Госпожа Печалей

Глава восьмая

После ритуала Гаевика Зорграш без труда вывел группу из Жутколесья. Никакой нужды проводить еще одну ночь среди чахлых сухих стволов, меж которыми бродят призраки былого Страстоцвета, не было.

Теперь они шли по сырой, болотистой местности по колено в воде. Немногочисленные деревья, растущие в этой стоячей жиже, были старше и толще, чем в Жутколесье, но выглядели еще болезненнее. Стволы их были чешуйчатыми, и деревья больше напоминали змей, чем растения. С ветвей спутанными клочьями свисал мох. Самые крупные комья наводили на мысли об отрубленных головах, подвешенных за волосы.

— Это косматый зверобой, — сообщил Зорграш ученой, заметив, что она рассматривает неопрятные грозди. — Из него делают хорошую мазь для отпугивания пиявок. — Проводник неприятно ухмыльнулся. — Хотя не советую ей пользоваться, поскольку она также привлекает летучих мышей-кровопийц. Уж лучше пиявки, они возьмут немного, а мыши — все.

Он посмеялся своей отвратительной шутке и отправился с докладом к Венцеславу.

— Мы еще пожалеем, что доверились этому шакалу, — пробормотал Махьяр.

Воин-жрец шагал перед Кветкой. Через плечи его были перекинуты веревки, привязанные к носилкам, которые они соорудили для Гаевика. Идти самостоятельно чародей не мог. А Махьяр, единственный из всех, обладал силой и выносливостью, чтобы тащить его на себе. Задачу эту он, кажется, взял на себя из чувства долга. Что ж, после того как жрец заставил Гаевика продолжать опасное колдовство, Кветка считала, что все правильно и не кто иной, как Махьяр, должен заботиться о чародее. И чувства к нему она теперь испытывала смешанные — антипатия чередовалась с благодарностью.

— Он знает Болотные Курганы, — сказала Кветка, но тут же решила, что это, пожалуй, чересчур. — Ну, по крайней мере, он бывал тут раньше. Никто из нас этим похвастаться не может. А в старых текстах они даже не упоминаются.

Махьяр резко остановился — и долго выдирал увязшую в грязи ногу. Переместившись вправо, он предостерегающе покачал пальцем:

— Держись-ка оттуда подальше. Мне показалось, что какая-то беззубая пасть засасывает мою ногу. Хвала Зигмару, тянуло не слишком сильно.

Кветка окинула взглядом протоку, по которой они шли. Заболоченный канал был одним из многих, змеящихся между поросшими сорной травой участками более твердой земли.

— Нужно было идти поверху. Ни пиявок, ни воронок. — Она еще раз с недоверием покосилась на стоячую воду. — И не надо гадать, что таится там, под поверхностью.

— Зорграш беспокоится о запахах, — напомнила Сорайя, догоняя ученую. — И он, пожалуй, прав. В воде не остается следов. А наверху мы можем привлечь хищников. Склепорожденного тревожат болотные волки и трепослизни.

— Ну, мы, по крайней мере, могли бы сразиться с ними на твердой земле, — заметил Махьяр. — Зорграш же сказал, что, чтобы обратить в бегство волков, достаточно прикончить их вожака.

— А как насчет трепослизней? — поинтересовалась Кветка. — Это чудовищное отродье Хаоса не прогонишь мечом. Их влечет только разрушение и смерть.

Махьяр покачал головой:

— Зигмар дает. Если веришь в Бога-Царя, всегда найдешь способ одержать победу. Нам просто часто недостает мудрости и смирения, чтобы подчиниться его воле.

Кветка ощетинилась — благочестивые речи раздражали ее:

— Так это по воле Зигмара Гаевик сошел с ума?

— Возможно, то было милосердие, — ответил Махьяр. — Чародей призвал магию, которую сам считал нечестивой. Так что милосердие, возможно, в том, что он пообщался с остатками духов леса, а не привлек внимание других, еще более темных сил.

— Мне этого не принять, — заявила Кветка.

— Это твой выбор. — Махьяр оглянулся на нее через плечо. — Ты думаешь, что много знаешь, но все, что ты знаешь, взято из книг. Ты ничего не испытала сама. Не видела собственными глазами действительность, о которой читала.

— А ты видел?

— Кое-что. О некоторых вещах я мог бы рассказать тебе больше, чем твои книги. Мог бы рассказать о силе Зигмара и силе веры, потому что видел их. А еще видел зло, которое способна привлечь определенная магия. Есть поучение, гласящее, что магия — злой слуга и страшный хозяин. Даже самое безобидное колдовство надо проводить с осторожностью, а некоторые заклинания оправданы лишь в момент крайней нужды. Опасность слишком велика.

— Какого рода опасность? — вклинилась Сорайя.

— Я видел, что бывает, когда ведьмы пытаются передать живым послания мертвых, — мрачно произнес Махьяр. — Пускай они девять раз из десяти добьются успеха в своем нечестивом искусстве, десятая неудача сводит на нет все остальное. Призраки выходят из гробниц, чтобы охотиться на живых, неупокоенные поднимаются из могил. Никогда нельзя забывать, что некромантия — магия Нагаша, и если чего-то и можно достичь с ее помощью, то только потому, что это отвечает его пакостным целям. — Жрец стиснул кулаки и покачал головой. — Мне не следовало позволять проводить этот грязный ритуал. Я тоже несу вину.

— Гаевик — не сторонник Нагаша!

Махьяр опустил взгляд на привязанного к носилкам чародея. Даже во сне лицо его было отмечено страданием.

— И это страшнее всего. Необязательно следовать за Нагашем, чтобы выполнять его волю.

— Твой народ пришел из Азира, — сказала Кветка. — Наш всегда обитал в Шаише. Здесь нет укрытия от силы Великого Некроманта. Чтобы выжить, надо признать власть Нагаша. У нас есть поговорка: «Повелителя Неупокоенных нужно приглашать на каждый пир, только стол на этом пиру должен быть очень длинным».

— Нагаш властвует над мертвыми, не над живыми, — возразил Махьяр. — Наш защитник — Зигмар. Сколь бы длинным ни был ваш стол, если вы стремитесь умилостивить Нагаша, значит, вы заигрываете с богохульством и впадаете в заблуждение. Живые его заботят только тогда, когда они способствуют воцарению мертвых. — Он вызывающе посмотрел на Кветку. — Думаешь, какие-либо молитвы или подношения Нагашу заставят его защитить наш народ от Госпожи Печалей? Она — одна из его мортархов. Ее проклятие Нагаш может снять одним движением руки. Но он этого не сделает никогда. Как бы вы ни молили, как бы ни пресмыкались.

— Много поколений наших людей жили здесь до того, как пришли Грозорожденные и были основаны Двойные города.

— Вы выцарапывали жизнь из теней и тряслись в постоянном страхе перед ходячими мертвецами. Только сила Зигмара позволила вам наконец жить достойно, вновь познать радость домашнего очага, радость дома.

Кветка собиралась возразить жрецу, решительно настроенная защищать обычаи и традиции, сохранившие ее предкам жизнь после разрушения Бельвегрода. Но не успела она открыть рот, как почувствовала, что нога ее провалилась в грязевую яму. Женщина пошатнулась, оступилась — и другая ее нога не встретила ничего, кроме грязи. Она попыталась вырваться, но трясина держала крепко. Освободиться не получилось, ее лишь затягивало все глубже. Образ беззубой пасти, упомянутой Махьяром, пришелся как нельзя — и ужасающе! — кстати. Именно такие ощущения она испытывала.

Сорайя кинулась к Кветке, подхватила ученую под мышки и попыталась вытащить. Но Кветка продолжала тонуть. Болото проглотило ее уже по пояс.

— Омид! Ратимир! — крикнул Махьяр. Он хотел развернуться, помочь, но носилки с чародеем напомнили ему о том, что тогда бы он рискнул сразу двумя жизнями. — Сорайя, держи ее! Омид, сними с меня эти веревки и позаботься о Гаевике!

Кветка отчаянно цеплялась за Сорайю. Тщетно пыталась она вырваться из засасывающего ее болота. Сорайя пошатнулась и упала бы, если бы Ратимир не поймал ее за руку. Отстраненная, рациональная часть разума говорила Кветке, что нужно успокоиться, что ее паника подвергает опасности людей, которые пытаются ее спасти, но голос затягивающей трясины звучал гораздо громче. Объятая ужасом Кветка не могла избавиться от кошмарной мысли, что ее вот-вот засосет целиком и она утонет в этой зловонной жиже.

— Накиньте на нее веревку! — скомандовал Венцеслав, бросив Ратимиру длинный шнур.

Сорайя чуть посторонилась, чтобы Ратимир мог обмотать веревку вокруг туловища Кветки. Неумолимая грязь уже добралась ей до подмышек.

— Не бросайте меня! Не бросайте меня! — взвыла Кветка, когда и Ратимир, и Венцеслав вдруг отвернулись от нее. А мужчины поспешили к одному из растущих неподалеку деревьев, волоча за собой свободный конец троса. Опять-таки, ученая знала, что они не собираются бросать ее, что они хотят использовать дерево в качестве блока, — но паника доводов рассудка не признавала.

— Помоги Венцеславу, — бросил Махьяр Сорайе, а сам сменил солдата, подсунув руки под мышки ученой. Азириты поменялись местами мгновенно, но в этот миг Кветку буквально рвануло вниз — и вялая густая жижа сомкнулась вокруг ее шеи.

— Не дай мне утонуть, — взмолилась она, обращаясь к Махьяру.

— Смотри только на меня. — Воин-жрец держал ее, кряхтя от напряжения. — Если болото утянет тебя, оно заберет и меня тоже. Но, именем Зигмара, этого не случится!

Он согнулся почти пополам и каждую секунду, похоже, наклонялся вперед чуть больше, поскольку грязь безжалостно тащила Кветку на дно.

Кветка пыталась контролировать панику, чтобы не усложнять Махьяру задачу, и с решимостью, о которой даже не подозревала, сосредоточилась на глазах жреца: единственном постоянном в неумолимо уходящем из-под нее мире.

— Зигмар, даруй мне силы! — взмолился Махьяр, и Кветке показалось, что хватка его стала крепче. Миг — и ее действительно потянуло вверх, медленно-медленно вырывая из жадной пасти трясины.

— Мы готовы! — крикнула Сорайя.

Веревка, обвившая тело Кветки, туго натянулась, и у женщины перехватило дыхание. Но подъем пошел быстрее. Махьяр качнулся в сторону, чуть переместившись, чтобы самому не провалиться в трясину. Он не ослаблял хватки — и не отрывал от глаз Кветки твердого, решительного взгляда.

Вода вновь оказалась Кветке по пояс. Веревка тащила ее вверх и назад. Кое-как она умудрялась делать короткие резкие вдохи, впуская воздух в стиснутые легкие. Паника отступила, бесстрастное присутствие Махьяра усмирило метавшийся в сознании страх, вернуло способность думать — и поймать тот момент, когда под ногами вместо зыбкой топи вновь оказалась твердая земля.

Еще секунду Кветка продолжала смотреть в глаза Махьяра. А потом, почти одновременно, двое разорвали зрительный контакт и отвернулись друг от друга.

— Я выбралась, — хриплым шепотом, задыхаясь, выдавила Кветка, отползая от топкого места. Солдаты у дерева перестали тянуть. Махьяр быстро размотал трос и ощупал ребра ученой. Женщина поморщилась: нарезанная веревкой кожа дико болела.

— Ничего вроде не сломано, — пробормотал Махьяр и обеспокоенно взглянул на Кветку. — Идти сможешь?

— Попытаюсь, — ответила она и осторожно попятилась вправо. Взгляд Кветки метался между дырой, едва не засосавшей ее, и тем участком, на который она собиралась ступить. — Да, думаю, смогу.

— Нужно быть осторожнее, — сказал Зорграш. Оставив Гаевика с Омидом, проводник подошел к одному из деревьев и принялся рубить сук одним из своих ножей. Вскоре у него в руках оказался длинный шест, которым он стал тыкать в окружающую его воду. — Будем проверять почву, прежде чем шагнуть. — Он посмотрел на Венцеслава.

— Мог бы предложить это и раньше, — рявкнул капитан. — Мы чуть не потеряли Кветку. И могли потерять остальных, спасая ее.

Зорграш пожал плечами:

— Когда я ходил через Болотные Курганы, у караванов имелись лодки для пересечения каналов, — объяснил он. — Если предпочитаете искать цитадель Оракула под Вуалью самостоятельно — что ж, выбор за вами.

Кветка повернулась к Венцеславу.

— Теперь мы знаем, где таится опасность. — Она подавила дрожь. — Не думаю, что кто-то из нас повторит мою ошибку.

— Боюсь, что в этих болотах могут быть и другие опасности, — вздохнул Венцеслав и с сомнением покосился на Зорграша. — О которых наш проводник тоже «не знал».

— Впереди могут быть всякие неожиданности, — парировал Зорграш. — Я видел цитадель, которую вы ищете, но только издали. И не могу сказать, какие опасности окружают ее. Ни один караван не желал подходить к Оракулу под Вуалью ближе, чем необходимо.

— Почему? — спросила Кветка. — Они так боялись силы оракула?

Зорграш подошел к ней и протянул срезанную им палку.

— Об Оракуле под Вуалью рассказывают много странного. — Голос его упал до мрачного шепота. — Некоторые утверждают, что тут замешана альвийская магия. Другие считают, что хозяйка цитадели — вампир.

Восточнодольцы потянулись к своим оберегам. Махьяр осенил себя знамением Молота, произнес имя Зигмара и повернулся к Кветке.

— Если бы Оракул была вампиром, могильные пески наверняка бы это открыли, верно? Об этом давно бы уже узнали.

В горле Кветки застрял комок. Ей самой не нравились ответы, которые пришлось дать Махьяру:

— Могильные пески показывают лишь то, что непосредственно относится к моментам завтрашнего дня, которые они несут в себе. Что же до Оракула под Вуалью — тут в текстах много расхождений. Определенно одно — она очень стара. Так что либо эта роль переходит от одной провидицы к другой, либо… либо она не вполне смертная.

Чем дальше шел маленький отряд, тем более неприятными и пугающими становились Болотные Курганы — хотя, казалось бы, куда уж больше. Люди брели по тухлой воде, тщательно выверяя каждый шаг, чтобы не провалиться в очередную яму, так что продвигались они очень медленно. Однако, чтобы заставить группу пошевеливаться, Венцеславу достаточно было упомянуть о перспективе провести ночь на болотах. Никому не хотелось тащиться по этому проклятому краю в темноте — при наличии хотя бы малейшего шанса выбраться отсюда до заката.

Венцеслав внимательно следил за Зорграшем. Склепорожденному следовало бы упомянуть о том, что во время его прошлых «визитов» в Болотные Курганы они пользовались лодками. Тревожился капитан не только из-за несчастного случая, едва не погубившего Кветку, просто теперь его одолевали сомнения. Если их проводник утаил одну деталь, то о чем еще он не сообщил им? Возможно, он знает о цитадели и Оракуле под Вуалью гораздо больше, чем говорит. Может, он завел их сюда с какой-нибудь сомнительной целью. Все-таки склепорожденные — выродившаяся порода. Упыри. Скверна у них и в крови, и в мозгах.

Или все не так уж и гнусно? Может, Зорграш просто прагматик. Катастрофа на мосту, конечно, сделала перспективу успеха весьма сомнительной — мягко скажем. И разведчик, возможно, решил, что его шансы получить плату слишком малы, чтобы надрываться. Может, Зорграш думает, что единственная для него польза от всего этого предприятия — освобождение от шадумцев. В таком случае он будет ждать возможности ускользнуть. Что, если он просто хочет добраться до достаточно безопасных земель в вооруженной компании, а достигнув их, бросит отряд, чтобы пуститься в странствия в одиночку?

В конце концов, разум склепорожденного работает совсем не так, как разум настоящего человека.

Сорайя, шагавшая рядом с Венцеславом, заметила, куда все время устремлен его взгляд.

— Ты считаешь, он все-таки ведет нас в ловушку? — прошептала она.

Прекрасно осознавая, насколько остер слух Зорграша, Венцеслав только коротко кивнул. И ответил куда мягче, чем мог бы, — хотя суровое лицо его выдавало истинные чувства:

— То, что произошло с Кветкой, пошатнуло мою уверенность в его способностях. Мы так сильно от него зависели, и после этой истории я очень расстроен. — Жесткий взгляд его вновь устремился к голове колонны, туда, где шагал их проводник, тыча палкой в илистое дно канала. — Честно говоря, мне было бы даже спокойнее думать, что он все подстроил намеренно.

— Но он ведь привел нас к оружию и пище, — возразила Сорайя.

— Если бы я хотел что-то предпринять, я бы выбрал время и место, когда мои шансы будут больше, чем один к семи. И мне пришлось бы в течение долгого времени бескорыстно помогать остальным, чтобы они шли туда, где все может повернуться совсем иначе.

— Болота, — с дрожью в голосе пробормотала Сорайя.

— Он может бросить нас и ускользнуть, — уточнил Венцеслав. — А Гаевик в таком состоянии, что призвать магию мы не сумеем.

— Поэтому ты велел Зорграшу держаться ближе? Не чтобы помочь ему, если он провалится в трясину, а чтобы присматривать за ним?

Венцеслав потянул свой длинный ус.

— Если мы будем бдительны, то сможем избежать новых несчастных случаев. — Лицо его сделалось еще более суровым. — Думаю, он совершил ошибку, упомянув в разговоре с Кветкой о вампирах. Может, он пытался схитрить, выдав, что у него на уме, чтобы я меньше подозревал его. — Он вдруг остановился и схватил Сорайю за руку. — Ваш народ не из Шаиша. Ваши предки никогда не прятались в грязи от людоедов! От огромных стай упырей, возглавляемых низменными, чудовищными вампирами, жадными до человечины!

Тут Венцеслав заметил в глазах Сорайи тревогу. Она пыталась отстраниться, говорила что-то, но он слышал только невнятный шум. Потом наконец пробилось:

— Ты спятил? Как ты можешь думать такое.

— Именно это я и ожидал услышать от того, кто сговорился со склепорожденным! — прорычал Венцеслав. — Попробуй, заставь меня усомниться в том, что я вижу своими глазами. Заставь меня думать, что я сумасшедший. — Из горла его вырвался горький смех. — Это ты сумасшедшая, если считаешь, что можешь спасти свою жизнь, помогая Зорграшу. Как только ты окажешься бесполезна, он убьет тебя и съест как и всех нас.

— Это неправда. — Теперь в глазах Сорайи был страх. Всего на миг Венцеслав задумался, а не заблуждается ли он? Не бросает ли беспочвенные, гнусные обвинения в лицо верного солдата?

В голове Венцеслава кишело множество подозрений, страхи его становились все более дикими и фантастичными — а его самого охватывало всепоглощающее ощущение тщетности. Все они — предатели. Не только Зорграш и Сорайя — все. Он, Венцеслав, — единственный верный, переживший бойню на мосту. Единственный, кто остался, чтобы выполнить задание, которое не одолеть в одиночку. Лучше бы он погиб вместе с Яхангиром…

Венцеслав отпустил Сорайю и пошатнулся, потрясенный чудовищностью своей ошибки. Неужели он полагал, что справится хотя бы с частью того, на что способен лишь избранный? Неужели он был настолько самонадеян, полагая, что сумеет победить могущественную леди Олиндер? Какой позор! Он — посмешище! О его грандиозном провале узнают в Восточном Доле, и множество будущих поколений его семьи будут стыдиться его.

— С капитаном что-то не так! — крикнула Сорайя, но Венцеслав не разобрал смысла ее слов. И то, что к нему поспешили другие, он осознавал смутно. Кветка добралась первой. За ней брел Махьяр, волоча Гаевика.

При виде чародея, при виде его пустого, безумного лица Венцеслава будто ледяной водой окатило. Острая боль резанула сердце. Подозрения и отчаяние, терзавшие его разум, не исчезли, но их хватка чуть-чуть ослабла. Теперь он осознавал, что вызваны они каким-то внешним влиянием.

— Не приближайтесь! — Венцеслав предостерегающе вскинул руки. — Сорайя права. Что-то не так. Что-то мутит мой разум. — Только теперь он разглядел, что его окружают встревоженные лица, и поманил Ратимира и Омида. — Вы оба, быстро хватайте меня за руки. Сорайя, они будут держать, а ты забери у меня меч.

И тут же заскрежетал зубами, объятый животным ужасом, терзаемый параноидальными видениями, кричащими, что он отдает себя в руки врагов.

— Что происходит? — воскликнула Кветка.

Венцеслав даже не пытался отвечать, пока солдаты не повисли у него на руках, а Сорайя не сорвала с пояса меч. Он задергался, пытаясь освободиться, и только когда понял, что все усилия бесполезны, разум его успокоился, давая возможность заговорить.

— Мысли, которые не мои, — прорычал капитан. — Жуткие вещи, которых не может быть. — Взгляд его остановился на Кветке. — Думаю, ты была права. Это не просто Жутколесье, бывшее когда-то Страстоцветом. Думаю, здесь витает ненависть зеленого народца. Их старая магия пытается уничтожить меня изнутри.

— Что нам делать? — охнул Ратимир. — Гаевик не в состоянии поколдовать и отогнать их снова!

Кветка подалась ближе, пристально глядя на Венцеслава.

— Эти чужие мысли… они говорят, что все безнадежно, что никому нельзя доверять? — Побледнев, она отступила на шаг, найдя, должно быть, ответ в глазах капитана. — Я тоже это чувствую. Кто-то пролез и в мой разум.

— Зеленый народец! — рявкнул Омид. — Опять целит в обретенных!

Однако Сорайя опровергла утверждение соплеменника-азирита.

— Я тоже это чувствовала, — сказала она. — Еще до того, как Венцеслав начал бросаться обвинениями в предательстве, мне в голову приходили те же мысли. Они пытались отравить меня, настроить против вас всех. Пытались внушить, что все безнадежно. Говорили, что лучше всего было бы упасть на собственный меч…

Омид крепче сжал руку Венцеслава. В глазах его метался страх.

— Нет, им нужны обретенные, — безапелляционно заявил он. — Если мы отдадим духам обретенных, остальных они оставят в покое.

Увидев, что Омид потянулся к ножу, Венцеслав попытался вырваться. Обескураженный внезапным обострением ситуации, Ратимир вообще никак не среагировал, только продолжал держать капитана. Помощь пришла совсем с другой стороны. Не дав Омиду выхватить нож, Зорграш налетел на обезумевшего солдата сзади, толкнул его плечом, повалил на землю. Плюхнувшийся в грязь азирит быстро перекатился на спину — с ножом в руке и жаждой убийства в глазах.

— Ты за это заплатишь, упырь, — поклялся Омид. Но броситься на Зорграша он не успел — тяжелый сапог Сорайи ударил его по запястью, и нож полетел в болото. Тогда ярость солдата обратилась на азиритку. — Предательница, — прошипел он, вскочил — и руки его сомкнулись на горле опешившей Сорайи.

— Прекратить! — рявкнул Венцеслав.

Однако какая-то часть его сознания ликовала. Два предателя убивают друг дружку! Кто бы ни сдох, одним врагом меньше! Он посмотрел на Ратимира:

— Останови их.

Командный тон пробил стену шока. Ратимир отпустил Венцеслава и кинулся к сцепившимся солдатам.

Яркий золотистый свет пробился сквозь густой серый туман, окружавший их. Туман встревожил Венцеслава даже больше, чем сверхъестественное сияние. Эта сырая мгла была коварна, хотя капитан и не смог бы объяснить почему. Не мог он сказать, и когда именно появился туман. Окутал он их только что — или висел над болотом еще до того, как Кветка провалилась в трясину?

— Всем остановиться! — Суровый голос Махьяра громыхнул над болотом раскатом грома, и звучали в этом голосе сила, власть и убежденность, несвойственные простым смертным. Недаром Венцеславу внушалось, что истинный жрец искренней веры есть живой проводник между земным и божественным.

Золотистый свет засиял ярче, хоть и уменьшился в размерах. Расплывчатое пятно сгустилось, приняв форму маленького молота. Глаза Венцеслава изумленно расширились, когда он увидел, что молот этот — не что иное, как святой образок на шее Махьяра. Священный свет испускал простой золотистый медальон — и чистота этого света, проникая в разум, смывала разрушительные позывы, пытавшиеся управлять человеком, заставляла их отступать в самые дальние углы сознания. Венцеслав знал, что импульсы эти исчезли, но ухода их не почувствовал. Они просто растворились, превратились в ничто, уменьшились до полной неощутимости — и последние нити отчаяния порвались. Теперь Венцеслав окончательно убедился, что скверные мысли не принадлежали ему, поскольку сгорели они, не причинив боли. Напротив, он ощущал своего рода эйфорию. Осознание очищения освежило его.

Махьяр протянул руки — и развел Сорайю и Омида в разные стороны.

— Зигмар велит вам успокоиться, — сказал им жрец — и Венцеслав увидел со стороны действие процесса, освободившего его. Лица людей менялись. Свирепые гримасы уступили место растерянности, а потом — блаженному умиротворению. Умиротворение не покинуло их и тогда, когда Махьяр отвернулся, шагнул к Ратимиру и повторил то же самое для него.

Венцеслав скрестил мизинцы и склонил голову в привычном жесте обретенных, признающих присутствие Зигмара. Несомненно, именно сила Бога-Царя позволила Махьяру изгнать пагубное влияние, под которое они попали.

Серый туман, считаные секунды назад бывший таким плотным, начал рассеиваться. На глазах Венцеслава неодолимая стена обернулась растрепанными, рваными лентами, которые гигантскими змеями ускользнули в глубины Болотных Курганов. Когда они исчезли, капитан прошептал себе под нос старый заговор против колдовства.

— Зеленый народец. Их духи, должно быть, собрались с силами, чтобы вновь нанести нам удар после ритуала Гаевика.

— Если Болотные Курганы были когда-то частью Страстоцвета, то дотянуться сюда им так же просто, как и до Жутколесья, — сказала Кветка. Остальные готовы были согласиться с ней — но только не Махьяр.

— Мы боролись не с духами зеленого народца, — заявил жрец. — То было проявление куда более злобной силы. — Он повернулся к Венцеславу. — Задумайся об инструментах, которые разрушали вашу силу воли. Предательство и отчаяние. Это орудия врага, с которым мы слишком хорошо знакомы. Мортарха Скорби. Госпожи Печалей.

— Ты говоришь, что эту атаку организовала леди Олиндер? — Сердце Венцеслава похолодело.

— Возможно, не напрямую, — ответил Махьяр. — Это могла быть какая-то древняя злоба, угнездившаяся в болотах. Но я уверен, что магия исходит от нее. А давно ли зло поселилось здесь, мог бы ответить только чародей.

Он оглянулся через плечо на лежащего на носилках Гаевика.

— Хвала Зигмару, что ты сумел отогнать эту силу, чем бы она ни была, — сказала Сорайя. — Не вмешайся ты…

Махьяр кивнул.

— Это еще одна причина, по которой я убежден, что природа атаки была некромантической. В то время как эта сила властвовала над вашим рассудком, я чувствовал лишь слабые прикосновения. Моя вера отторгала ее. Свет моей преданности Зигмару не давал злу опоры, не позволял овладеть мной.

— Если подобное нападение повторится, нам потребуется твоя защита, — сказал Венцеслав — и на миг по лицу Махьяра скользнуло беспокойство.

— В Шаише есть вещи, препятствующие верховной власти Зигмара, — неохотно проговорил жрец и показал на небо. — Нам повезло, что нас атаковали днем. Ночью гнусные силы некромантии на подъеме, а свет Азира сияет с трудом. — Он твердо посмотрел на Венцеслава. — Нам нужно выбраться из этих болот до заката. Уверен, сила, напавшая на нас, ударит снова, едва сядет солнце.

Предупреждение Махьяра звенело в сознании Венцеслава и несколько часов спустя. Отряд двигался вперед в отчаянной спешке, стараясь обогнать умирающий день. Через каналы они перебирались с совершеннейшим безрассудством, почти не удосуживаясь проверять почву. Быть засосанным трясиной уже казалось им счастливой смертью по сравнению с тем раздирающим душу безумием, что нес призрачный туман.

Зорграш уходил все дальше и дальше вперед, временами вообще теряясь из виду. Венцеслав, поймавший себя на том, что ему не хочется звать проводника обратно, встревожился, не остаточные ли это следы магии леди Олиндер, так и не покинувшие его разума. Теперь он чувствовал себя почти обязанным доверять своим спутникам, только чтобы доказать, что сводящий с ума туман не прав.

— Мы проигрываем гонку, — простонала Кветка. Она шагала рядом с Венцеславом, но смотрела только на небо.

— Даже самые благочестивые молитвы Махьяра не обратят солнце вспять, — откликнулся Венцеслав. — Остается только надеяться, что Зорграш скоро найдет край болота.

— Туман! — выкрикнул Омид. Он шагал замыкающим, но теперь рванулся вперед, торопливо прошлепав мимо Махьяра с Гаевиком к капитану, лихорадочно тыча пальцем в сторону раскинувшегося позади темного болота. — Я опять видел туман! Он возвращается и светится, как блуждающие огни!

Венцеслав на секунду остановился. Все тоже задержались и обернулись, чтобы лично увидеть, что происходит.

Над водой скользили тонкие струйки пара, по-прежнему тускло-серые, но теперь они действительно призрачно мерцали, сияя во мраке. Прежде испарения окутывали их без предупреждения. Теперь же они откровенно заявляли о себе, словно получая от этого садистское удовольствие. И Венцеслав знал, что дело вовсе не в игре воображения: туман действительно иногда замирал, застывал над затхлой водой, точно дракон, оценивающий добычу, твердо уверенный, что никто не в силах ему противостоять.

— Бежим, — прошипел Венцеслав и отступил, чтобы помочь Махьяру тащить Гаевика. Кветка присоединилась к ним. Вместе они подняли носилки над водой и теперь могли продвигаться быстрее, хотя и недостаточно, чтобы нагнать остальных.

Вдалеке завыли болотные волки, приветствуя вечернюю смерть солнца. Небо еще не полностью потемнело, последние отблески дня бились в тисках ночи. Схватка шла мучительно медленно, как будто сам Шаиш играл с людьми, продлевая их мучения.

— Туман снова движется! — охнула Кветка.

Они попытались ускорить шаг, но Венцеслав рискнул оглянуться — и от увиденного озноб пробрал его до костей. Туман не просто двигался, он разбухал! Тонкие струйки пара тянулись, закручивались, сливались в огромную тучу, грозящую поглотить все оставленное за спиной пространство. Люди будто пытались убежать от конца света. Туман с глухим ревом покатился за ними. Венцеслав уже чувствовал, как безнадежность пытается пробиться в его сознание. Раньше они проникали тайком, но теперь, когда люди все поняли, влияние пыталось проложить себе путь силой, раздирая разум призрачными когтями. И Венцеслав не знал, сколько еще он сможет продержаться.

— Продолжайте идти! — взревел Махьяр. — Боритесь! Боритесь!

До призыва жреца Венцеслав и не замечал, что шаг его замедлился. И Кветки. И Омида. Венцеслав удивленно посмотрел на солдата, вернувшегося помочь им. Потом он увидел Сорайю с Ратимиром. Нет, они не возвращались, и слова Махьяра предназначались не только для Венцеслава с Кветкой. Ноги заплетались у всех, и не только усталость тянула из них энергию.

— Это испарения! — крикнул Венцеслав. — Они замедляют нас!

Гнусное коварство некромантической силы поражало. Яростные попытки пробиться в разум послужили прикрытием, позволив врагу пропихнуть в сознание жертв другие, более тонкие импульсы. Зловещая сила опутывала их ментальной паутиной.

Как и раньше, осознания того, что происходит, оказалось недостаточно, чтобы освободиться. На самом деле противостоять такому влиянию было даже труднее. Что там говорил Махьяр? Что сила леди Олиндер — отчаяние? Получалось, сама безнадежность, которую чувствовал Венцеслав, только усиливала хватку врага.

Тьма опускалась на болота. Лунный свет, пробивающийся сквозь ветви деревьев, освещал ровно столько, сколько нужно, чтобы продемонстрировать всю бесполезность сопротивления. Всю силу воли, до последней капли, Венцеслав направлял на то, чтобы удерживать носилки. Если бы не идущий впереди Махьяр, капитан не знал, смог бы он вообще переставлять ноги.

— Боритесь! — крикнул и Венцеслав, пытаясь втиснуть слова воина-жреца в свой разум, пытаясь заставить себя поверить в них. Остальные подхватили клич. Даже губы Гаевика шевельнулись, хотя с них и не сорвалось ни звука.

Впереди откуда-то выскочила тощая фигура. Сперва Венцеслав решил, что это болотный волк, производящий разведку для своей стаи. Потом его пробрала дрожь. Да, это был разведчик — их разведчик.

— Зорграш! Это Зорграш!

Никогда бы он не поверил, что вид склепорожденного может привести его в такое возбуждение. Внушить такую… ну да, иного слова не подберешь — надежду. А вместе с нахлынувшей надеждой к ногам вернулись силы, а когтистое зло отцепилось от разума.

— Сюда, — замахал руками Зорграш. — Цитадель там.

Цитадель? Обитель Оракула под Вуалью! Место, в поисках которого они зашли так далеко. Сердце Венцеслава бешено заколотилось. Он почти услышал разочарованное рычание, с которым разрушительное влияние выскользнуло из него. И его отряд, судя по всему, тоже вдохновился новой надеждой.

Потом Венцеслав оглянулся. Миазмы неслись к ним, мчались над водой, подобно гигантской змее.

— Быстрее! Они нас преследуют!

Кто-то посмел думать о победе?! Теперь казалось, что их отчаянная гонка обречена и поражение неминуемо.

Зорграш махал руками, подбадривая остальных. Пускай испарения могут поглотить их в любой момент — Венцеслав уступать не собирался. Он решительно продолжал шагать. Злобная сила не возьмет его без борьбы. Судя по суровому выражению лица Кветки, ученая чувствовала то же самое. Нет, они не сдадутся!

Солдаты снова вырвались вперед. Зорграш тыкал пальцем направо, указывая на илистый край берега. Сорайя и Омид взобрались быстро, но Ратимир соскользнул и плюхнулся обратно в воду. Когда же он поднялся и оглянулся на Венцеслава и его спутников, лицо солдата превратилось в маску ужаса — и Ратимир, судорожно развернувшись, просто взлетел на насыпь. Венцеслав не осмелился повернуть голову и посмотреть, что там у него за спиной.

— Бросайте носилки и спасайтесь, — сказал Махьяр помощникам. — Я один донесу чародея.

— Нет, — отрезала Кветка. — Все или никто.

Скорее — последнее. Венцеслав уже готов был приказать остальным бросить Гаевика — ненавидя необходимость подобного выбора. Все они обязаны чародею, вытащившему их из Жутколесья, но теперь, похоже, дело идет к тому, что спасенные заклинателем жизни будут потеряны из-за него.

Но не успел капитан заговорить, как что-то яркое и блестящее пролетело над его головой, нырнув в толщу тумана. И Венцеслав скорее почувствовал, чем услышал мучительный вой, всколыхнувший болото.

— Это был мой медальон, — сказал Махьяр. — Возможно, он на какое-то время задержит силу зла.

Никому не хотелось проверять, надолго ли хватит подвески-молота. Венцеслав, выкладываясь на полную, как и все остальные, поспешил к берегу. Зорграш помог им перерезать веревки и поднять носилки с Гаевиком наверх, к солдатам. Потом они полезли на берег сами.

Туман, попятившийся от святого символа Махьяра, теперь мстительно рванулся вперед. Венцеслав вспомнил падение Ратимира. Если кто-нибудь из них соскользнет сейчас, то нырнет он не просто в воду, а окажется в объятиях чего-то намного более опасного.

Однако милостью Зигмара и благодаря собственным лихорадочным усилиям все они добрались до твердой земли. Венцеслав встревоженно обернулся на канал, но мутная пелена, похоже, не могла оторваться от воды. Она клубилась внизу, вертясь, как разъяренный зверь, обманутый добычей.

— Кажется, преследовать нас дальше он не сможет, — заметил Венцеслав.

Злобный туман, видимо, тоже не смел тянуться вверх, туда, где стояли люди, — если не измыслил новую хитрость.

Капитан повернулся к Зорграшу:

— Назад придется возвращаться другим путем…

Прочие указания, которые он собирался дать проводнику, замерли на его языке. А отряд уже забыл о тумане. Все смотрели на холм, возвышающийся над ними, и здание, стоящее на его вершине.

— Цитадель Оракула под Вуалью, — пробормотал Венцеслав.