Говардс-Энд

7

– О, Маргарет! – воскликнула тетушка Джули на следующее утро. – Случилось такое несчастье! Я никак не могла застать тебя одну.

Несчастье оказалось не таким уж серьезным. Одну из меблированных квартир в богато обставленном доходном доме напротив сняло семейство Уилкоксов, «без сомнения, приехавшее с целью проникнуть в высшее лондонское общество». То, что миссис Мант первой узнала об этом прискорбном событии, совершенно неудивительно, ибо эти квартиры ее очень интересовали и она неусыпно следила за всеми происходившими там переменами. Теоретически она с презрением относилась к их появлению – они нарушали старый добрый вид, заслоняли солнце, да и селились в них одни нувориши. Но сказать по правде, с появлением «Уикемских особняков» визиты в Уикем-плейс стали для миссис Мант вдвойне интереснее, и за несколько дней она узнавала о происходившем там больше, чем ее племянницы за несколько месяцев, а племянник – за несколько лет. Тетушка Джули прогуливалась перед доходными домами, заводила знакомства со швейцарами, спрашивала, какова арендная плата, восклицая, к примеру: «Как! Сто двадцать за цокольный этаж? Вам их никто не даст!» – «Попытка – не пытка, мадам», – отвечали ей. Пассажирские лифты, грузовые лифты, места для хранения угля (большое искушение для нечистого на руку швейцара) – обо всем этом она была прекрасно осведомлена и, пожалуй, даже испытывала облегчение, вырвавшись из политико-экономически-эстетической атмосферы, царившей в доме сестер Шлегель.

Маргарет выслушала новость спокойно, поскольку не считала, что приезд Уилкоксов омрачит Хелен жизнь.

– Хелен никак не назовешь девушкой, лишенной интересов в жизни, – объяснила Маргарет. – Ее голова занята множеством других вещей и других людей. С Уилкоксами был фальстарт, и теперь она не меньше, чем мы, будет стараться их избегать.

– Для столь умной девушки, как ты, дорогая, эти рассуждения весьма странны. Хелен не удастся их избежать, если они поселились прямо напротив. Она может встретить этого Пола на улице. И ей придется по крайней мере поклониться.

– Конечно, она должна будет поклониться. Но послушайте: давайте лучше займемся цветами. Я хотела сказать, что потребность интересоваться Полом исчезла, а значит, и все остальное не важно. Я рассматриваю этот злополучный эпизод (когда вы проявили к Хелен такое участие) как операцию, в ходе которой убивают нерв. Нерв мертв, и больше он ее не побеспокоит. Имеют значение лишь те вещи, которыми человек интересуется. А поклоны, даже оставленные визитные карточки, даже приглашение на обед – все это мы можем предложить Уилкоксам, если они сочтут наши действия уместными. Но другое, важное, никогда более не повторится. Неужели вы не понимаете?

Миссис Мант не понимала. И в самом деле, Маргарет высказала довольно сомнительное утверждение – что чувство, интерес, однажды так ярко вспыхнувший, может бесследно исчезнуть.

– Кроме того, имею честь сообщить вам, что мы тоже Уилкоксам надоели. В свое время я вам не рассказала – вы могли рассердиться, а у вас и так достаточно поводов для переживаний, – но я написала письмо миссис Уилкокс с извинениями за доставленные неприятности. Она мне не ответила.

– Как невежливо!

– Не знаю. Может, разумно?

– Нет, Маргарет, это крайне невежливо.

– В любом случае обнадеживающе.

Миссис Мант вздохнула. Завтра она уезжала в Суонидж, как раз тогда, когда племянницы особенно в ней нуждались. О многом приходилось сожалеть. Например, как великолепно она отвернулась бы от Чарльза, если бы столкнулась с ним лицом к лицу. Один раз ей уже довелось его увидеть – Чарльз давал распоряжения швейцару. И, кстати, выглядел в своем цилиндре совершенно по-простецки. Но, к сожалению, он стоял к ней спиной, и хотя она все-таки отвернулась от его спины, это нельзя было считать настоящей демонстрацией пренебрежения.

– Но вы будете осторожны, правда? – увещевала она.

– Непременно. Дьявольски осторожны.

– И Хелен тоже должна быть осторожной.

– Зачем это мне быть осторожной? – прозвучал голос Хелен, как раз вошедшей в комнату вместе с кузиной.

– Не обращай внимания, – сказала Маргарет, на мгновение почувствовав неловкость.

– Зачем мне быть осторожной, тетушка Джули?

Миссис Мант приняла загадочный вид.

– Просто некая семья, которую мы знаем, но не упоминаем, как ты сама сказала вчера после концерта, сняла у Матесонов апартаменты напротив – там, где цветы на балконе.

Хелен начала что-то со смехом говорить в ответ, но потом вдруг залилась краской, чем привела всех в замешательство. Миссис Мант смутилась настолько, что воскликнула:

– Но, Хелен, разве тебе не безразличен их приезд?

Щеки Хелен стали пунцовыми.

– Конечно, безразличен, – ответила она несколько раздраженно. – Вот только вы и Мег почему-то очень опечалились, хотя печалиться тут совершенно не о чем. – Я вовсе не опечалена, – запротестовала Маргарет, в свою очередь немного раздражаясь.

– Но вид у тебя мрачный, правда, Фрида?

– Никакой печали я не чувствую – вот все, что я могу сказать. Ты ошибаешься.

– Она совсем не опечалена, – подтвердила миссис Мант, – и я тому свидетель. Она не согласна…

– Тише! – вмешалась фрейлейн Мозебах. – В холл вошел Бруно.

Дело в том, что герр Лисеке должен был заехать на Уикем-плейс за двумя младшими девушками. В тот момент он вовсе не входил в холл: на самом деле он появился через целых пять минут, – но Фрида, почувствовав деликатность ситуации, сказала, что им с Хелен лучше всего подождать Бруно внизу, а Маргарет и миссис Мант могут закончить перебирать букеты. Хелен с неохотой согласилась, но, чтобы доказать, что ситуация и впрямь не такая уж деликатная, остановилась в дверях и сказала:

– Говорите, апартаменты Матесонов, тетя Джули? Вы поразительный человек! Я никогда не знала, что женщину, которая всегда так туго зашнуровывает корсет, зовут Матесон.

– Пойдем, Хелен, – позвала кузина.

– Иди, Хелен, – повторила тетушка и почти на одном дыхании продолжила, обращаясь уже к Маргарет: – Хелен меня не обманет. Ей небезразлично.

– Тише! – шепнула Маргарет. – Фрида услышит, а она бывает очень надоедливой.

– Ей небезразлично, – настаивала миссис Мант, задумчиво перемещаясь по комнате и вытаскивая из ваз засохшие хризантемы. – Я знала, что ей будет небезразлично, что вполне естественно для девушки! Такие переживания! Что за ужасные, грубые люди! Я лучше их знаю, не забывай об этом; и если бы Чарльз подвозил от станции не меня, а тебя, ты приехала бы к их дому совершенно убитой. О, Маргарет, ты не понимаешь, что вас подстерегает. Они все собрались прямо перед окном гостиной. Там миссис Уилкокс – я ее уже видела. Там Пол. Иви, эта дерзкая девица. Чарльз – я его первого увидела. А что это за пожилой мужчина с усами и медным лицом?

– Наверное, мистер Уилкокс.

– Так я и думала. Значит, и мистер Уилкокс.

– Не стоит называть его лицо медным, – вступилась Маргарет за мистера Уилкокса. – Для мужчины его возраста у него на редкость хороший цвет лица.

Миссис Мант, торжествовавшая оттого, что оказалась права во всем остальном, могла позволить себе согласиться с Маргарет по поводу цвета лица мистера Уилкокса. Затем она перешла к обсуждению плана кампании, которого в будущем должны придерживаться ее племянницы. Маргарет попыталась ее остановить.

– Хелен приняла эту новость не совсем так, как я ожидала, но уилкокский нерв в ней в самом деле убит, поэтому у нас нет нужды ни в каких планах.

– Но его желательно подготовить.

– Нет, его не надо готовить.

– Почему?

– Потому что…

Мысль Маргарет возникала из туманных наитий. Она не могла сформулировать ее в многословных предложениях, но чувствовала, что тот, кто привык вечно подстилать соломку, скорее всего обретает защиту от неожиданностей в обмен на радость жизни. Необходимо готовиться к экзаменам, или к званому ужину, или к падению цен на бирже. Но когда речь идет о человеческих взаимоотношениях, следует вести себя иначе, в противном случае ничего хорошего не получится.

– Потому что я скорее пошла бы на риск, – было ее неуверенное заключение.

– Но только представь себе вечера! – воскликнула тетушка, указывая носиком садовой лейки на «Уикемские особняки». – Стоит включить свет там или здесь, и вы окажетесь словно в одной комнате. Однажды вечером они забудут спустить шторы, и вы их увидите, а в следующий раз вы забудете спустить свои, и они увидят вас. Невозможно сидеть на балконе. Невозможно поливать цветы и даже разговаривать. Только представь себе: вы выходите на улицу, и тут же из двери напротив появляются Уилкоксы. И ты говоришь мне, что планы не нужны и что ты пошла бы на риск.

– Надеюсь, мне всю жизнь удастся рисковать.

– О, Маргарет, это так опасно.

– Но, в конце концов, – с улыбкой проговорила Маргарет, – риск никогда не будет большим, если у человека есть деньги.

– Как не стыдно! Какие возмутительные суждения!

– Деньги смягчают острые края, – заявила мисс Шлегель. – Храни Бог того, у кого их нет.

– Но это что-то новенькое! – сказала миссис Мант, которая собирала новые идеи как белка – орехи, и особенно любила те, что легко переносятся.

– Новенькое для меня. Разумные люди давно это поняли. Вы, я и Уилкоксы стоим на деньгах как на островах. У нас под ногами такая твердая почва, что мы вовсе забываем об их существовании. И только когда видим рядом семенящего человека, понимаем, что значит наш независимый доход. Вчера вечером, когда мы беседовали здесь наверху, у камина, мне пришло в голову, что мир в своей сущности основан на экономике и что самая страшная пропасть – это не отсутствие любви, а отсутствие средств.

– Я бы сказала, мысль довольно циничная.

– Согласна. Но мы с Хелен, когда нам придет в голову критиковать других, должны помнить, что у нас под ногами есть такие острова, между тем как многим приходится барахтаться под водой. Бедняки не всегда могут достичь уровня тех, кого им хотелось бы полюбить, и им едва ли удастся отделаться от тех, кого они любить перестали. Мы, богатые, можем. Представьте себе ту июньскую трагедию, если бы Хелен и Пол Уилкокс были бедны и не смогли воспользоваться железными дорогами и автомобилями.

– Похоже на социализм, – подозрительно проговорила миссис Мант.

– Называйте как хотите. Я бы сказала, что это значит жить, не пряча козыри под столом. Мне надоели богатые люди, прикидывающиеся бедняками и полагающие, что не обращать внимания на горы денег, которые помогают им выстоять над бушующим морем, – это правильная позиция. Я стою на шестистах фунтах в год, Хелен тоже, Тибби будет стоять на восьмистах, и по мере того как наши фунты, крошась, осыпаются в море, их количество пополняется – оттуда же, из моря, да, из моря. И все наши мысли – это мысли, поддерживаемые шестьюстами фунтами, да и все наши речи тоже. И поскольку нам не надо красть зонтики, мы забываем, что те, под водой, могут захотеть это сделать и иногда делают, и то, что здесь представляется шуткой, там оказывается реальностью.

– Они идут! Вон фрейлейн Мозебах. Для немки она, право, одевается прекрасно. О!..

– Что случилось?

– Хелен посмотрела на окна Уилкоксов.

– Почему бы ей не посмотреть?

– Прошу прощения, я тебя прервала. Что ты говорила о реальности?

– Я, как всегда, перевела разговор на себя, – ответила Маргарет таким тоном, как будто вдруг задумалась о чем-то своем.

– И все-таки скажи мне: ты за бедных или за богатых?

– Это очень трудно. Спросите иначе. Я за бедность или за богатство? За богатство. Ура богатству!

– За богатство! – подхватила миссис Мант, получив наконец долгожданный орех.

– Да, за богатство. Да здравствуют деньги!

– Я тоже за богатство, и, боюсь, большинство моих знакомых в Суонидже тоже, но я удивлена, что ты с нами заодно.

– Большое спасибо, тетя Джули. Пока я рассуждала, вы привели в порядок букеты.

– Пожалуйста, дорогая. Но мне бы хотелось быть полезной и в более важных делах.

– Тогда не откажите в любезности: не сходите ли со мной в бюро по найму? Там одна горничная никак не может сказать мне ни «да», ни «нет».

По дороге в бюро они тоже подняли глаза на апартаменты Уилкоксов. На балконе сидела Иви, которая, по словам миссис Мант, «уставилась на них крайне невежливо». Да, сложившаяся ситуация и правда действовала на нервы, в этом не было сомнений. Хелен выдержала бы такую ни к чему не обязывающую встречу, но Маргарет забеспокоилась. Не оживет ли убитый нерв, если это семейство будет жить у них под носом? Фрида Мозебах будет гостить еще две недели, а она проницательна, чертовски проницательна, и вполне способна сказать: «Ты любишь одного из тех молодых джентльменов напротив, да?» Подобные утверждения могут не соответствовать действительности, но если их повторять не один раз, то они, как правило, становятся правдой. Точно так же как и слова «война между Англией и Германией неизбежна» с каждым повторением делают войну чуть более вероятной, а потому с энтузиазмом тиражируются бульварной прессой обеих стран. Нет ли у человеческих чувств своей, бульварной прессы? Маргарет решила, что есть, и, пожалуй, типичными ее примерами будут добрая тетушка Джули и Фрида. Они могут своей постоянной болтовней пробудить в Хелен повторение ее июньских переживаний. Повторение – не более. Они не смогут привести к прочному любовному чувству. Эти две дамы подобны Журналистике – она это ясно видела, – тогда как ее отец, при всех своих недостатках и упрямых заблуждениях, был подобен Литературе, и, будь он жив, ему удалось бы дать дочери правильный совет.

В бюро по найму проходил утренний прием. На улице стояла вереница экипажей. Мисс Шлегель ждала своей очереди, пока наконец ей не пришлось удовольствоваться коварной «временной прислугой», поскольку ее отвергли настоящие горничные по причине слишком большого количества лестниц в доме. Неудача расстроила Маргарет, и хотя она о ней быстро забыла, плохое настроение осталось. По дороге домой она вновь взглянула на апартаменты Уилкоксов, а затем предприняла шаги, подобающие старшей сестре, – поговорила с Хелен.

– Хелен, ты должна мне сказать: тебя все это тревожит?

– Что тревожит? – спросила Хелен, моя руки перед обедом.

– Приезд семейства У.

– Конечно, нет.

– Правда?

– Правда.

Однако Хелен призналась, что немного беспокоится за миссис Уилкокс. Ей казалось, что миссис Уилкокс может испытывать глубокие чувства и болезненно переживать то, что никогда не тронет других членов клана.

– Мне-то все равно, если Пол скажет, указав на наш дом: «Здесь живет девица, которая хотела меня окрутить». Но ей будет не все равно.

– Если это тебя беспокоит, мы можем кое-что предпринять. Нам совершенно необязательно находиться рядом с людьми, которые нам неприятны или которым неприятны мы. Для этого у нас есть деньги. Мы могли бы ненадолго уехать.

– А я и так уезжаю. Фрида только что пригласила меня в Штеттин, и я вернусь после Нового года. Ты довольна? Или мне совсем уехать из страны? Право же, Мег, с чего это ты так разволновалась?

– Наверное, я становлюсь старой девой. Мне казалось, что я вовсе не беспокоюсь, но, честно говоря, мне будет тяжело, если ты снова влюбишься в того же молодого человека, и, – она кашлянула, – ты все-таки покраснела, когда, помнишь, тетя Джули накинулась на тебя утром. Иначе я бы об этом не заговорила.

Но смех Хелен прозвучал совершенно искренне, когда она подняла намыленную руку к небесам и поклялась, что никогда, нигде и ни за что не влюбится в человека по фамилии Уилкокс, включая даже самых дальних родственников.