Государства и народы Евразийских степей: от древности к Новому времени

Первые контакты и политические связи Казахстана и России

В историческом труде Мухаммада Хайдара Дуглата (1500–1551 гг.), хорошо знавшего казахские улусы, трижды творится о том, что в первой четверти XVI в. «казахов было миллион человек» [Тарих-и Рашиди, В 648, л. 154а, 200а]. В первые десятилетия XVI в. казахи окончательно утвердили свое господство над обширными степными пространствами Туркестана от Сыр-Дарьи на западе до Тарбагатая — на востоке, от Ала-Тау — на юге до Яика на севере. Естественно, что такое огромное и сильное государство не могло оставаться не втянутым в международные отношения того времени. Одним из первых европейских государств, проявивших политическим интерес к Казахскому ханству, было Московское государство в правление великого князя Василия III (1505–1533 гг.), что явствует из описи царского архива.

Государство казахов в России в XVI–XVII вв. называли Казачьей ордой; однако в дальнейшем, с XVIII столетия, в русских источниках, а затем и в научной литературе казаков (казахов) ошибочно стали называть киргизами, киргиз-казаками и киргиз-кайсаками, а их государство — Киргиз-Кайсацкой ордой; причем слово «кайсак» являлось лишь искажением тюркского слова «казак». В 20-х годах XX в., после национального размежевания в Центральной (Средней) Азии и образования союзных и автономных республик по этническому признаку, было восстановлено самоназвание народа — «казак». Широко распространенное ныне слово «казах» представляет собой поздний (XIX в.) русский вариант тюркского «казак» и было введено в официальное обращение с 1936 г.

В первой половине XVI в. Московское государство не имело общей границы с Казахстаном, а было отделено от него Ногайской ордой, а также Казанским и Астраханским ханствами. Однако в 1552 г. под напором русских пало Казанское ханство, а в 1556 г. — Астраханское ханство. В результате присоединения Поволжья к России связь между тюрками Восточного Дешт-и Кипчака и их соплеменниками на западе была прервана и могла быть восстановлена лишь на короткий срок, когда западные берега Каспийского моря попали под власть турков-османов (1578–1603 гг.). Во второй половине XVI — начале XVII в. к России были присоединены башкиры и Сибирское ханство, Ногайская орда распалась, и ближайшими соседями России на юго-востоке стали Казахское и Хивинское ханства.

Таким образом, в последние десятилетия XVI в. сношения Руси с Казахским ханством становятся непосредственными и принимают более или менее регулярный характер. До этого периода известия о делах Казахских степей доходили до московского правительства исключительно через посредство ногайских князей, с которыми русские имели оживленные сношения. Статейные списки ногайских дел, хранившиеся в архиве Московской коллегии иностранных дел (впоследствии Центральный государственный архив древних актов, г. Москва), составляли двенадцать объемистых томов; в этих документах упоминаются имена многих казахских владетелей и содержится краткое описание ряда военно-политических событий в Казахском ханстве, начиная с 30-х годов XVI в. В Архиве древних актов также хранятся обширные (более 60 000 листов) «Киргиз-Кайсацкие дела», охватывающие период с конца XVI в. но 90-е годы XVIII в.; материалы фонда «Киргиз-Кайсацких дел» частично изданы Академией наук Казахстана.

Согласно архивным документам, началом официальных дипломатических сношений между первым Казахским государством и Россией было посольство казахского хана Таваккула в Москву в 1594 г. Через своего посла Кул-Мухаммада Гаваккул-хан послал в Москву грамоту; оригинал грамоты пока не обнаружен, и даже неизвестно, сохранился ли он. Судя по записи беседы находившегося тогда в плену в Москве казахского султана Ораз-Мухаммада с послом Таваккул-хана и по ответной царской грамоте, официальной целью посольства было освободить из русского плена Ораз-Мухаммада, племянника казахского хана, и получить от русского царя «огненного боя» (огнестрельное оружие) для войны с бухарским ханом Абдуллой.

Обращение казахского хана Таваккула в поисках возможного военно-политического союзника к русскому царю, который тогда воевал с сибирским ханом Кучумом, военным союзником бухарского Абдуллы-хана, было истолковано московской дипломатией весьма своеобразно, а именно как просьба о приеме под высокую «царьскую руку», т. е. как обращение к протектору. В частности, в ответной грамоте царя Федора Иоанновича казахскому хану Таваккулу содержится обещание отпустить султана-пленника Ораз-Мухаммада, если хан пришлет в аманаты (в заложники) своего сына «Усеина-царевича», а также послать в будущем на помощь хану «многой рати с огненным боем» и оберегать казахов «ото всех их недругов». «А вы, — обращается далее русский царь к казахскому хану, будучи под нашею царьскою рукою и по нашему царьскому повеленью, будете воевати бухарского царя и изменника нашею Кучюма царя сибирского, изымав, к нашему царьскому величества порогу пришлете» [КРО, с. 8–9].

Грамоту царя и его подарки хану (панцири и сукна) повез из Москвы посол Таваккула Кул-Мухаммад в сопровождении царского переводчика Вельямина Степанова, «служилых тотар и стрельцов». В «Докладе переводчика Вельямина Степанова царю Федору Иоанновичу о поездке его к хану Тевеккелю» (1595 г., не позднее октября) нет никаких сведений о содержании и характере переговоров Вельямина Степанова с Таваккул-ханом. Зато там приводятся интересные историко-этнографического характера известия о приеме в ставке казахского хана и отпуске русского посла.

Посольство выступило из Москвы не позднее начала апреля 1595 г. и через Казань направилось на Иргиз; идя «день и ночь», спустя девять недель достигло «Пегих гор» (букв.: ‛Ала-Тау’) и наконец в начале лета прибыло в кочевую ставку (орду) Таваккул-хана. В орде хана «стояли шесть шатров, а в царевых шатрах сидели царевы ближние люди, а назади шатров стояли избы полотяные, а царь сидел на заднем шатре, а у него не было никого, один при нем был Сутемген князь». Вельямин Степанов «ссел с коня, не доезжая маленько переднего шатра, и пришел к цареву шатру и встречал Вельямина царев ближней человек Исмаил-баатыр». Вельямин Степанов вошел в шатер, где «царь сидит», и от Федора Иоанновича, «всея Русии самодержца», казахскому хану «поклон правил и грамоту подал» и речь говорил по государеву наказу. Таваккул взял грамоту, велел Вельямину сесть, а затем, распечатав грамоту, сказал царскому переводчику: «Сам-де грамоте не умею, а людем-де своим честь дать не верю, потому что у меня молла мой бухарец и которое-де будет тайное слово и то-де будет у Абдуллы царя в ушех». Сказав так, Таваккул велел прочесть грамоту «своему верному человеку, чтоб бухарские и шибанские люди того не ведали». По словам Вельямина Степанова, Таваккул-хан чтил его и «корм присылал доволен» и, продержав у себя «полпяты недели», отпустил его 30 июля. Вместе с посольством Вельямина Степанова Таваккул-хан отправил в Москву своего сына «Мурата-царевича да посла своего Кулмаметя», т. е. знакомого нам Кул-Мухаммада [КРО, с. 13–14].

Об официальной цели новой миссии Кул-Мухаммада, опять направившегося в Москву, нет никаких известий; неизвестно также, чем закончилось второе посольство казахского хана Таваккула к русскому царю Федору Иоанновичу осенью 1595 г. Как полагает известный исследователь новой истории Казахстана В. Я. Басин, активные политические связи между Московским государством и Казахской степью не прекращались и в 1596–1598 гг. Но эти отношения на время были прерваны на рубеже XVI–XVII вв. военно-политическими событиями в Туркестане.

Весной 1598 г. умер бухарский хан Абдулла (Абдаллах), самый могущественный из узбекских властителей, а летом того же года погиб от руки мятежных эмиров сын и преемник его Абд ал-Мумин, и во владениях Бухарского ханства Шибанидов наступили смутные времена. Монархия Абдуллы-хана окончательно распалась; на разных концах прежнего обширного государства — в Бухаре, Герате, Балхе и т. д. — явились самостоятельные государи. Этой полосой острого политического кризиса и воспользовался для своего вторжения во владения Бухары казахский хан Таваккул. Предприятие оказалось успешным, и в короткий срок он овладел Сайрамом, Ташкентом, Ясой (современный г. Туркестан), Самаркандом, но под Бухарой Таваккул-хан был ранен, отступил к Ташкенту и там умер в том же 1598 г. Через некоторое время между казахскими и узбекскими владетелями был достигнут мир: казахи отказались от Самарканда, но сохранили за собой Ташкент, Сайрам, Туркестан с прилегающими районами. Эти города по большей части оставались в их власти на протяжении полутора столетий и в XVII — первой половине XVIII в. являлись местом пребывания казахских ханов и политическими центрами ханства.

В XVII в. политические, дипломатические и торговые контакты между Россией и Казахским ханством стали более тесными, особенно в годы правления Тауке-хана, сторонника расширения казахско-русских связей на паритетных началах. Лишь в 1686–1693 гг. он отправил к русским не менее пяти посольств. Главными целями посольств, как казахских в Россию, так и русских в Казахские степи, были освобождение пленных, устранение неприятностей, возникавших в связи со взаимными нападениями, и расширение торговли.

Активный обмен посольствами в последние десятилетия XVI в. не только расширил политические и торговые связи между Россией и Казахским ханством, но и оказал большую услугу географической науке. В частности, на основе сведений, добытых посольством 1694 г. во главе с Федором Скибиным к казахскому хану Тауке в г. Туркестан, в 1697 г. была составлена карта Средней Азии, вошедшая в «Чертежную книгу Сибири» С. Е. Ремезова (закончена в 1701 г.). Атлас Средней Азии С. Е. Ремезова, заключавший в себе новые и достоверные сведения по топографии и гидрографии Аральского и Каспийского морей и земель по Сыр-Дарье и Аму-Дарье, представлял значительный шаг вперед по сравнению с «Большим чертежом» (1600 г.) и с картой Витсена (1687 г.).

Здесь важно отметить, что составление русским картографом XVII в. объемистой «Чертежной книги Сибири» с включением в нее карты Средней Азии не было случайностью. Дело в том, что продвижение России в глубь Азии успешнее всего шло тогда именно в Сибири [Бартольд, т. 9, с. 375 и сл.]. При завоевании Сибири царское правительство воспользовалось результатами стихийного движения землеискателей из русских казаков: они на свой страх и риск покоряли все новые и новые сибирские народы, а после окончания каждого очередного похода являлись московские приказные люди и объявляли о присоединении новой земли к владениям русского государя. Еще в 1587 г. был основан город Тобольск; в начале XVII в. русские утвердились на Енисее: в 1607 г. был выстроен Енисейск, в 1628 г. — Красноярск; в 1632 г. был основан Якутск; в 40-е годы XVII в. казаки достигли Колымы и бассейна Амура, и гам, в бассейне Амура, в конце 50-х годов Афанасием Пашковым был построен Нерчинск, где в основном и сосредоточились пограничные сношения с Китаем. В 1689 г. в Нерчинск съехались для определения сферы влияния и заключения мира уполномоченные России и Китая. Русская сторона выдвинула доктрину, согласно которой все земли Северной Азии должны быть разделены между Россией и Китаем; результатом переговоров явился известный Нерчинский трактат.

Опыт колонизации Сибири и создание азиатской доктрины оказали свое влияние на всю последующую восточную политику России вообще. Применительно конкретно к Казахстану суть азиатской доктрины России заключалась в следующем: не только утвердить власть над степями, но расширить пределы русских владений на юго-востоке до ближайших культурных земледельческих государств, т. е. среднеазиатских узбекских ханств, и установить с ними до поры до времени добрососедские отношения. В конечном счете оно так и получилось; однако осуществление этой политики потребовало очень много времени, да и жизнь вносила в прожект существенные коррективы, так что присоединение Казахстана к России произошло иным путем, чем присоединение Сибири.

«С царствования Петра Великого, — писал академик В. В. Бартольд, — начинается новая эпоха в истории отношений России не только к Дальнему Востоку, но и к мусульманскому миру» [Бартольд, т. 9, с. 391]. В частности, Петр I придавал большое значение Казахстану в своей восточной политике и, по словам его современника генерал-майора А. И. Тевкелева, говорил так: «Хотя-де оная киргиз-кайсацкая (орда) степной и лехкомиысленный народ, токмо-де всем азиатским странам и землям оная-де орда ключ и врата; и той ради причины оная-де орда потребна под Российской протекцыей быть, чтоб только чрез их во всех Азиатских странах комоникацею иметь и к Российской стороне полезные и способные меры взять» [КРО, с. 31].

Судя по тому, что Петром I был составлен план завоевания Хивинского и Бухарского ханств с тем, чтобы приобрести там золотые россыпи, а заодно восстановить путь в Индию, приведение «Киргиз-Кайсацких орд в Российское подданство» предполагалось осуществить также посылкой русских военных отрядов. Но в 1725 г. Петр I умер; в 20-е же годы XVIII в. в Казахском ханстве сложилась, пожалуй, наиболее тяжелая в его истории внутренняя и внешняя политическая обстановка.

Между 1715–1718 гг. умер Тауке, последний общеказахский хан. Вскоре после его смерти во всех трех казахских жузах (ордах) появились свои ханы. С тех пор жузы превратились постепенно в самостоятельные ханства, которые, однако, не имели особых названий, и хан каждого жуза соответственно именовался ханом Улу жуза (Старшей орды), ханом Орта жуза (Средней орды), ханом Киши жуза (Младшей орды).

Естественно, что децентрализация власти, распыление государства на отдельные султанские владения сильно ослабляли военную мощь казахов. Этим обстоятельством не преминули воспользоваться агрессивные соседи. С востока усилили свои набеги в Семиречье владетели Джунгарского ханства, последнего в истории Азии сильного кочевого государства, образовавшегося на территории Западной Монголии и Тарбагатая в 1635 г. С северо-запада казахские роды и племена подвергались постоянным нападениям волжских калмыков (калмаков) и башкир. Не было спокойно и на юго-западе страны, на границе с узбекскими ханствами. Сил казахов было недостаточно, чтобы успешно вести войну на несколько фронтов, и они, по словам Букенбай-батыра, активного участника событий тех лихих лет, «почти ото всех вовсюду бегая, как зайцы от борзых собак, разорялися и свой скот, бегаючи, сами бросали, а иногда случалося в самой необходимой нужде жен и детей брося, только сами уходили, о чем он, Букенбай, сам оное достоверно засвидетельствовать может. Поэтому, — говорится в исповеди Букенбай-батыра, — народ… розбилися и розселилися и раззорилися; когда зюнгарские калмыки нападут, побегут в сторону, а башкирцы нападут, то уходили в другую сторону, а волжские калмыки и яицкие казаки и сибирское войско нападут, тогда они уже бегать и места себе не находили, принуждены были от своего непостоянства кто куды попасть мог успеть расбрестись, и о том о всем он, Букенбай-батыр, знает же» [КРО, с. 385].

Неудачи на фронтах войны и, как следствие, потеря казахами значительной части кочевий вызывали внутренние неурядицы и, прежде всего, борьбу за пастбища среди самих казахов. Возникавшие междоусобия создавали условия и предпосылки для нарушения традиционного обычая и вели к подрыву норм общественной и государственной жизни. Отсутствие сильной ханской власти, расшатавшиеся общественные устои не позволяли мобилизовать все наличные силы для общей обороны от внешнего, более сильного врага джунгаров, которые мечтали поработить государство казахов, а также установить контроль над среднеазиатскими городами и торговыми путями.

Выходом из создавшегося чрезвычайного положения для казахского народа в связи с внешнеполитической опасностью и внутренними неурядицами могли стать действенная помощь и поддержка могучего сюзерена-покровителя. Из ближайших соседей казахов единственной страной, которая могла служить такой опорой, была Россия. И властелины Казахских степей обратились за поддержкой к России. Осенью 1730 г. бии Киши жуза (Младшей орды) собрались в одно место, «в середине степи, для рассуждения о делах народных». Абу-л-Хайр, хан ближайшего к России Киши жуза, воспользовавшись настроением части биев, отправил грамоту в Санкт-Петербург с предложением о своем подданстве России. В ответ на предложение Абу-л-Хайр-хана в октябре 1731 г. к нему из Санкт-Петербурга прибыло посольство во главе с переводчиком Коллегии иностранных дел А. И. Тевкелевым, которое привезло грамоту императрицы Анны Иоанновны о принятии казахов в российское подданство, подписанную ею 19 февраля 1731 г.

Мы не будем останавливаться подробно на предпосылках и причинах, на ходе и этапах присоединения Казахстана к России: все эти традиционные в прошлом для казахстанской историографии вопросы с той или иной степенью полноты исследованы в трудах А. И. Левшина, Н. Г. Аполловой, Е. Б. Бекмаханова, В. Я. Басина, Т. Ж. Шоинбаева, Г. И. Семенюка, А. С. Сабырханова, В. А. Моисеева, И. В. Ерофеевой, Ж. К. Касымбаева, Ж. Б. Кундакбаевой и других ученых. В настоящей работе мы рассмотрим такие малоизученные вопросы во взаимоотношениях России и Казахстана в XVIII–XIX вв., как подлинные знания друг о друге, ошибочные представления и предвзятые взгляды, динамика политики России по отношению к «восточным инородцам» и судьба кочевников, попавших под влияние оседлого общества.

Пашня и Степь — формы и результаты взаимодействия двух миров

В урочище Манитюбе, на Иргизе, 10 октября 1731 г. хан Киши жуза Абу-л-Хайр и ряд знатных казахских владетелей приняли присягу на подданство российское; и стал разворачиваться процесс присоединения к России казахских жузов. Этот внутренне противоречивый и длившийся дольше века процесс открыл новую страницу истории Казахстана. И в самом деле, политические, дипломатические, торговые контакты и связи между Россией и Казахстаном были и прежде, но никогда раньше казахи не были подданными России, не служили ей. Теперь волею судьбы предстояла историческая встреча двух стихий — России и Востока, предстояло сосуществование двух миров — европеизирующегося культурного мира и мира азиатских кочевников с сильным еще родовым началом.

Казахи — самый многочисленный из тюркских кочевых народов — были соседями государства Российского на всем пространстве от Яика до Иртыша, а через Казахские степи проходили кратчайшие торговые пути из России в глубь Средней Азии, Афганистана, Персии и Индии. Присоединение Казахстана могло закрепить позиции России в Средней Азии («стать твердой ногой на восточный берег Каспийского моря»). И тут осенью 1730 г. к русскому двору прибывает посольство от хана Абу-л-Хайра с просьбой о добровольном принятии казахов в российское подданство. «Мы, Абулхайр-хан, — указывалось в послании, — с подвластным мне многочисленным казахским народом Среднего и Малого жузов, все преклоняемся перед Вами, являемся Вашими слугами и все вместе с простым народом желаем Вашего покровительства. …Желаем Вам всякого благополучия и будем Вашими подданными» [КРО, с. 35–36].

Предложение казахского хана о принятии его в добровольное подданство не просто соответствовало политическим интересам России на Востоке; оно льстило славе Российского государства, ибо представляло, как казалось, уникальную возможность присоединить к нему одним росчерком пера, без единого выстрела и кровопролития многочисленный народ и огромные степные просторы на юго-востоке страны. 19 февраля 1731 г. императрица Анна Иоанновна подписала грамоту хану Абу-л-Хайру и «всему казахскому народу» о добровольном принятии их в российское подданство. Для сообщения казахам об этом акте и приведения их к присяге в Казахские степи было направлено специальное посольство во главе с А. И. Тевкелевым. И лишь когда посольство прибыло в орду Абу-л-Хайра, на Иргиз, прояснилось истинное положение дел в степи. Оказалось: 1) что власть Абу-л-Хайра распространяется только на часть Киши жуза, хотя в своем послании к императрице он выступал от имени двух жузов; 2) что в соседнем Орта жузе есть по меньшей мере два хана и несколько самостоятельных султанских владений; 3) что Абу-л-Хаир ставит вопрос о русском подданстве втайне от других ханов, а также от большинства своих биев и без согласия народа.

И еще оказалось, что российское правительство располагает самыми общими и подчас не совсем точными знаниями о нравах и обычаях своих кочевых соседей, об общественном и государственном порядках в Казахских степях. Так, в ходе переговоров русского посла с казахскими владетелями стало очевидным, что взгляд на добровольное подданство в Азии иной, чем в Европе, что европейское представление об азиатском правителе как о самодержавном монархе не соответствует действительной власти степного хана. Степной хан XVIII в., как выяснилось, не был единственным носителем власти. Он, верховный сюзерен, делил ее с султанами и биями, сосредоточившими в своих руках управление улусными и родовыми людьми. Общегосударственные дела также находились в ведении феодальной знати, так что хан фактически был лишен единоличного права заключить договор от имени своего народа. Такой порядок был закреплен одним из пунктов «Жети Жаргы», где, в частности, говорилось: «Чтобы сам хан, равно как и все султаны, старейшины и правители родов, собирались осенью в одно место, в середине степи, для рассуждения о делах народных» [Султанов, 1980, с. 255]. И добавление ко всему впоследствии еще выяснилось, что присяга царствующего хана не налагает никаких обязательств на его преемников, и потому, как отметил В. В. Бартольд, ханы одного и того же казахского жуза в XVIII в. предлагали России свое подданство несколько раз.

А. И. Тевкелев сразу по приезде в орду (ставку) Абу-л-Хапр-хана убедился, что большинство казахов и слышан, не хотело о русском подданстве. Вследствие такого положения дел главе российскою посольства пришлось вести переговоры о подданстве не только с ханом, но также с султанами, биями и с народом, причем с риском для своей жизни. Лишь большие дипломатические способности, которыми обладал А. И. Тевкелев, его личная храбрость, находчивость и красноречие дали ему возможность достигнуть не просто положительных, но блестящих результатов. Проведя долгие месяцы среди неспокойных кочевых племен, он получил клятвенные обещания на русское подданство и направил их 5 января 1732 г. в Санкт-Петербург от Абу-л-Хайр-хана, Семеке-хана, Барак-султана, Нуралы-султана, жены Абу-л-Хайра Бопай-ханым и еще нескольких десятков влиятельных представителей степной аристократии. Затем последовала серия новых русско-казахских встреч; каждая такая встреча множила численность казахских владетелей и их кочевых подданных, присягнувших на верность России. Но по ряду причин процесс присоединения Казахстана к России затянулся на многие и многие десятилетия и закончился в 60-х годах XIX в.

Небезынтересно привести здесь описание церемонии принятия присяги казахским ханом, которая состоялась в Оренбурге в августе 1738 года. Когда в назначенный день хан Киши жуза Абу-л-Хайр со своими приближенными подъехал ближе к Оренбургу, дабы сделать церемонию сколь возможно торжественнее, был выслан навстречу хану майор с ротою драгунов, с двумя взводами гренадеров, с музыкою и 12 заводными лошадьми. Весь отряд сей, дождавшись Абу-л-Хайра на дороге, сопровождал его к Оренбургу. Прочие бывшие там войска стояли на дороге под ружьем, и когда хан проехал мимо артиллерии, то она отдала ему честь десятью выстрелами. Перед палаткою В. Н. Татищева, тогдашнего управляющего Оренбургским краем, сходя с лошади, Абу-л-Хайр был принят поручиком, а у дверей палатки снаружи — майором, внутри же, при входе, — полковником. В задней части палатки был поставлен портрет императрицы; на середине ожидал гостя главный начальник, окруженный штаб- и обер-офицерами. Подойдя к нему, хан произнес на своем языке приветственную речь, которая была переведена толмачом на русский.

В. Н. Татищев отвечал, что не оставит донести императрице о его покорности, обещал ему покровительство и защиту, а затем предложил вновь принять присягу. «Абульхайр отвечал, что уже однажды присягал, но, впрочем, готов присягнуть и вторично. Тогда немедленно был введен в палатку старший из магометанского духовенства с Кораном, и принесен золотой ковер, на который хан преклонил колена, и, выслушав клятвенное обещание, поцеловал Коран.

Немедленно после сего обряда Татищев надел на Абульхайра богатую, золотом оправленную саблю, которую как особенный знак милости хан должен был обнажать только против врагов России. В то же самое время старейшины и простые киргизы были приводимы к присяге Тевкелевым в других палатках.

Торжество заключено обедом, во время которого для удовольствия и удивления гостей пили за императорское и их здоровье с пушечною пальбою» [Левшин, 1996, с. 195–197].

Следует здесь особо отметить, что при Петре Великом и первых его преемниках на троне ничего не предпринималось для изучения языков Ближнего Востока и Туркестана. Поэтому в первой половине XVIII в. Россия не располагала кадрами профессиональных переводчиков тюркских языков русского происхождения. В частности, при сношениях с владетелями Казахских степей российское правительство пользовалось услугами своих мусульманских тюркоязычных подданных, чаще всего услугами казанских татар. В свою очередь, документы, которые исходили от казахских владетелей, обычно оформлялись хивинскими или бухарскими муллами и писались на чагатайском языке (литературном тюрки). Как деятели тюркского происхождения, которые оказывали России услуги при сношениях с азиатскими мусульманскими государствами, так и среднеазиатские писцы, состоявшие на службе у казахских владетелей, были различного уровня грамотности и культуры, что не могло не отразиться, конечно, на качестве составленных ими документов. Так, отдельные слова документов, которые исходят от казахских владетелей (к примеру, послание Абу-л-Хайр-хана в Санкт-Петербург к ее величеству Анне Иоанновне от 30 апреля 1730 г.), содержат орфографические ошибки, а сопоставление старинных русских переводов с подлинными грамотами, сохранившимися в архивах, показывает, что толмачи намеренно или ненамеренно — отступали от буквы и духа подлинника. А это значит, что современный исследователь, работающий со старинными русскими переводами посланий казахских владетелей XVI–XVIII вв. в Россию, должен относиться к такого рода документам не просто критически, а подвергать анализу соотношение и толкование социальной, правовой и юридической терминологии.

Вот пример с понятием «подданство». Основной текст послания Абу-л-Хайр-хана императрице Анне Иоанновне заканчивается выражением: «йарашулигини тилаймиз сизининг йарлигиниз бирле ил булгаймиз». Толмач XVIII в. перевел это выражение на русский язык так: «Желаем Вам всякого благополучия и будем Вашими подданными» [КРО, с. 35, пер.; с. 36, фотокопия документа].

Перевод вполне адекватный. Однако анализ совокупности документов и материалов, относящихся к истории казахско-русских отношений в XVIII в., показывает, что понятие «подданство», которое в послании Абу-л-Хайр-хана выражено словосочетанием находиться под высочайшим повелением [того-то], трактовалось по-разному в Петербурге и в Казахских степях. Гак, например, большинство казахов воспринимало добровольное подданство как военный и политический союз с Россией, своеобразное покровительство и всепомоществование, которые обеспечат степнякам мир и благополучие. Это большинство придерживалось того мнения, что русские не будут стеснять свободу кочевников и причинять тем самым им вред и что подданство, коль оно добровольное, может быть прервано в одностороннем порядке в любой угодный им, казахам, момент. Какая-то часть степной аристократии рассматривала приведение к присяге на верность русскому царю, который отныне становился «великим беком», «белым ханом», как «приведение их в неволю». Своеобразными были политические взгляды хана Абу-л-Хайра. Для него вступление казахов в русское подданство вовсе не означало присоединение Казахстана к России и утверждение в Казахских степях российской юрисдикции. Во всяком случае, с принятием чуждого подданства он не связывал утраты государственной и национальной суверенности казахов. Даже, напротив, чужой рукой он намеревался упрочить единоличную власть в Казахских степях, распространить ее на все три жуза, сделать ханскую власть наследственной только по линии своей собственной фамилии. Абу-л-Хайр, судя по его отдельным высказываниям и некоторым действиям, был готов состоять одновременно в числе «подданных» и русского царя, и джунгарского хунтайши, т. е. политическое сознание степного хана XVIII в. допускало возможность, так сказать, двойного подданства [Ерофеева, 1999, гл. 3; Трепавлов, 2007, гл. 4].

Политика России по отношению к казахам менялась несколько раз. На начальных этапах русское правительство кроме присяги на верность, небольших даров, присылки аманатов (заложников) не требовало от казахских владетелей других знаков признания их верности. Тогда русское правительство еще не задавалось целью в Казахских степях «российский флаг объявить». На первых порах оно рассчитывало использовать военный потенциал новых подданных, например для подавления восстаний других своих азиатских вассалов, в частности башкиров и волжских калмыков. Весьма характерны в этом отношении высказывания А. Тевкелева, главы русского посольства в Казахские степи, и И. Кириллова, первого начальника «Оренбургской экспедиции». В апреле 1733 г. А. И. Тевкелев доносил в Коллегию иностранных дел: «Сия Киргиз-кайсацкая орда е. и. в. в подданстве потребна быть имеет, особливо для хантайши, понеже в случай какой-либо от него, хантайши, стороне российской показания противности, повелено будет ему, Абулхайр-хану, со всей ордою кайсацкою итти на него, хонтайшу, войною, то как можно надееться, что немногие кайсаки в домех своих за оною посылкою останутся, понеже они, кайсаки, с ним, хонтайшею, великую жалузию между собою имеют.

А оные киргиз-кайсаки, також калмыки и башкирцы, признаются одного состояния — народ дикой и лехкомысленной, ежели паче чаяния (чего сохрани боже) из них которой один учинится российскою стороне противным, то можно другие два народа против оного одного противника послать и можно надееться, что без утруднения к тому российского войска оного противника ими самими усмирить можно» [КРО, с. 99–100].

А теперь приведем выдержку из проекта И. К. Кириллова об устройстве управления казахами, представленного им императрице Анне Иоанновне в мае 1734 г.: «Понеже калмыки давно подданные ее и. в., так же и башкирцы, а к тому ныне прибыли третий народ киргиз-кайсакский, а один с другим весьма несогласные, да и впредь всегда их в том содержать надобно, и ежели калмыки какую противность покажут, что мочно на них киргизцев обратить, как и было в прошлом году, когда калмыки против своего хана взбунтовали, то показывая службу, Абулхайр-хан посылал войски на улусы Доржи Назарова, который первый есть из калмыцких владельцев, и кочует по Яику и Ембе рекам, и их там разорил, что они принуждены противные свои меры отложить, и впредь на киргиз-кайсаков злобу иметь, а напротив того буде киргиз-кайсаки что сделают, то на них калмык и башкирцов послать, и так друг друга смирять и к лучшему послушанию приводить без движения российских войск» [МИПСК, т. 1, с. 231.

Политику разжигания розни и вражды между азиатскими вассалами России особенно широко проводил тайный советник и сенатор И. И. Неплюев, в 1742 г. назначенный начальником Оренбургской комиссии. Приняв систему умиротворения одной народности при содействии другой, Россия, по справедливому замечанию известного востоковеда С. В. Жуковского, только разжигала национальные страсти. Это была порочная политика, и, естественно, впоследствии она подверглась существенной корректировке.

Период российского подданства казахских жузов четко подразделяется на два основных этапа: I — период номинального подданства (1731 г. — 20-е годы XIX в.); II — период фактического присоединения и колониального подчинения (30–60-е годы XIX в.).

На первом этапе русское правительство во взаимоотношениях с Казахстаном использовало институт протектората, который сочетался с элементами вассалитета. Казахские степи еще оставались вне пределов Российской империи, хотя и были полукольцом охвачены линиями русских военных укреплений. Причем линии укреплений русские начали строить на границе с Казахстаном уже в 30-х годах XVIII в. В 1735 г. И. К. Кирилловым был построен на реке Ори город Оренбург — в том месте, где теперь находится Орск. Место оказалось выбранным неудачно; в 1739 г. город был перенесен на повое место, где теперь Красногорская станция; в 1742 г. на третье место, где он находится в настоящее время. В этот третий Оренбург были перенесены из Уфы правительственные учреждения. До завоевания среднеазиатских ханств (вторая половина XIX в.) Оренбург оставался центром всех торговых и дипломатических сношений с узбекскими ханствами; в этом отношении к нему перешла роль, до тех пор принадлежавшая Астрахани.

Кроме Оренбургской линии укреплений с 1736 г. были возведены еще ряд форпостов или станиц, составившие впоследствии Уральскую (Яицкую) линию, Ишимскую и Иртышскую линии. В течение XVIII столетия всего было возведено на четырех линиях сорок шесть крепостей и девяносто шесть редутов. Небезынтересно отметить, что некоторые из них имели два названия — русское и тюркское (казахское). Так, например, тюркское название третьего Оренбурга было Янги-Кала («Новый город»); Оренбургское укрепление внутри степи называлось Торгай-Кала («Воробьиная крепость»); Петропавловскую крепость казахи называли Кызыл-Жар («Красный яр»), а Уральское укрепление в степи — Жар (Джар) — Мола («Яр могила»). Факты, любопытные для истории этих городов-крепостей.

Укрепленные линии заселялись русскими казаками, крестьянами-поселенцами и охранялись отрядами регулярных войск. Круг функциональных задач линии русских укреплений, постепенно охвативших Казахские степи с севера, северо-запада и северо-востока, был достаточно широк. В частности, Оренбургская линия укреплений: 1) служила фактической границей России до окончательного присоединения и колониального подчинения Казахстана во второй половине XIX в.; 2) завершала военное окружение часто бунтовавших башкир; 3) отделяла друг от друга два народа, башкир и казахов, одинаково считавшихся русскими подданными, но враждовавших тогда между собой; 4) обеспечивала безопасность от набегов кочевников на российские владения; 5) служила центром торговых и дипломатических сношений со среднеазиатскими ханствами.

В XVIII — начале XIX в. русское правительство не вмешивалось во внутреннее управление казахов, а старалось влиять на Степь через казахских же ханов, сделав их орудием своей восточной политики. Даже согласно «Уставу об управлении кочевых инородцев» от 1822 г. управление в Степи оставалось в руках казахской аристократии — султанов. Но с 30-х годов XIX в. русское правительство уже придерживалось иной политики: стали предприниматься активные меры, направленные на подчинение Казахских степей и присоединение их к России. Причем важную роль в пересмотре курса политики России по отношению к Казахстану сыграл среднеазиатский фактор, а именно: стремление царского правительства (в интересах развивающейся российской промышленности и торговли, а также из-за попыток противодействовать экспансии Англии в Западный Туркестан и среднеазиатских ханств — в Южный Казахстан) вовлечь в орбиту влияния и товарного обращения Кокандское, Бухарское и Хивинское ханства.

В результате проведения ряда административных реформ в 30–60-х годах XIX в. Казахстан был целиком и полностью включен в российскую систему управления: страна была разделена на генерал-губернаторства и области, а на казахов стали распространяться и общероссийские законы. С уничтожением в Степи таких традиционных органов управления, как ханская власть, народное собрание (курултай), суд биев и т. п., и введением там колониальных органов управления была окончательно ликвидирована собственно казахская государственность: Казахские степи превратились в обычную окраинную провинцию Российской империи.

Процесс присоединения Казахстана к России завершился. Началось присоединение к России среднеазиатских ханств. Причем операционным базисом для наступательного движения царизма в узбекские ханства послужили как оборонительные линии, созданные Россией в XVIII в. на границе с Казахской степью, так и новые военные укрепления, редуты и форпосты, воздвигнутые уже на территории Казахстана в 30–60-х годах XIX столетия.

Итак, Россия и Казахстан представляли собой два мира: мир оседлой земледельческой цивилизации и мир степных кочевых традиций. В XIX столетии Россия и Казахстан слились в одну державу. Долгое сосуществование в рамках единой государственности этих двух миров было невозможно: один должен был подчинить себе другой. Если заглянуть в историю кочевников Центральной Азии и их отношений с земледельческими обществами прежних столетий, го без особого труда можно заметить, что чаще всего в роли завоевателей выступали именно кочевники. Налицо и другая историческая закономерность, а именно: оставив покоренному оседлому народу их порядки во внутренней и общественной жизни, кочевники, как правило, довольствовались захватом верховной власти в свои руки и с течением времени добровольно принимали образ жизни и культуру своих оседлых подданных.

В случае же с Казахстаном и Россией мы имеем обратный пример: теперь несколько миллионов кочевников Великой Степи оказались во власти государства оседлой земледельческой культуры и вынуждены были менять, если не полностью, то хотя бы частично, свой хозяйственный уклад и общественный быт.

Переход племен и народов от одной стадии хозяйственного уклада к другой (охотничьей, кочевой, земледельческо-городской) — явление нормальное в истории. В науке давно установлено, что при естественных условиях этот переход совершается везде под давлением экономической необходимости, длится долго и протекает безболезненно.

В случае же с Казахстаном и Россией к фактору экономической необходимости еще прибавляется политико-административный фактор: интенсивность перехода казахов-кочевников к оседлой и полуоседлой жизни, а также количественный состав кочевых родов и племен, наскоро в административном порядке менявших свой хозяйственный уклад, находились в прямой зависимости от частоты появления и содержания каждого очередного царского указа, постановлений русского правительства и от произвола чиновников местной колониальной администрации.

Неизбежными последствиями насильственного и неумелого вмешательства русского правительства в жизнь кочевников Великой Степи явилось трагическое разрушение устоявшегося общественного строя и порядков — в результате проведения жесткой колониальной политики; резкое ухудшение благосостояния казахского народа — в результате сокращения пастбищ и количества скота; заметное уменьшение численности коренного населения Казахстана — в результате массового голода и тягот переходного периода. Но каковы бы ни были отрицательные стороны последствия присоединения Казахстана к Российской империи, оно имеет свои несомненные положительные стороны: вступление казахов в русский протекторат спасло их от массового порабощения отсталой Джунгарией (1635–1758 гг.), положило начало разложению в Казахских степях родового быта и переходу казахов от кочевой жизни к оседлости, приобщило их к передовой европейской культуре и науке.

Таким образом, в течение трех столетий (XVII–XIX вв.) взаимоотношения России и Казахстана претерпели серьезную эволюцию — от обычных соседских отношений и поисков военно-политического союза до присоединения Казахских земель к Российской империи. Слияние интересов России и Казахстана отражает исторически позитивную, а экономически неизбежную геополитическую направленность. Российско-казахстанское объединение — отнюдь не историческая случайность, а историческая переориентация внешних связей: в XVIII в. геополитическая реальность позволила Казахстану выйти из-под традиционного влияния восточной деспотии и связать свою судьбу с великим северным соседом — Российской империей. Россия же, оторванная от морских путей на западе и юге, а также от сухопутных путей на востоке и юго-востоке, обратила свои взоры на Казахские степи как важный стратегический плацдарм для достижения своих торгово-экономических целей на Востоке. Присоединив к своей территории Казахские степи и став непосредственным соседом узбекских ханств, Россия сильно упрочила свои позиции на международной арене.

Россия оказала мощное влияние на судьбу казахского народа. В частности, под влиянием ее экономики и непосредственного общения с русскими переселенцами в Казахстане возникли новые земледельческие очаги вдоль рек и пресных озер, ускорились рост товарно-денежных отношений и зарождение капиталистических элементов в хозяйстве казахов. Именно во второй половине XIX в. на территории Казахстана появились первые промышленные предприятия, зародилась горная промышленность, начали развиваться угледобыча, нефтедобыча, а также фабричная промышленность и т. д. С проникновением в Казахстан товарно-денежных отношений и развитием торговли связано появление на территории Казахстана новых городов и поселений городского типа, которые становились торговыми, административными и культурными центрами региона. Влияние и воздействие России на судьбу народов Казахстана особенно заметны в области культуры. Российским правительством было открыто немало школ, которые готовили из детей казахов переводчиков и чиновников для местной администрации, а дети казахской знати получили возможность обучаться в кадетском корпусе и войсковых училищах России. Начался процесс приобщения казахов к русской, европейской культуре. Вот как определяли значение присоединения Казахстана к России, например, казахи Тургайской области в 1884 г.:

«Было время, когда волною кипело невежество и варварство среди киргиз (казахов). Набеги и схватки с соседями, отнятие друг у друга скота, порабощение женщин и т. д. нее по составляло фон внутренней жизни киргизского (казахского) народа. По могучая воля Абулхайр-хана положила предел исковому мраку… этот хан разом прозрел всю его (народа) печальную будущность и поспешил предупредить ее. В 1731 г. Абулхайр-хан, с согласия благомыслящих народных представителей, предложил судьбу своего народа российскому престолу через особое посольство. Предложение его было принято с величайшей снисходительностью и уважением. Таким образом, Абулхайр начал собой эпоху, откуда открывается для киргиз (казахов) новый мир… и постепенно начинается стремление к общечеловеческому сближению и смысле цивилизации» [цит. по: Басин, с. 272].

Сохранив себя как нацию, казахи в 1924 г. получили возможность образовать свою национальную республику в составе народов СССР. Подлинно суверенной страной Казахстан стал вновь лишь в октябре 1991 г. Есть все основания надеяться на то, что взаимоотношения обновленного Казахстана и обновленном России, двух ближайших соседних евразийских стран, будут основаны впредь только на принципах взаимного уважения государственного суверенитета и соблюдения прав и свобод каждого отдельного человека.