Грация и Абсолют

2

Не понимала Галю и понимать не собиралась девушка Енбаева. Это была недурненькая завитая брюнетка, дальняя сельская родственница Боба – Бориса Чугунова. Она приехала в город поступать в пединститут, на втором экзамене срезалась и сейчас гостила у родителей Боба, не решаясь открыть, что никак не дождётся грусти по дому. Наивно, вяжуще-ласково упросила взять её в лес, и, когда Боб представлял её друзьям, широко улыбаясь, протягивала руку:

– Енбаева.

Больше всего она боялась, что судьба и дальше будет кормить её крупами и картофелем, от которых спокойно дыхание. А ей так недоставало мясного коричневого переперчённого соуса, чтобы дышать запально – задыхаясь.

Полупрозрачные шальвары Алика вызывали в ней сосредоточение: она не знала, завидовать – восхищаясь? или она вправе облегчить зависть осуждением? Всё это время девушка молчала, но вдруг, встав, стянула платье через голову:

– Кончик лета остался – позагорать напоследок! – и вышла из тени на солнцепёк.

В купальных трусиках и лифчике, она тряхнула обильными вороными кудельками, зажмурилась, раскинула руки и потянулась. Развитое гладкое чувственно-влекущее тело не смущалось мечты.

Боб пренебрегал невзрачно одетой простушкой и теперь напомнил сластёну, который в хлебнице обнаружил эклер.

– Людка… – сказал он и мысленно договорил: «Какая ты гладкая да титястая колхозница!»

А Дэн напоминал крадущегося полуночника, что заглянул в незанавешенное окно. Из-за присутствия Алика он опустил глаза, воровски поводя ими.

– Чтобы на тебя дым не шёл, – проговорил заискивающе и осторожно тронул несгоревшую ветку, – какое-то от меня не зависящее бессистемное движение воздуха… Отодвинем вот этот сучочек и направим дымок левее…

– На меня не идёт, – голос у Алика оказался неожиданно грубоватым.

А Галя в эти минуты смотрела на Енбаеву, как на казнокрадку, обнаружившую свои намерения. «И ведь удастся!» – с этой волнующей мыслью, скосив глаза на Дэна, она проговорила проникновенно:

– Пятунчик, разденемся наперегонки? На спор?

Дэн деланно рассмеялся. А Енбаева инстинктивно выбрала самое удачное – поддержала с прямодушием:

– Ага, давайте! Так приятно! – и повела плечами.

Боб, которому пришла некая мысль, позвал:

– Людка, сбегаем искупаемся? Тут недалеко.

Озеро находилось в километре и для купания подходило плохо, имея топкие заросшие берега. Люда знать этого не могла, но она понимала другое: на подобные радости и деревня щедра и не только в купальный сезон.

– Если все вместе! – воскликнула она с обезоруживающим подъёмом.

Галя ослепительно улыбнулась ей, а Бобу проворковала понимающе-интимно:

– Тут родственное… сбегайте вдвоём…

Люда увидела, что ей подставили ножку, и не нашла ничего иного, как схватиться в открытую:

– Каждый понимает в меру своей испорченности!

Галя подалась к Бобу:

– А ну – как я понимаю?

Он, словно озорной мальчуган, пойманный девочкой на пустячной шалости, с ухмылкой показал кулак, чьи размеры, правда, нарушали впечатление невинности.

И тут Алик вкрадчиво шевельнулась на одеяле. Глубоко запрятанная робость, которая делала её тщеславной, заговорила о себе дурно. Душа домогалась, чтобы некто редкостный вместил непорочную греховодницу. И оттого, что его не было вблизи, она тем злее показывала себя негодницей.

Она положила одну ножку на другую и подвигала пальчиками, чьи ноготки блестели малиновым лаком: босоножка соскользнула с изящной ступни, зацепившись ремешком за мизинец…

Боба взвило рёвом сирены. Перед ним бушевало багровое пламя. На него опрокидывалось море. То есть это было нечто более важное, чем пламя и море. Он выбросил ручищу и завладел туфлей, сумев каким-то чудом не полапать ножку.

Алик видела возбуждённого пса с мокрым носом и высунутым языком, невыразимо-блистающий взгляд впился в неё, щекоча кожу. Алик с внезапной для её вида страстной грубостью приказала:

– Отдай!

– Не-е!

Она лениво привстала на одеяле, схватила босоножку и попыталась выдернуть её из пятерни спортсмена. Краем глаза видела приготовленный для костра обломок толстого сука. Кто спорит, что поцелуи сладки? С какой усладой поцеловала бы она Боба в переносицу этим обломком!

Галя, перегорая в переживаниях, швырнула в них травинкой:

– Кончайте, футболист и Цирцея!

Незвано принёсся откуда-то звук мотора и властно навязал себя. Боб нехотя, вслед за остальными, повернул голову и выпустил туфлю.

– Вано? – предположила Галя.

Дэн неуверенно кивнул. Приятель, занятый каким-то коммерческим делом, обещал развезти их по домам, но было ещё рано. Разве что он освободился…

Боба отягощал темперамент, и он с лёгкостью вскочил, ища просветы между ветвями:

– Нет – чёрная «волга», старая модель. – Подпрыгивал на месте, топча жилистыми ногами валежник и всматриваясь в сторону машины.

Хлопнула дверца, между деревьями замелькала фигура, забирая в сторону, и скрылась среди теснящегося мелколесья.

– Мужчина… – вырвалось у Енбаевой.

– Да? – тонко усмехнулась Галя, напряжённая, ехидная, теряющаяся от эмоций и интереса.