Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица

Глава 109 Рассказы очевидцев

Нильс Кристи – признанный эксперт в области изучения сознания преступников. В 1960 году Кристи вступил в длительную полемику с польским криминологом Станиславом Батавией, который беседовал с несколькими нацистскими преступниками перед их казнью. Вскоре оба мужчины поняли, что у них есть некоторый общий пережитый опыт. «Во-первых, никто из нас не встречал монстров из лагерей. Плохая новость для тех, кто надеется найти чудовищ, стоящих за зверствами, – по большому счету их там нет». О повешении многих из этих преступников Кристи отозвался просто: «Учитывая близкое знакомство с их зверствами, хотелось мести, а не анализировать их поступки»³.

Джеймс Уоллер и Кристофер Браунинг, два наиболее выдающихся современных исследователя природы зла, отмечают, что до сих пор преобладает предположение, что злые люди в каком-то смысле «другие» или с изъяном. Они справедливо спрашивают, почему необычайная жестокость считается каким-то отклонением, если она шла с человечеством рука об руку на протяжении всех времен⁴.

Жители Мюнцкирхена давно подозревали, чем занималась Мария во время войны. Сама Мария не особо-то старалась опровергнуть эти подозрения, когда возвращалась домой на побывку в полном обмундировании, сопровождаемая эсэсовцами в шикарной черной машине. В то же время люди боялись слишком откровенно строить догадки. «Во время войны никто не осмеливался проронить ни одного слова! Потому что, если ты слишком много болтал, тебе надежно закрывали рот!»⁵

После войны по местному сарафанному радио до жителей донеслись новости об аресте Марии. В последующие месяцы, по мере ее пребывания под стражей сначала в Германии, а потом в Польше, в закрытое сообщество проникало все больше новостей.

Как и в большинстве маленьких городков, в Мюнцкирхене имелся свой «кинотеатр», точнее, тускло освещенный небольшой зал с креслами. Ирмгард Хант, жившая в таком же маленьком городке, вспоминает:

– Перед каждым сеансом показывали Die Deutsche Wochenschau, еженедельную кинохронику, которая всегда начиналась с короткой, прерывистой мелодии, которую я помню и сегодня и которая вызывает в памяти – пусть и не так ярко – образы солдат и опустошенных боевых полей.

Хант отмечает, что за этой кинохроникой часто следовала легкомысленная кинобеллетристика со счастливым концом⁶.

В Мюнцкирхене неоднократно показывали Wochenschau, в котором рассказывалось о том, как Мария была схвачена и выдана союзными войсками.

– Четыре недели нам это показывали! По три-четыре минуты перед каждым фильмом. После Wochenschau люди начали разговаривать друг с другом, но никто ничего толком не знал⁷.

Пока одни люди в общине изо всех сил пытались осмыслить произошедшее, многие другие сосредоточились на том, чтобы построить новую жизнь, свободную от прошлого.

– После войны в каждой семье было столько уныния и боли! Никто не хотел говорить об этом. Все работали над новой жизнью и оставляли [прошлое] позади⁸.

Несколько семей испытывали огромное чувство благодарности к Францу Манделю, который был известен своей добротой и благотворительностью по отношению к местным беднякам. Во время войны Франц всегда помогал многодетным семьям, которые не могли позволить себе обувь для всех членов семьи, – он выкраивал немного лишней кожи и делал им ботинки. Выделка кожи строго контролировалась, поэтому официально это было запрещено. Однако Франц помогал семьям сводить концы с концами, делая такую обувь бесплатно⁹.

Соседи вспоминают, что отец Марии очень страдал из-за случившегося.

– Ему действительно было очень тяжело. Он не мог с этим смириться… Все молчали, потому что их семья – и сестры, и брат – были очень порядочными, уважаемыми людьми; хорошими ребятами и добропорядочными католиками¹⁰.

Когда в 1967 году, спустя двадцать лет после казни Марии, Франц Мандель умер, на его похоронах присутствовало более тысячи человек¹¹, что говорило о большом уважении, с которым к нему относились в маленькой общине.

Глава 110 Семья

Социопата можно определить как человека, у которого отсутствует совесть, эмпатия или чувство раскаяния. Мария Мандель, хотя и была виновна в ужасных поступках, в то же время проявляла сочувствие и сострадание к своей семье, особенно к отцу и сестрам, а также к своей подруге Маргит. В этом и заключается главная сложность попыток понять ее жизнь и поступки. Мария не была чудовищем, хотя и совершала чудовищные поступки. Сама ее человечность усложняет наше понимание.

Родственники Марии тоже с трудом пытались это понять.

– Вся семья не понимает, как Мария пошла по такому пути. Они были простыми людьми, католиками, отец был верующим человеком. Семья сама хотела бы знать, как так вышло⁴.

До того как в 1944 году умерла мать Марии, она каждый день ходила на мессу.

– Это было необычно, потому что обычно все ходили в церковь по воскресеньям, но не каждый день. А ее мать ходила на мессу каждый день!

И без того хрупкая от нервного заболевания, мать Марии «очень страдала оттого, что ее дочь была членом нацистской партии»⁵.

Мария поставила сестру в невероятно сложную ситуацию, объявившись после войны с просьбой об убежище. Но Анна любила Марию и чувствовала, что должна помочь.

Пока росли дети брата и сестры Марии, их дед, отец Марии, никогда не говорил об их тете. Он просто учил их своим примером, всегда отстаивал свои убеждения и не был склонен к сплетням.

– В то время мужчины были очень суровыми – им приходилось жить весьма тяжелую жизнь. Они не проявляли открыто доброту, любовь и привязанность, и тем не менее все внуки это чувствовали без слов. Когда мы разговаривали с другими жителями деревни, люди говорили нам, что Мария была очень восприимчивой и испытывала чувства к другим людям. Никто не понимал, как она до такого докатилась⁶.

Хотя Франца уведомили о том, что Марии вынесли смертный приговор, ему не сообщили, когда его приведут в исполнение и будет ли он вообще исполнен. Стремясь максимально защитить других своих дочерей, Франц отправился на ферму Анны и рассказал о полученном известии. Анне было велено ни слова не говорить другой сестре Марии, Алоизии (Лоизи), о том, что Марии грозит виселица. Они смогли в какой-то мере защитить ее, так как Лоизи жила в Швейцарии, а в то время швейцарцы очень строго относились к почтовой корреспонденции. При жизни отец Марии так и не получил официального подтверждения смерти Марии⁷.

В 1973 году умер брат Марии Георг, и наконец 9 сентября 1975 года в Мюнцкирхен было отправлено свидетельство о ее смерти⁸.

Глава 111 Отец

Подруга Марии Маргит после освобождения из заключения отправилась обратно в Германию. Экономика послевоенных лет была удручающей, и у нее не было другого выхода, кроме как переехать обратно в свой семейный дом в крошечной деревушке.

– Я не смогла найти работу и стала жить со своей старой больной матерью, убого и жалко.

Когда Маргит и Мария в последний раз встретились в тюрьме, Мария попросила Маргит съездить в Мюнцкирхен и объяснить отцу ее Leidenweg – «путь страдания». Из-за нехватки средств Маргит не могла приехать лично, поэтому в 1948 году написала Францу Манделю письмо³.

Поскольку Маргит уехала из Кракова до вынесения приговора на суде, она не знала, что Марии вынесли смертный приговор. Она спросила Франца, нет ли у него новостей о Марии и о том, как она себя чувствует. Никто из них не знал, что Мария уже более одиннадцати месяцев мертва. Маргит рассказала Францу, что молилась за Марию и ее семью, и в своем письме ему передавала приветы всем ее родственникам, особенно сестрам.

В заключение она пишет: «Посылаю вам локон [волос], который срезала у Марии, с множеством сердечных приветов и поцелуев ее любящему папочке»⁴.

В новом 1949 году Франц ответил Маргит в письме, от 10 января, в день рождения Марии⁵. Явно мучаясь, он называет Марию уменьшительно-ласкательным Мари. Он до сих пор не получил официального извещения о ее смерти. Франц просит Маргит сообщить ему информацию, ссылается на свое огромное горе и печаль и сетует на то, что его ребенку пришлось пережить такую трагедию. В завершение он говорит, что такой поворот судьбы стал очень тяжелым бременем и испытанием для него как для отца⁶.

Маргит помнит, что было еще несколько писем, но они и их содержание канули в Лету.

Франц переживал смерть Марии до конца своей собственной жизни. Именно в страданиях и потерях ее отца мы яснее всего видим человечность Марии. Видим утрату того человека, которым она могла бы стать, и той жизни, которая могла бы у нее быть.

Его письмо к Маргит полностью перепечатано в переводе ниже.

Глава 112 Неслучившаяся жизнь

В 1938 году одна еврейская семья, которую вскоре убили, в отчаянной попытке спасти свою жизнь отправила молодую девушку одну в Америку. Хотя девушка и выжила, раны от такого резкого разрыва с домом и семьей остались глубокими. Спустя десятилетия она вместе со своей взрослой дочерью вернулась в Германию, чтобы разобраться с прошлым и понять, какой была бы ее жизнь, если бы она осталась в Европе. К ее удивлению, большинство ее одноклассников никогда не выезжали за пределы своего города, и у многих не было ни профессии, ни работы. Конечно, в отличие от них, у нее была лучшая жизнь, но она досталась ей страшной ценой¹.

Мария Мандель тоже заплатила тяжелую цену за лучшую жизнь, хотя, в отличие от той девушки, свой выбор она сделала добровольно. В 2005 году, когда Маргит так вспоминала свою дружбу с Марией, она рассуждала следующим образом:

– Я считаю, что если бы Мария вышла из тюрьмы, то хотела бы выйти замуж и родить детей. Я не думаю, что она осела бы в Мюнцкирхене. Возможно, она бы поселилась в каком-нибудь большом городе. Я не позволяла себе заводить с ней подобные разговоры. Мы знали, что нас обеих может ждать ужасный, трагический конец².

Жизненный путь Марии Мандель и ее личностное разложение аналогичны судьбе многих военных преступников в годы нацизма. Мария, неся лагерную службу, полностью принимала положение дел, пока не стало слишком поздно и она не зашла слишком далеко, чтобы встать на какой-то другой путь.

В тюрьме, размышляя о своем прошлом, Мандель заявила: «Моя жизнь вела меня по такому пути испытаний, бед и несчастий, что я потеряла всякую веру во Всемогущего Бога. С тех самых [прекрасных дней моего детства] меня преследуют несчастья. Редко когда я могу быть счастлива»³.

И все же Мария до конца войны продолжала упорно и добровольно идти по выбранному ею пути, ничуть не заботясь о том, какие невыразимые страдания причиняет другим. Участница оркестра Анита Ласкер-Валль говорит об этом просто:

– Она была никем. И вдруг стала кем-то. Это все объясняет⁴.

В Аушвице, на пике своего могущества, Мария любила в сумерках проехать на лошади от парадных ворот Биркенау до крематория. Несясь галопом, словно валькирия, сидя в седле прямо, с высоко поднятой головой, она была уверена в своей власти и в том образе, который создавала. И все же это была женщина, которая приходила в оркестр за утешением, за музыкой, чтобы успокоить свою совесть и убежать от реальности своей жизни. Зофия Циковяк позже заметила:

– Я была поражена, я стояла и смотрела. А потом спрашивала себя: «Как же это возможно? [мягче] Как это возможно?⁵.

Кто же была настоящая Мария Мандель? В каком-то смысле они обе были настоящими.

Оскар Грёнинг, бухгалтер в Аушвице и один из коллег Марии, после войны отсидел три года в британском лагере для военнопленных. В 1985 году, прочитав рассказ одного из ревизионистов истории, который утверждал, что Холокоста никогда не было, он был вынужден рассказать о том, что видел. Следующие три десятилетия своей жизни Грёнинг провел, помогая просвещать следующие поколения. В 2017 году его снова арестовали, теперь уже представив как своего рода главного виновника Холокоста на широко разрекламированном процессе, и осудили за службу в лагере Аушвиц. Перед смертью в 2018 году Грёнинг поделился с автором своим Lebenslauf («Жизненным путешествием»). Этот документ представляет собой неумолимый рассказ о его погружении в безумие национал-социализма.

Грёнинг ярко описывает свою внутреннюю борьбу, когда он стал свидетелем того, что происходило в Аушвице-Биркенау. Грёнинг, которого с детства воспитывало нацистское государство, промывая ему мозги, чувствовал себя зажатым между идеологией, в русле которой его учили и воспитывали, и реальными свидетельствами зверств, которые представали перед его глазами. В более поздней переписке он утверждал, что быть храбрым или трусливым было не так просто. «Не было отправной точки, с которой можно было бы проявить храбрость»⁶.

Для Оскара Грёнинга, воспитанного в этой системе, ее не было. У скольких из нас в похожих обстоятельствах хватило бы сил, знаний и способностей, чтобы заложить такую отправную точку?

И все же некоторые люди нашли эту отправную точку, эту смелость. Когда уцелевшую в Равенсбрюке Зофию Цишек спросили, возможно ли, чтобы надзирательница сохранила свою работу и при этом не проявляла жестокости, она ответила: «Да. Потому что не все из них были такими жестокими»⁷.

У Марии, в отличие от многих других, тоже было хорошее воспитание и пример отца, честного, порядочного и сострадательного человека.

Ванда Пултавская, одна из «подопытных кроликов» в лагере Равенсбрюк, считает, что в каждом человеке есть что-то хорошее, каким бы плохим он ни казался.

– Нужно искать этот росточек добра, каким бы маленьким он ни был, лелеять его и помогать ему расти. Мы никогда не должны делить людей на хороших и плохих. Водораздел между добром и злом лежит внутри нас самих, внутри каждого из нас⁸.

Славенка Дракулич в своей книге «И мухи бы не обидели: военные преступники на процессе в Гааге» резюмирует:

«Чем больше ты понимаешь, что военные преступники могут быть обычными людьми, тем больше ты начинаешь бояться. Конечно, это происходит потому, что последствия будут более серьезными, чем если бы они были просто чудовищами. Если обычные люди совершали военные преступления, это значит, что любой из нас способен на такое»⁹.

Она была милой девушкой из хорошей семьи.