Грешник

Глава 6

КОУЛ•

Когда я был волком, то ничего не помнил о том, каково быть собой. Я был упрощенной версией самого себя. Ничем не отличался от животного.

Это было то, чего я пытался достичь, принимая всевозможные наркотики.

Все, о чем я мог думать после звонка Изабел, было то, как ушло бы это чувство, по крайней мере частично, если бы я стал волком.

Вместо этого я стоял на обтянутом проводом балконе венецианского дома и смотрел на блеск ночного города. Луна была огромной над Голливудскими холмами в конце Аббат Кинни. Пальмы были экзотическими силуэтами на его фоне — по-киношному прекрасном и в духе Л.А… Это место: были ли фильмы по-голливудски идеальными из-за того, что этот город был таковым, или же его сделали таким идеальным сами фильмы?

Я стоял на балконе, будучи силуэтом на фоне пурпурного неба, и моя депрессия становилась просто очередной гламурной вещью.

Что мне следовало сказать ей?

Я знал о крошечной камере, расположенной за моей спиной. Она была прикреплена к краю крыши, одна из сотни таких же, размещенных по всей территории комплекса — «комплекс» было действительно неподходящим словом. Моя квартира-студия, светлая и просторная, в небесном свете, занимала второй этаж бетонного блока дома. Квартира на первом этаже принадлежала другому участнику группы. Широкий помост вел к третьей квартире в тусклом штукатуренном доме с другой стороны блока. Между ними был крошечный двор, полный растений, которые выглядели нереалистичными для моих глаз.

Шесть недель показались мне вечностью. Я не понимал, как вообще мог когда-то решить, что сорок два дня — это короткий срок.

Я оперся на край балкона. Я хотел пива; я хотел, чтобы игла вонзилась мне в кожу.

Нет, это больше не для меня. Я был искренним, чистым и совершенно новым. Бейби наняла меня ради моей неудачи, но я не собирался облажаться.

Изабел даже не дала мне шанса.

Я подумал о том, как быстро я мог превратиться в волка. Как мое сознание полностью очистится. Всего за пару минут. И в отличии от других моих средств, это не оставляло следов и ничего от меня не требовало. Это не было зависимостью.

Но я не пошевелился.

Скрестив руки на балконе, я преклонил на них голову, моя грудь медленно наполнялась тьмой. Мое лицо уткнулось в место, где были отметины, прежде чем волк во мне стер их.

Какой смысл быть здесь, если не ради нее? В чем смысл чего-либо, если я не мог решить даже эту проблему.

Это был просто ужин. Это просто…

Изабел…

Я услышал, как в переулке позади моей квартиры затормозил и остановился автомобиль. Его дверь открылась и закрылась. Багажник открылся и закрылся. Ворота во дворе загрохотали.

Я стрельнул пристальным взглядом на особь неясного пола в светлой шляпе, которая боролась с воротами. Он/она/оно увидел меня. Женский голос, вероятно, позвал меня:

— Поможешь немного, чел?

Я не шевельнулся. Я смотрел, как он/она/оно пытается разобраться с замком еще с минуту до того, как замочная скважина поддалась давлению ключа.

Это все казалось похожим на веселую игру раньше, когда я стоял в доме Бейби. Но сейчас? Ахеренно.

Было такое чувство, что я никогда не прекращал спорить с Изабел, как в Миннесоте.

Невероятно, насколько быстро все в моем сердце превращалось в дерьмо.

Внизу фигура вошла во внутренний двор. У нее была сумка. У нее, кажется, не было колес, но она вся равно тянула ее. Проталкиваясь мимо приставучего фигового дерева, она стояла непосредственно подо мной, а ее долговязая тень рассеивалась от уличных фонарей и света от крыльца и луны. Теперь я видел, что принял за шляпу ее крупные светлые дреды. Подняв голову вверх, она сказала:

— Спасибо за помощь, чел.

Когда я так и не ответил, она протащила сумку еще на несколько метров. Затем она бросила ее у дома и взяла сигарету или что-то вроде.

Медленно, я втянулся в режим артиста. Режим Коула Сен-Клера. Это была маска, знакомая рубашка, но мне нужно было немного времени, чтобы вжиться.

Я спустился вниз по лестнице. В темноте, слабый огонек в ее пальцах осветил дым вокруг нее. Ее лицо было очень длинным и очень тонким, очень похоже на Ихавод Крейн, если бы у Ихавод были бы светлые дреды, будь у нее такая возможность. Восемнадцатый век был плохим временем для волос.

— Привет, почему ты здесь? — спросил я.

— Я — твой барабанщик, — ответила она.

Не было никакого фейерверка или парадов, или знаков, льющихся дождем из небес, чтобы объявить о ней, первой из музыкантов, собранных вокруг музыкальных ног Коула Сен-Клера, экс-лидера «Наркотики».

Эта девчонка не была моей группой. Моя группа была на одну треть буддистской и на одну треть мертвой.

— Это же не оригинальный способ сказать, что ты проститутка, да? Потому что я и правда не в настроении, — сказал я.

Она выдохнула дым на меня. Медленным, носовым голосом, будто готовилась заранее, она сказала:

— Не обламывай мой кайф, чел.

Она закрыла глаза. Она, казалось, была в совершенном согласии с окружающим миром. Марихуана никогда на меня так не действовала. Мне было очень весело, а потом я становился грустным. Весь процесс имел положительные результаты только для зрителей.

— И не мечтал об этом. Я думал, вы приедете завтра. Если не знала, то это день после сегодня.

Девчонка Ихабод открыла глаза. Ее дреды выглядели массивно. Им точно нужен был почтовый индекс. Я видел классные дреды в свое время, но они выглядели, будто были сделаны в руинах заброшенных деревень третьего мира.

— Кайф. Обломал.

— Прости, я Коул.

— Лейла, — она предложила мне свой косяк.

— Я не употребляю, — сказал я. Хотя когда-то считал «травку» самым мелким своим грехом из возможных. Я впервые в жизни сказал «не употребляю» вслух, и эти слова прозвучали с превосходством.

— А мог бы снять напряжение, — сказала она. — До того, как сюда приедут остальные.

— Остальные?

Как по заказу, свет затопил задний двор. Я прикрыл глаза рукой. Четыре человека зашли в ворота, непринужденно, или как вам больше нравится, сквозь темноту двора. Двое несли камеры. У других были инструменты в чехлах. Вышеупомянутые личности двинулись дальше, но, услышав Лейлу и меня, направились к нам.

Я чувствовал себя так, будто меня бросили на сцене без сет-листа[13]. «Это шоу», — сказал я себе. «И оно начинается прямо сейчас».

— Как я и говорила, — безразлично сказала Лейла.

— Хэй, Коул, — сказал парень с камерой. Я мог видеть только половину его лица, и он поразительно напомнил мне Бейби. Такие же тяжелые веки, такая же коричневая челка, такое же чувство, будто он из винтажной фотографии 70-х годов. — Я рассчитывал, что ты будешь спать. Извини за неожиданность. Все приехали рано, и мы думали убить пару минут, прогулявшись, — он поднял одну руку для пожатия, а в другой руке все еще была камера. Он носил приблизительно четыреста браслетов c коноплей. Я немедленно сделал, по крайней мере, три вывода о нем, основываясь лишь на браслетах.

— Я Ти. Просто буква.

— Какая буква?

— Ти. Мое имя просто Ти.

Я сделал еще один вывод и после этого пожал его руку.

— У тебя лицо Бейби.

— Хах, я знаю. Я ее брат-близнец.

— Странно.

— Да, я знаю, хорошо? Я буду в съемочной команде.

Я сразу же понял, что он был одним из тех гибких парней, которым просто нравилось быть вокруг знаменитостей всех видов. Не поклонник кого-то конкретного, просто фанат любого, кто когда-либо был кем-то. Однако, он определенно нравится мне больше Бейби. Он был проще.

— Джоан — моя напарница, которую, как и меня, ты будешь всегда видеть поблизости. Вот она, — он указал на нее. — Так что, если ты заметишь нас рядом, не психуй.

Частично я слушал его, но по большей части мой мозг работал над фактом, что, в общем, их родители назвали своих детей Бейби Ти.

— В любом случае, мы просто отснимем немного материала в доме, а после не будем вам мешать, — сказал Ти. — Мы постараемся быть по возможности незаметными.

— Делайте то, что должны, — сказал я.

Tи и Джоан отошли назад, вертя камерами туда и сюда, в поисках наилучшего освещения. Джоан чуть не наступила на Лейлу, которая полулежала в траве. Я мельком увидел сцену через видоискатель Джоан, и это было похоже на один из тех документальных фильмов о львах после наступления темноты. Не хватало только буфера Ленд Ровера и полусъеденного трупа гну.

Я обратил внимание на двух музыкантов, которых снимала камера Джоан.

— Почему их двое? — спросил я.

Tи, нетерпеливый и любезный, сразу прекратил снимать и обернулся ко мне:

— Двое чего? Камер? Разн…

— Нет, их.

— Это твоя группа, чел, — ответил Ти. У него была такая же широкая улыбка, как у Бейби.

— Гитарист и басист.

— Кто из них гитарист?

Ти посмотрел на двух парней с похожими кейсами для инструментов. Он не имел и малейшего понятия. Один из музыкантов поднял руку.

— Ты можешь идти, — сказал я. В сонных глазах Ти исчезла вся усталость.

— Эй, подожди секунду.

— Дверь вон там, — сказал я гитаристу, который уставился на меня с выражением, которое я давно позабыл — неверие смешанное со злостью, — приятно было познакомится, гудбай, и т. д. и т. п. — Я повернулся к басисту, который нервно сглотнул. — А т…

— Эй, подожди. — прервал меня Ти. Он все еще улыбался, но в глазах была тревога.

— Бейби подобрала этих ребят. Не думаю, что она будет счастлива, если ты просто отправишь их одним махом, когда мы даж…

— Я не просил гитариста. — сказал я. — Зачем мне гитарист? Это не Битлз. — заметил я. — Басист. Барабанщик. Я. Готово.

Ти определенно хотел сохранить спокойствие.

— Почему бы тебе просто не оставить его, посмотреть, что из этого выйдет? Тогда ты счастлив, Бейби счастлива, Чип счастлив.

Я предположил, что Чип — это гитарист, которого я собирался силой выгнать из моей жизни. Самой раздражающей вещью во всем этом было то, что я был уверен, Бейби не забыла, что я не хотел гитариста. Кто-то, кто помнил о блокноте, не забыл бы о дополнительном участнике группы.

— Если он хочет сидеть без дела, мне все равно, — ответил я. — Но факт остается фактом. Я не пишу партии для гитары. Он может отвечать за растения.

Tи пристально смотрел на меня, ожидая моей реакции. Но ее не последовало. Если все в мире шло не так, я собирался, по крайней мере, сохранить это: записывать альбом так, как я того хочу.

В итоге, Ти сказал:

— Чип, почему бы тебе не подождать в машине?

Лейла выдохнула клуб дыма в свете вспышки документального-фильма-о-львах.

Чип направился к выходу со двора.

— Ладно, — сказал Ти.

Я повернулся к басисту. Он был высоким, долговязым пареньком. Его пальцы напоминали лапки насекомых.

— Что ты умеешь? Давай послушаем.

Басист открыл рот, но ничего не сказал.

Ти не был дураком. Он видел игру на несколько ходов вперед.

— Прямо сейчас? Я думал, мы толь…

Я перебил его:

— Сейчас или никогда, Ти. Мы не берем молодых и самоуверенных, и, что-то подсказывает мне, паренек как раз из таких. Поп для лохов, чувак. Давай посмотрим из какого теста ты слеплен.

Басист, сходу поняв, что главным был я, принялся извлекать свой бас.

— Это, мм, лучше звучит с усилителем.

— Я использую свое воображение.

— Что я должен сыграть? — спросил он.

— Это ты мне скажи.

Джереми, басист Наркотики, не был лучшим в мире музыкантом, но у него была некая неугасаемая энергия внутри. Ему приходилось изучать каждую песню целыми днями, прежде, чем сыграть даже самый простой риф, но когда этот риф звучал, — ох, чувак, держись покрепче или присядь. Не имело значения, сколько времени ему понадобилось, чтобы сделать это. Важно было лишь то, каков был результат.

Сейчас длинноволосый басист играл риф одной из наших песен. Я не мог вспомнить ее название. Черт, я неожиданно почувствовал себя старым. Прыщавый парень с обожанием играл старый риф Джереми из песни, которую я не мог вспомнить.

— Не это, — сказал я. — Что-то, чего я не слышал раньше.

Он сыграл что-то другое. Это было фанково[14], и довольно профессионально, и не похоже ни на что, что я когда-либо хотел слышать в одной из моих песен вообще. Я никогда на самом деле не хотел оказаться в одной комнате с этим.

— Спасибо, Чарли, но нет, — сказал ему я. Мне не верилось, что этот вечер проходил именно так. Я должен был гулять с Изабел в этот момент.

— Меня зовут не…

— Он тоже может идти в машину, — сказал я. — Всем хорошего вечера. Я ухожу, — я оставил их там. Поднимаясь по лестнице, я раздумывал, стоит ли позвонить Изабел. Может, мне стоит послать ей что-то. Не цветы. Это скучно. Цветы бы ни за что не убедили ее. Карлик, выпрыгивающий из открытки или что-то типа того.

— Что за мудак, — сказал басист достаточно громко, чтобы я мог услышать. Он совершенно не знал меня, если думал, что был хотя бы близок к тому, чтобы оскорбить меня.

— Ну же, Коул, — позвал Ти. — Что я скажу Бейби?

— Меня беспокоит, что ты называешь свою сестру деткой[15], — сказал я ему. — Скажи ей, что прослушивание начинается завтра. Я сам это сделаю. Захвати свою камеру и пару чистых шорт.

Другой оператор — Джейн? Джоан? — впервые заговорила. Она раздраженно спросила:

— Ты собираешься забраковать и Лейлу тоже?

Я оглянулся туда, где она сидела, все еще кайфуя от сигареты. Я хотел свою группу. Я не хотел всех этих клоунов.

— Нет, пока.

Я дважды проверил ванную комнату на наличие камер, включил душ для шума и тогда достал вещи, необходимые мне для того, чтобы стать волком на пять, или семь, или девять минут.

Это был относительно не такой уж и большой грех. На пике славы Наркотики я был знаменит своим бесстрашием перед химией — не было ни одного наркотика, который я бы не попробовал хотя бы раз. Некоторые из них имели довольно грубые и сложные побочные эффекты, но я не очень-то и беспокоился о своем теле, в конце концов. Уйти из жизни насовсем — вот чего я на самом деле хотел, но был слишком труслив для этого.

Я поставил свои принадлежности на край раковины и разложил их. Мой безумный отец-ученый, ярый фанат научных процессов, гордился бы тем, как я к этому пришел. Множество месяцев самостоятельных экспериментов позволили мне создать свой собственный коктейль «стать-оборотнем-без-чувств»: эпинефрин, чтобы начать процесс, сосудорасширяющее, чтобы упростить его, бета-блокатор, чтобы уберечь свою голову от фактического взрыва, и аспирин, чтобы уберечь свою голову от чувства, что она фактически взрывается.

Он был гораздо лучше любой субстанции, которую я когда-либо создал. Это было не хуже, чем достать пиво из холодильника. Нет, даже лучше. Потому что после него не было никакого похмелья.

Так что, в этом не было ничего, за что нужно было чувствовать вину.

Но я все равно немного чувствовал. В основном из-за ассоциации. Я стал оборотнем только из-за того, что никакой другой наркотик уже не оказывал сильного действия и мне нужно было что-то, что не позволило бы мне пасть. Потому что я шел к абсолютному дну. Потому что я просто хотел уйти, но боялся, а трус всегда остается трусом.

Но сейчас это не имело значения.

В этот вечер это ничем не отличалось от пива. Просто кое-что, чтобы перезапустить мой мозг, убедить меня уснуть, заставить поверить, что солнце Л.А. может исцелить меня. Пять, или семь, или девять минут.

Я вколол, проглотил, подождал. Я смотрел на маленькие вещички, которые они поместили в эту ванную и которые не имели ничего общего с ванной комнатой: орхидея на подоконнике, поддельная уличная табличка над зеркалом, бетонная статуя жирафа в углу. Прошли недели с последней трансформации. Иногда частые превращения пробуждали во мне жажду к ним, и мне не хотелось никаких сюрпризов в аэропорте Миннеаполиса.

Душ шумел на маленькую кафельную плитку. Я мог услышать запах железа в воде также, как крови в моих венах. В моих ушах стучал пульс. Я не мог поверить, что Бейби наняла для меня гитариста и этого басиста. Я не мог поверить, что если бы все не пошло к чертям, мое свидание началось бы час назад.

Изабел…

Мой пульс внезапно пронзил трансформирующееся тело.

Мои мысли исчезли вместе с моей человеческой кожей.