Халхин-Гол, до и после. Часть первая

Глава 5. Вечер трудного дня и что из этого вышло.

А дело было вот в чем.

После визита в расположение института и неожиданной просьбы Ахмерова о судьбе деятелей культуры, Сталин посмотрел еще раз информацию из будущего, имеющуюся у него на компьютере обо всех деятелях театра, литературы и прочих видов творчества, конечно в пределах того, что сумел в свое время собрать Ахмеров, так или иначе, пострадавших в конце тридцатых годов. Он сделал вывод, что Фарид Алимжанович не особенно интересовался этим видом деятельности. Только некоторые из них попали в его собрание информации в виде копий статей из Википедии. Еще, товарищ Сталин, сделал вывод, что в будущем, враги Советского Союза, максимально используют судьбы этих людей для очернения образа правящей в стране власти. Все эти Мейерхольд, Булгаков, Цветаева и прочие Пастернаки совершенно безвредные СССР в настоящее время, оказались очень полезными врагам Советского Союза, в связи со своими трагическими судьбами и стали теми зернами идеологического сопротивления всему советскому строю, не разбираясь, что было плохого или хорошего в действительности. «А может действительно – постараться не допустить этого. Загнать их всех в Узбекистан, пусть их узбеки окружат своим вниманием, как ватой. Из ваты не очень покричишь, и в будущем не будет повода говорить, что сталинско-бериевский режим уничтожил цвет нации. Интересно, какой такой нации?». Стараясь найти выход из вдруг возникшей проблемы, Сталин позвонил Берии. Изложив ему просьбу Ахмерова и свои мысли об этом, он попросил Берию, если тот не занят чем-нибудь срочным, приехать к нему. Берия оказался как всегда свободен, для беседы с товарищем Сталиным.

Берия приехал достаточно быстро, как будто ждал звонка. Переговорив о творческой интеллигенции Берия согласился с предложениями Ахмерова, в том плане, что прежний лозунг «нет человека, нет проблем» теряет свою актуальность и проблемы могут возникнуть у следующих руководителей СССР, а значит и у всего Советского Союза. Берия, шутя, пожаловался, что, все равно толку от них у него «в гостях» не много. Работать физически они не могут, холода переносят плохо. Самое место им в теплом Узбекистане. Тем более, у Ислама Абдуганиевича особо не забалуешь. Да и количество, не очень большое – человек двести. Узбекистан прокормит. Глядишь, потом для чего-нибудь пригодятся.

Покончив с этим, Берия сам попросил Сталина о разговоре на еще одну тему, актуальность которой может уже назрела, а если нет, то назреет скоро.

- Что будем делать с информацией о том, что в Советский Союз попал кусок из двадцать первого века? – спросил он вождя. – Скоро это будет невозможно скрыть от иностранцев, тем более круг посвященных в это разрастается с невероятной быстротой. И требуется для пользы дела еще большее количество народа посвятить в это.

Зная, что Лаврентий Павлович не задает вопросов, не имея своих предложений по их поводу, Сталин спросил сразу, а какие будут предложения товарища Берии.

Берия ответил, что надо подбросить народу СССР, а за одно, и иностранцам, что-нибудь похожее на правду, но дозировано и закамуфлировано, чтобы, с начала, никто не поверил, а потом, когда все можно будет рассказать, был повод заявить – мы, же вам говорили.

- И что, по-твоему, это может быть?

- Надо, товарищ Сталин, опубликовать повесть Ахмерова, из-за которой он попал в Москву. Книжка, конечно, дрянь. На уровне сочинения десятиклассника, но если дать переработать какому-нибудь мастеру, и выпустить под именем известного писателя, как соавтора – может получиться.

- Мастера, говоришь. Я думаю – есть такой мастер. Как ты думаешь, Ахмеров еще не спит? Надо ему позвонить.

- Здравия желаю, товарищи, - Ахмеров вошел в кабинет Сталина, все еще не решив для себя, зачем его вызвали так поздно, - подполковник Ахмеров, разрешите присутствовать.

- Заходите, заходите, Фарид Алимжанович! Мы думали, что вы уже спите, а вы, вон в форме. Присаживайтесь.

- Спасибо, товарищ Сталин.

- Фарид Алимжанович, вот товарищ Берия согласился с вашими доводами по поводу нашей творческой интеллигенции. Хватит ей «гостить» у Лаврентия Павловича, тем более, толку от нее не много.

- Я очень рад товарищ Сталин.

- Поэтому у меня возник вопрос, а прокормит ли их Узбекистан, не будет ли возражать товарищ Каримов? Не возникнут ли у него трудности с таким количеством переселенцев?

По подсчетам товарища Берии, их с членами семьи будет больше пятисот человек.

- Товарищ Сталин, в нашей реальности Узбекистан принял более миллиона человек в эвакуацию, а ведь это был другой Узбекистан.

- Товарищ Ахмеров, а найдется у вас несколько человек из ваших старых знакомых, которые могли бы со стороны общественности курировать проживание и деятельность переселенцев?

- Так точно, товарищ Сталин! Мои коллеги из «Интеллижент Солютионс» с удовольствием возьмутся за эту работу. Среди них много любителей творчества деятелей искусств именно этого времени. Тем более, есть время, пока определится новый объем заказов по производству программного обеспечения, старый объем, судя по всему, накрылся медным тазом.

- Медным тазом, вы говорите? Первый раз слышу эту интересную фразу.

- Извините, товарищ Сталин. Увлекся.

- Ничего, ничего. Приятно иногда услышать живую русскую речь. Теперь следующий вопрос. Товарищ Берия считает, что пора всему миру делать намеки о случившемся катаклизме. Он предложил опубликовать вашу книжку, из-за которой вы были включены в состав делегации Узбекистана в Москву.

- Книжка то слабенькая, товарищ Сталин.

- Ничего. Мы попросим кого-нибудь поправить, подредактировать ее. Как вы смотрите, если это будет Михаил Афанасиевич Булгаков?

- Я только - за. Но знает ли об этом товарищ Булгаков?

- Вот вы завтра, или вернее уже сегодня, дело ведь за полночь, встретитесь с Михаилом Афанасиевичем и обо всем договоритесь. Надо будет, наверное, заключить договор между вашим институтом и товарищем Булгаковым, в котором заказать ему официально, художественную редакцию произведения товарища Ахмерова, можно даже с соавторством. Вы не возражаете, товарищ Ахмеров?

- Не возражаю.

- Гляди, Лаврентий, он не возражает. Вот вы вдвоем и обговорите все подробности завтрашней операции. Операции Ы. – Усмехнулся Сталин.

«Да, комедии Гайдая повлияли на вождя сильно» - подумал Ахмеров, выходя из кабинета вслед за Берией.

Поговорив еще минут сорок с Лаврентием Павловичем, подполковник направился в расположение института. Придя, он убедился, что, несмотря на позднее время никто из сотрудников не спал. Коротко объяснив суть задания полученного от Берии и Сталина, Ахмеров провел еще некоторые приготовления к утрешнему делу и отправился спать.

И вот позднее утро, Фарид Алимжанович сидит на скамеечке в сквере рядом с Большим Театром, и уже даже немного замерз, ожидая, когда, по словам Берии, мимо этого места должен пройти Михаил Афанасиевич. Но вместо Булгакова на скамейку присел гражданин лет сорока-сорока пяти, по помятому лицу которого было понятно, что вчера ему было хорошо. Однако добротная и подходящая по размеру, хотя и поношенная верхняя одежда, довольно теплая, по сезону, говорила что хозяин, этого пальто с меховым воротником и ботинками на прочной подошве, знал и лучшие времена. Взгляд гражданина очень явно выражал, что ему очень хочется курить, а табачок – кончился. Ахмеров, всегда чутко относившийся к переживаниям «страждущих», молча, протянул соседу по скамейке открытую пачку «Пэл Мэла», из которой торчала ловко отщелкнутая сигарета. Сосед с недоверием посмотрел на странного «господина», предлагающего странную «цигарку», но желание курить было сильнее недоверия. Он взял сигарету, повертел ее в руках перед глазами, правильно засунул себе в рот фильтром к губам, и придвинувшись к огоньку зажигалки, уже горящей в руках у Ахмерова, прикурил. Первый вдох сигаретного дыма, первая затяжка показалась ему такой желанной, такой вкусной, что он даже не обратил внимания на странную, никогда не виданную им, газовую зажигалку. Но первый стресс прошел, и сосед по скамейке начал удивленно и внимательно рассматривать подполковника. Видимо, только теперь он обратил внимание на пальто с воротником из искусственного меха, сапоги, совершенно не местного пошива, кепку, «как у Шерлока Холмса» и конечно на зажигалку.

- Прошу извинения, уважаемый, - через несколько секунд изучения произнес он, - вы иностранец?

- Нет, - коротко ответил Ахмеров, - но я не местный, не москвич.

- Странные «цигарки» у вас, господин-товарищ, - не зная, как обратиться, продолжил сосед, - слабые, кончно, но духовитые.

- Других нет, товарищ, пардон.

- Оно, конечно, спасибо за угощение, ваше благородие, но слабые, а мне по нынешним моим делам, самую крепкую махорку курить надо. – Было видно, что обида на какую-то несправедливость кипела в его воспаленном мозгу. – Меня, Шафоростова, лучшего литейщика завода уволили. И за что, за то, что дома в свое свободное время, от своего достатка беру бутылочку, другую. Так я же на работу вовремя прихожу. И расчет сказали, только после праздников, и премии на Первомай лишили. За что? Как я теперь к жене подойду?

- Ну, если вы, товарищ Шафоростов, окончательно перешли на «французский», то называйте меня «Ваше высокоблагородие», а лучше – товарищ подполковник, - произнес Ахмеров, дождавшись паузы в исповеди не совсем трезвого соседа.

При словах о товарище подполковнике, Шафоростов слегка дернулся и примолк. А Фарид Алимжанович продолжил:

- Вот что, товарищ Шафоростов, возьми вот червонец, похмелись пивом, ничего крепче не бери, поешь в столовой чего-нибудь горячего, жене и дочке возьми кулек конфет, приведи себя в порядок и бегом на завод. На колени падай перед завкомом, обещай перестать бухать, проси вернуть на работу.

- У меня не дочь, у меня сын.

- Завязывай с пьянкой. Учти, теперь я за тебя отвечаю. Смотри у меня. Скоро стране очень понадобятся умелые руки, как у тебя. На этом, прощай.

Ахмеров встал, оставив недоуменного Шафоростова сидеть, с серой купюрой с портретом Ленина в руке, а сам побежал догонять прошедшего быстрым шагом мимо их скамейки человека. По фотографиям из Википедии, он узнал Булгакова. Теперь осталось только догнать его и как то привлечь к себе его внимание.

- Михаил Афанасиевич, вы не могли бы идти чуть помедленнее? А то в моем возрасте мне трудно гоняться за молодыми. Извините, пожалуйста, но мне нужно задать вам один вопрос.

Булгаков замедлил шаги, обернулся на говорящего, и посмотрел на него – типа «что еще за вопросы от незнакомцев».

Считая, что разрешение задать вопрос получено, Ахмеров произнес:

- Михаил Афанасиевич, а что Аннушка уже пролила масло?

Булгаков остановился как вкопанный. На его худом лице отразилась масса эмоций, сопровождающих рой мыслей, пронесшихся в его голове.

- Ради бога, Михаил Афанасиевич, простите меня за эту провокацию, но как я мог обратить ваше внимание на свою скромную персону. Еще раз прошу прощения, Михаил Афанасиевич, начни я искать встречи с вами в Большем Театре, где вы нынче служите, разве вы стали бы со мной разговаривать.

Слегка придя в себя, Булгаков спросил, стараясь быть максимально сдержанным:

- Что вы знаете про Аннушку и откуда? Зачем вам нужно поговорить со мной?

- Михаил Афанасиевич, я слегка замерз, поджидая вас в скверике, все-таки на дворе ранняя весна и мы не в Ташкенте, поэтому я готов дать исчерпывающий ответы на все ваши вопросы, но только где-нибудь в теплом уютном месте. Я знаю, что где-то здесь есть гостиница «Метрополь», и если вы не возражаете, давайте переберемся за столик в ресторане этого отеля.

- Вы иностранец?

- Ну что вы, дорогой Михаил Афанасиевич. Разве я похож на Воланда? Простите. Простите. Опять не сдержался. Уверяю вас я на сто процентов свой, советский. Даже больше, чем вы думаете, глядя на сумасшедшего старика, остановившего вас столь неожиданным вопросом. Уважьте, пожилого провинциала, проводите до «Метрополя» и там я дам вам полный отчет в своих действиях.

Если сказать, что Булгаков поверил хоть слову Ахмерова, то это будет неправда. С другой стороны его обуревало огромное желание узнать, кто это, что ему известно, и вообще, что ему надо от Булгакова? Но, чтобы все это узнать, надо выслушать этого сумасшедшего старика, довольно странно одетого для Москвы 1939 года, в тоже время не похожего на иностранца. Как-то сильно это смахивает на встречу Берлиоза и Бездомного с нечистым на прудах. На всякий случай, Булгаков перекрестился, когда как ему показалось, странный старик не смотрел на него. Нечистая сила не исчезла. Ну что же, «Метрополь» так «Метрополь». И странная пара, состоящая из высокого грузного Ахмерова и худого, если не сказать тощего Булгакова, который был наголову ниже подполковника, медленно прошествовала мимо продолжающего сидеть в ступоре Шафоростова в сторону «Метрополя».

Швейцар на входе в ресторан, весь в расшитом галунами мундире и аккуратной генеральской шинели, надетой по случаю прохладной погоды, поздоровался с Михаилом Афанасиевичем как с завсегдатаем заведения, Ахмерова же, поприветствовал кивком своей породистой головы. На его гладко выбритом лице читалось «посмотрим, посмотрим, что ты за птица».

Войдя в шикарный зал, после процедур в гардеробе, где с Михаилом Афанасиевичем обменялись парой фраз о здоровье, о самочувствии Елены Сергеевны, о том, что давненько не были, а у Ахмерова, молча, приняли пальто, оказались в помещении, где все было как «тогда». В связи с ранним временем, зал был почти пуст. Метрдотель, быстрым шагом подошедший к новым гостям, был копией Арчибальда Арчибальдовича из сцены в «Доме Грибоедова», за исключением повязки на глазу. И опять пошли фразы о здоровье, о семье и прочее, направленные в сторону Михаила Афанасиевича, а Фарида Алимжановича, как всегда игнорировали. Заказав отдельный кабинет, Булгаков попросил принести кофейник кофе, спросил у Ахмерова, не хочет ли он чего-нибудь еще, и, получив в ответ, что неплохо было бы каких-нибудь пирожных или печеньев, отпустил метрдотеля. Присели и стали ждать исполнения заказа.

В кабинете было тепло, но не жарко. Ахмеров, только сейчас почувствовал, как он замерз, ожидая Михаила Афанасиевича. Постепенно согреваясь, Фарид Алимжанович начал свой рассказ, о том для чего он остановил Булгакова и что от него он хочет.

- Михаил Афанасиевич, я извиняюсь, что раньше не представился, меня зовут Фарид Алимжанович, фамилия моя Ахмеров. Я заместитель начальника института перспективных разработок и одновременно – большой поклонник вашего творчества. В наш институт поступил заказ от очень высоких инстанций, переработать слабенькое литературное произведение связанное сюжетом с тематикой нашего института. Для чего это нужно, я вам потом расскажу. Так как сюжет произведения связан с перемещением во времени, мне, памятуя о вашем инженере Тимофееве, сразу пришла в голову мысль о вас. Заказчик согласился с моим предложением, а так как у нас инициатива наказуема исполнением, меня и направили на выполнение этого дела, чему я бесконечно рад, ибо не знаю повода познакомиться с вами, а сейчас я как бы на работе.

Говоря о высокой инстанции, для усиления эффекта, Ахмеров посмотрел наверх, где в полумраке терялся потолок кабинки. Булгаков тоже посмотрел на потолок и тут же опустил взгляд на Фарида Алимжановича.

- Фарид Алимжанович, - Булгаков впервые назвал своего собеседника, - вы в своем уме?

- Я понимаю, что выгляжу сумасшедшим, но прошу вас, дослушайте до конца. А еще лучше – ознакомьтесь с рукописью.

И Ахмеров достал из своей сумки злосчастную рукопись, заранее распечатанную на принтере.

Булгаков с большим недоверием, не скрываемым даже мягким полумраком кабинки и удивлением качеству бумаги и печати, едва доступным в нынешней Москве, даже на самом высоком уровне, взял в руки тонкую пачку. Надев очки с круглыми стеклами, он подвинул рукопись ближе к лампе стоящей на столе и приступил к чтению, не найдя в себе сил отказать, поддавшись напору Фарида Алимжановича.

Тем временем принесли кофе и тарелочки с пирожным и печеньем. И пока Михаил Афанасиевич читал, Ахмеров решил отведать произведения кулинарного искусства.

Произведения ему понравились. Да и кофе был выше похвал. Тем более, Ахмеров готовясь к встрече с Булгаковым, не успел толком позавтракать. Булгаков читал быстро, одновременно прихлебывая горячий кофе. Ахмеров согревшись и перекусив, достал сигареты и зажигалку и с удовольствием закурил, тем более пепельница на столе была.

Ведь если на столе в ресторане или кафе стоит пепельница – курить можно. Мельком взглянув на пачку сигарет и газовую зажигалку, которые достал Ахмеров, Михаил Афанасиевич опять удивился, но продолжил читать. Закончив, он, посидел секунд сорок молча, а потом решил высказаться.

- Извините, если, что то в моем вопросе будет не так, но, Фарид Алимжанович, вы в гвардии служили?

- Дивизия, в которой я проходил действительную военную службу, была гвардейской, но часть, в которой я непосредственно служил, была не гвардейской.

- А в какой части вы служили?

- В 1076-ом зенитно-ракетном полку. В 27-ой гвардейской мотострелковой дивизии.

- Зенитно-ракетном? Это еще что такое?

- Извините, Михаил Афанасиевич, а вы действительно не догадались, что все, что написано в этом «опусе» - правда. И я, тот самый перемещенный во времени. То, что я вам сейчас скажу, является важной государственной тайной. В нее посвящено ограниченное количество людей в СССР. И вы теперь входите в их круг.

- Какой круг, чего вы несете? Какие перенесенные?

- Спокойнее, Михаил Афанасиевич. Посмотрите, пожалуйста, сюда. – Ахмеров протянул Булгакову свой смартфон, на котором были виды города Ташкента, ночной Ташкент во всей красе иллюминации, люди в летних одеждах необычайного для 1939 года покроя.

Потом, когда Михаил Афанасиевич увлеченно стал рассматривать красивые цветные, движущиеся изображения, Фарид Алимжанович парой манипуляций открыл на экране фрагмент из фильма «Мастер и Маргарита». Потом был фрагмент из «Собачьего сердца». Ахмерову даже стало жалко Булгакова. Он очень переживал, глядя на «чудеса враждебной техники».

- Теперь вы поверили? Мы из 2016 года. Поэтому, я вам и сказал, что Елена Сергеевна не причем. Она вас не предавала и ни кому из людей вашего времени рукопись «Мастера и Маргариты» не показывала. Михаил Афанасиевич, а вы согласитесь исправить рукопись и издать ее под своим именем? Дело ведь в чем – долго скрывать присутствие в вашем мире целой республики не получится. Когда все вскроется, поднимется скандал мирового уровня. Начнется вопль о том, что вопросы перемещения во времени – это мировое достояние. А мы им скажем – товарищ Булгаков вас предупреждал, а вы ему не поверили. Вот об этом вас просил товарищ Сталин.

Кажется, футур-шок у Булгакова прошел, он стал внимательно слушать Ахмерова и даже разглядывать его.

- Михаил Афанасиевич, что же вы меня так пристально разглядываете. Я, хоть, и не ангел, но до дьявола мне тоже далеко. Вы же во мне дырки просмотрите, кажется, так говорил ваш Милославский Бунше. Давайте я вам еще хорошую вещь скажу. Скоро все деятели культуры, которые «отдыхают» в ведомстве у товарища Берии, будут выпущены и направлены в Ташкент, на лечение и ознакомление с тем как живется в 21-м веке. Ваш знакомый – Мейерхольд, тоже входит в их число.

- Я искренне рад за Всеволода Эмильевича, - откликнулся Булгаков, - я всегда знал, что он жертва интриг и не виноват перед Советской властью.

- Не без гордости скажу вам, что я тоже поучаствовал в принятии этого решения. Но вернемся к нашим баранам. Теперь, когда вы поверили, что я не провокатор и не дьявол, а тем более не ангел, какое будет ваше положительное решение?

- Как вы все-таки странно разговариваете? И как я на это раньше не обратил внимания?

Допустим, я согласен. Но почему, все же, я?

- Михаил Афанасиевич, кого же прикажете из нынешних? Аркадия Голикова – он сильно детский писатель, Александр Казанцев – конечно фантаст, но про машину времени он не писал. Есть, конечно, писатель Александр Беляев, но он сильно болен и тоже не писал про путешествия во времени. Не Алексею Толстому же, или Фадееву с Шолоховым заказывать? Ваша кандидатура самая подходящая, вы известны на западе, не пишете пропагандистские материалы. Вас прочтут. Кроме того, извините, ваш оппозиционный «флер»…

- Хорошо, я согласен. Что дальше?

- Дальше, я предлагаю вам подписать контракт с нашим институтом. Я уже и форму приготовил, и даже паспортные данные включил в текст документа, вам осталось только подпись поставить.

Булгаков махнул рукой «эх, где наша не пропадала». Ахмеров протянул ему два экземпляра документа и шариковую ручку. Михаил Афанасиевич внимательно оглядел странный предмет для письма.

- Ох, все время забываю, что вы из 21-го века. – Произнес он и попробовал провести черточку на обороте листа документа, привыкая к новому гаджету. Черточка получилась красного цвета. Булгаков опять оторопел.

- Извините, я не хотел. – Глядя на растерянного Михаила Афанасиевича, сказал Фарид Алимжанович. - Это внук подарил мне перед отъездом ручку с разноцветными стержнями. И случайно оказался красный включен. Там стержни управляются «пимпочками» цветными, в верхней части ручки. Нажмите на тот цвет, который вам больше нравится. Кроме зеленого.

Булгаков взял себя в руки, включил синий цвет и поставил подпись в нужном месте. Один экземпляр он передал Ахмерову. Тот в свою очередь передал ему конверт.

- Что это?

- Это аванс. Пятьсот рублей, пятьдесят червонцев.

Зная, что Булгаков находится в затруднительном материальном положении, Ахмеров сразу прихватил деньги и расходный ордер.

- Вот, пожалуйста, распишитесь в расходном ордере и прописью укажите размер аванса.

Видя смущение Михаила Афанасиевича, Ахмеров, показывая на конверт, сказал:

- Михаил Афанасиевич, вы не смущайтесь. Меня как соавтора указывать не надо. Категорически. Это только навредит делу. А свой гонорар я возьму в виде премии за выполненное задание. Теперь предлагаю перейти к самому главному.

- Как, разве не это было вашим главным делом со мной?

- Нет, любезный Михаил Афанасиевич. Как вы понимаете, мы много чего знаем о вашей жизни, - стараясь говорить как можно мягче, начал Ахмеров о самом главном, - в том числе и о времени ухода. Вашего ухода, в нашей реальности. Как врач вы знаете о своих очень больных почках. Так вот, если все оставить как у нас, вы не протянете больше года, и уход ваш будет ужасен. Поэтому я предлагаю вам сразу после Первомая отправиться с группой деятелей искусства к нам, в Узбекистан. У наших врачей большой опыт лечения нефрологических больных. Бессмертия вам, конечно, не гарантируют, но даже несколько лет это совсем не мало. И, кроме того, очень хочется дочитать продолжение «Театрального романа». Заодно, посмотрите, как живут люди в 21-м веке. И Елену Сергеевну с собой захватите.

Последний аргумент, видимо, был решающим. Сильно смущаясь, Булгаков со всем согласился и спросил:

- А что дальше, Фарид Алимжанович?

- Товарищ Булгаков, побывать в «Метрополе» и не попробовать знаменитого русского борща из этого ресторана – это выше моих сил. Кроме того, я с утра почти ничего не ел, готовился к разговору с вами. Давайте обмоем наш договор, по старому русскому обычаю. Как завсегдатаю этого заведения – вам и карты в руки. Заказывайте, Михаил Афанасиевич, я плачу.

- Ну что же, Фарид Алимжанович, какой сорт коньяка вы предпочитаете в это время суток?

- В это время суток из коньяков я предпочитаю водку. И кроме борща хотелось бы на закуски чего-нибудь из выбора Филиппа Филипповича Преображенского. Очень вкусно у вас описаны их обеды.

И Булгаков заказал:

- из холодных закусок была селедка каспийская, немного красной икры, язык говяжий под хреном и немного ветчины;

- на горячее был борщ,

- из горячих закусок – расстегайчики со стерлядью.

- салат из соленых огурчиков и 300 граммов водки двойной очистки венчал выбор Михаила Афанасиевича.

Не спеша и без суеты, выдерживая столичный шик, официанты довольно быстро накрыли стол, не забыв при этом поменять приборы, пепельницы и салфетки.

Пока «халдеи», как иногда называли столичных официантов заезжие купчики, делали свое дело, Ахмеров достал из своей сумки наушники и смартфон, нашел фильм «Иван Васильевич меняет профессию» и предложил Булгакову посмотреть.

- А наушники зачем?

- Мы и так привлекаем внимание, а тут еще на весь зал будет звучать музыка из кинофильма, - объяснил Ахмеров, заодно показывая, как этим всем пользоваться.

Булгаков, уже без недоверия проделал все, что порекомендовал Ахмеров и погрузился в просмотр фильма созданного по мотивам его пьес. Так прошли пятнадцать минут, понадобившихся людям для завершения выполнения заказа. Булгаков с сожалением снял наушники, поставил фильм на паузу и взялся за рюмку. Поблагодарив Ахмерова за заказ, упомянув при этом, что материальное вознаграждение за работу не помешают, Михаил Афанасиевич предложил выпить за здоровье Фарида Алимжановича. Выпили и закусили маленькими расстегайчиками и огуречным салатом. Водка оказалась не плохой, не хуже чем «Нежная» в Ташкенте, литрового разлива. Потом был борщ. Даже так - БОРЩ. С маленькими печеными пирожками с творогом. Фарид Алимжанович попробовал все, и все производило высочайшее впечатление. Второй тост подняли за здоровье товарища Сталина. Булгаков с удовольствием поддержал предложение Ахмерова. За неспешным потреблением деликатесов, тихонько беседовали о погоде, о том, что ждет Булгакова в Ташкенте. Булгаков спросил, не даст ли Ахмеров свой смартфон временно попользоваться, уж очень хотелось досмотреть фильм. Ахмеров с сожалением отказал, объяснив, что надо потерпеть, в Узбекистане Булгаков и этот фильм досмотрит и еще много чего интересного увидит, главное, чтобы не забывал исправить рукопись, недельки за четыре. Булгаков обещал сразу же приступить к работе. Фарид Алимжанович поинтересовался – не помешает ли принятое сегодня «на грудь» работе.

- Мастерство не пропьешь! – был ответ Михаила Афанасиевича. Почему то Ахмеров ожидал именно этого ответа.

- Вот вы, Фарид Алимжанович, сказали про оппозиционный «флер», который, будто бы, за мной замечают западные наблюдатели. Все это ерунда, я не оппозиционер Советской власти, я оппозиционер всяким «Швондерам», которые присвоили себе право говорить от имени Советской власти.

- Все правильно вы говорите, Михаил Афанасиевич. Но ведь «Швондеры» - это явление присущее не только нашей власти, они есть везде, при любом режиме. Тот же Митрофанушка, над которым вволю поиздевался барон фон Визен, ведь именно «митрофанушки» составляли основной офицерский костяк в войсках Суворова, Румянцева, Кутузова. И через Альпы они ходили, и Берлин брали и Париж, и на Дворцовую площадь и на Сенатскую они выводили солдат. Так и Швондер, как только страна прикажет, наденет шинель и пойдет воевать за свою страну. А то, что он не образован как надо, так откуда в ешиве или в хедере Швондеру получать высшее образование. Все не так просто. И я не уверен, что в случае войны приват-доцент Борменталь пойдет на фронт, или хотя бы во фронтовой госпиталь. Или так и будет пересаживать обезьяньи яйца молодящимся нуворишам. А может и пойдет воевать. Не знаю. Все не так однозначно. Вот и товарищу Сталину я хотел объяснить, что эти деятели культуры, которые «гостили» у товарища Берии, тоже в случае чего, наденут серые шинели на свои сутулые плечи и пойдут убивать и помирать за свою страну, за свой народ. Кажется, меня поняли.

Так, беседуя на окололитературные и прочие темы, Ахмеров и Булгаков закончили не спеша обед, выпили, поданного официантом чаю, покурили сигареты, любезно предложенные Фаридом Алимжановичем, и настало время расчета. Булгаков долго не соглашался с тем, что за все будет платить Ахмеров. Он все порывался достать деньги из конверта. Фарид Алимжанович категорически запретил это делать, сославшись на то, что деньги, которые он израсходует – это учтенные как представительские расходы. Возмущенный Булгаков с трудом согласился не платить, но взял с Ахмерова обещание, что в следующий раз платить будет Михаил Афанасиевич. На том и порешили. Сам метрдотель принес счет на 137 рублей 70 копеек. Ахмеров уплатил 150 рублей и попросил о сдаче не беспокоиться. Кроме того, Фарид Алимжанович рассказал метру, что у него есть хобби, он собирает образцы приборов тех классных ресторанов, где он бывал впервые. Поэтому он просит метра выяснить, сможет ли ресторан продать ему суповую ложку, такую, какой он ел прекрасный борщ, на память о ресторане и встрече с Булгаковым. Метрдотель, ни сколько не удивившись, удалился на несколько минут и принес аккуратный сверток, в котором была завернута не только ложка и счет на 9 рублей 70 копеек. Положив сверток на стол перед Ахмеровым, он сказал, что в счете цена посеребренной ложки, а вилка и чайная ложка – за счет заведения. Ахмеров вручил метрдотелю свой, личный червонец и положил приборы и счет в свою сумку.

В гардеробе Булгаков отверг предложение Ахмерова, дать на чай мелочь, и сам протянул какие-то копейки гардеробщику и тепло распрощался с ним. То же самое произошло и со швейцаром. Булгаков собирался пешком идти домой. Ахмеров, показав на «эмку» стоящую у входа, специально выделенную Берией для такого случая, предложил подвезти. Булгаков с благодарностью принял предложение. По пути, еще раз проговорили, что Булгаков собирается сразу после Первомая ехать с Еленой Сергеевной в Ташкент и ждет машину, которую Ахмеров пришлет за ним.

Виктор Александрович Шафоростов, которого Виктором Александровичем, практически, ни кто не называл, кроме участкового, приходившего раза два, по поводу пьянок гражданина Шафоростова, сидел на скамейке и мысли медленно шевелились в его, заполненной пьяными парами голове. Он рассуждал, что если все предыдущее, кроме ночной пьянки, то есть, после ночной пьянки, ему привиделось – то вот он, червонец все еще в руках. А если, не привиделось, то, что ему делать? Громкий голос его высокоблагородия, товарища подполковника, все еще звучал в его голове. Но постепенно прохладный, или даже холодный, по раннему утреннему времени ветерок, привел в относительный порядок самочувствие бедного «алкаша» (впрочем – еще не совсем спившегося). «Кончай бухать!» - стучало колоколом громкого боя в ушах напутствие этого странного незнакомца, встреченного Шафоростовом в это несчастное утро. А может быть и не несчастного. «Червонец-то, вот он в руке». Бухать – в кругу Виктора Александровича не говорили, но по тону говорившего, его грозному обращению к пьяному, Шафоростов понял, что строгость касалась пьянки. «Теперь я буду следить за тобой». Витя, как его называли друзья, на всякий случай оглянулся кругом. Нет – строгого дядьки в пределах видимости не было. А, в прочем, чем черт не шутит, может и следит откуда-нибудь. Шафоростов медленно поднялся со скамейки и пошел в раздумье, даже не различая, что по привычке шел в сторону дома. Коренной москвич – Витька Шафоростов, просто Витька, как звала его между собой жена, шел и недоумевал, какой дьявол занес его из родного Замоскворечья в центр города, да еще ночью. И как он не попался родной милиции в пьяном виде, ведь она родная «меня бережет», или стережет. Это как попадешься. Так раздумывая о жизни своей, и как он до этого докатился, он медленно, но верно шел в сторону моста через Москву реку. Все-таки, стараясь не попасться на глаза милиционерам. Конечно, можно было воспользоваться советом строгого дядьки и похмелиться с червонца, а потом и с шиком доехать до своей Малой Калужской на извозчике. Но где в центре столицы найти пивную, чтобы не слишком дорого и где потом искать лихача. А как ехать на трамвае к себе он не мог сообразить. Да и дорого на лихаче. А денег и так дома давно нет. Долго ли коротко ли, наконец дошел до дома в районе старой Калужской заставы. Это были дома построенные «Обществом братьев Бромлей» для своих рабочих, чуть ли не во время основания завода, рядом с предприятием, ставшим потом «Красным пролетарием». За время «путешествия» хмель из него, практически выветрился, и, придя в свою квартиру, он уже не хотел пива, а хотел капустного рассолу и поесть. Жене, встретившей его на пороге он молча отдал червонец и направился к бочке с квашеной капустой. Деревянный черпак плавал в рассоле. Набрав полный черпак живительной влаги, Виктор Александрович с огромным удовольствием влил ее в себя. Постоял, подумал, не принять ли еще, но решил, что пока надо поесть, а там будет видно. Жена, без слов понявшая, что сейчас важно её Витеньке, спешила налить ему полную чашку щей. На простенькой, уже не новой клеенке, покрывавшей стол, стояла солонка и краюха хлеба. Рядом лежал простой кухонный нож с деревянной ручкой. Витенька сел на табурет, нарезал крупными кусками хлеб, взял кусок, круто посолил его и приступил к трапезе. Спросил, между делом, почему не ест жена и получил ответ, что завтракать она уже завтракала, а обедать еще не хочется. Вот придет сынок , Сашенька из школы, вместе и покушают.

Доев щей, Виктор Александрович спросил, где его пасхальный костюм. Переодевшись, оглядел себя, решил, что и небритым пойдет. Смахнув пыль с ботинок, предупредил жену, что пошел на завод и не спеша, важно, вышел на улицу.

Старый партиец, Вольф Иосифович Зицер, уже пятый год как был председателем месткома завода «Красный пролетарий». Почти весь день он провел в цехах своего не малого, по тем временам предприятия, коротко беседуя с рабочими, мастерами и начальниками цехов, он для каждого из них находил нужное слово, иногда давал дельные советы и всегда внимательно выслушивал каждого, с кем общался. Так как большую часть своей жизни он провел на этом бывшем заводе братьев Бромлей, кстати, сам, будучи слесарем-лекальщиком высокого разряда, он до последнего уголка знал всю географию завода. И всегда был в хороших отношениях с рабочими, да и с линейным начальством. До революции это очень помогало ему в подпольной работе. После революции, когда началась гражданская война, его талант слесаря очень пригодился. Всю войну он рвался на передовую, а начальство, ценя его золотые руки и верные глаза, держала его в ремонтных мастерских, сперва в московском пролетарском полку, а потом и в дивизии, которой командовал до самой своей смерти Василий Иванович Чапаев.

Ибо всем воюющим необходимо оружие и желательно исправное, а золотые руки Вольфа Иосифовича могли любую не стреляющую «железяку», носящую гордое название – оружие, превратить в исправную, хорошо работающую машинку для убийства людьми себе подобных. Неважно, что это было – пистолет, револьвер, винтовка, пулемет и даже артиллерийское орудие. Приходилось ему чинить и автомобили, и даже аэроплан (правда, всего один раз). После войны Зицер вновь вернулся в свой цех, снова слесарем-лекальщиком. В начальство он не лез, хотя дореволюционный партстаж позволил бы ему занять пост. И пока руки держали, а глаза видели, он спокойно делал свое слесарное дело. Но возраст берет свое. Вольф Иосифович в один злосчастный день пришел к директору предприятия, с которым был знаком по фронту и жили по соседству и прямо сказал, что, несмотря на то, что ему еще нет шестидесяти лет, все, больше он качественно работать не может, а не качественно не хочет и поэтому просит уволить его.

Директор, зная, что Вольф слов на ветер не бросает, всерьез задумался над проблемой. Решение пришло неожиданно. В это время шла борьба начальства с председателем месткома, который представлял из себя некий симбиоз Швондера и Шарикова в одном флаконе. Вот начальник и предложил Зицеру, что если ему удастся избавиться от Швондера-Шарикова, он порекомендует Вольфа в председатели. Как уж ему удалось это сделать – один бог знает, но тем же сентябрем в отчетно-выборную пору Зицер был единогласно избран председателем месткома. Партбюро, тоже, поддержало его кандидатуру. И вот уже пять не простых лет Вольф Иосифович на этом посту.

За это время сменилось три директора и два секретаря партбюро и не все они ушли на повышение, а Зицер бессменно был в своей должности. Пробегав почти весь день по заводу, после обеда, Вольф Иосифович решил приступить к самой нелюбимой части своей работы – разбираться с документами. Вот в это время к нему и направился Шафоростов с поручением от грозного незнакомца.

В проходной завода Виктора Александровича пропустили, только спросили к кому он идет. Узнав, что ему нужен Вольф Иосифович, вахтер сказал, что Шафоростову повезло, Зицер только что прошел в свой кабинет. Кабинет, это конечно звучало гордо. На самом деле это была выгородка с фанерными стенками в бывшем санузле на втором этаже административно-бытового здания, бывшей конторы братьев Бромлей, между отделом кадров и комнатой счетоводов. К выгородке примыкал тамбур, он же кабинетик секретарши месткома. Там сидела постоянная секретарша Галина Ивановна, крашеная блондинка лет, наверное, сорока пяти. Хотя точного возраста ее никто не знал. Единственно, что помещалось в ее кабинетике, это проход к председателю, стенной шкаф с делопроизводством месткома и маленький столик с трофейным «Ундервудом».

Кроме того, в помещении стояла солдатская тумбочка с бытовыми и кухонными (скорее чайными) принадлежностями Галины Ивановны. Время от времени Вольф Иосифович просил Галину Ивановну организовать чай. Что она с удовольствием делала.

Виктор Александрович постучался в дверь месткома и не дожидаясь ответа открыл на половину дверь и сказал:

- Здравствуйте, Галина Ивановна. К Вольфу Иосифовичу можно?

- Сейчас спрошу.

Не вставая с места, Галина Ивановна открыла дверь между кабинетиком и кабинетом и громко спросила:

- Вольф Иосифович, к вам Шафоростов, вы его примете?

После положительного ответа, Виктор Александрович Шафоростов предстал «пред ясны очи» Зицера.

В душе радуясь, что появился повод не заниматься бумажками, Вольф Иосифович встал из-за стола во весь свой не маленький рост. Имя Вольф на некоторых языках означает – волк, но большой, весь седой Зицер больше напоминал медведя, белого медведя.

- Здравствуйте, Вольф Иосифович!

- Здравствуй, Витек! Или к тебе надо официально – гражданин Шафоростов? Как поживаешь? Что случилось?

- Бог с тобой, Вольф Иосифович. Как хочешь назови, только выслушай.

И Виктор Александрович рассказал председателю месткома, что произошло с ним за последний день. Про то, как пил он с расстройства за несправедливое увольнение, как не понял, с какого бодуна попал в центр города, про встречу с суровым незнакомцем на скамейке у Большего Театра. Для себя Шафоростов уже решил, что незнакомец про него все знает. И поэтому рассказывал, что незнакомый человек обращался к нему по имени отчеству.

- Кончай бухать – говорит он мне. Иди, упади в ноги Вольфу Иосифовичу – пусть замолвит за тебя слово перед начальством. – Вещал Виктор Александрович, все больше и больше веря в свои слова.

- Так и сказал – кончай бухать? И имя мое упомнил?

- Совершенно верно, Вольф Иосифович. Так что пришел я к тебе и по собственной воле и по приказу этого человека. Попроси начальство – пусть вернет на работу.

- А ты не будешь опять нетрезвым приходить на работу?

- Да что, ты, Вольф Иосифович! Я даже пиво пить не стал, хотя их высокоблагородие, товарищ подполковник так и сказал: « Идите, Виктор Александрович, поправьте здоровье пивком» и червонец мне дал. Так я червонец жене отдал. Попроси директора, Вольф Иосифович.

Виктор Александрович даже не знал, как он облегчил жизнь Зицера. Только накануне директор попросил председателя месткома подумать, как бы решить вопрос с ночной сменой. Кадров не хватало, а завод получил задание – увеличить выпуск продукции вдвое и кое-что добавилось в номенклатуре заказа. Нужно было организовывать ночную смену, а людей не было, да и кому охота в ночь выходить.

- В ночную смену пойдешь? Ладно, позвоню директору, посиди пока здесь.

И Вольф Иосифович набрал номер внутреннего телефона директора. Поговорив с начальством, Зицер повернулся к Шафоростову:

- Вот что, Виктор Александрович, директор сказал, что готов отменить твое увольнение, если я лично за тебя поручусь. Я поручился. Иди домой, Витек, отдохни чуток и выходи сегодня вечером, будем организовывать ночную смену. И помни – ни какой выпивки, кончай бухать, как сказал подполковник. Кстати – бухать, это на каком языке?

- Вольф Иосифович, ты бы поговорил с кем положено насчет подполковника. А то, как бы чего не вышло.

- Ладно, иди Витек, до свидания.

- До свидания, Вольф Иосифович.

Витек, а теперь с полным правом, Виктор Александрович, гордо зашагал домой. Товарищ Зицер заглянул в отдел кадров, попросил не пускать в дело приказ на увольнение Шафоростова, и хотел было зайти к директору. Но в приемной ему сказали, что Василий Никифорович Задириенко – директор (очередной директор) «Красного пролетария» занят и просил никого к нему не пускать.

«Ничего – потом доложу» - сказал себе Вольф Иосифович и пошел в свой «кабинет». Он и понятия не имел о том, что единственный человек, который мог бы ему прояснить ситуацию с «суровым незнакомцем» Вити Шафоростова, сидел в это время за столом напротив директора и разговаривал с ним насчет аренды 150-200 квадратных метров площади под лабораторию института. Это был Владимир Иванович Левицкий, который решил с утра проехаться по двум заводам, на которых Сталин разрешил организовать, как он выразился «свечные заводики» института. На заводе имени Серго он уже побывал, вопрос решился на 300 квадратных метров производственных площадей и сто метров инженерно-лабораторных помещений в отдельно стоящем строении на отшибе заводской территории. В начале директор, ни в какую, не хотел выделять ни метра площади, несмотря на грозные документы института под «крышей НКВД», но волшебное обещание Левицкого трех токарных станков с диаметром обработки 200-250 мм сделало руководителя более сговорчивым. Директор не знал, где Владимир Иванович возьмет станки, но что странно, сразу поверил авторитетному пожилому мужчине в мундире полковника. (Владимир Иванович «пошел на дело» во всей красе полковника НКВД).

Теперь предстояло провернуть примерно тоже на «Красном пролетарии».

- Ну что вы все, товарищ полковник, товарищ полковник. Вы, Василий Никифорович, еще меня товарищем майором госбезопасности назовите. Я ведь вам говорил, что я - абсолютно гражданский человек. Я ведь не виноват, что наш институт под крышей НКВД. Я ведь вас по старой вашей специальности не называю товарищем комбригом. Сейчас мы с вами гражданские люди, руководители, хотя задачи наши тоже связаны с защитой страны. – Владимир Иванович продолжал тяжелый разговор «насчет картошки – дров поджарить». Стойкий как оловянный солдатик, Задириенко, толи для того чтобы подчеркнуть, что комбриг это больше чем полковник, толи из большего уважения, все время величал Левицкого полковником. И не поддавался ни на какие уговоры подкрепленные грозными бумагами из НКВД. Нет площадей и все.

«Придется опять пообещать станки» - подумал Левицкий. Хитрый взгляд директора говорил «придется, придется». И опять, после обещания двух станков и помощи в случае возникновения сложностей с планом, вернее – взаимопомощи, дело сладилось к взаимной радости. Хозяин кабинета хотел предложить угощение и уже пошел открывать свой сейф, но Владимир Иванович вежливо, но твердо отказался. Хотя может и зря. Пописав все документы, получив все заверения и тепло попрощавшись, Левицкий в сопровождении директора пошел к выходу, сел в предоставленный Берией автомобиль и направился в кремль.