Гремучие скелеты в шкафу. Том 2

Продано!.

Совсем недавние воспоминания… В 3-й студии Московского Дома звукозаписи, временно «отвоеванной» (валюта!..) у известного ансамбля электромузыкальных инструментов п/у В. Мещерина, английский музыкант и продюсер Брайан Ино завершает запись альбома столичной рок-группы «Звуки Му»… На следующий день — в Ленинграде, в циклопическом спортивно-концертном комплексе местный «Аквариум» отмечает скорый выход своего первого американского диска в компании нескольких мировых поп-знаменитостей. Режиссер Майкл Аптед, создатель некогда у нас запрещенного фильма «Парк Горького», руководит съемкой… Кстати, о другом «Парке Горького»: эта новая группа подписывает контракт с концерном «Polygram», в ознаменование чего в Центр Стаса Намина приезжают брататься любимцы американских школьников «Bon Jovi»…

Какие еще новости? В Западной Европе вышли пластинки «Круиза», «Ва-Банка» и «Центра». Группы «Антис», «Браво», «Звуки Му» и «Телевизор» собрали урожай восторгов во время турне по Италии. «АВИА» сделали неделю аншлагов в Гамбурге, а в Хельсинки на их сольный концерт пришло двадцать тысяч человек. «Поп-механика» произвела сильное впечатление на любителей передового искусства в Стокгольме и Западном Берлине, на очереди — Лондон. «Бригада С» и «Нюанс» отправляются в турне по Соединенным Штатам, «АукцЫон» и «Кино» — во Францию. И так далее. Простите, что многих не вспомнил. Все это — советская рок-музыка на Западе.

Наверняка перечень достижений наших музыкантов-академистов выглядит более впечатляюще, однако стоит обратить внимание на динамику явления. Здесь ситуация такова: еще год назад на Западе не было ни одной нашей «легальной» рок-пластинки, а список счастливых гастролеров не превышал два-три названия престижных минкультовских ансамблей. А уж если отсчитать назад еще несколько лет, то нетрудно убедиться в том, что «Аквариум» возглавлял «черные списки» групп, рекомендованных ко всяческому «недопущению», а входили в эти списки практически все те, кто составляет сегодня цвет советской рок-музыки. Не то что за границей, айв родном городе играть они не имели права, и даже записи их песен изымались из программ дискотек. Так или иначе, стремительный прогресс налицо. Буквально за несколько лет гонимые «дети подземелья» преобразились в процветающую, хотя и не лишенную проблем, культурную прослойку. Вполне естественно, что пресловутый «красный рок» занял почетное место и в западном видении «перестройки и гласности» — наряду с предприимчивыми кооператорами, новыми общественными организациями и отважной прессой.

Однако мода на перестройку — только одна из причин повышенного интереса к советскому року. Другая, более специфическая, — состояние рок-музыки на Западе. Сказать, что она в упадке, было бы не совсем справедливо, ибо в коммерческом отношении жанр процветает и миллионов долларов через него прокачивается намного больше, чем во времена знаменитого рок-бума конца шестидесятых. В тоскливом состоянии пребывает творческий процесс, и, как следствие, усугубляется духовный кризис рока. Впрочем, очень может быть, что я меняю местами причину и следствие. Во всяком случае, рок-жизнь на Западе уже мало кем воспринимается с той остротой и серьезностью, как когда-то, мало интересует передовых интеллектуалов, деятелей искусства, политиков. Социально-революционная миссия рока как будто подошла к концу и выхолостилась — в лучшем случае — в умную развлекательную музыку. Спору нет, огромное уважение и симпатию вызывают все грандиозные благотворительные рок-акции последних лет, вроде показанного у нас концерта, посвященного Нельсону Манделе. Но по сути дела это не что иное, как отчаянные попытки ветеранов и идеалистов рока вернуть своей музыке социальный пафос, не дать ей раствориться в океане чистой коммерции. К счастью для рока, ни одно из более поздних модных поветрий — от брейк-данса до программирования — не смогло пока заменить его в качестве нового молодежного творческого медиума. В этом шанс слегка одряхлевшего бунтарского жанра.

Многие люди на Западе, неравнодушные к судьбе рока, пытаются как-то его растормошить. Причем не только социально озабоченные радикалы, но и бизнесмены, скучающие без очередной «новой волны» и мечтающие открыть если не новый Ливерпуль, то хотя бы Ямайку. Неудивительно, что многие обращаются к советскому року — как за вдохновением, так и в поисках свежего товара. И всех, конечно, подогревают сообщения о «приподнявшемся занавесе», открытости и доступности. Было бы преувеличением сказать, что ООСР стал Меккой или Клондайком для западных рок-активистов, однако интенсивность контактов растет в геометрической прогрессии.

Среди людей, приезжающих в нашу страну по рок-делам, я выделил бы три основные группы. Первых — к ним относятся в основном журналисты, киношники, молодые «народные дипломаты» — интересует главным образом социально-политический статус советского рока. Для них здесь полное раздолье, поскольку Союз — единственная, может быть, страна в мире, где к року по-прежнему относятся как к «серьезному явлению общественной жизни». Где музыканты верят в свою спасительную миссию, где публика ищет в рок-песнях ответы на измучившие ее вопросы, где противники рока с неподдельной страстью клеймят его как «духовный СПИД»… С одной стороны, ничего хорошего во всем этом нет; с другой — это своего рода «признаки жизни», доказательство того, что рок у нас еще не выпал в осадок, не стал продуктом эстрадного ширпотреба. В любом случае, продолжающаяся на ниве рока «борьба идей» придает ситуации дополнительную пикантность. Хотя как «товарный» фактор во внимание не очень-то принимается.

Вторая группа рок-пилигримов — искатели новых художественных впечатлений, надеющиеся расслышать в советском роке нечто такое, чего «у них» нет. Это музыканты, критики, вообще специалисты, находящиеся «внутри» жанра. Впечатления у них, как правило, довольно противоречивые. Первое знакомство приятно удивляет: оказывается, у советских все цивилизованно, музыканты прекрасно владеют инструментами и разбираются в современных стилях. Но очень скоро приходит ощущение, что это цивилизованно даже слишком — все увиденное и услышанное в точности повторяет опостылевшие уже международные клише. Многие так и уезжают с убеждением, что советский рок — это просто «запоздавшая» копия рока западного. Заметьте, что все резонные разговоры о великой самобытности и значимости текстов песен для людей, не понимающих по-русски, малоутешительны. Они слышат музыку… А здесь — как это ни странно для страны с необъятными фольклорными и академическими традициями — наши рок-авторы предлагают ничтожно мало оригинальных идей. К счастью, исключения есть, однако до сих пор иностранцы обращают на них больше внимания, чем мы сами.

Третья группа — люди, приезжающие на наш недавно открывшийся рок-рынок с тем, чтобы заработать. Это бизнесмены — представители фирм грамзаписи и концертных агентств. Им приходится хуже всего: чем выше запросы, тем горше разочарование. Суть проблемы вкратце сводится к следующему: практически все, даже самые перспективные в коммерческом отношении советские рок-группы требуют долгой и многообразной «доводки». У них неважно с английским произношением и сценическим движением, нет навыков студийной работы и чувства стиля. Кроме того, они слишком привыкли к тому, что называется труднопереводимым русским словом «халтура». Иными словами, в потенциальную рок-звезду из Советского Союза необходимо вложить заметно больше сил и средств, чем в начинающих англичан или немцев. А тут еще вдобавок эта бюрократия…

Как видите, стать посланцем «красного рока» не так уж просто. По моим сведениям, на сегодняшний день только три наши рок-группы имеют твердые контракты с солидными фирмами грамзаписи (мелкие и посреднические компании не в счет). Это «Аквариум», «Звуки Му» и «Круиз» (совсем недавно к ним присоединился уже упомянутый «Парк Горького»), Три абсолютно разных ансамбля и, соответственно, три принципиально разных подхода к завоеванию западной аудитории.

«Круиз»: здесь ставка на полную «узнаваемость», тождество группы с десятками и сотнями ей подобных «металлических» составов во всем мире. Знакомый американец видел выступление «Круиза» на рок-фестивапе в Скандинавии; о том, что группа эта советская, он начал догадываться только после того, как прозвучал последний аккорд: «Мне показалось странным, что, отыграв программу, музыканты вдруг стали улыбаться и раскланиваться: наши группы „хеви" так мило никогда себя не ведут». Весь «heavy metal», от причесок до музыкальных гармоний, целиком состоит из клише, освоив которые — на хорошем исполнительском уровне, конечно, — можно рассчитывать на успех. Сомкнутые у сцены ряды «металлистов» — в Детройте, Гамбурге или Барнауле — не ждут новостей и откровений от своих кумиров, а ждут лишь многократного повторения этих самых божественных трюков. Окончательно «спрямляет» и делает восприятие инвариантным тот факт, что текст для «heavy metal» столь же важен, как, скажем, для романса Алябьева «Соловей». Диск «Круиза», естественно, напет по-английски — и это идет ему только на пользу. Интересно, что поначалу у западногерманских продюсеров возникло желание дать пластинке «русскую» идентификацию — ее хотели назвать «Эй, ухнем!», — но затем они же резонно решили национальных признаков ее лишить.

Надежды на то, что советский «метал» будет «хорошо продаваться», небезосновательны: удается ведь это «Krokus» из Швейцарии, шведу Ингви Мальм-стину, западным немцам «Scorpions» и некоторым другим. Другое дело, что культурная значимость этого успеха будет невелика. Не потому, что «heavy metal» — «рок второго сорта», как считают снобы. Значимость эта, как мне представляется, измеряется прежде всего степенью новизны музыкальной информации, ее способностью передать культурные традиции и своеобразие художественного мышления народа данной страны. В этой графе у мастеров «hard» и «heavy» прочерк. Шведская группа «Europe» наводнила Америку своими пластинками — но при чем здесь Швеция, если даже имена музыкантов изменены на английский лад, а сама музыка никак не отличается от американских «Bon Jovi», английских «Def Leppard» или советского «Парка Горького»? Я называю это «Макдоналдс-рок»: расхожий международный стандарт, в меру качественный и лишенный индивидуальности… И тем не менее, успеха вам, московские красавцы, — страна нуждается в валюте.

Будут ли солидные долларовые поступления от продажи пластинок «Звуков Му»? Строго говоря, такой вопрос всерьез и не стоит. Брайана Ино — бесспорно, самого известного в мире продюсера авангардного рока — привлек не коммерческий потенциал, а художественная уникальность этой группы. Объясняя свой выбор, он говорил: «У „Звуков Му" я обнаружил сразу несколько качеств, которых нет ни у одной другой рок-группы в мире. И это не только актерство Петра Мамонова, доподлинно „средневекового" шута-юро-дивого, но и необычная ритмика, и очень своеобразный подход к аранжировке. Для современного рока, где, казалось бы, все давно пробовано-перепробовано, это изумительное открытие».

Песни, разумеется, спеты по-русски; в оформлении конверта, по-видимому, будут использованы работы Филонова — чье видение мира, кстати, имеет поразительно много общего с образностью песен «Звуков Му». Все вместе — сгусток шокирующей новизны, смесь этнической экзотики с радикальным модернизмом. Нет сомнений, что эта пластинка заинтригует журналистов, музыковедов и всяческих рок-экспер-тов. Будет ли ее покупать «рядовая» публика? Не думаю. Но здесь куда важнее эффект другого порядка: впервые на карте рок-мира будет застолблен участок под названием «Русский рок». Причем «русский» не по паспорту, а по существу.

Борис Гребенщиков, лидер «Аквариума», тоже уникален, но в несколько ином роде. Вот что поведал его продюсер, известный английский рок-музыкант Дэйв Стюарт: «Я был ошеломлен, познакомившись с песнями Бориса, поскольку неожиданно услышал в них интонации старой английской народной музыки, о которых уже двадцать лет как позабыл. С подачи Бориса я стал ходить в фольклорные клубы и обнаружил там массу интересного… Фактически, он вернул мне мои собственные корни».

Гребенщиков — человек, в котором глубоко укоренились и совершенно органично сосуществуют две культуры. Трудно разграничить, что в его творчестве идет от традиций русского романса, Вертинского и Окуджавы, а что — от кельтских мелодий и стихов Джима Моррисона. Борис как-то признался, что иногда строчки новых песен рождаются у него на английском, а затем уже он переводит их на русский… Такой вот почти набоковский синдром. Так что сочинение английских текстов для пластинки вершилось самым естественным образом.

У нас Борис Гребенщиков считается прекрасным рок-поэтом. На Западе он вправе претендовать на такую же репутацию, и в его работе, в отличие от альбомов «Му» и «Круиза», слова, содержание будут играть огромную, если не решающую роль. По этой же причине «хит-парадовая» судьба «Радио-тишины» (предположительное название альбома) видится самой непредсказуемой. Если философско-поэтический пафос Гребенщикова «зацепит» американских слушателей, то успех будет очень внушительным, если нет — неудача может иметь драматические последствия. «Драматические» потому, что лидер «Аквариума» стал первым советским артистом, которого американцы «раскручивают» по-настоящему, как «звезду»: в запись диска и сопутствующие рекламные акции уже вложено более двух миллионов долларов… Если эти расходы не будут оправданы, в долговую яму Борис Борисович, конечно, не сядет — но вот западный шоу-бизнес получит сильнейший заряд скепсиса и недоверия к року из СССР… И наоборот: успех Гребенщикова откроет путь многим другим. Так что попридержите языки, завистливые коллеги БГ, — он идет на риск и ради вас.

При всех различиях у этих трех историй есть и немало общего. Начать с того, что все записи осуществлялись под руководством западных продюсеров. Обусловлено это не «низкопоклонством», а тем прискорбным обстоятельством, что института «продюсерства», одного из самых фундаментальных в мировой поп-музыке (и шоу-бизнесе вообще), у нас просто не существует; записывать рок, «ставить» звук, создавать «образ» пластинки у нас никто толком не умеет, да и не обучен даже.

Далее, диски «Аквариума» и «Круиза», «Центра» и «Ва-Банка» были записаны в западных студиях. Опять же не потому, что наши рокеры, подобно ретивым кинодеятелям, непременно хотят работать на иностранной «натуре»… Просто-напросто в Советском Союзе современных студий звукозаписи почти нет. На всю Москву их едва наберется десяток. Для сравнения: в Лондоне студий такого же и более высокого класса более трехсот.

Короче говоря, мы, совсем как страна «третьего мира», поставляем свое «культурное сырье» на Запад, где его обрабатывают на умных машинах и превращают в законченный продукт.

Нелестно, но факт. Что же мешает нам самим делать записи и торговать не «живым товаром», а готовыми качественными рок-фонограммами, заметно выигрывая при этом во времени, деньгах и престиже? Мешает в первую очередь первобытно-централизованная структура нашей пластиночной индустрии. Когда иностранцы впервые слышат, что в СССР существует одна-единственная фирма грамзаписи, они отказываются верить. Это действительно уникальный в мировой практике казус. Точнее, ляпсус. Можете ли вы себе представить, что все книги в Советском Союзе — от детских стишков до богословских трудов, от Эстонии до Якутии — выпускает одно большое издательство? Нелепо? Невозможно? А с пластинками почему же «возможно»? Ведь во всем мире издательский бизнес и выпуск звукозаписей, несмотря на всю разницу в технологии, являются абсолютно аналогичными по структуре… Любая критика в адрес фирмы «Мелодия» бессмысленна: даже при гениальном руководстве, но сохраняя свое монопольное (может быть, поневоле) положение, она не сможет решить и малой доли стоящих перед ней задач, в том числе международных. Динозавры, как известно, вымирают, но не прогрессируют.

О том, что монополия ведет к загниванию, убедительно свидетельствует практика другой организации, о которой, кажется, уже за много лет не было сказано ни одного доброго слова. Я имею в виду Госконцерт. Это действительно настоящее кладбище международных музыкальных контактов, причем большинство надгробий принадлежит именно рок-проектам. Расскажу одну типичную историю.

«Телевизор»

В феврале 1985 года в Москву из Лондона пожаловал некто Джон Бэрроуз, директор крупнейшего в Англии летнего музыкального фестиваля, с тем, чтобы пригласить к себе две советские рок-группы. Британские эксперты посоветовали ему найти и послушать «Арсенал» Алексея Козлова и «Машину времени». С этой просьбой Бэрроуз и пришел в Госконцерт. Атам ответственные лица вполне официально ему заявили, что ансамбль «Машина времени» давно распался, а группа Козлова находится в турне по Монголии, и познакомиться с ней нет ни малейшей возможности. Взамен мистеру Бэрроузу было любезно предложено прослушать ряд «лучших рок-групп» — «Верасы», «Самоцветы» и т. п., от которых англичанин пришел в ужас… Я познакомил Бэрроуза с «Автографом» и «Рок-ателье» — единственными «выездными» на тот момент нашими рок-группами, но и их поездку в Англию Госконцерт успешно потопил в бюрократической волоките. Что до «Машины времени», то она, как вы знаете, никогда не распадалась, а Леша Козлов со своим джаз-роком находился в ту неделю не в Улан-Баторе и даже не в Тамбове, а прямо и непосредственно в Москве… Таков фирменный стиль Госконцерта. Не знаю, насколько он изменился сейчас, с приходом нового руководства. Честно говоря, это уже мало кого интересует, ибо большинство западных партнеров и местных клиентов поставили на этой организации жирный крест, найдя гораздо более эффективные каналы взаимодействия. Практически все значительные, вызвавшие резонанс заграничные рок-гастроли последнего времени — «Аквариум», «АВИА», «Звуки Му», «Поп-механика», «Телевизор», «Джунгли» — не имели никакого отношения к Госконцерту. В качестве «агентств» выступали Комитет защиты мира, Союз обществ дружбы, БММТ «Спутник», ЦК комсомола… В одном случае рок-группа в полном составе выехала по частному приглашению. Строго говоря, налицо непорядок, кустарщина — и тем не менее это куда лучше и надежнее, чем псевдопрофессиональная «помощь» Госконцерта.

Фото В, Конрадта

«АВИА»

А в идеале механизм «рок-экспорта» выглядит примерно таким образом. У каждой группы контрактные отношения с той или иной фирмой грамзаписи — советской, иностранной или смешанной. Записи лицензируют в разных странах; выходят пластинки, к их выпуску приурочивают гастроли. Если фирма крупная — она может организовать поездку сама, если нет— группа обращается к одному из многочисленных концертных агентств, которое обеспечивает музыкантам все необходимое, не претендуя при этом на львиную долю прибыли… Это не фантазия, а серые будни, и я уверен, что рано или поздно так будет и у нас.

Обычно бывает «поздно», а жаль. Фактор времени немаловажен. Нет, я не солидарен с теми, кто призывает «ловить момент» и, используя нынешнюю моду на все советское, срочно «впаривать» глупым иностранцам что ни попадя, снабженное, разумеется, соответствующей «символикой и атрибутикой». Это немного цинично, а главное — недальновидно: халтура быстро набивает оскомину и не способствует хорошей репутации. Пройдет еще год-полтора, и схлынет половодье «перест-рока», «гласность-арта» и всего прочего, взятого с полок, вытащенного из-под гусениц бульдозеров и вызволенного из подвалов советского искусства. На виду останутся только действительно стоящие музыканты, художники, режиссеры, артисты… Вот и интересно будет посмотреть — кто именно?

В одном из недавних интервью Борис Гребенщиков сказал, что главным для него результатом американской эпопеи было то, что он смог лучше узнать самого себя и оценить свои возможности. Поверьте, это очень серьезное заявление, не содержащее и тени кокетства. Международные контакты хороши многим: тут и укрепление доверия, и твердая валюта, и новые впечатления. Но не менее важно еще одно: мировое общественное мнение как зеркало и мировая культура как система координат. Мы не можем обойтись без этого, если честно и объективно хотим узнать свое место и свою цену. Хотя бы приблизительно… Несколько десятилетий наша культура развивалась в почти полной изоляции от мирового художественного процесса, в условиях жесткого идейно-эстетического диктата и отсутствия информации. Эта система плодила дутые авторитеты, непризнанных гениев, эпигонство под личиной новаторства, новаторство под личиной «соцреализма» и всевозможные «эзоповы комплексы». Сейчас пришло время и появилась возможность разобраться, что к чему.

Рок — лишь локальный участок этого большого культурного завала. Но участок интересный, поскольку из всех искусств он, с одной стороны, в наименьшей степени скомпрометировал себя пресмыкательством перед официозом, а с другой — наиболее тесно связан с «неформальной» уличной реальностью. Понимаю, что слово «искусство» в данном контексте многим резануло слух. Конечно, в роке преобладают китч и пустое позерство, но «искра божья» тоже есть. И именно искусство в роке стоит того, чтобы за него бороться. В этом может помочь и «международное судейство».

Я не берусь моделировать суждения мировой рок-критики, однако смею уверить, что основные критерии оценки таковы: музыка, образ, профессионализм. Причем, говоря о музыке и образе, во главу угла ставится такое качество, как оригинальность. Редкое качество для наших рок-групп… А как же иначе? Первое десятилетие советского рока прошло под знаком усерднейшего копирования всех западных атрибутов, включая «ливерпульское» произношение. Затем к английскому резко поостыли, запели на родном языке и «про свое», но вот «национализировать музыку» (по выражению одной сибирской газеты) не смогли. Лишь в последние годы появился ряд групп, претендующих, и не без оснований, на «национальную самобытность», но, как назло, большинство из них не умеет как следует играть. (Под «умением играть» в роке я понимаю не только сыгранность и беглость пальцев, но и мощь, «энергонасыщенность» выступления.) За идею — «хорошо» и даже «отлично»; воплощение ее зачастую — на уровне капустника… «Интересно, но неубедительно» — так можно сформулировать общее впечатление. И как-то стирается грань между почетной «самобытностью» и обычным провинциализмом.

Фото В. Конрадта

«Поп-механика»

Те же, что умеют играть, как правило, не блещут фантазией и вдохновенно воспроизводят мировой стандарт. Не думаю, что за «Круизом» и «Парком Горького» потянется цепочка: рынок «подросткового рока» на Западе и так перенасыщен. К тому же рекруты там требуются молодые, красивые и наделенные недвусмысленным мужским обаянием — в то время как лучшие годы наших рокеров уже ушли на бои с худсоветами и вытравливание из себя этой самой сексуальности… Трудно будет им наверстывать.

Еще труднее, к сожалению, «текстовым» группам, по праву составляющим честь и славу нашего рока. Англоязычный «Аквариум» — счастливое исключение. Вообще же наши знаменитые рок-поэты, романтики и циники, пацифисты и радикалы, борцы и панки интересуют большой рок-мир лишь при условии, что их замечательные стихи сопровождает не менее замечательная музыка. А где ее взять, если проблемы презренной «формы» заботили рок-трибунов в последнюю очередь?

Короче говоря, немногие пройдут сквозь сито международного отбора. А из числа нынешних кумиров, любимцев дворцов спорта и телевещания, не останется почти никого.

Большой драмы тут нет, конечно. Советский рок существует в первую очередь для советской аудитории, и идиотизмом было бы призывать к его коренной перестройке в соответствии с интересами иностранной клиентуры. Тем более что практика показывает: отрываясь от своей среды и делая единственную ставку на успех за границей, артист в результате терпит фиаско и там и здесь.

И тем не менее: прорубленные окна в Европу и дальше — это объективная реальность. И гласность — это объективная реальность. Надо быть или дураком, или гением, чтобы не замечать этих перемен в жизни и не производить переоценку ценностей…

Апьгису Каушпедасу, солисту группы «Антис», показалось недостаточно высмеивать со сцены бюрократов, и он стал одним из лидеров литовского «Саюдиса». «Телевизору» надоела спекуляция на «перестроечной» тематике, и Михаил Борзыкин, автор самых острых полит-роковых песен, вдруг запел лирику. Жанна Агузарова в зените «попсовой» славы покинула ретро-группу «Браво» и одна записала в студии цикл удивительных, ни на что не похожих песен. «Звуки Му» превозмогли вечное похмелье и научились здорово играть. «АВИА», наслушавшись вдоволь обличений в форме словесных деклараций, создали феерическое антитоталитарное шоу, убеждающее сильнее, чем слова… Все это — движение.

А «застой» — это гордые фразы типа: «Мы делали то же самое, что сейчас, до всякой гласности, — только раньше нас запрещали, а теперь — нет!» И поделом не запрещают: в некогда «крутейших» текстах сегодня слышится не больше вызова, чем в новогодних поздравлениях, а «хардовые» аккорды сладко скрежещут на салонном фестивале в Юрмале. Теперь, дабы наш рок не скатился окончательно до уровня заполнителя дешевых хит-парадов и «неформальной» показухи, чтобы он сохранил (скорее даже восстановил…) свою бескомпромиссную, творческую и социальную репутацию, свой, извините за выражение, кайф, ему нужны новые средства воздействия. Я не постесняюсь определить их как «художественные». Рок как «товар» — уже повсюду в избытке. Рок как «приключение» — в большом дефиците. Сможет стать наш рок культурным откровением — не возникнет противоречий между «внутренним» и «внешним» рынком. Новый художественный опыт нужен всем.

(Журнал «Смена», 1989 г.)