Говядина

7

Прошел почти год, и Беляка заинтересовали волосы, его собственные, которые, вроде бы, всегда были, но вдруг начали чернеть. Не все, правда, а только те, что растут на теле, на руках, груди, в паху и на ногах; волосы на голове так и остались белыми. Ему показалось это странным. Три мальчика, его ученики, Дубина, Второй и Голодный, уже сносно говорили, хотя больше любили общаться жестами. Оказалось, что в большом количестве учеников есть плюсы: они не надоедали Беляку, потому что им хватало общества друг друга. Беляк стал очень нелюдимым, если так можно сказать о человеке, который и до этого был одинок. Он все чаще оставался в пещере и все реже глядел на каменную стену. Он знал, что Хозяева знают о его существовании, он это чувствовал. Зазнайка мог рассказать, но скорее всего, они уже давно догадались. Он удивлялся, что они до сих пор за ним не пришли. Наверное, о том же думал Старец.

Воспоминания об учителе до сих пор порождали боль, уже не острую, а какую-то далекую, будто это боль другого человека. И теперь он все чаще думал о Старце. Он пытался заставить себя уйти к Хозяевам. Нужно было в пятницу выйти к воротам, подойти, как Зазнайка, прямо к ним. Но теперь по пятницам он прятался глубоко в пещере. Он лежал на мокром от воды камне и читал невидимые при свете дня слова предков. «Нас растят на убой…» Слов было не видно, но Беляк давно выучил это послание. Ученики его не трогали. Второй, самый сообразительный, давно догадывался о том, что хочет сделать Беляк, и был не против — он вообще не понимал, зачем его посвятили в это «видение», как будто животу от этого стало лучше. Второй был умным и, как бы это странно не звучало, мудрым, но до Зазнайки ему было далеко.

Беляк поклялся, что сначала научит мальчишку (который был всего-то чуть меньше него самого) читать, а потом уже уйдет, если осмелится. Всегда находилось такое «если». Без букваря уроки проходили трудно, тем более не прошло и года, как он начал учить мальчиков говорить. Но ведь Второй был умнее остальных, у него и имя это было только потому, что Беляк не хотел называть его Умником, вот и пришлось придумывать другое подходящее имя. Он нашел этого мальчика вторым, после Дубины, о котором пожалел, что взял, но деваться уже было некуда. Беляк даже радовался что уйдет — не придется больше мучиться в этим дурачком Дубиной, который жутко любил играть и жутко не любил учиться. Ну а Голодный, соответственно, любил поесть, даже не похудел совсем.

Пока он думал, к нему подошел Второй и сел рядом. Беляку не очень нравилось, когда к нему так близко приближаются, но Второй бесил его не так сильно, как Зазнайка.

— Чего тебе? — спросил, наконец, учитель.

— Дубина рассказал, что у тебя до нас был еще ученик.

Беляку стало не по себе. Он отвернулся от мальчика, пока тот пытался заглянуть ему в лицо.

— Ну, был.

— И куда он делся?

— Пусть Дубина тебе и расскажет! — Беляк встал и хотел было направиться в пещеру, но там, скорее всего, и сидели его остальные ученики.

— Он не знает, расскажи ты, — наивно попросил мальчик.

Беляк оглянулся. Остальных учеников не было видно. Стадники пожирали новые порции еды. «Жратвы» — вспомнил Беляк слово Старца. Сердце снова защемило. Второй все еще смотрел на него своими мутными серыми глазами. Странно, подумал Беляк, мальчик был таким грязным, когда он его нашел, но глаза его светились. Теперь же, казалось, те знания, что посадил он в ученика, сделали его глаза грустными, замутненными, отяжелевшими. Жаль, он не помнил, как выглядел сам, когда был учеником Старца. И жаль, не знал Старца до того, как тот стал учеником Учителя. Хотя может и знал. Только забыл. Он тогда вообще ничего не помнил.

— Где они?

— Дубина в пещере, Голодный… вон идет, — показал Второй пальцем, — с мешком капусты.

Полненькая фигура рыжеватого мальчишки показалась из гущи немытых тел. Он тоже отличался белизной кожи, которая у остального стада была замызгана до неузнаваемости, до волдырей и сыпи.

— Идите есть. Я возьму хлеба и приду.

— Точно?

— Куда я денусь? — Беляк посмотрел на ворота. Они откроются только завтра. Войдет Мясник, но парень опять ничего не сделает. Он спрячется, скрючится от страха и будет дрожать в прохладной воде странно пахнувшей реки.

Второй встретил довольного Голодного, и вместе они вошли в пещеру. Беляк не хотел идти к ним, как и не хотел есть. Но он уже пообещал. Нужно все рассказать им. Может быть, завтра он и вправду уйдет. Беляк еле сдвинул ногу с места. От долгого сидения она затекла, и когда он встал, вся покрылась мурашками, и казалось, что по ней бегают мелкие насекомые. Ощущение было довольно приятным, иногда Беляк специально доводил себя до такого состояния, но он знал, что ходить после этого тяжело. Он видел, как Второй еще раз выглянул из пещеры, проверяя, где их предводитель, и кивнул ему, выразив на лице все свое негодование за непослушание. Мальчишка снова спрятался в темноте и больше не выходил. Беляк потихоньку направился в сторону жрущего стада. Надо было найти хлеба. Никто не обращал на него внимания. Глаза подростков и детей были пусты. И ни одной белой головы. Беляк почувствовал себя таким одиноким. Почему-то вспомнился теплый прелый запах матери.

— Почему я должен здесь оставаться? — спросил он вслух.

Несколько говядинцев повернулись на него, но, увидев, что ничего интересного не происходит, вернулись к своему жалкому занятию.

Его грудь заболела. От тоски, от горя, одиночества, непонимания.

— Несправедливо, — произнес он длинное слово. — Несправедливо.

«Почему я должен их слушаться? Они оторвали меня от матери. Они хотят меня убить. Так пусть убьют сразу, я не дам себя мучить!»

Беляк, сам еще не понимая что делает, сорвался с места и побежал к воротам. По рукам и ногам сидящих на земле стадников, по ошметкам мяса и капусты. Его сопровождали недовольные возгласы безымянных людей. Но главное, что ученики его не видят. Нужно успеть, пока они не видят.

Вот они, ворота. Черные. Матовые. Как сама тьма. Только осязаемая. Никогда он к ним не прикасался. А сейчас колотил по ним до боли в костяшках. Пинал их, пока набедренная повязка чуть не сорвалась с него. Ну уж нет, таким, опустившимся, тупым и никчемным, они его не увидят. Беляк остановился, поправил единственную одежду, завязал потуже узел и заорал во весь голос:

— Эй, вы-ы-ы-ы! Мясни-и-и-ки-и-и! Я здесь!!!!! Возьмите меня!!!! Мясники-и-и-и! Хозяева! Хотя какие вы мне хозяева? Вы мне не хозяева!!! — он пнул ворота, бездвижный теплый металл. — Вытащите меня из этого свинарника!!!!

У Беляка кончился воздух в легких и он согнулся пополам, чтобы отдышаться. От ворот шел жар. Их нагревало солнце? Не похоже, чтобы оно так палило. Во стольких вещах еще нужно было разобраться. А он уходит.

Парень глянул на пещеру. Трое его учеников стояли там, у того самого куста. Вот так и он стоял, когда уходил его учитель, а затем и ученик.

— Меня нужно убить! Забрать! Делайте что хотите!!!

Он еще раз пнул ворота, и они начали открываться. Беляк одновременно и напугался, и обрадовался. Но деваться все равно было некуда. Он пнул ворота еще раз. Они раздвигались. Конечно, не от его силы. Просто Мясники услышали его и пришли.

— Я диктую правила, — победно произнес Беляк.

Сегодня был четверг, и он стал первым, кого забрали не в пятницу.