Гробница Александра

1

Солнечные лучи лились в атриум крупнейшего музея Нью-Йорка, освещая древние мраморные скульптуры, которые, казалось, светились счастьем в своем новом доме. Словно Пигмалионова статуя его возлюбленной, эти фигуры, согретые ярким солнцем, как будто готовы были превратиться в живую плоть и кровь, ожидая лишь своего мага. От вида галереи дух захватывало. Взмывающие вверх облицованные известняком дорические колонны поддерживали оформленную в ионическом стиле балюстраду второго этажа и покоились на черно-белом мозаичном полу аркады, окружавшей насыщенного цвета мраморный пол атриума.

Вид этого пространства вызывал в памяти представление о великолепии Древнего Рима в период расцвета империи и был достоин тех шедевров, для демонстрации которых его соорудили. В этот яркий осенний день жители Нью-Йорка и гости со всего мира вливались сюда с суетливой Пятой авеню, чтобы полюбоваться новейшей городской сенсацией и мельком взглянуть на древние эллинистические, этрусские и романские сокровища музея Метрополитен, которые не выставлялись много лет.

Стоявший перед шеренгой бюстов мужчина вслух прочел надпись на табличке под одним из них: «Портрет мужчины, предположительно царя. Греция, II век до новой эры». В восхищении перед высеченным в мраморе гордым волевым лицом, он повернулся к своей спутнице и, покачав головой, повторил:

— «Предположительно царя». Бог ты мой, история всей его жизни утрачена. Стерто из памяти все, что дал он этому миру.

— Знаешь, — ответила девушка, — в тридцать три года Юлий Цезарь сокрушался: мол, Александр Великий в его возрасте уже столь многого достиг, а сам он не сделал еще ничего идущего в сравнение. Но Цезарь продолжал совершать великие дела. Так что у тебя еще есть время…

— Я не то имел в виду. Хотя ты права. Я должен что-то сделать со своей жизнью. — Он помолчал. — Кем бы ни был этот парень, наверняка он-то прожил жизнь выдающуюся, просто ее историю поглотили зыбучие пески времени. Но портрет все равно потрясающий.

Пара двинулась по направлению к небольшой группе людей, начинавших собираться, чтобы отправиться на экскурсию по новым музейным залам древнегреческого и римского искусства у назначенного места: возле большой усеченной ионической колонны. Ее привезли с Сардинии, из храма Артемиды, одного из крупнейших храмов античности.

Экскурсию в тот день вел мужчина лет сорока, красивый, жизнерадостный брюнет с пронзительными серо-голубыми глазами.

— Доброе утро, дамы и господа, — обратился он к своей группе. — Добро пожаловать в Метрополитен-музей. Меня зовут Том Карр, я хранитель отдела древнегреческого и римского искусства нашего музея[1]. Сегодня я буду вашим гидом по новым эллинским и романским залам.

В хвосте группы, слегка отставая, шла высокая, стройная, красивая молодая женщина. На ней была свободная белая блуза навыпуск и длинная юбка из блестящего шелка, которая, слегка шурша на ходу, обозначала изящные линии стройных ног. Сандалии на ремешках шлепали по полированному мраморному полу. Большие солнечные очки в золотой оправе от Шанель придерживали надо лбом светлые волосы.

Когда группа направилась к задам, расположенным со стороны Пятой авеню, девушка задержалась в романском дворике. Рожденная и воспитанная в добропорядочной католической семье на Среднем Западе, Виктория Прайс — так ее звали — удивилась тому, насколько острой и непроизвольной оказалась ее реакция на выставленные здесь статуи. Да, она была художницей, но всегда обожала живопись импрессионистов и искусство итальянского барокко, классическое же искусство не входило в сферу ее профессиональных интересов. Однако сейчас, стоя перед этими скульптурами, она ощутила непосредственную связь с ними, какое-то необъяснимое родство, хотя видела их впервые в жизни. Интересно, подумала она, в этом классическом наследии действительно заключено нечто, какие-то отдаленные общие для всех корни? Или я по каким-то иным причинам чувствую свою причастность к этим статуям?

Виктория остановилась перед потрепанной временем скульптурой греческого героя Геракла, сидящего на скале; мышцы его удивительной красоты тела были расслаблены — он отдыхал от своих трудов.

Быть может, чуточку примитивно, подумала она и тут же улыбнулась. Где-то она прочла, что самой популярной темой интернет-поиска на музейных сайтах является «обнаженный мужчина». Оторвавшись от созерцания Геракла, она обнаружила, что ее группа уже скрылась из виду, и, опасаясь потеряться, поспешила вдогонку.

Когда она вошла в первый из боковых залов, группа уже приблизилась ко входу в Сокровищницу. Но внимание девушки привлекла противоположная стена, куда она и направилась, увидев там три восхитительных фрагмента настенной живописи. На первом молодая женщина в изящном наряде, сидя на изысканном резном стуле, играла на большой лире. Юная дева одобрительно взирала на нее, сидя рядом. На другом, более узком фрагменте, была изображена женщина со щитом, на сияющей металлической поверхности которого выделялась обнаженная мужская фигура. Но самый большой интерес вызвал у Виктории центральный фрагмент. С мощным торсом мужчина, и тоже обнаженный, сидел на троне рядом с женщиной, чья голова была покрыта прозрачной вуалью, а взгляд устремлен вдаль.

Этот взгляд гипнотизировал, пронизывал насквозь и словно бы преследовал зрителя.

Виктория ощутила какое-то трепетание в животе, и кожа покрылась холодной испариной. О Боже, только не это, подумала она, чувствуя, как внутри нарастает безошибочно узнаваемое чувство паники. Она уже переживала это — или нечто подобное — прежде, и оно внушало ей ужас. Дыши глубоко, приказала она себе. В картине было что-то знакомое, хотя она не могла сказать, что именно. Нынешнее самоощущение отличалось от того, какое она испытала в романском дворике: оно было более нутряным, казалось, будто вмиг из глубин времени продралось какое-то воспоминание, отдельное, как удаленный зуб.

Первым интуитивным побуждением было — уйти. Уйти как можно скорей. Об этих картинах можно будет расспросить гида потом, когда представится возможность. С этой мыслью она направилась к группе, которая теперь обступала маленькую бронзовую статуэтку, выставленную под стеклянным колпаком у входа в Сокровищницу античного искусства. Экскурсовод, похоже, вежливо ждал, пока Виктория снова к ним присоединится, и заговорил лишь после того, как она нетвердым шагом подошла и встала сзади. Голос у него был глубоким, он резонировал под сводами зала и сразу же завладел ее вниманием.

— Эта изящная бронзовая статуэтка и сегодня кажется нам современной, однако равным образом она органична для своего времени — приблизительно третьего века до новой эры, когда была создана. То есть для ранней эллинистической эпохи, — произнес он, жестом указывая на статуэтку. — В мире искусства она известна как Танцовщица Бейкера — по имени нью-йоркского филантропа Уолтера Бейкера, который оставил ее в дар музею вместе с остальной своей коллекцией древностей. Это канонический образец эллинистического искусства. Фигура схвачена скульптором в один из моментов исполнения «Танца семи покрывал». Кутаясь в покрывала, танцовщица слегка приподняла над полом левую ногу. Хотя она в маске, и даже нижняя часть лица скрыта под тончайшей вуалью, так что открыты взору только кисти рук, вы отчетливо угадываете под тканью очертания всего ее тела.

Стоявшие перед Викторией спутники слегка расступились, она увидела маленькую статуэтку окутанной покрывалами танцовщицы и почувствовала, как чудовищная тяжесть сдавила ей грудь, со страшной скоростью усиливая возникшее уже перед этим ощущение паники. Дыхание стало поверхностным, затрудненным, перед глазами побежали темные круги. Только не здесь, пыталась она уговорить себя. Только не сейчас. Она попробовала отвернуться, отстраниться от статуэтки, которая, судя по всему, спровоцировала эту необычную физическую реакцию, грозившую сокрушить ее, но тело ей больше не повиновалось. Паника охватывала ее все сильнее, пока совершенно неожиданно, прижав руку к груди и вскрикнув, она не потеряла сознание.

Смотрители из двух соседних залов бросились на помощь, но Том Карр уже взял ситуацию в свои руки.

— Пожалуйста, расступитесь, ей нужен воздух, — сказал он своей группе. Сам он уже стоял на коленях, проверяя пульс упавшей в обморок женщины с разметавшимися вокруг головы волосами. Обращаясь к смотрителю, он скомандовал:

— Джино, соединись по рации с медпунктом и скажи, чтобы немедленно прислали медсестру.

— Да, мистер Карр.

Медсестра прибыла очень быстро и тут же начала проверять жизненные показатели женщины.

— «Скорая» уже в пути — на случай, если понадобится серьезная помощь, — сказала она. — Как она упала? Не сильно ударилась головой или еще чем-нибудь?

— Нет-нет, не думаю. — Том уже встал и отряхивал брюки, он явно испытал облегчение от присутствия медика.

— Полагаю, с ней все будет в порядке, — продолжала медсестра. — Пульс в норме, дыхание тоже. Вы можете продолжать экскурсию.

— Ну что ж, дамы и господа, — обратился Том к своей группе, начавшей разбредаться по залу. — Все под контролем. Давайте предоставим заботу о бедной женщине профессионалам, а мы, если не возражаете, можем перейти в зал эпохи Августа и продолжить нашу экскурсию.

Он повел группу в следующий зал, а охранник перекрыл для публики вход в Сокровищницу. Медсестра осталась возле Виктории, постоянно контролируя ее состояние.

Спустя сорок пять минут, когда экскурсия завершилась, Том направился в свой отдел древнегреческого и римского искусства. Секретарша вручила ему небольшую стопку сообщений и спросила: «Как прошло?»

Утро оказалось столь странным, что Том ответил с некоторой неуверенностью:

— Ну, народу было довольно много, и все шло хорошо, пока не добрались до Сокровищницы. Там одна женщина, взглянув на Танцовщицу Бейкера, вскрикнула и упала в обморок. Я повидал разные типы восприятия этой статуэтки — удивление, восторг, даже недоверие, но никогда прежде не сталкивался с такой реакцией. — Он нервно рассмеялся.

— С ней все в порядке? — обеспокоилась секретарша.

— Думаю, да. Прибежала медсестра, и ее перевели в медпункт. Она была без сознания около четверти часа, но потом пришла в себя, и состояние у нее, судя по всему, стабилизировалось. — Том хотел добавить что-то еще, но в этот момент зазвонил телефон.

— Слушаю, отдел древнегреческого и римского искусства, чем могу помочь? Одну минутку. — Секретарша прижала трубку микрофоном к груди: — Это медсестра. Она хочет поговорить с вами. — И протянула трубку Тому.

— Слушаю, Том Карр.

— Мистер Карр, простите за беспокойство, но та дама, которая упала в обморок во время вашей экскурсии — ей уже гораздо лучше, — утверждает, что ей непременно надо сейчас же с вами поговорить.

— Она еще у вас? — осведомился Том.

— Да.

— Вы считаете, что она в порядке?

— Ну при падении она ушибла руку, на этом месте будет приличный синяк, но ничего не сломала, и, на мой взгляд, ее состояние не вызывает никаких опасений. Не знаю, что послужило причиной обморока, но сейчас она чувствует себя прекрасно, — заверила медсестра.

Том колебался. У него была уйма неотложной работы, но ему хотелось повидать женщину, чтобы понять, что же с ней стряслось — уж слишком необычной была ее реакция на статуэтку, поэтому он быстро принял решение:

— Сейчас спущусь.

Через несколько минут он входил в медпункт. Виктория сидела на стуле возле бачка с охлажденной водой, прижимая к месту ушиба пакет со льдом.

— Мистер Карр, большое спасибо, что пришли, — сказала она, скорее взволнованная, нежели смущенная своим обмороком. — Не могли бы мы с вами несколько минут поговорить наедине?

Она уже начала было подниматься со стула, но Том сделал ей знак оставаться на месте.

— Вы уверены, что полностью пришли в себя? — спросил он.

— О да, — поспешно заверила она. — Я испытала сильный шок, но теперь чувствую себя гораздо лучше. Позвольте мне представиться. Я — Виктория Прайс. — Она протянула ему руку. — Приехала в Нью-Йорк на несколько дней, походить по музеям. Обычно искусство не производит на меня такого впечатления. — Она улыбнулась, и ее ярко-синие глаза озарились внутренним светом. — Вообще-то я сама — начинающая художница, занимаюсь живописью.

— Ну что ж, если хотите, мы можем несколько минут побеседовать в моем кабинете, — предложил Том. — Только у меня встреча в час дня, на которую я никак не могу опоздать. — Встречаясь с незнакомыми посетителями музея, Том предпочитал иметь план отступления. Люди склонны забывать, что, в то время как они сами пришли сюда в свободное время, он находился на службе и дел у него было невпроворот. Это всегда раздражало, однако что-то заинтриговало его в сидевшей перед ним сейчас молодой женщине, и он решил, что несколько минут уделить ей может.

— Конечно-конечно. То, что я собираюсь сказать, не займет много времени. Я прекрасно понимаю, как вы заняты в связи с открытием новых залов.

— Да, к тому же завтра я улетаю за океан, — на ходу пояснил Том. — В Европу, научная командировка.

— О, как здорово! — искренне порадовалась она.

— Пожалуйста, проходите. — Том пропустил ее в обшитый деревянными панелями лифт, который направлялся наверх, туда, где располагался их отдел. Как только двери лифта сомкнулись, Виктория начала нервно озираться по сторонам.

— Знаете, до недавнего времени я не могла и помыслить о том, чтобы войти в лифт. У меня страшная клаустрофобия, — призналась она слегка дрожащим голосом.

— Ехать совсем недолго, — приободрил ее Том. — Всего три этажа. Не успеете глазом моргнуть — и мы уже там. Вот видите, прибыли.

Двери разъехались, они вышли из лифта, и Виктория облегченно вздохнула.

— Мой кабинет там, — махнул рукой Том и повел девушку за собой.

На стенах по обе стороны коридора в рамках были развешены плакаты предыдущих выставок. Пройдя через стеклянную дверь в кленовой раме, они свернули в другой коридор и вошли в кабинет Тома. Указав гостье на деревянный стул напротив стола, он предложил ей сесть, а сам, обойдя вокруг, устроился за своим просторным письменным столом.

— Итак, о чем вы хотели поведать мне, мисс Прайс?

— Пожалуйста, называйте меня Викторией. — Она села и сжала коленями сложенные ладони, словно старалась обрести опору. — Кое-что необычное случалось со мной и прежде, и причиной тому служили произведения искусства на выставках. — Она склонилась вперед, дыхание у нее участилось, синие глаза напряженно уставились на Тома.

Он бросил взгляд на часы, размышляя: к чему все это клонится? Она лишилась чувств перед Танцовщицей Бейкера, но что за другие произведения искусства она имеет в виду?

— Простите, мистер Карр, — виновато улыбнулась Виктория, — вам, должно быть, кажется, что я не в своем уме. Должно быть, к вам сюда приходят разные странные субъекты, и вы вполне можете подумать, что у меня тоже винтиков в голове не хватает. Но прошу вас, выслушайте меня. — Она замолчала на миг, явно нервничая из-за того, что собиралась рассказать, но потом тряхнула головой и, очевидно, набравшись решимости, продолжила: — Как я уже сказала, у меня — страшная клаустрофобия. — Она снова сделала паузу, видимо, опять испытывая неуверенность, и, будто задумавшись, повернулась к окну.

Том посмотрел на ее профиль. Обрамлявшие гладкую, как шелк, кожу лица золотистые волосы мерцали в падавшем с улицы свете. Она была чрезвычайно привлекательной женщиной. Он подумал, что в профиль ее лицо напоминает лицо Афродиты Каллипигосской из Неаполитанского археологического музея. Та статуя была воплощением невероятной эротики: обнаженная богиня, повернув голову назад, с довольным видом разглядывала свои ягодицы. Большинству видевших ее людей запоминалась именно эта часть тела, но Том воспринимал скульптуру во всей целостности образа. Он обладал незаурядной зрительной памятью, и это было одним из качеств, делавших его хорошим хранителем. Он мысленно отметил, что надо будет еще раз взглянуть на статую, и снова залюбовался классической красотой мисс Прайс, между тем как та продолжала:

— Я начала посещать врача, и она мне очень помогла. Пользуясь методом гипноза, она вызывает у меня воспоминания об определенных событиях детства и даже еще более ранних, — она посмотрела на Тома, — тех, что, вероятно, лежат в основе моего страха перед замкнутыми пространствами.

— Что вы имеете в виду под «еще более ранними», чем детские, воспоминаниями? — недоуменно поинтересовался Том.

— Вы верите в реинкарнацию, мистер Карр? — внезапно спросила она.

Том, которого не так-то легко было застать врасплох вопросом посетителя — ему казалось, что он уже слышал их все, — не знал, что ответить.

— Мисс Прайс… Виктория, — поправился он, — я не понимаю, какое отношение ко всему этому имеет то, во что я верю, — произнес он деликатно, но твердо. — Боюсь, мы слишком далеко отклоняемся от того, что вы хотели рассказать мне в связи с утренним несчастным происшествием. Прошу прощения, но у меня действительно через пятнадцать минут встреча в другом конце музея, так что я буду вынужден очень скоро закончить нашу беседу.

— Это покажется странным, но причина моего обморока там, внизу, заключается в том, что на меня внезапно снизошло воспоминание из прошлой жизни, — после недолгой паузы сказала Виктория. — Оно было спровоцировано одним из экспонатов. Я уже видела статуэтку, которую вы назвали Танцовщицей Бейкера; а также три фрагмента настенной живописи, висящие на дальней стене соседнего зала. Совершенно внезапно я очутилась в прошлом. Мой врач называет это «открытием канала обратной связи». Какие-то объекты или места могут запускать память об опыте прошлой жизни, которая в обычных обстоятельствах пребывает в полностью подавленном состоянии. Я словно оказываюсь снова там.

Она помолчала и, дождавшись, чтобы собеседник кивнул в знак понимания, продолжила рассказ о своем видении. Том между тем, внимательно слушая, бросал восхищенные взгляды на ее прекрасное лицо.

— Я находилась в роскошной усыпальнице, но не в своей. У меня было ощущение, что я знала погребенного там человека. Пришла я туда вместе с еще двумя грабителями, но они предали меня, оставив одну умирать. В моем видении меня ударили по голове, а когда я начала приходить в себя, то услышала, как они заваливают каменной плитой дыру в круто изогнутом сводчатом потолке, через которую мы проникли внутрь. Я проклинала их, потом молила о милосердии, но вскоре настала тишина — они явно бросили меня. Рядом со мной в пол был воткнут факел. В его мерцающем свете я видела дальнюю стену погребальной камеры, расписанную картинами. Среди них были и те три, которые выставлены внизу. И они первыми дали толчок моей памяти.

Я обошла погребальную камеру вокруг, — продолжала Виктория, закрыв глаза и пытаясь точно припомнить все, что видела. — Мои товарищи — грабители — многое из нее унесли, но все унести были не в состоянии. В одном углу лежали кованые доспехи тончайшей работы. А на каменной скамье, среди всяких личных вещей, стояла статуэтка, которую вы называете Танцовщицей Бейкера. Я взяла ее в руки и рассмотрела. Она была так хороша, что я заплакала. Поскольку статуэтка была сделана из бронзы, а не из золота, бросившие меня предатели прошли мимо нее, но для покойного она явно много значила. Именно эта вещь, которую я держала в руках так давно и которую увидела снова, и лишила меня чувств. Я поставила ее на место и направилась к золотому саркофагу, который был расположен в центре погребальной камеры. Пламя моего факела постепенно затухало, свет становился все более тусклым. Мои спутники сняли крышку с золотого гроба, но она была слишком тяжелой, чтобы ее унести. К тому же, думаю, их остановили и заставили поспешно ретироваться и другие соображения. Вернее, суеверия. — Она открыла глаза, повернула голову и посмотрела прямо в лицо Тому. — Последнее, что я видела, была мумифицированная фигура Александра Великого, лежавшая в саркофаге. Его голова покоилась на «Ларце “Илиады”» и кинжале, которые он всегда держал под подушкой при жизни…