Грустная история со счастливым концом

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, которая заканчивается благополучно для всех, кроме Тани

Эраст Георгиевич только рассмеялся, когда Виктория Николаевна поделилась с ним своими подозрениями по поводу начинающегося у нее нервного расстройства, известного под названием раздвоения личности. Вдовицыну он посоветовал не преувеличивать масштабов истории со звонком. Что же до Теренции Павловны, то все случившееся, сказал ей Эраст Георгиевич, еще раз подтверждает необходимость коренных преобразований в области воспитания. Короче, он не придал особого значения событиям в 9 «Б».

В те дни, которые наступили после появления очерка в газете, Эрасту Георгиевичу было не до мелочных тревог. Ему звонили, поздравляли, приглашали на различные совещания. Все хотели с ним поделиться, услышать его мнение. Уже прошел слух о смелом эксперименте, который готовят в школе № 13. Сама Екатерина Ивановна проявила вдруг особенную заинтересованность в его планах. Она сказала, что Эраст Георгиевич может рассчитывать на ее полную поддержку. Мало того, сказала она, такое начинание требует подобающего размаха; размах — вот чего не хватает Эрасту Георгиевичу, но при личной встрече (разговор был телефонный) она могла бы кое-что ему подсказать. Эраст Георгиевич согласился. В его нынешнем положении злопамятность была бы недостойным чувством...

И такой момент, разумеется, любого из нас не слишком бы взволновало происшествие, не выходящее за пределы более или менее заурядных школьных ЧП. Когда Эраст Георгиевич, уступая настойчивости Теренции Павловны, согласился вмешаться в дело с 9 «Б», он легкомысленно считал его пусть неприятным, но пустяком. И он ошибся.

Вместо чистосердечного раскаяния он встретил упорство, которое покоробило его своей какой-то уж слишком грубой, незатейливой ложью. Ему сделалось досадно. Он не заслуживал такой неблагодарности.

— И вы хотите меня убедить, будто Теренция Павловна сама предложила вам уйти с урока, чтобы подышать чистым воздухом?..— переспросил он.

— В том-то и дело, что сама!..— зашумел класс.— Мы ее не просили!..

— И вам не показалось это несколько странным?.. Вы все до одного просто поднялись и ушли?.. И когда вы уходили, она вас даже не пыталась удержать?..

— Наоборот!..— закричали со всех сторон.— Теренция Наиловна только улыбнулась и помахала нам рукой!..

— Понятно...— Эраст Георгиевич помолчал.— Значит, она помахала вам рукой и улыбнулась... А теперь последний вопрос: за кого вы меня принимаете?

Он так это произнес, что всему девятому «Б» стало неловко за свои объяснения, которые действительно звучали не слишком правдоподобно.

— Мы сами не знаем, как это получилось, Эраст Георгиевич,— за всех сказала Галя Матвейчук.— Но мы ничего не выдумываем!..

— Тут надо учитывать воздействие солнечной активности,— заговорил Алик Андромеда.— Тут уж наверняка без нее не обошлось... Без солнечной активности...

— Какой активности?..

— Солнечной...

«Вот вам ваша активность и инициатива»,— вспомнил Эраст Георгиевич любимые слова завхоза Вдовицына. И, закипая, он решил, что всему, в конце концов, есть граница.

Но в этот угрожающий момент со своего места поднялся Женя Горожанкин.

— Это я,— спокойно сказал он,— я воздействовал на Теренцию Павловну с помощью телепатии.

Все ахнули. Все заскрипели партами, все повернулись, чтобы лучше видеть Женю Горожанкина. В девятом «Б» привыкли, что Женя не бросает слов на ветер, но на этот раз ему, понятно, никто не поверил.

— Как, как?..— переспросил Эраст Георгиевич.— С помощью чего?..

— Телепатии,— повторил Женя.— Или парапсихологии, ее еще и так называют.

«Он в чем-то все-таки прав»...— подумал Эраст Георгиевич о Вдовицыне. Но сдержался.

— И что же, ты можешь читать чужие мысли?..

— Не всегда,— признался Женя.— Но в некоторых случаях у меня это получается.

— Интересно... И ты можешь управлять чужой волей?..

— Могу,— сказал Горожанкин.— Только это требует большого напряжения.

— И давно... Давно ты открыл у себя такие способности?..

— Нет,— сказал Женя,— совсем недавно, в самом конце каникул. Мне приснилось, что я — Вольф Мессинг и сумею всего добиться, если захочу, если очень захочу,,. Потому что если очень захотеть — тогда все возможно... Я проснулся и попробовал...

— И?..

— Вчерашний эксперимент был самым удачный...

— Так что же выходит,— чуть не подпрыгнул Витька Шестопалов,— моя пятерка — это твоя работа?..

— В основном,— невозмутимо подтвердил Женя.

— И пятерка Андромеды?..

— И звонок?..— закричали отовсюду.— И тетя Маша?.. И завхоз Вдовицын?..

До сих пор Эрасту Георгиевичу казалось, что дурачат его одного. Но теперь и над Женей Горожанкиным хохотал, весь девятый «Б». Точнее — почти весь.

— Что вы заливаетесь?..— вскочила Таня Ларионова.— Да, у Горожанкина — телепатические способности!..— Тут она отчего-то покраснела.

— Огромные способности!..— поддержала ее Маша Лагутина.— Просто невероятные способности!..

— Не знаю,— фыркнула Рита Гончарова,—лично я таких способностей за Горожанкиным не замечала... Правда, мы дружили с ним до каникул...— И она таким взглядом скользнула по Таниному лицу, что Таню как будто обожгло крапивой.

И Таня взорвалась.

— Не замечала?..— сказала она.— Не замечала? Чего ты не замечала?.. Что Женя Горожанкин закаляет волю?..И занимается гимнастикой йогов?.. И дольше всех стоит на голове и держится под водой?.. Этого ты не замечала?.. А как он разбирается в биологии?.. В астрономии?.. В кибернетике?.. Тоже не замечала?.. А что он самый выдающийся мальчик у нас в классе?.. И этого не замечала?.. Что же ты тогда замечала?.. Но если хотите, Эраст Георгиевич, то во всем виноват не Горожанкин, а я сама!..

Она выпалила все это единым духом и остановилась.

— Ну, Танька дает...— в полной тишине сказал Боря Монастырский.

И тут поднялся такой галдеж, такой шум и такой крик, что никто уже ничего не понимал. Эраст Георгиевич схватил кусок мела и стал стучать по доске, чтобы утихомирить как-нибудь девятый «Б», и он стучал, пока весь мел не искрошился. Но к тому времени он успел кое-как собраться с мыслями.

— Очень жаль,— сказал он, когда, наконец, получил возможность говорить,— очень жаль, что девятый «Б» еще не осознал, какая ответственность лежит на нем теперь. Потому что,— сказал он,— теперь весь город смотрит на школу №13, а вся школа №13 смотрит на 9 «Б». И то, что непростительно для любого класса, для 9 «Б» непростительно вдвое или даже втрое.— И это было лучшее, а пожалуй — и единственное из того, что мог он в этой ситуации сказать, остерегаясь новых, еще более запутанных и нежелательных открытий.

Девятый «Б» слушал его понуро: все сознавали, что дальнейшая жизнь не обещает никому ничего хорошего. И все поглядывали с явной неприязнью на Таню, из-за которой на девятый «Б» теперь смотрит вся школа, а на школу — весь город.

Но затем Эраст Георгиевич увел Ларионову к себе в кабинет, и девятый «Б» в полном составе, если не считать Риты Гончаровой, остался ждать ее в коридоре, и ждал довольно долго.

Дело в том, что за дверью кабинета разговор с Таней был продолжен, и кроме директора, в нем участвовала Теренция Павловна.

Вначале Таня держала себя независимо и даже дерзко.

В ответ на вопрос — что значат ее слова «я сама во всем виновата»,— она молчала, уставясь в пол и теребя ручку портфеля. Теренция Павловна настаивала. Но вдруг снаружи, из вестибюля — кабинет Эраста Георгиевича находился от него поблизости — донеслись раскаты, похожие на гром, который в театре изображают ударами по листу жести. Эраст Георгиевич выразительно взглянул на Теренцию Павловну и сказал, что согласен не придавать большого значения происшедшей истории, хотя она того и заслуживает. И он не собирается скрывать, почему на этот раз настроен так снисходительно... .

— Слава,— сказал он, обращаясь к Тане,— это прежде всего суровый долг и высокая обязанность служить неизменным примером для других. От нее, Тани Ларионовой, теперь зависит очень многое. Но для этого ей предстоит сделаться образцом во всем, что касается успеваемости и поведения...

— И внешнего облика,— подхватила Теренция Павловна.— Конечно, никто не думает упрекать нынешнюю молодежь за то, что она следит за модой... Пожалуйста!.. Но эти платья!.. Эти туфли!.. Эти прически, особенно на вечерах!.. По-моему, было бы так мило, Эраст Георгиевич, если бы Таня взяла и отпустила длинную косу!.. Все убедились бы, как это красиво!..

— Надо подтянуться в учебе,— продолжал Эраст Георгиевич.— Я уж не говорю о тройках, но и четверка для Тани Ларионовой — это не отметка...

— Кстати, о кино,— вспомнила Теренция Павловна.— Ведь если кто-нибудь услышит, что Таня Ларионова ходит на фильмы для взрослых, можно представить, какое воздействие это окажет на остальных учеников!..

— Наверное, тебя пригласят в другие школы,— сказал Эраст Георгиевич.— Тебя спросят, что ты читаешь, чем интересуешься, как помогаешь товарищам, что делаешь по дому, какие у тебя общественные нагрузки... Вопросы могут возникнуть совершенно неожиданные, подготовься к ним заранее, чтоб не оскандалиться самой и не подвести свою школу...

Когда Таня вышла из кабинета, у нее было такое больное лицо, такой померкший взгляд, что никто не решился ее ни о чем расспрашивать. Всем и без того было понятно, что ей предстоит нелегкая жизнь. Маша взяла ее под руку и бережно повела к выходу. В вестибюле Таня увидела Вдовицына, с молотком и пилой-ножовкой. Он руководила сооружением нового стенда и лично приколачивал фанеру и обрезал края у досок. В самом центре стенда, под золотыми буквами: «Будем такими!», Таня увидела свой портрет.

Она опустила голову еще ниже.

Никому, даже Витьке Шестопалову, не пришло на ум как нибудь сострить.

— Да, Таньке теперь не позавидуешь,— сочувственно вздохнул кто-то.

«Если бы они знали все!..» — подумала Таня.