Грация и Абсолют

21

Справа от двери было прорезано узкое оконце: он отдёрнул занавеску и, пригнувшись, глядел. За изгородью остановились люди, потом калитка распахнулась – два мужика шли к домику, следом рослая молодо шагающая женщина несла в руке какую-то ношу.

Заскрипели ступеньки крыльца: тот, кто взбежал на него, пропал из поля зрения. Щёлкнул отпираемый замок, но во втором изнутри торчал ключ, оставленный впопыхах, и ключ пришельца наткнулся на него. Дверь с хрустом дрогнула от пинка.

– Вынь, чертяка! – гаркнул, бесясь, мужчина.

Виктору подумалось: раз есть ключи, то это родные или знакомые хозяйки. Не муж ли, обозлённый, что баба пустила жильца? Без охоты настраиваясь на объяснение и, кажется, драку, Можов в мрачной безвыходности собрался отпереть, но тут месяц озарил стоящих перед крыльцом мужика и женщину. На нём погоны, кобура, сапоги. «Старшина милиции!» – открытие тотчас окунуло в незабываемые хлопоты, которыми он в минувшем году обременил охранителей правопорядка.

В мозгу нарисовалось: тётка капнула, что приехал спекулянт с севера, и легавые заспешили подержать его за кисет. Обманувшись относительно ожидаемой суммы, они выразят ему разочарование – вдохновенно по-садистски. Они будут измываться над ним с тем, дабы он через них подал весть дружкам и те выкупили бы его.

У малого тело разверзло все поры, окатываясь свежим потом. Выпитая водка обострила импульсивность. Меж тем дверь наподдали ещё разок, но, видать, сочли излишним обивать носки новых сапог: вой ветра рассёкся сухим хлопком выстрела, негромким на шумовом фоне проходящего поезда.

– Сделаю решето из филё-о-нок!!!

Его кинуло к окну, у которого стоял стол: выбить раму, выпрыгнуть – но они обогнут домик и либо успеют сцапать, либо подстрелят. В дверь пальнули в упор – удар выстрела продолжился мгновенным свистом пули и острым стуком, с каким она въелась в стену.

– Сейчас… – он бросился в угол сбоку от двери, где стояли мотыги, и, уже не думая, но слушаясь кого-то в себе, выбрал тяпку, чей черен был короче и позволял размахнуться. Держа его правой, протянул левую руку:

– Открываю! – выдернул ключ из замка и плотно сжал черенок обеими руками.

Дверь распахнулась – входил милиционер. Прикрываемый дверью Виктор отклонился вправо до полу, занося в сторону мотыгу. Вошедший сделал шаг, и в миг, когда он поворачивал голову, осматриваясь, Можов резко распрямился, в развороте рубнул его снизу под шапку. Заточенный край тяпки проник в крыло носа и надбровную дугу, разрезав глаз, пистолет упал на пол: в дверной проём падали лунные лучи, и на рукоятке блеснула пятиконечная звезда.

Виктор схватил оружие и, в то время как раненый оседал и скрючивался, взглянул в дверной проём. Старшина, что стоял у крыльца, уже вырвал пистолет из кобуры и вскидывал его – Можов дважды нажал на спуск. Фигура сотряслась с какой-то стремительностью и грянулась оземь. В ту же секунду раненый в домике вдруг обхватил малого за ноги, едва не опрокинув. Виктор вжал ствол ему в спину ниже воротника шинели, выпустил две пули.

Теперь он видел женщину, которая держалась за голову, пятилась и припустила к калитке. Он чуть не выстрелил – то ли показалось, она уже далековато: не попасть, то ли ещё что-то не дало; он помчался и, настигнув в проулке, вывернув ей руку, привёл назад во времянку. Она не визжала – из благоразумия или оттого, что вконец обалдела. Сам он дрожал крупной ужасной дрожью и, сжимая одной рукой её запястье, водил по сторонам стволом пистолета.

Пойманная была не старше двадцати. Он хотел усадить её на стул, но она боялась обойти лежащего на полу.

– Ты – легавая?

Она разинула и округлила рот, но попытка заговорить не удалась.

– Ты – свидетельница! Он начал стрелять – он! Хотел меня убить! – парень выкрикивал это в истерическом порыве высветлить свою очевидную невиновность перед теми, кто вот-вот набежит, и вместе со страшным осознанием, что ничем уже не обелиться, держалась мысль: а, может, и не набегут сию-то минуту…

Выглянул в дверь: шум унёсшегося состава затухал – мощнее буйствовал ветер, и кругом было всё так же безлюдно. Он помнил грохот состава при первом выстреле – значит, и последующая пальба глушилась.

Метнулся к девке:

– Зачем шли сюда-аа?

Отпрянув, она наступила на руку лежащего и не заметила:

– Меня Семенчук выгнал…

Девушка привносила радость в свободные ночи целого круга мужчин, однако с мужской благодарностью уживалось коварство. Один тип пообещал гостье тепло и уют до утра, но насладившись, выпроводил её на улицу.

– А тут идут они, Кущенко и Сушицкий Лёша.

– Эти два мента?

Она кивнула:

– Увидали меня: идём с нами, у нас вино. Дали мне сумку – вон она на дворе лежит: там бутыль вина, закусь.

Милиционеры, как выразилась девушка, «выбрали погреться» дачу тётки Ковалихи. Когда муж у той запивал, она спала во времянке, почему в ней и имелось необходимое обустройство, хорошая постель. Нынче вечером мужика видели трезвым – значит, Ковалиха ночует дома.

Теперь, когда Можов знал причину визита, пронзило: бесценное время!

– Переверни его! Жив?

Она, под дулом, нагнулась над лежащим на боку и повернула его кверху лицом.

– Не дышит… – бормотнув, шлёпнулась задом на пол, развозя ноги и протягивая руки к Виктору: – Смертынька моя… смертынька…

Он направил ствол ей в лоб:

– Лезь в подпол!

Мёртвое тело не давало открыть подполье, и он торопливо помог девке. Захлопнув, лишь только она спустилась, крышку, опять уложил на неё труп, передвинул на край крышки посудный шкаф. Как страшно доставались эти минуты, когда, умея не удариться в бег сломя голову, он вылавливал наиважное в беге сознания… Отпечатки пальцев! Надев перчатки, носовым платком обтёр дверную ручку, черен мотыги и пистолет, который так и тянуло взять с собой, но он положил его на убитого.

Хотелось запереть домик, но у крыльца на виду всё равно красовался второй. Застыл на земле, подогнув ноги и вывернув руку ладонью вверх. Проблеснул месяц, и на этот момент Можов предпочёл бы стать близоруким: лицо лежащего было погружено в ямку, полную крови. Недоверчиво следя за трупом, парень с чемоданом описал большое полукружье и лишь тогда побежал.