Грачевский крокодил. Первая редакция

XVIII

Только ни третій день послѣ описаннаго Анфиса Ивановна возвратилась домой. Все случившееся ей уже было извѣстно, такъ какъ исправникъ, прокуроръ и Опасный Василекъ послѣ ловли крокодиловъ пріѣзжали къ предводителю и все подробно ей передали. Старушка все-таки ничего не могла понять изъ разказаннаго и все удивлялась зачѣмъ имъ понадобилась Мелитина Петровна и Асклипіодотъ Психологовъ, и какъ это такъ случалось, что вмѣсто крокодиловъ попался въ сѣть Асклипіодотъ — стало-быть крокодилы все-таки остались! Не понимала также Анфиса Ивановна куда уѣхала Мелитина Петровна и отчего она не подождала ее и не простилась съ нею. Но болѣе всего удивляло ее зачѣмъ арестовали Асклипіодота, тогда какъ она уладила его дѣло и прокуроръ его простилъ. Онъ даже самъ говорилъ ей объ этомъ. Пріѣхавъ домой она все слышанное передала Домнѣ, Дарьѣ Ѳедоровнѣ и Зотычу; но и тѣ тоже не поняли ничего. Но когда Анфиса Ивановна отворила комодъ чтобы спрятать серьга и брошку, которыя надѣвала къ предводителю, и когда съ ужасомъ замѣтила она что шкатулка въ которой сохранялись ея брилліанты сломана и что брилліантовъ нѣтъ, Анфиса Ивановна вдругъ прозрѣла.

— Вѣдь брилліантовъ нѣтъ! воскликнула она.

— Гдѣ жь они? подхватили Зотычъ, Домна и Дарья Ѳедоровна.

— И шкатулка сломана. Вѣдь это племянница украла!

Старики переглянулись.

— Она и есть! вскрикнулъ Зотычъ.

И онъ разсказалъ что дѣйствительно во время отсутствія Анфисы Ивановны, Мелитина Петровна входила въ ея спальню, выгнала оттуда Домну, заперлась въ спальнѣ на ключъ и долго тамъ пробыла; а когда оттуда вышла то заперлась опять въ своей комнатѣ и имъ послышался изъ комнаты запахъ дыма; они было перепугались, но Мелитина Петровнѣ вышла къ нимъ въ залу и объявила что дымъ этотъ отъ того что она жгла бумаги, а послѣ этого она уже Мелитину Петровну болѣе не видала. Въ тотъ же самый день Анфиса Ивановна получала съ почты письмо слѣдующаго содержанія: «Милостивая государыня Анфиса Ивановна. — По встрѣтившимся обстоятельствамъ я нашлась вынужденною тайно покинуть вашъ домъ и прошу васъ извинить меня, что по нѣкоторымъ соображеніямъ мнѣ пришлось васъ обманутъ. Но цѣль оправдываетъ средства, теперь, когда я далеко уже отъ вашего гостепріимнаго крова, мнѣ становится возможнымъ открыть вамъ что я вовсе не ваша племянница, вовсе не Мелитина Петровна и о вашемъ существованіи случайно узнала отъ Асклипіодота въ вагонѣ Рязанской дороги. Изъ его же разговоровъ я узнала что у васъ есть племянница Мелитина Петровна, которую вы видѣли еще груднымъ ребенкомъ и мужъ которой воюетъ въ Сербіи, а мнѣ пришло въ голову пріѣхать къ вамъ подъ именемъ племянницы. Я ѣхала совершенно не къ вамъ, совершенно не въ вашу губернію, но рѣшилась измѣнить маршрутъ и пріѣхать къ вамъ для достиженія извѣстныхъ мнѣ цѣлей. Но разчеты мои оказались невѣрными и я принуждена была перевести свою дѣятельность на почву болѣе благодарную. Такъ какъ мнѣ нужны были деньги и таковыхъ по тщательному моему розыску у васъ не оказалось, то мнѣ и пришлось распорядиться вашими брилліантами, продавъ которые я выручила лишь пятьдесятъ семь рублей сорокъ двѣ коп., каковыя деньги и употреблены мною на издержки по проѣзду. Не трудитесь меня разыскивать; я не изъ тѣхъ что вмѣстѣ съ лягушками попадаются въ сѣти. Утѣшаю себя мыслію что прочитавъ это письмо вы не будете сожалѣть о своихъ брилліантахъ, такъ какъ взамѣнъ нихъ вы получаете спокойствіе вытекающее изъ убѣжденія что крокодиловъ въ имѣніи вашемъ болѣе нѣтъ.»

— Слава тебѣ Господи! проговорила Анфиса Ивановна, набожно крестясь и складывая письмо.

— Что такое? спросила Зотычь, Домна и Дарья Ѳедоровна.

— Крокодиловъ у насъ нѣтъ.

— Ну и слава тебѣ Господи! проговорили старики тоже крестясь. — Да кто же это пишетъ-то вамъ?

— Я и сама не знаю кто, отвѣтила Анфиса Ивановна и тутъ же забыла про все происшедшее въ эти дни.

Недѣли черезъ двѣ послѣ этого, въ камерѣ мироваго судьи разбиралось дѣло по обвиненію приставомъ 4-го стана личнаго почетнаго гражданина Знаменскаго въ распространеніи ложныхъ слуховъ о появленіи будто бы въ рѣкѣ Грачевкѣ крокодиловъ, то-есть слуховъ хотя и не имѣющихъ политической цѣли, но возбуждающихъ безпокойство въ умахъ. Камера была биткомъ набита публикой, тутъ были; непремѣнный членъ, Соколовъ, Чурносовъ, Гусевъ, Голубелъ, Иванъ Максимовичъ, Нирьютъ и всѣ члены общества ревнителей. Несчастный Знаменскій, распростудившійся и расхворавшійся, стоялъ весь окутанный шарфами, въ тепломъ ваточномъ пальто, щелкая зубами отъ бившей его лихорадки. Лицо его позеленѣло еще болѣе, глаза выкатились и точно хотѣли выскочить изъ предназначеннаго имъ помѣщенія. Судья писалъ приговоръ; все было тихо и только скрипъ судейскаго пера да побрякиваніе судейскаго знака нарушали эту мертвую тишину. Наконецъ судья пригласилъ всѣхъ встать и объявилъ что, признавая г. Знаменскаго виновнымъ въ распространеніи ложныхъ слуховъ о появившихся крокодилахъ, чѣмъ и возбудилъ безпокойство въ умахъ многихъ окрестныхъ жителей, онъ приговорилъ: на основаніи ст. 119 Устава Угол. Суд. и ст. 37 Устава о Нак. над. мировыми судьями дачнаго почетнаго гражданина Знаменскаго подвергнуть аресту на пятнадцать дней.

Всѣ выслушавъ приговоръ вышли изъ камеры.

— Что? разсуждалъ Иванъ Максимовичъ. — Я говорилъ что будетъ насчетъ затылочнаго и шейнаго…

Всѣ захохотали.

— Вотъ гдѣ грѣха-то куча! проговорилъ онъ. — Вотъ такъ съ волкомъ двадцать, сорокъ пятнадцать, есть кургузые, одинъ безъ хвоста… Ну, а вы какъ, Кузьма Васильичъ? прибавилъ онъ, обращаясъ къ Чурносову, — насчетъ денежнаго-то, съ ухорской-то получили, аль нѣтъ?… Вѣдь вы, кажись, петербургской-то серію насчетъ заемной коммиссіи дали…. хе, хе, хе! Вотъ грѣха-то куча!…

Чурносовъ надулся, запыхтѣлъ и ничего не отвѣтилъ.

— Да чего тамъ толковать-то! проговорилъ Соколовъ. — Она и у меня по лавкѣ забора рублей на тридцать сдѣлала…

Между тѣмъ по окончаніи разбора непремѣнный членъ завернулъ къ мировому судьѣ,

— А ты, любезный другъ, горячился непремѣнный, — кажется помѣшался на арестахъ.

— А что? хладнокровно спросилъ судья.

— Да какъ же! И Анфису Ивановну хотѣлъ подъ арестъ, и Знаменскаго туда же…

— Вѣдь нельзя же…

— Да не видишь развѣ, человѣкъ больной, нервный… Ну жалко что я не зналъ о разборѣ этого дѣла… Я бы явился въ твою камеру защитникомъ Знаменскаго.

— И все то же было бы.

— Нѣтъ, постой, любезный другъ… Я вѣдь читалъ статьи про морскихъ чудовищъ! Такъ ты мнѣ вотъ и скажи теперь. Отчего же всѣхъ этихъ миссіонеровъ Гансовъ Егедовъ, епископовъ Понтопидаговъ, всѣхъ этихъ ученыхъ и этихъ разныхъ капитановъ Древаровъ, которые чортъ ихъ знаетъ чего только не писали въ газетахъ про морскихъ чудовищъ…. этихъ подъ арестъ не сажаютъ, а Знаменскаго потому что онъ семинаристъ, его сажаютъ!

— Тѣ писали правду, замѣтилъ судья.

— Нѣтъ врешь! Смитъ доказалъ, понимаешь ли, доказалъ, что все это вздоръ и что всѣ эти морскія чудовища не что иное какъ водяныя поросли громадныхъ размѣровъ… Вотъ ты бы имъ и послалъ повѣстку, да ихъ-то бы въ арестантскую и засадилъ.

— Они не въ моемъ участкѣ, проговорилъ серіозно мировой судья, а этимъ невозмутимымъ хладнокровіемъ еще болѣе разсердилъ непремѣннаго члена.

— А еслибъ она были въ твоемъ участкѣ?

— Тогда и ихъ бы засадилъ.

Непремѣнный членъ разсердился окончательно.

Въ тотъ же вечеръ Иванъ Максимовичъ былъ въ лавкѣ Соколова, предъ которымъ стоялъ съ прищуренными своими глазками и говорилъ:

— Однако учителя-то у насъ съ овцу! Одинъ насчетъ крокодильныхъ дѣловъ, другой насчетъ ухорскаго… Этакъ чего добраго и внуки-то наши грамотной коммиссіи не познаютъ. Вотъ гдѣ грѣха-то куча!

Иванъ Максимовичъ покачалъ головой…

1879