Хаос

Глава 5

Амали

Потом мы ложимся на спину в мягкую траву и смотрим в небо. Невероятное чувство удовлетворения охватывает меня, и я глубоко вздыхаю, когда Кайм проводит пальцами по моему животу.

Некоторое время никто из нас не произносит ни слова, пока что-то большое, золотое и извилистое не вспыхивает в далеком небе, проносясь сквозь облака.

Я моргаю, с трудом веря собственным глазам. Мне это снится?

— Это что…

— Думаю, мы только что видели дракона, — бормочет Кайм, переплетая свои пальцы с моими. Он нисколько не удивлен, но опять же, когда это Кайм чему-нибудь удивлялся?

— Д-дракон? — Мои глаза расширяются, когда золотое существо исчезает за грядой густых облаков. — Я думала, что они просто миф.

— Есть причина, по которой Иони известны как племя драконов, но, согласно преданиям, драконов не видели в этих небесах уже тысячи зим. — Он перекатывается на бок и нежно целует меня в губы. Его губы раслаблены, но тверды, с легким привкусом специй… и меня.

Я почти забыла, что над нами летит гребаный дракон.

Я испускаю тихий вздох капитуляции, обвиваю руками шею Кайма и смотрю в небо в поисках дракона.

Но он исчез.

Эфемерные белые облака плывут по идеальному голубому небу, а цветы и трава колышутся вокруг нас. Мы оба обнажены, наслаждаемся солнечным светом, умиротворены обществом друг друга.

Просто два обычных человека.

Если бы только так могло быть всегда.

Могу ли я принять Кайма, зная, что он из тех мужчин, которые будут полностью владеть мной?

Этот человек опаснее любого другого… если бы у меня был выбор, осталась бы я с ним?

Мое сердце трепещет, как сумасшедшее, при этой мысли.

В глубине души я уже знаю ответ.

— Интересно, видел ли он нас, — бормочу я, щурясь от яркого солнца, пока ищу дракона.

— Возможно. — Его рука обвивается вокруг моей, и он гладит тыльную сторону моих пальцев своим мозолистым большим пальцем, его прикосновение нежное, но властное. — Их зрение должно быть лишь немного лучше, чем у человека, так что если мы можем видеть его, то оно, вероятно, может видеть нас. — У него вырывается тихий смех. — Но какое дело дракону до таких ничтожных смертных как мы? Согласно древним преданиям, они живут тысячи зим. Они, вероятно, смотрят на нас так, как ты или я могли бы смотреть на насекомое. Пока мы не угрожаем их существованию, они не причинят нам вреда… предположительно.

— Но если их не видели тысячи зим, то что же с ними случилось?

— Тысячи зим назад Черная Гора взорвалась, извергнув в небо огонь и пепел и убив множество драконов. Извержение было настолько сильным, что пепел даже затемнил небо над Иншади. — Кайм бросает на меня косой взгляд. — Если верить старым сказкам, Лок и Морхаба сражались.

— Бог смерти и богиня земного огня враждовали?

— Что-то в этом роде. Предположительно, боги были переменчивы и капризны и постоянно воевали. Звучит так, как будто они едва ли заслуживают того, чтобы быть богами. — Он фыркает. — Но что такое вымысел и что такое правда? Эти древние истории всегда со временем приукрашиваются. Вулкан, вероятно, просто извергся.

— Голые факты, как всегда, — сухо говорю я. — Ты так быстро отрицаешь влияние богов.

— Мне хотелось бы думать, что человек имеет гораздо большее влияние на эту землю, чем кучка таинственных небесных существ. — Он фыркает. — Возможно, я просто злюсь на них всех. Несмотря на все молитвы, которые, кажется, преподносят люди, этим богам, похоже, на самом деле наплевать на нас.

— Наверное, ты прав. Знаешь, я раньше молилась Селиз, — тихо говорю я, проводя пальцем по твердым изгибам его живота. — Очень много. Но, полагаю, я больше не могу рассчитывать на ее благосклонность.

— Оу?

— Я нарушила ее первое правило. Почитайте любую жизнь, даже ту, которую вы отнимаете. Я совсем не уважала жизнь Хоргуса. Я думала лишь, как его уничтожить. Правду говорят. Месть делает тебя слепым.

Кайм некоторое время молчит, накручивая длинную прядь моих волос на палец и обдумывая мои слова.

— Среди Достопочтенных есть поговорка, — в конце концов говорит он, его голос низкий и шелковистый, наполненный какими-то темными эмоциями, которые я не совсем понимаю. — Те, кто ищет смерти, в конце концов обретут ее. Орден берется только за работу, которая относится к одной из трех категорий: месть, политика или милосердие. Конечно, эти вещи можно интерпретировать по-разному, но даже убийцы Ордена не убивают без причины. У тебя было больше причин, чем у кого-либо другого, убить этого человека, Амали. Если Селиз действительно существует, то я не думаю, что она будет судить о твоей мести.

Слезы щиплют мне глаза. Я целую Кайма, находя утешение в теплых губах ассасина. Но нет, Кайм гораздо больше, чем просто безжалостный убийца.

Как наше существование стало таким чертовски сложным?

На этот раз он уступает, проводя руками по моей спине, шее, голове, запуская пальцы в взъерошенные волосы.

Этот человек, который убивает без раздумий, утешает меня за то, что я нарушила свое обещание богине.

Этот человек, обладающий божественной способностью замедлять время, не испытывает ничего, кроме презрения к нашим жестоким, далеким богам.

Мне приходит в голову тревожная мысль. Я встаю на колени, оседлав Кайма и прижимая руки к его широкой груди. Покрытые чернилами чешуйки на его руках поражают на фоне блестящей травы, мерцая чистым обсидианом в солнечном свете. Когда провожу пальцами по его жилистым рукам, часть меня задается вопросом, не лучше ли оставить тайну его происхождения в покое.

— Что, если ты похож на дракона, Кайм? Что, если ты проживешь тысячи сезонов, оставаясь таким же бледным и красивым, как сейчас? — Я тихо смеюсь, даже когда щупальца страха змеятся в моем животе. — Неужели ты бросишь меня, когда я стану старой, морщинистой и капризной? Не мог бы ты… — Мой голос затихает. Я не могу говорить о невыразимом.

Его брови сходятся на переносице

Выражение его лица становится грозным.

Я разозлила его?

— Слушай меня внимательно, Амали. Возможно, раньше ты не поняла меня должным образом. — Он берет мои запястья в свои руки и крепко сжимает, выражение его лица такое свирепое, что у меня перехватывает дыхание. — Я намерен удержать тебя, и поверь мне, не принимаю такие решения легкомысленно. Я научился распознавать судьбу, когда сталкиваюсь с ней. Это единственное, с чем я не могу бороться. Единственная часть меня, которая способна что-то чувствовать, уже принадлежит тебе. Мне больше нечего тебе дать. И та часть меня, которая чудовищна… Я никогда не позволю этому коснуться тебя. Не беспокойся о таких вещах, любовь моя. Когда тебе придет время отправиться в загробную жизнь, я последую за тобой. Все очень просто, вот так.

Мои глаза расширяются. Губы приоткрываются. Я забываю дышать. Мое сердце на мгновение замирает… затем пускается в дикий, бешеный пляс.

— Т-ты невозможен, — наконец выпаливаю я, слегка смещаясь, когда новый поток возбуждения пронизывает меня. Когда он говорит такие вещи, как я могу ему в чем-то отказать?

— Я всего лишь мужчина, Амали. Я не красивый. Я порочен и эгоистичен, как и любой другой мужчина, который ходит по этой земле.

— Может быть, так и есть, но думаю, что в тебе тоже есть что-то прекрасное, Каймениэль. — Я называю его именем, которое дала ему мать, и на мгновение он замирает.

Я разозлила его?

Невероятно, но выражение его лица смягчается.

В глубине души мы оба знаем, что он тот самый мальчик, которого забрали из Венасе много зим назад.

Сын Лиалли.

Живая тайна.

Дитя мечты.

— Если эта часть меня вообще существует, то она только для тебя, Амали, — шепчет он, когда песня гор кружится вокруг нас, взметая мои волосы вокруг лица. Он смотрит на меня выжидающе, без лукавства или высокомерия, как будто само его существование зависит от моего ответа. Я никогда раньше не видела, чтобы он так смотрел на меня. Возможно, я смогу уловить намек на невинного мальчика, которым он был до того, как Орден украл его детство и превратил в орудие убийства.

Моя грудь наполняется теплом.

— Конечно, он существует, Кайм. Я видела это в тебе и с радостью принимаю это, как и все остальное, чем ты являешься.

Это мое заявление о капитуляции?

На его лице появляется удивительное выражение, а губы изгибаются в торжествующей улыбке. Темнота в его глазах мерцает и клубится, затягивая меня все глубже и глубже в глубины, пока моя грудь не наполняется так, словно вот-вот разорвется, и я больше не могу смотреть на него, потому что он больше не выглядит человеком, и от него исходит странная магия.

Я поднимаю взгляд к небу, ловя вдали золотую вспышку. Это дракон, исчезающий в облаках.

Кто-нибудь, твою мать, ущипните меня.

Драконы реальны, как и Кайм.

Глава 6

Кайм

Я пробираюсь в Бел, маленькую солнечную деревушку в высокогорных лугах, под покровом ночи, одетый только в обычную одежду, двойные мечи и черный шарф на лице, чтобы моя бледная кожа не светилась, как маяк в темноте. Я иду босиком, потому что Амали в данный момент больше нуждается в моих сапогах.

Ночь очень холодная. Даже я чувствую это, хотя холод редко меня беспокоит. Мои пальцы онемели, пока спускаюсь по острой скале и спрыгиваю на землю, бесшумно приземляясь на мягкий грунт.

Я смотрю на небо.

Полная луна, огромная и желтая, низко висит в небе. Небо чистое, словно сверкающий гобелен из звезд, вышитый в бесконечной темноте наверху. Здесь, в горах, звезды всегда ослепительны.

Между валунов наверху скалы Амали благополучно устроилась в небольшой расщелине рядом с углублением с теплыми углями. Я позволил огню гореть лишь короткое время и только после того, как на горизонте угас последний проблеск дневного света. Я осторожно раздул дым, чтобы он быстро рассеялся, прежде чем его можно было бы увидеть.

Осторожность не бывает излишней.

Надеюсь, ей достаточно тепло. И уповаю на то, что Амали не боится темноты в безмолвных пределах древних скал.

Амали теперь очень дорога мне.

Меня раздражает кратковременная разлука, но это необходимо. Мне нужно купить нам обоим приличную зимнюю одежду, потому что погода вот-вот резко переменится. Скоро пойдет снег. Я чувствую это по запаху.

Когда бегу по холодной земле, используя разбросанные, побитые ветром кусты в качестве укрытия, все, о чем я могу думать, — это о ней. Я стал одержим. Интенсивность этого чувства подхватила меня со всей силой мощного океанского течения. Сначала это удивило, но я никогда не позволяю себе долго удивляться.

Мне не потребовалось много времени, чтобы понять — я буду обладать ею, несмотря ни на что. Я нарушил все до единого правила в своей неписаной книге ради нее и буду делать это снова и снова, потому что ее сияние заполняет ужасную пустоту внутри. Боги, после того, как мы трахнулись на краю того обрыва, я мог бы умереть счастливым.

И почти могу представить самодовольное выражение, которое появится на лице Гемели, когда он узнает о том, что я сделал. Он всегда говорил мне, что однажды это случится — женщина разрушит мои стены.

Я часто говорил ему, что он чертов сумашедший.

Он бы возразил и сказал, что я не такой холодный и жесткий, как о себе думаю.

Я направляюсь к небольшому скоплению ветхих хижин на краю деревни. Это мастерская, где из мягкой выделанной и дубленой кожи шьют одежду и обувь. Сама разделка кожи находится гораздо дальше вниз по течению — и с подветренной стороны — от деревни.

Народ иони, живущий здесь, веками производил изысканные изделия из кожи. Я знаю это, потому что приобрел здесь ремни, ножны и сапоги. Даже те сапоги, которые сейчас на ногах Амали, были куплены в Беле.

Я покидаю скудное прикрытие чахлого куста серебристых листьев и бегу по покрытой инеем земле, приподнимаясь на цыпочки, чтобы ступни не хрустели по льду. И добираюсь до задней двери, которая даже не заперта, потому что здесь, в Таламассе, вещи просто не воруют.

Петли слабо скрипят, когда проскальзываю внутрь. Я делаю глубокий вдох и вдыхаю характерный запах кожи.

Хорошо. Я определенно нахожусь в нужном месте.

Мне нужно закупиться.

Конечно, моя версия закупок состоит в том, чтобы пробираться в места под покровом ночи и брать все, что мне заблагорассудится, оставляя оплату в виде золота. Оставленная сумма всегда значительно превышают реальную стоимость предметов, которые беру, но тогда я никогда по-настоящему не понимал истинной ценности материальных вещей. Золото приходит ко мне так легко, что оно меня мало волнует, и я ужасно торгуюсь.

Сейчас осматриваю окружающее пространство. Я нахожусь в длинной узкой комнате, где лунный свет проникает сквозь прозрачные занавески, обрамляющие покрытые пылью окна. Крепкие деревянные столы с обеих сторон завалены шкурами всех цветов: яркие оттенки зеленого, синего, красного, желтого и глубокого черного, к которым я привык.

Я провожу рукой по коже, когда прохожу мимо. Она мягкая и эластичная и гораздо более изысканная, чем жесткая кожа, которую носили мидрийцы. Их ботинки скрипят во время ходьбы. Этим они выдают себя, даже не осознавая этого.

Я ныряю под низкую горизонтальную балку и вхожу в следующую комнату, где одежду шьют из мягкой кожи с помощью ручных швейных машин из стали Иншади.

Брюки всех размеров аккуратно сложены и уложены на скамейке, разложены от мала до велика и отсортированы по цвету: красный, коричневый, черный, серый. Куртки висят на вешалке в одном углу, рядом с грудой роскошных мехов. Прочные сумки и ремни аккуратно сложены в деревянный сундук.

Большая часть этих предметов одежды будет продана кочевым торговцам иони весной. Вещи погрузят на повозки каравана лам, который доставит их на побережье Костей, где моряки-торговцы доставят их в оживленный порт Грааль, на северной границе Норадии.

Я поднимаю одну пару брюк, затем другую, разворачивая ткань, пока не нахожу то, что ищу: пару темно-бордовых брюк, которые немного шире в бедрах и уже в талии, с низкой посадкой. Они были сделаны так, чтобы подходить женщине. Вероятно, штаны должны отправить через пролив в Норадию.

Мидрианские женщины не носят брюк, в отличие от норадианок, которые отказываются от юбок.

Я провожу рукой по коже. Она невероятно мягкая и гладкая. Штаны определенно подойдут Амали, хотя поначалу, вероятно, будут немного тесноваты, но это не проблема.

Мой член возбуждается при мысли о ней в темно-красной коже и мягких черных мехах. Она прекрасна независимо от того, что на ней надето, но мысль о том, чтобы одеть ее в наряд по моему выбору, сильно возбуждает меня.

Поторопись, дурак. Ты не можешь позволить себе быть пойманным.

Это опасно. Я никогда раньше не был так рассеян.

Нужно сосредоточиться.

Быть пойманным означает убивать людей, а я действительно не хочу никого убивать в этой деревне. Горцы живут по старинке и избегают контактов с современным миром. Они невинны, хотя нападут и убьют любого постороннего, который может угрожать их образу жизни.

Я беру рюкзак среднего размера и наполняю его своей добычей: темно-бордовыми кожаными брюками, подходящей темно-красной нижней одеждой, мягкой соболиной курткой и парой удобных сапог на меховой подкладке с толстой, прочной подошвой. Я беру для себя невзрачную черную кожаную куртку. И хватаю теплое одеяло из белоснежного заячьего меха, сворачиваю его и привязываю сбоку к рюкзаку. Это поможет Амали согреться холодными зимними ночами, особенно когда разжигать огонь слишком опасно.

Хорошо. Этого достаточно. Я достаю один золотой из мешочка на поясе и оставляю его на видном месте на потертом деревянном рабочем столе.

Спасибо за ваше мастерство.

Гемели всегда говорил, что я слишком великодушен, чтобы быть убийцей. Золото стоит намного, намного больше, чем те предметы, которые я взял, но скоро жителям деревни понадобятся все монеты, которые они смогут достать. В военное время не будет большой торговли. Если мидрианцы поднимутся на горный перевал, им, возможно, даже придется уйти.

Я выскальзываю через парадную дверь в холодную лунную ночь. Прижимая рюкзак к спине, бегу к кустам, лавируя между редкой растительностью, пока не достигаю скалистого утеса.

Я нахожу прочную опору для рук и подтягиваюсь, мои босые ступни то тут, то там зарываются в маленькие отверстия. Я быстро взбираюсь по отвесным каменным стенам, не обращая внимания на жжение в моем почти зажившем плече. На полпути вверх скала превращается в узкий выступ, ведущий к крутому склону. Я переваливаюсь через край и внезапно появляется возможность карабкаться по каменистому склону.

Эта сторона горы окутана тенью. Темнота накрывает меня, как удобный старый плащ, пока я пробираюсь к укрытию Амали

Когда протискиваюсь между двумя большими валунами, внезапный порыв ветра налетает на меня сзади.

Что это, черт возьми, такое?

Это был не обычный порыв ветра. Я оборачиваюсь и вижу массивную черную тень. Она становится все больше и больше в моем поле зрения, приближаясь со всей яростью зимнего шторма.

Я чувствую запах огня.

Я обнажаю мечи, когда тень материализуется в чешую, крылья и когти, и внезапно передо мной появляется массивный зверь, пикирующий вниз с вытянутыми когтями…

Дракон.

Твою мать. Чего хочет этот проклятый зверь?

Я пытаюсь использовать свою силу, но моя концентрация нарушена, поэтому вместо этого бросаю свой короткий меч в вытянутую драконью лапу. Острое лезвие Иншади вонзается между золотыми чешуйками, пуская струйку крови, но существо даже не вздрагивает. Дракон в ярости замахивается на меня, и самый кончик одного из его когтей впивается в левую щеку, пуская кровь и оставляя жгучую рану.

Я перекатываюсь и прячусь за самый большой из двух валунов, укрываясь от нападения.

Острые когти опускаются сквозь яростный поток ветра. Запах дыма, серы и пепла проникает в мои ноздри.

Когти дракона опускаются на валун, и оглушительный треск отдается во мне, когда камень раскалывается пополам.

Существо приземляется на узкий выступ, глубокое, рокочущее рычание эхом отдается в его горле. Зверь складывает массивные кожистые крылья по бокам и размахивает хвостом взад и вперед.

— Взять его, — приказывает кто-то на Иони, и я понимаю, что на спине дракона сидит человек. На нем одежда, очень похожая на мою: черные брюки, черная рубашка, черные ботинки, перчатки и шарф. Его лицо скрыто, а глаза защищены от пыли и ветра защитными очками со стеклянными линзами.

За плечом виднеются двойные рукояти пары клинков Иншади.

Так одеваются только ассасины. Только убийцы так владеют двойными клинками.

Это Достопочтенный.

На спине дракона?

Я в шоке, а такое редко случается.

Рука Достопочтенного становится размытым пятном. Что-то появляется между его пальцами, но прежде чем успеваю понять, что это, боль пронзает мою шею.

Что-то проникло сквозь тонкий материал моего шарфа. Я протягиваю руку и вытаскиваю маленький дротик с перьями.

Яд? Ублюдок. Он воспользовался моим минутным замешательством и швырнул в меня эту адскую штуку?

Я не знаю, что это за яд. И не знаю, как долго продержусь.

Никогда не стоит недооценивать Орден.

Мне стоило это знать лучше, чем кому-либо.

Дерьмо. Это чрезвычайно опасная ситуация. Я не могу позволить им добраться до Амали. Мне все равно, даже если этот дракон последний в своем роде. Если они будут угрожать Амали, я убью их обоих.

Сейчас нужно сосредоточиться.

Я делаю глубокий вдох и ищу свой центр, прокручивая последовательность действий в уме. Делаю это в точности так, как меня учили: сосредотачиваясь на крошечных ощущениях: боли в шее, холодном ветре за спиной, на движении грудной клетки при дыхании.

Я ищу пустоту внутри себя, очищая свой разум от хаоса и сомнений.

Потом это приходит. Это знакомое, успокаивающее чувство. Я опираюсь на нити времени, притягивая холод вокруг себя, упиваясь ощущением отстраненности, которое приходит всякий раз, когда использую свою силу.

— Нет… — рычит всадник дракона, его движения мгновенно замедляются. Его рука летит к мечам, но останавливается на полпути, когда я беру мир под свой контроль.

Теперь он комар, застрявший в янтаре.

Я подхожу к нему с длинным мечом в руке.

Он гребаный покойник.

Дракон поднимает голову.

Что? Он может двигаться?

Я замираю.

— Ты не должен был двигаться, — рычу я, глядя в прищуренные янтарные глаза дракона. — Уходи сейчас же, или я убью тебя. — Возможно, яд уже течет по моей крови, влияя на мои способности. Вероятно, это не убьет меня — как и все Достопочтенные, я был вынужден принимать бесчисленные яды, чтобы повысить свою сопротивляемость, — но замедлит на время.

Дракон медленно моргает, прозрачное второе веко опускается на его впечатляющий золотой глаз. Блестящий янтарь пронизан яркими оранжевыми и красными прожилками, которые указывают на черный узкий зрачок.

Мгновение мы просто молча смотрим друг на друга.

Странное чувство спокойствия охватывает меня. Я не знаю, может ли дракон понять меня, но по какой-то причине у меня такое чувство, что он не враждебен.

Странно, но всадник все еще замер во времени, его рука застыла на полпути, тщетно пытаясь дотянуться до своего оружия.

Это означает одно.

— Ты вне времени, — говорю я, чувствуя себя слегка шокированно. — Мир замедляется, но мы с тобой остаемся прежними.

Подняв меч, я делаю шаг вперед. Дракон угрожающе поднимает хвост. Это единственное, что стоит между мной и Достопочтенным, который уколол меня своим гребаным ядовитым дротиком. Я действительно должен убить ублюдка, но не хочу сражаться с этим драконом.

И вообще, как можно убить дракона? Вонзить нож в шею? Выколоть ему глаза? Мне пришлось бы действовать очень быстро.

Яд начинает действовать. Я начинаю чувствовать себя вялым. Еще несколько симптомов, и я смогу это определить. Прошло так много времени с тех пор, как меня отравляли. Я почти забыл, каково это.

Когда подхожу к ассасину, дракон встает на четвереньки, из его горла вырывается громкое рычание. Покрытые чешуей губы раздвигаются, обнажая невероятно острые зубы. Намек на дым появляется у его ноздрей.

Одна только его голова длиной с человека.

Теперь могу понять, почему обычные люди так боялись древних драконов. Это существо массивное. Даже я испытываю чувство благоговения. Укол ужаса проникает в сердце, но я быстро подавляю его.

«Я не могу позволить тебе причинить вред этому молодому хозяину, сын тьмы. Не тогда, когда я так долго ждала его появления. Он всего лишь выполняет приказы», — отчетливый женский голос дракона громким эхом отдается в моей голове, и на мгновение я слишком ошеломлен, чтобы понять слова.

Сын тьмы? Что дракон может знать об этом? Что это вообще значит? Я игнорирую неприятную маленькую подсказку на данный момент, когда подхожу ближе к дракону. Я мог бы так легко перерезать горло Достопочтенному отсюда. Дракон может быть огромным и могущественным, но я быстрее.

— Он отравил меня, — шиплю я. — Он должен знать, что если собирается выстрелить, то лучше сделать это, потому что я не даю второго шанса.

«Это всего лишь успокоительное. Орден не хочет тебя убивать. Они очень хотят, чтобы ты был жив».

— Какого черта?

«Я не могу ответить на этот вопрос, Кайм. Тебе придется спросить их самих. — Все ее тело сотрясается. Она смеется? — Меня не интересует этот мелкий спор между тобой и твоим кланом. Это то, о чем тебе придется позаботиться самому. Нет, я не могу причинить тебе боль, хотя мой молодой хозяин очень хотел бы, чтобы я это сделала. Но я гораздо больше боюсь твоего отца, чем его».

— Мой отец? — Моя речь становится немного невнятной. Конечности отяжелели, а зрение затуманивается. Яд начинает действовать. «Темная тень». Должно быть, так оно и есть. Симптомы совпадают. Скоро я упаду на колени, временно парализованный ниже пояса. — Что ты знаешь о моем отце? Откуда ты это знаешь?

«Я дракон, — сухо отвечает она. — Я всюду. Как и ты, я существую между мирами и знаю, как выглядит полукровка, когда его вижу, даже если ты пытаешься скрыть свое лицо».

Полукровка?

Неизбежность — это волна, которая медленно затягивает на дно. Я этому всегда сопротивляюсь, пытаясь пробиться на поверхность.

Но я был бы дураком, если бы пытался и дальше отрицать это.

Я больше не одинок. Теперь мне нужно позаботиться об Амали, и если знание того, кто я есть, поможет понять эту мою проклятую силу, то так тому и быть.

Наконец-то, ответ стоит прямо передо мной, и этот гребаный яд сводит меня с ума.

— Кто он такой? — требую я. — Кто мой отец?

Драконица слегка откидывает голову назад, словно встревоженная моим вопросом.

«Поскольку ты еще не знаешь ответа, я не могу его дать. Могу лишь сказать, что время принадлежит ему. В этом отношении ты во многом сын своего отца».

— Ты боишься сказать мне? — Я разочарованно шиплю, в то время, как мое дыхание становится более затрудненным.

Дракон едва заметно кивает.

Моя хватка на время ослабевает. Мир качается вокруг меня. Рука всадника дракона тянется к рукояти меча. Я возвращаю контроль, и мир снова замедляется.

Я не могу больше держаться. И должен убедить этого дракона уйти, потому что не хочу, чтобы она или ее всадник приближались к Амали.

Ни за что в жизни.

— Тогда иди, — рычу я. — Если ты так боишься моего так называемого отца, тогда забирай своего всадника и убирайся к дьяволу с этой горы.

«Я не подчиняюсь твоим приказам, полукровка».

Я бросаюсь вперед и прижимаю клинок к шее дракона, вонзаю невероятно острый край в мерцающую чешую.

— Я вижу большую артерию на твоей шее, ящерица. Один поворот моего запястья, и ты истечешь кровью хуже, чем замерший человек.

Моя рука дрожит. У меня перед глазами все плывет. Чертова «Темная тень».

Еще есть время. В конце концов это пройдет, но мне нужно увести этого гребаного дракона и ее всадника подальше от Амали, прежде чем яд подействует в полной мере.

— Покинь это место сейчас же.

Дракон угрожающе поднимает крылья. Но мы на этом еще не закончили.

Я сильнее прижимаю лезвие к ее коже. Она вздрагивает, когда частично прорезаю ее толстую чешую. Дрожь усиливается. Моя рука странно ослабла. Ноги словно налились свинцом.

Мой контроль ускользает.

Время снова ускоряется… и тогда я полностью теряю контроль. Прежде чем успеваю что-либо сделать, всадник дракона бросается вперед, вытаскивая мечи, пока соскальзывает вниз по шее зверя.

— Не сопротивляйся, Анангу. — Он насмешливо называет меня моим старым прозвищем Иони — фантом. — Великий Магистр хочет, чтобы ты был в основном цел и невредим. Мне бы не хотелось разочаровывать его, доставляя мертвеца.

Я пытаюсь развернуться, но мое тело не реагирует. В обычной ситуации я бы уже оторвал ему голову.

Как это чертовски раздражает.

Достопочтенный приближается ко мне быстрыми, грациозными движениями высококвалифицированного бойца. Я могу сказать, что он достиг высшего ранга Ордена — так же как и я.

Они никогда не посылают за мной кого-то низкого ранга. Только своих избранных, и я убил многих из них.

А теперь они посылают человека на драконе.

Они, должно быть, чертовски отчаялись.

Я заставляю себя повернуться, игнорируя протестующие конечности и туман в голове. Дракон рычит и фыркает, перемещая массивное золотое тело так, чтобы его хвост был поднят прямо надо мной, — готовый нанести удар в случае необходимости.

Ассасин вытаскивает длинный меч.

Я опускаюсь на колени, когда яд начинает действовать в полную силу. Мой клинок со звоном падает на землю. Меня охватывает холодный гнев, но я не могу пошевелиться. И пытаюсь потянуть за нити времени, но они ускользают из моего сознания.

Ах, так это и есть беспомощность. Вот каково это — быть нормальным.

Возможно, лучше просто уступить и позволить им забрать меня. Отравление «Темной тенью» в конце концов пройдет, и тогда я убью этого маленького высокомерного выскочку.

Они не должны найти Амали.

Я качаюсь вперед, вытягивая безвольные руки, чтобы предотвратить падение, и валюсь на землю. Достопочтенный подходит ко мне и присаживается на корточки рядом.

Теперь, когда я выведен из строя, он выглядит возмутительно расслабленным.

Воющий горный ветер хлещет вокруг нас, превращаясь в оглушительный рев на заднем плане.

— Так ты и есть печально известный Кайм. — Он убирает меч в ножны и отодвигает шарф с моего лица. — Хм. Что ж, описание подходит. Так ты действительно ненормальный, да? — Он достает веревку из сумки на поясе и скручивает мои руки под болезненным углом за спиной, быстро связывая запястья вместе. — Я знаю, что ты не можешь двигаться прямо сейчас, но не могу позволить себе рисковать. Твоя репутация опережает тебя, Анангу, хотя, учитывая, как легко я тебя одолел, задаюсь вопросом, действительно ли это заслуженно.

Я пристально смотрю на него, отказываясь отвечать на его насмешку. Подожди, пока этот яд выветрится, ублюдок. Тогда ты действительно поймешь, на что я способен.

Моя рука с мечом дергается, когда пытаюсь бороться с действием яда. Я в ярости — больше на себя, чем на что-либо другое. Правда его слов кусает. Он схватил меня слишком легко, даже когда я использовал свою силу. Я никогда не ожидал нападения с небес, и появление дракона — и все эти разговоры о моем гребаном отце — вывели меня из равновесия.

Если мы с Амали собираемся пережить это, мне нужно стать лучше.

Мне нужно быть безжалостным.

До того, как я встретил ее, у меня не было проблем с этим.

Мой похититель поднимается на ноги и тянет меня за веревки, чуть не выдергивая мои руки из суставов. Он подхватывает меня одной рукой под мышку и начинает тащить к дракону, который терпеливо ждет своего хозяина. У него вырывается тихий циничный смешок.

— Что ж, Анангу, ты станешь всего лишь вторым человеком в этом веке, который оседлает дракона. Ты…

Чпок.

Что-то врезалось в него.

Всадник на драконе отшатывается назад, хватаясь за плечо. Он ослабляет хватку на веревке, заставляя меня упасть на землю, когда хватает себя за плечо, тихо ругаясь себе под нос.

Дракон открывает пасть и издает оглушительный рев. Порыв горячего, пропитанного серой дыхания обдает меня. В ушах звенит. Шквал гальки и пыли обрушивается вниз по крутому склону. Дракон взмахивает хвостом, ударяя меня в бок. Я скольжу по земле, мои руки и ноги мягкие и гибкие, как у тряпичной куклы.

Каким-то образом я оказываюсь на спине, болезненно поджав под себя руки, и смотрю в сверкающее ночное небо. Всадник на драконе шатается на краю моего поля зрения, как пьяный призрак. Из его левого плеча торчит стрела. В него стреляли?

Мое сердце бьется немного быстрее. На этой горе есть только один человек, и она на самом деле достаточно сумасшедшая, чтобы сделать что-то подобное.

На пределе сил, которые у меня остались, я вытягиваю шею и вижу ее.

Амали стоит на скалистом выступе, на грани между тенью и лунным светом, ее красные волосы дико развеваются на сильном ветру. У нее такое же свирепое выражение лица, как и тогда, когда она убила Хоргуса. Это взгляд бесстрашного воина, который полон решимости победить любой ценой.

Она самое дьявольски красивое существо, которое я когда-либо видел в своей жизни.

Но она в опасности. Рядом ней раненый убийца и дракон, а я ничего не могу с этим поделать.

Мое колотящееся сердце вот-вот вырвется из груди. Желание убивать становится настолько сильным, что красная дымка затуманивает зрение.

Я схожу с ума внутри этого проклятого неподвижного тела.

Краем глаза я вижу, как Достопочтенный тянется к чему-то у себя на поясе — маленькому, но мощному арбалету, похожему на мой, — но он изо всех сил пытается поднять его. Из его раны хлещет кровь. Стрела Амали попала в артерию.

Надо мной Амали отчаянно возится, пытаясь перезарядить арбалет. У нее дрожат руки. Она пытается оттянуть веревку обеими руками, но та слишком натянута. У нее нет опыта обращения с таким оружием. Она не знает правильного способа перезарядки. Удивительно, что ей вообще удалось это в первый раз.

Дракон поднимает голову и пристально смотрит на Амали.

Нет! Мое дыхание вырывается тяжелыми вздохами, когда страх проникает в грудь и сдавливает сердце.

Я не могу потерять ее.

Я не могу потерять ее.

Я должен что-то сделать.

Ветер воет, как баньши. Убийца опускает арбалет и прижимает здоровую руку к плечу, отчаянно пытаясь остановить кровотечение.

Зловещий рокот вырывается из глотки дракона, когда она смотрит на своего молодого хозяина.

Она злится.

Но и я тоже.

— Тронь хоть один волосок на ее голове, и я позабочусь о том, чтобы ты страдал вечно, — шиплю я, слова исходят из той глубокой части души, пределов которой я на самом деле не понимаю.

Я делаю глубокий вдох, вспоминая все свои тренировки в Ордене. Я снова тянусь к холоду, погружаясь глубоко в свой разум, направляя свой ужасный гнев. Наконец-то, я чувствую это — знакомое давление в задней части черепа. Я цепляюсь за это, представляя разрыв в ткани времени. Невидимыми руками растягиваю его все шире и шире, и, возможно, это просто мое затуманенное ядом воображение, но… я почти вижу темную фигуру вдалеке.

Тот самый ублюдок, который приходит ко мне во сне и говорит со мной, как с ребенком.

Мой отец.

Я знаю это. И всегда знал.

Если ты такой чертовски всемогущий, то почему бы тебе не сделать что-нибудь?

Слабый смех темной фигуры эхом отдается в глубине моего сознания. Это не издевательский смех; он более снисходителен, как родитель может смеяться над маленьким ребенком, который сделал что-то безобидно непослушное.

Этот звук… воображаемо это или нет, но это только еще больше злит меня.

Я разрываю пустоту на части, тянусь к нему, но он исчезает, как мираж, оставляя меня в холоде и темноте.

Одинокого. Сердитого. Дерзкого.

Ну и что?

Я принимаю это. Холод охватывает мое лицо.

Наконец-то, время подчиняется моей воле. Я испустил глубокий, дрожащий вздох облегчения.

На нас опускается тишина.

Убийца замирает на середине движения.

Ветер перестает завывать.

Застыв, как медленно движущаяся статуя, Амали смотрит на меня сверху вниз со своего наблюдательного пункта на выступе, держа арбалетный болт в одной руке. Завитки ее великолепных волос развеваются в воздухе, а ее лицо так чертовски красиво, что мне больно внутри.

Еще немного, любовь моя. Мне нужно вразумить этого дракона.

Я вытягиваю шею, глядя на золотого дракона.

— Твой мальчик умрет, если ты не отнесешь его обратно на Черную Гору. — Мой голос звучит хрипло, как будто я проглотил полный рот дыма. — Я буду удерживать время так долго, как смогу, но сейчас вы должны уйти.

«Она выстрелила в моего хозяина. Я должна сжечь ее». Ярость дракона — это стена жара. Застыв во времени, Амали и Достопочтенный пристально смотрят на нас, совершенно не подозревая о нашем разговоре.

— И позволить ему умереть? — Я заставляю себя говорить спокойно, даже беззаботно. — Это твой выбор, дракон. Но если ты причинишь ей вред, я отпущу время, и он истечет кровью до смерти.

Драконица фыркает, из ее ноздрей вырывается крошечная струйка дыма.

«Я сказала «должна», а не «буду». Я знаю, что лучше не причинять вреда Отмеченной».

— Тогда прими мою сделку. Я потяну время. В обмен ты должна забрать его и уйти.

«Откуда мне знать, что ты сдержишь свое слово?»

— Я всегда соблюдаю свои контракты, дракон. У тебя нет выбора. Прямо сейчас мое слово — это все, что у тебя есть. Можешь проигнорировать это на свой страх и риск.

Дракон издает низкий рокот, который может быть звуком веселья или неудовольствия. Я не могу сказать. Она смотрит на меня непроницаемым янтарным взглядом, внимательно изучая, пока я беспомощно лежу на земле. На мгновение оказываюсь в ловушке этих кристальных глубин и внезапно, без сомнения, понимаю, что она древняя.

«Ты можешь называть меня Вайлорен, — тихо говорит она у меня в голове. — Мы еще встретимся, Кайм Анангу. Несмотря на то, во что ты веришь, твоя судьба лежит внутри Черной Горы».

— Это основано на каком-то твоем предчувствии, дракон?

«Возможно».

Любопытство сжигает меня изнутри — я ничего не могу с собой поделать. Согласно древним преданиям, драконы видят будущее в своих снах. Если бы ситуация не была такой напряженной, я бы убедил Вайлорен позволить мне поковыряться в ее мозгах.

Она идет вперед и осматривает своего подопечного. Всадник дракона стоит, положив одну руку на рану, его пальцы плотно прижаты к плоти, когда он пытается остановить кровотечение. Будучи Достопочтенным, он знает, что не стоит пытаться вынуть болт. Это только ускорило бы его смерть.

Вайлорен испускает глубокий, раздраженный вздох.

«Я говорила ему, чтобы он не недооценивал тебя». Она открывает свой огромный рот, обнажая внушительный набор массивных острых зубов.

Затем берет неподвижное тело наездника в рот и проглатывает его одним большим глотком.

Она… съела его?

Я в шоке смотрю на дракона.

«О, не смотри на меня так, дитя. Я просто держу его в зубах, пока не смогу отнести в безопасное место. Я не дикий зверь. И увижу тебя снова, полукровка».

Вайлорен поворачивается к неестественно тихой ночи, расправляя свои великолепные золотые крылья. Они вспыхивают, как массивные кожаные веера, открывая намек на красный цвет на нижней стороне.

Мощным рывком задних ног она спрыгивает со склона горы, взмахивая крыльями в неподвижном ночном воздухе.

Сначала ее движения кажутся медленными и затрудненными, как будто она летит сквозь густую липкую смолу.

В замедленном времени ветер едва движется. Она должна создать свой собственный импульс, подчиняя воздух своей воле, когда тянется к звездам.

Возможно, летать практически невозможно, но, как и я, дракон, похоже, не связан естественными законами мира.

Лежа на холодной, твердой земле, я наблюдаю, пока она не превращается в слабое золотое пятнышко вдалеке — пока усилие удержать время не становится настолько велико, что я замерзаю и немею всем телом. Такое чувство, что у меня вообще больше нет тела, как будто я отделился от своей смертной тюрьмы.

Я закрываю глаза.

Это чувство… оно странно успокаивает.

Я мог бы оставаться так целую вечность, подвешенный в небытии, сдерживая все ужасы мира.

Но потом я вспоминаю Амали.

Мое сердце снова начинает биться. Я держусь за время так долго, как только могу, пока ужасная острая боль не пронзает основание моего черепа.

В конце концов, я заключил сделку с драконом.

Когда больше не могу выносить боль, холод, оцепенение или мысль о том, чтобы еще хоть на мгновение расстаться с Амали, я отпускаю время.

И выпускаю ветер.

Он врезается в меня, воя и дергая за волосы и одежду, забивая глаза пылью. Сквозь яростный рев ко мне доносится голос Амали.

Она кричит на Тиге, говорит на каком-то быстром диалекте, который я не совсем понимаю. Боги, она выглядит свирепо с ее блестящими волосами, хлещущими по лицу, и сверкающими в темноте глазами.

Я беспомощно наблюдаю, как она бросает арбалет и начинает спускаться по склону скалы. Ее юбки задраны по бокам, и я ловлю соблазнительный блеск ее стройных ног над моими длинными черными сапогами. Раз или два она теряет равновесие, посылая вниз лавину мелких камней и грязи.

Но Амали сильна, и ей удается держаться, цепляясь и скользя, пока спускается. Она торопится. Срочность делает ее неуклюжей. Мне это не нравится. Я не могу позволить ей упасть и пораниться из-за моего плачевного состояния.

— Иди медленно, — ворчу я, встречая ее безумный взгляд. — Спешка ничего не изменит. Драконица исчезла и не вернется в ближайшее время.

Амали на мгновение замолкает, окидывает меня оценивающим взглядом, затем качает головой с выражением легкого недоверия. И продолжает спускаться по скалам, пока не достигает земли внизу.

Затем она бежит — юбка свободно развевается вокруг, когда ветер усиливается.

Она опускается на колени рядом со мной и гладит по щеке. Ее обнаженная кожа теплая на моей ледяной щеке.

— Ты ранен. — Ее пальцы скользят к царапине от драконьего когтя на моей щеке.

— Просто царапина, — бормочу я, пытаясь убедить себя в этом факте, хотя рана мучительно болезненна. — Не о чем беспокоиться.

— Похоже, у тебя вошло в привычку оказыватся связанным, ассасин. — Она старается, чтобы ее голос звучал легко, но в словах слышится легкая дрожь. Ее рука дрожит. А глаза широко раскрыты и полны страха.

— Поверь мне, если это сделано не твоими руками, то это не мой выбор. — Я игнорирую растущую боль в связанных руках, когда смотрю на ее лицо, упиваясь его дикой красотой. — Обычно ненавижу, когда меня сдерживают, но теперь, когда ты здесь, я совсем не возражаю.

— И-идиот, — ворчит она, и румянец заливает ее щеки. — Позволь, по крайней мере, развязать тебе руки.

— Я сейчас не особо могу двигаться.

— Я так и поняла. В противном случае здесь были бы мертвый человек и мертвый дракон. Как, во имя Селиз, ты заставил дракона исчезнуть?

— Она не исчезла. Я замедлил время, и она улетела. Очевидно, драконы в какой-то степени невосприимчивы к моей магии.

— Очевидно, — сухо говорит она, протягивая руку, чтобы попытаться перевернуть меня на бок. — Дракон — это она?

— Я довольно тяжелый, — предупреждаю я. — И да, дракон женского пола. Почему это единственное, что тебя удивляет?

— Потому что все остальное я видела раньше, — ворчит Амали, хватает меня за плечо и сильно дергает мое обмякшее тело, перекатывая его на бок. Не в силах пошевелиться, я растягиваюсь на земле, скрестив руки и ноги. Это действительно самая недостойная позиция. — Ассасины с божественными способностями, которые могут останавливать время, бешеные адские псы, летающие драконы, на которых ездят люди… — Она пытается развязать веревку на моих запястьях, но узлы Достопочтенных слишком хитрые и крепкие.

— И Тигландер, которая может подобраться достаточно близко к императору, чтобы перерезать ему горло, — добавляю я, мои губы изгибаются в улыбке. По крайней мере, я все еще чувствую свое лицо. «Темная тень» парализует только от шеи и ниже.

— Не называй меня так. Люди во дворце использовали это слово самым уничижительным образом.

— Ну, это было глупо с их стороны. Насколько я понимаю, уменьшительное в основном используется как выражение привязанности.

Выражение ее лица становится скептическим.

— Это правда, но… ты пытаешься проявить ко мне привязанность, пока застрял на ледяном склоне горы, полностью парализованный нападением ассасина-наездника дракона?

— Ты моя Колючка, — гордо говорю я, когда ей удается развязать один из узлов. — Знаешь, будет лучше, если ты разрежешь веревки. В противном случае, будешь копошиться в этих узлах до рассвета.

Амали поднимает брови и находит мой длинный меч, ее глаза расширяются от удивления, когда она чувствует его вес. Неуклюже маневрирует лезвием и разрезает мои путы, едва не задев предплечья.

Веревки спадают. Мои запястья разжимаются.

— Так-то лучше, — вздыхаю я.

Амали странно смотрит на меня, неодобрительно поджав губы, и качает головой. Боги, она великолепна.

— Ты невозможен, Кайм, знаешь это?

— Так все говорят.

— Я… я думала, ты покойник. — Наконец ее самообладание дает трещину, и в уголках глаз появляются слезы. Она толкает меня на спину и вытаскивает мои руки из-под парализованного тела. — А теперь… посмотри на себя.

Внезапно мне так отчаянно хочется утешить ее, обнять, но я не могу.

Как это чертовски раздражает.

Поэтому делаю лучшее, что могу в этой ситуации.

Успокаиваю ее словами.

— Это просто яд, — мягко говорю я, стараясь звучать как можно увереннее. — Все пройдет, и я скоро смогу двигаться. Ты спасла меня, Амали. Ты подстрелила Достопочтенного. Ты невероятна, знаешь это?

Она ложится на землю рядом со мной, обвивая своим теплым телом. Я, должно быть, ощущаюсь, как кусок льда, но она, кажется, совсем не беспокоится.

— Я не подумала об опасности. Просто боялась, что потеряю тебя. После всего, что случилось, я не могла смириться с мыслью о…

— Поверь, меня гораздо труднее убить, чем ты думаешь, — шепчу я. — Но ты была великолепна, Амали. Если бы Орден забрал меня, я бы безмерно страдал.

— У тебя есть очень страшные враги, Кайм.

— Да. — Я замолкаю, когда до меня доходит ужасное осознание. Теперь, когда она открылась наезднику дракона, Амали сделала себя мишенью.

Она только что выстрелила в одного из самых смертоносных воинов во всем Срединном Разломе.

Он воспримет это не очень хорошо. Я знаю, как думают в Ордене. Они очень гордые люди. Унижение быть подстреленным неподготовленной женщиной станет терзать его до тех пор, пока он не осуществит свою месть.

Всадник дракона или нет, мне нужно убить этого ублюдка. Возможно, мне придется уничтожить весь Орден, чтобы обеспечить ее безопасность.

Прямо сейчас нигде на континенте Разлома для нас не безопасно. Не тогда, когда за нами охотится вся Мидрианская империя и Орден Достопочтенных.

Не тогда, когда темный бог преследует меня в снах.

Сейчас больше, чем когда-либо, мне нужно золото Иншади.

— Я построю для тебя гребаное королевство, Амали, — бормочу себе под нос, когда пронизывающий ветер уносит мои слова прочь. Она меня не слышит, но ей и не нужно. — Они никогда не будут владеть нами. Я этого не допущу.

Ее глаза широко раскрыты и светятся, отражая далекие звезды.

— Я рада, что ты жив, Кайм. Что ты здесь, со мной. Просто не надо… пожалуйста, не позволяй ничему подобному повториться.

Я молчу, пока яд течет по моим венам, вызывая онемение ниже шеи. Рана от драконьего когтя на щеке ужасно горит.

Правда в том, что я не могу гарантировать, что Орден не попытается напасть на меня снова. После того, что только что произошло, почти наверняка они не остановятся ни перед чем, чтобы выследить нас.

Но когда это произойдет, я убью каждого из них, пока не останется ни одного Достопочтенного. Я остановлю само время, если придется.

Но ей не нужно беспокоиться обо всем этом. Она в ужасе. Ради нее я должен перестать вести себя так угрюмо.

— Посмотри туда, — тихо говорю я, кивая на сумку, которую принес из Бела. Она лежит на холодной твердой земле среди разбросанных камней. — Я купил тебе подарок.

Выражение ее лица становится недоверчивым.

— Ты будучи полумертвым на ледяном склоне горы пытаешься дарить мне подарки?

— Почему нет? Я все равно застряну здесь, пока яд не выветрится. С таким же успехом можно заняться чем-нибудь веселым, чтобы скоротать время.

— Веселым? О чем, во имя Бесконечного Разлома, ты говоришь, Кайм?

— Загляни внутрь.

Любопытство берет над ней верх.

— Ч-что это?

— Форма, подобающая убийце императора и нападающего на Орден. Что-нибудь, что согреет тебя как следует. Выбрал специально для тебя. — Я оглядываю ее с ног до головы, и искра возбуждения пробегает по моему телу. — Эта одежда сделана из лучшей белийской кожи мастерами своего дела. Тебе было бы трудно найти что-нибудь столь же хорошо сделанное в Даймаре.

На ее щеках появляется восхитительный розовый румянец.

— С-спасибо тебе, Кайм.

— Спасибо тебе, моя милая Амали. Ты делаешь мое жалкое состояние почти терпимым.

Глава 7

Амали

— Примерь их. — Глаза Кайма прожигают меня насквозь, когда я беру черную кожаную сумку и развязываю завязки сверху. — Я мог только прикинуть твои размеры, но совершенно уверен, что не ошибся.

— Да, уж, — фыркаю я. Как же он самоуверен, даже когда не может пошевелиться.

Он лежит на спине, совершенно неподвижный, если не считать лица, которое нехарактерно выразительно. Его кожа снова приобрела тот алебастровый вид. Кажется, это происходит всякий раз, когда он использует свои силы, исчезая по мере того, как его тело согревается. В ярком лунном свете, освещающем его лицо, он напоминает мне одного из персонажей тех огромных фантастических фресок, которые нарисованы на стенах дворца. Они изображают богов и монстров, темных, ужасающих злодеев и возмутительно сияющих героев.

Кайм бы отлично вписался, хотя определенно не был бы одним из героев.

Как так получается, что он может казаться таким опасным, даже когда беспомощен?

Ну, не совсем беспомощным. В конце концов, даже в своем нынешнем состоянии он заставил дракона исчезнуть.

Мои глаза расширяются, когда я лезу в рюкзак и вытаскиваю подарки Кайма. Мягкая кожа и самый гладкий, самый мягкий мех скользят под моими пальцами. Одежда необычайно хорошо сшита, с почти идеальной прострочкой и тонко вырезанными пуговицами из слоновой кости. Брюки и жилет насыщенного, глубокого красного оттенка, который напоминает мне о только что пролитой крови.

Как уместно.

Вещи выглядят так, будто обтянут каждый мой изгиб, словно вторая кожа

Кайм наблюдает за мной со слегка напряженным выражением лица. Его глаза дикие и жаждущие, как будто он голодный хищник, который только что увидел упитанную добычу.

Я замираю, внезапно почувствовав себя неловко.

Эта прекрасная одежда для меня?

Мое сердце скачет галопом. Между бедер просачивается тепло.

Черты лица Кайма смягчаются, и даже его мягкость неотразима.

— В них тебе будет тепло. Я приношу извинения за то, что не смог найти тебе что-нибудь подходящее раньше. В этой части света не хватает припасов.

— Ты лежишь на земле, парализованный ядом, и извиняешься за то, что принес мне хорошие вещи?

— Я буду извиняться перед тобой, когда мне заблагорассудится. Ты единственная, перед кем я когда-либо буду извиняться, так что, по крайней мере, позволь мне делать это время от времени.

— Ты безумец.

— Это говоришь мне ты?

У меня вырывается недоверчивый смешок.

— Тогда мы оба сумасшедшие. Или, может быть, мы единственные здравомыслящие люди на свете, а весь остальной мир сошел с ума.

— Это вполне возможно. Даже боги не застрахованы от безумия.

— Я думала, ты не веришь в богов.

Его улыбка становится шире и хитрой.

— Я передумал. Прямо передо мной стоит богиня, так что в мифах должна быть доля правды.

У меня вырывается недоверчивое фырканье. Невозможный человек.

— Как получается, что ты становишься еще более чарующим, когда парализован от шеи и ниже?

Выражение его лица становится серьезным.

— Ты спасла меня, Амали. Для тебя я могу быть настолько чертовски очаровательным, насколько захочу.

Мое сердце бешено колотится. Я все еще дрожу от адреналина и страха после выстрела во всадника дракона. Безумие берет верх, и обжигающая магия посылает тепло по моему телу, уничтожая холод.

То, как он смотрит на меня… это сводит меня с ума.

Коварная мысль приходит мне в голову. Чего хочет Кайм не секрет. Его похоть безгранична.

Я могла бы с таким же успехом порадовать его, даже если он на мгновение выведен из строя.

Не обращая внимания на пронизывающий холод, я срываю с себя зеленое платье. Под ним на мне нет ничего, кроме тонких шерстяных леггинсов и его сапог.

Их снимаю тоже. Теперь я совершенно голая.

Моя награда — резкий вдох Кайма.

Ветер треплет мои волосы и обдает тело ужасным холодом, но мне все равно. Не тогда, когда Кайм так на меня смотрит.

По коже бегут мурашки. Мои соски напрягаются. Я наклоняюсь навстречу ветру, позволяя ему обрушиться на меня сзади.

Я стою голой на краю света, и странное безумие овладевает мной.

Мое сердце колотится в быстром, ровном ритме. Я чувствую это в своих ступнях, в кончиках пальцев, в наполненых кровью венах и до самых костей.

Мне нужно двигаться.

Кайм хочет шоу? Он хочет украсить меня вещами по своему выбору?

Хорошо. Я устрою ему представление.

Я топаю ногой по грязи. И щелкаю запястьями.

Он издает низкий рык предвкушения. Потому что знает, что я собираюсь сделать. Он понимает.

Я начинаю танцевать.

Эта галака отличается от предыдущей.

На этот раз в ней нет гнева и мести.

Чистый танец.

Я закрываю глаза и растворяюсь в ритме горы. Ветер и земля теперь моя музыка, и я полна эйфории.

Это и есть истинная галака.

В древние времена это был военный танец, но в наши дни галака — это тайный танец, который женщина-тигландер дарит своему единственному и избранному супругу.

Это клятва верности.

И я отдаю свою Кайму.

Конечно, мужчина обычно имеет право отказаться, но Кайм лежит на холодной земле, без возможности пошевелиться.

Почему именно в этот момент?

Может быть, это потому что впервые за все время существования Кайма, он уязвим.

Он не может отказаться от моего танца. Я этого не допущу.

Он все равно никогда бы мне не отказал. Только посмотрите, как он цепляется за каждое мое движение, на его жестких чертах запечатлены боль и отчаянная потребность.

Я танцую быстрее, древний ритм леса пульсирует в моих венах.

Теперь дух овладел мной.

Я танцую, как одержимая, в пыли и ветре, в холоде и лунной темноте, подбираясь все ближе и ближе, пока не оказываюсь над ним.

Моя грудь вздымается. Это напряжение согрело меня изнутри. Мои волосы растрепаны и спутаны.

Мое тело трепещет от возбуждения и желания.

И Кайм…

На этот раз он действительно выглядит ошеломленным.

— Я думал, ты просто собиралась примерить свою новую одежду, — хрипит он, глядя на меня глазами такими же глубокими и бездонными, как ночное небо.

Я всегда вижу звезды в его глазах.

— Ты делаешь все возможное, чтобы заботиться обо мне, и в процессе тебя чуть не убивают. Ты сражаешься с драконами только для того, чтобы удержать их подальше от меня. Ты идешь против самой своей природы ради меня. Что еще я могу сделать, кроме как подарить тебе этот танец, Каймениэль? — Я опускаюсь на колени, оседлав его. — Думаю, что пришло время разбудить твое тело, ассасин.

Я кладу руку ему на пах, чувствуя выпуклость члена сквозь жесткую ткань брюк.

Пока ничего.

— Как бы мне ни хотелось, чтобы было иначе, нельзя просто преодолеть последствия «Темной тени», Амали. Яду нужно позволить выйти самому. Возможно, мы пробудем здесь еще некоторое время, и хотя я, конечно, не возражаю против всего этого, но не хотел бы, чтобы ты замерзла до смерти, прежде чем смогу должным образом поблагодарить тебя за спасение меня от этого раздражающего Достопочтенного. — Он многозначительно приподнимает бровь. — По крайней мере, надень куртку, если ты должна это делать.

— Прошу прощения, но это я сейчас должна благодарить. — Я глажу его парализованный член, надеясь на какие-то признаки жизни. — Не мешай моим планам.

Он посмеивается.

Внезапно чувствую подергивание под моими пальцами.

— Может быть, эта штука с «Темной тенью» не так сильна, как ты думаешь, — самодовольно говорю я, обрадованная тем эффектом, который произвожу на него. — Я собираюсь погубить тебя, Каймениэль.

— Для этого уже слишком поздно, любовь моя. Я уже не существую для кого-то другого, кроме тебя.

Глава 8

Амали

Мы стоим бок о бок на склоне горы, глядя на равнины Танглед, которые еще более дикие и отдаленные, чем могучие Комори.

Наконец-то, мы достигли конца горного хребта. Пять дней мы провели в походе по горам после того, как на нас напал дракон. Пять дней тяжелого восхождения сквозь пронизывающий холодный ветер и снег. Пять дней я провела, свернувшись калачиком у теплого костра ночью, в объятиях Кайма, чувствуя себя томной и удовлетворенной после того, как он трахнул меня с дикой страстью.

Этот человек полностью завладел мной.

Здесь, наверху, он совсем другой, и я тоже.

Мы свободны быть теми, кем пожелаем.

Я щурюсь от яркого солнечного света, разглядывая ослепительный пейзаж внизу. Эти места выглядят совсем по-другому. В одной части все невероятно заросшее, а в другой — редкие растения. Спутанные виноградные лозы и буйные сорняки связывают вместе болота и зыбучие пески. Широкая, извилистая река тянется от подножия гор до самого моря, разделяясь на широкую дельту у береговой линии.

Так вот что лежит за пределами хребта Таламасса.

Я в восторге.

И не могу поверить, что мы зашли так далеко.

Рука Кайма собственнически скользит по моей пояснице. — Там внизу равнинная местность. Болотистая и вонючая жара летом. Тебе повезло, что мы переправляемся зимой. В любое другое время года мухи достаточно опасны, чтобы съесть человека живьем.

— Зачем кому-то туда ехать? Из всех мест, где можно получить оплату, почему именно там? Это так далеко. И очень хлопотно — идти только для того, чтобы получить монеты.

— Это неудобно, но также приносит много денег. — Кайм пожимает плечами. — Мои клиенты — Иншади. Таковы были их условия. Это заложено в мой гонорар. И единственное место на континенте Разлома, куда они приходят.

— Потому что здесь почти нет мидрианцев?

— Именно.

— Они боятся?

— Боятся? — У него вырывается мрачный смешок. — Они Иншади. Они не боятся мидрианцев, просто не хотят иметь с ними ничего общего. У Иншади странные представления о чистоте. Они считают себя намного выше нас. И не хотят ущемлять свой взор видом нас, скромных людей из Разлома.

— Это звучит… странно.

— Для нас, вероятно, так оно и есть. Но для них мы, вероятно, непонятны.

— Мне вряд ли нравятся люди, которые думают, что они намного лучше всех остальных. Я уже проходила через это. И было не очень приятно.

— Идиоты во дворце? — Губы Кайма приближаются к моему уху, и его теплое дыхание касается моей кожи, посылая приятную дрожь по телу. — Они такие, потому что боятся истинной силы. В глубине души они знают, что то, что у них есть, не имеет ничего подобного ей.

«А ты прям все об этом знаешь?» Я ищу его руку и сплетаю свои пальцы с его, лаская мозолистую ладонь, удивляясь, как эта рука, способная на такое безжалостное разрушение, в то же время может быть такой нежной со мной.

Кайм действительно силен, и он решил быть со мной.

Он мой.

Как удивительно.

Но он не непобедим.

Я бросаю взгляд на лицо Кайма. Рваная рана на его левой щеке смотрит на меня в ответ. Прошло три дня с тех пор, как мы покинули место, где на него напал дракон, и с тех пор рана стала выглядеть хуже, а не лучше. Несколько раз я предлагала очистить и перевязать ее, но он всегда грубо отмахивался от меня, говоря, что все заживет, потому что, по-видимому, он исцеляется быстрее, чем обычные люди.

По-видимому, он не заражается инфекциями.

Ерунда. Я уже видела гноящиеся раны раньше, и эта начинает выглядеть отвратительно.

Эх. Мужчины. Я уже наблюдала такое поведение у наших мужчин Тигов. Это то, что они делают, когда хотят, чтобы проблема просто исчезла.

Он упрямится, но я тоже могу быть упрямой.

Как только мы спустимся с горы, я найду в кустарнике какие-нибудь лекарственные растения и наложу жгучую повязку на рану, нравится ему это или нет.

Я прикрываю глаза от яркого зимнего солнца, когда смотрю на зеленеющие яркие низины до горизонта. И замечаю полоску ярко-синего цвета на краю. У меня перехватывает дыхание.

— Я слышала об этом в сказках, но никогда не думала, что увижу океан в этой жизни.

— Хм. — Кайм молчит, проследив за моим взглядом. Его глаза сузились. А губы поджаты в хмурой гримасе.

— Что случилось?

Выражение его лица становится жестче, но он остается спокойным. Кайм никогда много не говорит, но я пробыла с ним достаточно долго, чтобы знать, что легкое сжатие его челюсти — признак того, что что-то не так.

Его зрение намного лучше моего.

Он что-то там увидел, и ему это не нравится.

— Что ты от меня скрываешь, Кайм?

— Чем скорее мы получим наше золото и уберемся из этого проклятого места, тем лучше. — Он поворачивается ко мне лицом, и я поражена внезапной лихорадочной напряженностью в его глазах. Он притягивает меня ближе, одной рукой обнимая за талию, его пальцы нежно касаются моей щеки. — Ты пришла сюда не по своей воле, Амали, и все же терпела без жалоб и колебаний. Ты не сделала ничего настолько глупого, чтобы попытаться убежать или сразиться со мной. Путешествие по Таламассе зимой тяжело даже для самых стойких мужчин, и все же ты здесь.

— Ты облегчил мне задачу, — тихо говорю я, купаясь в его одобрении. Жар поднимается по моим щекам, распространяясь до кончиков ушей. — В тебе, должно быть, течет кровь Тига, ассасин, потому что ты разжигаешь злой огонь. О, и секс тоже был неплохим.

Нежное поддразнивание не вызывает даже полуулыбки.

— Это правда, что когда я впервые забрал тебя из дворца, ты была для меня всего лишь средством достижения цели. Я взял тебя, чтобы мне заплатили.

Мое сердце сжимается.

— Я не добродетельный человек, Амали. И убиваю без угрызений совести, редко используя свои навыки во благо. Как и ты, я родился в суровой реальности, и жизнь быстро научила меня убивать, прежде чем задавать вопросы. — Он ласкает мое лицо мозолистой подушечкой большого пальца, и от его нежного прикосновения по моей спине пробегает дрожь. — Но пребывание с тобой заставляет меня сомневаться в самой причине моего существования.

Там, во дворце, ты бы умерла за свои убеждения, и это то, чего я не мог понять… до сих пор. Я не идеален, Амали, но теперь я твой, и сделаю все, что в моих силах, чтобы убедиться, что ты и твой народ переживете грядущий хаос. — Его взгляд становится отстраненным, когда он смотрит вниз на дикие джунгли. — Низины дикие и опасные. Мы вот-вот приступим к самой трудной части нашего путешествия. — Его взгляд возвращаются к моим глазам. Он обхватывает мое лицо обеими руками. — Но я буду охранять тебя, и мы заберем у Иншади то, что принадлежит нам, и тогда все встанет на свои места. То, что принадлежит мне, будет твоим.

Мое сердце ускоряется в тысячу раз.

— Если это так опасно, то почему бы просто не оставить это, Кайм? Монеты — это не решение всех проблем. Мне все равно, сколько они обещали тебе за голову этого старого ублюдка. Мы можем выжить и без этого. Мы могли бы поехать в Норхадию.

Буря эмоций бурлит в его полуночных глазах, но она быстро угасает и подчиняется его железной воле.

— Монеты — это сила. У меня проблема, Амали. Я не могу никуда пойти в этой стране без того, чтобы меня не преследовал Орден. У тебя проблема. Мидрианцы хотят твоей головы любой ценой, а теперь ты ранила Достопочтенного. Два могущественных врага прочесывают каждый темный уголок Срединного Разлома в поисках нас. Ты думаешь, я смогу спрятаться, когда так выгляжу? Думаешь, ты сможешь спрятаться? Нет, Амали. Твоя внешность так же характерна, как и моя. А что тогда будет с твоими людьми? Даже если они заключат союз с тенгу, мидрианцы рано или поздно попытаются захватить Калабар. Они постараются показать пример вашему народу. Я знаю, как действуют эти люди. Рано или поздно мир догонит нас, но прежде чем это произойдет, я хочу построить крепость, которую не сможет прорвать ни одна армия. Это единственный способ выжить в этом мире. Вот почему мне нужно это золото Иншади.

Внезапно я снова чувствую себя маленькой. — Ты говоришь о вещах, которых я не могу понять. Ты хочешь сразиться со всей Мидрийской империей? Это невозможно.

— Сражаться и защищаться — это две совершенно разные вещи. Я устал постоянно оглядываться через плечо. Надоело убивать эгоистичных людей, чтобы служить замыслам других эгоистичных людей. Это должно было стать моей последней работой. Это мой выход, Амали.

Меня осеняет понимание.

— Ты планировал это долгое время.

— Такая работа — большой куш, как это, — выпадает только раз в жизни. Я ждал своего часа.

— А я чуть все не испортила. — Я замираю, когда он нежно убирает прядь волос с моего лица. — Ты наверняка был… — В ярости. Мой голос падает до шепота. — Сколько именно они собираются заплатить тебе за голову Хоргуса, Кайм?

Он бросает на меня косой взгляд.

— В мидрийской валюте это эквивалентно пяти великим магнарам.

— Я не знаю, что это значит.

— Ты понимаешь, что такое золотой, Амали?

— Да. Это огромная сумма денег.

— Один магнар равен миллиону золотых.

— М-миллион? — Я ахаю. — Как это возмож…

Он прикладывает палец к моим губам, на его бледных губах появляется улыбка.

— А великий магнар еще в десять раз больше.

У меня отвисает челюсть. Я моргаю, пытаясь осознать такое богатство. До того, как Кайм дал мне золотой в Венасе, я никогда не держала в ладони больше нескольких пятицентовиков.

— Как жизнь одного человека может стоить так дорого…

Выражение лица Кайма становится непроницаемым.

— А какова цена человеческой жизни?

— Это странный вопрос для наемного убийцы.

— Я много раз задавал себе тот же вопрос. К сожалению, император, похоже, стоит больше, чем обычный человек, а мертвый даже больше, чем живой. Очень трудно убить императора. До меня было много попыток. Все они потерпели неудачу. Пять великих магнаров? Я установил эту цену. Я пустил слух по темным рынкам, что сделаю это — за правильную цену. В конце концов, Иншади вышли на контакт. — Голос Кайма становится глубже, наполняясь эмоциями. — В одно мгновение я стану таким же богатым, как мидрианский верховный лорд. Это единственный способ выжить в этом мире, не убивая каждого второго человека, который попадется мне на глаза.

Я касаюсь его щеки. Черты его лица жесткие, элегантные и устрашающе красивые, но кожа теплая и удивительно гладкая.

Печаль и надежда кружатся во мне. Это та его сторона, которую он никогда никому другому не покажет. Я чувствую себя смиренной.

Безжалостный убийца — сложный человек.

Кайм вел такое одинокое, несчастное существование, но, может быть…

Просто, может быть…

— Ты на самом деле не знаешь себя, — мягко говорю я. — Ты стал сильным… Сильнее, чем любой из нас, обычных людей, мог когда-либо надеяться стать, но ты все еще не знаешь, на что действительно способен. Я пойду с тобой — добровольно — и покажусь этим таинственным Иншади, чтобы ты мог получить свою награду, но ты должен пообещать мне, что поклянешься в верности мне и моему народу. Тебе нужен клан, Каймениэль. Ты могущественен… ужасно, но ты мог бы стать чем-то гораздо большим. Ни один человек не может вечно оставаться в отдалении. Ну, может быть, ты и мог бы, но не должен так делать.

На мгновение он замолкает. Ветер треплет его черные волосы, нарушая тишину между нами.

Затем он целует меня, его губы убийственно теплые и нежные. В поцелуе есть глубокая тоска, которую я никогда не чувствовала от него раньше.

Как будто он наконец позволил последним слоям своей твердой внешней оболочки упасть.

Он отстраняется, оставляя меня бездыханной, дрожь пробегает по всему моему телу. Затем обхватывает мой подбородок, нежно, но властно, слегка приподнимая мое лицо, пока я не заглядываю в бесконечную глубину его глаз.

Они из чистого обсидиана, без грани между зрачком и радужной оболочкой. Его черные ресницы длинные и манящие, такие поразительные на фоне его алебастровой кожи.

— Я мог бы умереть довольным человеком прямо сейчас, потому что имел честь узнать тебя, — шепчет он. — Но однажды я вырвал тебя из рук Лока и никому не позволю заполучить тебя, даже богу смерти. Ты научила меня кое-чему важному той ночью, Амали. Какое-то время я не мог этого понять, но, кажется, наконец, понял. Ты показала мне, что лучше умереть свободным, чем быть рабом. — Он отпускает меня, позволяя рукам упасть по бокам. — Я всегда буду защищать тебя. Я клянусь, что ни грязные потомки Хоргуса, ни Орден и пальцем тебя не тронут, даже если мне придется умереть, чтобы убедиться в этом. Но после этого ты не обязана служить мне. Я отпускаю тебя, Амали. Я только прошу тебя присоединиться ко мне.

Я долго смотрю на него, впитывая его яростную напряженность, эту потусторонность.

Возможно, в его жилах течет магия богов или демонов, но он также Кайм — мой Кайм.

Он тот, с кем я шла рядом и смеялась, кто прижимал меня к себе и вытирал мои тихие слезы по ночам. Он показал мне свои недостатки и сделал себя уязвимым только для того, чтобы я ему доверяла.

Он просто мужчина.

— Умно, Кайм, — шепчу я, делая шаг вперед, вдыхая его свежий, мужской аромат. Я обхватываю руками его мощный торс и смотрю на него снизу вверх, чувствуя себя более уверенной в своем решении, чем когда-либо. — Ты освободил меня, когда я уже посвятила тебе свою галаку.

— Галака? — Его лоб морщится.

— Я танцевала ее на горе, когда ты был парализован ядом. Это танец, который женщина Тигландер дарит мужчине, когда решает, что он тот, с кем она будет связана на всю оставшуюся жизнь и за ее пределами. Женщина должна показать настоящую галаку только один раз в своей жизни.

— Тогда твой танец для Хоргуса был…

— Танцем смерти. Фальшивым танцем. Видишь ли, я не обнажилась перед ним, и у меня был клинок за спиной.

— Что ты, безусловно, показала. — Кайм издает тихий смешок, обнимая меня за талию. — Очень хорошо, мой свирепый воин Тиг. Я принимаю твою галаку.

— Ты уже сделал это, ассасин. Возможно, ты был парализован, но твой член не лгал.

— Так ты поймала меня в ловушку? Связала меня на всю вечность без моего ведома? — Он улыбается, выглядя слишком довольным собой. Теперь он дразнит меня.

— Нет, — решительно говорю. — В тот момент, когда начала танцевать, я сдалась тебе.

Глаза Кайма слегка расширяются. Самодовольное выражение исчезает с его лица. Он кажется немного испуганным.

— Немного сдалась, — бормочет он, нежно беря мои руки в свои. Я немного таю под его расплавленным взглядом. — Я принимаю твою галаку, Амали, но не твою капитуляцию. Меня это не волнует. И это не нужно. Мне нужна только ты.