Грачевский крокодил. Первая редакция

IX

Однажды вечеромъ пришелъ къ Анфисѣ Ивановнѣ отецъ Иванъ. Анфиса Ивановна очень обрадовалась увидавъ своего любимаго священника, поспѣшила усадить его на самое мягкое кресло и распорядилась на счетъ чая. Отецъ Иванъ объявилъ старухѣ что онъ пришелъ къ ней провести вечеръ, что его гложетъ какая-то тоска и что онъ не знаетъ куда дѣваться ему съ этою тоской. При этомъ онъ разказалъ старухѣ что ему сильно нездоровится, но что онъ боится лечь въ постель и именно потому что не увѣренъ встанетъ ли онъ съ этой постели, или нѣтъ. Анфиса Ивановна посовѣтовала обратиться къ фельдшеру Нирьюту, но услыхавъ отъ отца Ивана что такихъ болѣзней фельдшера лѣчить не умѣютъ и что единственный врачъ подобныхъ болѣзней есть милосердый Богъ, Анфиса Ивановна замолчала и смекнула что дѣйствительно отецъ Иванъ что-то выглядитъ плохо.

— Что же съ вами? спросила старуха съ участіемъ.

Отецъ Иванъ вздохнулъ и передалъ что вчера получилъ онъ изъ Москвы отъ одного тамошняго священника, съ которымъ полвѣка тому назадъ вмѣстѣ учился въ семинаріи, весьма непріятное письмо.

Анфиса Ивановна спросила было что пишутъ ему, но отецъ Ивамъ содержанія письмa не передалъ и опять повторилъ что ему тяжело, что ему скучно, а что на него нападаетъ тоска. Анфиса Ивановна почувствовала что бесѣда не ладится и потому очень обрадовалась когда въ комнату вошла Мелитина Петровна вся раскраснѣвшаяся и усталая, со Справочнымъ Листкомъ въ рукахъ. Снявъ поспѣшно шляпу и поздоровавшись съ теткой и съ отцомъ Иваномъ, Мелитина Петровна объявила что принесла очень утѣшительную новость.

— Про крокодила что ли? почти вскрикнула старуха.

— Нѣтъ, не про крокодила, а про Сербію! заговорила Мелитина Петровна. — Сербы одержали побѣду и разбили Турокъ на голову.

Анфиса Ивановна пригорюнилась, потому что ей гораздо было бы пріятнѣе послушать что-нибудь про крокодила нежели про Сербію. Мелитина Петровна принялась читать извѣстіе сообщающее какъ генералъ Черняевъ взялъ штурмомъ турецкій лагерь при Бабиной Главѣ. Отецъ Иванъ слушалъ со вниманіемъ, и когда чтеніе было окончено, перекрестился.

— Помоги имъ Господи! проговорилъ онъ. — Пора наконецъ избавиться имъ и вообще балканскимъ христіанамъ отъ невыносимо тяжелаго турецкаго ига. Благодареніе и нашимъ русскимъ добровольцамъ, взявшимся за оружіе и отправившимся въ ряды Сербовъ. Сербское дѣло есть общее дѣло всѣхъ турецкихъ христіанъ. Оно настолько же сербское, насколько болгарское, герцеговинское, боснійское, оно настолько даже и русское, такъ какъ и предки наши вышла оттуда и оттуда же озарилъ васъ божественный свѣтъ христіанскаго ученія.

— А про мужа твоего ничего не напечатано? спросила Анфиса Ивановна.

— Мужъ мой мелкій офицеръ, возразила Мелитина Петровна, — послѣдняя спица въ колесницѣ…

— Все-таки онъ можетъ отличиться…

— Конечно можетъ, перебила ее Мелитина Петровна. — Когда отличится, тогда и прочтемъ, а пока еще нѣтъ ничего.

Усѣлись за чай, но только-что Дарья Ѳедоровна принялась было разливать какъ на дворѣ послышался колокольчикъ. Колокольчиковъ Анфиса Ивановна тоже побаивалась не на шутку, такъ какъ звукъ этихъ колокольчиковъ всегда сопровождался прибытіемъ или становаго, или исправника, которыхъ Анфиса Ивановна хотя и задабривала носками, но все-таки не долюбливала. Къ колокольчику сталъ прислушиваться и отецъ Иванъ, а когда въ передней хлопнула дверь и послышалась чьи-то грубые шаги, то отецъ Иванъ даже и пошелъ было справиться о пріѣхавшемъ, но встрѣтился въ дверяхъ съ Потапычемъ.

— Кто это? спросила Анфиса Ивановна.

— Сотникъ изъ Рычей, за батюшкой пріѣхалъ, проговорилъ Потапычъ, показавъ глазами на отца Ивана.

Отецъ Иванъ вышелъ и немного погодя возвратясь объявилъ что къ нему пріѣхалъ становой и просить его къ себѣ.

— Вѣроятно мертвое тѣло! замѣтила Мелитина Петровна.

— Нѣтъ, должно-быть не мертвое…

И отецъ Иванъ распростившись сѣлъ вмѣстѣ съ сотникомъ на телѣжку и уѣхалъ. Немного погодя онъ былъ уже дома. Становой пилъ чай и бесѣдовалъ съ Асклипіодотомъ.

— Извините что заставилъ дожидаться! проговорилъ отецъ Иванъ, поздоровавшись со становымъ.

— Ничего, отвѣчалъ становой. — Мы здѣсь съ Асклипіодотомъ Иванычемъ бесѣдовали. Онъ угостилъ меня чаемъ.

— Закусить чего-нибудь не угодно ли?… Водочки можетъ-быть…

— Я ужь предлагалъ, перебилъ Асклипіодотъ отца. — Они отказалась.

— Это потому что хозяина не было дома, проговорилъ становой. — Безъ хозяина какъ-то неловко, а теперь другое дѣло, можно и водочки.

— Вотъ еще какія китайскія церемоніи! замѣтилъ Асклипіодотъ.

— Подай-ка водка да чего-нибудь закусить! проговорилъ отецъ Иванъ обращаясь къ сыну. — Тамъ въ шкапу есть колбаса, сухари, сыръ, — неси все сюда. Еще груздочковъ принеси… Грузди хоть и не завидные, говорилъ отецъ Иванъ обращаясь къ становому, — но за то свѣженкіе, недавно посоленые, самъ собиралъ.

Асклипіодотъ вышедъ изъ комнаты.

— А вы ко мнѣ по службѣ? робко спросилъ отецъ Иванъ,

— Да, по дѣду.

— Что такое случилось?

— Особеннаго ничего, но все-таки дѣло несовсѣмъ пріятное.

— Ужь не насчетъ ли сына что-нибудь? проговорилъ отецъ Иванъ, понизивъ голосъ.

— Да, насчетъ его.

— Опятъ новая шалость?

— Да, опять.

— Сердце мое чувствовало… На дняхъ получилъ я письмо изъ Москвы отъ одного священника…

И вынувъ изъ кармана письмо отецъ Иванъ подалъ его становому.

— Не по этому ли дѣду? спросилъ старикъ, стараясь скрыть навернувшіяся на глаза слезы.

Становой пробѣжалъ письмо.

— Да, но этому! проговорилъ становой возвращая письмо.

— Что же мнѣ дѣлать?

— Я совѣтовалъ бы вамъ какъ-нибудь замять это дѣло.

— Конечно, конечно.

— Съ сыномъ-то вы говорили что-нибудь? спросилъ становой.

— Нѣтъ, ничего. Тяжело какъ-то говорить мнѣ съ нимъ объ этомъ… А вы?

— Съ какой стати! Я хотѣлъ съ вами переговорить…

— Благодарю васъ.

Въ комнату вошелъ Асклипіодотъ съ подносомъ на которомъ стояли водка и закуска.

— Ну-съ, вотъ вамъ и закуска и водка! началъ Асклипіодотъ поставивъ подносъ на столъ. — Не привести да еще вина какого-нибудь… У насъ кажется есть хересъ и коньякъ… За стаканомъ вина, продолжалъ Асклипіодотъ, — бесѣда идетъ оживленнѣе, человѣкъ получаетъ краснорѣчіе…

— Что же, принеси… перебилъ его отецъ Иванъ.

— Я такъ и зналъ! подхватилъ Асклипіодотъ, — я такъ и зналъ что батюшка прикажеть и вина подать… Онъ только со мной скупится, а когда пріѣзжаютъ гости, то завѣтнаго ничего нѣтъ… Сколько разъ говорилъ я отцу: Батюшка, обѣдъ безъ вина, все одно что мущина безъ женщины… такъ нѣтъ!

И проговоривъ это Асклипіодотъ налилъ три рюмка водки.

— Прошу! проговорилъ онъ обращаясь къ становому и къ отцу, показывая на рюмки.

Становой взглянулъ за отца Ивана.

— Покорнѣйше прошу! проговорилъ стартикъ.

Всѣ выпили.

— Прекрасно! превосходно! замѣтилъ Асклипіодотъ. — Это будетъ поэфектнѣе чаю. Ну-съ, вы теперь побесѣдуйте, а я сію минуту принесу хересъ и коньякъ.

И Асклипіодотъ вышедъ въ сѣни и встрѣтивъ тамъ кухарку принялся обнимать ее и приглашать идти въ чуланъ за хересомъ.

— Какой тамъ еще хересъ! отбивалась кухарка.

— Ну, или что ли!

— Не пойду…

— Угощу и тебя…

— Не надо, ну тѣ!…

Немного погодя и хересъ и коньякъ стояли уже на столѣ, но Асклипіодотъ видимо скучалъ и по всему было замѣтно что ему хотѣлось уйти. Наконецъ онъ всталъ и выпивъ рюмку водки сказалъ:

— Теперь я кажется свободенъ. Хозяинъ дома налицо и я вѣроятно могу оставить васъ.

— Онъ вамъ не нуженъ? спросилъ отецъ Иванъ становаго.

— Нисколько.

— Такъ ступай!..

Асклипіодотъ расшаркался, надѣлъ фуражку и вышедъ изъ комнаты.

Давно уже стемнѣло, а отецъ Иванъ все еще бесѣдовалъ со становымъ. Но о чемъ говорили они, никто не слыхалъ, только стряпуха, войдя какъ-то неожиданно въ комнату, видѣла что отецъ Иванъ сидѣлъ облокотясь на столъ, и что по сѣдымъ усамъ его текли слезы. На столѣ были разложены бумаги, одну изъ которыхъ читалъ становой, но что было написано въ этой бумагѣ неизвѣстно, потому что какъ только вошла стряпуха, такъ становой читать пересталъ. Часомъ въ двѣнадцать ночи становому были поданы лошади и онъ сталъ прощаться съ отцомъ Иваномъ.

— Вы бы переночевали! останавливалъ его старикъ. — Ночь, темная, какъ разъ въ оврагъ попадете.

— Нельзя. Къ разсвѣту я долженъ быть въ городѣ, говорилъ становой, укладывая въ портфель бумаги.

— Такъ вы совѣтуете мнѣ ѣхать?

— Да это было бы вѣрнѣе. Сами вы лучше устроите… Только вы пожалуста наблюдайте чтобъ сынъ вашъ никуда не скрылся. — Помните что я отдалъ вамъ его на поруки.

И распростившись еще разъ съ отцомъ Иваномъ становой сѣлъ въ тарантасъ и уѣхалъ.

Въ селѣ Рычахъ въ это время давно уже всѣ спали и только на краю села, возлѣ покосившейся избушки, на крышѣ которой торчалъ длинный шестъ съ привязанною къ нему тряпицей, сидѣло нѣсколько мужиковъ и съ ними Асклипіодотъ. Онъ былъ уже пьянъ и, заломивъ на бекрень фуражку, о чемъ-то горячо разсуждалъ, размахивая руками и хлопая мужиковъ по плечамъ. Мужики были тоже замѣтно выпили и грустили.

— Вотъ и еще горе! говорилъ одинъ изъ нихъ. — Въ третьемъ году Господь градомъ посѣтилъ, въ прошломъ году неурожай, а теперь вашъ крокодилъ какой-то завелся, народъ глотать началъ!..

— На васъ не одного, а сотню крокодиловъ напуститъ надо! подхватилъ Асклипіодотъ.

— За что же это? загалдили мужики.

— А за то что всѣ вы ослы!.. продолжилъ Асклипіодотъ. — Васъ всѣхъ надо сначала въ баню, выстирать хорошенько, а послѣ бани всѣхъ перепороть чтобы вы поумнѣе были, а потомъ ужъ и напуститъ на васъ крокодиловъ чтобъ они изъ васъ остальную дурь высосали.

— Что-то ты больно чудно говоришь, Склипіонъ Иванычъ! замѣтилъ одинъ изъ мужиковъ.

— Не Склипіонъ, а Асклипіодотъ, подхватилъ послѣдній. — Такой святой былъ, празднуется онъ 3-го іюля и въ этотъ же знаменательный день умеръ Іоаннъ Скоропадскій, гетманъ малороссійскій… Вотъ что, голова съ мозгомъ!

— Тяжелыя времена подошли, нечего сказать!.. проговорилъ одинъ изъ мужиковъ. — Благодареніе Господу что еще въ нынѣшнемъ году урожай хорошій, а то хотъ душиться такъ въ ту же пору.

— А все-таки не поправимся! началъ другой. — Все мало будетъ, даромъ что урожай… Въ прошломъ году за землю не заплачено, за нынѣшній тоже… скотинушку распродали. — Станутъ взыскивать за землю — ничего и не останется…

— А ты не плати! замѣтилъ Асклипіодотъ.

— Какъ такъ?

— Ты что, росписку что ли давалъ?

— Росписокъ скажемъ что нѣтъ…

— Ну и говори что всѣ заплатилъ!

— А мировой-то?

— И мировому говори: чисто, молъ, заплачено.

— Значитъ солгать по-твоему. Да вѣдь это пожалуй и опасно будетъ.

— Нѣтъ, такъ-то что-то будетъ неладно! подхватили мужики.

— А не ладно такъ плати! У господъ да у купцовъ карманы что у поповъ долгогривыхъ, — много влѣзетъ, толкай знай!

— Такъ-то пожалуй доживемъ до того что и земли давать не будутъ…

— Еще бы! подхватилъ Асклипіодотъ. — И не дадутъ, съ кашей будутъ ѣсть ее.

— Что?

— Ничего, такъ, про себя!

И Асклипіодотъ хотѣлъ сказать еще что-то, но послышался колокольчикъ, а немного погодя мимо бесѣдовавшихъ промчался становой въ тарантасѣ, съ сотникомъ на козлахъ.

— Зачѣмъ становой пріѣзжалъ? спросили мужики.

— Къ отцу! отвѣчалъ Асклипіодотъ.

— Аль что случилось?..

— Случилось.

— Что такое?

— Пожаръ. Изъ колодца выкинуло и соломой тушить стали!

— Чудакъ голова! заговорили мужики.

— Голова на плечахъ, такъ и ноги въ сапогахъ! замѣтилъ Асклипіодотъ.

— Сапоги-то на тебѣ,только отцовскіе! проговорили мужики.

— Доброму вору все впору! проговорилъ Асклипіодотъ вставая съ завалинку. — Ну что же? добавилъ онъ ероша волосы. — Угощеніе будетъ или нѣтъ? Коли будетъ, такъ прочту вамъ пожалуй побаску, а нѣтъ, такъ чортъ съ вами домой пойду!..

— Поздно, пожалуй цѣловальникъ отпереть побоится!..

— Становой уѣхалъ, кого бояться-то!

— А коли отопретъ такъ пойдемъ! проговорили мужики тоже поднимаясь. — Только побаски-то твои что-то чудны больно. Кабы отецъ Иванъ послушалъ ихъ, онъ бы тебѣ матри вохры-то натеребилъ!

Асклипіодотъ захохоталъ и снова надѣвъ на бекрень фуражку сталъ вмѣстѣ съ мужиками кричатъ сидѣльцу чтобъ отпиралъ кабакъ. Послышался изнутри стукъ, показалась въ дверяхъ сонная фигура сидѣльца и всѣ вошли въ кабакъ.

Только на разсвѣтѣ возвратился Асклипіодотъ домой и не мало удивился, увидавъ своего отца укладывающимъ небольшой чемоданъ въ телѣжку запряженную парой лошадей, на козлахъ которой сидѣлъ работникъ.

— Далеко? спросилъ Асклипіодотъ отца.

Старикъ взглянулъ на сына. Онъ стоялъ предъ отцомъ въ фуражкѣ на бекрень съ растопыренными ногами и съ руками засунутыми въ карманы полосатыхъ панталонъ; сюртукъ былъ весь выпачканъ, галстукъ развязавъ.

— Асклипіодотъ! Асклипіодотъ! проговорилъ отецъ Иванъ, — Что съ тобой!

— Нѣтъ, сеіозно. Вы далеко? доспрашивалъ Асклипіодотъ.

— Далеко, мой другъ. Тороплюсь къ поѣзду чтобъ ѣхать въ Москву.

— Разгонять тоску! подхватилъ Асклипіодотъ. — Счастливый вы человѣкъ.

— Нѣтъ, мой другъ, напротивъ, я очень несчастный.

— Счастливый! Возьмите меня съ собой!…

Но отецъ Иванъ сѣдъ уже на телѣжку, простился съ сыномъ, помолился на церковь и съ глазами полными слезъ выѣхалъ со двора.

Работница разказала Асклипіодоту что отецъ Иванъ долго поджидалъ его, часто выходилъ на крыльцо; что проводивъ становаго онъ долго ходилъ по комнатѣ, тяжело вздыхалъ и плакалъ; спать не ложился совершенно, а когда стало свѣтать призвалъ къ себѣ работника и приказалъ заложитъ себѣ лошадей. Асклипіодотъ все это выслушалъ, а когда работница кончила, спросилъ:

— А xepecy хочешь?

Работница вдругъ закрыла лицо фартукомъ.

— Хочешь?

— Ну васъ, отставьте!

— Хочешь? приставалъ Асклипіодотъ.

— Отставьте, говорятъ. — Лучше ступайте да выспитесь.

— Можно и это. Иди приготовь постель.

Работница зашагала по ступенькамъ крыльца и ушла въ домъ, за ней пошатываясь послѣдовалъ и Асклипіодотъ.