Государство Селевкидов

§ 1. Право победителя

Держава Селевкидов была создана силой оружия. Исход сражений определял, будет ли тот или иной город принадлежать дому Селевка. В результате потомки Никатора властвовали над совокупностью разнородных городов и народов, каждый из которых вошел в состав державы своим особым путем.

В самом деле, стабильной ячейкой античной политической жизни всегда была некая органическая общность — город, народ, племя. Образования, стоявшие над этими единицами, например царство, основывались на праве победителя. Поражение отменяло это право и возвращало первоначальную свободу этим ячейкам. При вторжении в какую-либо страну каждый город, каждая народность самостоятельно договаривались с неприятелем.[968]

После поражения и смерти Лисимаха принадлежавшая ему до тех пор Гераклея Понтийская отказалась признать нового властелина, Селевка I, и успешно противостояла сирийским войскам.[969] Таким образом, передача владычества осуществлялась путем молчаливых или выраженных соглашений между победителем и побежденными, заключавшихся постепенно, по мере завоевания.[970]

За исключением нескольких случаев, капитуляция гарантировала только жизнь, личную свободу и неприкосновенность имущества побежденных.[971] В 219 г. до н. э. Антиох III отказался дать эти гарантии всем жителям Селевкии в Пиерии и предоставил их только «свободным людям».[972] Остальные сдавались на волю царя. Селевкидский посол в 193 г. до н. э. изложил эту доктрину перед римским сенатом следующим образом:[973] «Когда победитель предписывает свои законы побежденным, он превращается в абсолютного господина тех, которым изменило военное счастье; он решает по собственному усмотрению, что ему угодно отнять у них или им оставить». Мы читаем в одном тексте эллинистического периода: «Вся Азия стала достоянием царя, и все эфесяне были частью его добычи».[974] Царь мог уступить,[975] продать[976] завоеванный город, подарить другому.[977] Он мог изменить конституцию города,[978] назвать его своим именем «как свидетельство своей славы и своих подвигов». Он меняет по своему усмотрению границы территорий,[979] может перенести город в другое место,[980] даже уничтожить его.[981] Примечательно при этом, что подобный акт считали жестоким, но никогда не рассматривали его как незаконный. В одном дельфийском декрете Селевк прославляется за то, что утвердил за гражданами Смирны владение их территорией.[982]

Абсолютное право царя не подлежит сроку давности. Деметрий подарил евреям город Аккарон спустя пятьдесят лет после того, как этот город стал селевкидским.[983] Антиох III изменил конституцию ионийских городов, завоеванных его дедом.

Первым благодеянием эллинистического царя, оказываемым завоеванному городу и обусловливавшим все остальные, было восстановление статуса города. Дело в том, что в результате завоевания город терял право пользоваться своими обычаями и законами. Он вновь получал его лишь в силу акта, исходившего от нового суверена. Отсюда понятно, почему город дарует почести тому, кто «просил царя вернуть городу его законы и традиционное правление».[984] Так, Иоанн Гиркан после капитуляции Иерусалима просил Антиоха VII «вернуть евреям их исконную конституцию».[985]

Обычно царь давал каждому завоеванному городу хартию, определявшую его статус; своим lex provinciae римляне продолжали эту эллинистическую практику. Вновь завладевая империей своих предков, Антиох III повсюду регулировал статус аннексируемых городов. Он утвердил, например, «демократические конституции» городов Алабанды[986] и Ясоса.[987] В письме 203 г. до н. э. он обещает Амизону сохранить привилегии, которыми город пользовался при Птолемеях.[988] Нам известна хартия, дарованная им Иерусалиму около 200 г. до н. э.[989] Этим актом, по существу, утверждался традиционный статус города. «Все те, которые принадлежат к этому народу, — писал Антиох III по поводу евреев, — будут жить по законам своих предков».[990] При даровании привилегий иногда добавлялись те или иные льготы, субсидии, финансовые льготы, преимущества святилищам и т. д. Преемники впоследствии утверждают привилегии, данные в державе их предшественниками. Правилом является следовать примеру предков, и статус, дарованный Александром, был образцом для его наследников.[991]

Отказываясь тем самым от того или иного из своих абсолютных прав, царь предоставлял городу «автономию»,[992] «демократию».[993] По словам Страбона, автономия Тира была признана царями, а их решение затем подтвердили также и римляне.[994] Около 245 г. до н. э. граждане Смирны заставили своих новых сограждан поклясться в том, что «они будут сохранять автономию, демократию и другие права, дарованные Смирне царем Селевком (II)».[995] В Селевкидской державе города пользовались свободой, но свобода эта основывалась на милости властелина, и ее нужно было заслужить. Антиох III писал своему наместнику в Палестине по поводу Иерусалима:[996] «Так как евреи с того момента, как мы вступили на их территорию, приняли нас дружественно… мы сочли справедливым со своей стороны воздать им за все их добрые услуги». Царь не был ни обязан, ни даже расположен уважать независимость любой завоеванной им общины. Это было актом милости. Древний город Приена, пользовавшийся автономией при Александре и Лисимахе и перешедший в 281 г. до н. э. под власть Селевкидов, получил «свободу» только несколько лет спустя по милости Антиоха I, который не смог устоять перед просьбами танцовщика, уроженца Приены.[997]

После покорения Иерусалима советники Антиоха VII предложили ему истребить евреев или по крайней мере изменить их законы.[998] Таким образом, привилегия, даруемая городу, была актом односторонним и в принципе отменяемым. Для ее сохранения требовалось признание — молчаливое или высказанное — нового властителя. Антиох VII, которому после жестоких неудач его брата Деметрия удалось восстановить державу, писал Симону Маккавею: «Я подтверждаю все те льготы, которые мои царственные предшественники тебе даровали».[999] Города в державе Селевкидов поэтому стремились к подтверждению их привилегий при каждом удобном случае, особенно при воцарении нового правителя. Город Эритры, как свидетельствуют декреты, изданные в правление Антиоха I, пользовался при этом царе различными свободами.[1000] После его смерти город отправил тем не менее послов к Антиоху II с просьбой подтвердить свою автономию.[1001] Делегация ионийских городов просила Антиоха II спустя несколько лет после его прихода к власти, чтобы федеральные города в будущем пользовались свободой и демократией и управлялись по своим собственным законам.[1002] Подобные просьбы не обязательно означают, что города до этого уже потеряли свои свободы. В большинстве случаев такая интерпретация была бы ошибочной. Точно таким же образом средневековые города добиваются при случае возобновления своих хартий, даже если дарованные им привилегии до этого не игнорировались сувереном или его чиновниками.

Будучи актом односторонним, милостью, привилегия могла быть аннулирована, если город более не заслуживал ее или по другим причинам.[1003] Когда Антиох IV разрешил первосвященнику Ясону, пообещавшему ему за это 150 талантов, организовать в Иерусалиме гимнасий по греческому образцу, он тем самым свел на нет хартию, данную Иерусалиму Антиохом III. По словам автора Второй книги Маккавеев, Ясон отменял привилегии, «дарованные некогда царями евреям», которых прежде добился некий Иоанн.[1004] Но в 163 г. до н. э. Антиох V, «узнав, что евреи отказываются воспринять греческие обычаи» и «предпочитают свой собственный образ жизни», вновь приказал, чтобы они управлялись по обычаям их предков.[1005] Город Мараф и при Лагидах и при Селевкидах пользовался автономией, включавшей даже редко дававшееся право чеканки монет. При Александре Бале правительство уступило этот город его соперникам — арадийцам,[1006] но это не было осуществлено, и Мараф был присоединен к Араду только между 145 и 130 гг. до н. э.

Каковы бы ни были привилегии автономного города державы, эти свободы не были результатом заключенных с царем соглашений и не гарантировались ими. Они проистекали из одностороннего акта властителя, были милостивыми уступками, на которые он согласился. В книгах Маккавеев бережно сохранены сведения о некоторых привилегиях, дарованных Иерусалиму Селевкидами. Во всех случаях это письма, т. е. ордонансы, ни разу — соглашения. Напротив, с городами, юридически независимыми, царь заключал двусторонние пакты; таковы договор о «дружбе и союзе» между Антиохом II и городом Литтом на Крите в 248 г. до н. э., союз Антиоха III с этолянами и соглашения между Селевкидами и родосцами в 192 г. до н. э.[1007] Точно так же царь поклялся лисимахийцам уважать свободу (демократию) их города, освободить его от налогов, царского гарнизона и обеспечить защиту. В ответ на это Лисимахия обещала хранить верность царю.

Вполне естественно, что многие привилегии были приобретены с помощью силы или угроз. Подобно тому как большинство средневековых хартий, официально даруемых «в предвидении добрых и приятных услуг», в действительности освящали реальное положение вещей и, по существу, были результатом соглашения, так и привилегии, предоставленные Селевкидами, были по большей части соглашениями применительно к обстоятельствам. Еврейские авторы рассматривали эти уступки Селевкидов как обязательства и называли «пактами»[1008] то, что юридически было лишь декларациями царей.

В Европе нового времени города стремились обеспечить нерушимость их хартий, привилегий, обычаев и порядков, добиваясь включения относящихся сюда статей в условия капитуляций.[1009] То же самое применялось и в эллинистическом мире, где капитуляция иногда принимала форму скрепленного клятвами соглашения. Антиох III, читаем мы, не смог сломить сопротивление Лампсака и Смирны ни силой, «ни обещанием уступок».[1010] Акт капитуляции Евтидема I из Бактрианы,[1011] подчинившегося Антиоху III, содержал несколько пунктов и был утвержден клятвой. Когда в 163 г. до н. э. Иерусалим сдался Антиоху V на определенных условиях, согласованных с правительством, царь «поклялся соблюдать права» евреев, но он сразу же «нарушил данную им клятву и приказал снести стены» на горе Сион. Таким образом, в условиях соглашения прямо или косвенно затрагивался вопрос об укреплениях Иерусалима. Однако в царском эдикте, изданном после капитуляции, не упоминается вовсе крепость Сиона, и если там говорится о восстановлении прав евреев, то только по царской милости.[1012] Отсюда ясно видно, что хартия о привилегиях с юридической точки зрения всегда оставалась односторонним актом, изданным по усмотрению и с согласия царя, даже если этому исторически предшествовало скрепленное клятвами двустороннее соглашение.[1013]

Теоретически могло случиться и так, что некоторые города, расположенные на границе, в «сфере влияния» державы, были связаны с царем посредством договора. Мне, однако, не известен ни один надежный пример такого союза. Я указываю на эту возможность лишь потому, что она, быть может, объясняет юридическое положение города Арада в Финикии. Этот город чеканил при Селевкидах свою монету, имел собственное летосчисление, эру, начинавшуюся с 259 г. до н. э. По сообщению Страбона, во время братоубийственной войны Селевка II и Антиоха Гиеракса Арад принял сторону первого и заключил с ним «соглашения», по которым городу давалась привилегия асилии. Полибий пишет, что в 218 г. до н. э. Антиох III принял предложение арадян о союзе и примирил две враждующие группы населения.[1014] Со своей стороны, арадяне вошли в состав эскадр Антиоха III.[1015]

В целом границы державы совпадали официально с чертой, в пределах которой царь издавал ордонансы и не заключал двусторонних актов. Антиох III отказался признать посредством международного акта автономию Смирны, Лампсака и Александрии в Троаде, но в то же время обещал этим городам даровать им свободу в «виде милости».[1016] Ибо с того момента, как город становился участником международного акта, заключенного царем, он превращался юридически в силу, независимую от его державы. Так, в 109 г. до н. э. Антиох VIII (или IX), чтобы объявить Селевкию в Пиерии «навсегда свободной», включил ее в договор, заключенный с Птолемеем IX.[1017] С другой стороны, Антиох III решительно отверг в 218 г. до н. э. предложение Египта включить Ахея в предстоявший мирный договор.[1018] Понятно, почему Антиох III предпочел пойти на риск войны с неизменно победоносными римлянами, чем признать двусторонним актом привилегии трех городов Малой Азии. Эта уступка могла бы сокрушить юридические основы державы. Царь отказал, «опасаясь, что другие города могут последовать примеру Смирны и Лампсака».[1019]

§ 2. Автономные города

Вследствие дарования привилегий держава делилась на две части: с одной стороны, свободные города и народы, которым царь даровал права, объединенные, по-видимому, названием «союз» (συμμαχία), с другой стороны, области, подчиненные общему режиму, — χώρα (территория).[1020]

Если бы изобразить на политической карте державы Селевкидов симмахию, созданную в результате ряда индивидуальных царских актов, она выглядела бы как ряд вклинившихся в состав царства территорий, рассеянных на всем его протяжении. То это был греческий полис, то восточное святилище, то автономный народ. Однако общей чертой всех этих разрозненных элементов было то, что они представляли собой государства под суверенитетом царя, непосредственно подчинявшиеся центральному правительству.

О том, что они были государствами, свидетельствует следующее: они отправляли посольства к царю[1021] и получали от него письма, составленные в форме дипломатических документов.[1022] Царь сообщал им о своем восшествии на престол,[1023] он был «другом» города. Получив от милетян священный венок, Селевк II написал городу: «Вы принесли венок и искреннее свидетельство ваших чувств к друзьям и показали, что помните о полученных благодеяниях».[1024]

Города посредством посольств поддерживали отношения с другими городами царства[1025] и с суверенными государствами за пределами державы.[1026] Делегация Магнесии на Меандре, которая добивалась признания праздника Артемиды, не ограничивается посещением царя Антиоха III. Она направляется в эллинские города вплоть до Персидского залива. Один из селевкидских городов принял приглашение «вследствие доброго отношения к Магнесии и преданности царю, который согласился на учреждение праздника».[1027] Смирна наравне с Афинами дает свое согласие на учреждение этолянами панэллинского праздника в Дельфах.[1028]

Известен греческий обычай приглашать иноземных (и в силу этого беспристрастных) судей для разрешения споров между городами. Селевкидские города избирали этих судей по своему усмотрению.[1029] В случае обращения по такому поводу к царю он не назначал сам судей, а называл какой-либо третий город, который посылал их, и спорный вопрос рассматривался еще раз с помощью посольств и декретов конфликтующих городов.[1030] Римский сенат заимствовал эту практику эллинистических царей.

Города образуют конфедерации, например ионийских городов, городов Троады.[1031] В 211/10 г. до н. э. город Селевкия (Траллы) заключил договор об «исополитии» с Милетом, который находился в зависимости от Лагидов.[1032]

Сами цари поощряли развитие внешнеполитических связей подчиненных им городов. Когда Селевк II просил о признании асилии Смирны, представители этого города прибыли в Дельфы, чтобы поддержать обращение царя.[1033]

В 201 г. до н. э., готовясь к отвоеванию Малой Азии, Антиох III стремится примирить с собой греческие города этого района. Вполне естественно, что его посол на Крите оказывает содействие представителям Теоса, которые добиваются признания неприкосновенности их города.[1034] Но в 193 г. до н. э., когда Антиох уже восстановил свой суверенитет над Теосом, город тем не менее непосредственно обращается к сенату и получает ответ Рима.[1035] Мы читаем там: «Менипп, посол, присланный к нам царем Антиохом и избранный также и вами послом города». Таким образом, в тот самый момент, когда Антиох III и его представитель Менипп решительно отвергали дипломатическое вмешательство римлян в дела Азии, они считали естественным, чтобы селевкидский город в Азии вступал в прямые отношения с римским сенатом.[1036] Фаворит Антиоха IV удостоился почестей в нескольких греческих городах.[1037] Формулы этих декретов не позволяют определить, был ли город, даровавший те или иные почести, подчинен Селевкидам или независим. Непосредственно подчиненные Селевкидам города выступают в качестве государств и воспринимаются как таковые. В афинском декрете вполне серьезно восхваляется некий Аристокреонт из Селевкии, племянник философа Хрисиппа, за его деятельность, будто бы утвердившую дружественные отношения между двумя городами.[1038]

Конституированные как государства, свободные народы и города обладали автономией во внутренней администрации. Царские хартии превозносили сохранение «унаследованной от предков конституции» каждого города. В греческих городах это означало демократический строй. Милетская жрица хвастает тем, что происходит от человека, возвратившего Милету «свободу» и «демократию», которые были предоставлены городу царем Антиохом «Богом» (Теосом) после падения тирании Тимарха.[1039]

В городах управление находилось в руках народа. В повестке дня народных собраний вначале упоминаются «священные дела», затем «дела царские». В области юрисдикции автономия была, вероятно, полной.[1040] Бюджет, по-видимому, контролировался царем. Однако правительство, насколько это было возможно, считалось с чувствами граждан. Когда Селевк хотел, чтобы в Селевкии Пиерийской была воздвигнута статуя, которой он почтил одного из своих фаворитов, он не отдает приказа, а пишет рекомендательное письмо городу, после чего «демос» издает декрет согласно царскому пожеланию.[1041] Именно корректность царской администрации мешает нам ясно видеть подлинные отношения державы и ее городов. Найдено, например, несколько декретов Приены эллинистического периода. Однако ничто ни в их формулах, ни в их содержании не указывает, были ли они изданы непосредственно городом или по совету правительства.

В Иерусалиме традиционным правительством были первосвященник и его синедрион. Селевкиды ничего не изменили в этой системе и, за исключением трех лет преследований при Эпифане, гарантировали священному городу соблюдение законов Моисея. Антиох III специальным указом определяет штрафы за нарушения некоторых ритуальных предписаний Торы.[1042]

В финикийских городах, как и прежде, царствовала местная знать.[1043] Тир, Сидон и Библ выпускали монеты с финикийской легендой. Какой-то город, возможно Берит, получил наименование Лаодикеи, но на монетах он назывался по-финикийски и на финикийский манер «Лаодикея, метрополия Ханаана».[1044] Наконец, самоуправляющиеся города оставались вне системы воинской повинности. Они поставляли в случае войны только вспомогательные контингенты — σύμμαχοι. Отсюда, вероятно, и название вольной части державы — συμμαχία. Эти города располагали своими собственными военными силами (ополчение и наемники) и порой вынуждены были сами себя защищать.[1045] Около 270 г. доп. э. Эритры восхваляют одного из своих граждан, который часто давал деньги «для защиты города и интересов царя».[1046] При Селевке II Смирна послала свои войска, чтобы занять крепость Палеомагнесии, которой угрожали враги царя.[1047]

Автономия вольных городов находит свое видимое выражение в системе летосчисления. На подвластных территориях счет лет велся по годам правления царя и селевкидской эре. Селевкидскую эру иногда вводили там, где всегда принято было вести летосчисление по годам правления царей: в Тире,[1048] Вавилоне,[1049] Иерусалиме,[1050] Сузах.[1051] Но древние греческие города сохраняли своих традиционных эпонимов.[1052] Одна из Антиохий датирует свои документы именем жреца династического культа,[1053] другая — именем своего стратега,[1054] анонимным магистратом Лаодикеи на Лике был жрец.[1055] И в то время как правительством был принят македонский календарь, приспособленный к летосчислению халдейских астрономов, города по своему усмотрению выбирали названия, порядок и способ вставки дополнительных месяцев.

§ 3. Правительственный контроль

Тем не менее правительство осуществляло достаточно мелочную опеку над администрацией вольных городов. Хотя его пожелания высказывались в форме рекомендаций, они были тем не менее обязательными. Упомянутое выше письмо Селевка IV городу Селевкии в декрете народа названо ордонансом (πρόσταγμα).[1056] Послы Магнесии посетили несколько городов державы; декреты этих городов, составленные целиком по формуляру греческих республик, признают праздник Артемиды как будто бы по собственному побуждению народа такой-то Антиохий или Лаодикеи;[1057] но ответ Антиоха III городу Магнесии показывает, что это было не так. Там говорится: «Мы написали нашим должностным лицам, чтобы города тоже приняли соответствующие решения».[1058]

Города, как мы видели, придерживались своих особых календарей, но Антиох Гиеракс приказал им праздновать спасение своего брата Селевка II, о котором одно время думали, будто его нет в живых.[1059] Александр Бала приказал городам Сирии открыть ворота, а населению выйти навстречу Птолемею VI, «так как это его тесть».[1060]

Города считались автономными, но царь посылал своих эмиссаров для контроля над тем, как города управляют своими делами,[1061] Гелиодор при Селевке IV отправился в Иерусалим «под предлогом посещения городов Келесирии и Финикии»[1062] и занялся проверкой сокровищницы храма. Достаточно было донесения такого царского агента о нелояльности Гераклеи Понтийской, чтобы навлечь на этот город гнев Селевка I.[1063]

Весьма показательно, что Антиох III однажды обратился к городам с призывом не принимать в расчет его указы и считать их изданными по ошибке, если они идут вразрез с «законами», т. е. конституцией города, утвержденной сувереном.[1064]

Если не считать колоний, основанных Селевкидами, у царя, по-видимому, не было постоянных представителей в городах и у независимых народов. Когда город Баргилия пожелал сообщить правительству свой декрет, он мог сделать это, только послав его царю Антиоху I и его наместнику Александру.[1065] В Иерусалиме у царя не было никакого гражданского представителя. Сатрап Мелеагр передает распоряжения Антиоха I относительно Аристодикида из Ассоса должностным лицам Илиона,[1066] а не какому-либо царскому уполномоченному в городе.

За исключением экстраординарных случаев, правительство выражало свою волю косвенным образом. В одних местах сохранялась автономия и продолжал действовать механизм республиканского режима, в других, как и прежде, функционировала система жреческого правления. Но люди, которые руководили делами, стояли у руля управления с согласия центрального правительства. Другими словами, селевкидское владычество опиралось на партию сторонников Селевкидов. Во время римской войны народ в Ионии поддерживал царей Сирии, в то время как знать склонялась в пользу заморской республики.[1067] Св. Иероним пишет: «Когда Антиох Великий сражался с полководцами Птолемея, Иудея, расположенная между воюющими сторонами, раздиралась противоречивыми тенденциями: одни были сторонниками Антиоха, другие — Птолемея».[1068]

К этому следует добавить, что даже селевкидская партия могла оказаться разделенной. Преследования Эпифана, восстание Маккавеев и сокрушение селевкидского владычества в Келесирии были результатом разногласий внутри иерусалимской знати, которая ранее поддерживала сирийское правительство. На это обратил внимание уже Ясон из Кирены.[1069]

При малейшем ослаблении царской власти города стремились освободиться и вновь стать подлинно независимыми. Поскольку они представляли собой небольшие государства со своими финансами, войсками, собственной территорией, их сепаратизм никогда не исчезал. Город Сида не принял участия в экспедиции вопреки приказу Ахея идти на помощь аспендянам. Мотивами были преданность Антиоху III, врагу Ахея, и ненависть к Аспенду.[1070] Во время войны с Римом Фокея предложила сирийцам, что она сохранит свой нейтралитет до исхода борьбы и снова подчинится царю после его победы.[1071] Ионийские города, привыкшие уже при персах к повиновению, при первом удобном случае в 200 г. до н. э. объявили себя независимыми и выступили как силы, способные по своему усмотрению вести войну (например, между Милетом и Приеной) и заключать мир. Они отказались подчиниться Антиоху III. Если города были не в состоянии избавиться от иноземного владычества, они стремились по крайней мере менять своих властелинов. Тит Ливий говорит по этому поводу: si non liberlas servitute potior sit, tarnen omni praesenti statu spem cuique novandi res suas blandiorem esse («если бы даже свобода и не была предпочтительнее рабства, то все-таки для каждого надежда на перемену своего положения приятнее всякого настоящего состояния»).[1072] Смирна, верность которой династии была высоко оценена около 245 г. до н. э., спустя двадцать пять лет получает похвалы за ее преданность делу Аттала.[1073] По словам древнего историка,[1074] Селевку I было легко разрушить владычество Лисимаха, потому что города покинули последнего. Во время «войны Лаодики» греческие города Азии отложились и перешли к Птолемею III с кораблями, предназначенными для царского флота. Внезапно изменив позицию, те же города впоследствии примкнули к Селевку II.[1075] Таким образом, после каждого периода смут суверен вынужден был снова добиваться верности этих центробежных сил державы. Ведь лояльность городов была абсолютно необходимой для сохранения державы. Чтобы завоевать расположение городов, цари раздавали всякого рода обещания.

В 197 г. до н. э. Митридат, полководец Антиоха III, обещал жителям города Ариканды в Лидии прощение долгов, если только они примут сторону Сирии.[1076] Правительство остерегалось оскорблять чувства городов. В 163 г. до н. э. везир Лисий, которому угрожал другой полководец, Филипп, пошел на заключение мира с Маккавеями на весьма выгодных для них условиях. Это вызвало недовольство городов финикийского побережья. Лисий выступил в Птолемаиде, оправдывая заключенное соглашение, и сумел убедить и склонить на свою сторону население города.[1077]

Наконец, в своем стремлении обеспечить верность вольных городов цари, чувствовавшие свою слабость, или претенденты на трон домогались их симпатии, отказываясь от тех или иных царских прав. Полибий в одном месте дает сводную таблицу этих прав. Победа римлян, говорит он, освободила одни города Малой Азии от налога, другие — от царского гарнизона, а всех их — от царских предписаний.[1078]

§ 4. Иммунитеты. Право убежища

Суверен мог проявить свое благоволение к какому-либо городу, даруя ему полное или частичное освобождение от налогов. Такой город, по римской терминологии, становился immunis. Наиболее ранний пример этой привилегии, дарованной Селевкидами, относится к Эритрам во времена Антиоха II.[1079] Такой же уступки добилась Смирна от Селевка II.[1080] Обе милости указывают на два момента ослабления династии во время войн с Египтом; привилегия давалась крайне редко. Илион, один из самых преданных Селевкидам городов, ее не имел. При Клавдии сфабриковали фальшивку, чтобы доказать, что эта желанная привилегия существовала уже «при царе Селевке».[1081] Антиох III, стремившийся восстановить суверенитет династии над азиатским побережьем, потребовал от городов уплаты налога даже с недоимками.[1082] Решением сената в 189 г. до н. э. города, платившие налоги Антиоху, были уступлены Евмену, царю Пергама.[1083]

В Сирии династическая борьба начиная со 162 г. до н. э. создала долгожданный повод добиваться привилегий финансового характера. Доказательством может служить история Иерусалима. Когда Ионатан Маккавей предлагал свою поддержку тому, кто дороже заплатит, Деметрий (в 152 или 151 г. до н. э.) обещал евреям освобождение от налогов. В 145 г. до н. э. Деметрий II, получив 300 талантов, отказался от всех налогов, а в 142 г. до н. э. предоставил Иерусалиму полный иммунитет. Эту привилегию впоследствии подтвердил Антиох VII.

Другим важным правом царя была возможность размещать в городах свои гарнизоны. В главе III рассматривалась роль этих военных постов в селевкидской системе управления. Насколько мне известно, не было ни одного случая отказа Селевкидов от этой царской прерогативы. Антиох III поставил гарнизоны в отвоеванных им городах Малой Азии.[1084] Антиох VII, признав в 141 г. до н. э. все привилегии Иерусалима, в 134 г. до н. э. все же стремился поставить свои гарнизоны в Иудее. Царь, наконец, мог частично ограничить свои верховные права властелина, провозглашая какой-либо город «священным и неприкосновенным».

Священное место, например алтарь божества, неприкосновенно. Именно в силу этого оно защищает от любого посягательства тех лиц, которым удалось добраться до него.[1085] Когда еврейский первосвященник Ония, спасаясь от Андроника, приближенного Антиоха IV, бежал в святилище в Дафне, Андроник убедил его, доверившегося клятвенному обещанию, покинуть убежище и, выманив за пределы священного участка, приказал убить.[1086] Солдаты проникли в храм в Антиохии, чтобы убить Клеопатру, жену Антиоха IX, по приказу ее сестры Трифены, супруги Антиоха VIII. Но так как несчастная цеплялась за статую богини, они отрубили ей руки, чтобы отделить от священного предмета, обеспечивавшего ей неприкосновенность.[1087]

Эти два примера достаточно хорошо показывают характер права убежища, практиковавшегося еще при Селевкидах: священные предметы переносят свою неприкосновенность на лиц, которые прикасаются к ним.

Подобный способ защиты, предоставлявшийся молящим и естественный с точки зрения греков и жителей Востока, мог создавать серьезные неудобства в условиях жизни больших держав. По греческому праву вообще запрещалось выдавать чужеземцев, которые бегством спаслись от наказания: выдать беглеца правосудию другого города считалось нечестивым поступком.[1088]

В силу всего этого защита, вытекающая из неприкосновенности священных мест, имела значение только относительно правосудия города, распоряжавшегося святилищем. Однако державы — и Афинская и Азиатская — отнюдь не считались с партикуляризмом подчиненных им городов и обязывали их выдавать беглецов по своему требованию.[1089] Достаточно вспомнить дело Гарпала. Имперская юрисдикция не могла спокойно терпеть безнаказанности, даруемой преследуемым ею лицам в храмах тех самых городов, которым она в принципе отказывала в праве экстерриториальности. К этому следует добавить, что святилища в Азии в отличие от простых домов греческих богов были в большинстве случаев обширными населенными огороженными участками, где беглецы могли укрываться в течение месяцев и даже лет. Уже Мермнады и Ахемениды ограничили право асилии святилищ в том смысле, что только несколько привилегированных храмов могли отказать в выдаче беглеца царскому правосудию. Крез даровал подобную привилегию Артемиде Эфесской, Кир — богине «Диане Персидской»[1090] в Гиероцезарее, Дарий I — милетянам.[1091] В этих привилегиях, по-видимому, уточнялось, о какой именно форме применения асилии шла речь.[1092] Само собой разумеется, что права простого молящего, который искал убежища в священном месте, ни в какой степени не затрагивались царской регламентацией.[1093] Закон города Траллы от 351 г. до н. э. угрожает смертью любому человеку и его семье, который обидел молящих, укрывшихся в ограде Диониса Бакхия.[1094]

Селевкиды продолжали практику своих предшественников. Храмы, не получившие привилегии, не были никак защищены от вторжения царских чиновников.[1095] Святилище Зевса в Байтокайке получило привилегию неприкосновенности только во II в. до н. э.[1096] В привилегиях, дарованных Антиохом III Иерусалиму,[1097] ничего не говорится о привилегии асилии. И действительно, при Селевке IV Гелиодор явился, чтобы наложить руку на сокровища храма Сиона.[1098] Только Деметрий I предложил евреям эту привилегию, но, так как его послание не было ратифицировано, иерусалимский храм никогда не пользовался этой прерогативой при Селевкидах.

В упомянутом послании Деметрия I уточняется, в чем заключалась привилегия асилии. Царь обещает, что «те, которые будут укрываться в храме Иерусалима и его ограде из-за долгов в царскую казну или любых других, будут свободны от всякого преследования, как сами, так и их имущество в пределах царства».[1099] Здесь отчетливо выступает смысл права убежища. Священное место защищает несчастного, привилегия асилии дает убежище даже осужденному. Таким образом, несостоятельные должники, укрывшись в привилегированном святилище, были бы там в безопасности, даже если их кредитором был фиск. Следует отметить, что селевкидское право асилии в отличие от права Лагидов не было безусловным: в птолемеевском Египте было запрещено под страхом смерти уводить какое-либо лицо со священной территории независимо от мотива, приведшего его в пределы священной ограды.[1100] Вместе с тем селевкидская привилегия асилии распространяется не только на личность укрывшегося в убежище, но и на его имущество, даже расположенное вне пределов святилища. В этом отношении она напоминает охранные личные свидетельства, дававшиеся Лагидами.[1101]

Само собой разумеется, что Селевкиды сохранили традиционное право убежища знаменитых храмов, как, например, Артемисиона в Эфесе, и вполне вероятно, что они даровали или подтвердили такую привилегию храма Аполлона в Дидимах[1102] и т. д. Однако, судя по имеющимся в нашем распоряжении источникам, селевкидские привилегии признавали неприкосновенность следующих святилищ:[1103] храма Плутона в Нисе, которому эта привилегия была дарована в 281 г. до н. э. Селевком I, затем подтверждена Антиохом III;[1104] Антиох III предоставил право асилии храму Аполлона и Артемиды в Амизоне;[1105] другой селевкидский правитель даровал асилию святилищу Зевса в Байтокайке;[1106] Деметрий I предложил эту привилегию иерусалимскому храму.

Право убежища имело религиозное происхождение, если угодно, магическое; сущность его вполне материальная: неприкосновенность передается путем распространения силы, исходящей от алтаря, идола. Соединив с помощью веревок свой акрополь с храмом Артемиды, эфесцы сумели защитить себя от Креза, использовав внушаемый богиней благоговейный страх.[1107] Протяженность участка также варьировалась и временами определялась по-разному.[1108] Жители Смирны, по-видимому, первыми в Азии добились распространения неприкосновенности их главного храма на весь город и его территорию. Около 245 г. до н. э. Селевк II признал «неприкосновенность храма Стратоникиды Афродиты и священный и неприкосновенный характер Смирны».[1109] Дельфийский оракул дал одновременно и обоснование, и религиозную санкцию этому новшеству. Примеру Смирны последовало несколько городов селевкидской Азии.[1110] В числе их были следующие города селевкидской державы: Алабанда — около 200 г. до н. э.;[1111] Аскалон — «священный» город со 112/11 г. до н. э., «священный и неприкосновенный» со 109/08 г. до н. э.;[1112] Библ — «священный» город со времени Антиоха IV;[1113] Дамаск — «священный» город при Деметрии III (99–85);[1114] Эпифания-Хамат — во II в. до н. э.;[1115] Газа — «священный» город со 103/02 г. до н. э.;[1116] Лаодикея в Финикии — со 122/21 г. до н. э.;[1117] Птолемаида — «священный» город, затем «священный и неприкосновенный»;[1118] Росос — «священный» город около 100 г. до н. э.;[1119] Селевкия в Пиерии — «священный» город начиная примерно со 150 г. до н. э., получила привилегию асилии в 139/38 г. до н. э.;[1120] Сидон — «божественный» начиная со 133 г. до н. э., «священный» не позднее 122/21 г. до н. э., «священный и неприкосновенный» со 121/20 г. до н. э.;[1121] Смирна — с 245 г. до н. э.; Теос — в 204 или 203 г. до н. э.;[1122] Тир стал «священным и неприкосновенным» в 141/40 г. до н. э., во время войны между Трифоном и Деметрием II;[1123] Ксанф был «посвящен» богам при Антиохе III.

В вышеприведенный список включены лишь те города, для которых должным образом засвидетельствовано существование этой селевкидской привилегии. Здесь нет, например, Милета, хотя в высшей степени вероятно, что цари Сирии около конца III в. до н. э. удовлетворили просьбу милетян о признании за ними права асилии.[1124] На бронзовых монетах некоторых городов Сирии и Киликии читается почетный титул «священный и неприкосновенный». Большинство этих монет относится к позднему периоду. Например, в Апамее этот титул появляется на монетах чекана 75 г. до н. э.[1125] Монеты других городов — Триполиса (начиная со 112/11 г. до н. э.), Лаодикеи и т. д., имеющие дополнительный эпитет «автономный», следует отнести к периоду независимости.[1126] Поэтому в приведенный выше перечень из городов этой категории включены только Росос и Эпифания[1127] (может быть, напрасно).

Титул «священный и неприкосновенный» достаточно ясен, он означает, что на всю территорию города распространяется привилегия асилии, предоставленная его святилищу. Другими словами, эта привилегия возвращает городу хотя бы частично экстерриториальность в вопросах юрисдикции, которой он лишился в результате подчинения царю. Царские чиновники отныне не могли заставить исполнить там судебный приговор, вынесенный в другом месте. Если судить по привилегиям, дарованным Лагидами египетским храмам, то эта привилегия, возможно, имела результатом полный иммунитет города: царские чиновники не должны были впредь ни судить там, ни прибегать к какому бы то ни было принуждению.

Но если всмотреться внимательно в вышеприведенный список получивших привилегию городов, видно, что две составные части титула «священный» и «неприкосновенный» не являются единым целым. Любой город, обладавший правом убежища, был обязательно «священным», но Библ или Дамаск остаются «священными» городами, не будучи в то же время «неприкосновенными». Эпитет «священный» или в случае с Сидоном «божественный» являлся в некоторой степени чисто почетным в духе семитических традиций. Этим эпитетом именуют себя Библ и Сидон в финикийской легенде своих монет. Но если Аскалон, Сидон и даже чисто греческий город Селевкия в Пиерии называют себя вначале «священными», а затем «священными и неприкосновенными», можно предположить, что эти два термина скорее соответствуют двум различным юридическим состояниям.[1128] Это в некоторой степени подтверждается двумя селевкидскими документами. В неоднократно упоминавшемся выше письме Деметрия I ясно различаются право убежища, даруемое иерусалимскому храму, и характер священного города, предоставляемый этим же документом Иерусалиму: «Иерусалим вместе со своей округой будет священным и свободным от десятинных сборов и других налогов».[1129] Надпись на воротах города Ксанфа в Ликии гласит: «Великий царь Антиох ввиду своего родства с Латоной, Аполлоном и Артемидой посвятил им город».[1130] В 197 г. до н. э. Антиох III завоевал Ликию, подчинявшуюся прежде Лагидам. Он посвятил город Ксанф богам покровителям ликийцев; эти боги одновременно были богами его династии. Точно так же Александр приказал эфесянам уплатить богине Артемиде налог, следуемый персам.[1131] В самом деле, доходы с посвященной богам территории по праву принадлежали священной казне.[1132] Но в привилегии, дарованной Антиохом III городу Теосу, к формуле «священный и неприкосновенный» недвусмысленно добавлено «освобожденный от налогов». То же различие обнаруживается в привилегии, предоставленной Деметрием I Иерусалиму.[1133] Возможно, следует подумать о другом — и еще более значительном — преимуществе «посвящения» города непосредственного подчинения: уступка божеству не могла быть отменена. Как видно из одного птолемеевского документа, подчиненные города Малой Азии жили в страхе, как бы сюзерен не уступил их «тирану»,[1134] будь то кондотьер,[1135] придворный или царская наложница. Последнее случилось с Тарсом и Маллом при Антиохе IV.[1136]

Царь мог предоставить такие привилегии по своему усмотрению, без учета религиозного характера города. Селевк II отказался в пользу арадян от своего права требовать выдачи преступников.[1137] Они «могли принимать беглецов из царства, не будучи обязанными их выдавать. Эти беженцы только не должны были покидать города без царского разрешения». На основе этого Арад, по словам Страбона, предоставил убежище нескольким впавшим в немилость влиятельным лицам, которые были за это признательны, и город в результате этой привилегии обогатился. Замечание Страбона подтверждает к тому же высказанное выше мнение, что право религиозного убежища при Селевкидах не было абсолютным. Из этой привилегии, по-видимому, исключались государственные преступления. В противном случае в дарованной арадянам привилегии не было бы ничего особенного.

Однако провозглашение города «священным и неприкосновенным» было более чем административным актом Селевкидов. Поскольку это было событие, связанное с религией, оно имело вселенский характер. Селевк II попросил «царей, династов, города и народы» признать асилию Смирны.[1138] Магнесия и Теос отправляли посольства во все области греческого мира, от Персидского залива до Итаки и вплоть до Рима, чтобы получить признание своей новой привилегии. В чем заключалось значение этого акта?

Распространенная теория видит в нем средство гарантировать нейтралитет какого-либо города.[1139] Но ни сами боги, ни их храмы никогда не оставались «нейтральными», а покорялись победителю. Артемида Эфесская или Аполлон в Дидимах не отказывали в изъявлении своей покорности ни одному завоевателю. Другие полагают, что объявление города священным освобождало его от военных действий.[1140] Однако Смирна, только что провозглашенная «священной и неприкосновенной», приняла участие в «войне Лаодики»,[1141] а Милет, получивший тот же титул, оказался вовлеченным в войну с Магнесией.[1142] Кроме того, самым убедительным аргументом против этого мнения является то, что относящиеся к асилии документы никогда, насколько мне известно, не учитывают возможности конфликта, в который мог бы быть вовлечен священный город.[1143]

Приводимое у Диодора свидетельство Мегасфена разъясняет политический смысл провозглашения города священным. В то время как у греков, говорит посол Селевка I, вражеские армии опустошают сельские местности, в Индии земледельцы не претерпевают никакого ущерба от воинов, которые считаются с тем, что они «священны и неприкосновенны».[1144]

Таким же было положение «не принимающих участия в боевых действиях» (non-combattants) в европейском праве XIX в. Декреты, дарующие привилегию асилии тому или иному городу, дают ему тем самым статус «не участвующих в боевых действиях» (non-combattants).

Именно поэтому в них не предусматривается случай военного конфликта между «священным» городом и государством, признавшим за ним это качество. Городу, получившему право убежища, скорее гарантируется освобождение от насильственных действий в мирное время. Те, кто признает это право, обязуются запретить морской разбой против «священного» города, отказаться в его пользу от притязаний захвата или увода лиц и имущества, находящихся на территории, посвященной богу.[1145] Известно, что греческий обычай допускал подобные действия на основании узаконенных репрессалий — то, что называли συλαν или ρυσιάζειν. Предоставление асилии означало отказ от этого права. Царь, властелин «священного и неприкосновенного» города, отказывался в его пользу от своего права требовать выдачи преступника; другие города отступались от своего права на репрессалии в случае ущерба, причиненного их гражданам жителями «священного и неприкосновенного» города. Таким образом, последний пользовался юридическим иммунитетом, который гарантировал его жителям, по крайней мере в мирное время, редкую и завидную безопасность.

§ 5. Основание городов

Симмахия включала в свой состав очень разнородные элементы. Греческий полис типа Илиона совсем не похож был на македонскую колонию, как, например, Европос. Оба они имели мало общего с Иерусалимом первосвященников или с автономными народностями Востока. В предшествующих параграфах рассматривался статус преимущественно греческих городов державы. Уместно указать также на особенности положения других категорий автономных единиц. В этом отношении особенно примечательно юридическое положение македонских колоний.

На первый взгляд «колониальный» город является лишь копией греческого полиса, воспроизведенной в варварской стране. Найденный в Магнесии на Меандре декрет города Антиохии Персидской,[1146] т. е. колонии, основанной у Персидского залива, мог, вероятно, быть издан в любом древнем полисе Греции. В его прескрипте упоминаются «секретарь совета и народного собрания», «пританы», «жрец-эпоним».[1147]

Народ обсуждает и принимает по своему усмотрению решения, посылает феоров, ассигнует суммы для этих посланцев и т. д. Селевкидские колонии, основанные по образцу полисов собственно Греции, действительно управлялись народом, который голосованием избирал совет и должностных лиц.[1148] Антиох IV домогался чести быть избранным в Антиохии. На агоре, «давая руку одним, обнимая других, он просил отдать ему голоса, чтобы стать то агораномом, то демархом… Когда же он добивался цели, то усаживался в курульное кресло по римскому обычаю, знакомился с заключенными на агоре сделками, вершил правосудие с большим рвением и увлечением».[1149]

В этой нарисованной Полибием картине отметим особенно две детали: существование избирательных кампаний и судебные права выборного должностного лица, агоранома. Примечательно, что столица Селевкидов обладала муниципальными правами, которых не было у Александрии Лагидов. Неудивительно поэтому, что для получения гражданских прав в селевкидской колонии необходим был декрет народа.[1150] Показательно удивительное разнообразие в номенклатуре и даже в функциях политических институтов в этих городах, большая часть которых возникла из небытия по приказу самого царя.

Во всех колониях гражданское население было разделено, как было принято у греков, по филам и демам.[1151] Но названия и божественные покровители этих подразделений дают весьма разнообразную картину. Если в Селевкии в Пиерии филу и дем нового гражданина определял народ, то в Стратоникее в Карии это решалось жребием.[1152] Перед нами два декрета в честь чужеземных судей: в Лаодикее на Лике провозглашение декретированных почестей поручается пританам; в Антиохии эта задача возлагается на проэдров.[1153] Обнародованием декрета на камне ведают в Лаодикее на Лике эксетасты, в Стратоникее Карийской — казначеи; в одной из Антиохии это поручается стратегам и секретарям народа, в другой Антиохии это дело полетов.[1154]

Точно так же цари предоставляли городам и выбор эпонимов. В Антиохии Персидской эпонимным магистратом был жрец царского культа, в Дура-Европосе — жрец главных богов (т. е. обожествленных царей); в Лаодикее на Лике это тоже жрец.[1155] Но в двух Антиохиях эпонимом был стратег;[1156] в Стратоникее Карийской эта почетная роль принадлежала стефанофору, между тем как в Сузах, Вавилоне и Селевкии в Пиерии счет лет велся по годам правления династии.[1157]

Македонский календарь, принятый царской администрацией, не был в обязательном порядке введен в основанных Селевкидами городах. Мы встречаем его, например, в Европосе и Сузах, но Лаодикея на Лике и Антиохия Персидская имели свои особые календари.[1158]

Этот плюрализм показывает, что Селевкиды отнюдь не стремились к единообразию своих колоний. Они создавали международные центры, открытые для всех греков, даже для всех приобщившихся к эллинской цивилизации, и оставляли новым городам возможность организовать себя по своему усмотрению. Цари отлично знали, что для истинного эллина не было ничего более дорогого, чем свобода. Иными словами, основанные Селевкидами города были не «колониями», воспроизводившими тип метрополии, а подлинными новыми городами, каждый из которых представлял собой полис со своими индивидуальными чертами.

Однако органически сформировавшийся полис существовал до македонского завоевания и независимо от инициативы сирийских царей. Колонии же создавались сразу, по мановению царя, и существовали в силу хартии об их основании. Селевк Никатор, говорит автор, уроженец Антиохии, воздвигал города на месте деревенских поселков.[1159] Многочисленные рассказы о мифическом происхождении колоний были сочинены специально для того, чтобы стереть следы позднего и произвольного происхождения.[1160] Инициатива приглашения первых колонистов и определения их прав и обязанностей принадлежала царю. Аппиан описывает основание Антиохом III колонии на месте Лисимахии, разрушенной фракийцами. Царь призывал обратно бежавших граждан, выкупая тех, которые были уведены варварами, приглашал и новых поселенцев. Он распределил между ними скот и орудия труда для обработки земли. С другой стороны, он избрал этот город в качестве резиденции для одного из своих сыновей и военного центра в Европе.[1161] Антиох I для расширения Антиохии Персидской привлек колонистов из Магнесии на Меандре, подобно тому как он сам (или его отец) населил эмигрантами из этой же Антиохии Антиохию в Писидии.[1162] Апамея Фригийская оказалась наследницей Келены; Селевкия на Тигре получила колонистов из Вавилона.[1163] Первосвященник Ясон уплатил большую сумму Антиоху IV, чтобы получить разрешение организовать в Иерусалиме эллинистическую корпорацию и составить список ее членов.[1164] Понятно поэтому, что евреи при Цезарях могли претендовать — справедливо или нет — на то, что получили от Селевка I право гражданства во всех колониях, основанных этим царем.[1165]

Любой полис, разумеется, включал территорию, находившуюся в зависимости от городских властей. Македонским колониям тоже принадлежали обширные сельские территории. Когда Антиох III принял капитуляцию Скифополя и Филотерии в Галилее, равнинные области этих городов смогли снабдить продовольствием всю его армию. Полибий упоминает границу между территориями Антиохии и Селевкии в Пиерии.[1166]

Поселки, рассеянные по равнине, подчинялись юрисдикции муниципальных магистратов. Стратоникея Карийская обладала голосами в Хрисаорейской конфедерации в качестве властительницы карийских селений.[1167] Укрепленные замки держали в повиновении подчиненное население, но, с другой стороны, давали ему надежное пристанище в случае вражеского вторжения. В 197 г. до н. э. война между родосцами и македонянами на территории Стратоникеи Карийской развивалась вокруг castella.[1168] В итоге сами эти крепости превращаются в населенные пункты. Трифон Диодот, единственный подданный, которому удалось отнять царскую диадему у Селевкидов, был уроженцем одного из укрепленных пунктов в Апамейской области.[1169]

С другой стороны, если уж грек поселялся вдали от моря, то прежде всего он стремился приобрести землю, пригодную для обработки. В Дуре в 195 г. до н. э. продали часть клера «с фруктовыми деревьями, сельскохозяйственными строениями и садами».[1170] Жители колонии не удовлетворились политической зависимостью от них селений, расположенных в городской округе. Им нужны были земельные владения в их частной собственности. Десять тысяч клеров Антиохии — это десять тысяч сельскохозяйственных владений. Однако возделываемые земли редко оставались свободными, особенно в таких древних областях, как Сирия и Малая Азия. Прежние греческие колонии возникали на территориях, завоеванных вторгшимися сюда пришельцами. В селевкидскую эпоху новые мирные поселения могли появиться и распространиться только на земле царского домена, право собственности на которую было уступлено новому городу и его гражданам. Местные крестьяне обрабатывали теперь эту землю для новых хозяев на условиях, которые нам неизвестны и, возможно, не везде были одинаковыми.

Таким образом, селевкидские колонии основывались на царской земле, и владения колонистов представляли собой лишь участки, отделенные от царского домена. Царь уступал колонии земли, подобно тому как дарил участки обрабатываемой земли своим придворным.

Здесь выступает основное различие между полисом или колонией прошлых времен, с одной стороны, и городами, основанными Селевкидами, — с другой. Отсюда вытекают некоторые специфические черты селевкидских поселений. Конфигурация новых селевкидских городов показывает, что они возникали на девственной земле, которой основатель мог свободно распоряжаться. Идет ли речь о Лаодикее Приморской или Дура-Европосе на Евфрате, эти поселения имеют ту же геометрическую форму:[1171] параллельные улицы, пересекающиеся под прямым углом, прямоугольные блоки зданий сходных размеров. Такой план шашечного расположения позволял быстро и независимо друг от друга строить кварталы и бесконечно расширять застройки. По этой же причине ограда следует здесь рельефу местности, а не заранее намеченным контурам строящегося города

Пригород создаваемой колонии был разделен на определенное число постоянных единиц, называемых κλήρο, и предоставляемых колонистам. Еще в IV в. н. э. в Антиохии было только 10 000 первоначальных клеров, хотя там насчитывалось тогда 200 000 жителей.[1172] Несмотря на то что эти участки можно было продавать, закладывать, долить, первоначальное распределение на парцеллы оставалось неприкосновенным и первичные ekas и клер оставались кадастровыми единицами. В 195 г. до н. э. в Дуре некий Аристонакс продал свои земельные владения, «расположенные в ekas Аррибе, на территории клера Конона».[1173] Эта особенность согласуется с другим юридическим фактом, который выступает в законе Дуры о передаче имущества по наследству.[1174] Согласно этому документу, родичи покойного имеют право наследовать ему только до степени кузена по отцовской линии или деда и бабки со стороны отца. «При отсутствии родных вплоть до этой степени имущество переходит к царю». Перед нами одно из самых значительных отклонений от принципов полисного права.

В полисе даже самые дальние родственники считались законными наследниками. Если же не оставалось ни одного представителя семьи, имущество присваивалось полисом. Одна надпись свидетельствует, что этому правилу следовали в Каппадокийском царстве еще в I в. до н. э. Город Анисса получил в силу этого оказавшееся вакантным наследство.[1175] Закон же Дуры точно фиксирует рамки, за пределами которых уже не обращаются к ближайшим по порядку родственникам, и указывает, что ввиду отсутствия законного наследника имущество возвращается к царю, основателю колонии. Точно так же и в афинских клерухиях государство сохраняло за собой право собственности на участки, распределенные между клерухами. Поэтому эти участки оставались, как мы видели, постоянными подразделениями территории, отведенной колонии.

Другой особенностью статуса колоний было присутствие в них комиссаров правительства, называвшихся эпистатами. Царские префекты, конечно, упоминаются иногда и в древних общинах Малой Азии. Но эпистаты не были правителями. Так, правительство поручило не эпистату, а коменданту цитадели, akrophylax, имевшему в своем распоряжении военную силу, произвести в случае необходимости аресты в Апамее.[1176] Но письмо Селевка IV, предназначенное городу Селевкии в Пиерии, адресовано одновременно и магистратам этого города, и эпистату Теофилу, а декрет города издан по предложению эпистата и магистратов.[1177] Судя по этим данным, селевкидский эпистат был, по-видимому, доверенным лицом царя, избранным среди граждан колонии,[1178] в некотором роде «президентом» общины. Это соответствовало бы положению Деметрия Фалерского в Афинах при Кассандре,[1179] стратегов города Пергама при Атталидах,[1180] стратегов Пальмиры в римскую эпоху[1181] и т. д. Титул эпистата в державе Селевкидов пока засвидетельствован только в Селевкии в Пиерии и в Селевкии на Тигре.[1182] Но можно предположить, что аналогичные посты занимали и философ Филонид, уроженец приморской Лаодикеи, которому Александр Бала «доверил» этот город, Гиеракс и Диодот, которым этот же царь передал Антиохию, а они затем побудили город выступить против него.[1183]

§ 6. Автономные народы

Македонская колония, точно так же как древний полис, была организована в соответствии с тем, как было принято у эллинов. Жители Селевкии на Тигре, этого «царского города», были в глазах уроженцев Востока «греками из Селевкии».[1184] Но жители Востока сами продолжали сохранять традиционные формы жизни своего этноса. Во фразеологии этого времени классическая триада форм правления — монархия, аристократия, демократия — заменяется формулой, соответствующей новым условиям: царь, полис, этнос, династ.[1185] Полис — это греческий или грецизированный город, этнос — это те рамки, в которых протекала жизнь уроженцев Азии.[1186] В хартии о привилегиях Иерусалима, предоставленных около 200 г. до н. э. Антиохом III, предписывается, чтобы строительный тес, необходимый для работ в храме, был взят «в самой Иудее, у других ethne и в Ливане»[1187] без всяких пошлинных сборов. Когда в 110 г. до н. э. Симон Маккавей был провозглашен вождем своего народа, он принял титул этнарха,[1188] ибо этнос было официальным обозначением еврейского народа.[1189] Согласно источнику, использованному Страбоном, четыре ethne — евреи, идумеи, газеи, азотии[1190] — были смешаны с сирийцами, клесирийцами и финикийцами (которые к этому времени были рассеяны в нескольких греческих или эллинизированных городах).

Единственный этнос, структура которого при Селевкидах нам хорошо известна, — это «еврейский народ». Его территория простиралась от Иордана на востоке до приморских городов в Изреельской долине на западе. На юге сопредельная граница Идумеи проходила перед Бетцуром, на дороге из Хеврона в Иерусалим. На севере, сразу за Модеином, селением Маккавеев, начиналась область Самарии.[1191] Иерусалим был центром, «главой» этого района, и поэтому любому греческому наблюдателю представлялся «полисом».[1192]

Но в то время как полисы в эту эпоху управлялись демосом, у «народов» (этносов) существовала аристократическая форма правления.[1193] Двучленному делению в полисе — магистраты, народ соответствовали в Иерусалиме гораздо более сложные формулы. Характерна в этом отношении заглавная часть письма лакедемонян, адресованного евреям: «Архонты и полис спартиатов первосвященнику Симону, старейшинам, жрецам и остальному народу евреев».[1194]

Политически еврейский народ был представлен герусией. Этот государственный орган состоял из жрецов и глав больших семей. Правила его пополнения нам неизвестны.[1195] Жрецы и «старейшины» (т. е. светская знать[1196]) — привилегированные группы, которые говорят от имени народа.[1197] От Антиоха III они получили освобождение от налогов.[1198]

Первосвященник стал всемогущим только после того, как эта должность попала в руки Маккавеев — Ионатана и Симона.[1199] До этого в официальных документах, обращенных к евреям, первосвященник не упоминался. Священная особа, избранная царем, согласно обычаю, из одной и той же семьи, первосвященник представлял собой как бы связующее звено между правительством и еврейским народом. На него возлагалась ответственность за своевременный сбор налогов. В то же время он был гражданским представителем центрального правительства в Иерусалиме. Герусия не могла отменить решения первосвященника, но в случае необходимости не останавливалась перед тем, чтобы привлечь его к ответу перед царем.[1200] Таким способом Селевкидам удалось согласовать автономию еврейского народа с тем, что его делами руководило доверенное лицо центрального правительства.

Весьма вероятно, что и другие автономные этносы управлялись на основе этих же принципов. Но мы об этом не имеем никакой информации.

§ 7. Династы

Среди автономных общин, непосредственно подчиненных царю, особое место занимают те, которые управлялись династами. Этот тип правления не имеет параллелей ни в птолемеевском Египте, ни, вероятно, в Македонии и Пергаме, но в Азии он, по-видимому, был традиционным.[1201] Фемистокл или Демаратиды были подобными династами при Ахеменидах. Династ — это царек в миниатюре, управляющий своим владением по поручению суверена. Ройметалк во Фракии, вассал Августа, имел официальный титул династа.[1202] В державе Селевкидов династы были локальными правителями,[1203] владевшими своими вотчинами с соизволения царя. Апамейский договор предписывает Антиоху III: «Если Антиох доверил города, которые он должен эвакуировать, другим лицам, пусть он заставит их и гарнизоны покинуть эти города».[1204] Этот пункт договора имел в виду правителей типа Филетера в Пергаме при Селевке I и Антиохе I, Ахея в Малой Азии при Антиохе III. Династа от вождей туземных народов отчетливо отличает то, что он соединял в своих руках гражданскую и военную власть. В своей триумфальной надписи царь Пергама Аттал I упоминает свои победы «над Лисием и стратегами Селевка».[1205] Лисий был династом, владевшим территорией во Фригии. Его именем назван там город. Историю этой семьи династов можно проследить на протяжении нескольких поколений.[1206]

Власть над каким-либо городом или территорией вручалась династу сувереном. По словам Полибия, Антиох III «вверил Ахею владычество над Азией по сю сторону Тавра».[1207] Чтобы привлечь Маккавея Ионатана в Птолемаиду, Диодот Трифон обещал ему: «Я отдам тебе этот город (Птолемаиду), другие укрепления, остальные войска и всех царских агентов, ведающих сборами».[1208] Династ оставался подданным сирийских царей. Еврейский историк многократно повторяет, что Ионатан «удостоился милости» своих селевкидских господ.[1209] Династ должен был помогать суверену, посылать ему войска и деньги. Когда Антиох VII осаждал Трифона у Доры, Симон послал ему 2000 отборных воинов, серебро, золото и снаряжение.[1210] Ионатан, вызванный Александром Балой, явился к нему в Птолемаиду с подарками.[1211] Селевк I и Антиох III получали дары от индийских князей.[1212] Будучи подданным, династ подлежал царскому суду. Евреи подали жалобу против Ионатана Александру Бале.[1213]

Селевкиды прежде всего подчинили своей власти большинство правителей стран Востока: правителей Каппадокии, Армении, Чандрагупту в Индии,[1214] Артабараана в Мидии,[1215] Евтидема в Бактриане, при Антиохе III.[1216] Селевкиды развивают большую активность, чтобы сохранить или отстоять свою верховную власть над этими территориями. Артаксий, например, был поставлен над Арменией Антиохом III в качестве его стратега, после сирийско-римской войны провозгласил себя независимым, и около 183 г. до н. э. его суверенитет был признан государствами Малой Азии. Но в 165 г. до н. э. Антиох IV вынудил его к покорности и «заставил выполнить навязанные ему условия».[1217] Другие династы представляли собой скорее царских наместников: Ахей в Малой Азии при Антиохе III, вероятно, и Александр, шурин Антиоха II, в Сардах.[1218] В III в. до н. э. нескольким царским должностным лицам в Малой Азии удалось установить свое господство в каком-либо городе или районе. К этой категории относятся: Лисий и его дом во Фригии, Линией[1219] Моагет в Кибире,[1220] Олимпих в Карии,[1221] но также и Филетер Пергамский при Антиохе I.[1222] Они согласились, по крайней мере по видимости, быть вассалами сирийских царей.

Во II в. до н. э. распад Селевкидской державы воодушевил кондотьеров на попытки утверждения своей власти в нескольких городах Сирии.[1223] Самыми ранними представителями этих любимцев военной фортуны являются Деметрий в Гамале,[1224] Стратон в Берое,[1225] Теодор и Зенон в Амафунте на р. Иордан,[1226] Зоил в Доре.[1227] В I в. до н. э., перед приходом Помпея, Сирия кишела «тиранами».

Помпей сломил могущество самой древней и самой знаменитой семьи среди династов II в. до н. э. Я имею в виду дом Хасмонеев. При Деметрии I, после поражения Маккавеев, Ионатан, брат Иуды, со своими приверженцами утвердился в Михме. Появление Александра Балы встревожило Деметрия I. Нуждаясь в солдатах, он дал Ионатану «право собирать войска, готовить оружие и быть его союзником».[1228] Ионатан воспользовался этим, чтобы утвердиться в Иерусалиме, затем перешел на сторону Александра Балы и милостью последнего стал первосвященником в том же, 152 г. до н. э. Будучи военным, гражданским и духовным вождем евреев, он стал отныне династом в Иерусалиме, вассалом царей в Антиохии.

Последняя категория династов, трудно поддающихся определению, — это туземные вожди. Как знать, например, был ли Арета, эмир области аммонитов при Антиохе IV,[1229] династом под селевкидским протекторатом или простым шейхом, подчиненных правителю провинции? Что касается первосвященников Ольбы[1230] или Забдибеля, командовавшего 10 000 арабов при Рафии,[1231] эмиров набатеев и итуреев,[1232] то они, вероятно, были династами. Впрочем, арабские племена на границе с пустыней всегда оставались полунезависимыми, то поддерживая Маккавеев, то воюя против них по своему собственному усмотрению, а отнюдь не в зависимости от указаний селевкидского правительства.

§ 8. Области прямого подчинения

В античности победа давала победителям абсолютные права относительно побежденных. Суверенитет Селевкидов предполагал полную собственность на всю территорию царства, за исключением греческих городов и автономных народов, которым специальными царскими грамотами был дарован иммунитет. Такой порядок вещей сохранился в Сирии вплоть до нового времени. Землями в полной собственности здесь были только те, которые находились в периметре городов и поселков. Земля вне населенных пунктов номинально принадлежала государству. Но в действительности большая часть земель находилась во владении частных лиц, которые распоряжались ими по своему усмотрению при условии исполнения какой-то повинности. Но они не вправе были ни завещать эти земли, ни оставлять их невозделанными. В противном случае они лишались этих владений.[1233]

Эта земельная система, примененная арабами к завоеванным ими территориям, вероятно, являлась в главных чертах продолжением системы, существовавшей при владычестве Византии, Рима, Селевкидов и Ахеменидов. Верховная собственность на solum provinciale принадлежала государству, но право пользования предоставлялось покоренному населению на условии выполнения некоторых повинностей и взноса платежей. Трудно уточнить степень недееспособности действительных владельцев и объем повинностей, возлагавшихся на них в тот или иной период. Ибо верховное право царя на всю землю, главой которой он являлся, могло осуществляться самыми различными способами.

В птолемеевском Египте корона сохраняла за собой — прямо или косвенно — эксплуатацию земли. Напротив, в римских провинциях владельцы земель, расположенных в ager stipendiarius, взамен уплачиваемых ими налогов пользовались фактически почти абсолютными правами собственности.

Каково было положение людей и земель в селевкидской «провинции»?

Нет сомнений, что царь ревниво охранял свою верховную собственность на землю. Мы видели, что даже в Дура-Европосе, македонской колонии, основанной на царской земле, выморочные земли возвращались короне. Но маловероятно, чтобы на всем протяжении державы применялись в этом вопросе единообразные правила.

Свободные города составляли лишь незначительную часть территории царства. Сюда относятся греческие города, обрамлявшие восточное побережье Эгейского моря, народы и города Сирии и Финикии, наконец, вассальные принцы. Вся остальная часть державы, огромная территория от Инда до Скамандра, за исключением рассеянных там македонских колоний, зависела непосредственно от царской администрации. На этих землях жило около ста различных народов. Нет никаких оснований полагать, что Селевкиды разрушили традиционный порядок жизни большинства этих народов. Автор Первой книги Маккавеев приписывает Антиоху Эпифану эдикт, предписывавший всем народам отказаться от своих особых институтов. Но история не знает ничего о подобном эдикте, и сам анналист говорит об этом так называемом указе как об исключительной мере, упразднявшей «законы, существовавшие с незапамятных времен».[1234]

Так, источники показывают нам арабский мир в районе, пограничном с пустыней, разделенный, как всегда, на кланы, управляемые шейхами, которых, что показательно, по-гречески называли «вождями племен» — φόλαρχοι.[1235] Согласно книгам Маккавеев, область правления этих эмиров начиналась по ту сторону Иордана. Все эти племена — идумеи, баианиты, аммониты, бени-Фарисон, бени-Иамбри или забдеи Ливана, поочередно появляющиеся на страницах хасмонейской хроники,[1236] ведут при Селевкидах жизнь, совершенно сходную с той, которая у них была в библейские времена. В Северной Сирии несколько эмиров политически возвысились во время войн претендентов. В 145 г. до н. э. Александр Бала, потерпевший полное поражение, пытается найти убежище у араба Забдиеля, который приказал убить его.[1237] Сын его, будущий Антиох VI, был доверен попечению другого шейха — по имени Ямблих.[1238] В 88 г. до н. э. эмир Азиз одержал победу над Деметрием III.[1239] Могущество всех этих царьков было основано на этнической структуре групп, наследственными вождями которых они являлись.

У нас есть возможность проследить политическую судьбу одной из этих семей филархов на протяжении четырех столетий.[1240] Около 445 г. до н. э., в период реформаторской деятельности Эзры и Неэмии, некий Товия, «аммонитский раб», т. е. династ из Амманитиды, действует в Иерусалиме против Неэмии, царского наместника и еврейского реформатора. Двумя веками позже, при Птолемее II, некий Товия царствует в Трансиордании. Он возглавляет отряд военных колонистов на службе Египта, «всадников Товии», но одновременно является локальным династом, который посылает подарки (они составляют целый зверинец) царю и пишет письма Филадельфу. В книгах Маккавеев упоминаются «евреи Товиады» и район по ту сторону Иордана, носящий имя Товии, а Иосиф Флавий сообщает о выдающейся роли, которую играла эта семья в течение трех поколений при дворе Александра и в Палестине. Даже историческая резиденция дома Товии была обнаружена около Хешбона, на побережье Мертвого моря. Она состоит из дворца в эллинистическом стиле и обширных, выбитых в горе убежищ, включавших жилые помещения, конюшни, склады; это настоящее феодальное угодье.

Итак, Селевкиды отнюдь не сломили могущества этой локальной династии. При Селевке IV значительная часть сокровищ, хранившихся в иерусалимском храме, принадлежала Гиркану из дома Товии, «человеку, занимавшему очень высокое положение». Поссорившись со своими братьями, весьма влиятельными в Иерусалиме, он удалился во владения своего предка, откуда вел небольшую войну с соседними арабами. Когда пришел к власти Антиох IV, он покончил с собой, опасаясь нового властелина. Но и при Антиохе IV Товиады сохраняли свое влияние в Иерусалиме. Изгнанные из города в 168 г. до н. э. другим кланом, Ониадами, они, чтобы отомстить за себя, привели в священный город селевкидскую армию.

Товиады, служившие вначале опорой египетского владычества в Палестине, сохранили расположение и Селевкидов, продолжая управлять при новых властителях своими владениями по ту сторону Иордана. Точно так же и другие филархи арабов в Сирии, иранские князья в Азии сохраняли при Селевкидах наследственную власть, управляя своими доменами и распоряжаясь своими людьми. Так, Персида (со столицей в Персеполе) управлялась своими собственными царями, которые «вначале подчинялись македонянам, затем парфянам».[1241]

§ 9. Верхняя Азия

В Верхней Азии Селевкиды, по-видимому, не изменили сколько-нибудь существенно феодальную структуру иранского общества.[1242] Если бы они разрушили ее до основания, то в областях, ранее подчиненных Селевкидам, оказалась бы впоследствии невозможной парфянская система управления, основанная на принципе вассалитета. Дело в том, что ни мегистаны Армении в своих укрепленных замках, ни магнаты, владевшие несколькими селениями в Месопотамии, ни знать Адиабены не были целиком созданы Аршакидами. Весьма вероятно, что туземные отряды дагов, киссиев, карманиев и т. д. приводились в селевкидскую армию и возглавлялись их феодальными вождями. Так было при персидском владычестве, а впоследствии и при парфянах.

Резиденция одного из таких вождей была обнаружена при раскопках в районе Персеполя. Эти предводители — фратедара, «хранители священного огня», — при Селевкидах выпускали даже свою монету.[1243]

В Азии некоторые святилища представляли собой в то же время населенные пункты, управлявшиеся жрецами.[1244] Таким «священным» городом была Борсиппа, возле Вавилона.[1245] Жрец Зевса Абреттенского управлял частью Мисии.[1246] По соседству с Антиохией в Писидии жрец Мена Аскена располагал множеством крепостных и несколькими доменами.[1247] В Элимаиде население группировалось вокруг знаменитых храмов.[1248] Эмеса и Бамбика, по-видимому, находились в подчинении властителей-жрецов.[1249] Во главе итуреев стоял «первосвященник».[1250] Еще в период Римской империи боги в Лидии или Сирии носили эпитеты «царей» или «властителей» тех или иных селений.[1251]

Эти святилища были подчинены суверенитету и полицейской власти царей. За исключением тех, которые имели привилегии, они не располагали правом убежища, их владения подлежали повинности постоя, облагались налогами.[1252] Принцип, по которому все земли принадлежали царю, позволял в случае надобности отбирать жреческое имущество.[1253] Нам известны два примера конфискации недвижимого имущества храмов,[1254] но в то же время три случая возвращения или дарения Селевкидами доменов туземным святилищам.[1255]

Жители Востока не могли даже мысли допустить, что имущество их храмов в случае крайней необходимости может перейти в распоряжение царя. Конфискации священных сокровищ, которые пытались провести или проводили Селевкиды, рассматривались скорее как непростительное святотатство.[1256] Показательна в этом плане хитрость, приписываемая Антиоху IV. Он явился в храм Нанайи под предлогом вступления в брак с богиней, с тем чтобы забрать ее богатства в качестве приданого.[1257]

Цари трансформировали населенные пункты вокруг некоторых святилищ в греческие города. Кастабала и Бамбика превратились в города под именем Гиераполя — «священного» города. В 167 г. до н. э. Иерусалим на четыре года попал в зависимость от колонии эллинистов.[1258] Но в остальном цари, по-видимому, не вносили перемен в администрацию храмов восточных богов. Даже в Байтокайке, т. е. в центре Сирии, в Апамейской сатрапии, доходами с имущества, принадлежавшего храму, распоряжался не царский чиновник, неокор, а жрец, причем назначался он не правительством, а самим богом.[1259] Но в то же время в Вавилоне при Антиохе IV казной Бела ведал царский чиновник, а самаритяне при этом же царе просят специального разрешения, чтобы присвоить наименование их «анонимному» святилищу.[1260]

Все эти факты создают некое общее впечатление, впрочем довольно туманное: Селевкиды тщательно избегали вводить бесполезные новшества. Само собой разумеется, что при селевкидском владычестве статус Бероса, жреца Бела-Мардука, и положение лидийского крестьянина не были одинаковыми. Но скудость сохранившейся документации позволяет уточнить эти общие идеи только для двух областей державы: в Месопотамии и в деревне по сю сторону Тавра. Сейчас насчитывается примерно двести табличек на аккадском языке, содержащих юридические акты селевкидской эпохи. К несчастью, их издание еще находится в стадии подготовки и исследование их очень мало продвинулось. Впрочем, не следует забывать, что почти все эти тексты найдены в святилище Ану в Уруке и относятся к людям, связанным с храмами.[1261]

Эти тексты создают следующее общее впечатление:[1262] македонское владычество не принесло, по крайней мере храмовым людям, никаких существенных перемен в условиях их жизни. Можно констатировать очень близкую аналогию в формулах актов селевкидской эпохи и документов, составленных при Ахеменидах и даже во времена Навуходоносора.[1263] Касаются ли они продажи недвижимого имущества, передачи собственности на рабов, посвящения людей божеству,[1264] условия, по существу, те же самые, что в более древних текстах. В этих документах нет ничего, что побудило бы нас предположить активное вмешательство греческого государства в дела вавилонских святилищ. Жрецы по своему усмотрению отчуждают свои преимущественные права на жертвы и приношения.[1265] В одном контракте покупатель должности обязуется понести наказание, которое будет на него возложено должностными лицами святилища и собранием народа Урука в случае пренебрежения им своими обязанностями.[1266] Из другого текста видно, что собрание жрецов распоряжается должностью своего коллеги, оказавшейся вакантной ввиду его смерти.[1267] В табличках этникон «из Урука» иногда присваивается лицам, происхождение которых неизвестно, в том числе и грекам.[1268] Местные жители принадлежали к кланам, число которых в селевкидском Уруке равнялось шести.[1269] С другой стороны, местные жители, по-видимому, входили в профессиональные корпорации.[1270] По крайней мере за именем обычно следует указание профессии: «Киту Ани, сын Иллут Ани, прачка».[1271] Нотариусы, составлявшие эти акты, иногда были преемниками в этой должности своих отцов и дедов.[1272] Таким образом, население оставалось организованным по племенам и по профессиям.

Не следует, однако, забывать, что тексты на местных языках неизбежно дают одностороннюю и неполную информацию о жизни эллинистических стран. Демотические документы тоже недостаточно отражают перемены, происшедшие в Египте при владычестве македонян. Надо помнить и о том, что в архивах святилища Ану было несколько актов, разрушенных временем, написанных на пергамене, по-гречески (или по-арамейски), от которых сохранились некогда подвешенные к ним буллы.[1273]

Наша осведомленность о характерных чертах и юридических типах земельных владений в селевкидской Месопотамии остается пока совершенно неудовлетворительной. Акты продажи земли, написанные по-аккадски, касаются земель, расположенных в Уруке, но также и полей в его окрестности.[1274] Их владельцы по собственному усмотрению пользовались своими правами. Но формулы в актах продажи рабов свидетельствуют о существовании других типов владения. Продаваемый раб не должен принадлежать ни богам, ни короне, ни одному из трех классов, которые теперь трактуются как крепостные, прикрепленные к различным категориям вотчин.[1275] Этот пункт является новым в сравнении с традиционной формулой. К несчастью, ассириологам пока не удалось определить его точный смысл.

Из двух аккадских текстов мы узнаем о существовании обширных царских доменов в районе города Вавилона.[1276] В период греческого владычества город пришел в полный упадок. Селевк опустошил Вавилон, чтобы населить Селевкию. По словам Павсания, в древнем городе остались только ученые «халдеи» вокруг храма Бела,[1277] вавилоняне, куфии и люди из Борсиппы. В 279 г. до н. э. Антиох I предоставил поля и скот для содержания этих групп, но в 274 г. до н. э. «он увел вавилонян в Селевкию», и правитель Аккада забрал «для царского дома» то, что было даровано пять лет назад.[1278] Другой клинописный документ[1279] сообщает историю одного из царских доменов. Уже при первых Селевкидах возделанные земли принадлежали короне. Антиох II подарил домен своей супруге Лаодике. В 236 г. до н. э. его сыновья Селевк II и Антиох Гиеракс отдали эти земли «людям Вавилона, Борсиппы и Куфы».

§ 10. Малая Азия

Обратимся сейчас к Малой Азии.[1280] Из трех надписей мы узнаем о положении деревни в селевкидскую эпоху в Троаде и Лидии. Речь идет о документах, связанных с пожалованиями Антиоха I его придворному Аристодикиду;[1281] об актах продажи Антиохом II домена Лаодике;[1282] о сделке между храмом Артемиды в Сардах и неким Мнесимахом.[1283]

Конструктивным элементом «свободной страны», symmachia, является город, будь то Эфес или Дура-Европос. Постоянной единицей селевкидской деревни является поселок. Ни передача права владения, ни даже фактическая перемена места жительства ничего здесь не меняют.[1284] Мнесимах мог отдать в заклад как единое владение все пять принадлежавших ему селений. Но для фискальной администрации они не составляли единого домена, а принадлежали, как и прежде, к различным округам.[1285]

Каждое селение обладало «зависимой от него территорией»,[1286] которая тоже оставалась постоянной единицей (даже для кадастра[1287]) невзирая на изменения, происходившие в составе землевладельцев. Этим принципом можно объяснить странный на первый взгляд факт, привлекший внимание многих историков.[1288] В то время как Антиох II при отчуждении домена точно указывал его границы, Антиох I, отдавая в дар земли в этом же районе, не знал даже, не уступлены ли они уже другим. Дело в том, что Антиох II продавал селение целиком, в то время как его отец пожаловал 1500 плетров плодородной земли, нарезанной на территории Петры.[1289] Жители этих селений названы λαοί.[1290] Этим термином в Малой Азии часто обозначали крестьян туземного происхождения.[1291]

Эти лаой привязаны к своим селениям. Царь продает Лаодике Паннукоме, замок, прилегающую территорию и «лаой со всем их хозяйством и имуществом».[1292] Каково положение этих сельских жителей?

Они не рабы. В надписи Мнесимаха они формально противопоставлены рабам.[1293] Их считают крепостными, прикрепленными к земле.[1294] Это как будто правильно, но нужно договориться о смысле этого определения. Земледельцы должны были передаваться вместе с землей. Однако царь дает Аристодикиду просто такое-то и такое-то количество обрабатываемой земли, а никак не такие-то и такие-то деревушки. С другой стороны, эти сельские жители могли переселяться и покидать свои владения. Антиох II продает Лаодике всех лаой из упомянутого селения и точно так же тех, «которые переселились в другое место», если таковые имеются.[1295] Употребленное здесь греческое выражение ясно говорит, что эти отсутствующие в селении лаой не беглецы.[1296] Перемена места жительства не разрывает связи с местом происхождения. Это было принципом ιδία.[1297] Действительно, парфянские тексты и тексты римского времени из Месопотамии и Сирии[1298] доказывают самим фактом совпадения в этом пункте, что крестьяне уже под властью Селевкидов составляли общности οι απο της κώμης, которые, подобно крестьянам Египта при Лагидах,[1299] подчинены были закону ιδία. Лаой, таким образом, были vici adscripti. Царь уступал селение точно так, как дарил город. При этом объектом отчуждения были извлекавшиеся из них доходы. Ни сельчане, ни горожане не становились крепостными держателя. Налогом облагался не держатель, а селения, которые платили его непосредственно в казначейство своего округа.[1300] Смысл института ιδία заключался именно в том, чтобы обеспечить коллективную ответственность общины за уплату налога.

Повинности сельских жителей были двух видов. С одной стороны, налог (форос) в государственную казну.[1301] С другой стороны — денежные, натуральные, трудовые и другие повинности, полагавшиеся с селений сеньору. В надписи Мнесимаха они перечислены вперемешку:[1302] «сосуды с вином, денежный налог, барщина и другие всякого рода доходы от селений». В надписи Лаодики указывается, что домен продан «вместе с доходами» текущего года.[1303] Один из Селевкидов уступает селение Байтокайку святилищу Зевса «вместе с урожаем текущего года» при условии, что «доходы» с этой земли будут расходоваться на нужды культа.[1304]

В двух достаточно загадочных текстах также, по-видимому, говорится об обязанности земледельцев.[1305] В 145 г. до н. э. Деметрий II освободил евреев от налогов, которые царь ежегодно получал с урожая земли и деревьев. Письмо Деметрия I, написанное за семь лет до этого, уточняет расценку налога: «треть урожая зерновых и половина сбора с плодовых деревьев». Платежи, по-видимому, производились в денежной форме. На первый взгляд можно было бы думать о земельном налоге. Но расценка, неслыханная для налога, скорее подходит для распределения доходов между владельцем земли и арендатором. Долю, получаемую Лагидами с коронных земель, считают равной половине урожая.[1306] Если допустить, что цифры в указе Деметрия I достоверны, то получается, что земли Иудеи около 150 г. до н. э. были инкорпорированы в царские домены. Нетрудно указать причины этой аграрной революции, которая превратила еврейских крестьян в царских арендаторов: хорошо известно, что во время Маккавейского восстания производились конфискации земель в качестве наказания. Однако, учитывая, что эдикт Деметрия I, сохранившийся в Первой книге Маккавеев, прошел через руки двух переводчиков, будет разумнее не делать никаких исторических выводов из этого темного и, возможно, испорченного места.

Будучи земельным магнатом, царь получал арендную плату в денежной и натуральной форме. Он располагал также огромным количеством самых разнообразных продуктов, поставляемых его вилланами. Антигон отсоветовал теосцам создавать продовольственные запасы, поскольку «подлежащая обложению область», откуда он мог быстро получить хлеб, находилась совсем близко.[1307]

Однако царь не эксплуатировал непосредственно всех земель своей державы. Большая часть их на условии внесения определенных платежей была оставлена прежним собственникам, превратившимся теперь в подданных. Земля могла передаваться по наследству и отчуждаться согласно обычаям каждого народа. Таково было положение с земельными владениями в Месопотамии.

Собственно царский домен, очевидно, составлял лишь небольшую часть территории Селевкидской державы. Его называли, по-видимому, η βασιλικη χώρα. Эта вотчина состояла из давних владений Ахеменидов, Александра и его преемников. Селевкиды расширили территорию царского домена. В одном упоминавшемся выше клинописном тексте названы коронные владения при Селевке I, Антиохе I и Антиохе II. По решению Антиоха I территория, на которую претендовали города Питана и Митилена, вошла в состав государственных владений. Антиох II включил в царский домен континентальные владения Самоса.[1308] В надписи Лаодики упоминается «эконом» этих владений в сатрапии Геллеспонта. В этой провинции домен одной только Петры включал около 15 000 гектаров.[1309]

Но домены короны находились во всех сатрапиях. Выше приводились в связи с этим аккадские тексты. В Палестине, например, Ливан был царским владением. Поблизости от Антиохии по приказу Деметрия I был построен «замок с четырьмя башнями», т. е. укрепленная усадьба в стиле эпохи.[1310]

Царь мог уступить частному лицу земли вместе с сидевшими на них людьми, т. е. вместе с относившимися к ним сеньориальными правами. Таковыми были пожалования Мнесимаху, Атенею, Мелеагру в Малой Азии,[1311] Лаодике домена в Вавилонии,[1312] селения Байтокайки в Сирии некоему Деметрию.[1313] Во всех этих случаях объектом отчуждения со стороны царя были вотчинные доходы. Жители остаются подданными непосредственно царя, земля по-прежнему подлежит обложению.[1314] Сельская организация в результате акта пожалования не изменилась. Царь, уступая земли, мог поставить ограничительные условия. Так, например, Аристодикид, получивший от царя укрепленное место Потру, был обязан оставить живших там сельских жителей, если они хотели этого в интересах своей безопасности.[1315] Наконец, что особенно важно, уступленные земли могли быть отобраны назад.[1316] Закладывая свои владения Артемиде, Мнесимах предвидит возможность, «что царь из-за Мнесимаха отнимет у Артемиды селения, или участки, или что-либо другое из заложенного».[1317] Петра, как и Байтокайка, «некогда принадлежала такому-то лицу». Однако из надписи Мнесимаха видно, что в принципе пожалование было наследственным; Мнесимах берет на себя и своих потомков обязательства перед богиней.[1318] Но для передачи пожалованных владений, вероятно, нужно было согласие государства, и царь в любое время мог потребовать назад это имущество.

Дробя сельскую организацию, царь создает κλήροι.[1319] Клер всегда расположен вне поселка. В надписи Мнесимаха отчетливо различаются эти две формы владения.[1320] Кома (κώμη) — это туземный населенный пункт, κλήρος — поселение колонистов-греков или вообще чужеземцев. Во время восстания евреев Антиох IV приказал конфисковать часть их земли и поселил там чужеземных колонистов.[1321] «Он построит там укрепления, — говорит Даниил, — и отдаст земли под видом пожалования».[1322] Таким образом, в отличие от египетской системы клерухи в Азии размещались вне селений туземцев. Мы уже видели, что эта система была тесно связана с применявшейся у Селевкидов формой пополнения армии.

Благодаря надписи Мнесимаха достаточно четко вырисовывается юридический тип уступленных земель. Мнесимах занимает под залог всех своих земель сумму денег у храма Артемиды. Эта ипотека принимает форму продажи с правом выкупа. Кредитор вступает во владение заложенным имуществом; он будет собирать урожай, будет обрабатывать землю по своему усмотрению. Мнесимах берет на себя гарантию против любой попытки третьего лица отнять это имущество. Это обязательство распространяется и на его потомков. Таким образом, мы видим, что его права на земли, можно сказать, абсолютны. Но в случае какой-либо провинности Мнесимаха царь может потребовать возвращения пожалованных земель, даже если они проданы, заложены владельцем без учета прав, приобретенных его кредиторами. Другими словами, Мнесимах является собственником только в отношении третьих лиц, для государства же он остается владельцем уступленного ему домена, который может быть отнят.

Клер, хотя и расположенный вне территории селений, разделяет их обязанности и повинности. Налог возлагается и на селения туземцев, и на держания колонистов. Налог с двух участков, принадлежавших Мнесимаху, определен в размере примерно шести статеров.[1323]

Кроме того, на клере лежала обязанность натуральных поставок короне. Колонисты Палеомагнесии были освобождены от налога только специальным приказом правителя-стратега Александра, который освободил от десятины[1324] два их участка. Поселяя еврейских колонистов в Лидии и Фригии, Антиох III на десять лет освобождает их от взносов с урожая уступленной им земли.[1325] Клер, наконец, является владением, которое может быть отнято. Мнесимах никак не различает в этом плане уступленные ему селения и клеры.

Но царь мог и окончательно отказаться от своего права на землю. Имелись две возможности. Он мог дать клеры для организации колонии, например Дура-Европос, которая освобождается от налогов; он мог разрешить присоединение к полису дарованной им или проданной земли. Так, жители Смирны рассчитывали, что клеры Палеомагнесии будут присоединены к их городу.[1326] В акте продажи Лаодике имеется следующий пункт: она не будет отныне вносить никаких платежей в царскую казну и вправе приписать землю к какому захочет городу. Точно так же те лица, которые купят или получат от нее землю, смогут распоряжаться ею без ограничений и приписать к какому им будет угодно городу, разве только Лаодика сама уже это сделала раньше; в последнем случае эти лица станут землевладельцами в том городе, к которому земля была приписана Лаодикой.[1327] Точно так же Антиох I разрешает Аристодикиду приписать уступленные ему плетры к Илиону или Скепсису, а при другом пожаловании предоставляет ему выбор между городами symmachia в области.[1328]

Почему эти разрозненные парцеллы должны были включаться в территорию свободных городов? Единственный разумный и, по-видимому, единственно возможный ответ на этот вопрос был дан Ростовцевым.[1329] Полной частной собственности (по крайней мере на обрабатываемую землю) не существовало вне вольного края. Все передачи права собственности в пределах царской области не затрагивали верховного права царя на землю.

В действительности уступка участка «царской земли» передавала право пользования, но не собственности.[1330] Царь всегда мог «отнять» уступленную землю.[1331] Право владения уступленной землей становилось наследственным лишь в результате специального разрешения.[1332] Могли ставиться условия, например засадить и возделывать участки.[1333] Уступленные земли, за одним исключением, продолжали облагаться налогом[1334] и подлежали другим повинностям, например реквизиции жилья для расквартирования войск.[1335] Получивший эту землю не мог уступить ее третьему лицу без царского разрешения.[1336]

Эти обстоятельства приводят к необходимости поставить несколько дополнительных вопросов. Существовало ли на территории царских владений полное право собственности частных лиц на застроенную поверхность и виноградники, как было, видимо, в птолемеевском Египте? Надпись Мнесимаха и решение сената относительно Сирии, где различаются селения и усадьбы, по-видимому, говорят в пользу утвердительного ответа.[1337]

Наконец, вопрос терминологический: как называлась территория вне свободных городов? В письмах Антиоха I дважды упоминается η βασιλικη χώρα, части которой будут уступлены Аристодикиду.[1338] Что означает этот термин? Царская ли это вотчина, подобно γη βασιλική в Египте, или официальное наименование любой территории, непосредственно подчиненной царской администрации.[1339] Обороты речи, употребляемые царской канцелярией, говорят скорее в пользу первой гипотезы. Трудно представить себе, что царь мог позволить своей локальной администрации изъять произвольно землю, издавна предоставленную в пользование третьему лицу, например Мнесимаху, чтобы подарить ее Аристодикиду. Напротив, царь уступает Аристодикиду участок земли, расположенный в Петре, при условии, что эта земля пока еще свободна. Поэтому вероятнее всего, что η βασιλικη χώρα, подобно γη βασιλική в Египте, представляла собой частное владение царя — patrimonium Caesaris. Наименованием подчиненных областей, по-видимому, было просто η χώρα — «страна».[1340] По крайней мере Апамейский договор предписывает Антиоху III отказаться от «городов, областей, населенных пунктов и укрепленных мест».[1341] Точно так же и в Египте η χώρα противопоставляется греческим городам Александрии и Птолемаиде.

А сейчас уместно указать сходства и различия в условиях земельных владений в государствах Селевкидов и Лагидов.[1342] И тут и там существуют зоны с полной собственностью на землю, где возвышенности и обрабатываемые, земли предоставлены частным лицам. В эту зону входили греческие города (и ассимилированные туземные города), автономия которых была признана царем. В Египте было только два таких города — Александрия и Птолемаида. У Селевкидов такими преимуществами пользовалось несколько городов, народностей и княжеств.

Всю остальную часть царства составляли подчиненные области, где не существовало частной собственности на землю. Исключением были только земли под постройками, виноградники и т. д. В этом птолемеевская система и земельный режим в Азии идентичны. Но в то время как Селевкиды оставляли наибольшую часть подчиненной территории в квазисобственности местных жителей, Лагиды наложили руку на всю египетскую территорию. Если выразить это, пользуясь римской терминологией, то в государстве Селевкидов земли были разделены на ager stipendiarius и ager publicus, в то время как Египет весь целиком составлял ager publicus Птолемеев. В Египте, как и в Азии, цари уступали участки этих «общественных земель» частным лицам, сохраняя верховное право собственности государства и без гарантии, что они не будут отобраны. Сюда входили земли клерухов и подаренные. Селевкиды же постоянно отрезали от домена парцеллы для создания новых городов или для уступки их уже существующим городам.

§ 11. Центральные институты монархии

Относительно центральных институтов монархии у нас очень мало сведений. Однако вполне очевидно, что правительство было всецело персональным. Был ли царь хорошим или дурным правителем, он вынужден был вести дела и заниматься всеми ветвями администрации. Он был главнокомандующим вооруженных сил и в то же время своим собственным министром иностранных дел, единственным законодателем и верховным судьей. Царь лично принимал посланцев городов и народов,[1343] ибо письма и декреты, которые они привозили, содержали обычно только резюме идей, которые предполагалось развить устно в присутствии адресата. Кем бы ни были эти делегаты Эритр, Милета, Магнесии, Тралл или Приены, они стремились лично обосновать свою просьбу перед царем.[1344] Во время второй египетской войны Антиох IV выслушал на собеседовании посланцев полудюжины эллинских городов, явившихся с предложением быть арбитрами: он изложил им затем свои соображения и сумел убедить в своей правоте.[1345] Лишь в исключительных случаях царь поручал прием послов своим приближенным.[1346] Вершить правосудие считалось основным атрибутом царя, который сам был воплощением «живого закона». Царь должен был выступать в роли судьи везде и каждый раз, когда его об этом просили. В связи с этим не только придворные имели возможность занимать царя своими частными делами,[1347] но каждый проситель мог получить доступ к суверену.[1348] Судебные приговоры царь, очевидно, выносил только в исключительных случаях; он, как правило, направлял жалобы и просьбы обычным судьям.[1349] Но известно, что Антиох III приговорил к смерти Ахея,[1350] а Антиох IV лично вынес решения относительно жалобы, поданной на иерусалимского первосвященника Ясона,[1351] и обвинения, возбужденного против придворного Андроника.[1352]

Не в меньшей степени занят был суверен и внутренними делами. Ему представляли письма, прибывшие от сатрапов,[1353] и он направлял приказы наместникам.[1354] Самаритяне, терзаемые царскими агентами, представили жалобу Антиоху IV; царь выслушал их посланцев и вынес свое решение.[1355] Если верить Филарху,[1356] Антиох II, когда занимался государственными делами, чаще всего находился в состоянии опьянения, редко — в здравом уме. Даже этот порок, по-видимому свойственный Селевкидам, не освобождал их от обязанностей, связанных с их высоким положением. Единственным Селевкидом, который пытался освободиться от них, был Деметрий I в последние годы своего правления. Он удалился в замок вблизи Антиохии, никого не допускал к себе, относился крайне легкомысленно к своим обязанностям правителя и пренебрегал ими.[1357] Это увеличило недовольство населения, привыкшего к любезности его предшественников,[1358] и отчужденность от народа стоила ему короны и жизни.

Вся законодательная власть была сосредоточена в особе царя. Идет ли речь об актах общего значения, временных распоряжениях или частных, относившихся к определенным лицам или городам, их содержание должно было быть завизировано сувереном. Отчуждение парцелл домена, дарование привилегий городам, полицейские указы, равно как и свидетельства о назначении на должность, — все это исходило от царя.[1359]

Таким образом, все управление сосредоточено было в руках царя. Отсюда понятна шутка, приписываемая Антиоху III, будто бы говорившему, что он обязан римлянам: оставив ему в управление царство меньшее, чем было прежде, они освободили его от слишком тяжкого бремени.[1360] Это бремя личной власти не было поддержано даже институтом министерств. Рядом с сувереном мы видим лишь сына — помощника и «лицо, надзирающее за государственными делами» (о επι των πραγμάτων).[1361] Гермия при Антиохе III, Гелиодор при Селевке IV, Лисий при Антиохе IV и Антиохе V, Аммоний при Александре Бале, Ласфен при Деметрии II, Гераклеон при Антиохе VIII осуществляли общее руководство государством от имени царя.

Попытка определить их компетенцию была бы тщетной. Гермия занимался военными делами, иностранной политикой, но он также представил царю письмо правителя Ахея,[1362] осудил виновных в государственной измене в Селевкии на Тигре,[1363] авансировал сумму денег для оплаты солдат.[1364] Гелиодор отправился инспектировать города Финикии, конфисковал сокровища иерусалимского храма,[1365] оказал услуги торговцам Лаодикеи.[1366]

Функции и влияние этих везиров зависели от доверия господина, которого они представляли. Лучшим доказательством этого является история Гермии. Он всемогущ при Антиохе III, юный царь даже опасается своего помощника.[1367] С другой стороны, Селевк IV приказал воздвигнуть на Делосе статую своему помощнику Гелиодору, «которого любил, как самого себя».[1368]

При таком отношении царь иногда доверял ведение дел своим фаворитам. Минион вел в 193 г. до н. э. переговоры с римлянами;[1369] Андроник представлял в столице Антиоха IV во время отъезда последнего;[1370] киприоты Темисион и Аристос, фавориты Антиоха II, правили вместо него.[1371] Когда совет Иерусалима возбудил процесс против первосвященника Менелая, последний подкупил Птолемея, сына Доримена, «человека влиятельного среди друзей царя».[1372] Во время заседания Птолемей увел Антиоха IV под портик якобы для того, чтобы царь подышал свежим воздухом, и попросил его за Менелая; царь оправдал последнего.[1373] Отсюда можно понять, до какой степени ценились дружеские отношения с главными придворными, которые, как и при первых Капетингах, были одновременно уполномочены вести государственные дела. Селевкия в Пиерии, занимавшая особое положение среди всех городов, воздает благодарности придворному совсем не высокого ранга за старания, которые он приложил в присутствии царя, чтобы обеспечить успех посольства к Селевку IV.[1374]

Чтобы избежать влияния на царя отдельных лиц, от него требовалось обычно, чтобы важные дела обсуждались с придворными грандами, объединенными в совет.[1375] Во время мятежа сатрапа Молона Антиох иногда созывал совет и спрашивал мнения у каждого из его членов.[1376] Ахея и Менелая судил этот синедрион.[1377] Деметрий I поставил там отчет первосвященника Алкима о положении в Иудее.[1378] В 196 г. до н. э. в Лисимахии Антиох III выслушал римских послов в присутствии совета,[1379] который, как мы видим, имел различные функции.

Однако было бы ошибочным представлять себе эти ассамблеи как заседания постоянного совета, напоминающего Королевский совет во Франции. Термин «синедрион», которым мы вслед за античными авторами[1380] пользуемся для обозначения этого совета, не был официальным — царь сам говорил просто: «обсудив это с моими друзьями».[1381] Этот «синедрион», избранный среди «друзей» суверена, скорее напоминает consilium римских магистратов. Члены его высказывают свое мнение, но решает один царь, и, насколько нам известно, совет не выносил решений.

Царь приглашал туда кого хотел: состав мог меняться от заседания к заседанию. В 193 г. до н. э. в Эфесе Ганнибал за то, что слишком часто говорил с римским послом, потерял доверие Антиоха III и «не был более допущен к совету».[1382] Деметрий I тщетно просил эпикурейца Филонида прийти на этот совет.[1383]

Поскольку царь выносил решения также и сам, в своем кабинете, должны были существовать внутренние правила или по крайней мере обыкновения, определявшие разнообразие дел, в которых принимал участие совет.

По этому поводу можно сделать два замечания. Синедрион был правительственным советом, где обсуждались вопросы особого государственного значения.[1384] В Лидии и Фригии распространился мятеж; Антиох обсуждает со своими друзьями, «что следует предпринять». Когда Иоанн Гиркан предложил капитуляцию Иерусалима, Антиох VII спросил мнение своих придворных по этому поводу; большая часть посоветовала ему истребить проклятую расу, однако царь не последовал этому совету.[1385] Царь созывает совет в связи с угрожающими успехами Иуды Маккавея и второй раз — чтобы одобрить проект мира с еврейским полководцем.[1386] Однако в сопутствующем письме Антиоха V его приближенному Лисию не упоминается мнение совета.[1387]

Упоминание о совете, как правило, отсутствует во всех актах царской милости. Дает ли царь привилегию, как это имело место также в приводившемся выше письме Антиоха V, делает ли он пожалование домена, благодарит ли он верного служителя, признает ли панэллинский характер праздника в Магнесии, всегда он официально действует proprio motu.[1388] Из двух царских писем, где упоминается обсуждение в совете, в одном идет речь о приказе, связанном с мятежом, в другом — о жалобе самаритян на дурное обращение с ними царских чиновников.

§ 12. Царская канцелярия

Царские решения оформлялись в письменном виде заботами канцелярии. Ниже следует перечень известных нам тридцати пяти исходящих оттуда документов:[1389]

1) письмо Селевка I Милету (288/87 г. до н. э.);[1390]

2) письмо Селевка I и Антиоха I Сопатру относительно привилегий атимбрианиев (281 г. до н. э.);[1391]

3-5) три письма Антиоха I Мелеагру относительно уступки доменов Аристодикиду (около 270 г. до н. э.);[1392]

6) письмо Антиоха II Эритрам (около 262 г. до н. э.);[1393]

7) письмо Антиоха II Метрофану по поводу продажи домена Лаодике (254 г. до н. э.);[1394]

8) письмо Селевка II Милету (около 246 г. до н. э.);[1395]

9-10) письма Антиоха III и его сына Антиоха Магнесии на Меандре (около 205 г. до н. э.);[1396]

11) письмо Антиоха III городу Амизон (203 г. до н. э.);[1397]

12) циркулярное письмо Антиоха III о неприкосновенности храма Аполлона и Артемиды (около 203 г. до н. э.);[1398]

13) письмо Антиоха III городу Нисе (конец III в. до н. э.);[1399]

14) письмо Антиоха III городу Траллы (конец III в. до н. э.);[1400]

15) письмо Антиоха III Зевксиду относительно восстания в Лидии и Фригии (конец III в. до н. э.);[1401]

16) письмо какого-то царя Антиоха Эфесу (III в. до н. э.);[1402]

17) письмо Антиоха III Птолемею относительно привилегий Иерусалима (200–198 гг. до н. э.);[1403]

18) прокламация Антиоха III о неприкосновенности иерусалимского храма (200–198 гг. до н. э.);[1404]

19) письмо Антиоха III Анаксимброту о культе царицы Лаодики (193 г. до н. э.);[1405]

20) письмо Антиоха III относительно назначения главного жреца в Дафне (189 г. до н. э.);[1406]

21) письмо Селевка IV Селевкии в Пиерии (186 г. до н. э.);[1407]

22) рескрипт Антиоха IV Аполлонию по поводу жалобы самаритян (166 г. до н. э.);[1408]

23) письмо Антиоха IV еврейскому народу (164 г. до н. э.);[1409]

24) письмо Антиоха IV, назначающее преемником его сына Антиоха V (163 г. до н. э.);[1410]

25) письмо Антиоха V Лисию относительно еврейских дел (162 г. до н. э.);[1411]

26) письмо Александра Балы Ионатану Маккавею, назначающее его иерусалимским первосвященником (152 г. до н. э.);[1412]

27) письмо Деметрия I еврейскому народу (152/51 г. до н. э.);[1413]

28) письмо Деметрия II Ионатану и еврейскому народу (145 г. до н. э.);[1414]

29) письмо Деметрия II Ласфену относительно еврейских дел (145 г. до н. э.);[1415]

30) письмо Деметрия II первосвященнику Симону и еврейскому народу (142 г. до н. э.);[1416]

31) письмо Антиоха VII этим же адресатам (138 г. до н. э.);[1417]

32) письмо Антиоха VIII (или IX) Птолемею IX относительно свободы города Селевкия в Пиерии (109 г. до н. э.);[1418]

33) письмо какого-то царя Антиоха Евфему, сопровождающее № 34;

34) hypomnematismos этого же царя;[1419]

35) письмо какого-то Антиоха Фанию с приказом изгнать философов.[1420]

Но ни один из этих документов не сохранился в оригинале, как это случилось с одной птолемеевской грамотой, и только три текста (№ 7, 19, 20) воспроизведены на камне селевкидской администрацией с дипломатической точностью. Остальные представляют собой копии, сделанные городами и частными лицами, а тексты, сохранившиеся в Первой книге Маккавеев, подверглись двойному переводу: с греческого на еврейский и с еврейского на греческий. Это делает их анализ как дипломатических документов более трудным и, во всяком случае, менее надежным. Оставляя в стороне стилистические особенности селевкидских актов,[1421] ограничимся лишь некоторыми соображениями исторического и юридического порядка.

По своей форме документы делятся на три группы. Прежде всего это 32 текста, составленные в форме писем, которые на языке канцелярий действительно так и назывались — επιστολή.[1422] Канцелярия оформляла их по правилам греческого эпистолярного стиля, один из принципов которого состоял в том, что и автор и адресат письма в начале его именовались без всякого титула.[1423] Так, например, о том, что Теофил был эпистатом Селевкии, мы узнаем не из письма Селевка Теофилу (№ 21), а из приложенного к нему декрета города.

Согласно обычаю, введенному Александром Великим, царский титул, т. е. слово Basileus, ставшее чем-то вроде личного имени, составлял исключение из этого правила.[1424] Из вежливости царские нотариусы допускали это исключение также, когда писали автономным династам. Так, Селевкиды адресуют письма «Первосвященнику Симону и еврейскому народу». Ничто лучше не доказывает точности копий, сделанных для Первой книги Маккавеев (это видно даже сквозь двойной слой нескладных переводов), чем отсутствие какого бы то ни было титула в письмах, адресованных еврейским правителям до 142 г. до н. э. — даты признания жреческого государства в Иерусалиме. Из вежливости канцелярия добавляла титул также в письмах «родственникам» суверена. Эти знатные лица в державе называются: «такой-то, брат» или «такой-то, отец».[1425] Наконец, сами цари именуют друг друга в письмах «братьями».[1426] С другой стороны, они в своих письмах сами о себе пишут во множественном числе;[1427] такое словоупотребление было привилегией суверена, она не распространялась даже на регента.[1428] Формула приветствия, которая следовала в прескрипте вслед за наименованием адресата, варьировалась в селевкидских письмах в зависимости от моды. К середине III в. до н. э. простое выражение χαίρειν[1429] уже не удовлетворяло, и иногда его расширяли. Распространенная формула появляется впервые в письме к Зевксиду, составленном в конце III в. до н. э.[1430] Но трудно пока определить, в каких случаях употреблялись такие обороты речи. В дошедших до нас копиях некоторые чрезмерно длинные фразы могли быть укорочены, к тому же формулы могли варьироваться в зависимости от адресата царского послания.

Царь подписывал письма, добавляя конечную формулу приветствия ερρωσο («будь здоров») непосредственно после содержания.[1431] Затем следовала дата,[1432] включавшая год правления династии, начиная с 312 г. до н. э. месяц, число, обычно по официальному календарю, но никогда не указывалось место. Скрепление подписью, возможно, было принято, но в сохранившихся копиях это не воспроизведено.[1433]

Царские письма, которые на административном языке в согласии с их содержанием назывались «ордонансами»[1434] (προστάγματα), иногда принимали формулу циркулярной ноты, обращенной к разным функционерам. Это птолемеевская εντολή[1435] — форма, к которой восходят через посредство римских актов «открытые письма» королевской Франции. ’Εντολή содержала декларации, предназначенные прежде всего к обнародованию для населения. Антиох III в этой форме провозгласил неприкосновенность святилища в Амизоне,[1436] а аналогичная привилегия еврейского святилища, о которой пишет Иосиф Флавий,[1437] должна была быть составлена в форме «открытых писем».

Третьим видом царских актов был hypomnematismos.[1438] Это решение, регистрирующее устно выраженную царскую волю. Оно имело форму греческих протоколов, начиналось с genetivus absolutus, а главный глагол стоял в аористе. Это решение становилось формальным приказом, только если при нем было царское сопроводительное письмо. Возникает вопрос: почему канцелярия пользовалась таким способом сообщения царской воли? По-видимому, в обычае эллинистических канцелярий было, чтобы форма исходящих бумаг соответствовала форме входящих. На письмо отвечали письмом, на прошение — рекомендательной пометкой на полях. Hypomnematismos — это дипломатическая форма приказа, изданного на основании устного доклада царю.[1439] Можно предположить, что царская канцелярия знала и другие формы приказов, принятые у Лагидов. Так, например, на одном египетском папирусе обнаружена prostagma Антиоха IV с преамбулой βασιλέως ’Αντιόχου προστάξαντος («предписал царь Антиох»),[1440] но трудно определить, не употреблена ли здесь эта формула Эпифаном в качестве царя Египта. Напомним также, что нам до сих пор остается неизвестным формуляр закона (νόμος) у Селевкидов. Точно так же пока еще не засвидетельствованы официальные записи событий селевкидского двора.[1441]

Царские приказы сообщались населению путем громогласного их объявления[1442] и в письменной форме.[1443] Они рассылались или через специальных курьеров,[1444] или заботами самих заинтересованных лиц.[1445] Корреспонденция, адресованная царю, была трех видов. Города державы, которые хотели ознакомить его с изданными ими декретами, отправляли к царю послов.[1446] Письма суверену направляли и иностранные государства.[1447] Это была обычная форма международных связей. Селевкиды пользовались и даже злоупотребляли ею в целях пропаганды перед общественным мнением.[1448] Катон сказал Антиоху III: Antiochus epistulis belium gerit, calamo et atramento militat — «Антиох ведет войну с помощью писем, сражается пером и чернилами».[1449]

Писать письма царям было исключительным правом, потому что, как мы видели, письмо требовало ответа в той же форме, подписанного самим сувереном. Поэтому только лица, занимавшие высокие служебные посты, царские послы и т. д. могли адресовать письма своему монарху. Единственное сохранившееся письмо такого рода было найдено в Дельфах. Преамбула гласит: «Адимант приветствует царя Деметрия».[1450] Любопытно, что, следуя греческому обычаю, автор письма первым называет себя, а затем уже царя. Для всех обращенных к царю просьб предписывалась другая форма, где имя суверена стояло на первом месте. Это была hypomnēma, т. е. памятная записка, которую следовало дополнить устными объяснениями жалобщика, и поэтому она подавалась лично им в соответствующую канцелярию.[1451] Так, самаритяне представили памятную записку Антиоху, в прескрипте которой значилось: «Царю Антиоху, богу Эпифану hypomnēma сидонян из Сихема».[1452] Царь выслушал доклад их делегатов. Заметим, что царский рескрипт по этому делу не содержит имен делегатов и не называет их «послами», а просто говорит: «посланные вышеупомянутыми…».[1453] На hypomnēma не давали ответа.[1454] Царь направлял свое решение компетентному чиновнику. Например, в деле самаритян решение было сообщено «меридарху» страны.[1455] Аналогичной была процедура и в птолемеевском Египте.[1456] Руководитель (или один из руководителей) царской канцелярии носил титул эпистолографа. Нам известны трое из них: Дионис при Антиохе IV, Менохар при Деметрии I и Бифис при Антиохе VIII.[1457]

§ 13. Территориальное деление

Тремя ведомствами селевкидской администрации были полицейское, юстиции и финансов. Нам неизвестно, кто возглавлял первые два «министерства», равно как и то, существовали ли вообще при Селевкидах главные руководители-администраторы. Глава центральной администрации засвидетельствован только для финансов. Это «главный сборщик». О нём мы говорили в главе IV. Что касается остальной администрации, то везир, о επι των πραγμάτων, представлял главного и единственного министра. Заметим в связи с этим примечательную деталь. Во время инспекционных поездок этого министра сопровождали вооруженные отряды.[1458] Отсюда видно, что все управление царства было продолжением военного командования.

Царство было разделено на округа, которые носили персидское наименование сатрапии, сохраненное Александром и его преемниками.[1459] Каждая сатрапия называлась по месту своего нахождения, например «сатрапия на Геллеспонте». Эти округа включали известное число территориальных подразделений, которые не везде одинаково назывались и занимали различные места в иерархии. Во внутренней Азии они, по-видимому, назывались эпархии.[1460] Такой эпархией Персидской сатрапии была, возможно, Сузиана.[1461] В Сирии эти подразделения, по-видимому, назывались меридами.[1462] Александр Бала именует Ионатана Маккавея меридархом и стратегом.[1463] Антиох IV направляет жалобу самаритян меридарху Аполлонию.[1464] С другой стороны, мы находим в Сирии одновременно также и территориальные стратегии.[1465]

Таким образом, подразделения сатрапий назывались по-разному. В Персии и Троаде мы находим гипархии, в Лидии — хилиархии, в Сирии — топархии, которые в Палестине сохраняют птолемеевское наименование νομοί.[1466]

Поставленные царем во главе административных округов правители тоже не везде носили один и тот же титул. Казалось бы, можно было ожидать, что глава сатрапии будет называться сатрапом.[1467] И действительно, таким был титул правителя Селевкиды при царе Деметрии.[1468] Однако в это же время правитель Келесирии и Финикии назывался стратегом.[1469]

В письме Антиоха I, адресованном правителю Мелеагру, говорится о «Геллеспонтской сатрапии». Но в одной надписи из Илиона этот же Мелеагр именуется стратегом.[1470] С другой стороны, тот же титул стратега применяется в одной надписи к правителю Сузианы,[1471] который, однако, как мы увидим, был подчинен сатрапу Персиды.

Таким образом, четыре документальных свидетельства, которыми мы располагаем по этому вопросу, представляются противоречащими друг другу. В действительности же селевкидская система (как и птолемеевская)[1472] часто допускала применение одного и того же титула к чиновникам различных рангов, и в то же время деятели одного и того же ранга обозначались по-разному. Это отсутствие правил объясняется рядом причин, главной из которых, возможно, была привычка сохранять существующие институты; их переделывали, дополняли другими, но очень редко совсем отменяли. Провинция «Келесирия и Финикия» была просто прежней «Сирией» Лагидов,[1473] ее правитель и при Селевкидах сохранял птолемеевское наименование стратег.[1474] Хилиархии в Лидии были пережитком правления Александра, а может быть, и персидской эпохи.[1475] Было бы тщетно пытаться нарисовать административную карту царства, которая тысячу раз изменялась ходом событий, или перечислить территориальные деления, которые соответствовали бы определенной эпохе. Имеющиеся в нашем распоряжении указания не дают связного целого, а терминология источников далеко не точна. Так, например, некий Диодот называется у Полибия то эпархом, то стратегом, то стратегом сатрапии.[1476] С другой стороны, округа, бесспорно, могли меняться в течение более чем двухсотпятидесятилетнего господства Селевкидов.

На одном примере можно показать трудности интерпретации, ввязанные с этой неточностью номенклатуры. Посидоний сообщает, что Сирия была разделена на восемь провинций:[1477] четыре в Северной Сирии (Селевкида)[1478] и четыре в Южной Сирии (Келесирия).[1479] Это свидетельство, имеющее значение для времени жизни историка, т. е. для начала I в. до н. э., подтверждается относительно Селевкиды двумя надписями II в. до н. э., где упоминаются сатрапия Апамеи и сатрапия Селевкии.[1480] Заметим мимоходом, что в одно и то же время весь район и одна из его частей назывались одинаково — Селевкида. Однако Келесирия от Антиоха III до Деметрия II была лишь частью стратегии «Келесирия и Финикия». Надо ли думать, что этот округ был разделен на несколько департаментов, о которых говорит Полибий, только после царствования Деметрия II? Не следует ли скорее предположить, что четыре сатрапии были подразделениями стратегии «Келесирия и Финикия»? И в этом случае можно ли считать аутентичным данное этим округам наименование сатрапий у Посидония (или Страбона, который его цитирует), или оно скорее употреблено здесь ошибочно вместо другого термина, например мериды? Посидоний, наконец, говорит, что Месопотамия составляла еще одну сатрапию. Это определенно неверно для III в. до н. э., но вполне может соответствовать условиям после 140 г. до н. э., когда наименование Месопотамии, утерянной для династии Селевкидов, сохранилось, по-видимому, для района между Сирией и Парфией.[1481]

Полное исследование селевкидских округов относится к области исторической географии и выходит за рамки этой книги.[1482] Я ограничиваюсь здесь просто перечнем крупных подразделений царства, которые засвидетельствованы в сохранившихся источниках, строго следуя номенклатуре, применяемой в текстах. Сатрапы или сатрапии упоминаются в следующие районах: 1-4) четыре в Селевкиде, одна из которых «вокруг Апамеи»,[1483] другая Селевкида,[1484] две называются по городам Антиохии и Лаодикее (II в. до н. э.); 5-8) четыре в Келесирии (II в. до н. э.); 9) Месопотамия (II в. до н. э.);[1485] 10) Вавилония;[1486] 11) Мидия;[1487] 12) Бактриана[1488] (вплоть до 250 г. до н. э.); 13) Парфия;[1489] 14) Арахосия (при Селевке I);[1490] 15) Персия;[1491] 16) сатрапия Красного моря (при Антиохе III);[1492] 17) Геллеспонтская сатрапия (при Антиохе I);[1493] 18) Лидия (при Антиохе III);[1494] 19) какая-то сатрапия (Фригия?) упомянута в ордонансе 204 г. до н. э.[1495]

Стратеги (?):[1496]

1) Келесирии и Финикии (от Антиоха III до по крайней мере Деметрия II);[1497] 2) Сузианы (при Антиохе III и Антиохе IV);[1498] 3) Мидии;[1499] 4) Красного моря (при Антиохе III);[1500] 5) «Парапотамии» (при Антиохе III);[1501] 6) Каппадокии (при Антиохе II);[1502] 7) Киликии (при Антиохе II);[1503] 8) Геллеспонтской сатрапии; 9) Идумеи (при Антиохе IV);[1504] 10) Иудеи (при Деметрии I);[1505] 11) Армении (?).[1506]

Заметим, что № 4–5 появляются и в списке сатрапий (№ 11 и 16). Это связано с колеблющейся номенклатурой у Полибия, который говорит также об эпархах:[1507] 1) Сузианы; 2) Красного моря при Антиохе III.[1508] Гипархии упоминаются во Фригии («вокруг Эризы»),[1509] в Троаде[1510] в III в. до н. э., а в парфянскую и римскую эпохи — в Месопотамии[1511] и Курдистане.[1512] Хилиархии засвидетельствованы для Лидии.[1513] Меридархи известны в Южной Сирии при Антиохе IV и Александре Бале.[1514] Территориальные единицы управления в Сирии назывались топархиями,[1515] в Палестине — номами.[1516] «Стратеги морского побережья» управляли Финикией[1517] и областью Геллеспонта.[1518] Прибавим confins militaires — пограничные военные округа (φυλακή), например, в горах Загра, учрежденные для контроля за непокорными племенами.[1519] Наконец, неопределенный термин τόποι также употреблялся, чтобы обозначить территориальное подразделение.[1520] В целом при Селевке I, согласно Аппиану, на всем протяжении царства насчитывалось 72 провинции.[1521] Несколько сатрапий могли быть объединены под одним общим правителем (см. с. 23–24 о «вице-королях» восточных провинций). В Малой Азии Антиох Гиеракс, а позднее династ Ахей играли ту же роль.[1522] При Антиохе III Зевксис, чиновник о επι των πραγμάτων καθιστάμενος, контролировал Малую Азию до Сард.[1523] На Востоке при Антиохе III сатрап Мидии ведал также Верхними сатрапиями (о επι ανω σατραπειών).[1524] Отправляясь в Верхнюю Азию, Антиох IV вверил Лисию область от Евфрата до границы Египта.[1525] Древнеперсидская сатрапия «по ту сторону реки» (Евфрата) была, таким образом, восстановлена на три или четыре года.

Этот обзор селевкидской номенклатуры показывает, что одновременно существовало два титула для глав округов — сатрапы и стратеги.[1526] Обе категории упоминаются бок о бок в весьма официальном документе, а именно в сообщении Птолемея III о его приеме в Сирии в начале «войны Лаодики».[1527] Проблема, таким образом, заключается в определении иерархии этих званий. Наименование стратега давалось, по-видимому, также заместителям правителей сатрапий. Однако не следует забывать, что номенклатура в древнем мире, даже официальная, отнюдь не была ни единообразной, ни строгой.[1528]

Сатрап (для удобства оставим этот титул для правителя провинции) был в своем округе наместником монарха. Он получал приказы непосредственно от царя, и все царские приказы, касавшиеся провинции, по-видимому, проходили через его руки.[1529] Он соединял гражданскую и военную власть.[1530] Это прямо вытекает из сообщений о мятежах сатрапов. Стратег Келесирии и Финикии отправляет войска против Маккавеев,[1531] а Нумений, правитель Мезены, в один и тот же день одержал победу над парфянами на суше и на море.[1532] Чтобы поднять на мятеж войска, расквартированные в Мидии, Молон показал командирам ложные письма, приписанные царю и содержавшие угрозы.[1533] Таким образом, приказы верховного командования войскам округа передавал сатрап. Ему подчинялся «начальник царских войск», именуемый так в аккадской хронике.[1534] Характер отношений сатрапа с его помощниками по управлению провинцией остается абсолютно неизвестным. Отметим, что Антиох IV свое решение по поводу жалобы самаритян направляет непосредственно меридарху.[1535]

Сатрап возглавлял иерархию гражданских должностных лиц, которые называются в текстах οι επι των πραγμάτων или οι τα βασιλικα διοικοδυτες, или οι επί των χρειων.[1536] Распоряжение Антиоха II относительно отчуждения части царского домена,[1537] полученное сатрапом, было передано вместе с сопроводительным письмом эконому, т. е. интенданту доменов соответствующего округа.[1538] Эконом же написал распоряжение гипарху, добавив к нему копии писем царя и стратега. Это полностью совпадает с практикой египетских канцелярий.[1539] При более близком рассмотрении документы селевкидской администрации[1540] позволяют увидеть и другие черты сходства между методами деятельности канцелярий Египта и Сирии.[1541] Особенностью селевкидской организации, которая заслуживает упоминания, является введение рационального календаря, которого долгое время недоставало администрации Лагидов.[1542] Селевк I просто перенял прекрасную вавилонскую систему девятнадцатилетних циклов, которая с поразительной точностью позволяет согласовать лунный календарь с круговоротом солнца. С этого времени македонские наименования месяцев для селевкидской администрации заменили соответствующие месяцы халдейского календаря.[1543] С другой стороны, продолжая после смерти Селевка I счет лет, начатый с первого года его царствования, селевкидская династия дала подчиненным ей народам уникальную для того периода систему календаря. Везде в странах прямого подчинения датировка велась по годам правления династии с добавлением имени царствующего монарха: «год 99-й, правление Антиоха».[1544]

Ордонанс Антиоха II показывает, что в (греческих) контрактах добавляли имена жрецов-эпонимов царского культа. Пока не найдено ни одного примера такой датировки. Автономные города и народы могли выбирать способ датировки по своему усмотрению. Удобство селевкидской эры привело к тому, что некоторые приняли ее и сохранили даже после падения династии.[1545]

Мы пока еще очень мало знаем о низших служителях провинциальной администрации. Кроме правителей округов известны следующие чиновники: эконом, который ведал государственными доменами в сатрапии,[1546] библиофилак и хреофилак, возглавлявшие ведомства по учету поземельного налога, о которых пойдет речь в следующем параграфе, и, наконец, φυλακιται, т. е. жандармы.[1547] В городах и селениях, по-видимому, сохранялась местная администрация, но в большие города правительство посылало своего представителя. Он засвидетельствован в Эфесе,[1548] Сардах,[1549] Навстатмоне,[1550] Вавилоне,[1551] в Уруке — «господин города».[1552] Македонскими колониями руководили эпистаты. Но даже автономные города и народы являлись частью соответствующей сатрапии и зависели от сатрапа. Книги Маккавеев доказывают это на примере отношений иерусалимского первосвященника со стратегом «Келесирии и Финикии», а селевкидские акты свидетельствуют, что в таком же положении находились эллинские города. Стратег Мелеагр рекомендует городу Илиону удовлетворить просьбу придворного Аристодикида и предоставить гражданские права Метродору, врачу Антиоха I. Но в то же самое время царь по поводу Метродора пишет непосредственно городу, а города отправляют к суверену посольства.[1553] Это связано с их юридическим положением: они являются частью царства и царских сатрапий, но в то же время они poleis и выступают в роли государств.

§ 14. Судопроизводство

Организация правосудия — наименее известная часть институтов монархии. Из одной надписи мы узнаем о существовании в Карии αρχιδικαστής,[1554] в другом тексте упоминается «судья царских дел в Эолиде».[1555] Но последний текст можно понять и по-другому,[1556] и в любом случае его значение нельзя определить. Диодор упоминает трибунал судей.[1557]

Несколько свидетельств о процессах по обвинению в государственной измене дают некоторое представление об уголовном праве. Изменник, пойманный с поличным, мог быть немедленно казнен. Такова была участь Эпигена, придворного Антиоха III, которого казнил комендант крепости Апамеи, после того как нашел у него компрометирующее письмо, написанное мятежным сатрапом Молоном.[1558] Антиох VII приказал казнить философа Диогена за его обличительные речи.[1559] В других случаях царь сам возглавлял судебное преследование.[1560] Выше уже говорилось о правосудии, осуществлявшемся лично монархом.

Наказания за преступления против государства были разными: конфискация имущества,[1561] изгнание,[1562] смерть.[1563] Смертная казнь сопровождалась варварскими пытками,[1564] которые не слишком преувеличены в рассказе о мученичестве Маккавеев. Эти пытки были варварскими и по их происхождению: Менелай был казнен по персидскому обычаю,[1565] ужасная казнь Ахея — четвертование — была совершена по ассирийскому образцу.[1566] Молон покончил с собой после поражения, чтобы не попасть живым в руки победителя. Полибий объясняет это страхом перед пытками. Тем не менее по приказу Антиоха III тело его было распято на кресте.[1567]

Частое применение смертной казни напоминает римскую юрисдикцию. Эдикт Антиоха IV против еврейской религии,[1568] эдикт другого Антиоха против философов предусматривали в качестве санкции смертную казнь. Когда Антиох IV Бала отклонил иск обвинявших еврейского первосвященника, он приговорил истцов к смерти[1569] — вероятно, на основании роеnа calumniae («кары за клевету»).

В области гражданского права селевкидское правительство даже в областях прямого подчинения считалось с местными обычаями. Так, в Месопотамии женщина сохраняла правоспособность, в которой ей отказывали греческие кодексы.[1570] Разумеется, царский закон имел приоритет в сравнении с местными обычаями. Халдейская табличка при указании санкций ссылается на «царский закон о вкладах».[1571] Но в целом язык, на котором составлялся контракт, по-видимому, определял, будет ли применяться эллинское или местное право. Греки, упоминаемые в табличках Урука,[1572] берут на себя обязательства в соответствии с вавилонскими правилами. Например, один из них, Никанор, сын Демократа, посвящает богине Урука малолетнюю рабыню.[1573] С другой стороны, мы видим около 150 г. до н. э. арабов, которые по греческому обычаю делают завещательные распоряжения относительно своего недвижимого имущества и женятся на дочерях македонских колонистов.[1574] Документы, написанные на халдейском языке, не содержат никаких следов их регистрации. Но контракты на арамейском[1575] или греческом языке, на пергамене и папирусе должны были быть зарегистрированы на неизвестных нам условиях, даже если заинтересованные стороны были вавилонянами: буллы с упоминанием учреждения, где производилась регистрация, обнаружены в архивах храма Ану.[1576] Это учреждение называлось χρεοφολάκιον. Его существование в селевкидскую эпоху засвидетельствовано для Суз, Селевкии на Тигре, Дура-Европоса, Урука.[1577] Во главе стоял επιστάτης χρεοφολακίου.[1578] Это было государственное учреждение, где хранилась заверенная копия или хотя бы резюме зарегистрированных контрактов. Такое учреждение засвидетельствовано в Селевкии уже при Антиохе I.[1579]

Из письма Антиоха II мы узнаем, что в Сардах существовали βασιλικαι γραφαί, куда должен был вноситься приказ об отчуждении части царского домена. Во главе этого учреждения стоял βιβλιοφύλαξ. Этот же титул встречается на буллах из Селевкии на Тигре и Урука.[1580] Пока еще нельзя точно определить, чем отличались функции библиофилака от функций хреофилака.[1581]

В аккадской табличке от 244 г. до н. э. мы читаем: «Анубаллит… которому Антиох, царь стран, дал еще другое имя — Никарх».[1582] Известно, что произвольное изменение имени (и вообще гражданского статуса) в птолемеевском Египте каралось смертью.[1583] Из упомянутой таблички, по-видимому, вытекает, что для изменения имени в государстве Селевкидов требовалось разрешение царя.

Другая интересная деталь показывает единство греческого нотариального стиля. Будь то в Сузах, Египте, Дельфах или в Дуре, нотариус регистрирует заявление каждой стороны о ее гражданском состоянии только следующим образом: «Каллифонт, сын Диодора, по его утверждению состоящий в отряде всадников под командованием Александра, отпускает на свободу…».[1584]