подметил Андрей.

— Ну да… У нас. Традиция посылать друг друга перед выходом на сцену. Пошли меня тоже, пожалуйста. Пожёстче.

Перепугавшаяся Ева будто морок скинула с глаз, чуть тряхнув волосами, и быстро пришла в себя.

— Кхм, ясно… Пошли все к чёрту! В-ваня! Господин! Андрей! Гриша! Дрон! Все! — вскинула девчонка подбородком под одобрительный вой. — Так достаточно?

— Подойди, — в приказном тоне проронил я.

Нехорошо было ей оставаться на пороге. Никольская приблизилась и расположилась, естественно, позади напряжённого Ванечки.

— А теперь пошла на хрен, бездарная певичка! — все заржали.

От неожиданности улыбалась даже сама Ева, а я зачем-то вспомнил тот день, когда выгнал её из комнаты, и чуть не поперхнулся. Чем меньше оставалось секунд до шоу, тем больше пугали любые воспоминания — о прикосновениях её губ в особенности! Я как будто был не в своей шкуре…

Наконец, мы все собрались в кругу. Дрон с накрашенными глазами под свисающей чёлкой, Гриша в шапке и парадных трениках, размалёванный басист с бородкой и конским хвостом. Муратову зашили рот — жаль, что это всего лишь грим — и наложили чёрную маску. Когда он вернулся в шатёр, я чуть не откинулся, признав в нём настоящего Юдина… На этом образы, вдохновлённые цирком уродов, заканчивались. Мы все стояли в фирменных куртках, за воротники которых чуть заползал уличный холод.

Из нас с Никольской сотворили идолов для преклонения, но я продолжал шориться в очках в сумерках и игнорировал все немногочисленные зеркала. Распелся, но не долго.

Предрассудки. Всё-таки, начало тура… В груди сдавленно билось сердце, разгоняя по телу тремор.

— Давайте сюда свои ручонки, кретины, — мы сложили ладони в воздухе по центру круга, начав их раскачивать вниз и вверх. — Желаю вам обосраться сегодня, конченные фрики! Чтоб вас, петухов, освистали! А потом вы закончили этот день в сладких объятиях друг друга, запихивая в задницы грифы гитар!

— От души! — взревел поддатый басист. — Всё, как хейтеры нам прописали!.. И не забудьте друг другу отсосать! Аминь!

— Аминь, — подхватили шёпотом остальные, и мы все, охваченные лёгкой тревогой, просто разошлись по углам.

Ева, постыдившаяся за окружающих, «умыла» лицо ладонями и присела на край дивана, когда к нам в шатёр запрыгнул организатор. Его расстёгнутая куртка болталась поверх алкоголички.

— Разогрев окончен, они убираются. Когда вас ждать? — взволнованно протараторил мужик.

Больше ни минуты ожидания в этом долбанном шатре!

— Прямо сейчас!

***

Мне всегда доставляло удовольствие чуть задержаться в кулисах, смакуя фанатские истерики. Внутренний холод, разрастающийся под кожей на уличном морозе, только добавлял нервов, и вот уже выход на публику становится равноценным прыжку с отвесной скалы. Руки тянет к полу под действием слабости, мышцы не слушаются, а пальцы постыдно трясутся. Но на этот раз ставки были ещё выше — первый концерт после разгромного конфликта, затянувшийся перерыв, разъ*баная репутация и пристальное наблюдение анонима. Он не пропустит этот фестиваль, нет, я уверен. А самозванец заместо Юдина, дрожащий, как лист осиновый, и, на сладкое, скандал с девчонкой, подобранной в пивнушке, были призваны вызвать у Господина преждевременные признаки старения с неизбежным инсультом.

Орги еле успевали вставлять пару слов между оглушительными визгами. Я поправил ушные мониторы и глубоко вздохнул, пытаясь выплеснуть из лёгких щекотливый страх.

Через дырки на джинсах кожу щекотал ледяной воздух.

— …И сегодня! На этой сцене с новым альбомом «Искушение»! Долгожданные! Сумасшедшие! Death! Brea-a-a-ath! — в такие моменты мне начинало казаться, что это кто-то другой.

Другой, совершенно незнакомый мне Леонид Савицкий со стальным характером и невыносимым гонором заставил людей собраться, протащил на телек, радио и бахвалился теперь сбывшейся мечтой, а я — мимо проходивший наблюдатель, вдруг непонятно как забредший в кулисы, смотрел и охреневал… Выглянул одним глазом в утопающий от трепещущих рук зал и с трудом сглотнул слюну в пересохшем рту.

Когда я с круглым, как блин, лицом ходил в музыкалку, в русско-народный хор, мог ли предположить, что спустя десяток лет тысячи девушек будут срывать голосовые связки от восторга увидеть Лёньку из группы ложкарей?

Наверное, меня оглушило криками. На сцене, подсвеченной прожекторами, уже нагнетающе дребезжал по тарелкам Гриша, гитаристы заняли свои места, перекидывая ремни через плечи. Муратов, изучивший по видео манеры Юдина, расхаживал перед барабанной установкой, о чём-то перекрикиваясь в драмером. А мне на крошечную долю секунды показалось, что я е*нулся — притащил зачуханного студента в Москву! Снова нашёл людей, снова запихнул их в студию, уладил всё, что было можно и нельзя ради этого концерта — но я, бл*дь, подделал человеку паспорт! Чтобы не признавать, что я в глубокой заднице! Эта идея могла принадлежать только конченному ублюдку…

Это я тот самый конченный ублюдок, прятался от армии фанатов за куском клеенки, обтягивающей леса сцены, и приходил в шок от масштабов собственного кретинизма. Но раз уж мы благополучно пришил к сегодняшнему дню… Может, я просто гений? Жаль, об этом никто никогда не узнает.

В груди задрожало от басов, заглушивших возгласы. Орги всунули мне в руки отстроенный микрофон. Перепонки уловили плэйбеки первой песни, электрогитары зловеще завизжали, вступая в бой, а вездесущий Гриша, окатил зал, волнующийся в сумерках, раскатом ударов по томам и тарелкам. С зоны звуко- и свето-операторов включились иллюминации, и у подмосток сцены посыпались фонтаны ослепляющих красных искр, вызвавших в толпе изумлённые вопли. В потоке света потерялись соседние сцены, стоящие в глубине поля. В темноте замельтешили толпы, бредущие к нашей основной площадке. Я заворожено наблюдал за «фонтанами», пока ещё, в одиночестве, как за фейерверком в детском парке, и понимал, что испытываю не менее искренне, чем в юношестве, счастье — могу себе позволить в двадцать шесть лет не просто сводить себя на представление, а устроить его во имя своей группы.

Когда Гриша пустил в ход кардан, я поймал взгляд Кисы из далёких соседних кулис и вздрогнул. Она тоже самозабвенно смотрела на иллюминации, подсвечивающие розовым цветом её красивое лицо, и даже теперь поглядывала на меня, ожидая своего выхода.

Мы поместили её во второй блок, поэтому Еве предстояло побыть одной. Кажется, для неё это могло стать испытанием… Особенно после того, как я так и не решился с ней поговорить напоследок. Больше времени, кроме как совместной песни на публику, не оставалось.

Я был уверен, что разговорами не смогу ей помочь… Билетами, деньгами, шмотками, контрактами — да. То есть, действиями. Не знаю, на сколько Ева это оценила, но была ещё одна идея…

Я не успел толком подумать. Тыкнул пальцем в её сторону и показал бицепс, намекая на то, что она сможет. Всё будет хорошо.

Потом очухался — кругом море людей. Такие знаки внимания были тупо не в стиле чопорного Господина. Я, чуть не опоздав к вступлению, нервно выскочил из-за кулис под усилившиеся истошные визги, но мельком всё-таки увидел, что она улыбнулась.

Хах… А теперь.

Мне было, что сказать за эту девчонку, ставшую жертвой идейного придурка.

— Не надо смотре-е-еть, как я живу эту жизнь.

Пересчита-ай свои кости, гребанный ты журналист!

Я засыпаю каждый вечер, зная, что мне не соскочить,

Ты же — губишь то, что даже видеть не заслужил!

Я намеревался разогнать этот конфликт до вселенских масштабов и заставить фанатов вызубрить песню, как мантру. Чтобы в каждом чёртовом городе люди помнили, что только одно их равнодушие к сплетням сможет уничтожить этого у*бка.

Океан скандирующих людей, обтекающий сцену, взмывал руками к чернеющему небу.

— Отра-вись! Жри быстрее то, что тебе приготовил

Госпо-дин! Не представляю, как ты сможешь это

Прогло-тить! Я приправил блюдо желчью твоих

О-бид! И принесу венок к надгробию

«Наш милый АНОНИМ»!

Я пел и рычал эти слова, испытывая непередаваемое удовольствие. Под сценой, перед ограждениями секьюрити еле сдерживали фанатов, зашедшихся эмоциями. Уже ко второму припеву они запомнили пару строк и начали выкрикивать в ответ то, что должно было пошатнуть его самомнение.

Если Господин дал слово разрушить чью-то жизнь — он его сдержит!

— Привет, Москва-а-а-а-а-а! — я заорал на последнем слоге, пробираясь за гигантские мониторы.

Внизу тут же скучковалась пара охранников, решивших, что я буду нырять щучкой через ограждение.

— Вы скучали? — да, мать его, они сходили с ума от ожидания!

От тесной толпы исходило словно облако жара. Кто-то умудрялся снимать куртки, а особо отбитые — майки, оставаясь зажатыми между тёплыми одетыми соседями. Не хотел даже думать, собралась бы такая масса без сингла с Евой и внезапного скандала… Во время открытия концерта стемнело, как в преисподней. Тысячи блестящих глаз и вспышек телефонов теперь мерцали у подножия сцены, простираясь вглубь померкнувшего в чёрных стекляшках очков поля.

Я наслаждался.

— Мы приготовили для вас что-то новое! Чернее, чем душонка жалкого журналиста! Альбом «ИСКУШЕНИЕ-Е-Е-Е»! Ра-а-а-а-у!!! — вместе с гортанным воплем изо рта вырывался пар. Единственное, что напоминало теперь о промозглой погоде. — Студийка выйдет на всех гребанных площадках, как только мы спустимся с этой сцены на землю! Поэтому делайте, что хотите — снимайте на телефоны! Отправляйте папашам, подружкам, сёстрам, начальникам! Отправляйте, мать его…. КОМУ?

— ЖУРНАЛИСТУ! — надрывно заверещали ближние ряды.

— ЧТОБ У НЕГО ВЗОРВАЛСЯ ТЕЛЕФО-О-ОН! — тут же зашёлся я криком в ответ.

Вот теперь-то я заколочу крышку твоего гроба! Как бы этот длинный вонючий нос, лезущий в чужую жизнь, не упёрся в потолок…

— А следующая песня «В могиле»! Чтобы вам было весело и ПОСРЫВАЛО БОШКИ-И-И!

Под сопровождение визгов и нагнетающего стука барабанов я перелез обратно, через мониторы и отошёл чуть вглубь сцены. Начал импульсивно расхаживать из стороны в сторону, возле трек-листа, приклеенного к полу, в ожидании вступления. Не мог даже осмотреться по сторонам, не хватало духу.

По одному чмошнику прошёлся — теперь настал черед «похоронить» не менее омерзительную, чем аноним, личность. «Все совпадения с реальными именами — чистая случайность», — говорил им я. — «Это собирательный образ, не более». Хер!

Надеюсь, как-то раз, подтирая рот орущему младенцу, ты наткнёшься на музыкальный канал и поперхнёшься.

Гитары забасили, тонны ватт звука обрушились в зал, а внутри задрожали органы. Я ворвался с непревзойдённо насмешливой интонацией во вступление вместе с барабанами.

— Она была страшна и телом, и умом,

Но прежде всего — улыбкою своею!

Какое же счастье знать, что потом

Умрём, но её зубы — надолго в могиле…

Возможно, это была самая стёбная песня в карьере Господина. Она вызвала у людей экстаз, несмотря на отсутствие матюков… Я приближался к припеву с предвкушением облегчить мозг от многолетнего молчания и не смог сдержаться от того, чтобы не запрыгать по сцене, как обдолбанный кенгуру. Очки слетели к чертям.

— Зубы Марии, зубы Марии,

Зубы Марии прочнее гранита!

Тело разложится, челюсть — реликвия –

Всё, что схоронится в память Марии!

Зал одобрительно принял моё послание, моментально вторя припеву. Просто потрясающе! Почему я не решился сделать это раньше?

— Чистить зубы всюду, как смысл жизни,

Стоматология в соседнем подъезде!

В сумке паста с фтором и зубные нити!

Она умрёт, так и не съев сочный БИГ ТЕЙСТИ! — заорал я, как ума лишённый, наклонившись по самые колени.

Толпа подхватила припев налету, а я, перейдя на облагороженный лай, вдруг понял, что допрыгался до спины Муратова, наяривающего по струнам. Его движущиеся плечи били меня позади, когда он бегал рукой по ладам. Дрона, качающего башкой, было видно в дальней части, а Андрей гордо совершал променад по краю сцены. Её масштабы действительно позволяли «гулять» по гигантскому ободу под крышей. Томы и бочки, за которыми восседал Гриша, походили на инопланетный корабль, приземлившийся в Подмосковье.

Мы с Муратовым, типа лучшие подружки, запрыгали в унисон с новым залпом искр, рассыпавшихся по подмосткам. Фанаты тряслись под бодрый мотивчик, устроив преждевременный слэм в начале концерта. Верещащему слою девушек впереди стало тесно, когда в толпе расширился пустой круг, а внутри начались бешеные перебежки и столкновения на грани кровопролития. У нас дежурила скорая помощь возле шатров на случай, если кто-то слишком увлечётся «культурным отдыхом».

Сойти с ума! Я уже и не мечтал испытать эти эмоции. Казалось, лучшие времена для группы остались позади, вместе с уходом большей части состава, но теперь я чувствовал себя свободнее, живее, чем когда-либо! Сердце лупилось в груди от ликования. Позже, наверняка, я огребу за то, что решился высказать со сцены. Но скоро ли наступит расплата…

С осознанием грандиозности момента я отплясал, как ненормальный, ещё несколько песен из нового альбома, низвергая в зал густое грудное рычание и скримы. Меня не скосил ни аноним, ни скандал накануне феста — тем более, мне была по *ую погода. Глотка слушалась, будто я сидел месяц на сырых яйцах, а не на беленькой.

— DEATH! BREATH! DEATH! BREATH! DEATH! BREATH! — скандировала гигантская толпа во время перекура.

Первый блок пролетел на одном дыхании. Я, продлевая время отдыха, представил каждого участника нашей команды, сорвал для них шквал писков. Потом захотел прерваться на термос, чтобы прогреть рот — на всякий случай. Потому что я не отдавал себе отчёт, насколько больно может ударить по связкам холодный воздух утром, и уж тем более не помнил, успел ли долить коньяк в чай. Бог его знает… И на вкус, оглушённый визгами девок, я не соображал, что отхлебываю.

Людей будто становилось всё больше. Они, срывая куртки, сползались со всех концов, включали фонари на телефонах, а я засматривался на их плохо различимые лица и напитывался этим зрелищем.

Попивая горячую жидкость, поднёс к губам микрофон и покосился в левые кулисы.

Вспомнил о том, что Никольская преданно ждала выхода — уже закутавшись в одеяло, бедняга.

Я-то давно расслабился и отпустил вожжи, но как только увидел её любопытствующее личико, стало щекотливо тревожно. Пока Господин успел раствориться в музыке, вдоволь распевшись, ей только предстояло перешагнуть через собственные нервы. А ведь выступление в настолько огроменном зале для неё будет впервые. Вообще, я Еве не сострадал, к чему бы это… Просто мог представить, как тяжело она дышала. Было пару моментов, из которых мне было известно, как Киса ды…

Ну на хрен!

— Кхм… Вы должны кое с кем познакомиться, — вальяжно захрипел я. — Вживую! И составить своё впечатление о ней самостоятельно. А не с помощью Господина или дерьможурналиста. Вы знаете, о ком я говорю?

Похоже, коньяк всё-таки присутствовал. Я вспыхнул изнутри, понимая, что сейчас мы будем петь дуэтом. Фанаты заверещали, ближе наваливаясь к сцене, а секьюрити пришлось подпирать их у ограждений.

***

Мисс Кисс одним своим упоминанием вызывала диссонанс у публики. Откуда-то, как черви, повылазили подбуханные парни и дядьки, расталкивая девок, а те им мало уступали. Стали агрессивно махаться когтистыми ручонками, сопротивляясь вынужденным перемещениям. Суки! Где были их красные рожи, когда я пел первый блок? Неужели, я их не заметил… В океане людишек поднялся столп неразборчивого ора, от которого по разгорячённой спине скользнул холод.

Я опасался, что они освистают Еву и устроят ей публичное гонение с самой крупной сцены Москвы. Даже пара мелких сошек, рыгающих из толпы, были способны устроить потасовку, и тогда мне, как продюсеру, действительно придётся раскошелиться на психолога. Желательно, оптом.

Фанаты продолжали надрываться. Слившийся воедино голос, больше отдающий мужскими громогласными басами, взлетел в воздух над сценой, а я никак не мог разобрать, что, кроме псевдонима, они кричали…

— МИСС КИСС …! МИСС… КИ… ОДИ!!! …ОДИ!!!

Выходи? Уходи? Твою мать, да что они устроили…

Не подавая виду, что я не понимаю, о чём толпа отчаянно взрывается, я оставил на полу термос и медленно вышел к центру сцены. Андрюха облокотился ногой об один из мониторов и принялся позировать беснующимся фанатам — или фотографам, пока его левая рука странным образом зажимала струны над грифом. Не под, как играют адекватные люди, а над — он был тоже немного шоумен. Голые басы дребезжали из колонок, словно неподалёку действовал военный полигон.

Значит, басист тоже не понимал, что происходит, развлекая толпу пантомимами. Дрон не выпускал из рук бутылку с водой, как спасительную соломинку, вдумчиво рассматривая людишек и не решаясь кокетничать с бушующей публикой. А Гриша привстал из-за установки, размахивая кулаком с барабанными палками, собираясь запульнуть их подальше. За поясом спортивок, за спиной у него торчали ещё несколько пар. В чувствах они периодически улетали и даже ломались. И вот, вдоволь раздразнив толпу, драмер взял по палке в каждую руку и захреначил в противоположные стороны.

Поверх резвого скандирования резанул отчаянный писк. Кто-то урвал себе подарок на память, но вокруг канувшей в стадо фигуры образовалась волна жадных рук.

Я пересёкся взглядами с Муратовым, вставляющим короткие визжащие ремарки на гитаре. Он вальяжно разгуливал кругами, когда мы встретились, и его брови многозначно приподнялись из-под маски. Думаю, он бы поделился умными мыслями, если не зашитый рот… Чёрт!

Хоть кто-нибудь разобрал, что происходит?

— Следующая песня — сингл снёсший все чарты! — расслабленно заговорил я в микрофон, всё ещё наблюдая за странной реакцией зала.

Раздавались настолько истошные крики, что было трудно отличить восторг от презрения… Их настроения были на грани безумия.

— Сингл… «ОБРАТНО-О-О»! — мне не хотелось заглядывать за кулисы, поэтому я лишь краем глаза проследил, как Никольская начала выходить.

Как только из-за кулис показался один её зашнурованный до колен ботинок, в груди заклокотало от истерической дрожи. Я сам не понимал, почему так парился из-за дрянной девчонки, что целый месяц всячески поганила нам запись. Ей уже случилось разок опозориться… Ну, наревелась, утёрла свой сопливый нос — Вселенная от этого не обрушилась.

Но я нервничал так, как никогда не трясся за себя самого. Внутренности чуть не скрутило в узел, пока я продолжил стоять перед орущим залом с видом надменного ублюдка. Это всё из-за анонима, я уверен! Мне стоило колоссальных усилий, чтобы не взлететь к крыше от одинокого гитарного перебора, растёкшегося из колонок по всей улице. Гриша зацокал по хай-хэту, задав ритм Муратову, и поддельный Ваня впервые подошёл к краю сцены, наклонившись вместе с гитарой к публике. Те были без ума от такого финта…

Даже если бы я захотел теперь дёрнуться — упал бы замертво.

— Я не вывожу после бессонной ночи, — хрипло вступила Ева своим потрясающим, мясным голосом где-то позади.

— Эта детка запивала водкой

невыносимую горечь! — и подкралась ко мне.

Сердцебиение слышалось громче, чем общий канал в ушных мониторах.

— Хватит говорить, хватит-хватит, что я ужасная дочка!

Меня хранит не ваша доброта… — чтобы услышать её пробирающий шёпот, большинство разинувших рот людишек заткнулось.

— А ОСТРАЯ-Я-Я ЗАТО-ОЧКА!

Стоило Кисе надрывно заскримить поверх вырвавшихся из толпы душераздирающих криков, я оторопело обернулся на жестикулирующую девчонку, расположившуюся прямо возле меня. Инструменты разразились в интро, как рокочущий гром, по оживлённому полю.

Я окатил Еву жадным взглядом с ног до головы, постепенно отходя от потрясения. Её ждали на сцене за тем же — растащить девчонку по кусочкам на воспоминания в каждую треклятую черепную коробку. На выход Никольской были готовы публично дрочить, и это стало для меня ошеломляющим открытием…

Она приступила к сольному припеву, хорошо работая лицом в зал. Выглядела просто сногсшибательно. Думаю, и я ничего.

— Забудь мои глаза и не вспоминай,

Кем мы были прежде — не дыши на ладан!

Я не стану падать ниже этих драм,

Не приду к дверям, не попрошусь обратно!

Я подпевал одними губами, неотрывно разглядывая блестящие локоны девчонки, сексуально ниспадающие поверх кожаной куртки. А зал орал хором, не уступая по громкости звуку из колонок. Наизусть.

Это было просто крышесносно и стало настоящим облегчением!

К своей партии я подошёл хладнокровно, сумев совладать с пульсом и бесконтрольной тягой ловить каждое слово, срывающееся с рта Никольской, взглядом. Теперь смотрела она.

А я надменно захрипел в микрофон.

— Мне совсем не жаль оставить наши встречи в прошлом,

Жёстче, чем деткор,

Только та пощечина!

Сколько можно говорить? Да, я ШУТ БЕЗБОЖНЫЙ!

И не нужно ЛЕЧИТЬ то,

Что проБУДИЛ НАРО-ОЧНО!

На сцену, засиявшую новыми всплесками искр, резво выбежали танцовщицы. Гитаристы бешено запрыгали по подмосткам, а мы с Евой запели припев вдвоём, кивая бошками.

Это происходило с нами бессчётное количество раз в коттедже на репетициях, но исполнять на публику песню вместе с ней показалось мне интимнее, чем целоваться бухими в бассейне… Два наших голоса тепло зазвучали в унисон, пока гитары боем закромсали припев на щепки.

— ЗАБУДЬ МОИ ГЛАЗА И НЕ ВСПОМИНАЙ,

КЕМ МЫ БЫЛИ ПРЕЖДЕ — НЕ ДЫШИ НА ЛАДАН!

Я НЕ СТАНУ ПАДАТЬ НИЖЕ ЭТИХ ДРАМ,

НЕ ПРИДУ К ДВЕРЯМ, НЕ ПОПРОШУСЬ ОБРАТНО!

Никольская вкрадчиво сжала меня горячей ладонью за плечо, когда мы пошли рычать припев второму кругу. Из-за этого несвоевременного, продолжительного жеста перехватило дыхание, и я не смог надстроить второй голос. Вовремя ушёл вниз вместе с ней, не решившись больше посмотреть в сторону вовсю отрывающейся девчонки.

Зато глядел в озверевший зал. Все они внизу — скакали, как чертята, махали руками и снимали нас с ослепительными вспышками.

Я, завороженный успехом, превзошедшим все мои ожидания, даже не успел понять, как закончилась песня.

И тогда тысячи зрителей принялись скандировать то, от чего у меня сердце застучало в горле и болезненно стиснулись челюсти.

— ПООО-ЦЕЕЕЕ-ЛУУУУЙ!

***

— ПО-ЦЕ-ЛУЙ! ПО-ЦЕ-ЛУЙ! ПО-ЦЕ-ЛУУУУЙ! — оголтело требовали людишки. — ГОС-ПО-ДИН! ГОС-ПО-ДИН!

— МИСС! КИСС! МИСС! КИСС! — визжали они наперебой.

Фанатки, молодые девчонки, мечтающие меня соблазнить — вы что, грёбанные куколды? Что за неадекватная тяга перечеркнуть холостяцкий статус кумира на ваших же глазах?

Выкрикнуть для них ничего не значило, также, как и сам процесс?

Я исподтишка огляделся по сцене. Два запыхавшихся после исполненной песни Андрея в знак поддержки стихийного флешмоба стали мерзко лизать грифы гитар. Меня замутило от этого зрелища, к горлу подступил ком. Я хотел было отвлечься, бросился взглядом на всегда ангельски правильного Муратова — он был не в состоянии повторять за парнями из-за грима. Но его тут же оприходовали танцовщицы, повесившиеся ему на плечи. Извращенство! Вполне в стиле Юдина… Пытаясь проморгаться, я обернулся к драмеру, а тот придурошный запихнул себе за щёку одну лакированную палку и заболтал в разные стороны, как член.

Твою мать! Мне снится кошмар? Может, я не заметил, как сдох, и попал в ад? Кругом обезьяны, орудующие мерзкими языками! А полчище орущих озабоченных фанатов заставляли меня лобзаться губами прилюдно на их глазах!

В солнечном сплетении отяжелело и заныло. Я продолжал стоять, как вкопанный. Ухмылялся, не подавая виду, что вот-вот очищу желудок прямо под ноги Еве. А у самого похолодел лоб, и, кажется, выступила испарина. Всё это снимали камеры, транслирующие на гигантских экранах — в один миг из самого крутого концерта в моей жизни он превратился в пытку.

Никольская, источающая волнительное тепло, стояла рядом. Наверняка, в очередной раз думала о том, что пойти на поводу у этой просьбы было бы выше моих возможностей, но… Столько раз я умудрился нарушить слово! Это просто долбанное помрачение! Она весь месяц блуждала по коттеджу, нарываясь на раздевающие взгляды, а что оставалось мне? Ненавидеть её? Так я пытался! Во мне нет места брезгливости даже к её губам. Никольская очаровательная, хоть и дурная… Но сосаться с ней на публику — чересчур, бл*дь!

— …ПО-ЦЕ-ЛУЙ! ПО-ЦЕ-ЛУЙ!!!

ПО-ЖА-ЛУЙ-СТА! НЕ-Е-Е-ЕТ! Я знаю, что слабак… Зачем об этом знать вам?

Мы уже повернулись друг к другу лицами, мучительно надвигаясь ближе. У девчонки азартно горели глаза. Томно подрагивали длиннющие ресницы и завораживающе плавно приопускались веки. Я чуть вскинул подбородком, пытаясь незаметно вдохнуть, и, не отрываясь, продолжил наблюдать, как стремительно верно меня покидает рассудок.

Её розовые губы обезоруживающе ухмылялись. Я очень надеялся, что мои тоже изображали хотя бы подобие дерзости. Волны русых растрёпанных волос теребил ветер, а женская грудь под курткой всё ещё вздымалась после бешенных скачек по сцене.

Прошла вечность. И толпа начала стихать прежде, чем я отчаянно прикусил нижнюю губу. Неуверенно сглотнул слюну, наполнившую рот, рассматривая её порозовевшие, наверняка холодные щёки. Мы стояли в профиль к залу, практически уткнувшись носом к носу и продолжали соблазнительно разглядывать лица друг друга.

Ад или блаженство?

— Я не хочу на людях, — жалобно шепнул я, всё также въедаясь взглядом в её манящие приоткрывшиеся губы.

Прошу… УМОЛЯЮ!!!

Не знаю, услышала Ева или нет, ведь пространство гудело от шелеста курток, разговоров и одиноких выкриков.

— Пожалуйста… — чтобы не выглядеть, как раздавленное насекомое, я нагло оскалился, от чего зал снова начал повизгивать.

Если это сейчас произойдёт с нами — клянусь, я брошусь со сцены на асфальт.

Но мне было настолько трудно взять всё в свои руки, что судьба Господина зависела только от чудачки, не упустившей ни одной возможности нарушить мои личные границы. У Евы переменился зелёный взгляд. По модельному накрашенному личику проскользили розовые лучи софитов, зрачки её злобно сузились, и у девчонки дрогнул один уголок губ, оставшийся в тени.

Я весь охладел от ужаса, разглядев в этом потаенную, безмерную жестокость, и почувствовал, что доступ к кислороду перекрыло задержавшееся в глотке дыхание. Чуть не выронил микрофон. Я за долю секунды до катастрофы… Узнал, что мне крышка. Успел столько всего подумать, что по телу разошёлся жуткий, одуряющий озноб, от которого стыли даже мозги. Раздавленный её выбором, я бросил в зал косой сокрушённый взгляд и смиренно выдохнул.

Ева настойчиво обхватила меня за подбородок, устрашающе приближаясь к моим пересохшим губам. С усилием впилась острыми ногтями в щёку и застыла в миллиметре от моей погибели. Когда кожа вдруг заныла от боли, я понял, что Никольская прикладывала не дюжие силёнки, чтобы отвернуть мою голову в сторону зала…

Я, промёрзший чуть не до хруста в костях, позволил ей это сделать и ощутил, как она приникла к шее, притворяясь, что оставляет засос. Ева не собиралась истирать Господина в прах — и от этого облегчение обрушило мой пульс, позволив выдавить самодовольную улыбку. Я даже не мог объяснить теперь, почему мне показалось, что она способна на бесчеловечный поступок.

Наверное, это я виноват. Яне умел доверять девушкам. А Никольская прицепилась к самому сокровенному — могло показаться, что она желает меня уничтожить… Но она, ощутив власть, всё же, не сделала этого.

Невесомое дыхание девчонки вместе с горячими прикосновениями губ вынудили меня покрыться мурашками. Фанаты орали — то ли довольно, то ли осуждающе — мне было насрать. Я лишь чувствовал себя, на сколько позволяла ситуация, в безопасности.

— Им этого мало! — раздалось прямо у моего уха, обожжённого теплом.

Конечно, суки ждали поцелуй в губы. Они и понятия не имели, чего мне это стоит.

Я успел только приоткрыть непослушные веки и увидел, что Никольская чуть отодвинулась, ехидно улыбаясь залу. Но у меня больше не осталось духу сомневаться в ней… Замечательно. В прошлый выход девчонки на публику мне пришлось разговаривать за двоих, теперь брать инициативу в свои руки настала её очередь. Мы были квиты.

Ева выдернула из моих рук потный микрофон, торопливо положила его вместе со своим на пол и встала передо мной, заслонив от публики спиной.

Я не успел испугаться второй раз, когда девчонка задрала свою куртку и перекинула нам на головы.

Теперь мы стояли на сцене под пристальным наблюдением армии фанатов щекой к щеке, но наша репутация была спасена. Никольская осталась хорошей, стеснительной девочкой, а я — бесстыжим разбивателем сердец. Наверное…

Если они не спалили через экраны, что я чуть не упал в обморок, как тринадцатилетний девственник.

— Обними меня! — сердито прикрикнула Ева.

Я послушался, слабо придя в себя. Из толпы снова донёсся визг, когда мои руки начали жадно гладить девчонку по спине, спускаясь к ягодицам.

Под куском кожаной чёрной ткани, которую она держала, было темно и волнительно. Весь мир остался снаружи, стараясь дотянуться до нас лучами прожекторов, а мы с Никольской — спрятались за его пределы на дурацком клочке сцены. Здесь стало слишком стремительно жарко, пока мы усердно дышали и прижимались друг к другу, изображая страсть. Я уже не понимал, почему меня колотило — из-за отходняка или пробирающего желания решиться на настоящий поцелуй. Под курткой совсем ничего не было видно, но чувствовались нежные губы, гладящие меня по щеке и замирающие в нестерпимой близости от уголка влажного от слюны рта. Я пришёл в нетерпение, искусав его, и уже ненавидел себя за это…

Фанаты визжали от восторга, как резанные свиньи. Тем немногим, кто не поверил, оставалось лишь догадываться, чем мы занимались с Евой без посторонних глаз.

По ощущениям наш спектакль продлился чудовищную, непростительную бесконечность. Непростительную — потому что я так и не решился поцеловать Еву в губы.

Оставшаяся часть концерта пролетел на одном дыхании, как выскочившая из дула пистолета пуля. «Надеюсь, она когда-нибудь прилетит мне в голову», — думал я, глядя на чёрные подмосковные леса, пролетающие в окне.

Нас окружили толпы на бэкстейдже. Я отбивался автографами до потери пульса, пока меня насильно не затолкали автобус, разругался со всей командой, чтобы выкроить хоть минуту. Но так и не попрощался с Никольской.

***

33 Противоядие от душевной боли

В салоне шумно гудел двигатель. Я сидел на ступенях в приглушённом свете. Приложился лбом к дребезжащему стеклу, запотевшему от дыхания, и прикрыл веки. В черепушке ныло от ледяного соприкосновения… Все они в хвосте автобуса бурно праздновали, как алкоголики в вагоне-купе. Отмечали успешный фестиваль, звякая бутылками, громко и истошно смеялись — а про Никольскую забыли в один миг. Я просто не мог в это поверить… Как в бреду, игнорируя миллион фанатских сообщений, написал контрольное смс её новому «дрессировщику» из Уфы. Ева сейчас, наверное, ехала в отель по московским пробкам на заднем сидении такси, а мы тащились по трассе.

Я всё смотрел усталыми глазами на счастливые лица парней. Чего им было горевать? Мы поднялись на пик своей возможной популярности, устроив дикую давку на фестивале. Я снова доказал всем, что Господин — живучий, непотопляемый чёрт. Этот долгожданный день пролетел, жизнь, само собой, продолжалась, а впереди было тридцать пять городов, долгие остановки, концерты и ночные бдения. Без взбалмошной девчонки, пытающейся прикрыть свою строптивую натуру детскими косичками…

Неужели даже Ванечка оказался такой двуличной сукой, что не тосковал по своей лучшей подружке? Они с Евой так усердно морозили мне мозги, отрицали любые прямолинейные вопросы, что я ждал сегодняшний день, как спасительный оплот. На полном серьёзе рассчитывал, что, избавившись от девчонки, мне станет проще. Проще осквернять этот мир своим творчеством без отвратительных намёков на отношения внутри коллектива… Но стало только окончательно хреново!

Глубоко вздохнув, я почувствовал, что просто воздуха уже не хватает. Дотянулся до электронки в кармане и стал часто вбирать дым. В груди было погано.

— Рязань! Жди нас с огненным концертом! — говорил Юрген на камеру. На фоне послышались звуки чоканья. — Завтра… То есть, уже сегодня вечером, в двадцать ноль-ноль! Не опаздывать, бл*дь! Я вас лично пересчитаю из-за пульта!

— Спасибо этому невидимому ниндзя за годный звук! — встрял басист своей уже подохмелевшей рожей между звукарем и его телефоном.

Андрюха размазывал по лицу грим салфетками, пытаясь оттереться от краски, но превратил себя в волосатое пугало.

Я наблюдал, как эти два клоуна читают вслух фанатский чат, восторгающийся сегодняшним концертом, пока меня не замутило от привкуса искусственного персика во рту.

— Что вы делаете? — безжизненно выдохнул я дым, пряча электронку в карман.

Юра выключил эфир.

— Смотрите-ка, заговорил! Мы… — он опрокинул рюмку в один глоток и сморщился. — З-зовём народ тратить денежки! То есть, делаем твою работу за тебя, пока ты обижаешься, как девчонка, не пойми на что!

— О-о-о! Я думал, Господин взял обет тишины до следующего вечера! — пьяно забормотал Андрей, набрасывая на стол с едой гору чёрных салфеток. — Ну ты ему наговорил, сейчас опять начнётся…

Начнётся что?

Лучше бы я действительно продолжал их игнорировать. Внутри у меня вскипело, я еле сдерживал извержение злобы, сковавшей конечности. Откуда столько агрессии, сам понять не мог… Отвернулся только снова к окну, нахмурившись.

— Да бл*, хватит обижаться, как ребёнок! Ну не пустили тебя на бэкстейдж обратно, ты как будто сам не знаешь, что времени было в обрез. Первый концерт в рамках тура и сразу день в день! Нужно будет настроиться, провести саунд-чек, а там уже и до выхода недолго. Реально пора было выезжать… Столько времени потратили, чтобы своё забрать! А ты всё про автографы! Да если мы опоздаем ко времени, я буду первый, на кого ты наорёшь, я что, не знаю что ли?! — разошёлся Юрген. — Я с тебя шалею, продюсер!

Меня это задело до дрожи в кулаках. Я принялся переминать пальцы, не глядя на звукаря. Его послушать, так Господин и правда непрофессионально себя повёл…

— Да причём тут бэкстейдж? Думаешь, я наслаждаюсь раздавать автографы?

— Э-э-э… — я обернулся к нему и окатил Юру презренным взглядом. — Разве нет?

— Заснусь свои домыслы в жопу! И просто скажи! Ты хоть попрощался с Никольской? Хоть кто-нибудь из вас видел её после концерта?

— Да мы-то попрощались… — Когда? Когда они успели? Разноцветный из-за татуировок Гриша в дырявых трениках приподнялся с койки, попивая пиво из бутылки, и прищурился. — А ты, получается, из-за неё собирался задержаться?

Пять пар глаз вонзились меня подозревающими взглядами, от чего у меня перехватило дыхание. Приторный привкус персика, обволакивающего рот, вынудил прокашляться. Они точно решили, что между нами с Евой что-то есть… Как и фанаты, хотя на интервью мы повода не давали. Вдруг перед глазами встала обложка нового альбома, в которой я углядел её узнаваемый взгляд, и осунулся.

Да, я же сам представил Никольскую как свою поклонницу. Может, у публики поэтому разыгралась фантазия? Молодая, привлекательная. Поём в дуэте, ещё… Я вступился за неё по своему продюсерскому долгу — и что же? Сразу спаривать нас вздумали?

Я с трудом сглотнул и сипло заговорил, на ходу подбирая оправдания.

— Хотел просто дать ей ЦУ. Этот шоумен — непростой дядька…

— Вы что, не могли поговорить в коттедже? — тут же громогласно отрезал Муратов.

Я окончательно обмер на ступеньках, глядя в его безумные голубые глаза, буквально светящиеся нездоровым любопытством. Он почти снял весь грим, затирая лоб в перерывах между рюмкой, и выглядел теперь как-то слишком самоуверенно.

Думает, один концерт отыграл и всё? Теперь Боженька, станет благую истину вершить?

Сука! Да может я и поговорил бы с Евой, если бы он каждый день не клал хер на свою Вилку Сергеевну! К Никольской и близко нельзя было подойти — везде эти двое тусовались вместе!

Я успел только рот приоткрыть, когда парни обрушили на меня поток обвинений.

— Да тот чел наверняка попроще, чем ты!

— И это всё, что ты хотел сказать, реально?.. — влез даже Дрон. — Ты оставил нас без женского внимания на весь тур! Хотели же сначала брать Еву с собой?! Нормальная она девчонка!

— Почему хотя бы танцовщицам нельзя было ехать с нами в одном автобусе? — я ошарашено следил за тем, как все набросились на меня. А чего раньше-то молчали? — Правильно! Пускай развлекают младших звукооператоров! У них коек не хватает в автобусе, а у нас пустые, чтобы не расслаблялись.

К чему мне здесь нужны эти курицы?! Хватает и оборзевших петухов!

— Да оставьте вы этих танцовщиц в покое! Ты, Лёнчик, лучше скажи, на х*я ты отдал Еву какому-то Загорину, когда она нам концерт «сделала»? Фанаты её выхода ждали, как пришествия Иисуса! Это какой-то мудрёный продюсерский ход? Посвяти-ка…

Андрюха встал в позу, совершенно позабыв под градусом, чем это чревато.

— Мы думали, ты будешь рад! Наш самый грандиозный концерт прошёл именно сегодня! Я серьёзно вам говорю! Вань, подтверди! — он призывно ткнул в Муратова пальцем.

— Это было самое удачное шоу за всю карьеру Death Breath, — убедительно проронил его дружок.

Класс! И кто ещё должен чувствовать себя изгоем в этом дебильном коллективе?

Я молчал и нетерпеливо глотал вместе со слюной всё, что они говорили. Потому что осознал, что сглупил, но никогда не смогу признаться об этом вслух…

— Если бы не Никольская, с кем бы тебе пришлось сосаться, а? — начал шутить свои неуместные шутки басист под неуверенный прыснувший по салону смех. — Я бы с тобой не стал! Ты п*зда какой вредный!

— С поцелуем получилось круто, — улучил Муратов момент хлипкой тишины. Да ну? Когда он это сказал, я чуть не проглотил язык. — Непонятно только, чего добивался журналист.

— В смысле? — стоило Ванечке своим мерзким голосом назвать анонима, от которого моё сердце неприятно пропускало удар, я вскочил со ступеней и подошёл к столу. — Чего он добивался?

— У него вышел пост во время нашего концерта. Вы не читали?

— Нет…

По автобусу разлетелись матерные недовольства.

— У меня что-то больше не ловит интернет… — я несдержанно навалился на столешницу, упёршись в неё руками, и заглянул в белый экран его телефона.

Вдруг заметил сообщение от Никольской…

Ванечка быстро его свайпнул и начал пересказ, не дав мне прочитать, но я не смог не зайтись пробирающей до внутренностей дрожью.

— Он сделал репост твоего опровержения и написал, типа: «Господин точно спит с Никольской, проверьте эту инфу на фесте и заснимите мне подтверждение.» И тогда он бы репостнул каждое заснятое видео тебе в сообщения. Ты проверял свой телефон?

Я испытал внутри странного рода ноющую боль, распространившуюся по всему обмякшему телу. Ева, оказавшись уже за несколько сотен километров, продолжала писать Муратову… Охренеть! Что же я упустил…

— Ну, — безжизненно выдохнул я. — Видел… Мне засрали личные сообщения… Какой-то слишком безобидный трюк, не похоже на анонима. Разве нет?

Если не знать, что сцена — единственное, чем я живу, и я чуть не окатил её рвотой, то да. Довольно безобидный выдался стёб… Но меня совсем не это волновало сейчас.

Чувствуя, как осунулось лицо, я опустился на пустую чужую койку, и понял, что я не хочу больше.

Мне не нужен этот тур! Куда я, к чёрту, еду? Зачем?

Боже… Что же это за мысли…

— Походу, это всё, что он смог придумать, — пожал плечами Юра. — Ты же попросил фанатов отправить журналисту видео с песней, которую ему посвятил. Тоже не сказать, что жестокая расплата. Вот он и ответил… Равноценно что ли? Думаете, ему уже завалили личку?

Плевать…

— Он писал что-то ещё? — еле произнёс я.

— Да, — раздался Ванечкин голос. — Он насобирал сплетен на многих музыкантов, кто выступал на фестивале. На нас — ничего…

— Может, побоялся фанатского гнева? На сторону Евы встали многие.

Плевать… Мне просто было плевать.

В салоне раздался едва слышный скрежет тормозов, и всех чуть пошатнуло. Чернота в окне перестала мелькать, пугающе застыв на месте. Из дальнего верхнего окна показалась горящая вывеска автозаправки.

Я остался лежать на койке, лишившись чувства проносящейся дороги. Чуть закружилась голова. Юра, Гриша, два Андрея вышли на улицу с водителем, сказали, что в круглосуточный магазин, размяться. А мы с Муратовым остались вдвоём в салоне.

Я долго рассматривал его кудри, смазливое лицо, татуху, не предпринимая попыток пошевелиться. Думал. Подбирал слова. Он искоса поглядывал на меня с не очень вежливым выражением. Время норовило истечь раньше, чем я решился бы хоть что-то высказать Ванечке.

Просто я не понимал, чтоему такого зарядить, чтобы олух вернулся с небес на землю. Но в какой-то момент… Меня посетила привлекательная, справедливая для Муратова идея.

Это могло бы облегчить мои переживания. Я нуждался в противоядии от душевной боли…

— Кхм, Вань. Пошли покурим?

34. Облегчение

На улице было свежо и даже морозно. Здесь нас никто не услышит. Слева оставалась заправка с круглосуточным магазином. Мы шли вдоль трассы, приближаясь к лесополосе, и молча раскуривали сигареты.