Грешник

Глава 38

КОУЛ •

Перед тем, как пойти в закусочную, я позвонил Грейс. На самом деле, я звонил Сэму, но трубку взяла Грейс.

— Это конец, — сказал я. — Я собираюсь позавтракать вместе со своими родителями.

— Прошлой ночью у меня был ужасный кошмар о тебе, — задумчиво произнесла Грейс.

— Я бегал по Л.А. и кусал людей? Потому что это уже случалось.

— Нет, — ответила она. — Ты вернулся домой.

До этого момента я не замечал, что моя дружеская съемочная группа сидела на бордюре прямо за углом. А это значило, что мои родители уже здесь.

Я не был уверен, что мог сделать это, без разницы, что там сказал Леон. Погодными условиями моего сердца был мрак.

Грейс говорила. Она все еще что-то говорила. Она закончила:

— Вот и все.

— Есть какой-нибудь совет?

— Коул, я только что дала его тебе.

— Скажи это снова. Итоговую версию. Сводку.

— Сэм только что велел мне сказать тебе, что важнее всего — не поступать с ними так, как ты сделал это в выпуске.

— Этого не случится, — ответил я, — потому что я сомневаюсь, что они снова оставят ключи в машине. Пожелай мне удачи.

Она пожелала, но я не чувствовал себя удачливым. Я пошел в закусочную.

Я сразу заметил их в одной из красных виниловых кабинок. Они выглядели как странная альбомная обложка: прекрасно подобранная пожилая пара, идеально неподходящая к стене цвета зеленого лайма позади них. Я выбрал эту закусочную местом встречи, потому что решил, что это будет немного более в их стиле, но, возможно, моим родителям не подходило ничего в этом городе.

Они заметили меня. Они не помахали. Это было справедливо. Я заслужил это.

Я остановился на входе в кабинку.

— Привет, веселые родители, — сказал я. Повисла ужасно долгая пауза. Моя мать приложила к своей щеке салфетку. — Могу я к вам присоединиться?

Мой отец кивнул.

Камеры устроились напротив нас. Мой отец посмотрел на них. Они одновременно придвинули мне по столу меню.

Когда я сел, мой отец сказал:

— Мы еще не сделали заказ.

Моя мать спросила:

— Что здесь есть стоящее? — что было гораздо лучше любого из вопросов, которые, я боялся, она могла задать. Вроде «Где ты был?», или «Почему ты нам не позвонил?», или «Где Виктор?», или «Ты собираешься домой?».

Проблема была в том, что я хотел ответить что-то вроде «Я не уверен, на чем специализируется это прекрасное заведение, но, думаю, этот дружелюбный работник просветит нас!», а затем втянуть втянуть официанта в захватывающую, слегка театральную драму. Но что-то в том, как они начали разговор — в роли моих родителей — вроде как отбросило эту возможность. Это заставило меня быть их сыном. Это заставило меня быть другой версией меня. Старым мной.

— Я не бывал здесь раньше, — ответил я. Безропотно. Невинно. Мой голос был мне незнаком. Они были одеты в то же, что и в последний раз, когда я их видел, или, может, весь их гардероб выглядел одинаково. Усадите моего старшего брата в кабинку рядом со мной, и семья Сен-Клеров будет такой же, как была всегда. Я не знал, зачем пришел. Я не мог это сделать.

— Мы видели, где ты остановился, — сказала моя мать. — Дворик кажется милым.

Венис-Бич был раем на земле, точной формой и цветом моей души, но было невозможно донести это им. Не в том смысле, что они бы не поняли. Они бы стали спрашивать, как люди могут жить без гаражей и почему тротуары так плохо ухожены.

Мои родители листали свои меню. Я передвинул солонку и перечницу, выстроил пакеты с сахаром и сахзамом по цветам.

— Здесь говориться только «яйцо-пашот», — вполголоса сказал мой отец матери. — Думаешь, они сделают глазунью?

Боже, они даже пахли также, как и всегда. Тот же стиральный порошок.

Если бы я мог просто придумать, что сказать на их языке, то смог бы пережить это.

Подошла работница:

— Вы, ребята, готовы сделать заказ?

Ей было около пятидесяти, тощая, как моя мать. Она была одета как старомодная официантка из пятидесятых, в дополнении с передником. Она держала небольшой блокнот и карандаш. В ее глазах читалась вселенская усталость.

— Что здесь самое лучше? — спросил я ее. — Не просто лучшее. Самое-самое лучшее. То, что заставляет вас надевать этот фартук каждое утро и думать «Вот почему я собираюсь сегодня работать — чтобы приносить эту штуку клиентам, которые еще никогда ее не пробовали, ох, какой незабываемый день будет у этих новоинициированных!». Вот что я хочу заказать. Чем бы это ни было.

Она просто моргнула на меня. Она моргала на меня так долго, что я забрал у нее блокнот и карандаш. Я написал «ПОТРЯСАЮЩАЯ ШТУКА» на нашем чеке и вернул ей его обратно.

— Я вам доверяю, — добавил я.

Она заморгала чаще.

— Что насчет твоих приятелей?

— Они тоже вам доверяют, — сказал я. — Подождите. Я забрал блокнот и дописал «НО БЕЗ ШОКОЛАДА». Я бросил 55 долларов в банку с чаевыми.

Я вернул блокнот и карандаш обратно.

Мои родители уставились на меня. Работница уставилась на меня. Я уставился в ответ. Мне больше нечего было сказать, так что я изобразил улыбку Коула Сен-Клера.

Она резко усмехнулась, как будто ничего не могла поделать.

— Окей, — сказала она совершенно не тем голосом, что раньше. — Ладно, молодой человек. Принято.

Когда она ушла, я повернулся к своим родителям.

И произошло кое-что странное. Я не был уверен, то ли работница была очарованной, то ли совет Грейс сработал как заклинание, то ли я каким-то образом наконец-то провел логическую линию между Леоном, работницей, моими родителями и всеми остальными в мире.

Потому что за тот промежуток времени, который ушел на то, чтобы сделать заказ, мои родители преобразовались. Неожиданно вместо моих родителей я увидел двоих людей в их пятьдесят с лишним, туристов в сверкающем, странном месте, уставших ото сна в незнакомой комнате отеля, стремящихся вернуться обратно к рутине. В их глазах был тот же отпечаток усталости, что и у работницы. Жизнь пошла не по плану, но они выкарабкались.

В них не было ничего ужасного. У них не было никакой фактической власти надо мной. Не больше, чем у кого-либо другого.

Дело никогда не было в них. Всегда во мне.

Это осознание было как слово, которое мне должны были объяснять каждый раз, когда я слышал его. Его предназначение никогда не усваивалось

Они были просто обычными людьми.

Я спросил:

— Как доехали?

Казалось, они ждали целую неделю, пока я спрошу их. История полилась из их уст. Она заняла много времени, была действительно скучной и не включала в себя ни одну из тех деталей, которые я сам бы добавил, но зато включала множество тех, которые я бы не стал. В середине истории работница принесла нам всем холодный чай из маракуйи, моей матери она принесла какие-то необычные блинчики, моему отцу — омлет с авокадо, а мне — вафлю с улыбкой Коула Сен-Клера, нарисованной на ней взбитыми сливками.

Ничего из этого не было сенсационным; мы не говорили об одной важной вещи. Но ничего из этого не было ужасным или вроде того. В конце-концов, этот прием пищи ничего не дал, мы разойдемся своими отдельными путями: я — в одну сторону, мои родители — в другую, работница — в третью.

Раньше это было важно. Раньше это было борьбой с превращением в моего отца. Но сейчас, сидя здесь, казалось невозможным, что это вообще могло бы когда-то произойти. Я потратил столько времени на это зря. Я продолжал осознавать, что монстром, с которым я боролся, был всего лишь я.

Когда мы доели, я расплатился у кассы наличкой.

Работница спросила:

— Ну как вам еда?

— Это было потрясающе, — сказал я. — Ваш выбор был превосходен. Завтра вы должны держать этот блокнот с одобрением от ментального гиганта.

Она прикрыла улыбку рукой. Я хотел поблагодарить ее за мрачное осознание того, что, в конце концов, я был своим худшим врагом, но не знал, как лучше это сделать. Так что я просто подарил ей еще одну улыбку Коула Сен-Клера и вернулся к столу.

— Было довольно мило, — сказала моя мать. — Хорошая находка.

Они не собирались спрашивать, пытался ли я убить себя. Они не собирались спрашивать о Викторе. Они не собирались спрашивать о чем-то неприятном. Не знаю, почему это меня удивило. Они никогда этого не делали.

Мой отец сложил свою салфетку в двенадцать разных геометрический фигур.

— Нам следует вызвать такси, если хотим прибыть в аэропорт вовремя. Коул, не знаешь, здесь ездят такси?

— Оу, — сказал я, вынимая ключи от мустанга. — Я могу вас подбросить. Кажется, у меня есть спортивная машина.