Грех и чувствительность

Глава 19

— Я не расположен к разговорам, Элинор, — оборвал он ее. — Уйди с дороги.

Она тоже была не расположена к светской беседе, но твердо вознамерилась не отпускать Деверилла, пока он не даст ей объяснений. И что бы он ни сказал, это позволило бы ей снова дышать, потому что в данный момент воздуха ей не хватало настолько, что ей показалось, будто она умирает.

— Не вздумай трогаться с места, Фредерик, — приказала она кучеру, отступая с дороги к дверце экипажа. — Пусти меня внутрь, или я выскажу все, что думаю, прямо здесь.

Валентин, прищурившись, распахнул перед ней дверцу и тут же пересел в самый дальний угол экипажа. Судя по всему, он не имел намерения помогать ей, поэтому Элинор, подхватив одной рукой юбки, взобралась в экипаж сама.

Валентин сидел, скрестив на груди руки. Как бы она ни была сердита, выражение его лица заставило ее чуть помедлить. Не многие отваживались злить маркиза Деверилла. Он редко терял самообладание, но отличался ни редкость крутым нравом. Элинор, несомненно, вывели его из себя, а ее братья подлили масла в огонь.

Но она тоже была взбешена, причем по более веской причине. Девушка ему не лгала. По существу, он был единственным человеком, которому она выкладывала всю правду. А он ей лгал.

— Ты поставила меня в дурацкое положение, хотя могла бы этого не делать, — заявил он.

Она почувствовала, что вот-вот взорвется.

— Я просто верила тебе, Деверилл. Он презрительно фыркнул.

— Похоже, это твоя ошибка.

Она долго смотрела ему в глаза, пытаясь, раз и навсегда понять, что за человек Валентин Корбетт на самом деле и можно ли надеяться когда-нибудь решить, его загадку. Элинор отчетливо сознавала, что того Валентина, который находился рядом с ней в ту ночь у пруда, сегодня уже нет. А ей необходимо поговорить именно с тем, прежним Валентином, которому она отдала самое дорогое, а не с этим легкомысленным, циничным повесой, который ускользает от прямых вопросов, не способен ни на йоту поступиться своими холостяцкими принципами.

— Я не собираюсь плакать и напоминать, что ты воспользовался моей доверчивостью и обесчестил меня. Я пошла на это, хорошо сознавая, что делаю.

— Приятно слышать, — заметил он.

— Помолчи. — Элинор сделала глубокий вдох. — Все, что я хотела, — это немножко свободы, одно-единственное приключение.

— Я тебе его дал.

— Ошибаешься. Ты говорил, что ты мой друг и понимаешь, мои чувства, а сам, оказывается, выполнял приказания Мельбурна. Хотя я уверена, что он еще не осведомлен обо всех подробностях, — сказала она. Если бы Себастьян узнал всю правду, то либо она, либо Валентин были бы уже мертвы или в срочном порядке покинули страну. — И все это время ты прекрасно знал пределы, за которые не должна выходить моя свобода, и имел предписание не, позволить мне преступить их. Себастьян обязал тебя следить, чтобы я не сделала что-нибудь действительно непристойное, и ты согласился выполнять его поручение.

— Ты сама решила довериться мне. Это был твой выбор.

— И я больше не повторю этой ошибки. Я не ребенок, за которым надо следить, чтобы он не объелся сладостей. Я взрослый человек. И мне казалось, что ты заслуживаешь доверия. Не глупо ли? Будь, уверен, что мое следующее приключение не будет иметь ничего общего с тобой. — Она втянула воздух сквозь стиснутые зубы. — Тебе следовало обо всем рассказать мне.

— Разве это что-нибудь изменило бы?

— Конечно. Я нашла бы кого-нибудь другого — человека, который не обязан докладывать о каждом разговоре Мельбурну.

— Я и не докладывал. Поэтому он так разозлился сегодня утром. К нему приходил этот мерзкий Кобб-Хардинг, который пытался описать ему твои прекрасные девичьи груди. Во всех деталях!

Она побледнела.

— Стивен Кобб-Хардинг был здесь?

— Он предложил брак как способ защиты твоей репутации. Если бы я сделал то, что следовало, и рассказал Себастьяну о происшедшем у Белмонта, у него было бы время приготовиться к появлению Кобб-Хардинга.

Элинор кивнула.

— Возможно, ты прав. Но мне ты никакой услуги этим не оказал.

Он невесело усмехнулся.

— Той ночью ты говорила совсем другое.

— Та ночь была моей идеей, а не твоей. И я получила от тебя то, что хотела. — Элинор наклонилась вперед и ткнула пальцем в его колено. — Тебе не приходило в голову, что я не единственная женщина, которая использовала тебя в своих интересах? Ты довольно хорошо это делаешь.

— Никто меня не использует.

— Ты в этом уверен? А что, если те женщины, которых, как тебе кажется, ты соблазнил и бросил, на самом деле просто играли тобой? У тебя есть то, что им нужно, они это использовали и расставались. — Она встала и снова открыла дверь. — Потому что, откровенно говоря, Валентин, учитывая твое поведение, я не вижу, на что ты еще годен.

Еще никто и никогда не говорил с ним подобным образом. И, насколько он понимал, никогда не будет говорить. Валентин остался сидеть на месте, потому что боялся ударить Элинор. Он машинально наблюдал, как она вышла из экипажа и закрыла дверцу.

— Все в порядке, Фредерик. Отвези его домой. Я с ним закончила.

С него, черт возьми, хватит! Не успел экипаж доехать до конца подъездной аллеи, как он открыл дверцу и спрыгнул на землю.

— Я пойду пешком, — заявил он, сердито взглянув на удивленного кучера.

— Как скажете, милорд.

Теперь настала его очередь высказать все, что он думает. Однако, повернувшись, он увидел лишь спину Элинор, входившей в дом. Как будто почувствовав, что ей угрожает опасность, Стэнтон взглянул на него и закрыл входную дверь.

Тем лучше.

— Ты не права! — крикнул он, не обращая внимания на настороженные взгляды грума и кучера.

Возможно, пешая прогулка до дома — это то, что ему сейчас нужно. Для всех заинтересованных сторон будет лучше, если он немного успокоится, пока доберется да собственного дома. Он пошел по улице, радуясь тому, что придется прошагать почти две мили. Будет время обо всем подумать.

Добрых полмили он просто ругался. Значит, Элинор его презирает. Но какое ему до этого дело? Он просто использовал ее, чтобы немного позабавиться и получить удовольствие, а теперь, когда ситуация стала выходить из-под контроля, пора все заканчивать. Да так оно лучше.

Но он при всем желании не мог обмануть самого себя. Ему было интересно участвовать в ее планах, пусть даже он и не сказал, почему изначально появился рядом с ней в роли ее тени. Он наслаждался ее обществом. Ему очень нравилось мило беседовать с ней и пытаться угадать ход ее мыслей. Элинор Гриффин была одной из немногих знакомых ему женщин, которые имели иные устремления, кроме желания устроиться в жизни как можно удобнее. А теперь у него было такое ощущение, будто она нанесла ему удар ниже пояса. Что бы она ни надумала делать дальше, Мельбурн никогда не повторит свою ошибку. Сказав, что положит конец ее бунту, он так и сделает. Герцог, вероятно, считает подарком судьбы появление в Лондоне Джона Трейси. Скорее всего, даже Элинор не станет возражать против брака с героем войны. Уж тот наверняка будет каждую ночь обеспечивать ей на их уютном супружеском ложе столько приключений, сколько она пожелает.

— Пропади все пропадом! — прорычал он.

— Деверилл? — окликнул его знакомый голос.

Он взглянул на дорогу. Рядом с ним остановилось ландо.

— Привет, Хеннинг! — проворчал он и, кивнув, продолжил путь.

— Неужели какая-нибудь женщина выставила тебя за дверь, когда неожиданно вернулся домой ее муж? — хохотнув, продолжал полнотелый молодой человек, приказав кучеру ехать шагом. — Позволь подвезти тебя?

— Спасибо, не надо. Я гуляю. — Но…

— Я не расположен сейчас к общению, Фрэнсис, — прервал его Валентин, окончательно потеряв терпение. — Всего тебе доброго.

Хеннинг понимающе кивнул.

— В таком случае оставлю тебя в покое. Мне не раз случалось видеть у джентльменов такой взгляд.

Валентин остановился.

— Какой еще взгляд? — буркнул он.

— Тот, который лучше всяких слов свидетельствует, что какая-то женщина вывернула на изнанку твою душу. Я и сам раза два такое ощущал. И не передать, как…

— Никакая женщина мне душу не выворачивала, — прорычал маркиз. Проклятие! Дьявол сейчас, должно быть, помирает со смеху. Даже тупой Хеннинг его поучает! — Это я их выкручиваю наизнанку.

— Можешь не рассказывать, я не слепой. Хорошо еще, что ты разбиваешь сердца только замужних женщин.

— Это еще почему?

— Для них слишком поздно оплакивать судьбу или оставаться старыми девами, дожидаясь тебя.

Валентин сомневался, чтобы кому-нибудь из его любовниц такое приходило в голову. Обычно они, как и он, сам, быстро переключали внимание на следующий объект.

— Ты прав, — сказал он, демонстративно доставая часы из кармана. — У меня назначена встреча. Извини.

Кивнув, Фрэнсис махнул рукой кучеру, оставив Валентина стоять посередине тротуара. Из всех людей он меньше всего ожидал услышать какое-нибудь дельное замечание от Фрэнсиса Хеннинга, однако сказанное им почти в точности повторяло то, что в запальчивости наговорила ему Элинор.

Но Элинор была не права. Что бы она ни говорила, ни одна женщина не использовала его. И мысль о том, что она якобы именно так поступила с ним — и сделала это, чтобы снять напряжение, — казалась смехотворной и возмутительной. Все происходило совсем наоборот. Все это знали. И он в том числе.

Элинор Гриффин заставила его серьезно задуматься. Другие женщины считали его бессердечным или даже жестоким, но никогда не называли никчемным. А когда такое обвинение исходило от Элинор, оно затронуло его сильнее, чем он мог предполагать.

И то, что он умолчал об изначальной причине своего участия в ее планах, еще не повод забывать, как добросовестно он отнесся к ее приключению. Она сама его выбрала, и он осуществил задуманное. Даже если бы у него не было обязательства перед Мельбурном, он сделал бы то же самое.

Валентин нахмурился. Все происходило не совсем так. Если бы он чисто случайно оказался участником ее затеи, не знал ее братьев и не был обязан обеспечивать ее безопасность, то сделал бы так, чтобы поскорее получить от нее то, чего хотел. И тогда все было бы просто и понятно, без всяких упреков в безнравственности. Да, его подопечная искала свободу. Может быть, он неправильно поступил, не сообщив, что его попросили присматривать за ней? Но почему, черт возьми, это должно его заботить? Она его оскорбила, ее братья тоже. Ну и что с того? У него под рукой десятки женщин, которых он мог использовать, чтобы изгнать одну единственную из своих мыслей. А что, если действительно они хотели лишь использовать его и Элинор права?

Он снова выругался, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих. Она что-то с ним сотворила. По крайней мере, лишила покоя. Именно поэтому он не может перестать думать о том, что она ему сказала в карете. Участие в ее приключении поставило все вокруг с ног на голову. Что же теперь будет? Видимо, Мельбурн пригласит к себе Трейси в качестве потенциального жениха сестры. Примет ли Элинор предложение выйти за него замуж, чтобы насолить Валентину, или, что еще хуже, потому, что ей нравится, этот чертов герой войны? Уж такого бравого вояку она, наверное, никогда не назовет никчемным.

— Проклятие! — Он остановился, заметив, что пропустил свой поворот и оказался на Саут-Одли-стрит перед скромной церквушкой Гросвенор-Чепел, мимо которой проходил, наверное, тысячу раз, но не обращал на нее особого внимания.

Церковь. Он предполагал побывать в Божьем храме еще два раза: один раз — когда найдет ту, которая станет ему женой, а второй — когда его тело внесут туда для отпевания, если только от этого в храме не рухнет потолок. Смущенно оглядевшись вокруг, Валентин толкнул ворота и вошел на церковный двор. Молния небесная его не поразила, но он все-таки вел себя настороженно. У входа на маленький погост разрослись цветы, кусты алых роз обрамляли короткую дорожку, ведущую к четырем ступенькам перед входом в здание, построенное из камня и дерева. С тяжелым вздохом он опустился на самую нижнюю ступеньку гранитной лестницы.

— Доброе утро, сын мой, — послышался негромкий мужской голос за его спиной.

Ну что ж, по крайней мере, в том, что это не сам Господь, он был уверен. Валентин оглянулся через плечо.

— Доброе утро, святой отец. Извините, что побеспокоил вас. Мне просто нужно было немного подумать.

Высокий худощавый мужчина в черном одеянии кивнул ему:

— Вы ведь лорд Деверилл? Валентин Корбетт, не так ли?

— Совершенно верно.

— Кажется, я упоминал о вас разок-другой в своих проповедях.

Чего Валентин никак не мог ожидать от священнослужителя, так это подобного юмора. Какие же у него отыскались добродетели?

— Для меня это большая честь.

— Видите ли, когда упоминаешь об известном человеке, это побуждает паству слушать с особым вниманием. — Немолодой священник с кряхтением опустился на ступеньку чуть выше той, на которой сидел Валентин. — Мне всегда хотелось узнать, правда ли, что вас нарекли в честь святого?

Маркиз пожал плечами.

— Наверное, да. Я родился в День святого Валентина. Отец всегда считал это своего рода шуткой. Я этого не понимал, пока не стал немного старше.

— Да. Мне кажется, что святой Валентин мягче обращался с сердцами, чем, судя по вашей репутации, обращаетесь вы. Значит, вас привела сюда лишь потребность подумать?

— А вы, значит, устроили засаду на своем пороге и поджидаете язычников, чтобы обратить их в истинную веру?

Священник улыбнулся.

— Да нет, я просто собирался полить розы. Хотя эти ворота открыты для всех. Не спешите, сын мой. Сидите и думайте, сколько вам будет угодно.

Снова закряхтев, священник встал и, спустившись с лестницы, направился к небольшому сараю, где хранился садовый инвентарь. Валентин увидел, как он вышел оттуда с садовой лейкой и побрел к колодцу в середине сада. Маркиз поднялся на ноги, чтобы помочь священнику вытащить ведро с водой из колодца. Несколько недель назад он бы не потрудился это сделать, да и вряд ли его нога ступила бы на церковный двор.

— Скажите мне, святой отец, — спросил он мгновение спустя, переливая полное ведро воды в лейку, — грех ли это, если не сказать человеку, что ты его опекаешь по чьей-то просьбе, когда тот считает, будто ты поступаешь по велению сердца?

— Ну, если и грех, то не смертный. Я бы назвал это ложью.

— Да, но ложь для ее же блага.

— Ну, это зависит от того, кто именно так расценивает. И не помешало ли это данной леди совершить то, что она намеревалась.

— А если то, что она намеревалась сделать, оказалось грехом?

Священник взглянул на него и некоторое время молчал.

Валентин поднял тяжелую лейку и стал поливать ближайшие, розовые кусты.

— Я, конечно, не могу поощрить грех. — Чуть улыбнувшись, священник взял у него полупустую лейку, чтобы продолжить полив. — Но порой исправлять что-то — гораздо более достойная задача, чем даже совершать ошибку.

— Во всяком случае, более трудная. Спасибо. Такой интересный разговор у нас получился, отец…

— Майкл. Я отец Майкл. Мне тоже этот разговор показался интересным, лорд Деверилл. Если захочется поговорить, заходите в понедельник или четверг.

— Почему именно в понедельник или четверг?

— В эти дни я поливаю розы.

Валентин усмехнулся с довольным видом. Притронувшись пальцами к полям шляпы, он направился к воротам. Однако на полпути ему пришло в голову спросить еще кое о чем. Он сам пришел в ужас от этой мысли, но это был всего лишь вопрос, тем более что задать его Валентину было больше некому.

— Отец Майкл?

— Да, сын мой?

— Если я приведу с собой кого-нибудь, вы… — У него пересохло во рту, и он судорожно сглотнул. «Это просто вопрос», — напомнил он себе, сам тому не веря ни секунды. — …Вы нас пожените?

— Только если будут произведены надлежащие оглашения или по предъявлении специального разрешения, полученного в Кентербери. Но если вы так отчаянно хотите воздержаться от греха, то я посоветовал бы вам отправиться в Гретна-Грин, — сказал, нахмурив лоб, отец Майкл. — Там более упрощенный обряд бракосочетания. Хотя мы этого обычно не поощряем. Слишком уж часто возникают скандалы.

Кивнув, Валентин закрыл за собой ворота и повернул в сторону Корбетт-Хауса. Его потрясло, что он смог произнести слово «пожените», но еще больше удивило, что он продолжал размышлять на эту тему. Одно он знал наверняка: ему не хочется, чтобы Элинор выходила замуж за лорда Джона Трейси.

Ведь даже священник сказал, что человек должен исправить то, что сделал неправильно. Элинор хотела приключения — нечто необузданного и неконтролируемого, и чтобы никто ее не подстраховывал и не заботился о ее безопасности? Ну что ж, он устроит ей такое приключение — если только от одних мыслей об этом его не хватит апоплексический удар.

Войдя в дом, Элинор сразу же взбежала по лестнице и забаррикадировалась у себя в спальне. Все три брата примчались за ней следом. Закери принялся барабанить кулаками в дверь, поэтому она даже придвинула к двери туалетный столик, а также одно из своих мягких кресел.

— Уходите! — крикнула она и, поставив второе кресло у окна, устало рухнула на него.

— Мы еще не закончили разговор, Нелл, — раздался голос Себастьяна, звучавший несколько глуше. Возможно, он стоял у стены, наблюдая, как Закери пытается вломиться в комнату.

— Я не слушаю. Возможно, я должна ответить кое, на какие вопросы, но и ты тоже должен. И ты меня не запугаешь, чтобы заставить делать все, что ты захочешь. Когда я обо всем подумаю, тогда выйду, и мы спокойно все обсудим как взрослые люди. С глазу на глаз. Чтобы не было никакого подавляющего большинства голосов.

— А до тех пор ты будешь прятаться? — В голосе старшего брата появились саркастические нотки.

— Мне не пришлось бы скрываться, если бы вы перестали преследовать меня. Уходите и дайте мне спокойно подумать. — Вспомнив о том, что она услышала, когда Мельбурн на повышенных тонах разговаривал с Девериллом, Элинор снова вскочила с кресла и подошла к двери. — А ты обманщик, Мельбурн. Не думай, что ты победил! — крикнула она.

— Я и не думаю, — ответил он спокойно. — Мы будем внизу, Нелл. Никто не выйдет из дома, пока мы не урегулируем все проблемы.

Элинор схватила пуховую подушку и прижала ее к лицу, чтобы можно было завизжать в нее. Это помогло несколько облегчить острый приступ гнева.

Как только пошел на убыль самый пик приступа, когда человек мечется туда-сюда по комнате, когда ему хочется разбить что-нибудь, ее охватила горькая обида. Она обняла подушку и всхлипнула, потом еще раз и еще, а потом из ее глаз градом покатились слезы.

Она плакала не потому, что неожиданно возник и стал угрожать ее семье Стивен Кобб-Хардинг. С этим они как-нибудь разберутся. Как бы сердит ни был Мельбурн, он не позволит причинить ущерб репутации Гриффинов. Это для него дело чести.

Нет, она отлично знала, почему плачет. И тот факт, что она знает, почему плачет, и чувствует, что сердце ее разбито из-за Валентина, лишь усугублял ситуацию. Почему она ему поверила? Почему ей пришло в голову, что равнодушный к окружающим маркиз Деверилл вдруг проявит интерес к дружбе с ней? Потому что ей хотелось так думать. Вот почему.

— Глупо, — пробормотала она, промокая подушкой мокрое от слез лицо. Валентин разбивал сердца с ошеломляющей простотой, а она почему-то решила, что с ней он поступает иначе. Он стал ее другом и наставником только потому, что его заставил Мельбурн. И все советы, которые он ей давал, все то, что ее в нем восхищало, — все это делалось для того, чтобы выполнить обязательство перед Мельбурном.

Ее приключение, то, что она была с ним близка, сама просила его об этом — как это расценить? Она не знала, что и думать. И, как ни удивительно, ей страстно захотелось поговорить с Валентином. Нет, не орать на него снова, а просто узнать, что он думал на самом деле и, что еще важнее, что он чувствовал, когда они оба участвовали в ее так называемом «мятеже».

Хотя вполне возможно, что после всего, что она ему наговорила, он больше никогда не захочет с ней разговаривать. Валентин никогда не поцелует ее, не прикоснется к ней, а завтра он, вполне возможно, появится под руку с какой-нибудь хорошенькой, увлеченной им женщиной, чтобы сделать вид, будто никогда вообще не интересовался Элинор. А может быть, и правда не интересовался?

Она закрыла лицо руками и сидела, покачиваясь вперед-назад в своем удобном кресле. Какой бы ни состоялся у нее разговор с Мельбурном, когда она якобы все обдумает, она знала заранее его результат. Ее брат даст ей список из нескольких фамилий и позволит выбрать из них одну, как будто это означает свободу выбора. После этого он организует церемонию бракосочетания.

Элинор казалось, что она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой, а единственным человеком, с которым ей больше всего хотелось бы поговорить, которого она считала своим другом, оставался Деверилл. Похоже, что ее сердце не собиралось воспринимать то, в чем был уверен разум: Валентин отказался от нее, потому что с ней связано слишком много проблем. И ей необходимо отпустить его и сосредоточиться на том, чтобы сделать свое будущее хотя бы сносным.

Куда ни кинь…

Самое худшее заключалось в том, что она все сотворила своими руками. Она хотела набраться нового опыта, по-другому взглянуть на жизнь, но, очевидно, как предупреждал ее Мельбурн, за все приходится платить. Она бы только предпочла, чтобы цена не оказалась столь ошеломляюще высокой.

— Тетя Нелл! — тихо постучала в дверь Пип. Видно, они послали ее для переговоров. Смелый ход!

— Что ты хочешь, дорогая?

— Ты спустишься к ужину?

Элинор поморгала и, повернувшись, взглянула и окно. За стеклом была тьма, и только редкие газовые фонари освещали притихшую улицу. Силы небесные! Она проплакала целый день. Но если спуститься вниз, то начнется очередная битва, а она была к ней не готова. Пока.

— Нет. Попроси, пожалуйста, Хелен принести мне чего-нибудь. Я тебе заранее благодарна.

— Элинор, ты не можешь вечно сидеть там взаперти.

Она так и думала, что где-то поблизости притаился Себастьян.

— Я знаю. Это только до завтра. Брат немного помолчал.

— Ладно. Ты не в тюрьме. Я просто хочу, чтобы ты побыла дома, пока мы не оценим ущерб, который может причинить Кобб-Хардинг.

— Я никуда не уйду, — ответила она, приложив к двери ладонь. — Спасибо, что даешь мне немного времени.

— Мы увидимся с тобой утром.

— Спокойной ночи, тетя Нелл. Не печалься. Если ты захочешь, чтобы я помогла тебе завтра, дай мне знать.

— Спасибо, Пип. Спокойной ночи.

Хелен принесла ей ужин и помогла поставить на место мебель.

— Приготовить постель, миледи?

— Нет. Я сделаю это сама. Ты можешь идти. Посуду я выставлю за дверь.

— Хорошо, миледи. В котором часу разбудить вас утром?

Элинор даже улыбнулась. Некоторые вещи никогда не меняются.

— В половине восьмого, пожалуйста. Спокойной ночи, Хелен.

Служанка сделала книксен.

— Доброй ночи, миледи.

Сидя у туалетного столика, Элинор равнодушно посмотрела на еду. У нее не было аппетита. В голове проносились обрывки воображаемого разговора с Валентином, после которого он падал на колени, признавался в любви и просил простить за обман. Она вздохнула. Все это выглядело очень приятно, однако более невероятное развитие событий было трудно себе представить.

Закончив ужин, она выставила за дверь посуду, и целый час бесцельно бродила по комнате, четыре раза садилась в кресло, пытаясь читать, три раза принималась писать письма, но все у нее валилось из рук.

— Черт возьми! — пробормотала она. — Ложись-ка лучше спать, Элинор. Утро вечера мудренее.