Госпожа Печалей

Глава четырнадцатая

— Здесь хранится погибель вашего народа, — эхом подхватила слова Махьяра Оракул под Вуалью. Ее затянутый в черное палец обвиняюще указал на саркофаг. — Разбей гробницу, вскрой магию леди Олиндер.

Но Махьяр не нуждался в понуканиях. Отложив орручий колун, он вытащил из-за пояса нож и попытался просунуть лезвие под крышку саркофага, но, как ни старался, вбить клин ему не удалось. Разочарованный, он обошел надгробие с другой стороны, но крышка вновь не поддалась его усилиям.

— Поднеси факел поближе, — велел он Сорайе.

Освещение улучшилось, но и это не помогло. Нож просто отказывался входить в щель, хотя Махьяр, наклонившись, ясно видел зазор между крышкой и корпусом саркофага.

— Давай помогу, — предложил Венцеслав. Он передал свой факел Гаевику и пристроился напротив Махьяра. Но и его клинок не сумел проникнуть в брешь.

— Это колдовство. — Махьяр сунул нож обратно за пояс.

Сорайя сунула факел жрецу, села на пол, и Махьяр с удивлением увидел, что она стаскивает левый сапог. Стащив его, она сунула внутрь руку и достала старую медную монетку. Только теперь жрец вспомнил распространенное среди обретенных суеверие, что стражей нижнего мира надо подкупить, чтобы они позволили духу пройти мимо них. Многие восточнодольцы упорно таскали в сапогах монету — на тот случай, если они умрут вдали от дома и у них не будет больше ничего, что можно предложить часовым Нагаша, но Махьяр был просто потрясен тем, что этому обычаю следует и азиритка.

А солдат, поднявшись, наклонилась над саркофагом и сунула монету в узкую щель.

— Попробуй теперь.

Но нож снова не сумел проникнуть под крышку. Лезвие соскальзывало с камня, сопротивляясь любым усилиям Махьяра. Венцеслав орудовал клинком с другой стороны, и тоже безуспешно — несмотря на то что монета Сорайи спокойно вошла в зазор.

— Магия, — повторил Гаевик. — Старые чары охраняют гробницу. — Маг вернул капитану факел. — А на любые чары найдутся другие чары. Снять можно любое заклятие — если хватает ума и удачи разобраться в нем.

Махьяр нахмурился. Все колдуны такие — вечно ставят на свое мастерство, а не просят помощи у Зигмара. Впрочем, высказывать свои мысли жрец не стал, увидев в глазах Сорайи и Венцеслава проблеск надежды. Нет, напрасные надежды не стоит сокрушать, это породит лишь гнев и обиду. Некоторым иллюзиям лучше позволить разбиться самостоятельно.

Гаевик подошел к изголовью саркофага. Руки его плели над крышкой какие-то магические узоры — кажется, рисовали в воздухе перекрещивающиеся пятиугольники.

— Будьте осторожны, — посоветовал чародей остальным. — Я не знаю, насколько сильны чары, наложенные на эту гробницу. Чтобы взломать их, вероятно, потребуется предельная концентрация. Такое возмущение эфира, да еще и в таком месте, может быть замечено. Будьте начеку.

Предупредив людей, Гаевик продолжил колдовать. Махьяр с тревогой увидел, как вокруг пальцев мужчины забрезжил зеленоватый свет. Теперь переплетенные пентакли не просто угадывались — в воздухе задрожало остаточное изображение, подобное силуэту язычка пламени после того, как задули свечу. Руки Гаевика двигались все быстрей и быстрей, чертя над саркофагом магический узор, и зеленое мерцание делалось все вещественнее. Оно уже не исчезало после каждого пасса. Рисунок повис в воздухе — и начал медленно опускаться на крышку. Махьяр так и не понял, направляют ли руки чародея орнамент — или их просто тянет вниз, как лодку, подхваченную течением.

Все ниже и ниже опускались магический орнамент и сплетающие его руки. Тихое пение, незнамо когда родившееся на губах чародея и постепенно нараставшее, взвилось неистовым воплем. Разведенные пальцы Гаевика вдруг кулаки, а кулаки обрушились на двойную пентаграмму, словно вколачивая ее в саркофаг. Пентакль взорвался, бесшумно и страшно. Энергия взрыва тряхнула гробницу. По спине Махьяра побежали мурашки.

Гаевик отступил, обливаясь потом. Глаза его пылали нефритовым светом — очень, очень медленно угасающим светом.

— Попробуй… теперь… — выдавил он. Каждое слово явно давалось ему невероятным усилием воли.

Махьяр взял нож и вновь попытался вогнать острие в щель. И вновь лезвие соскользнуло, словно отброшенное какой-то магнетической силой. Попытка Венцеслава, подступившего к саркофагу с противоположной стороны, тоже провалилась.

— Сможешь применить заклятье посильнее? — спросила Гаевика Сорайя.

Чародей покачал головой.

— Тогда его точно заметят. — Он махнул рукой. — Может, уже заметили.

— Значит, время тонкостей вышло, — заявил Махьяр, подхватил с пола орручий колун, обеими руками вскинул громоздкое оружие над головой и с силой обрушил его на крышку.

Отдача от удара отбросила Махьяра к стене, руки его задрожали, лезвие колуна выщербилось, отколовшийся кусочек отлетел к самому потолку. В степах склепа заметалось лязгающее эхо.

А на саркофаге не осталось и царапины.

— Яхангир, — благоговейно произнесла Сорайя имя бывшего командира, и горький смех сорвался с ее губ. — Он был назван. Он был тем, кому суждено «разрушить проклятие». А может, просто пробиться туда, где проклятие укрыто.

— Весь этот путь… — Венцеслав покачал головой. — Весь этот путь… и все зря.

Махьяр стукнул кулаком по непокорной крышке.

— Ради Зигмара, должен же быть какой-то способ! Мы так далеко зашли, столько вытерпели!

Венцеслав повернулся к Оракулу под Вуалью:

— Твоя магия. Может ли твоя магия открыть это?

Махьяра встревожило отчаяние, прозвучавшее в голосе капитана. Весь этот долгий путь именно Венцеслав всегда поддерживал их. Но теперь даже он сдался.

Ответ Оракула под Вуалью расстроил Махьяра еще больше:

— Со временем, вероятно, можно было бы найти магию, снимающую здешнюю защиту. — Провидица покачала головой. — Но времени нет. Я чувствую, как смыкается вокруг нас тьма. Вы привлекли внимание не только простых стражников. Склеп-крепость знает о вашем присутствии… и вашей цели.

В гробнице стало ощутимо холоднее, еще холоднее, чем после колдовства Гаевика. Махьяр чувствовал в воздухе примесь сверхъестественного — скверна просачивалась сквозь кожу, леденя кровь. И не нужно было предупреждать остальных. Все это чувствовали, все знали, что это предвещает.

Тени в гробнице становились плотнее, сгущались в полосы черноты, тянущейся к факелам. Среди полос угадывались смутные очертания плеч и голов, костлявых рук и ног. Махьяр призвал Зигмара, в который раз потянулся к символу, который всегда носил на груди, — и услышал где-то в глубине сознания издевательский смешок. Молота, знака Бога-Царя, у него больше нет, медальон затерялся в Болотных Курганах. Бог Махьяра не поможет ему теперь. И ничто не поможет.

Беспредельное отчаяние лишило Махьяра сил. Он рухнул на колени. От безнадежности, безысходности кружилась голова. Кто он такой, чтобы думать, что сможет принести имя Зигмара в склеп-крепость мортарха? Как смел он, жалкий человек, хотя бы помыслить о том, чтобы противопоставить свои убеждения Госпоже Печалей? Он — ничто, меньше чем ничто, жрец, обманывавший себя, полагая, что его бог может простить непростительное. Каждый его вздох — богохульство. Только смертью он может искупить недостаток веры.

Рука Махьяра сама приставила лезвие орручьего колуна к его шее. Один быстрый рывок — и грубый клинок вспорет ему вены. Покончит с болью и ужасом. Мертвые, входящие в нижние миры, не страдают…

— Чушь, — прошипел Махьяр, встряхнулся, сбрасывая отчаяние, пытавшееся сокрушить его, осознавая, что бушующие в его голове мысли ему не принадлежат. — Я видел твоих жертв, заточенных в стенах! — крикнул он, словно бросая вызов разбухающим теням. — Они определенно мертвы — и определенно не избавлены от страданий! — Резко поднявшись, он прижал ладонь к груди. — Мне не нужна золотая висюлька, чтобы нести веру Бога-Царя, и не нужен злобный дух, прячущийся во мраке, чтобы напомнить мне, что я должен искупить свои прошлые слабости!

Махьяр бросил взгляд на своих спутников. Сорайя, Венцеслав, Гаевик — все стояли на коленях, подавленные точно такой же психической атакой. Но они увидели его, и в глазах их затеплилась надежда. Надежда на него, воина-жреца.

— Человек сам может выбрать свою смерть, и выбор этот приносит ему порой больше чести, чем вся минувшая жизнь, — сказал Махьяр, развернулся и погрозил выщербленным клинком сгущающимся теням. — Итоги жизни не подведены, пока не сделан последний вздох.

Горький трескучий смех прошелестел в подземелье, и толпа призраков откатилась волной тьмы. Среди теней возникла фигура в белом, с лицом, скрытым длинной вуалью. Никто присутствовавший при гибели экспедиции Яхангира не мог бы забыть этого зрелища. Перед ними стояла мортарх Скорби. Леди Олиндер.

— Она может всего лишь убить нас, — прорычал сквозь стиснутые зубы Махьяр, заставляя себя смотреть на кошмарное видение. — О достоинствах наших душ судить Зигмару! О ценности наших жизней вынесет решение Бог-Царь!

Слова жреца были отважны. Вызывающи. Его спутников воодушевила храбрость Махьяра. Они тоже поднялись на ноги и приготовились встретить ночных охотников и их призрачную госпожу, как подобает воинам.

— Тебе придется сразиться с нами! — провозгласил Махьяр. — Мы не съежимся в ужасе. Не станем молить о пощаде. Мы готовы умереть, если такова воля Зигмара!

Махьяр чувствовал на себе испепеляющий взгляд прячущихся под вуалью глаз леди Олиндер. Мортарх медленно повела бледной рукой, поманив кого-то костлявым пальцем, и из тьмы выступило привидение. Фигура в саване, как две капли воды похожая на всех остальных призраков, по мере приближения к Госпоже Печалей обретала все большую индивидуальность. Саван рассеялся, обернувшись доспехами и мундиром, кости скелета обросли плотью, в пустых глазницах заблестели глаза. Прозрачная и зыбкая тень, вставшая рядом с леди Олиндер, не была больше безликим духом. То было эхо человека… человека, знакомого всем уцелевшим.

— Яхангир! — охнул Махьяр, чувствуя, как ледяные пальцы сжимают его сердце, гася последние угольки тлевшей в нем надежды.

Яхангир, герой Двойных городов, избранный советом великих и мудрых, чтобы избавить их всех от проклятия. Чемпион, храбро сражавшийся над Морем Слез, до последнего сопротивлявшийся легионам мертвецов. Вождь, погибший ради своего народа. Поднятый в смерти, он перестал быть чемпионом Зигмара, обернувшись одним из созданий леди Олиндер. Махьяр понимал, что это не уловка, не иллюзия, сплетенная Госпожой Печалей. Слишком большое удовольствие она получает, демонстрируя им, что их герой теперь — всего лишь очередной ее вечный раб.

— Ты видел достаточно, чтобы понимать, жрец. — Слова леди Олиндер резали воздух склепа, точно ледяные ножи. — Здесь воля Зигмара — ничто пред мощью Нагаша. Возможно, ты сделал неправильный выбор, решая, какому богу служить.

Пока мортарх говорила, тени поползли вперед, становясь чем ближе, тем отчетливее. Призрачное войско измученных душ, терзаемое лишь одним желанием — истязать живых.

И небрежным мановением руки леди Олиндер послала орду проклятых в атаку, разрешая им удовлетворить эту жажду.

Сорайя в ужасе смотрела на приближающийся к ним призрак Яхангира. За ним следовала мрачная процессия ночных охотников, скелетов, ухмыляющихся в безмолвной издевке. Сердце в груди обернулось свинцовой чушкой. Последние крохи надежды рассыпались в прах. Яхангир! Командир, с которым она столько лет прочесывала отдаленные районы Западного Предела, населенные призраками! Герой, который, как предсказывали на Бельвегродском маяке, должен был снять проклятие с Двойных городов! И вот он здесь — не чемпион, сражающийся против зла леди Олиндер, но один из ее неупокоенных рабов.

Меч оттягивал руку бесполезным грузом. К чему сейчас меч? Все воспоминания об испытаниях, выпавших на их долю с тех пор, как они покинули Двойные города, отдавали теперь жестокой насмешкой. Что толку было сопротивляться неизбежному? Сделать ничего уже нельзя. Они проиграли в тот самый момент, когда леди Олиндер атаковала их на мосту через Море Слез.

Меч Сорайи ткнулся острием в пол. Сражаться бессмысленно. Лучше принять неминуемое.

Яркая вспышка озарила склеп, нефритовый свет резанул по глазам Сорайи. Пальцы инстинктивно сжали эфес меча, не давая оружию выскользнуть из руки. Процессия призраков отпрянула от слепящего сияния. Шедшие впереди превратились в пылающие лохмотья, зеленый огонь жадно пожирал эктоплазму.

— Это за Кветку! — взревел Гаевик. Глаза чародея, шагнувшего навстречу орде, горели. Он вскинул руки; с кончиков пальцев срывались все новые и новые языки пламени. Оно испепеляло фигуры в саванах, неупокоенные, пронзенные эфирными копьями, корчились и мучительно завывали. Валили клубы дыма. — Ты заплатишь за все, что сделала! — крикнул Гаевик леди Олиндер. В его голосе не было ни горя, ни отчаяния — одна лишь необузданная ярость. Ярость того, кто потерял все — и стоит перед тем, кто виновен в этом. Нефритовый свет, зловещее наследие контакта с духами зеленого народца, сделался еще заметнее, окрашивая магию отголосками Страстоцвета. Шары испепеляющего пламени срывались с рук чародея, нещадно уничтожая надвигающихся призраков, но главной его целью была мортарх. Миг — и огненное копье полетело в нее, пронзая оказавшихся на пути духов. Магическое копье взорвалось, ударившись о невидимую защитную оболочку врага, но сила атаки была такова, что толчок отбросил мортарха назад, нанеся ущерб иллюзии неуязвимости.

— Ты поползешь к своему гнусному хозяину!

Чародей двинулся к пошатывающейся леди Олиндер, испаряя всех, кто попадался ему под руку.

Сорайя раскаялась в своих недавних подозрениях. Гаевик пытался вырвать, выцарапать победу, в одиночку бросая вызов ужасающей Госпоже Печалей. Но, объятый гневом, он забыл о собственной защите.

— Вернись! — крикнула заклинателю Сорайя, бросилась за ним, но было уже слишком поздно. Погибель дотянулась до жаждущего мести чародея.

Погибель, пришедшая откуда не ждали. Призрачное копье вонзилось в спину Гаевика — и вышло из груди. Чародей закричал. Кожа его осыпалась хлопьями пыли, волосы опускались на пол нитями паутины. Насаженное на копье тело стремительно усыхало, кости рвали истончившуюся, стремительно усыхающую кожу. Нефритовое сияние потухло, задушенное чарами. Погасла и последняя искра жизни в глазах. Чародей рухнул на пол — только затрещали, ломаясь, хрупкие кости.

Убийца заклинателя торжествовала. Дымящиеся клочья черной перчатки слетели с поднятой руки Оракула под Вуалью.

— Ведьма! Предатель! — взвыла Сорайя и рванулась к провидице… Поздно. Черная вуаль и черное платье испарились, явив всем призрачно-белую фигуру, вероломную и ликующую. Леди Олиндер.

— Смещение, — охнул Махьяр. Он тоже бросился к предательнице, но запнулся, осознав масштабы измены.

У Сорайи кружилась голова. С того момента, как они вошли в цитадель, они путешествовали с врагом, чья магия была настолько сильна, что позволяла хозяйке находиться в двух местах одновременно.

Словно прочитав ее мысли, привидение бывшее Оракулом под Вуалью, повернулось к Сорайе.

— С самого начала это была глупая надежда, — усмехнулась она. — Жалкая мольба обреченного народа.

Фантом поблек, потерял четкость, струйки ее сущности потекли к Госпоже Печалей. Зазвенел смех, и леди Олиндер вобрала в себя последние капли той, что называла себя Оракулом под Вуалью.

— Теперь можете оценить грандиозность своего провала, — заявила мортарх.

Повинуясь жесту леди Олиндер, ночные охотники вновь двинулись в наступление. Сорайя стиснула рукоять меча. Если нельзя предотвратить смерть, можно по крайней мере встретить ее достойно и храбро — как Гаевик, перед тем как его предали.

— Суд Зигмара ждет тебя! — выкрикнул Махьяр и, оттолкнув Сорайю, врезался в толпу окутанных саванами духов. Не металл и не плоть противостояли сейчас призракам — не металл и не плоть, но нечто большее. Грубое оружие сжигало привидения, испаряло неупокоенных, разбрызгивало по полу кляксы эктоплазмы.

— За Восточный Дол! — взревел Венцеслав, тоже кидаясь в бой с призраками, которые пытались обойти Махьяра справа. Его клинок не уничтожал духов полностью, но кромсал изрядно, вынуждая отступать.

— За Западный Предел! — включилась в битву и Сорайя, накинувшись на врагов, приближающихся к Махьяру слева. Ее меч тоже не слишком вредил призракам, и все-таки, задетые клинком, они пятились, чтобы восстановить форму.

Настоящий урон наносил врагу Махьяр. Призраков, угодивших под его тяжелый колун, разрывало в клочья. Божественный гнев наполнил жреца священной энергией — проклятием неупокоенных. Махьяр продвигался все глубже в толпу врагов, и в душе Сорайи забрезжила надежда, что победа еще каким-то чудом — возможна.

И Махьяр пробился сквозь орду. Перед ним стояла леди Олиндер. Жреца и мортарха разделяла лишь дюжина футов. Махьяр уже ринулся на нее, чтобы выставить свою веру в Зигмара против некромантической силы Госпожи Печалей, — и вдруг застыл как вкопанный. Путь ему заступил одинокий призрак.

— Яхангир! — вскрикнула Сорайя.

Призрак героя встал на защиту мортарха Скорби.

Махьяр дрогнул, его решимость была поколеблена внезапным появлением Яхангира. Возможно, через мгновение он оправился бы от потрясения и нанес фантому удар, но этой возможности он так и не получил. Дух, в отличие от жреца, не мешкал. Призрачный клинок Яхангира вонзился в сердце Махьяра.

— Нет!

Сорайя раскидала окруживших ее призраков и бросилась к Махьяру, понимая, что опоздала. Она еще не добралась до жреца, а его безжизненное тело уже соскользнуло с меча Яхангира и распласталось по полу. Призрак, бывший когда-то ее командиром, теперь переключил внимание на нее. Застывшее лицо не выражало никаких эмоций, но в тлеющих глазах горела жестокая зависть. Зависть мертвого к живому.

Миг назад Сорайя спешила на помощь Махьяру. Теперь же она отпрянула от убийцы жреца. Чтобы противостоять нежити, нужно храброе сердце. Но чтобы бросить вызов бывшему командиру, требуется еще большее мужество.

— Яхангир! Вспомни, кто ты! — крикнула она в лицо духа. — Вспомни о нашей цели!

И отпрянула от шагнувшего к ней призрака.

— Сорайя! — Венцеслав пытался разогнать толпящихся вокруг него врагов. — Это бесполезно! Спасайся!

Сорайя продолжала пятиться, умоляя надвигающееся на нее привидение:

— Яхангир, подумай о людях, зависящих от тебя! Госпожа Печалей — твой враг. Их враг! Борись с ней, Яхангир! Борись с ней!

Но слова ее только разъярили призрака. Дух Яхангира сделал выпад, полоснув мечом. Сорайя отшатнулась — и запнулась об угол надгробия. Толчок развернул ее как раз в тот момент, когда Яхангир снова ринулся в атаку.

Сорайя вскинула клинок. Сквозь прозрачный силуэт противника она видела саркофаг. И когда Яхангир занес меч, она сама сделала выпад, нанеся прямой удар.

Оглушительный грохот встряхнул чертог. Яркая вспышка на миг ослепила Сорайю. Ее меч прошел сквозь призрак Яхангира и ударился о крышку саркофага. И крышка разбилась, взорвалась, разлетелась каменными осколками по всему склепу.

Сорайя изумленно смотрела на учиненный ею разгром. Но удивление ее возросло еще больше, когда она осознала, что эта гробница — та самая, которую они пытались открыть прежде. Та, которую, согласно пророчеству, мог открыть только Яхангир. Та, которая взорвалась после того, как врезавшийся в нее клинок прошел сквозь призрак героя!

— Венцеслав! Саркофаг! — крикнула Сорайя и шагнула к открытой гробнице — чтобы разрушить проклятие и спасти Двойные города!

Но увидеть, что лежит там внутри, она не успела. Леденящий холод сковал все тело, и она, опустив глаза, увидела торчащий из ее груди призрачный клинок. С усилием повернув голову, Сорайя наткнулась на мутный взгляд своего убийцы. Ее меч взломал саркофаг, но не уничтожил Яхангира. Тающий призрак сохранил достаточно силы, чтобы нанести ответный удар.

В глазах у Сорайи стремительно темнело. Последним, что она увидела, было лицо Яхангира. И на миг ей показалось, что на этом лице промелькнула печаль.

Венцеслав слышал ликующий возглас Сорайи — за которым последовал ее предсмертный крик. Обернувшись, он увидел, как тело женщины валится на пол, а тень Яхангира блекнет, обращаясь в ничто. Невыносимый ужас охватил его. Он остался один — единственное живое существо в склепе-крепости.

Но Венцеслав обуздал ревущий в его жилах страх, обратил его в действие. Гибель его первого отряда. Воспоминания о давнем своем позоре научили капитана, как использовать этот страх. И он использовал его сейчас — использовал, чтобы вырваться из смыкающегося кольца призраков и броситься к телу Сорайи. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что она мертва. Живой человек не может быть таким бледным.

Саркофаг рядом с погибшим солдатом был разбит, повсюду валялись осколки крышки. Венцеслав сразу понял, что это та самая гробница, которую они так отчаянно старались открыть. Что ж, теперь она открыта. И если это не очередная ложь Оракула под Вуалью, здесь погребено проклятие, наложенное леди Олиндер на Двойные города.

— Да. Это именно то, за чем ты пришел, — разнесся по подземелью голос леди Олиндер.

Венцеслав обернулся. Повсюду вокруг колебались зыбкие фигуры ночных охотников. Однако привидения не приближались к нему. Напротив, они расступились, давая дорогу Госпоже Печалей. Белый призрак проскользнул мимо тел Гаевика и Махьяра. От мортарха исходил жуткий холод, от которого кровь стыла в жилах.

— Ты не остановишь меня, — поклялся Венцеслав, прекрасно понимая, насколько абсурдно это звучит.

Трескучий смех, жестокое эхо разбитых надежд и задушенных мечтаний, прокатился под сводами.

— Думаешь, я привела тебя сюда только для того, чтобы остановить сейчас? Посмотри на приз, из-за которого стольким рисковал. Повернись и обрети сокровище, которое спасет твой народ.

Подчиняясь понуждению, Венцеслав обернулся и заглянул в открытый саркофаг. Если там когда-то и лежало тело, сейчас оно обратилось в пыль. Осталась лишь мраморная плита. И табличка с выгравированными на ней словами, странно знакомыми капитану.

— Твои друзья отдали все, чтобы узнать этот секрет. — В голосе леди Олиндер звучала насмешка. — Секрет, уже известный им.

Венцеслав в ужасе смотрел на слова на камне.

— Проклятие, — пробормотал он. — Проклятие снято.

— Проклятие снято, — согласилась леди Олиндер, — проклятие, так долго висевшее над твоим народом. Наследие старого Бельвегрода.

— Проклятие снято. — Венцеслав вытащил из гробницы табличку, не отрывая взгляда от убийственных слов.

— Только не то, в которое верили ваши мудрецы и ученые. То, что вы считали своим проклятием, на самом деле было вашим благословением. — Леди Олиндер усмехнулась. — Каждое поколение мои армии атакуют вас. Я, казалось бы, способна сокрушить всех — но никогда не могу добиться победы. Каждый раз в последний момент меня отбрасывает… проклятие. Проклятие, наложенное на меня. Неважно, как велика моя орда, — в последний час я буду отброшена и лишена победы.

Мортарх запрокинула голову, оглашая гробницу кошмарным смехом.

— Таково было проклятие. Проклятие, которое теперь снято!

Венцеслав упал на колени, прижимая к груди мраморную табличку. Разрушив проклятие, они обрекли всех.

Толпы призраков, наполнявшие склеп, рассеялись, растворились в тенях. Осталась лишь леди Олиндер, наслаждающаяся отчаянием Венцеслава.

— Теперь ты знаешь, что такое настоящая скорбь. Когда ты потерял все еще до того, как сделал выбор.

Она придвинулась ближе. Кожа человека покрылась ледяной коркой.

— Какое-то время ты проведешь здесь со мной, — сказала леди Олиндер. — Ты будешь моим гостем, пока не наступит час отправить тебя обратно. Твой народ не поймет, когда ты скажешь им, что проклятие снято, но, возможно, проведет несколько приятных часов — перед самым концом.

Мортарх указала на Венцеслава. В следующий миг холодные пальцы скелетов стиснули его руки. По обе стороны от него стояли отвратительные привидения, бесплотные существа в белых лохмотьях.

— Позаботьтесь о моем госте, — приказала леди Олиндер банши. — Берегите его, пока я не решу отослать его назад к его людям.

Призрачные служанки потащили человека прочь, и Венцеслав услышал последние насмешливые слова мортарха:

— Они будут так счастливы вновь увидеть его.