Говядина

1

Нас растят на убой. Разве мой дед мог представить такое? Думаю, ему подобное даже не снилось в кошмарах. А мне снится. Каждую ночь.

Вы, прошлые поколения, замечали, какие красивые глаза у коров? Я никогда их не видел, но мой предыдущий сосед рассказывал мне о коровах. Никто не смотрел им в глаза, все считали их глупыми. Зачем вдаваться в подробности жизни говядины, просто источника еды, одежды и мыла?

Поэтому и Им кажется, что мы тупицы. Но мы умеем разговаривать. И думать. И некоторые, вот как я, даже писать. Была бы бумага, а то только стены…

— Прочитал? — спросил Старец, смотря на бледно-каменную высокую стену. Он всегда как будто чего-то боялся.

— Да, — ответил Беляк. Он проследил за взглядом Старца, но увидел только широкое стадо, расселенное по всему загону. Все ели, а Старец грустно, на самом деле совсем по-старчески, смотрел на них.

Старцу было семнадцать, а Беляку — почти четырнадцать, но об этом они точно сказать не могли, так как никто в загоне не вел счет дням.

— Алфавит, — переключившись на Беляка, скомандовал Старец.

— А, бэ, вэ, гэ, — начал мальчик и благополучно добрался до «я». Его учитель кивал после каждой буквы.

— Счет числами.

— Один, два, три, четыре, пять, — послушно перечислял Беляк, пока Старец не остановил его на тридцати восьми новой командой:

— Дни недели.

— Понедельник, вторник, среда… — отвечал мальчик, запнувшись только на пятнице.

Строгий учитель не отругал его: он знал, как все «видящие» относятся к пятнице — дню, когда приходят Хозяева и забирают одного из них.

Они никогда не выбирали по какому-то признаку и обычно забирали одного-двоих из тех, кто находился у ворот загона, поближе к вошедшим «Мясникам», как про себя называл их Старец. Это имя он получил, когда и его учителю не повезло попасться на глаза Хозяевам. Старец был на самом деле не старцем, а хитрецом, который умел видеть время по солнцу и всегда во время прихода Хозяев прятался в пещерах.

Было ли ему жалко остальных представителей стада? Нет, решительно нет. Если бы Мясники не забирали их, они бы забрали Старца, а сейчас у него была важная миссия: вырастить в Беляке идею о том, что ему, как и прочим «видящим», нечего делать в этом загоне. Они должны были выбраться, но Учитель — умерший бесславной смертью друг Старца, не знал, как это сделать.

— Спрятал книгу? — неожиданно вернувшись из размышлений, спросил Старец.

Беляк никогда не мешал ему думать, потому что само это слово казалось ему волшебным.

— Да, — ответил он и тоже посмотрел на кормящееся стадо.

Раньше он не замечал, насколько тупо проживает дни Говядина — так назвал Старец остальных «невидящих» людей из стада. Они едят все то, что выдается им Хозяевами, не разговаривают, только мычат. Ходят под себя почти там же, где спят и питаются. Все голые, в том числе и Беляк, только Старец сделал себе набедренную повязку из куска мешковины, в которой им передавали еду. Он разорвал мешок, сложил квадрат ткани по диагонали, чтобы получился треугольник и повязал его, прикрыв только перед, а сзади заправил за узел висящий передний уголок. Беляк никогда не видел трусов, а свое творение Старец громко называл Одеждой, которую показывал ученику на картинках в тех трех книгах, которые у них имелись.

Откуда были эти книги, не знал даже Учитель. Ему передал знания Умник, а тому Видящий, но Старец не застал при жизни ни того, ни другого. Скупые знания человечества, которые «видящие» считали бесценными, передавались из уст в уста, хотя все они умели читать — научились. Беляк как раз вчера дочитал книгу, очень странную и не похожую на те две, что дал ему Старец до этой. Там рассказывалось о мальчике-волшебнике, у которого злой человек убил родителей, и мальчик с ним сражался, но даже в последней главе не победил злодея, казалось, что у книги должно быть продолжение, но Беляк даже представить не мог, что у людей когда-то была возможность не только так много читать, но и НАПИСАТЬ все это. Он искренне считал неизвестного автора книги богом (книжка была без обложки и первых двух страниц, поэтому имени своего бога мальчик не знал).

Первые две книги были другими. Одна была веселой, в ней было мало слов и много картинок. Там были нарисованы дети, одетые в яркую одежду, почти всегда полностью закрывающую их маленькие рисованные тельца. Первое слово, которое научил читать Старец — «Букварь», было написано на обложке, потертой, почти рассыпающейся в руках. Беляк, как и его предшественники, очень бережно относился к книгам, но время всегда было беспощадно.

Вторая была математикой, и, как бы в подтверждение того, что внутри книги Беляка ждет мир цифр, на обложке, помимо названия, была цифра «3». Почему именно три — никто не знал, но книга показалась невообразимо трудной, даже после того, как Старец разжевал Беляку все, что сам мог понять. Первооткрыватель в математике, он очень надеялся, что его преемник Беляк поймет хоть что-нибудь, чего за свою недолгую ученую жизнь не понял он сам.

Они оба вышли из тени пещеры, которая была их домом и убежищем, и посмотрели в разные стороны: Старец на стену, а Беляк — на небо.

Тучи заволокли всю фиалковую, такую притягательную высоту. Солнца тоже не было — это и расстроило мальчика. Он надеялся, что сможет узнать время по солнечным часам.

Они представляли собой длинную кость, вкопанную в землю, вокруг которой был расчерчен круг и в равных промежутках нацарапаны всего четыре числа: «12», «3», «6» и «9». Беляк уже давно узнал, почему нужно было делать именно так.

Собственно, благодаря этим часам Старец и выбрал себе ученика, посвятив его в святые тайны уцелевших от великой (как они оба догадывались) цивилизации. Беляк тогда, около трех лет назад, промычал в сторону часов, указывая на них грязным пальцем сидевшему рядом необычайно чистому и опрятному парню, который, к его первобытному удивлению, зачем-то закрывал то самое место, которое остальные представители стада старались открывать и проветривать. Тогда парень указал на себя пальцем с обгрызенными ногтями и сказал, очень внятно: «Старец», а потом показал на тогда еще безымянного мальчика.

Тот его не сразу понял, но Старец сразу разглядел в мальчике разум. Посмотрев на его светлые длинные спутанные волосы, Старец, ухмыльнувшись желтыми, зато целыми, зубами, сказал: «Ты — Беляк».

Вокруг загона была высокая, метра четыре, стена из бледного ровного камня, похожего на тот, из которого состояла скала, ставшая для «видящих» домом. Стена окружала равнину, давая стаду пространство для довольно свободного передвижения. В центре ограждения были черные массивные ворота, казавшиеся издалека кричащим ртом. Беляк никогда не видел их вблизи. Он, повинуясь первобытному страху, не подходил к ним, а когда приходили Хозяева и забирали безмолвных не пугающихся мальчиков, Беляк всегда прятался за телами тех, кому повезло прожить еще неделю. В то время он не знал что такое неделя, но своим неразвитым мозгом понимал, что Хозяева приходят в равные промежутки времени.

В стене были выемки, через которые каждый день поступала еда в мешках. Стадникам только и хватало ума как распотрошить их и сожрать все, почти не пользуясь руками. Теперь, когда мальчик умел не только сносно разговаривать, но и читать, он не мог поверить, что совсем недавно был таким же пустым тупым куском мяса, коими являлись его соседи. За это время он похудел, на уровне инстинкта догадываясь, для чего им дают так много еды, а Старец научил его мыться, пользоваться листьями и тряпками мешковины для гигиены — даже этому слову научил его Старец. Мылись они в реке, берущей начало в вершине горы. Вода в ней была темноватой и пахла странно, но больше мыться было негде. Той воды, что была в поилках, не хватило бы, чтобы помыться, к тому же, они бы странно выглядели для дикарей. Вокруг была грязь, вонь и убожество… В этом загоне были только мужчины, точнее, мальчики, потому что старше, чем Старец тут были единицы. Старец говорил, что девочек держат в другом загоне; он был уверен, что таких мест, как это, много у Хозяев. Беляк боялся ему верить.

Старец всегда смотрел туда, куда уходила река: в стене была маленькая дыра, зарешеченная и огражденная эклектическим забором, чтобы говядинцы не подходили к ней. Страх перед смертельной стеной безмолвно переходил от поколения к поколению, и остатки людей даже не пытались понять, какая такая сила может убить их.

Беляк был благодарен Старцу, и часто думал, как же, наверное, много среди этой Говядины мальчиков, которые тоже могут выучить все то, что знает теперь он… Но как их найти, не попавшись на глаза Хозяевам? Хоть Беляк не совсем верил, Старец всегда говорил, что за ними следят, их боятся. «Боятся, что все станут такими, как мы с тобой», — говорил учитель. «И что тогда?»— с нескрываемым интересом, как и всегда, спросил Беляк. «Нас нельзя будет остановить так просто», — повторял Старец слова своего учителя, не понимая, что это значит.

— Ты помнишь свою мать? — просипел голос Старца.

Беляк удивленно уставился на учителя, но тот даже не повернулся. Он все еще старательно изучал вершины неприступных стен.

— Она была белой. Очень-очень. И глаза у нее были белые, — ответил мальчик чистую правду, почувствовав в носу такой желанный и странный запах теплого молока и женского пота.

— Я тоже помнил. Это была последняя проверка.

— Зачем проверка?

— Чтобы удостовериться, что я не ошибся в тебе… — Старец повернулся и улыбнулся ученику. — Скоро меня могут забрать…

— Почему? — напугано перебил Беляк.

— … и тебе придется продолжать мое дело, а может, и я надеюсь, пойти еще дальше.

— Тебя не заберут! Столько времени не забирали!

— Всему приходит конец, — сказал парень фразу, которой гордился, считая ее исключительно своим наблюдением.

— Нет!

— Видишь? — прошипел вдруг Старец и тут же рухнул на камни, спрятавшись за валуном, поросшим колючей ежевикой.

Беляк, как только понял, что учитель не споткнулся, поспешил последовать его примеру.

— Что? — тихо спросил он.

— Уже ничего, но могу поклясться, на стене только что было движение. Кто-то следил за нами и, кажется, заметил нас.

— Нас с тобой?

— Да. Послушай, Беляк, — голос учителя стал не только очень серьезным, но и напуганным, — если… когда меня заберут, пообещай мне, что ты продолжишь наше дело.

— Что? Ты опять? Я не…

— Пообещай! — прошипел Старец властно. Его блекло-карие сощуренные глаза горели нетерпением и одновременно страхом.

— Хорошо, — сдался мальчик. — Но… как они смогут? Мы ведь «видящие». Мы прячемся, мы незаметны.

— Будто мы такие же как все, — продолжил Старец фразу, которую сам и внушил ученику. Он покачал головой и с горечью посмотрел на преемника. — Ты ведь видишь, что мы другие…

— Да, но никто больше не видит, — уверенно сказал Беляк.

— Думай своей головой и не повторяй постоянно слова, которые я тебе сказал, — властно произнес Старец. — Ты должен думать сам. Ты — «видящий», а не говядина. Ты не повторяешь — ты мыслишь.

— Да. Я понял, — на секунду мальчик виновато опустил голову, но тут же резко ее вскинул, заставив колыхнуться длинные белесые волосы. — Но почему, расскажи мне, ты решил, что тебя скоро заберут?

— Это неизбежно. Мы все здесь для этого. Самое страшное, знаешь, что? Мы не должны кричать или плакать, когда нас уводят — мы должны притворяться, так же, как они, — он презрительно ткнул пальцем в сторону стада, — мы должны изображать полное доверие и нелепое повиновение. Никто из них не знает что с ним будет, а мы знаем.

— Догадываемся. Мы ведь не знаем.

Старец молчал, не кивнул, а только виновато посмотрел на мальчика.

— Что? Ты знаешь? И ты молчал?!

Учитель уже было открыл рот, но тут загон оглушил скрип огромных открывающихся ворот. На вошедших Мясников никто не обратил внимания, кроме двоих «видящих». Они были все такими же: огромные грациозные подобия человека, выпрямленные, чистые и объятые в сияющий черный металл. На их головах были шлемы, закрывающие лица, поэтому никто, никто не видел, похожи ли они на людей, которых выращивали, или это были совершенно другие существа. Два мясника в сопровождении двоих охранников остановились в пятнадцати метрах от ворот и стали смотреть по сторонам, медленно поворачивая шлемы то налево, то направо. Как говорил Старец, и как неоднократно видел Беляк, они никогда не отходили далеко от ворот.

Но сейчас… они не взяли первых попавшихся — те так и остались у водопоя, втягивая в себя жидкость, уткнувшись в самозаполняющиеся корыта.

— Зайди в глубины пещеры. Найди там то, что я не успел тебе показать. Это можно разглядеть только при полной луне, — сухо проговорил Старец, не отводя взгляда от Хозяев.

— Что? Ты мне чего-то не показал?

— А сейчас прячься. Пожалуйста, Беляк, прячься, — казалось, что голос старца дрожал в такт учащающемуся сердцебиению мальчика.

— Пойдем со мной, — Беляк потянул его за длинную тощую руку.

— Нет, — выговорил учитель, и в его голосе было столько боли, что мальчик не мог всю ее воспринять. Он все еще гадал, не было ли это очередной проверкой.

— Ты же не хочешь попасться Мясникам!

— А может… — Старец одернул руку, привстал, совершенно удивив преемника, — может, и хочу.

Он быстро отошел от мальчика, которому не хватало смелости выйти из укрытия даже за учителем, и встал спиной к Мясникам.

— Не забудь, что я тебе сказал. Не попадайся им. Обещаешь?

Беляк испуганно кивнул. Старец загородил ему вид на Хозяев, и мальчик невольно подумал, что, может, те уже ушли, а учитель просто шутит над ним. Жестоко шутит… У Беляка увлажнились глаза, такого с ним раньше не происходило.

— Я не ошибся в тебе, — у Старца по сухой щеке потекла одинокая слеза, и он быстро ее вытер, но мальчик успел увидеть.

— Старец!

— Тише. Уходи, прячься… Или сиди тихо, — парень судорожно вздохнул, и через мгновение Беляк понял почему.

На плечо Старца легла железная рука Мясника, и «видящий» подпрыгнул, но в глазах его стояла решимость. Беляку так хотелось крикнуть и броситься за учителем, но тот пригвоздил его взглядом. Он долго шел спиной вперед мимо ничем не интересующихся говядинцев, но, в конце концов, ему пришлось повернуться. Через полминуты зияющий черный рот поглотил его, как и четверых сопровождающих Хозяев, и со скрипом закрылся, став еще чернее. Теперь, когда все кончилось, Беляк мог заплакать в голос.

Он выл, как животное, лишившееся семьи и крова, выл, как умирающий зверь, которого некому было спасти. Но он был человеком. Был человеком.