ГЛАВА II. АРКТИКА, КОТОРОЙ НИКОГДА НЕ БЫЛО

Обывательское представление об Арктике сводится приблизительно к следующему: «Арктика это более или менее округлая область «на верхушке земного шара», центром которой является полюс, наиболее трудно достижимое из всех мест Северного полушария. Прежде исследователи направлялись на север, чтобы искать золото или кратчайший путь из Европы в Китай; но впоследствии целью экспедиций был сам полюс. В середине XIX в. экспедиция Франклина открыла Северо-западный проход (впрочем, некоторые полагают, что он был открыт Амундсеном в 1905 г.); но он не может быть непосредственно использован в качестве торгового пути, а потому навсегда останется бесполезным. После того как в 1909 г. Пири достиг полюса, главная цель арктических экспедиций отпала.

Для чего продолжать исследование Арктики? Вся суша там покрыта вечными льдами; царит бесконечная зима с жестокими морозами: лета не бывает, и растительность отсутствует. И суша и море пустынны и погружены в вечное молчание. Зловеще мерцают звезды, и зимняя тьма несказанно угнетает душу человека. У границ этой страны отчаяния влачат жалкое существование эскимосы, самое грязное и невежественное племя земного шара, оттесненное сюда более могущественными народами, живущими южнее».

Такой Арктика рисуется в воображении большинства наших современников. В действительности подобной Арктики не существует; это лишь романтическая иллюзия, от которой мы должны освободиться, если, читая историю какого-нибудь полярного исследования, желаем ее видеть в правильном освещении.

Рассматривая карту, мы сразу же замечаем, что представление о Северном полюсе, как о наименее доступном пункте Арктики, совершенно не соответствует действительности. Труднопроходимая область является не кругом с Северным полюсом в центре, а неправильным многоугольником, причем Северный полюс находится возле одной из ее границ. Эта область представляет собою океан, более или менее покрытый льдом, которого здесь так много, что суда не могут свободно плавать; но лед не образует сплошного ровного поля, так что люди не могут идти по нему легко и безопасно, как по суше. Он состоит из бесчисленных отдельных льдин, которые под напором ветра и течения сталкиваются со страшной силой, обламываются по кромкам и нагромождаются, образуя торосы; форма последних напоминает горные хребты, но их высота обычно не превышает 15–20 м. Если льдины очень велики, то под сильным напором они дают трещины и разламываются на части. Когда напор ослабевает или становится неравномерным, льдины расходятся, и между ними образуются полыньи. Это случается даже в середине зимы при самой низкой температуре. Здесь не бывает такого времени, когда можно было бы путешествовать по льду пешком или на санях, не наталкиваясь на преграды в виде открытой воды, являющейся более серьезным препятствием, чем самые глубокие сугробы рыхлого снега или самые неровные и скользкие торосы.

Спрашивается: почему Северный полюс находится не в центре этого скопления плавучих льдов? Оно расположилось бы вокруг полюса равномерно, если бы этому не препятствовала разница между условиями, существующими в Атлантическом и Тихом океанах. В каждом из них имеется большое теплое течение, стремящееся к северу, а именно — Гольфштрем в Атлантическом океане и Японское течение в Тихом океане. Но Японское течение, задерживаемое цепью Алеутских островов и оконечностями Сибири и Аляски, почти сомкнувшимися возле узкого Берингова пролива, не может проникнуть в Северное Ледовитое море, тогда как из Атлантического океана в него свободно идут согретые Гольфштремом воды через широкий и глубокий проход между Норвегией и Гренландией, огибая с обеих сторон Исландию и вызывая таяние льда на таком большом расстоянии, что при обычных условиях шотландские китобои могут подойти к Северному полюсу со стороны Атлантики на 600–700 миль ближе, чем американские китобои с тихоокеанской стороны[3].

Очевидно, что, пока для арктических исследований применяются сани, приводимые в движение собаками, людьми или моторами, труднее всего будет достигнуть того пункта, до которого приходится пройти на санях наибольшее расстояние от границы зоны, доступной для судов. Если у Земли Гранта или Земли Франца-Иосифа предельная стоянка для судов отстоит от Северного полюса на 450 миль, у мыса Челюскина (на северной оконечности Сибири) — примерно на 800 миль, а возле мыса Барроу (на северной оконечности Аляски) — более чем на 1100 миль, то очевидно, что наиболее трудно достижимый пункт Арктики, который мы можем назвать «полюсом относительной недоступности», отнюдь не совпадает с Северным полюсом, а отстоит от него почти на 400 миль в сторону Аляски. В то время, когда мы отправлялись в нашу экспедицию, этот пункт приблизительно совпадал с центром неисследованной части полярной области (тогда эта часть составляла свыше миллиона квадратных миль, и теперь она все еще составляет не менее 700 000 кв. миль).

Продолжая разрушать ложное представление об Арктике, перейдем к утверждению, будто вся суша дальнего севера покрыта вечными льдами.

Вечные льды на суше иначе называются ледниками. Как известно, ледники существуют в любой части земного шара, где одновременно имеются оба условия, необходимые для их образования: значительная высота над уровнем моря и обилие осадков. На горе Кениа, находящейся в Африке, приблизительно в 7 милях от экватора, существует обширный ледник. Огромные ледники находятся в тропической части Азии и несколько меньшие — в Южной Америке. В Мексике они расположены на вершинах гор, а в Калифорнии — несколько ближе к уровню моря, чем в Швейцарии. Еще ниже они в штате Вашингтон, не столько из-за его более северного положения, сколько вследствие обилия осадков. В Британской Колумбии, где климат теплее, чем в прочих провинциях Канады, находится три четверти всех ледников континентальной Канады, опять-таки вследствие обилия осадков. В южной Аляске (сравнительно теплой и дождливой) огромные ледники иногда доходят до берегов и обламываются, образуя айсберги, быстро тающие в теплых водах Тихого океана. Но на расстоянии 700–800 миль к северу от этих ледников, на равнине в 3 000 кв. миль с довольно холодным климатом, примыкающей к северному побережью Аляски, нет гор, а потому нет и ледников. Из геологии нам известно, что несколько тысяч лет назад местности, где теперь находятся Нью-Йорк и Лондон, были покрыты ледниками; однако в северной Аляске ни в то время, ни впоследствии не было ледников, так как на ее равнинах выпадает сравнительно мало осадков и весь снег, выпавший за зиму, успевает растаять весной.

Ввиду этих фактов на первый взгляд представляется странным всеобщее убеждение, будто вся суша дальнего севера покрыта ледниками. Но это объясняется весьма просто. На севере действительно есть одна земля, покрытая ледниками, и по аналогии таким же представляли весь остальной север. Гренландия имеет множество высоких гор, расположенных в зоне таких обильных осадков, что снег, скопившийся за зиму, не успевает растаять в течение лета и превращается в ледниковый лед, который сползает по долинам в море и отламывается в виде айсбергов, развлекая и пугая туристов на трансатлантических пароходах. Вместе с тем Гренландия находится сравнительно близко от крупных населенных центров. В эпоху, когда нефть еще не получила широкого применения, китобойный и тюлений промыслы были выгодны, и в них участвовали моряки почти из каждого приморского города. Возвращаясь домой, они рассказывали о гренландских льдах, а некоторые даже писали о них книги. В менее отдаленном прошлом многие владельцы яхт более или менее боязливо приближались к Гренландии, по крайней мере настолько, чтобы увидеть льды и потом говорить и писать о них. И вот вследствие того, что Гренландию описывали как страну, почти сплошь покрытую вечными льдами, все, не задумываясь, решили, что так же покрыты вечными льдами и прочие полярные страны. В действительности ледники, хотя и гораздо меньших размеров, чем в Гренландии, существуют и на Земле Франца-Иосифа и на Шпицбергене; крупные ледники находятся на Земле Эллесмера и Акселя Гейберга и меньше — на Баффиновой земле. Но к западу от них большой архипелаг, который тянется от Канады к полюсу, совершенно свободен от ледников; точно так же нет ледников во всей континентальной Канаде, вдоль Ледовитого океана и к югу, до Полярного круга и далее за исключением некоторых пиков и высоко расположенных долин в Скалистых горах.

Но даже после того как мы объяснили, что Гренландия является единственным в своем роде островом, покрытым ледниками, мы можем услышать возражение: «Однако полярная суша покрыта снегом все лето». Разумеется, это не соответствует действительности, так как подобный снежный покров постепенно превратился бы в ледник. Количество снега, выпадающего на арктических островах Канады и на северном побережье Канады и Аляски, меньше, чем в Чикаго, в Варшаве, в северо-восточной Германии и в горной части Шотландии, и составляет менее половины (а во многих местах даже менее четверти) количества снега, выпадающего в Монреале, в Ленинграде или на холмах возле Осло. Точно определить количество снега, выпадающего в Арктике, трудно, так как он часто уносится ветром; но в среднем можно считать, что это количество ежегодно соответствует 10–15 см, т. е. раз в десять меньше, чем в некоторых населенных местах Европы и Америки. Большая часть скудного снежного покрова, образующегося на дальнем севере, вскоре сметается ветром в овраги или на подветренные склоны холмов, так что от 75 до 90% поверхности арктической суши сравнительно свободны от снега во все времена года. Выражение «сравнительно свободны» здесь надо понимать в том смысле, что лежащий на земле камешек, величиной со сливу, почти всегда будет частично выдаваться над снегом.


Цветы и бабочки в Арктике


С представлением о вечных снегах и льдах севера тесно связано представление о вечной зиме. Правильно ли оно? Чтобы ответить на этот вопрос, надо решить, что считать зимой. Человеку, выросшему в Манитобе или в Монтане, может казаться, что на юге Англии совершенно не бывает зимы, тогда как уроженец Сицилии или Индии будет думать, что в Англии вечная зима. Прежде всего дадим определение лета: мы условимся считать летом то время года, когда мелкие озера не замерзают, а речки свободны от льда и текут в море. Это время года может продолжаться: 5 месяцев, как, например, у Полярного круга, к северу от Большого Медвежьего озера в Канаде; 4 месяца, как, например, на о. Виктории; 3 месяца, как, например, на о. Мельвиль, и даже меньше, как, например, на островах, открытых нами дальше к северу. Но во всех этих местах бывает лето, с птицами, насекомыми, с зеленой травой и с цветами. Таким образом, вопрос о вечной зиме отпадает.

Далее нужно выяснить, отличается ли арктическая зима особенно сильными холодами. В вопросе о температуре все оказывается относительным, даже если мы будем приписывать шкале термометра абсолютное значение. На о. Гершеля, находящемся возле северного побережья Канады, примерно в 200 милях за Полярным кругом, функционировала свыше 20 лет Канадская государственная метеорологическая станция, причем самая низкая температура, зарегистрированная за этот период, составляла приблизительно -48° C. Это, конечно, очень большой холод по сравнению с минимальной температурой в стране зулусов или даже в Англии; но он не особенно велик, если мы сравним его с минимальной температурой некоторых других стран, которые, тем не менее, имеют постоянное население. Если проехать около 200 миль на юг от о. Гершеля, то мы прибудем в форт Макферсон, где зимой температура иногда падает почти до -56° C, так как этот пункт, хотя и находящийся значительно южнее, чем о. Гершеля, дальше отстоит от Ледовитого океана, под льдами которого находятся огромные массы незамерзшей и сравнительно теплой воды; последние действуют подобно гигантскому радиатору, смягчая климат и предотвращая очень сильное падение температуры. Если мы проедем еще несколько сот миль на юг, то окажемся в гор. Даусоне, являющемся «столицей» Юконской территории и крупным горнопромышленным центром, хотя его население теперь далеко не так многочисленно, как в эпоху наивысшего расцвета этого города, когда оно составляло 40 000 человек. Даусон — обыкновенный город, с домами, снабженными паровым отоплением и электрическим освещением. Здесь занимаются всеми видами деятельности, которые можно наблюдать в любом населенном пункте с 4000–5000 жителей. Имеются магазины, где продают и покупают, как и в местностях с иным климатом; существуют церкви и посещающие их богомольцы (которых, впрочем, маловато); можно видеть ребятишек, плетущихся в школу, и, несмотря на то, что температура иногда падает до -54° C, никто, поводимому, не чувствует себя хуже, чем обитатели Франции или Северной Каролины при температуре немного ниже нуля. Снегопад в Париже вызывает больше страданий, жалоб и нарушений повседневного хода жизни, чем самая низкая температура в Даусоне.


Одолели комары


Продолжая путешествовать на юг от Даусона, вдоль Скалистых гор, мы постепенно приближаемся к экватору, но вместе с тем удаляемся от Ледовитого моря, гигантского уравнителя температур. На расстоянии 1 000 миль к югу, возле Гавра, находящегося в северной части штата Монтана, Бюро погоды США констатирует такую же минимальную зимнюю температуру, как Канадское бюро погоды возле форта Макферсон, а именно -56° C; далее, возле большого гор. Виннипег в Манитобе Бюро погоды отмечает более низкие температуры, чем на северном побережье (Канады. Между тем мы знаем из личных наблюдений что на северном побережье Северной Америки, на уровне моря, никогда не бывает холоднее -46° C; кроме того, теоретически нам известно, что на Северном полюсе, расположенном среди океана, температура никогда не может быть значительно ниже -51° C. Очевидно, что если житель северной Монтаны или южной Манитобы захочет отправиться исследовать Арктику, то ему придется одеться несколько легче, чем обыкновенно. Однажды, когда я выразился приблизительно в таком смысле, читая лекцию в гор. Калиспелл в Монтане, один из слушателей стал возмущаться тем, что я, мол, оскорбляю Монтану. Я возразил, что достоинства Монтаны не вызывают никаких сомнений, ее климат характеризуется хотя бы тем фактом, что у одного моего друга, имеющего скотоводческое хозяйство возле Гавра, быки всю зиму пасутся на открытом воздухе. Поэтому моим сравнением я не осуждал Монтану, а лишь восхвалял Северный полюс.

«Полюс холода» северного полушария далеко не совпадает с Северным полюсом и, как полагают, находится на азиатском материке, к северу от Иркутска; по имеющимся сведениям, температура иногда падает там почти до -68° C. Однако этот район представляет собой населенную страну, обитатели которой, вероятно, не больше жалуются на климат, чем жители Лондона или Нью-Йорка.

Поскольку принято думать, что в полярных странах царит вечный холод, конечно, подразумевается, что в них никогда не бывает летней жары. Все обывательские представления об Арктике достаточно далеки от истины; но трудно представить себе что-нибудь более ложное, чем это последнее мнение.

Лето 1910 г. я провел в Канаде, примерно в 50–75 милях к северу от Полярного круга, к севере востоку от Большого Медвежьего озера; и в течение 6 недель температура почти каждый день превышала 30° C в тени. Ночью не происходило сколько-нибудь значительного понижения температуры, так как в этих местах солнце летом не заходит, а потому нет ночной темноты, дающей прохладу и отдых. Солнце палило с безоблачного неба круглые сутки; никогда за всю свою полярную деятельность я не страдал так сильно от холода, как от жары в течение этого лета. Бедствие еще усугублялось неимоверным нашествием назойливой мошкары, комаров и других насекомых. Люди, не побывавшие в полярных странах или по соседству с ними, не могут себе представить, сколько мучений способен причинить комар. Я даже не пытался объяснить это, так как публика охотно принимает на веру всякие ужасы севера, если они связаны с холодом и льдами, но потеряет всякое доверие к путешественнику, если он рискнет сказать правду о полярных комарах.

Бюро погоды США регистрирует каждое лето температуру выше 32° C в тени для форта Юкон в Аляске, расположенного в 4 милях к северу за Полярным кругом. Наивысшая наблюдавшаяся здесь температура составляла около 38° C в тени.

Продолжая пересмотр ходячих представлений о дальнем севере, мы переходим к вопросу о растительности. При достаточно настойчивом допросе даже те, кто, не задумываясь, утверждают, будто полярная суша вечно покрыта льдом и снегом, сознаются, что они слыхали о полярной растительности. Однако тут же окажется, что они не могут ее себе представить иначе, как «жалкой», «чахлой», «скудной» и притом состоящей исключительно из мхов и лишаев. Если напомнить этим людям, что им случалось слышать или читать о полярных цветах, то последует ответ, что цветы являются исключением.

Между тем К. Маркгэм, в приложении к своей книге «Жизнь Леопольда Мак-Клинтока», сообщает, что ему известны 762 вида цветковых арктических растений и лишь 332 вида мхов, 250 видов лишаев и 28 видов папоротников. Американский ботаник Э.Экблау нашел свыше 120 видов цветковых растений в одной местности, находящейся в 600–700 милях к северу от Полярного круга. При этом интересен не столько самый факт существования там цветковых растений, сколько то, что в числе их оказались такие обыкновенные растения, как камнеломки, мак, альпийская ясколка, мятлик, вереск, дриады (Dryas), осоки, арника, кошачьи лапки (Antennaria), тростник, колокольчик, 16 видов кресса, одуванчик, тимофеевка, хвощи, папоротники и съедобные грибы.

Но если даже мы признаем, что существующие в Арктике виды цветковых растений гораздо более многочисленны, чем виды споровых, мы все еще можем думать, что сами споровые растения там сравнительно более многочисленны и интенсивнее размножаются, тогда как цветковые встречаются редко и вытесняются споровыми. Однако, как правило, это не соответствует действительности. В отдельных каменистых местностях, где слой почвы тонок или совершенно отсутствует, наблюдается преобладание мхов и лишаев, так как последние способны существовать даже на голом камне. Но там, где есть достаточно почвы (а в Арктике это случается так же часто, как и в других областях земного шара), преобладают травянистые растения, причем в некоторых местах, независимо от того, как далеко к северу они расположены, споровая растительность совершенно теряется среди цветковой.

В описаниях полярной суши обычно говорится об ее «бесплодной почве». Это выражение пригодно для того, чтобы окружить полярных исследователей ореолом героизма, но отнюдь не дает читателю правильного представления об описываемой местности. Мы будем ближе к истине, если обратимся за информацией к Эрнсту Томпсону Сэтону: на него полярные луга произвели такое впечатление, что свою книгу, посвященную описанию путешествия в Арктику, он озаглавил «Арктические прерии». Мешэм (являющийся одним из самых замечательных полярных путешественников и первым исследователем юго-западной части о. Мельвиль и южной части о. Принца Патрика) сообщил в своем отчете, опубликованном в Англии в 1855 г., что многие части о. Мельвиль, оказавшиеся не скалистыми, напоминали английские луга; между тем, они находились в 500 милях за Полярным кругом. Северная Гренландия не только является самой северной сушей, открытой до сего времени, но, кроме того, охлаждающее действие морских льдов здесь значительно усиливается холодом с ледников, покрывающих плоскогорье. Однако, спустившись с них на побережье, Пири нашел мускусных быков, пасущихся на зеленых и усеянных цветами лугах, где слышалось пение птиц и жужжание шмелей. Мускусный бык — травоядное животное и питается именно травой, а не лишаями; вместе с тем, подобно карибу, он является самым северным из наземных млекопитающих животных, известных в настоящее время. Отсюда следует, что даже на самой северной суше трава растет в изобилии.

Переходим теперь к замечательному определению «безжизненный», так часто прилагаемому к северу. Из того, что было сказано выше, уже можно до некоторой степени видеть, насколько в действительности «безжизненна» Арктика; но здесь мы поговорим об этом еще подробнее. Во всех трудах по океанографии указывается, что в океане, по мере удаления от экватора к северу, количество животной жизни, приходящееся на единицу объема воды, не уменьшается. На это, конечно, могут возразить: «Называя Арктику безжизненной, мы имеем в виду не глубь морей, а поверхность полярной суши». Но подобная точка зрения диаметрально противоположна мнению такого авторитетного полярного исследователя, как, например, Клемент Маркгэм, бывший председатель Великобританского географического общества. В своей книге «Жизнь Леопольда Мак-Клинтока», на стр. 172, он говорит о «безжизненном Ледовитом океане», в отличив от полярных островов, которые он считает изобилующими животной жизнью.

В арктических «прериях» карибу ходят стадами, в которых насчитываются десятки тысяч голов, а иногда и сотни тысяч; в меньших количествах встречаются мускусные быки. Волки, преследующие оленей, бродят в одиночку или стаями, не более десяти в каждой; но общее количество волков в арктических прериях обоих полушарий, восточного и западного, по-видимому, составляет несколько десятков тысяч. Песцы, как белые, так и голубые, охотятся летом на леммингов (пеструшек), невероятные полчища которых служат пищей также для сотен тысяч полярных сов, канюков и чаек. В Арктике водятся гуси, казарки, лебеди, журавли, гагары и различные виды уток. В период линьки вся поверхность земли на некоторых островах, например на Земле Бэнкса, в 300–400 милях к северу от Полярного круга, буквально становится белой от миллионов гусей, а впоследствии — от перьев, оставшихся на месте их пребывания. Если дополнить это описание, упомянув о шмелях, мухах и других насекомых, наиболее многочисленными и наименее приятными представителями которых являются комары, летающие целыми тучами, то получится картина местности, которая летом далеко не «безжизненна».

«Однако, — могут мне возразить, — наступает зима, когда насекомых нет, а все сухопутные животные переселяются на юг». Это мнение может быть подтверждено цитатами из сочинений полярных исследователей, в особенности старинных. Людям, выросшим, например, в Англии, казалось несомненным, что все живое и имеющее ноги должно к зиме отправляться на юг; это убеждение приравняли к факту и утверждали, будто карибу и мускусные быки покидают осенью такие острова, как, например, о. Мельвиль, а весной возвращаются. Если бы это было правильно, то мои спутники и я, конечно, не могли бы просуществовать, охотясь на сухопутных животных в любое время года под 76° и даже под 80° с. ш. С острова, на котором они родились, мускусные быки, очевидно, никогда не уходят, так как не обнаружено никаких доказательств их пребывания на морском льду. Карибу переходят с одного острова на другой, но при этом они осенью направляются на север так же часто, как на юг. Семьдесят лет назад Мак-Клюр в середине зимы видел множество карибу на северном конце Земли Бэнкса; точно так же и мы в течение каждой зимы, проведенной нами на этом острове, находили на его северном конце больше карибу, чем где бы то ни было в других местах.

Сбрасывание рогов самцами карибу происходит около середины зимы, и даже те путешественники, которые посещают арктические острова только летом, не могут не заметить, что эти рога разбросаны по каждому острову.

Поскольку карибу и мускусные быки не переселяются на юг, волки, живущие охотой на них, тоже остаются на севере. 90% белых песцов уходят как с островов, так и с материка, но не столько на юг, сколько на север: они переселяются с суши на морской лед, чтобы питаться остатками тюленей, убитых, но не целиком съеденных белыми медведями. Лемминги остаются на севере. Большинство сов и воронов перелетает на юг, но некоторые из них проводят зиму на севере. Не менее половины белых куропаток остается к северу от Полярного круга. Зайцы живут зимой приблизительно там же, где и летом.

Резюмируя, можно сказать следующее.

Ледовитый океан является «безжизненным», если не считать того, что в каждой кубической миле его воды содержится примерно столько же животной жизни, сколько в таком же объеме воды любого другого моря. Арктическая суша «безжизненна», если не считать миллионов оленей и песцов, десятков тысяч волков и мускусных быков, тысяч белых медведей, биллионов насекомых и миллионов птиц. Все представители полярной фауны переселяются осенью на юг, за исключением насекомых, которые осенью погибают, как и в умеренном климате, и за исключением белых куропаток, оленей, песцов, волков, мускусных быков, белых медведей, леммингов, зайцев, горностаев, сов и воронов (эти животные указаны здесь в порядке их сравнительной численности).

Далее говорят о «безмолвии севера» и воображают, что это безмолвие является самой характерной его особенностью. Но мы уже можем себе представить, насколько безмолвно лето, когда воздух оглашается жужжанием вездесущих мух и писком бесчисленных кровожадных комаров. Слышатся характерные крики зуйков, различных куликов и других более мелких птиц, кряканье уток, гоготание гусей и громкие, хотя и более редкие, крики журавлей и лебедей. Особенно полна звуками ночь, когда раздается визг гагар, представляющий собою нечто среднее между пронзительным криком безумной женщины и завыванием кошек, дерущихся на заборе (на слабонервных людей эта музыка прямо наводит ужас).

В Арктике отсутствуют два вида звуков, свойственных южным местностям, а именно шелест листвы и шум транспорта. Кроме того, плеск прибоя слышен здесь только летом. Но этих звуков нет и в прериях более южных стран. Безлесные равнины Дакоты, где я провел детство, были гораздо более безмолвны, чем Арктика. И в Дакоте и в Арктике я слышал свист ветра, вой волков, визгливый лай лисицы по ночам и треск почвы во время зимних морозов, напоминающий ружейный выстрел; впрочем, эти звуки более характерны для Арктики. На дальнем севере не только слышится треск почвы при каждой перемене температуры, в особенности при ее понижении, но, кроме того, по крайней мере у моря, иногда раздается непрерывный шум, страшный для тех, кто находится в опасном положении.

Когда льдины нагромождаются на полярный берег и скользят одна по другой, это сопровождается резким визгом, напоминающим усиленный в тысячи раз скрип заржавленных дверных петель. Громадные глыбы, величиной со стену здания, поднимаются на ребро, теряют равновесие и с грохотом обрушиваются на лед; когда же огромные льдины, толщиной в 2 м и более, гнутся и ломаются под всесокрушающим напором плавучих льдов, слышатся как бы стоны терзаемых титанов и гул, напоминающий отдаленную канонаду.

Пусть поэт, сидя в своей лондонской мансарде, пишет о «вечном полярном безмолвии». Мы, побывавшие на дальнем севере, никогда не забудем грохота, скрежета и гула полярных льдов.

В литературном изображении север оказывается суровым, мрачным и пустынным. Но здесь мы имеем дело со словами неопределенного значения, которые каждый истолковывает по-своему.


Серебристая чайка (Lams argentatus Gm.)


Те же эпитеты постоянно прилагала моя мать к ровной и безлесной Дакотской прерии, где я провел часть моего детства. Тоскуя по своей родине, находившейся вблизи величественных гор со снеговыми вершинами и пышными сочетаниями пурпурных и синих тонов на склонах, моя мать, в сущности, жаловалась на то, что на горизонте прерий не видно гор; но так как на ее родине не было деревьев, их отсутствие ее не тяготило. Те же жалобы на пустынность и мрачность прерий я слышал от некоторых наших соседей; но они прибыли из лесов и тосковали по шелесту и тени листвы. Так как я вырос в прерии, я не замечал в ней никакой пустынности, и все эти жалобы казались мне лишенными смысла. Когда же впоследствии я попадал в лесистые или гористые местности, мне было не по себе: лес и горы лишали меня свободного кругозора, и я чувствовал себя стесненным и как бы запертым.

Лишь немногие исследователи дальнего севера прибыли туда из горных стран; большинство же выросло среди холмов и лесов. Поэтому, говоря о суровости Арктики, они имеют в виду отсутствие деревьев, а под пустынностью подразумевают отсутствие возделанных земель и человеческих жилищ привычного типа. В качестве иллюстрации можно привести следующий случай.

Возле Полярного круга, к северу от Большого Медвежьего озера, расположено среди холмов одно озеро, длиной около 30 миль; на его восточном и западном берегах есть деревья, но из-за больших расстояний их трудно рассмотреть.

Это озеро открыл человек, незадолго до того прибывший из Англии и прошедший к озеру через лесистый район. Таким образом, после Англии с ее парками и рощами и после пути по американским лесам, этот путешественник впервые в жизни (если не считать плавания по Атлантическому океану) оказался в совершенно открытой местности. Озеро он назвал «озером Отчаяния» и в своей книге не находит достаточно сильных эпитетов, чтобы выразить всю пустынность, мрачность и заброшенность этой местности.

Впоследствии к озеру прибыл человек, который тоже вырос в Англии, но, прежде чем отправиться на север, провел несколько лет как в населенных, так и в пустынных частях американских прерий. То же самое «озеро Отчаяния» этот путешественник описывает как дикое, но райски красивое место. Я лично тоже побывал на «озере Отчаяния» и вполне согласен с отзывом второго путешественника.

Те районы Манитобы, где выращивается, может быть, лучшая в мире пшеница, путешественники, прибывшие из лесистых стран, часто описывают как суровые и пустынные, хотя и не отрицают, что здесь находится «житница мира». Очевидно, что если заведомо богатую и плодородную Манитобу называют «суровой» и «пустынной», справедливость этих эпитетов в применении к Арктике тоже становится сомнительной. Далее нам предстоит покончить с ложным представлением о гнетущем действии зимней полярной тьмы.


Эскимос с реки Мэкензи


В 1906–1907 гг., когда я впервые собирался зимовать на севере, меня можно было назвать героем в полном смысле слова. Перед этим я усвоил все или почти все ложные представления об Арктике, так как прочел большую часть книг, написанных на эту тему. Но как истый исследователь, я был храбр, был готов бороться с ожидаемыми трудностями и даже погибнуть ради прогресса науки. Однако, не будучи безрассудно храбрым, я побаивался всех ужасов севера, но больше всего страшился полярной тьмы, так как, помимо прочитанного, был запуган лично слышанными мною в Аляске рассказами рудокопов о людях, сошедших с ума и застрелившихся вследствие гнетущего влияния зимнего мрака.

К счастью для меня, люди, с которыми я провел эту первую зиму, не были настроены подобно мне: иначе мы, действительно, довели бы друг друга взаимным внушением до ожидаемого угнетенного состояния. Я отправился к устью р. Маккензи (Мекензи), куда должно было прибыть судно. Однако оно не прибыло, и, оказавшись в данной местности единственным белым человеком среди эскимосов, я вынужден был провести с ними зиму. Меня удивила их доброта, предупредительность и гостеприимство; не меньше я был удивлен тем, что грязь и другие лишения эскимосской жизни, о которых я читал в свое время, далеко не бросались в глаза, хотя при соответствующем преувеличении они могли бы дать достаточно литературного материала. Однако больше всего меня поразило, что, хотя солнце с каждым днем опускалось ниже, и тьма быстро надвигалась, эскимосов это, по-видимому, нисколько не беспокоило. Четверо из них умели говорить на ломаном английском языке. Насколько я помню, из этих четырех трое были весьма удивлены, когда я намекнул, что боюсь наступающей темноты; но четвертый сказал, что ему случилось побывать на китобойных судах, где новички, впервые зимовавшие в Арктике, часто выражали подобные же опасения. По наущению некоторых хитрецов, он даже запугивал этих новичков выдуманными историями об ужасах зимнего мрака, но сам считал подобную боязнь непонятной особенностью белых людей; впрочем, он заметил, что старые китобои, долго находившиеся в Арктике, уже не испытывали этого страха.

Такое сообщение должно было бы подействовать на меня ободряюще. Но мое представление о «полярной ночи» оказалось настолько навязчивым, что мне удалось довести себя до некоторой степени угнетенности, и когда солнце, отсутствовавшее в течение нескольких недель, снова появилось, я прошел полмили до вершины холма, чтобы уловить первый проблеск солнечного света, а затем записал в своем дневнике, что видел чудесное и радостное зрелище. Впоследствии я никогда больше этого не делал. Теперь, после десяти зим, проведенных на севере, весеннее появление солнца в Арктике производит на меня не больше впечатления, чем летнее или зимнее солнцестояние, когда я живу в Нью-Йорке. Хотя в своем путевом дневнике я и упоминаю о появлении солнца, эта запись никогда не занимает больше половины строки и производится лишь для того, чтобы ориентировочно указать широту места моего пребывания (дата первого появления солнца и величина части солнечного диска, показывающейся над горизонтом, зависят от широты и рефракции; последняя, в свою очередь, отчасти зависит от температуры).

Период зимней тьмы представляет для эскимоса приблизительно то же, что самый жаркий период лета для горожанина. Темнота сама по себе, вероятно, не более приятна эскимосу, чем жара приятна горожанину; но для каждого из них соответствующее явление означает, что наступило время отдыха. В самый темный период зимы слишком трудно охотиться, и эскимос заранее заготовляет себе запасы пищи на пару месяцев. В эти месяцы у него нет никакой серьезной работы, и он совершает дальние поездки, навещая своих друзей и проводя у них время в песнях, плясках и пиршествах. Поэтому эскимосы любят темный период зимы больше, чем какое бы то ни было другое время года, и на побережье Ледовитого океана зимняя тьма производит не более «гнетущее» впечатление, чем полуночная тьма на Бродвее.


Музыка


Самое правильное рассуждение дает самые ошибочные выводы, если исходит из ложных оснований. Если бы обычное представление об Арктике было правильно, то эскимосы действительно были бы так несчастны, как о них принято думать. Однако почти 90% полярных путешественников единогласно утверждают, что эскимосы живут беззаботно и весело. Некоторые исследователи все же называли их несчастными, но это лишь означало, что сами исследователи сочли бы себя несчастными, живя в подобных условиях. Нельзя было не заметить, как много у эскимосов досуга, посвящаемого играм, рассказам, пляскам и прочим развлечениям; большинство исследователей признает, что в течение месяца эскимос смеется не меньше, чем белый человек в течение целого года. В своем первобытном состоянии эскимос обычно имеет достаточно здоровой пищи; поэтому он обладает идеальным здоровьем, которое является первым условием счастья. Вместе с тем для своего прокормления эскимосам приходится затрачивать гораздо меньше труда, чем населению наших стран.

Признав, что эскимосы имеют много досуга, здоровы и счастливы, мы начинаем догадываться, что страна, в которой они живут, не так плоха. Но тут мы наталкиваемся на обычный парадокс консерватизма, свойственного людям в любых местах земного шара. Сами эскимосы убеждены, что на населенном ими побережье Полярного моря условия вполне благоприятны для человеческого существования; но те же эскимосы были убеждены не менее твердо, чем наши ученые и исследователи, что к северу от побережья океан является пустынным и безжизненным. И вот основная задача нашей экспедиции заключалась в том, чтобы доказать правильность обратной теории, а именно — что как на плавучих льдах, так и на островах Полярного моря можно просуществовать за счет местной фауны. Эту задачу пришлось решать силами белых людей, так как эскимосы считали наше предприятие бессмысленным и отказывались принять в нем участие.

Загрузка...