Халхин-Гол/Номонхан 1939

Стюарт Голдмен

Халхин-Гол/Номонхан 1939

Победа Красной Армии, определившая ход Второй Мировой войны

Благодарности

Первый шаг к созданию этого труда был сделан летом 1965 года, когда в книге "Барбаросса" (великолепная историческая работа Алана Кларка о советско-германском фронте Второй Мировой войны) я наткнулся на сноску, в которой упоминалось о победе Георгия Жукова над японцами у Халхин-Гола в 1939 году как о важном сражении. Тогда я только что получил степень магистра по истории и наивно считая себя экспертом по Второй Мировой войне, удивился, что в 1939 году мог быть достаточно крупномасштабный советско-японский конфликт, о котором я не знал. Приехав в Вашингтон и обладая свободным временем, я отправился в главный храм науки - Библиотеку Конгресса, и в первый раз в жизни самостоятельно предпринял серьезное историческое исследование, не связанное с академической программой. Я обнаружил, что сражение у Халхин-Гола (которое японцы называют Номонханским инцидентом) действительно было важным конфликтом, и в Библиотеке Конгресса по этой теме оказалось много неопубликованных материалов. Меня удивил тот факт, что самый важный этап сражения совпал по времени с заключением советско-германского Пакта о ненападении (известного как Пакт Молотова - Риббентропа), и уже тогда я подумал, что между этими двумя событиями есть связь. Тогда я едва ли мог подумать, что этот скромный вопрос изменит мою научную карьеру, и что я прослужу тридцать лет в должности аналитика-исследователя в Библиотеке Конгресса.

Год спустя я был кандидатом на присуждение степени доктора философии в Джорджтаунском Университете, и написал для научно-исследовательского семинара по истории современной европейской дипломатии статью о советско-японском конфликте и его возможной связи с Пактом о ненападении. Профессор Том Хилд, заведующий кафедрой исторического факультета, сказал: "Голдмен, у вас здесь заготовка для докторской диссертации". За это и за помощь в получении университетской стипендии я буду ему вечно благодарен. Также мне очень повезло, что моим научным руководителем по диссертации оказался профессор Джозеф Шибель. Он занял принципиальную - и необычную для академических кругов - позицию: "хотя я и не согласен с вашей интерпретацией международной политики Сталина, аргументы, которые вы приводите в поддержку ваших тезисов, вполне состоятельны, и я буду гордиться тем, что мое имя будет связано с вашей работой".

Эта научная работа была бы невозможна без трудов других историков. Моя интерпретация советской международной политики в 1930-е годы основана на работе Адама Улама "Expansion and Coexistence", а также на многотомной хронике советско-японских дипломатических отношений в межвоенный период за авторством Джорджа А. Ленсена. Невозможно не упомянуть профессора Элвина Д. Кукса, чьи исчерпывающе подробные работы "Anatomy of the Small War" и особенно "Nomonhan: Japan against Russia, 1939" создали ему репутацию лучшего американского эксперта по этой теме. Когда я был еще студентом магистратуры, профессор Кукс любезно предложил свое научное руководство, а позже сделал своеобразный комплимент, назвав меня своим конкурентом по научной работе.

Когда я был молодым преподавателем истории, президент Американской Исторической Ассоциации Джон К. Фэйрбэнкс счел мое исследование весьма перспективным, и оказал помощь с получением гранта от Ассоциации, чтобы я смог начать изучение японского языка в Восточно-Азиатском Институте Колумбийского Университета. Два года спустя с помощью Японского Фонда (организация, занимающаяся продвижением культурного обмена и японского языка за рубежом) я поехал в Токио, где провел год, изучая японский и продолжая свое исследование по теме Халхин-Гола, работая с японскими источниками - что оказалось поистине бесценно для этой работы. Там мне оказал бесценную помощь научный сотрудник Косе Нариаки, помогавший мне разобраться в сложностях довоенных японских документов и лабиринте японских архивов. Нариаки трагически погиб в результате несчастного случая во время подъема в в горы, ему было двадцать семь лет. Бывший сотрудник Библиотеки Конгресса, мой коллега Нобуко Охаси любезно помог мне в качестве переводчика, опрашивая отставных офицеров японской армии в Токио. Позже Нателла Константинова провела бессчетные часы, помогая мне разобраться в советских документах.

Известный военный историк Джон Толанд (Пулитцеровская премия за книгу "The Rising Sun") прочитал раннюю версию этой работы, и посоветовал мне довести этот труд до конца и добиваться его публикации. Мой друг Дэвид Роббинс (автор книг "War of the Rats", "Last Citadel", "Liberation Road" и многих других) очень помог мне своими советами и моральной поддержкой.

Иманиси Дзюнко, заместитель директора Международного Научного фонда Ацуми, оказал бесценную поддержку в моем участии в международном симпозиуме по теме Халхин-Гола в Улан-Баторе. Научная ассоциация Секигучи и Фонд Аратани обеспечили щедрую финансовую поддержку этого симпозиума и моего путешествия в Монголию. Моя пятидневная поездка по монгольской степи и посещение поля боя у Халхин-Гола были бы невозможны без моего верного переводчика Ургоо и изобретательного водителя Энхбата.

Мой друг Самбуу Давадаш, монгольский дипломат и советник премьер-министра, неустанно поддерживал этот проект и оказал бесценную помощь в США и Монголии. Бывший посол Монголии в США доктор Равдан Болд, отец которого сражался у Халхин-Гола, обеспечил ценную информацию о событиях 1939 года в Монголии и помог организовать посещение поля боя. Действующий посол Монголии в США Хасбазар Бехбат также оказал ценную помощь.

Мой друг Джон Родгаард, капитан флота США в отставке, историк, офицер разведки и технический эксперт, оказал бесценную помощь своими советами и поддержкой, а также тем, что познакомил меня с Риком Расселом, директором издательства "Naval Institute Press" - одним из немногих людей, которые тогда, много лет назад, прочитали мою докторскую диссертацию, ставшую основой для этой книги. Очень признателен я и Адаму Кейну, моему редактору в издательстве, благодаря которому процесс превращения моей рукописи в книгу прошел с замечательной легкостью.

И, наконец, я очень благодарен моей семье и друзьям, которые верили в меня, поддерживали, и терпеливо ждали все эти долгие годы, пока будет закончена эта книга - спасибо вам!

Вступление

Река Халха (по-монгольски - Халхин-Гол) протекает с юга на север по травянистой равнине у оконечности выступа монгольской территории, вклинившегося с запада на восток в территорию Маньчжурии. В 1930-е годы японские хозяева Маньчжурии рассматривали эту реку как международную границу: к востоку от реки - Маньчжурия, к западу - Монгольская Народная Республика (МНР), тогда являвшаяся протекторатом Советского Союза. Но в Монголии считали, что граница должна проходить в десяти милях к востоку от реки, примерно параллельно ей, поблизости от небольшой деревни Номонхан. Хотя точное положение границы не имело большого значения для монгольских кочевников, в течение столетий водивших свои стада через реку, у командования японской Квантунской Армии, оккупировавшей Маньчжурию, было другое мнение.

В апреле 1939 года майор Цудзи Масанобу, офицер штаба Квантунской Армии, сформулировал ряд "принципов урегулирования спорных вопросов" для пресечения пограничных инцидентов, которые периодически происходили на неясно определенной границе с тех пор как в 1931 году Япония оккупировала Маньчжурию и создала марионеточное государство Маньчжоу-Го. Эти принципы требовали "в случае нарушения противником границы.... уничтожать его без промедления.... Для выполнения этой задачи разрешается заходить на советскую территорию или заманивать советские войска на территорию Маньчжоу-Го.... В случаях, когда граница определена неточно, командиры подразделений, обороняющих участки границы, могут по своей инициативе принимать решение о ее переходе... в случае вооруженного столкновения сражаться следует до победы, независимо от соотношения сил и положения границы... Если противник нарушает границу, наши войска должны атаковать его храбро и решительно... не беспокоясь о последствиях, которые должны быть заботой вышестоящих штабов". Эти принципы были изложены в оперативной директиве Квантунской Армии № 1488.

В середине мая 1939 года командир 23-й дивизии Квантунской Армии генерал-лейтенант Комацубара Мититаро, ответственный за оборону района реки Халха, проводил совещание с офицерами своего штаба относительно применения принципов, изложенных в этой директиве, когда пришло сообщение, что отряд монгольской кавалерии перешел реку Халха в районе Номонхана. В соответствии с новыми приказами обычно осторожный Комацубара решил действовать агрессивно. Раздраженный частыми пограничными инцидентами и надеявшийся, что решительный ответ заставит монголов (и советские войска) отступить, Комацубара решил уничтожить нарушивших границу монголов. Это поспешное решение и конфликт, который оно разожгло, имели далеко идущие последствия.

Генерал Комацубара быстро начал претворять свое решение в жизнь. После ряда нерешительных стычек на границе в конце мая, он направил отряд полковника Ямагата Такемицу (около 2000 чел.), поставив задачу уничтожить советско-монгольских "нарушителей". Отряд Ямагата был сформирован из одного пехотного батальона 64-го полка 23-й дивизии, полковых артиллерийских подразделений (75-мм и 37-мм пушки) и разведывательных подразделений 23-й дивизии (одна кавалерийская рота, рота бронеавтомобилей и подразделение пехоты на грузовиках под командованием подполковника Адзума Яодзо).

Ямагата обнаружил, что части противника навели понтонный мост через реку Халха и заняли позиции менее чем в миле от Номонхана. Ямагата решил поймать противника в ловушку к востоку от реки, и приказал группе Адзумы продвинуться к югу вдоль восточного берега реки, где был мост, и отрезать советско-монгольским войскам путь к отступлению. Пехота Ямагаты при поддержке артиллерии должна была атаковать с фронта и погнать противника к реке, прямо на ожидавший его отряд Адзумы. Противник попадет в ловушку между двумя японскими отрядами и будет уничтожен.

Из-за ошибок разведки Ямагата полагал, что плацдарм у моста удерживают только монгольские пограничники и кавалерия. В действительности монголов поддерживала советская пехота, саперы, бронеавтомобили и артиллерия, в том числе батарея самоходных 76-мм пушек. Всего советско-монгольские силы насчитывали около 1000 человек.

Утром 28 мая главные силы Ямагаты атаковали советско-монгольские позиции у Номонхана. Сначала атака имела некоторый успех, и противника удалось оттеснить к мосту. Но наступление Ямагаты было остановлено, когда в бой вступила советская артиллерия и бронетехника. Вскоре японцы были вынуждены окапываться, чтобы хоть как-то защититься от огня советской артиллерии. Тем временем группа Адзумы, продвинувшись к мосту, обнаружила, что мост защищает советская пехота, бронеавтомобили и артиллерия. Советские бронеавтомобили были вооружены скорострельными 45-мм пушками, такими же как у советских танков. У Адзумы не было артиллерии и противотанкового оружия, и выбить с позиций советские войска он не имел никакой возможности. Когда наступление Ямагаты было остановлено, группа Адзумы оказалась в ловушке между двумя превосходящими ее отрядами противника.

Позже днем советский 149-й пехотный полк был переброшен на грузовиках в район боя и атаковал группу Адзумы. Ямагата, связанный боем в нескольких милях к востоку, ничем не мог помочь Адзуме. Исход был неизбежен: группа Адзумы была полностью разгромлена. Только четыре человека из нее смогли спастись ночью, остальные, включая самого подполковника Адзуму, были убиты или попали в плен. Согласно официальной истории Квантунской Армии, "чувство вины терзало сердце генерала Комацубары".

Командование Квантунской Армии, находившееся под влиянием наиболее агрессивных офицеров штаба (таких как майор Цудзи) приняло решение отомстить за этот разгром крупномасштабным наземным и воздушным наступлением через реку Халха, на территорию, являвшуюся неоспоримо монгольской. Основой ударной группировки стала 23-я дивизия Комацубары, усиленная одним полком из элитной 7-й дивизии. Также в наступлении было задействовано несколько сотен боевых самолетов и отдельная танковая бригада (единственная в Квантунской Армии). Но подготовка японцев к наступлению была обнаружена противником, и советское командование направило в этот район сильные подкрепления, из которых была сформирована 1-я армейская группа под командованием тогда еще малоизвестного Георгия Жукова. Японское наступление в начале июля 1939 года было отражено Жуковым, обе стороны понесли большие потери.

Квантунская Армия продолжала эскалацию конфликта, но каждый раз японцев останавливали все более усиливавшиеся советские войска. Иосиф Сталин решил направить Жукову еще больше подкреплений, и в августе 1939 советские войска провели решительное контрнаступление, разгромив японскую группировку. Боевые действия продолжались до середины сентября.

Этот конфликт не был обычной пограничной стычкой. Почти 100 000 человек с обеих сторон и сотни танков и самолетов участвовали в ожесточенных сражениях в течение четырех месяцев. От 30 000 до 50 000 были убиты или ранены. Эта малая необъявленная война известна в Японии как Номонханский инцидент, а в Советском Союзе и Монголии - как сражение на Халхин-Голе. Цудзи и Жуков играли важную роль во Второй Мировой Войне и после нее - Цудзи получил печальную известность в войне на Тихом Океане, а в послевоенной Японии был членом парламента. Жуков прославился как архитектор победы над нацистской Германией, а после войны был министром обороны СССР.

Еще более удивительно то, что этот малоизвестный конфликт, случившийся в далекой Азии, помог проложить путь к вторжению Гитлера в Польшу - и всему тому, что последовало за ним. И действительно, самый напряженный этап сражения на Халхин-Голе в точности совпал с заключением советско-германского Пакта о ненападении (23 августа 1939 года), что дало Гитлеру зеленый свет к вторжению в Польшу, ставшему началом Второй Мировой Войны. Это было не просто совпадение. Номонханский инцидент прямо связан с Пактом Молотова - Риббентропа и началом войны в Европе. Этот пакт убедил Гитлера, что ему не придется сражаться кроме Англии и Франции еще и с Советским Союзом, и фюрер решился напасть на Польшу. Пакт (временно) позволил СССР не участвовать в войне в Европе, и не позволил Японии рассчитывать на помощь Германии. Это дало Сталину свободу для решительных действий в конфликте у Халхин-Гола - что он и сделал.

И все же в исторических работах о начале Второй Мировой Войны редко упоминается о советско-японском конфликте и его связи с войной в Европе. Эта книга не претендует на полное переосмысление тех событий. Однако, в ней предполагается, что такая небольшая, но важная их часть как Номонханский инцидент, была недооценена в большинстве исследований причин Второй Мировой Войны. Этот тезис подтверждается документами, которые стали доступны вскоре после окончания войны, начиная с опубликованных германских, британских, французских и американских дипломатических документов. Сборник The Documents of German foreign policy ("Документы по германской международной политике") предоставляет особенно важную возможность ознакомиться с материалами секретных советско-германских переговоров, которые привели к заключению Пакта Молотова - Риббентропа. Эти сведения советское правительство десятилетиями пыталось отрицать и скрывать. Военно-исторический отдел американских оккупационных войск в Японии содержит около двухсот томов документов о действиях японских войск в Маньчжурии, включая множество касающихся непосредственно Номонханского инцидента. Эти монографии в основном были подготовлены бывшими японскими офицерами и переведены на английский язык американскими оккупационными властями, они позволяют рассмотреть ранний этап конфликта, и демонстрируют, что он был спровоцирован японцами. В сборнике The Proceedings of the International Military Tribunal for the Far East приводятся обвинения в агрессии на Халхин-Голе, предъявленные Советским Союзом в адрес Японии.

Около 40 лет назад я привел доказательства из этих источников в своей докторской диссертации, чтобы аргументировать связь между Номонханским инцидентом, Пактом Молотова - Риббентропа и началом войны в Европе. Тогда я еще не знал японского языка, и, в отсутствие надежных официальных советских документов, я подкрепил свое объяснение советской международной политики анализом публикаций Коминтерна того времени. Спустя три года после получения докторской степени, я работал в университете штата Пеннсильвания, и мне повезло получить грант от Японского Фонда, что позволило мне провести год в Токио, изучая японский язык и продолжая исследование сражения у Халхин-Гола. Это привело меня к мысли написать более подробную и документированную версию моего исследования, которая, однако, долгое время оставалась неопубликованной. Несколько лет спустя я оставил университет и занял должность специалиста по русским военным и политическим вопросам в Научно-Исследовательском Управлении Библиотеки Конгресса, где проработал 30 лет.

Позже я решил вернуться к работе над Номонханским инцидентом. Этому помог тот факт, что в пост-советской России было рассекречено и издано много документов советской эры, которые не только подтверждали, но и дополняли мою интерпретацию влияния Номонханского инцидента на советскую международную и военную политику. В дополнение к официальному двухтомному изданию "Документов внешней политики. 1939 год" и таким сборникам документов как "Год кризиса 1938-39" и "1941 год. Документы", были изданы сборники документов из архивов КПСС, различных правительственных министерств и разведслужб, несмотря на усилия режима Владимира Путина остановить этот поток разоблачений и спасти репутацию советской международной политики.

Мысль о связи между Номонханским инцидентом и Пактом о ненападении, однако, все еще не получила достаточного внимания ученых. Две изданных монографии на английском языке на тему Халхин-Гола (Alvin D. Coox "Nomonhan: Japan against Russia, 1939" и Edward J. Drea "Nomonhan, Japanese-Soviet Tactical Combat, 1939" ) рассматривают Номонханский инцидент как военный эпизод в Восточной Азии, игнорируя его связь с войной в Европе. Многие японские и русские историки писали об этом конфликте. Однако японские авторы не проявляют особого интереса к сложностям европейской дипломатии. А в путинской России тема Пакта Молотова - Риббентропа остается весьма чувствительной (если не сказать - опасной) для российских историков. В большинстве американских и европейских исторических исследований этот советско-японский конфликт игнорируется или о нем упоминается лишь кратко. В некоторых работах имеются отсылки к возможной связи между Номонханским инцидентом и советско-германским пактом, но нигде эта мысль не развита полностью. Эта книга написана с целью восполнить этот пробел.

Организационная структура этой книги хронологическая, но не линейная. Она должна рассказать две истории: военную историю советско-японского конфликта на границе Монголии и Маньчжоу-Го, и дипломатическую историю пути к войне в Европе. Чтобы избежать создания неуклюжего двухголового монстра, повествование переключается туда и обратно между боями на Халхин-Голе и дипломатическими и политическими маневрами великих держав, освещая взаимосвязь между этими событиями. Анализ событий не останавливается в сентябре 1939 года, когда закончились бои на Халхин-Голе и началась война в Европе. Советско-японский конфликт повлиял на решения Токио и Москвы в 1941 году - решение Японии начать войну с США и победу Красной Армии в битве под Москвой - решения, повлиявшие на исход войны. Понимание значимости Номонханского инцидента в широком геополитическом контексте проливает новый свет и способствует более полному пониманию событий Второй Мировой Войны. Можно сказать, что Халхин-Гол - самое важное сражение Второй Мировой Войны, о котором большинство людей (за пределами Японии и России) никогда не слышали.

Глава 1

Наследие прошлого

Война и революция

1853 год был судьбоносным для Японии и России. Едва ли кто-то мог предсказать, что события, произошедшие в том году, приведут обе этих страны на путь, ведущий к войне полвека спустя. В 1853 году американская эскадра "черных кораблей" коммодора Мэтью Перри властно вошла в Токийский залив, предвещая конец старой феодальной Японии и путь к поспешной модернизации, блестящий успех японцев в которой станет одним из чудес современного мира. В 1853 году Россия вторглась в контролируемые Турцией Дунайские княжества, что стало началом Крымской войны, в которой англо-французские войска нанесли поражение русской армии на ее земле. Это поражение также подстегнуло модернизацию. Временная дипломатическая изоляция России в Европе также заставила царское правительство направить внимание на Азию, чтобы восстановить свой статус великой державы.

Экспансия России в Азию началась еще в XVI столетии, и продолжалась на восток, пока через сто лет не была остановлена маньчжурскими правителями Китая. Россия была вынуждена ограничиться слабо населенным побережьем северной части Тихого океана. Но в XIX веке Маньчжурская империя вошла в период тяжелого упадка, и подверглась агрессии европейских империалистических держав с моря и давлению России из внутренней Азии.

Лишь через несколько лет после поражения в Крымской войне Россия вынудила маньчжурскую династию подписать Айгунский (1858) и Пекинский (1860) договоры, по которым Китай уступал России большие территории к северу от Амура и к востоку от реки Уссури. После этого Россия начала оказывать все большее давление на слабеющую власть Китая над Маньчжурией и Кореей, и эта политика лишь усилилась со строительством Транссибирской железнодорожной магистрали. Стремление царского правительства завладеть Маньчжурией и Кореей вызвало подозрения и враждебность не только со стороны традиционных западных соперников России, но и у нового конкурента в борьбе за власть в Восточной Азии - Японской Империи.

С самого начала установления новой власти в Японии, ее правители были решительно настроены отвоевать для своей нации место среди великих держав. Логика геополитики диктовала, что если Японии необходимо расширять свои владения, это предстоит делать прежде всего на север и запад - за счет слабеющей Китайской Империи и в соперничестве с Россией. Это стало ясно в ходе Японо-Китайской войны, в которой Япония успешно отобрала у Китая Корею и южную Маньчжурию. Но Россия вмешалась и лишила Японию одного из самых важных плодов победы над Китаем - Квантунского полуострова в южной Маньчжурии. Позже Россия еще больше испортила отношения с Японией, когда сама захватила этот полуостров (в 1898 году), в 1900 оккупировала остальную Маньчжурию и все более усиливала экономическое, политическое и военное проникновение в Корею.

В Токио на эту экспансию России смотрели с гневом и тревогой. Россия не только вторглась в регион, который Япония считала своей сферой влияния, но своим проникновением в Корею угрожала тому, что японцы считали своим жизненно важным оборонительным периметром. Заключив в 1902 году военный союз с Великобританией, Япония попыталась достигнуть соглашения с Россией по разделению сфер влияния в северо-восточном Китае. Русские потребовали себе всю Маньчжурию, а Японии были согласны уступить лишь южную Корею. Северная Корея должна была стать буферной зоной между сферами влияния. Япония сочла эти условия неприемлемыми, и решилась на войну. В этой войне, похожей на схватку Давида и Голиафа, японцы, еще полвека назад полагавшиеся на мечи и луки, изумили мир, победив огромного врага.

По Портсмутскому договору 1905 года Россия признавала исключительные политические, военные и экономические интересы Японии в Корее и уступала Японии право аренды (у Китая) оконечности Квантунского полуострова, названной японцами Квантунской арендной территорией. Также Россия уступала Японии южную половину острова Сахалин и 150-мильный участок Южно-Маньчжурской железной дороги. Обе стороны соглашались вывести войска из Маньчжурии (ставшей основным полем боя) и вернуть эту провинцию - временно - под власть китайской администрации.

Стратегически важная Квантунская арендная территория господствовала над подходами с моря к Пекину, на ней находились порт Дайрен и военно-морская база Порт-Артур. В 1919 году на базе гарнизона арендной территории была создана особая военная группировка - Квантунская Армия. Позже Квантунская Армия станет острием японской экспансии в Китае.

Менее чем через два года после завершения Русско-Японской войны, Россия и Япония заключили секретный договор, в котором Корея признавалась японской сферой влияния. В ответ Япония признавала влияние России во Внешней Монголии. Маньчжурия была поделена примерно пополам, южная часть вошла в японскую сферу влияния, северная - в русскую. Такое дипломатическое сотрудничество между странами, еще недавно находившимися в состоянии войны, стало возможно частично благодаря тому, что международная политика России снова вернулась к европейским интересам. Кроме того, и Россия и Япония подозрительно относились к азиатским амбициям европейских держав и США. Наконец ожидаемый в скором времени окончательный развал Китайской империи позволял предположить, что и Россия и Япония получат достаточно китайских территорий, чтобы удовлетворить свои империалистические амбиции. Русско-японское сотрудничество оплачивалось за счет Китая. И, конечно, ни Россия, ни Япония не спрашивали мнения своих жертв. В 1910 году Япония формально аннексировала Корею. Год спустя правители Внешней Монголии с помощью русских агентов и русского оружия объявили независимость Внешней Монголии от Китая. К 1912 году Внешняя Монголия фактически стала протекторатом России.

Оставался вопрос Маньчжурии. С ослаблением центральной власти в Китае казалось неизбежным, что русские и японские войска, наступая с противоположных направлений, встретятся и, возможно, вступят в бой где-то в центральной Маньчжурии. Но в 1914 году в Европе началась Великая Война, а позже в России случилась революция и гражданская война. И когда японские войска наконец столкнулись с русскими в 1930-х годах, они встретились не в центральной Маньчжурии, а во многих сотнях миль к северу и западу, на границе Маньчжурии и Внешней Монголии.

Во втором десятилетии XX века сложились исключительно удачные возможности для японской экспансии. Разрушительный синдром конца династии в Китае вошел в критическую стадию в 1911-12 годах с началом революции и отречением Маньчжурской династии. Позже, когда "Большая Игра" в Китае, казалось, достигла наивысшей точки, Европа погрузилась в великую бойню 1914-18, в результате чего германские колонии в Китае и Тихом Океане попали в руки японцев, а влияние Англии и Франции, полностью поглощенных войной в Европе, стало ослабевать. Российская Империя рухнула не менее драматично, чем китайская, в огне революции 1917 года и последовавшей гражданской войны. В течение нескольких лет почти все традиционные соперники Японии - за примечательным исключением Соединенных Штатов - были серьезно ослаблены, парализованы или уничтожены.

Эти события придали новую смелость континентальным амбициям Токио. В 1915 году Япония предъявила Китаю "21 требование", но эта неуклюжая попытка превратить Китай в вассальное государство возбудила сильные антияпонские настроения в среде китайских националистов, а в глазах всего мира Япония стала выглядеть агрессором, нападающим на беспомощный Китай - этот образ еще долгие годы будет портить отношения Японии с Западом.

Интервенция Японии в Сибирь во время гражданской войны в России, была еще более масштабной и дорогостоящей неудачей. Япония направила на русский Дальний Восток около 70 000 солдат - крупнейший контингент иностранных войск в ходе интервенции в России. Эта "сибирская экспедиция" принесла Японии мало выгоды и славы, но дала некоторые плоды - в основном горькие. Вмешательство Японии продлило гражданскую войну в России, в которой погибло около 13 миллионов человек. Интервенция дала немного боевого опыта японской армии, но благодаря ей некоторые молодые офицеры - будущие командиры Квантунской Армии - познакомились с миром политических манипуляций, интриг, мятежей и провокаций. Все это они позже применят в Маньчжурии. Японские войска оставались на русском Дальнем Востоке до 1922 года, к тому времени стало ясно, что большевики прочно удерживают власть в России, и надеждам японцев на захват русского Дальнего Востока не суждено сбыться.

Вывод японских войск с территории России был первым шагом в советско-японской разрядке напряженности. Три года спустя Япония и Советский Союз пришли к соглашению путем переговоров - Япония выводила войска с северного Сахалина, а СССР признавал японские коммерческие интересы на северном Сахалине и дальневосточном побережье, между обеими странами устанавливались формальные дипломатические отношения.

Глубокая враждебность японских властей к коммунизму и серьезные опасения советского правительства относительно имперских амбиций Японии в северо-восточной Азии никуда не исчезли. Но следующие пять лет советско-японские отношения были "вполне приличными". С 1925 до 1930-х гг. самым большим (во всех смыслах) вопросом в отношениях между Японией и СССР оставался Китай. И в эти годы влияние китайского вопроса на советско-японские отношения не было полностью негативным.

И Япония и СССР чувствовали угрозу в подъеме воинственного китайского национализма, требовавшего отказа от ненавистных "неравных договоров" и изгнания из Китая всех империалистов, будь они японцами, русскими или европейцами. Победа лидера китайских националистов Чан Кайши над китайскими коммунистами (которые были почти полностью уничтожены) в 1927-28 гг. привела к разрыву дипломатических отношений СССР с правительством китайских националистов в Нанкине. После этого националисты пытались захватить Пекин, традиционную столицу Китая. В 1927-28 гг. японские войска дважды входили на территорию Китая, временно блокируя наступление войск Чан Кайши. Москва не протестовала против этих действий японцев.

Токио также не протестовал против советской военной операции в Маньчжурии, направленной против китайских националистов. "Молодой Маршал" Чжан Сюэлян, правитель Маньчжурии, в 1928 году при поддержке Чан Кайши начал энергичную кампанию, направленную против коммунистов и советского влияния, а в июле 1929 захватил принадлежавшую СССР Китайско-Восточную Железную Дорогу (КВЖД), арестовав обслуживавших ее советских специалистов. Красная Армия вторглась на территорию Маньчжурии, разбила плохо вооруженные войска Чжан Сюэляна, и заставила "Молодого Маршала" вернуться к ранее существовавшему положению, после чего советские войска вышли из Маньчжурии. Японское правительство (в котором тогда еще не преобладали военные) сохраняло благожелательный нейтралитет.

Но уже к концу 1920-х гг. в Японии поднимались ветра политических перемен, яростного национализма и милитаризма,а в следующем десятилетии им предстояло достигнуть ураганной силы. В то же самое время "Сталинская индустриальная революция", начинавшаяся в СССР, радикальным образом изменит страну в экономическом, политическом и военном плане.

Индустриальная революция Сталина

В 1928 году Иосиф Сталин вышел победителем из борьбы за власть 1920-х гг., и быстро начал преобразование Советской России, проводя политику принудительной коллективизации сельского хозяйства, быстрой индустриализации и беспощадных репрессий. С точки зрения Сталина коллективизация была необходима, чтобы поставить сельское хозяйство под контроль государства и заставить его поддерживать промышленную политику. Быстрая индустриализация, по мнению Сталина, была необходима не только для модернизации экономики, но и для выживания страны. В первом пятилетнем плане упор делался не на военную продукцию, а на строительство промышленности основных средств производства и промышленной инфраструктуры. Но он заложил основу последующей милитаризации советской экономики. В знаменитой речи, которую произнес Сталин перед работниками предприятий, побуждая завершить первую пятилетку в четыре года, он предупреждал:

"Иногда спрашивают, нельзя ли немного сбавить темп... Нет, товарищи, это невозможно! Темп индустриализации сбавлять нельзя! Напротив, мы должны ускорить его. Сбавить темп означает отстать. А отстающих бьют... Одной особенностью истории старой России было то, что ее все время били за ее отсталость... Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут".

План был основан на мирных (в краткосрочной перспективе) отношениях и экономическом сотрудничестве с капиталистическими государствами, но также предусматривал конфликт с враждебными капиталистическими силами. План создавался в лучшие годы Веймарской Республики в Германии и краткий период расцвета парламентаризма в Японии. Однако к концу первой пятилетки весь капиталистический мир содрогнулся в агонии тяжелейшей экономической депрессии в истории, фашизм шел победным маршем по Евразии, японские армии в Маньчжурии угрожали слабо защищенной трехтысячемильной границе СССР на Дальнем Востоке, и оставалось 30 дней до того, как Адольф Гитлер будет назначен рейхсканцлером Германии.

Когда первая пятилетка официально была объявлена завершенной в декабре 1932 года, выработка электроэнергии в СССР увеличилась на 165 процентов, добыча угля на 81 процент, нефти на 83 процента, производство железа и стали на 112 и 47 процентов соответственно. Оценки первой пятилетки разнятся в зависимости от того, подчеркиваются ли ее значительные достижения - валовая продукция промышленности более чем удвоилась за четыре года, или ошеломляющая цена этих достижений, за которые пришлось платить человеческими жизнями, или такие долговременные последствия индустриализации, как создание промышленной базы, благодаря которой стало возможно нанести поражение нацистским армиям во Второй Мировой Войне. Но даже многие из тех, кто враждебно настроен к СССР и испытывает отвращение к методам Сталина, признают, что достижения индустриализации были велики.

Для многих современников советские экономические достижения выглядели еще более впечатляющими по сравнению с почти полной парализацией капиталистической экономики. Консервативные политические и экономические лидеры по всему миру были встревожены беспрецедентными масштабами Великой Депрессии и явно напуганы советскими достижениями - и в плане растущей промышленной мощи СССР, и тем политическим влиянием, которое оказывают советские достижения на обнищавший рабочий класс капиталистического мира. Иронично, что сам успех первой пятилетки и сопутствующая ему советская пропаганда привели не только к повышению престижа Советского Союза и коммунизма, но и к быстрому росту во многих странах агрессивных правых антикоммунистических движений, имевших целью защитить общество от красной угрозы. Эта тема хорошо известна западным историкам в контексте политики Германии и прихода к власти нацистов. В Японии подобным же образом, экономическая депрессия и ощущение угрозы большевизма, а также подъем китайского национализма, привели к тяжелым политическим последствиям.

Депрессия, ультранационализм и милитаризм в Японии

В 1927 году Япония испытала в миниатюре экономическую депрессию, которая ударит по всему миру через два года. Это было результатом неразумной кредитной системы, которая привела к цепной реакции банкротств банков, в том числе Банка Тайваня, одного из крупнейших в стране. Многие малые и средние предприятия разорились или были поглощены Дзайбацу - крупнейшими промышленными и финансовыми объединениями, господствовавшими в японской экономике. При этом урожай риса в 1927 году был необыкновенно большим - и это повторится в следующие три года. Резкое снижение рыночной цены на рис еще сильнее ухудшило положение и так обремененных тяжелыми налогами крестьян, плативших дороже всех за модернизацию Японии. Таким образом, еще за два года до обвала на Уолл-Стрит Япония уже испытывала трудные времена - и дальше становилось только хуже.

Депрессия сразу же обрушила производство шелка, вторую по важности отрасль сельского хозяйства в Японии, и важную статью экспорта. В 1930 году случился самый большой из четырех крупнейших рисовых урожаев. И так очень низкая цена на рис за четыре месяца упала еще на 33 процента. К концу 1931 года средний доход фермерского хозяйства упал примерно на 50 процентов по сравнению с и без того низким уровнем 1929 года. Осенью 1931 года ранние заморозки погубили большую часть посевов риса в пяти северо-восточных провинциях, и в регионе начался голод. Долги крестьян быстро росли, уплата налогов просрочивалась, крестьяне, впадая в отчаяние, были вынуждены продавать дочерей в публичные дома.

Когда протекционистские пошлины, введенные многими правительствами, разделили национальные экономики, международная торговля почти остановилась. Для бедной ресурсами Японии, которая была вынуждена многое покупать за рубежом и критически зависела от импорта, это имело катастрофические последствия. Положение усугублялось быстрым ростом населения Японии, вследствие которого каждый год почти полмиллиона новых рабочих отправлялись на рынок труда.

Премьер-министр Хамагути Осати, как и большинство его коллег в других странах, был не готов к такому экономическому кризису. По политическим взглядам либерал, но проводивший консервативную экономическую политику, Хамагути пришел к власти в июле 1929 года и пытался поддерживать сбалансированный бюджет и сокращать государственные расходы, особенно большие траты на армию и агрессивную внешнюю политику, которую проводил его предшественник генерал Танака Гиити. Хамагути сократил жалованье чиновников правительства на 10 процентов, уменьшил военные расходы и вернул японскую йену к золотому стандарту, от которого отказались во время Первой Мировой Войны. Такие меры жесткой бюджетной экономии были обычным ответом правительств того времени на экономическую депрессию и проводились по всему миру. Но они лишь усугубляли депрессию в Японии, как и повсюду. Неспособность правительства справиться с экономическим кризисом стала очевидной.

Эта неспособность усугублялась политическими ошибками. "Правящие партии в парламенте сами себе копали могилы", писал историк Ричард Сторри. Каждая из двух крупнейших политических партий поддерживалась одним из огромных (и вызывавших все большее возмущение в обществе) концернов-дзайбацу - "Мицубиси" и "Мицуи". Подкупы во время выборов могли быть превзойдены только "подарками", которые политики получали от заинтересованных представителей крупного бизнеса. На правящую партию неизбежно сыпались обвинения в коррупции со стороны оппозиции, которая, в свою очередь, также была уязвима к тем же обвинениям. Заседания парламента иногда переходили в шумные драки. Это оскорбляло японское общественное мнение, которое ценило благопристойность и хотя бы видимость гармонии, и все больше подрывало авторитет и престиж парламента и самой идеи парламентской демократии.

Погрязшие в скандалах и коррупции политические партии и неспособность правительства справиться с экономическим кризисом - уже одного этого могло быть достаточно, чтобы похоронить хрупкий эксперимент парламентской демократии в Японии. Но идеальный шторм, который привел Японию к диктатуре, войне, и в конце концов, к гибели, подпитывался еще и ультранационализмом, милитаризмом и международными кризисами.

В первой половине XX столетия в новой Японской Императорской Армии господствовали представители сословия самураев. Но уже в 1920-е годы это господство поколебалось. К 1927 году до 30 процентов младших офицеров были не самурайского происхождения - сыновья крестьян и торговцев. Из этих сословий вышли сотни офицеров, чувствительных к тяжелому экономическому положению бедных слоев населения. И, несмотря на императорский запрет на участие офицеров в политике, именно эти офицеры оказались особенно восприимчивы к ультранационалистической пропаганде, агитации, склонности к заговорам и даже мятежу. Нездоровая политическая, экономическая и социальная обстановка в Японии усугублялась растущим чувством тревоги относительно событий в Китае и Советском Союзе, но в 1920-е годы это только назревало и стало изливаться вспышками насилия лишь с 1930 года.

В 1930 правительство Хамагути вызвало враждебность японских военных кругов и националистов, уступив давлению США на Лондонской военно-морской конференции и согласившись на соотношение 10:10:6 для американских, британских и японских тяжелых крейсеров соответственно, несмотря на то, что против этого яростно возражали японский Морской Генеральный Штаб, Высший Военный Совет, Государственный Тайный Совет, основная оппозиционная партия, бесчисленные общества националистов и значительная часть популярной прессы. Хамагути, проявив незаурядное упорство, ратифицировал Лондонский Военно-Морской договор - но за это ему дорого пришлось заплатить. По словам японского историка Йосихаси Такехико "упорная настойчивость Хамагути вызвала такую ожесточенную реакцию со стороны его оппонентов, что в долгосрочной перспективе делу парламентской демократии в Японии был нанесен тяжелейший удар, от которого она так и не восстановилась до самого поражения Японии в 1945".

Через несколько месяцев после ратификации договора адмиралы, поддержавшие решение правительства, были отправлены в отставку под давлением националистически настроенных кругов флотского командования. 14 ноября 1930 года, всего через шесть недель после ратификации, Хамагути был смертельно ранен выстрелом молодого "патриота", члена одного из ультранационалистических обществ, так ненавидевших политику премьер-министра. Это было лишь первое из целой серии убийств и попыток переворота, из-за которых американский журналист в Японии охарактеризовал ситуацию как "власть через убийство".

Высшее военное командование в конце концов нашло более простой способ взять правительство под свой контроль. По императорскому указу от 1900 года посты военного и военно-морского министров должны были занимать генералы и адмиралы, находящиеся на действительной службе. Таким образом, армия или флот могли заставить правительство уйти в отставку, просто выведя из его состава военного или военно-морского министра и отказываясь назначить нового. В 1930-е годы это фактически привело гражданское правительство под контроль военных. Вскоре генералы и адмиралы сами стали возглавлять правительство.

Обычно правление военных - не говоря уже о военной диктатуре - ассоциируется со строгой дисциплиной. Именно такой дисциплины военные власти Японии добивались от гражданского населения. Но в среде самих военных существовало особенное, характерное для японской армии явление, известное как гекокудзё. Буквально это означает "управление снизу", а в более широком смысле - узурпация и применение власти подчиненными. Именно проявление гекокудзё стало причиной вовлечения Японии в конфликт на Халхин-Голе, и одной из причин, приведших Японию к войне с США.

Гекокудзё частично происходило из традиции с большим почтением относиться к людям высокого социального статуса и преклонного возраста, вследствие чего такие люди часто назначались на посты, наделявшие их номинальной властью, независимо от их способностей. Но настоящая власть осуществлялась их непосредственными подчиненными - "снизу". Эта тенденция усилилась, когда в Японии начался процесс стремительной модернизации, и внезапно оказались очень востребованы специальные знания и технические навыки, которыми отнюдь не часто обладали почтенные старые сановники и отпрыски знатных родов, занимавшие многие важные посты. Особенно это было характерно для армии. Эта традиция взращивала сильное чувство самоуверенности у молодых штабных офицеров, считавших себя проводниками высшей военной власти.

Эти штабные офицеры среднего звена стали важную роль в военной политике. Многие из них учились в военных школах с 12-13 лет. Следующим шагом была Национальная Военная Академия, выпускавшая каждый год около 500 молодых лейтенантов. Потом эти молодые офицеры проводили несколько лет на строевой службе, после чего около 50 наиболее способных из них отбирались для поступления в Высшую Военную Академию Императорской Армии. Ее выпускники были элитой армии, они занимали важные штабные посты и в перспективе могли получить генеральские звания. В образовании и подготовке офицеров упор делался на преобладание боевого духа над материальными факторами и логическим мышлением. Частично это было наследием Японо-Китайской и Русско-Японской войн, в которых японская армия одержала победу, несмотря на то, что уступала противнику в численности. Высшее командование армии придерживалось мнения, что боевой дух и духовная сила - самурайский дух Бусидо - в большей степени, чем материальная сила, являются ключом к победе. Однако, опыт Японии в этих двух войнах мог быть неприменим в борьбе с армией, качественно сравнимой с японской. Японская военная доктрина и подготовка игнорировали этот факт.

Учебная программа Военной Академии, касавшаяся стратегии и тактики, страдала искажениями в ином плане, сосредоточившись больше на сложной стратегии, которая могла бы пригодиться молодым офицерам только через 20-30 лет, когда они станут командирами дивизий, чем на тактике, полезной для командира пехотного взвода или роты. Подобным же образом, в Высшей Военной Академии упор делался больше на подготовку к командованию целыми армиями, чем на управлении средними подразделениями. Таким образом, армия готовила офицеров мыслить категориями ответственности, значительно превосходящей ту, что соответствовала их званию. Это еще больше усиливало тенденцию к гекокудзё. В результате, как писал японский историк Фудзивара Акира, "сложилась ситуация, когда влияние этих штабных офицеров среднего звена постоянно росло, пока к концу 1930-х годов они не заняли важнейшие позиции в процессе принятия решений. В результате, чувство превосходства и догматизма, иррациональности и безрассудной агрессивности, порожденное их военной подготовкой, стало господствовать в военной политике".

Штабные офицеры японской Квантунской Армии, расположенной в южной Маньчжурии, воплощали гекокудзё в крайней форме. Маньчжурия была экономически очень привлекательна для Японии. В 1920-е годы Япония импортировала из Маньчжурии большое количество сои, муки, отрубей и других продуктов, и все большее количество угля, железной руды и древесины.

Ночью 18 сентября 1931 года группа штабных офицеров Квантунской Армии организовала взрыв на Южно-Маньчжурской железной дороге, управляемой японцами. Эту провокацию они использовали как повод для заранее запланированного вторжения в Маньчжурию. Через несколько месяцев японские войска оккупировали всю Маньчжурию и организовали там марионеточное государство Маньчжоу-Го, номинально управляемое императором Пу И, но полностью контролируемое Квантунской Армией.

Во множестве работ подробно сообщается о заговоре штабных офицеров Квантунской Армии, соучастии в нем старших офицеров Генерального Штаба в Токио, ночном нападении Квантунской Армии на китайские казармы в Мукдене, быстром расширении зоны боевых действий в Южной Маньчжурии, и, наконец, о неспособности японского правительства остановить или хотя бы замедлить наступление Квантунской Армии в Маньчжурии, перед лицом открытого неповиновения армии и явного соучастия или сочувствия ее действиям со стороны многих старших офицеров в Генеральном Штабе и военном министерстве. После Маньчжурского инцидента выражением "Квантунская Армия" в японских армейских кругах стали называть все случаи игнорирования войсками приказов центральных властей.

Тот факт, что Маньчжурский инцидент является важным событием мировой истории, неоспорим. Некоторые историки считают его первым шагом к началу войны на Тихом Океане. В этой книге рассматривается прежде всего влияние японской оккупации Маньчжурии на советско-японские отношения и развитие конфликта между этими державами.

Ухудшение советско-японских отношений

Оккупация японскими войсками Маньчжурии решительно изменила отношения Японии с Советским Союзом. На севере и востоке Маньчжурии проходила длинная граница с советским Дальним Востоком. На западе с Маньчжурией граничила Монгольская Народная Республика. Японская империя внезапно - и путем вооруженного насилия - заполучила трехтысячемильную границу с Советским Союзом.

В конце 1931 и начале 1932 года, когда шли японские военные операции в Маньчжурии, Сталин, хорошо зная о военной слабости советского Дальнего Востока, занял позицию строгого нейтралитета. СССР не только не стал мешать японцам, но Красная Армия воздержалась даже от демонстрации силы у границы. Москва также отказалась участвовать в комиссии Лиги Наций, расследовавшей конфликт, и запретила членам комиссии пересекать советскую территорию на путь в Маньчжурию. Советское умиротворение Японии зашло еще дальше. В декабре 1931 года нарком иностранных дел Литвинов предложил заключить с Японией пакт о ненападении, но в Токио это предложение отвергли. Почувствовав робость со стороны СССР, японцы потребовали - и получили - разрешение перевозить свои войска по КВЖД, принадлежавшей Советскому Союзу. При этом Москва запретила использовать КВЖД китайским войскам, чтобы избежать обвинения со стороны Японии в нарушении нейтралитета. Уступка японскому требованию не только подрывала советский "нейтралитет", но и помогала японскому вторжению, из-за которого все больше возрастала угроза советским границам. И в качестве последнего унижения японцы отказались платить Советскому Союзу за использование КВЖД, и вскоре задолжали КВЖД миллионы рублей (в 1936 году Москва вышла из этого неловкого положения и избавилась от источника потенциального конфликта, продав КВЖД Японии). Баланс сил в Восточной Азии и восприятие этого баланса значительно изменились - и отнюдь не в пользу СССР.

К середине 1932 года японские войска разгромили все организованное вооруженное сопротивление в Маньчжурии. Японская армия понесла некоторые потери, но не была обескровлена. Некоторым японским политическим и военным деятелям показалось, что настало подходящее время решительно покончить с русской угрозой, пока оборона советского Дальнего Востока была относительно слаба. В обсуждении этой темы в правительстве несколько высокопоставленных японских генералов решительно поддержали предложение о быстрой превентивной войне против СССР. Эти сенсационные новости попали в японскую прессу. Это были не просто пустые разговоры. Военный министр Японии генерал Араки Садао с энтузиазмом поддержал эту идею. Араки служил в Сибири во время гражданской войны в России, и после этого испытывал отвращение к большевизму. Араки и несколько разделявших его мнение высокопоставленных офицеров из Генерального Штаба и военного министерства открыто говорили о неизбежности и желательности войны с Советским Союзом. Эти разговоры также попали в японскую прессу и вызвали приступ военного психоза. Советский посол в Японии выразил свою тревогу, отправив серию срочных телеграм в Москву. Американский и британский послы информировали свои правительства о возможной угрозе войны. О вероятности войны сообщалось в газетах от Мукдена до Москвы и Милуоки. Требование сторонников Араки о немедленной войне против СССР вызвало серьезные - и засекреченные - политические дебаты в Генеральном Штабе. Большая часть старших офицеров Генерального Штаба все же выступили против войны, и в мае 1933 предложение Араки - снова секретно - было отвергнуто. Но угрозу войны обсуждали в обществе еще целый год. Советские попытки улучшить отношения с Японией были отвергнуты в Токио. Как сказал японский поверенный в делах в Москве в разговоре с британским послом в ноябре 1932 года: "Советско-японские отношения хороши, но японо-советские отношения не столь хороши".

Существовали важные причины, почему трехтысячемильную советско-японскую границу в 1930-е годы часто называли "плохо обозначенной". Еще в 1850-е годы Корея, Маньчжурия, Внешняя и Внутренняя Монголия, Приморье и огромное пространство Восточной Сибири, формирующее бассейн реки Амур - все это были части Китайской Империи или, как в случае с Кореей, вассальные государства, признававшие сюзеренитет Пекина. Границы между этими территориями были не всегда точными, и, чаще всего, не являлись государственными. Это изменилось в 1858-60 гг. когда Китай был вынужден уступить Приморье и Забайкалье России. Новая русско-китайская граница проходила в основном по реке Амур на восток до ее слияния с рекой Уссури, далее к югу вдоль рек Уссури и Сунгача до озера Ханка и далее, до пункта, где соединяются границы русского Приморья, Кореи и и Маньчжурии.

Однако новые границы были определены довольно неясно. Как было сказано в договоре, китайской границей являются южный и западный берега рек Амур, Уссури и Сунгача, а русской - северный и восточный берега. В результате этого сами реки фактически стали нейтральной территорией, и ничего не было сказано о принадлежности сотен островов на этих реках. На крайнем южном участке новой границы не было подходящих рек, чтобы использовать их в качестве границы. Границы проводились по часто неточным картам участников переговоров, по пустошам, болотам и горным хребтам. На основе этих карт были установлены деревянные пограничные знаки. Однако многие обозначения на картах были неясны, а из-за природных условий многие пограничные знаки были потеряны. В некоторых отдаленных районах не было установлено никаких знаков. Поэтому, когда Япония захватила Маньчжурию в 1931 году, граница с СССР во многих местах была спорной.

Япония несколько раз предлагала Советскому Союзу создать комиссию для демаркации точной государственной границы. Москва отвергла эти предложения, заметив (не без сарказма), что пограничные вопросы могут быть решены наилучшим образом, если японцы вернутся в Японию. В таких условиях не удивительно, что стали возникать пограничные споры. Всего нарушений границы о которых сообщалось с одной или другой стороны, в период с 1932 до 1939 было более тысячи. Эти нарушения разнились от комических случаев (обвинение советских пограничников в краже рыбы из сетей маньчжурских рыбаков) до кровавых конфликтов. Наиболее крупные пограничные стычки, произошедшие в 1937, 1938 и особенно в 1939 годах будут рассмотрены в этой книге более подробно.

Согласно японским военным источникам, пока Квантунская Армия подавляла последние очаги вооруженного сопротивления китайцев в Маньчжурии, Советский Союз начал укреплять свою оборону на Дальнем Востоке. К тому времени, когда японские войска обратили свое внимание на границу с Советским Союзом, последний уже добился значительного прогресса в укреплении обороны. Советские меры включали постройку второй колеи Транссибирской магистрали, крупномасштабное строительство оборонительных сооружений, увеличение числа пограничных гарнизонов с двух или трех в 1932 до двадцати в 1934, и переселение жителей пограничных территорий.

В ответ японцы начали строить свои оборонительные сооружения. Кроме того, в Маньчжурии началось строительство новых железных дорог, в большей степени следовавшее военным критериям, чем экономическим. Это был важный аспект японской программы по обороне и развитию Маньчжурии как неотъемлемой части Японской Империи. Добыча угля и железной руды в Маньчжурии удвоилась к 1939 году - минеральные богатства Маньчжурии все в большей степени шли на нужды японской промышленности. В 1936 году японское правительство объявило о намерении переселить в Маньчжурию миллион семей японских крестьян (около пяти миллионов человек) за 20-летний период. Это был план по "японизации" Маньчжурии, поддерживаемый Квантунской Армией и военным министерством.

Москва считала присутствие японских войск в Маньчжурии угрозой, которая обусловила необходимость усиления обороны советского Дальнего Востока. Японцы считали наращивание численности советских войск в регионе угрозой, вследствие чего требовалось дальнейшее усиление японских войск в Маньчжурии. Это, в свою очередь, вело к новому увеличению численности советских войск и так далее. В результате численность группировки советских войск на Дальнем Востоке выросла со 100 000 чел. в 1932 году до 570 000 чел., 2500 самолетов и 2200 танков в 1939. Численность японских войск за тот же период - с 65 000 чел. до 270 000 чел., 560 самолетов и 200 танков.

Эти цифры создают ложное впечатление значительного советского превосходства. Географические условия были в значительной степени в пользу Японии. Японские войска в Маньчжурии могли быстро получить подкрепления из метрополии, и, после 1937 года, от японских армий в северном Китае. Советские же войска на Дальнем Востоке были рассеяны на огромном пространстве в 2,4 млн квадратных миль - две трети размера континентальной территории США. И из-за большой удаленности советского Дальнего Востока от густонаселенных промышленных центров европейской России, Москва была вынуждена сделать свои войска на Дальнем Востоке настолько самодостаточными, насколько это было возможно. Транссибирская магистраль, даже с двумя колеями, была очень уязвима в случае войны с Японией, потому что длинные участки железной дороги проходили так близко к границе с Маньчжурией, что японцы легко могли перерезать ее.

Япония, вероятно, обладала полным стратегическим преимуществом над СССР на Дальнем Востоке до 1937 года. Но с июля 1937, после начала японского вторжения в Китай, баланс сил начал изменяться - факт, который многие японские высокопоставленные военные чины, особенно в Квантунской Армии, отказывались признавать. Но рассказ об этом еще впереди. Прежде чем рассмотреть влияние Второй Японо-китайской войны на советско-японские отношения, следует поставить на свои места еще несколько фрагментов, относящихся к этой картине.

Глава 2

Международное положение

Знаменитая характеристика Черчилля, данная России - "загадка, завернутая в тайну, помещённая внутрь головоломки" - хорошо описывает советскую международную политику в 1930-е годы. Дипломатия Сталина характеризуется по-разному - как стремление к мировой революции или как желание достигнуть коллективной безопасности, стремление к политике баланса сил, направленное на избежание войны, или напротив, злонамеренное разжигание войны. Сам Сталин описывается то как русский националист, то как интернационалист-революционер, то как параноик с манией величия. Возможно, одна из причин, почему дипломатия Сталина вызывает у историков столько противоречий, заключается в том, что европейская и дальневосточная политика Москвы рассматриваются как две совершенно разные сущности, почти не связанные одна с другой. В этой главе советская внешняя политика будет рассмотрена как единое целое.

Появление фашистской угрозы и Народный Фронт

Отношения Советской России с другими великими державами были изначально враждебны. С самого начала гражданской войны иностранная военная интервенция с одной стороны, с другой - убеждение Ленина и Троцкого, что революция, чтобы выжить, должна распространиться из России на Запад. После того, как иностранные армии отступили из России, оказавшись не в силах справиться с большевиками, а попытки советской России распространить революцию на Запад (в том числе и путем войны) также потерпели неудачу, два враждебных лагеря постепенно выработали способ сосуществования. Но враждебность все равно оставалась. Отношения Советского Союза с капиталистическим миром, особенно с великими державами, в 1920-е и начале 1930-х годов варьировались от терпимых до враждебных.

Это отражалось в политике, которую Москва требовала проводить от иностранных коммунистических партий - им было приказано активно противостоять правящим режимам своих стран, будь то фашистские диктатуры, монархии или буржуазные демократии. Основным инструментом, с помощью которого СССР контролировал иностранные коммунистические партии, был Коммунистический Интернационал - Коминтерн. Советские власти утверждали, что, хотя штаб Коминтерна расположен в Москве, он не контролируется советским правительством. Это, конечно, была ложь. КПСС, единственная в то время находящаяся у власти в государстве коммунистическая партия в мире, полностью господствовала в Коминтерне с самого начала.

Задолго до выборочного рассекречивания советских архивов в 1990-е годы, многое о приоритетах советской внешней политики можно было узнать, изучая инструкции Коминтерна, направляемые им иностранным коммунистическим партиям. Эти инструкции передавались не только по секретным каналам связи и на закрытых и открытых конференциях лидеров Коминтерна в Москве, но также и в публикациях Коминтерна, широко распространяемых на многих иностранных языках для коммунистов по всему миру. Самым распространенным из этих изданий был еженедельник "Инпрекор" (Интернациональная пресса и корреспонденция), издававшийся на немецком, английском и французском языках.

Все 1920-е годы и в начале 1930-х годов "Инпрекор" неделю за неделей проводил линию ортодоксальных большевиков, что основными врагами коммунистов были организации, соперничавшие с ними за популярность в среде пролетариата - профсоюзные организации и социалисты. Это начало изменяться с приходом к власти воинственных антикоммунистических партий и режимов на флангах советской России. Зимой 1932-33 годов Япония завершила завоевание Маньчжурии, а в Германии пришла к власти Национал-социалистическая партия. Появление нацистского рейха и управляемого японцами Маньчжоу-Го у западной и восточной границ СССР представляло угрозу, которую Сталин не мог игнорировать. Ответ Москвы на эту угрозу привел к отказу от проводившейся ранее политики Коминтерна. В конце 1932 года СССР снова установил дипломатические отношения с правительством Чан Кайши, которого со времени его переворота 1927 года пресса Коминтерна называла злейшим врагом коммунизма. Также в 1932 году СССР заключил пять пактов о ненападении: с Францией, Польшей, Финляндией, Эстонией и Латвией. В ноябре 1933 года Москва установила дипломатические отношения с Вашингтоном, частично, чтобы создать впечатление советско-американской солидарности против возможной японской агрессии. Год спустя СССР присоединился к Лиге Наций, которую многие годы советская пропаганда называла "лигой империалистов". В то же самое время Москва прекратила пропагандистскую кампанию против социализма, который раньше называла не иначе как "социал-фашизмом". Но, несмотря на эти перемены, цели Сталина остались по сути своей неизменны. В 1935 году, также как и в 1925, его основной задачей было предотвратить создание крупного альянса капиталистических государств, направленного против СССР.

Сталин пытался избежать войны с сильными государствами, особенно если существовала угроза перенесения боевых действий на советскую территорию. Другие цели включали ослабление капиталистических государств (в частности, путем пропаганды восстаний в их колониальных империях) и разжигание конфликтов между капиталистическими государствами. Что действительно изменилось в переходный период 1932-34 гг., так это восприятие Сталиным неизбежности международной угрозы его режиму, и средства, требовавшиеся для достижения целей, которые Сталин преследовал со времени своего прихода к власти.

Пока тянулось мрачное десятилетие 1930-х, международная обстановка для Советского Союза становилась все более угрожающей. За японским завоеванием Маньчжурии и победой нацистов в Германии последовали тревожные события во Франции. 6 февраля 1934 года правительство коалиции левых партий, имевшее значительное парламентское большинство и возглавляемое Эдуардом Даладье, было свергнуто агрессивными действиями военизированных группировок крайне правых. Хотя сама Французская республика пока не находилась в непосредственной опасности, события 6 февраля имели важные последствия. Коалиция левых партий была заменена консервативным "Национальным Правительством", которое возглавил бывший президент республики Гастон Думерг. Умеренные и левые партиии решили, что возникла угроза фашистского переворота во Франции. Их опасения отчасти были оправданы. В то время фашизм, казалось, шел по Европе победным маршем, и его неудержимое распространение угрожало создать ситуацию, которой больше всего боялись в Кремле: объединенная Европа - и Япония - заключают агрессивный антикоммунистический союз. Такая фашистская коалиция означала гибель для СССР и Сталина. Таким образом, внешняя политика получила в Москве новый приоритет. Основной задачей было сдержать распространение фашизма. Таким был международное положение, в контексте которого следует рассматривать новую политику Народного Фронта, которую стала проводить Москва.

Политика Народного Фронта часто рассматривается как попытка СССР с помощью Коминтерна создать сильный антифашистский блок или даже антифашистский военный союз - с СССР во главе. Советские лидеры и историки и их постсоветские последователи продвигают именно эту точку зрения. Однако, действия СССР противоречат этому заключению и позволяют предположить, что советские цели носили в основном оборонительный характер. То же самое можно сказать относительно договора о взаимопомощи между Францией и СССР в 1935 году. Его самая большая ценность для Москвы заключалась не в туманном обещании совместных советско-французских действий против германской угрозы, но в том, что этот договор являлся препятствием для будущего сближения Франции и Германии. В противовес коминтерновской риторике того времени эта интерпретация советской внешней политики подтверждается инструкциями, переданными из Москвы коммунистическим партиям иностранных государств.

Политика Народного Фронта в своей полной форме была официально выражена на 7-м Конгрессе Коминтерна в Москве в июле-августе 1935 года. Документы этого конгресса освещают цели Народного Фронта. Поддержка коммунистами антиколониальных освободительных движений, которая была центральной догмой большевиков с 1917 года, на конгрессе замалчивалась. В качестве жеста, адресованного Великобритании (которая особенно болезненно воспринимала советскую антиколониальную политику), не были приглашены делегаты из Индии. Вместо этого конгресс сосредоточился на сотрудничестве со "здоровыми" политическими элементами центристских и левых партий с целью противостояния фашизму.

Если бы Сталин действительно намеревался создать сильный антифашистский блок и рассматривал возможность совместных военных действий против "международного фашизма", он бы хотел, чтобы западные демократии были сильны в военном отношении и готовы к войне. Однако, инструкции, переданные европейским коммунистическим партиям в 1935 году, показывают, что Сталин не особенно беспокоился о военной готовности буржуазных демократий. Хотя он и приказал французским коммунистам прекратить их остервенелую пропагандистскую кампанию, направленную против армии и национальной обороны, он все же не приказал им полностью поддержать оборонительные планы французского правительства. Морис Торез, глава французской коммунистической партии, заявил на конгрессе, что "мы продолжим бороться во имя рабочего класса Франции против порабощения народа и против возвращения к двухлетней военной службе". И все же инструкции, которые получили французские коммунисты, были весьма умеренными по сравнению с теми, которые Москва направила коммунистическим партиям других европейских стран. В этих инструкциях объявлялось, что "коммунистические партии всех капиталистических стран должны бороться против военных расходов... против мер милитаризации, которые принимают капиталистические правительства, особенно против милитаризации молодежи".

Даже после выборов правительства Народного Фронта во Франции в мае 1936 года французская коммунистическая партия не поддержала программу перевооружения и национальной обороны. Фактически вплоть до весны 1939 года пресса Коминтерна враждебно отзывалась о военных мерах западных демократий, таких, как предложение Чемберлена о призыве в армию в мирное время.

Такое отношение Сталина к военной готовности западных демократий дало основание для более мрачной интерпретации его действий: что Сталин активно планировал вовлечь буржуазные демократии в войну против стран Оси, и, словно ловкий судья на скачках, намеренно замедлял их перевооружение против еще слабого Вермахта, чтобы война получилась более затяжной и изнурительной для обеих сторон. Несомненно, такой исход был бы очень на руку Сталину. Вероятно, любой разумный стратег на месте Сталина, если бы он оказался в том же положении, пытался бы разжечь конфликт между капиталистами-демократами и капиталистами-фашистами. Но предполагать, как некоторые авторы, что Сталин 10-15 лет непоколебимо работал над одной лишь этой целью означает недооценить гибкость сталинской дипломатии. Обоюдное уничтожение западных демократий и фашистских режимов Оси было бы идеальным событием и, вероятно, программой-максимум советской политики, но жизненно важной программой-минимум было предотвратить широкомасштабный антисоветский крестовый поход, или, лишь ненамного менее кошмарный для Сталина сценарий скоординированного нападения Германии и Японии на СССР. Разумно предположить - но это останется только предположением - что советская политика уделяла внимание и программе-максимум и программе-минимум, разделяя усилия между чем, чего Сталин надеялся когда-либо добиться, и тем, что было необходимо для выживания.

Также из документов 7-го Конгресса Коминтерна можно понять, что Сталин вполне осознавал разную остроту угрозы на то время со стороны Германии и со стороны Японии. Германская коммунистическая партия, которая в Германии, была объявлена вне закона, не получила указаний вести подрывную работу или оказывать вооруженное сопротивление нацистскому режиму. Вместо этого ей было приказано "работать внутри фашистских массовых организаций", добиваясь лучших зарплат и условий труда для рабочих масс. Почти все речи и выступления на конгрессе говорили о желании мира. Не было разговоров о превентивной войне против Гитлера. В противоположность этому лишь одна партия на конгрессе получила указания вести вооруженную борьбу - это была Китайская коммунистическая партия. КПК получила указания бороться с японскими агрессорами всеми средствами. Китайский делегат Ван Мин эмоционально говорил об "искреннем желании китайского народа взяться за оружие против японских угнетателей".

В то же самое время, в июле-августе 1935 года, вооруженные силы китайских коммунистов находились на последнем этапе своего "Великого Похода" - долгого и изнурительного отступления под ударами войск Чан Кайши, и сражались за свое существование. Тем не менее, КПК получила указания объединить силы со своим злейшим врагом Чан Кайши для противостояния японцам. Такая стратегия, если бы она достигла успеха, могла бы ускорить развитие конфликта между Китаем и Японией, и отвлечь генерала Араки Садао и его сторонников от планов нападения на Советский Союз. Полезность этих московских указаний для интересов китайской революции была вопросом проблематичным, и КПК приняла их весьма неохотно. Приоритеты 7-го Конгресса Коминтерна в 1935 году позволяют предположить, что Сталин считал тогда Дальний Восток наиболее угрожаемым регионом, и политика Народного Фронта планировалась и применялась таким образом, что наиболее опасной угрозой считалась Япония.

Если 7-й конгресс Коминтерна ознаменовал политику Народного Фронта, то Гражданская война в Испании сохранила ее в сердцах и умах западных либералов. Мятеж испанских генералов против республиканского правительства Народного Фронта, и помощь, которую мятежники сразу же стали получать от Муссолини и Гитлера - все это хорошо освещено во множестве исторических работ. Вскоре после того, как итальянская и германская помощь мятежникам была расширена, СССР начал поставлять оружие республиканцам. Хотя советская помощь Испанской Республике никогда не достигала тех масштабов, в которых поставляли оружие мятежникам Италия и Германия, это был значительный вклад, без которого Испанская Республика быстро была бы побеждена.

Зачем Сталин отправил большое количество советских танков, самолетов, орудий и "добровольцев" на войну в Испанию? Не стоит воспринимать всерьез советские утверждения, что им двигало альтруистическое желание помочь свободолюбивому народу Испанской Республики. Также едва ли вероятно, что Сталин всерьез рассматривал возможность создания в Испании советской республики. Польза от аграрной Испании в роли советского сателлита была бы небольшой, и ее несомненно перевесил бы вред от той враждебности, с какой отнеслись бы к этому Франция и Великобритания. Существует несколько убедительных объяснений того, зачем Сталин оказывал помощь испанским республиканцам. Во-первых, отказать в помощи социалистически ориентированной республике в борьбе против мятежников-реакционеров, которым помогают фашисты, означало бы подтвердить обвинения Троцкого и его последователей, что Сталин отвернулся от интернациональной пролетарской революции. Кроме того, если бы мадридское правительство - первое избранное правительство Народного Фронта - было бы быстро и легко побеждено тем самыми силами, для борьбы с которыми и создавался Народный Фронт, это было бы символически и психологически воспринято как триумф фашизма над всей идеей Народного Фронта. По мере того, как война в Испании разрасталась, отважная борьба республиканцев захватывала воображение и воспламеняла дух миллионов антифашистов на Западе, ранее лишь пассивно противостоявших режимам Гитлера и Муссолини. Именно благодаря войне в Испании, как считают некоторые, британская лейбористская партия перешла от пацифизма в 1936 году к воинственному антифашизму в 1939. Также затяжная война в Испании связывала значительное количество германских и итальянских военных ресурсов в отдаленном углу Европы, и, таким образом, дополнительно обеспечивала военную безопасность Советского Союза относительно дешевой ценой.

Одни эти факторы, вероятно, были бы достаточным объяснением политики Сталина относительно Испании. Но есть доказательства, позволяющие предположить, что ставки Сталина были еще выше. Поддерживая республиканцев, Сталин тем самым способствовал длительному итало-германскому военному присутствию в Испании, что, в свою очередь, угрожало ранее безопасной границе Франции на Пиренеях. Пресса, контролируемая коммунистами, неделю за неделей трубила о фашистской угрозе, которой может подвергнуться Франция со стороны Испании. Можно предположить, что Сталин надеялся, что это заставит французское правительство занять более твердую позицию против быстро перевооружающейся Германии. Это, в свою очередь, заставило бы Гитлера больше обратить внимание на запад, и теоретически могло даже привести к войне между фашистскими державами и демократиями - войне, в которой Советский Союз бы не участвовал. Однако, как и в общем анализе политики Народного Фронта, было бы ошибкой утверждать, что намерение разжечь войну между капиталистическими государствами было единственным объяснением испанской политики Сталина. Задолго до падения Мадрида в феврале 1939 года, стало ясно, что Франция не решится на более активное противостояние Гитлеру и Муссолини в Испании. Несмотря на это, испанская политика Сталина хорошо ему послужила. Учитывая упорную независимость генерала Франко после 1939 года и нейтралитет Испании во Второй Мировой Войне, можно сказать, что Сталин получил больше выгоды от проигранного дела Республики, чем Гитлер и Муссолини от победы Франко.

Как дополнение к испанской стратегии, советская политика в Восточной Азии была, по оценке Адама Улама, "мастерской смесью умиротворения, достаточной твердости, чтобы дать понять Японии, что война будет очень дорогостоящей и рискованной, и поощрения правительства Чан Кайши в сопротивлении Японии".

Советское умиротворение Японии в 1931-35 гг. было рассмотрено в предыдущей главе. Твердость по отношению к Японии Сталин начал осторожно проявлять с середины 1930-х, когда советская военная мощь достаточно выросла. Высшей точки эта политика твердости достигла в боях у высоты Чжангуфэн/озера Хасан и у Халхин-Гола/Номонхана (это будет рассмотрено подробнее в следующих главах). О советской политике поддержки Китая против Японии можно вкратце рассказать здесь.

Декларации и решения 7-го Конгресса Коминтерна позволяют сделать вывод, что Москва считала японскую угрозу советскому Дальнему Востоку очень серьезной. Указания Коминтерна, переданные Китайской коммунистической партии, также показывают, что Сталин надеялся отвлечь японскую армию от советских границ и заставить ее увязнуть в Китае. Основным препятствием для достижения этой цели был Чан Кайши, который в то время пытался достигнуть примирения с Японией, чтобы консолидировать свою власть в Китае и окончательно разгромить соперников, прежде всего китайских коммунистов.

Факторы, которые заставили Чан Кайши полностью изменить свою политику между 1935 и 1937 годами, все еще не ясны. Многочисленные пропагандистские материалы Коминтерна и китайских коммунистов, обвиняющие Чан Кайши в сотрудничестве с японскими империалистами и требовавшие создания китайского Народного Фронта против Японии, подтверждают основное направление советской политики, но едва ли помогают выяснить мотивы самого Чан Кайши. Есть факты, позволяющие сделать вывод, что китайские коммунисты обладали значительным влиянием на "Молодого маршала" Чжан Сюэляна (сына убитого японцами Чжан Цзолина и бывшего правителя Маньчжурии) и его офицеров, и это влияние было решающим фактором в ходе так называемого Сианьского инцидента. В декабре 1936 года Чан Кайши, посещавший северный город Сиань, был арестован по приказу Чжан Сюэляна, в результате чего возник политический кризис. Последовавшие переговоры между представителями Гоминьдана, коммунистами, Чжан Сюэляном и несколькими другими военачальниками до сих пор окутаны тайной и вызывают дискуссии у историков по сей день. В конечном счете арестованный Чан Кайши был вынужден согласиться прекратить гражданскую войну против китайских коммунистов и проводить более жесткую политику в отношении Японии.

В то же самое время советское правительство вело переговоры с гоминьдановским правительством Чан Кайши в Нанкине о заключении союза СССР и Китая против Японии. Основной курс этих переговоров можно проследить из беседы между американским поверенным в делах в Москве и китайским послом. Китайский дипломат сказал своему американскому коллеге, что советский посол в Нанкине Д. В. Богомолов "... уверяет в готовности СССР помочь Китаю в случае войны с Японией... Богомолов и влиятельные партии в Китае, дружественно настроенные по отношению к СССР, весной и летом 1937 года продолжали убеждать китайское правительство, что если оно окажет вооруженное сопротивление Японии, то может уверенно рассчитывать на помощь Советского Союза".

Во время этих переговоров советских дипломатов и китайских коммунистов с гоминьдановским правительством в Нанкине 7 июля 1937 года произошел инцидент на мосту Марко Поло, который вскоре перерос в полномасштабную японо-китайскую войну. Естественно, после этого в Нанкине не возражали относительно заключения договора, и Чан Кайши быстро согласился на договор о дружбе и ненападении с СССР (21 августа) и союз с китайскими коммунистами (22 сентября). Одновременно с переговорами и непосредственно перед инцидентом на мосту Марко Поло произошла пограничная стычка между советскими и японскими войсками на реке Амур. Этот малоизвестный пограничный конфликт позволяет лучше понять то международное положение, в котором началась Вторая Японо-китайская война.

Инцидент на реке Амур

К концу 1936 года советская Особая Дальневосточная Армия выросла до 16 пехотных дивизий, 1200 танков и примерно такого же количества самолетов. Это была грозная сила, хотя ей приходилось защищать огромную территорию. Но в 1937 году стало ясно, что в Красной Армии не все хорошо. Большая чистка, которую Сталин начал два года назад, набирала обороты, и распространилась на Красную Армию. 11 июня 1937 года в газете "Правда" появились пугающие новости, что маршал Михаил Тухачевский, которому в основном принадлежала заслуга в модернизации Красной Армии, и семь других высокопоставленных военачальников были признаны виновными в "выдаче секретных сведений военного характера враждебной фашистской державе и шпионской деятельности с целью уничтожения советской власти и восстановления капитализма". На следующий день появилось сообщение, что все восемь осужденных были расстреляны. Некоторые из этих восьми генералов занимали очень важные посты в РККА. Их казнь означала, что безопасность Красной Армии - во многих отношениях - находится под серьезной угрозой. В следующие два года сталинские чистки, известные также как "Большой Террор", сеяли опустошение в советских вооруженных силах.

Из пяти маршалов Советского Союза трое были казнены, также были расстреляны все 11 заместителей народного комиссара обороны, все командующие военных округов, начальники Политического Управления РККА и Военной Академии им. Фрунзе. Из 15 командармов уцелели только двое. Из 85 корпусных командиров были расстреляны 57, из 195 командиров дивизий - 110. На бригадном уровне из 406 полковников репрессии пережили только 220. В советских войсках на Дальнем Востоке число жертв репрессий было еще больше, в некоторых случаях доходя до 80 процентов репрессированных тем или иным образом. Согласно некоторым источникам, от четверти до трети всего офицерского корпуса РККА были расстреляны, приговорены к тюремному заключению или уволены за 18 месяцев.

Некоторые иностранные наблюдатели из этих чисток сделали вывод, что боеспособность Красной Армии серьезно, возможно непоправимо, подорвана. Уже 28 июня 1937 года генерал-майор Хомма Масахару из Генерального штаба японской армии, недавно вернувшийся из поездки в Москву, сообщил в своем докладе (позже это было опубликовано в газетах), что казни в верховном командовании Красной Армии угрожают ее полным развалом, и таким образом, РККА больше не представляет угрозу для Японии. Всего через два дня после публикации этого вывода произошел наиболее серьезный советско-японский пограничный конфликт из случившихся до тех пор.

30 июня 1937 года японские войска обстреляли три советских речных бронекатера на реке Амур между границей Манчжоу-Го и СССР, потопили один катер, повредили другой и заставили отступить третий, при этом с советской стороны погибло много людей. До сих пор существуют разногласия относительно того, кто первый начал стрелять, но значимость этой стычки и ее последствия для советско-японских отношений ясны.

Русско-китайские Айгунский и Пекинский договоры (1858 и 1860) были не вполне ясны относительно технических аспектов границы, проходящей по реке. Однако, в соответствии с общепринятой международной практикой, границей считается главный фарватер реки, и принадлежность островов определяется их расположением по отношению к главному фарватеру. Острова к северу от главного фарватера Амура считались русскими, те, что находились к югу - принадлежали Китаю. До японской окупации Маньчжурии не возникало серьезных разногласий относительно принадлежности сотен маленьких речных островов.

Когда на южном берегу Амура китайских солдат сменили японские, на великой реке, которая по-китайски называется Хэйлунцзян (Река Черного Дракона) сразу же усилилась политическая напряженность. Но причины у этой напряженности были не только политического, но и природного характера. За 75 лет, прошедшие со времен Айгунского и Пекинского договоров главный фарватер Амура в нескольких районах изменился в результате штормов, наводнений и других природных причин. Этот природный феномен вызвал политические проблемы. Если, например, главный фарватер реки, проходивший у южного берега острова, изменился и стал проходить у северного берега, принадлежность острова теперь могла считаться спорной. Кроме того, если ранее воды у северного берега острова были внутренним водным путем нации, владевшей северным берегом, после смены фарватера могли считаться международным водным путем, открытым для свободного судоходства.

Именно это и произошло с группой небольших островов в 70 милях к юго-востоку от советского города Благовещенск. Там, к досаде советских властей, главный фарватер Амура изменился и стал проходить не к югу, а к северу от островов. Советская сторона возражала, что это изменение главного фарватера является временным и не должно влиять на принадлежность островов. Советские инженерные части построили железобетонные заграждения у северной стороны островов, закрыв эту часть реки для судоходства, в соответствии с советским пониманием государственной границы.

Весной 1937 года ледоход на Амуре сбил и унес некоторые из заграждений, построенных советскими солдатами. Решив использовать эту возможность, 31 мая несколько кораблей речной флотилии Маньчжоу-Го прошли главным фарватером поблизости от самого большого из спорных островов, который по-маньчжурски назывался Канчацу, а по-русски Большой остров. Этот демонстративный маневр широко освещался в прессе Маньчжоу-Го. Советская сторона огонь по маньчжурским кораблям не открывала, но 19 июня отряд из 20 советских солдат занял остров Канчацу, прогнав оттуда нескольких маньчжур, которые искали там золото. На следующий день маньчжурские солдаты и полицейские попытались высадиться на остров, но советские солдаты встретили их огнем и заставили отступить. 22 июня на остров высадилось еще больше советских солдат, и было замечено, что они оборудуют там оборонительные позиции. К острову подошли три советских бронекатера.

От расположенных поблизости японских частей в штаб Квантунской Армии было направлено сообщение о вторжении советских войск на территорию Маньчжоу-Го. 22 июня эти сведения получили в Генеральном штабе японской армии в Токио, и японское командование решило занять твердую позицию. Из Генштаба было направлено в адрес начальника штаба Квантунской Армии генерала Тодзио Хидэки (будущего премьер-министра) следующее сообщение: "Если территории, явно принадлежащие Маньчжоу-Го, были незаконно захвачены советскими войсками, мы полагаем, что это может иметь серьезные последствия для наших будущих операций. В связи с этим Вам следует предпринять необходимые меры, чтобы восстановить положение".

После этого из состава Квантунской Армии в район острова Канчацу были направлены части 49-го пехотного полка 1-й дивизии с приказом изгнать советские войска с острова. В то же самое время японские дипломаты направили ноту протеста советскому консулу в Харбине и в Народный комиссариат иностранных дел в Москве.

Именно экстремистски настроенные молодые офицеры 1-й дивизии, имевшие сильные связи с националистическими обществами, возглавляли печально известный мятеж в Токио 26 февраля 1936 года - кровавую попытку государственного переворота. После этого неудачного мятежа 1-я дивизия была фактически отправлена в изгнание в Маньчжурию, где прослужила более года. Теперь ее бойцы внезапно получили возможность нанести удар ненавистным большевикам.

События развивались быстро. 28 июня в Генштабе в Токио прошло совещание. Столкнувшись с вероятностью эскалации крупномасштабных боевых действий в Северной Маньчжурии, Генштаб изменил прежнее решение, придя к выводу, что "проблема этих островов, расположенных так далеко, не стоит риска значительного отвлечения сил нашей армии". Было решено попытаться решить вопрос островов по дипломатическим каналам. В штаб Квантунской Армии были направлены приказы, отменявшие ранее санкционированные действия 1-й дивизии по освобождению острова Канчацу.

28 июня японский посол в Москве Сигэмицу Мамору встретился с заместителем наркома иностранных дел Стомоняковым, оба дипломата твердо настаивали на позиции своих правительств. Но на следующий день, когда Сигэмицу встречался с самим Литвиновым, нарком иностранных дел занял неожиданно примиренческую позицию. Хотя и продолжая считать острова советской территорией, он заявил, что "несмотря на принципы, СССР не возражает против отведения войск со спорных островов; тогда и японские войска должны отойти". Это было больше, чем японцы могли ожидать, потому что практикой советской дипломатии был отказ от каких-либо компромиссов относительно принадлежности советской территории. Была ли эта уступка Литвинова следствием сомнений в справедливости советских заявлений или в способности подтвердить эти заявления силой? Более вероятно второе, потому что чистки серьезно ослабили Красную Армию. Как бы то ни было, на следующий день, 30 июня, до того, как о результатах переговоров стало известно в Токио, за острова уже начался бой.

После получения из Токио приказа об отмене атаки на остров Канчацу, в штабе Квантунской Армии и в 1-й дивизии все были преисполнены возмущения и негодования. По словам Цудзи, "чувство унижения пронизывало командование Квантунской Армии, потому что оно потеряло лицо перед подчиненными". После полудня 30 июня три советских речных бронекатера (водоизмещением 25 т, их основным вооружением были пулеметы) прошли к югу от спорных островов, между ними и маньчжурским берегом. Советская сторона считала, что там проходит главный фарватер, и,таким образом, это международный водный путь, открытый для судоходства. Японцы же считали, что это внутренний водный путь Маньчжоу-Го. Эта советская демонстрация силы еще больше разозлила японских солдат, которые и так были возмущены отменой приказа об атаке. Несмотря на осторожные указания из Токио, агрессивно настроенных солдат и офицеров оказалось невозможно сдержать. Батарея скорострельных 37-мм пушек 49-го полка открыла огонь по советским катерам, потопив один, тяжело повредив другой (он выбросился на берег) и заставив третий отступить. При этом погибли 37 членов их экипажей, в том числе те с затонувшего катера, которые пытались доплыть до северного берега, но японские солдаты расстреляли их из пулеметов.

Новости о нападении японцев быстро достигли Москвы, и советская сторона направила Японии ноту протеста. Но, что более важно, не было ответных советских силовых мер. Фактически, переговоры Литвинова и Сигэмицу не прервались и после этого. Через два дня после боя, 2 июля, Литвинов согласился на отвод советских войск со спорного острова при условии, что японские войска в непосредственной близости от островов тоже будут отведены. 4 июля советские солдаты эвакуировались с острова Канчацу. Казалось, что Москва хочет избежать дальнейших проблем и эскалации конфликта, даже после того, как 6 июля на острове высадились маньчжурские солдаты. Вопрос был решен: Канчацу де-факто принадлежал Маньчжоу-Го.

Этот инцидент вызывает два вопроса. Почему советская сторона действовала столь дерзко, заблокировав северный фарватер и оккупировав спорный остров? И почему Москва столь жалким образом отступила, когда японцы применили силу? Сами эти острова ценности не представляли. На самом большом из них, Канчацу, был только один постоянный житель - маньчжурский смотритель маяка. Но принципы определения государственной принадлежности островов - те принципы, на которые ссылался Литвинов 29 июня - были важны для СССР. Потому что если Москва согласилась, что из-за природного изменения главного фарватера изменилась и государственная граница, значит, такие принципы могли быть применены и в ином подобном случае. И в нескольких сотнях миль ниже по течению Амура это могло иметь более серьезные последствия.

Остров Хэйсяцу (по-русски называемый Большой Уссурийский), наиболее стратегически важный из амурских островов, расположен в месте слияния Амура и Уссури и прикрывает Хабаровск со стороны Маньчжурии. Там тоже изменился главный фарватер, и стал проходить не к югу, а к северу от острова. Хабаровск был вторым по величине городом на советском Дальнем Востоке, и являлся административным центром Особой Дальневосточной Армии. Если главный фарватер к северу и востоку от острова Хэйсяцу был бы признан государственной границей, японские корабли могли бы проходить по нему в непосредственной близости от города, а японская артиллерия, расположенная на острове могла бы стрелять по городу почти в упор. Для советской стороны это была бы стратегически неприемлемая ситуация; поэтому Литвинов упоминал о важности принципов. Японцы, со своей стороны, могли с некоторыми основаниями заявлять, что в связи с изменением главного фарватера, советская принадлежность острова Хэйсяцу нарушает дух и букву Айгунского и Пекинского договоров.

Но это не объясняет слабую советскую реакцию на обстрел и потопление бронекатера 30 июня и японскую оккупацию острова Канчацу 6 июля. На советскую реакцию - точнее, ее отсутствие - вероятно, повлияли два фактора. Первый - ощущение советской стороной своей военной уязвимости в связи с чистками среди высшего командного состава Красной Армии. Тем не менее, для Кремля было бы необычно оставить такой вопиющий и получивший широкую огласку политический вызов без ответа. Но ответ не обязательно должен быть немедленным. Прошло почти три недели между проходом маньчжурской речной флотилии по северному фарватеру и высадкой советских солдат на Канчацу. Но буквально на следующий день после того, как Канчацу оккупировали японцы, в сотнях миль от острова, на окраине Пекина, произошли очень важные события. 7 июля 1937 года произошел инцидент на мосту Марко Поло, переросший в полномасштабную японо-китайскую войну. Но еще 8 июля кто мог быть уверен, в каком направлении будут развиваться события? Москва со своей отличной службой разведки знала, что влиятельные силы в Нанкине и Токио пытаются избежать крупномасштабного японо-китайского конфликта. И вполне ясно, что такой конфликт в тот момент был бы настоящим подарком судьбы для Советского Союза. Как позже сказал заместитель наркома иностранных дел Владимир Потемкин в разговоре с французским послом Александром Кулондром: "ослабление Японии вследствие ее вовлеченности в войну с Китаем имело бы результатом уменьшение японского давления на нашу границу с Маньчжурией". Таким образом, после 7 июля важность инцидента на Амуре для Москвы очевидно затмили события в северном Китае. В июле 1937 Сталин явно решил не предпринимать действий, которые могли отвлечь японцев от их авантюры в Китае и напомнить им о советской угрозе и опасности войны на два фронта. И тема инцидента на Амуре была оставлена, хотя в Москве о нем не забыли.

Не забыли о нем и в штабе Квантунской Армии. Агрессивные штабные офицеры клялись, что больше никогда не позволят сковывать себя вмешательством центральных властей в пограничных спорах с Советским Союзом, или допустить такое унижение, как приказы из Токио подчиненным им частям через их голову. Когда в 1938 и 1939 гг. произошли более серьезные пограничные конфликты, майор Цудзи, единственный из штабных офицеров, участвовавший во всех этих инцидентах, и исключительно харизматичный лидер, сумеет внушить этот крайне воинственный и непокорный дух своим коллегам.

Многие иностранные наблюдатели, например, посол США в Китае, сделали вывод из этого инцидента, что "Советская власть потеряла уверенность в своих вооруженных силах" и способность СССР проводить крупномасштабные военные операции на Дальнем Востоке "фактически парализована". Квантунская Армия своими последующими действиями продемонстрировала, что сделала подобный же вывод. Это была серьезная ошибка. Япония немедленно бросила значительные силы на войну с Китаем, и это фундаментально изменило баланс сил на Дальнем Востоке. Удивительно, что японские военные, особенно офицеры Квантунской Армии, не поняли, что, ведя крупномасштабную войну против Китая, они больше не могут позволить себе проявлять прежнюю дерзость в отношении СССР. Последовавшие советско-японские конфликты 1938 и 1939 гг. в немалой степени являются результатом упорного нежелания японцев осознать новую реальность.

Американский дипломат Хендерсон из Москвы сообщил в Вашингтон об этиъх событиях: "Из сообщений советских официальных лиц... очевидно, в Кремле довольны, что внимание японцев отвлечено от советско-маньчжурской и монголо-маньчжурской границы, и что японская армия все более вовлекается в войну в центральном Китае и истощает свои силы".

Война в Китае

Агрессия Японии против Китая, вследствие которой значительно уменьшилась японская угроза советскому Дальнему Востоку, повлекла за собой предсказуемые изменения в советской политике относительно Японии. С точки зрения Москвы, необходимости в умиротворении Японии больше не было. В декабре 1936 советская сторона уступила японскому давлению и продлила соглашение о зонах рыболовства, несмотря на присоединение Японии к Антикоминтерновскому Пакту, а в июле 1937 бесславно отступила после инцидента на Амуре. Но после начала японо-китайской войны Москва приняла более твердую политику по отношению к Токио, и одним из очевидных проявлений этого была советская помощь Китаю.

В октябре 1937 Уильям Буллитт, американский посол во Франции, сообщил о разговоре с французским премьер-министром Леоном Блюмом, возглавлявшим правительство Народного Фронта во Франции: "Он (Блюм) много беседовал с Литвиновым в Женеве. Литвинов говорил с ним откровенно и как со старым другом. Литвинов сказал, что он и правительство Советского Союза очень довольны тем, что Япония напала на Китай. Он полагает, что Япония будет настолько ослаблена... что Советский Союз может быть полностью уверен в мире на Дальнем Востоке в течение нескольких лет. Литвинов также добавил, что он надеется, что война между Японией и Китаем продлится максимально долго...."

Советские лидеры не сидели сложа руки и лишь надеясь, что война Японии и Китая продлится "максимально долго". В августе 1937 года, через месяц после инцидента на мосту Марко Поло, СССР предоставил правительству Чан Кайши кредит в 100 млн. долларов для покупки советского оружия. В декабре 1937 Москва предоставила дополнительный кредит в 200 млн. долларов. Вскоре 200 современных советских истребителей и бомбардировщиков, 40 пилотов-инструкторов и несколько сотен пилотов-"добровольцев" прибыли в Китай. К маю 1938 года в Китае действовали 5 эскадрилий советских самолетов, пилотируемых советскими пилотами. 21 августа 1937 был заключен пакт о ненападении между СССР и Китаем. Условия этого пакта в принципе не столь важны, как время его подписания - СССР демонстративно давал понять Японии, что он поддерживает Китай. Насколько далеко Москва была готова зайти в поддержке Китая, можно понять из разговора Сталина c китайским дипломатом Сунь Фо (сыном Сунь Ятсена). Сталин уверил Сунь Фо, что ему известно, что "Китай сражается не только за себя, но и за Россию, потому что известно, что целью японцев является захват Сибири до озера Байкал. Китай продолжит получать от России всю возможную помощь в виде боеприпасов, самолетов, и другого оружия. Но Советский Союз не вступит в войну".

Эта политика Сталина по отношению к Китаю напоминает его политику по отношению к республиканской Испании. Поддерживая испанских республиканцев и китайских националистов достаточным количеством оружия, чтобы не позволить противнику быстро победить их, Советский Союз относительно небольшой ценой сдерживал три антикоминтерновских державы в разных концах Евразии, далеко от советских границ. На западе эта стратегия была менее эффективной, потому что в Испании была задействована лишь малая часть военного потенциала Германии, но идея была та же самая на обоих ТВД. И на Дальнем Востоке ее результаты были с точки зрения Кремля отличными. Во время решающей фазы боев на Халхин-Голе летом 1939 года 28 из 36 японских пехотных дивизий на материке были задействованы в Китае. Война в Китае стала бесконечной трясиной, в которой Япония увязла. Ей приходилось отправлять на китайский фронт столько живой силы и оружия, что крупномасштабные операции против СССР стали невозможны. В то же самое время советская помощь Китаю и тот факт, что японские дивизии в Маньчжурии были связаны присутствием растущей группировки Красной Армии на Дальнем Востоке, не позволяли допустить быстрой японской победы над Китаем. Япония попала в классический порочный круг, и выбраться из него можно было только завершив войну в Китае или достигнув соглашения с СССР. В 1937-39 гг. японцы не могли добиться первого и не хотели второго.

С сентября 1937 до июня 1941 СССР отправил Китаю 904 самолета, 82 танка, 1140 артиллерийских орудий, несколько тысяч военных специалистов и более 450 пилотов. В мае 1938 года французский посол Кулондр сообщил из Москвы: "Потемкин считает, что положение в Китае отличное. Он полагает, что Китай сможет сопротивляться еще несколько лет, и после этой войны Япония будет слишком ослаблена, чтобы атаковать СССР. Советское руководство, похоже, разделяет это мнение".

Анализируя эту тему, можно сказать, что японо-китайская война и роль Москвы в ней сыграли двойную и противоречивую роль в советско-японских отношениях. С одной стороны война в Китае отвлекла японскую армию от советских границ и сделала крупномасштабный советско-японский конфликт маловероятным. С другой стороны, поддерживая сопротивление Китая, СССР еще больше ожесточал Японию против себя, и многие японские военные, особенно в Квантунской Армии в относительно спокойной Маньчжурии, теперь вдвойне хотели отомстить Советскому Союзу.

Во второй половине 1937 года масштаб и интенсивность войны в Китае продолжали нарастать, и вскоре эта война стала одной из главных тем в прессе Коминтерна, уступая только Гражданской войне в Испании. Не проходило и недели без статей о событиях в Китае, опубликованных в коммунистических газетах. Чан Кайши, которого в прессе Коминтерна поливали грязью как одного из злейших врагов в истории, теперь прославлялся как национальный герой.

Как и в случае с Испанией, Коминтерн побуждал западные демократии прийти на помощь китайскому народу в его борьбе. Вопреки своим обычным антиколониальным лозунгам, на этот раз Коминтерн проявил необычную заботливость о европейских колониях, постоянно подчеркивая, что продвижение японцев в Китае угрожает британским и французским колониям в Азии. Излюбленным аргументом для убеждения изоляционистской Америки был тот, что в вооруженном вмешательстве даже нет необходимости: Япония столь бедна ресурсами, что торговый бойкот со стороны буржуазных демократий вскоре поставит Токио на колени. Коминтерн не побрезговал даже сыграть на расовых эмоциях, чтобы убедить Запад сопротивляться новой "желтой угрозе". Заголовок "Инпрекора" от 15 января 1938 года предупреждал: "Японская программа изгнания белых из Азии будет реализована, если демократические державы не окажут энергичное сопротивление". Тот же источник значительно преувеличил сообщение о том, что японские солдаты раздевали беспомощных британских женщин в Тяньцзине.

Советская политика в Испании и Китае была похожей. Основное отличие было в следующих деталях: в Испании основной задачей Сталина было разжигать враждебность между Западом (особенно Францией) и Осью Берлин-Рим, и при возможности добиться войны между этими блоками. Отвлечение военных ресурсов Оси было дополнительной - и незначительной - выгодой. В Китае же напротив, основной задачей было отвлечь японскую армию от советских границ. Попытка вовлечь Японию в конфликт с демократическими державами была по сравнению с этим второстепенной целью.

Германия и Япония

25 ноября 1936 года Германия и Япония заключили Антикоминтерновский Пакт. Подчеркивалось, что этот пакт направлен исключительно против коммунистического интернационала, который правительства в Берлине и Токио считали своим главным врагом. Пакт обеспечивал сотрудничество и координацию германских и японских усилий в борьбе с активностью Коминтерна, который, как всегда настаивала Москва, не имел официальных связей с советским правительством. Однако секретный протокол обязывал участников Антикоминтерновского Пакта "не предпринимать мер, способных облегчить положение Советского Союза" , если кто-либо из партнеров по пакту окажется под угрозой нападения со стороны СССР. В еще одной секретной статье Германия и Япония договорились "не заключать политических договоров с СССР, противоречащих духу этого соглашения без обоюдного согласия".

Приводя основной довод в пользу заключения Антикоминтерновского Пакта на Тайном Совете в Токио, министр иностранных дел Арита Хатиро подчеркнул, что пакт направлен против СССР и заявил, что ""Советская Россия теперь должны осознать, что ей противостоят Германия и Япония".

Кроме общей враждебности к СССР у партнеров по Антикоминтерновскому Пакту были и другие общие взгляды. И Германия и Япония (хотя и по разным причинам) считали себя "неимущими нациями", несправедливо подвергавшимися дискриминации со стороны западных демократий. И Германия и Япония добивались фундаментального пересмотра сложившегося международного положения, выражали презрение к "загнивающим" буржуазным демократиям и восхваляли добродетели тевтонского/самурайского духа и военной дисциплины. Через год Муссолини привел в этот союз Италию, образовалась Ось Берлин-Рим-Токио.

Сэр Роберт Ванситтарт, заместитель британского министра иностранных дел, быстро осознал, какую угрозу представляет Ось. В меморандуме, написанном в декабре 1936 года, оценивая Антикоминтерновский Пакт, Ванситтарт заметил, что он "представляет видимость сотрудничества против коммунизма; но эта видимость никого не обманет... что этот пакт действительно делает, так это втягивает Японию в орбиту европейской политики в особенно сложный и опасный момент, и увеличивает вероятность, что в определенных условиях Германия и Япония будут действовать вместе".

Тень этой угрозы оказывала цепенящее и иногда просто парализующее действие на британских политических деятелей, и немало способствовала тому политическому климату, в котором появилась политика умиротворения.

Отношения западных демократий с Германией, Японией и Советским Союзом.

Экспансия Японии в Китае в 1930-е годы вызвала растущую враждебность западных демократий. Это было неизбежно, потому что японская экспансия требовала изменения международного положения, которое западные державы создали еще в XIX столетии. Великобритания, крупнейшая колониальная держава в Азии, естественно, была больше всех заинтересована в сохранении существующего международного положения. В правительственных кругах в Лондоне существовало твердое убеждение, что статус Великобритании как великой державы зависит от сохранения ее колониальной империи не только в Африке, на Ближнем Востоке и в Индии, но и в Восточной Азии. Владения Великобритании раскинулись по всему миру, и британское правительство не собиралось их отдавать.

С началом японо-китайской войны в 1937 году в Лондоне росло ощущение, что, если Япония одержит победу в Китае, то она может достаточно осмелеть, чтобы напасть на британские владения в Азии. Таким образом, британское правительство стало рассматривать сопротивление Чан Кайши как первую линию обороны империи. Представители британского министерства иностранных дел, обеспокоенные делами в Восточной Азии, в то время не были сторонниками умиротворения Японии. Как откровенно заметил сэр Джон Бренан из Дальневосточного департамента министерства иностранных дел:

"Правда состоит в том, что мы заняли наше господствующее положение в Китае в результате наших войн против этой страны в XIX столетии, и теперь можем сохранить это положение только подобными же методами. Мы должны или использовать силу, или иным способом оказать достаточное давление на японские власти, чтобы принудить их уступить в нашу пользу то, что они считают своими трофеями... Тщетно было бы ожидать, что мы получим то, чего хотим, лишь попросив их или заявляя протесты по поводу нарушения наших прав".

Британия столкнулась с устрашающей стратегической дилеммой. Тогда как угроза со стороны Оси Берлин-Рим-Токио продолжала расти, политические деятели в Лондоне придерживались мнения, что по экономическим причинам Британия просто не может позволить себе крупномасштабную программу перевооружения без риска банкротства и полного экономического коллапса. Осенью 1937 года в ходе специального доклада на правительственном уровне относительно расходов на оборону был сделан вывод, что расходы на перевооружение не должны превышать 1,5 млрд. фунтов за пятилетний период 1937-41. В докладе объявлялось, что "в долгосрочной перспективе обеспечение адекватной обороны средствами, имеющимися в нашем распоряжении, возможно лишь в том случае, если наша долгосрочная внешняя политика... сможет уменьшить число наших потенциальных противников". Эта прокрустова логика была одобрена премьер-министром Невиллом Чемберленом (когда-то он сам был секретарем казначейства) и правительством 22 декабря 1937 года, всего через десять дней после того, как японцы обстреляли британскую канонерку "Лэдиберд" и потопили американскую канонерку "Пенэй".

В то же самое время (октябрь-декабрь 1937) британское министерство авиации предупредило, что Гонконг будет практически невозможно защитить в случае сильных налетов японской авиации. Адмиралтейство сообщило еще более печальные новости. Три из 15 крупных боевых кораблей Королевского Флота будут поставлены в сухой док на модернизацию на срок около 18 месяцев. Из оставшихся 12 кораблей, 9 построены еще до Ютландского боя и только один из них модернизирован. Таким образом, если Великобритания внезапно будет вынуждена послать в Тихий океан флот, адекватный японскому флоту, в водах метрополии фактически не останется современных крупных кораблей, чтобы сдерживать флоты Италии и Германии. Более того, новая морская база в Сингапуре, считавшаяся оплотом имперской обороны в Восточной Азии, хотя формально была открыта в феврале 1938 года, не сможет выполнять крупномасштабный ремонт кораблей до 1940 года, и ее противовоздушная оборона "безнадежно недостаточна". Не просто так британская дипломатия в конце 1930-х годов испытывала чувство стратегической уязвимости.