ХАРАКТЕР И НЕВРОЗ

Оливер П. Джон

(Институт личности, Калифорнийский университет)

В данном разделе я буду обсуждать в общих чертах пр едставление о личности, а также процесс, который можно назвать деградациех^ сознания, в узкоспециальном смысле обычно называемый «теорией невроза», который находит отражение в религиозных традициях и, в частности, в мифических сказаниях об «изгнании из рая» (грехопадении). Я не буду в данном контексте делать различие между религиозным «изгнанием» сознания и психологическим процессом аномального развития («отклонения от истины»).

Прежде всего, позвольте мне обратить ваше внимание на то обстоятельство, что деградация сознания в конечном счете приводит к тому, что индивид не чувствует никаких изменений, т. е. не ощущает ни потерь, ни ограничений, ни неудачных попыток в реализации своего полного потенциала. Это падение настолько значительно, что ослепленное сознание начинает веровать в свою свободу. В восточных традициях в связи с этим часто проводится аналогия со спящим человеком, из которой видно, что разница между потенциальным бытием человека и его состоянием на данный момент соизмерима с разницей между обычным бодрствованием и сном.

Что касается деградации сознания, то, естественно, подразумевается, что процесс «падения» или «изгнания из рая» - это процесс сужения сознания или переход в состояние относительно бессознательное (relative unconciousness). Кроме того, это «падение» не просто падение самого «сознания», но и соответственно деградация эмоциональной жизни и качества мотивации. Можно говорить о tom,›‹ito наша психическая энергия течет совершенно по-разному в здоровом состоянии просветления и состоянии, которое принято считать «нормальным». Повторяя мысль Маслоу (Maslow), можно также сказать, что мотивация у полноценно функционирующего человека возникает из избытка и наполненности, в то время как при неоптимальном состоянии у мотиваций имеется оттенок «недостаточности» - качество, которое скорее можно описать как желание заполнить нехватку чего-то, нежели как дефицит общего удовлетворения.

Можно говорить о том, что различие между «высшим» и «низшим» состояниями заключается не только в разнице между переизбытком любви и нехваткой желаний. Существует еще более полная формулировка, которую мы находим у буддистов, объясняющих человеческое падение с точки зрения того, что символизируется как «три отравы». Треугольник, изображеный на рис. 1, представляет собой схему взаимозависимости между действующим (активным) бессознательным (в буддистской терминологии оно часто называется неведением) и комплементарной парой противоположностей, составляющих альтернативные формы недостаточности мотивации: бессознательное, отвращение и влечение, тяга или стремление.

Рис. 1

Мы все знакомы с точкой зрения Фрейда, что в общем невроз является следствием вмешательства в инстинктивную жизнь. Фрейд утверждал, что основной причиной возникновения беспокойства ребенка по отношению к родителям является «либидонозная» фрустрация («libidinal» frustration), другими словами, вмешательство в ранние проявления его сексуальных желаний, направленных, главным образом, к родителю противоположного пола. Сегодня мало найдется людей, которые бы отстаивали это исходное положение психоанализа, и так называемая «теория либидо», мягко говоря, вызывает сомнения. Современные психоаналитики, такие как Фэйербэрн (Fairbairn) и Винникот (Winnicot), сходятся в том, что истоки невроза следует искать в недостатке материнской заботы и ласки, а если уж рассматривать эту проблему шире, то скорее в проблемах воспитания в семье. Сегодня многие считают, что большее значение имеет недостаток любви, нежели потревоженная инстинктивная сфера. По крайней мере, можно сказать, что ухудшение контакта и взаимоотношений имеет большее значение, чем прегенитальные или гениталь- ные проявления сексуальности. Как бы там ни было, большая заслуга Фрейда заключается в понимании им того, что невроз - это всеобъемлющее явление и что он передается из поколения в поколение в процессе родительского воспитания. Во времена Фрейда такое утверждение, безусловно, было очень смелым, однако сегодня оно вполне очевидно.

Рассматривая некоторые религиозные свидетельства, такие как Евангелие от Иоанна, мы находим мысль о том, что истина пребывает в мире, так сказать, перевернутой вверх дном: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». В традициях суфиев общепризнано, что «человек истины» также как бы «перевернут вверх ногами», а потому обычными людьми воспринимается как идиот. Однако, когда истина «распинается», это происходит не только с героями, но и в какой-то степени с каждым из нас.

Нетрудно представить, что все мы пострадали и подвергались - часто неосознанно - мучениям со стороны мира в нашем детстве и, таким образом, все мы являемся передаточным звеном в том, что Вильгельм Райх (Wilhelm Reich) называл «чумой эмоций», поражающей все общество. Такой взгляд присущ не только современным психоаналитикам, ибо бедствие, переходящее из поколения в поколение, известно с древних времен. Наша современность дает отражение сущности представления о «больном обществе», названном еще во времена древнеиндийской и древнегреческой цивилизаций «веком тьмы» и «калиюгой» (Kaliyuga) - веком великого упадка по сравнению с нашим первоначальным духовным состоянием.

Я не говорю, что материнское воспитание - это единственное необходимое условие, отцовское воспитание так же важно, как и прочие дальнейшие события, которые могут повлиять на наше будущее развитие. События раннего детства, такие как «травма рождения», могут иметь разрушающие последствия в развитии индивида. Совершенно ясно, что то, как происходит рождение ребенка в больницах, влечет за собой ненужный шок, и можно предположить, что ребенок, родившийся в полумраке, которого не хлопали по спине для стимуляции дыхания, должно быть, лучше подготовлен к оказанию сопротивления грядущим травмирующим событиям в своей дальнейшей жизни. Точно так же ребенок, получивший достаточно материнской ласки и опеки, наверняка лучше подготовлен к травмирующей ситуации, возникающей вследствие плохого отцовского воспитания и недостаточной заботы с его стороны.

Пользуясь метафорой Хорни (Ногпеу), можно сказать, что появляемся мы на этот свет подобно семени растения, в котором заложен определенный потенциал и которое инстинктивно ожидает от окружающей среды определенных условий, таких как плодородная земля, вода и солнце.

Эксперименты с шимпанзе, проведенные Харлоу несколько лет назад, продемонстрировали, к примеру, что детеныш обезьяны нуждается не только в молоке, но и в чем-нибудь пушистом, чтобы иметь возможность прижаться к нему. Такой детеныш скорее станет нормальной взрослой обезьяной, если ему дать куклу обезьяны, изготовленную из махровой ткани, чем если ему дать искусственную маму, сделанную из проволоки, пусть даже она и имеет бутылочку, прикрепленную на груди.

Конечно, условия и требования для развития полноценного взрослого человека гораздо сложнее, и многое может пойти не так, как следовало бы. Другими словами, существует множество причин, исходя из которых родители предают свою любовь к детям. В одних случаях занятость родителей может перейти в невнимательность и запущенность по отношению к ребенку, а в других - чрезмерная опека взрослых может привести к недостатку у ребенка жизненного опыта. Иногда нежность может оказаться заслоненной чрезмерными проявлениями агрессивности и т. д.

Можно сказать, что изгнание из Эдема в этот нижний мир, выбранное самим человеком, и та личность, которую мы в результате отождествляем со словом «Я», - это есть способ существования, усвоенный нами для защиты собственной жизни и благополучия. Подобное приспособление осуществляется путем «регулировки», в широком смысле этого слова, и обычно основано на сопротивлении, а не на смирении.

Растущий ребенок, лишенный возможности удовлетворить свои потребности, вынуждается к тому, чтобы умело управлять, и с этой точки зрения можно сказать, что его характер представляет собой контрманипулятивный аппарат (counter- manipulative apparatus).

При таком положении дел ясно видно, что жизнью управляют не инстинкты, а ранняя адаптационная стратегия, которая конкурирует с инстинктом и вмешивается в «мудрость» организма в самом общем смысле этого слова. Постоянство такой ранней адаптационной стратегии объясняется болезненным фоном, на котором она возникла, и особым видом научения, поддерживающим ее: это не то научение, которое естественным путем появляется в развивающемся организме, а скорее вынужденное научение, характеризующееся особой фиксированностью и жесткостью, поскольку в непредвиденном случае индивид в своем поведении обращается за помощью к изначальной ситуации. Можно сказать, что индивид не свободен в том, использовать или нет результаты своего нового научения, и «работает на автопилоте», приводя в действие определенную реакцию, не «советуясь» со своим разумом и не рассматривая творчески сложившуюся ситуацию. Именно эта фиксация (fixity) прошлых реакций и утрата способности действовать творчески в конкретный момент лучше всрго характеризуют психопатологическое функционирований^

Несмотря на то что в целом тот вид псевдоадаптационного научения, который я описал выше, в духовной литературе принято называть «эго» или «личность» (personality) (в отличие от человеческой «души» или «сущности»), мне кажется, что будет уместно называть его также «характером».

Слово «характер» происходит от греческого «charaxo», что означает «выгравировать», и потому «характер» относится к тому, что в человеке постоянно, что выгравировано в нем и, следовательно, касается и поведения, и эмоциональности, и когнитивных схем (cognitive conditionings).

Несмотря на то что в психоанализе базисная модель невроза представлена как жизнь, основанная на инстинктах, очерченная активностью суперэго (super ego), привнесенной из внешнего мира, я предлагаю рассматривать основной конфликт, присутствующий в нас, как вмешательство в саморегулирование организма со стороны нашего характера. Именно в характере мы можем обнаружить суперэго с его ценностями и потребностями и контрсуперэго (counter-super-ego). Фритц Перле (Fritz Perls) называл это «побежденной стороной» (under-dog), которая является объектом потребностей и обвинений со стороны суперэго. Именно в этой «побежденной стороне» скрывается феноменологическое сходство с фрейдистским понятием «ид» (id), но тем не менее интерпретация жизненных влечений как инстинктивных вызывает сомнение. Нашим внутренним объектом торможения, появляющимся в результате укоренившейся тенденции к самоотречению и желания быть не такими, какие мы есть на самом деле, является не только инстинкт, но и наши невротические потребности. (Таким образом, можно - правда, весьма условно - считать, что влечение есть совокупность, состоящая из инстинктивных побуждений и побуждений невротического характера. - В. 3.) Различные виды дефицита (deficiency) мотивации, которую я предлагаю называть нашими страстями (passions), для нас являются запрещенными ввиду присутствия в них аспектов жадности и ненависти.

Можно описать характер как совокупность характерных черт, одна часть которых является следствием желания быть похожим на родителей, а другая - наоборот - не похожим на них. (Многие из черт нашего характера тождественны с чертами одного из родителей, но в то же самое время противостоят чертам другого родителя.) Остальные черты характера можно рассматривать через призму более сложных адаптационных процессов и контрманипуляций. Однако характер - это не только хаотический набор черт, это сложная структура, которую можно представить как некое дерево (arborization), где отдельное поведение (discrete behavoirs) является разновидностью общего поведения и где даже различные черты характера можно выразить через нечто более фундаментальное.

Суть основы характера, формулируемая мною здесь, двойственна по природе: ее можно рассматривать как аспект мотивации во взаимодействии со стремлением к познанию - или как отношение «страсти» к «фиксации». Соотношение главенствующей «страсти» и доминирующего когнитивного стиля в личности можно сравнить с двумя фокусами эллипса, и наше более раннее высказывание о противостоянии характера и природы можно развить далее, если говорить более подробно об этом процессе как о вмешательстве в инстинкты со стороны «страсти», при непрекращающемся воздействии вносящем искажения в познавательную деятельность.

Схема структуры психики, представленная на рис. 2, является графическим выражением воззрения на личность, предложенного Оскаром Ичазо (Oscar Ichazo) и во многом похожего на то, что разработано Гурджиевым. По мнению обоих, человеческая личность (имеется в виду ее характер) состоит из пяти «центров». Однако в зрелом человеке происходит пробуждение двух высших центров, называемых «высшим эмоциональным» и «высшим интеллектуальным». В то время как Гурд- жиев говорит о низшем или обычном интеллектуальном центре, о низшем центре чувств и о низшем двигательном центре, Ичазо часто называет этот двигательный центр «инстинктивным», и в соответствии с его пониманием этот инстинктивный центр делится на три части.

В наши дни теория Фрейда об инстинктивных началах поведения (instinct theory of behavior) подверглась в психологии серьезной критике. Сначала появление этиологии породило стремление проводить различие между инстинктом как основополагающим мотивом в поведении животных (с его механизмами освобождения и почти неизменяемыми схемами выражений) и всем тем, что связано с инстинктами в жизни человека. Затем взгляды Адлера, Хорни и Клейн, а позже и теоретиков объект-отношений привели к тому, что часть психоаналитического мира отвернулась не только от фрейдовского биологизма, но и, в частности, от теории либидо [23]. Фритц Перле, которого можно рассматривать как современного фрейдиста, если учитывать его обучение у Райха, Хорни и Фенике- ля, в духе того времени заменил в своей концепции саморегуляции организма язык инстинктов на язык кибернетики.

Рис. 2

В отличие от тенденции принижать значимость инстинкта при интерпретации поведения человека взгляд, изложенный в данной статье, не только принимает во внимание теорию инс^нктов, отводя инстинктам по меньшей мере треть всей психологии, но даже совпадает с воззрением психоаналитиков на невроз как на пертурбацию инстинкта и, наоборот, на выздоровление как на высвобождение инстинктов. В отличие от двух теорий инстинктов Фрейда, а также воззрений Долларда и Миллера (Dollard, Miller), рассматривающих поведение с точки зрения разнообразия стремлений, теория, предложенная нами, признает три основных инстинкта и влечения, составляющих основу всего многообразия человеческой мотивации (чисто духовная мотивация исключается): самосохранение, удовольствие и родственные отношения. Мне кажется, что, хотя многие сегодня (например, гештальтисты) предпочитают пользоваться языком кибернетики и говорить, что невроз заключается в пертурбации саморегуляции организма, мало найдется таких, кто будет оспаривать огромное значение секса, самосохранения и родственных отношений и их центральную роль в определении поведения. И хотя при объяснении человеческой жизни Маркс подчеркивал важность первого (самосохранения), Фрейд - второго (удовольствия), а современные теоретики объектных отношений третьего (родственные отношения), мне кажется, что никто из них не сумел выработать четкую концепцию, охватывающую все три основных влечения.

В традиционных религиях область инстинктов безоговорочно отождествляется со сферой страстей. В отличие от этого наш взгляд на оптимальное ментальное состояние, как на состояние со свободным или высвобожденным инстинктом, подразумевает, что подлинный враг в «священной войне», традиционно представленный всем ложным и низшим, что есть в личности, находится не в самом человеке, а в сфере недостаточности (defiency) мотивации. Таким образом, враг этот - побуждения «страсти», заражающие, оказывающие пагубное влияние, подавляющие и замещающие инстинкт (а также когнитивные аспекты эго, которые, в свою очередь, поддерживают эти страсти).

Из диаграммы видно, что функционирование когнитивных и эмоциональных аспектов личности представлено в двух альтернативных режимах в зависимости от уровня сознания, в то время как центр инстинктов представлен только одним режимом. Такое соотношение может вызывать сомнения, поскольку инстинкт также может быть выражен двумя контрастирующими способами: либо как инстинкт, ограниченный эго, либо как свободный, рассматриваемый принадлежащим к самой сущности ^[24].

Тот, кто знаком с употреблением понятия «сущность» в суфизме, поймет, что под данным словом подразумевается самая глубокая сторона человеческого сознания, существующая «в Боге», которая становится очевидной для индивида только после аннигиляции («fana»). Тем не менее может показаться, что такое определение «сущности» не совсем совпадает с представленной нами моделью сущности, состоящей из следующих абстрактных составляющих: сферы высшего интеллекта, высших чувств и инстинкта. Противоречия исчезают, если учитывать различие между собственно сознанием и работой мозга в сознательном состоянии (в отличие от «эгоических» (egoic) состояний). При использовании «сущности» в подобном смысле надо быть осторожным, чтобы не материализовать (reify) сущность, и здесь я могу повторить то, что писал в работе «Структуры энеатипов»: «Самое большое различие, лежащее в основе психологии Четвертого Пути, которое я стремлюсь раскрыть, - это различие между „сущностью" и „личностью"; между реальным и обусловленным существованием; между высшим и низшим разумом. То, что Гурджиев называет личностью, Ичазо называет эго, скорее просто придерживаясь современного словоупотребления (смерть эго, трансцендентальное эго и т. п.), нежели общепринятого в современной психологии значения „эго". Различие это похоже на то, которое предлагает сегодня Винникот, т. е. между истинным „я" и ложным „я", и все же ошибочно считать сущность, душу, истинное „я" или „Атман" чем-то неизменным и имеющим строгое определение. О сущности следует говорить не как о вещи, а как о процессе, который лишен эго и имеет свободный способ „функционирования" интегрированной человеческой целостности (integrated human wholeness)» ^[25].

Следовательно, можно сделать вывод, что предложенная на рис. 2 схема будет полноценной только в том случае, если предположить, что она охватывает область центров личности и сущности, т. е. то пространство, которое обозначает сознание. Поскольку сознание, при котором существуют «низшие центры», деградировало, в измененной схеме на рис. 3 я специально закрасил его темным и, наоборот, три «высших центра» поместил в светлый круг, чтобы выразить понятие тройственности в единстве, характерное для Четвертого Пути и в общем для всей христианской религии.

Рис. 3

Те, кто знаком с работой Гурджиева, должны знать, насколько важную роль в его подходе к «пробуждению» играет самопознание, заключающееся в стремлении раскрыть у самого себя «самое главное качество», т. е. ту всеобъемлющую характеристику личности, которую можно рассматривать как центральную (подобно тому, как Кеттелл и его соавторы представляют «изначальные черты (характера)», каждая из которых считается корневой основой «характерологического дерева»). Концепция, предлагаемая нами, идет еще дальше, не ограничиваясь фиксированным количеством «главных качеств», а утверждая, что их может быть столько, сколько существует основных синдромов личности. Кроме того, мы будем описывать два центральных свойства в каждой структуре характера: первое - это основное свойство, состоящее из особым образом искаженной реальности, т. е. «когнитивного дефекта», а второе заключается в природе мо- тивационной основы, т. е. «управляющей страсти» (ruling passion).

Можно предположить, что структура характера формируется определенными основными путями, которые ведут к относительному выдвижению вперед того или иного структурного аспекта нашего менталитета. «Ментальный скелет» (mental skeleton), имеющийся у всех нас, можно представить в виде кристалла, который может по-разному распадаться на части, но все варианты этого распада определены заранее. Из этого следует, что любой индивид, несмотря на существование набора основных структурных качеств, в результате взаимодействия конституциональных и ситуативных факторов, остается с одним ярко выраженным качеством, а все другие отходят на задний план. Можно также провести аналогию с геометрической фигурой, лежащей на той или другой из своих сторон: все мы имеем личность с одинаковыми «сторонами», «ребрами» и «вершинами», но по-разному расположенными в пространстве.

В соответствии с данной концепцией существует девять основных разновидностей характеров (в отличие от трех у Шелдона, четырех темпераментов у Гиппократа, пяти биоэнергетических типов у Лоуэна и пятимерного пространства у некоторых факториал истов (factorialists)).

Каждый из этих девяти, в свою очередь, имеет три разновидности в зависимости от интенсивности стимулов самосохранения, половых и социальных стимулов (и наличия определенных черт, появляющихся вследствие вмешательства в инстинкт со стороны «страстей», после чего он «регулируется» доминирующей страстью индивида) [26]. Существуют девять вариантов доминирующих страстей, каждый из которых связан с характерным когнитивным искажением (cognitive distortion), а также с одной или двумя-тремя ментальными характеристиками, ведущими происхождение из области инстинктов, о чем только что говорилось выше.

Девять характеров, рассматриваемых нами, представляют собой не просто собрание разных личностных типов и стилей, а скорее организованный набор структур характеров, упорядоченных на основе наблюдаемых контрастов, сходств и других взаимосвязей между ними. Эти связи представлены традиционной геометрической структурой, называемой энеаграммой (enneagram) [27] . В соответствии с этим я буду пользоваться термином «энеатип», что будет означать «тип личности в соответствии с энеаграммой».

Рис. 4

Современная психология одержима идеей систематизировать все известные характерологические синдромы (characterological syndroms) в так называемую циркумплексную модель (circumplex model). «На протяжении тридцати с лишним последних лет различные исследователи стремились продемонстрировать, что структуру характерных черт в поведении личности можно лучше всего представить, используя „циркумплексную модель" [28] . Эта модель представляет собой градуированную окружность (см. рис. 5), на которой соседние характеры более всего схожи друг с другом, в то время как характеры, расположенные напротив друг друга, являются противоположностями. В отличие от этого в энеаграмме подчеркивается тройственная связь. Одна циркумплексная модель была предложена Леари (Leary) в соответствии с его межличностной системой (interpersonal system), а другая - Шафером (Schaefer) для систематизации результатов его исследований в области взаимоотношений родителей и детей. В 1963 году Лорр и Макнайр (Lorr, MacNair) сообщили о своем «круге межличностного поведения» (interpersonal behavior circle), который был получен при помощи факторного анализа заключений врачей о поведении индивидов и отображал девять групп переменных.

Рис. 5 Циркумплексная структура DSM III, ось II личностных расстройств, основанная на измерениях прямых совпадений и семантически дифференцированном сходстве профиля.

Помимо этих теоретически построенных цир- кумплексных моделей, Конт и Плутчик (Conte, Plutchik) продемонстрировали, что циркумплексная модель охватывает основную область межличностных качеств. Пользуясь двумя методами - анализом близких оценок терминов и факторным анализом семантически различающихся оценок терминов, они получили одинаковое эмпирическое распределение терминов по окружности при подстановке первых двух факторов. В последующих работах этих авторов исследовались диагностические понятия личностных расстройств по классификации DSM-II. Они обнаружили, что эти данные также можно представить в виде циркумплексной упорядоченности, подобно тому, что было получено в исследованиях 1967 года.

Рис. 6

Схема, приведенная на рис. 6, наверное, представляет собой наиболее убедительный пример циркумплексной модели. Она не противоречит размещению синдромов DSM-III на предыдущей диаграмме, но при этом разделена на три основные группы: группу шизоидов (schizoid group) со склонностью к мышлению (их я считаю энеатипами V, VI и VII), группу ис- тероидов (hysteroid group) со склонностью к чувствам (энеати- пы II, III и IV) и телесно-ориентированную группу (body build) (возможно, Кречмер назвал бы их эпилептоидами), конституционально занимающую самое нижнее положение в эктомор- фии (ectomorphia) и ориентированную в основном на действие.

Теперь мы приступим к краткому описанию девяти основных характеров, придерживаясь принятой нумерации точек на окружности энеаграммы.

Первый тип личности (и конечно же, тип нервной системы) является одновременно злопамятным и доброжелательным, правильным и формальным, в малой степени непосредственным и действующим скорее в соответствии с чувством долга, нежели для собственного удовлетворения. Люди этого типа требовательны, критично относятся к себе и другим, и я предпочитаю называть их перфекционистами, нежели применять к ним определения из психиатрии, хотя данный синдром соответствует в DSM-III личности, одержимой навязчивой идеей. Несмотря на то что для каждого энеатипа можно найти соответствующий медицинский синдром, каждый человек вместе с тем может рассматриваться как представитель того или иного типа личности, и каждого можно соотнести с конкретным уровнем из широкого диапазона - от психотического осложнения до трудно уловимых остатков детских привязанностей в в историях о жизни святых.

Энеатип II, который в нашей нашей характерологии «Четвертого Пути» я охарактеризовал как парадокс эгоцентричного великодушия, соответствует гистрионической (histrionic) личности в классификации DSM-III. Представители данной группы обычно являются гедонистами (hedonists), беспечны и возмущаются всем, что ограничивает их свободу. Давно, когда я еще работал со своей первой группой в Беркли, один из слушателей, доктор Ларри Эфрон (Larry Efron), объединил все характеры из карикатур Вильяма Стейга (William Steig) в коллаж, который подарил мне на день рождения. В этом коллаже тип II представлен клоуноподобной фигурой, которая контрастирует с фигурой альпиниста на восхождении, представляющего трудолюбивый тип I, одержимый идеей.

Любопытно, что энеатип III не входит в классификацию DSM-III, несмотря на то что он является самым распространенным среди характеров американцев (как замечает Эрих Фромм, это происходит из-за преувеличенной в их жизни роли» рынка). Я солидарен с Кернбергом (Kernberg) в его недовольстве по поводу невключения типа истеричной личности, отличающейся от гистрионической тем, что представитель данной группы не является непостоянным или непредсказуемым в своих эмоциональных реакциях, но обладает самоконтролем, а также известной преданностью и способностью к длительным эмоциональным напряжениям. Если бы термин истеричный не использовался в разговорном языке для обозначения чересчур впечатлительной и импульсивной личности типа IV, можно бьцщбы рекомендовать, чтобы он включал в себя как истеричные, так и гистрионистические типы. Я считаю, что большая часть клинических примеров, приводимых Лоуэном в его книге «Нарциссизм», соответствует индивидам III типа. Однако слово «нарцис- тический» было также использовано Хорни для описания характера, но в противоположном значении, и потому оно не подходит для описания данного типа. Это является характерологической склонностью, замеченной Рисманом (Riesman), который говорил о ней с точки зрения направленности на другого. На энеаграмме карикатур тип III представлен врачом, что символизирует профессиональный успех и респектабельность, а также профессиональные знания. Индивиды типа III посредством своих достижений, социального положения, эффективности действий стремятся заслужить признание окружающих, они управляемы и в то же время могут управлять сами, потому являются обладателями одного из самых счастливых характеров на энеаграмме.

Тип IV в карикатуре Стейга представлен страдающей фигурой - жертвой жизненных обстоятельств и действий окружающих. Он соответствует самоуничижительной личности в переработанной классификации DSM-III. А также, по определению Хорни, является мазохистским характером, которому свойственны отрицательное восприятие себя, предрасположенность к излишним страданиям, сильная зависимость от любви окружающих, хроническое чувство отверженности и тенденция к неудовлетворенности [29]. Пародия на изоляцию в точке 5 соответствует диспозиции, которая может рассматриваться как межличностный стиль, способствующий поддержанию длительных отношений. Это соответствует шизоидной личности в классификации DSM-III и индивидам, которые практически не имеют связей с внешним миром, но при этом не чувствуют себя одинокими, стремятся свести свои потребности к минимуму, стеснительны и испытывают большие затруднения, если им необходимо выразить свое недовольство.

Воин, изображенный в точке 6, также символизирует чувство, весьма отличное от страха, но которое намекает на воинственность, возникающую по причине боязни власти и поддерживаемую стремлением избежать испытание страхом. Изображение воина является карикатурой, подходящей только для некоторых индивидов типа VI, не слишком слабых и трусливых. В энеатипе VI имеется множество различных подтипов, так что он включает в себя не только личность, избегающую всего отрицательного, которая присутствует в классификации DSM-III, но также параноидов, представляющих другую форму настороженности и подозрительности - с большей одержимостью навязчивыми идеями. Последние будут описаны в отдельной главе.

Тип VII соответствует характеру, который описан Карлом Абрахамом как устно-восприимчивый (oral-receptive) и оптимистичный на словах (oral optimistic) и аналогией которому сегодня служит нарцистический синдром из классификации DSM-III. Типичный представитель данного характера - это яркий пример беспечности и безразличия, демонстрирующий стремление к удовольствиям и к обладанию более четкой стратегией в жизни по сравнению с другими типами. Карикатурная фигура, изображенная в точке 7, имеет вместо головы нечто напоминающее провода, что символизирует уход от реальной действительности в фантазию путем построения различных планов и схем.

Тип VIII соответствует фаллически-нарцистическому типу (phallic-narcissistic type) по определению Райха, а в наши дни представлен в классификации DSM-III антисоциальной и садистской личностями. Это человек, стремящийся к власти, господству, а также склонный к насилию. В точке 8 мы видим карикатуру человека, стоящего на возвышении, который собирается говорить с людьми сверху вниз, т. е. произносить торжественную речь своим властным голосом, при этом кривляясь и манерничая. Это присуще данному типу, хотя здесь и отсутствует проявление садистского поведения.

В точке 9 мы видим лениво сидящую человеческую фигуру, а весь рисунок - это олицетворение отдыха среди тенистых пальм на тропическом пляже. Несмотря на то что все описываемое подходит для изображения лени в ее обычном понимании, однако это не раскрывает психологическую лень человека, не желающего взглянуть на себя со стороны, и не является характеристикой безропотного приспособленчества типа IX. В классификации DSM-III тип IX соответствует зависимой личности, однако такое определение не совсем подходит, поскольку оно присуще нескольким типам личности и, как мне кажется, не является «ядром» структуры характера типа IX, который к тому же еще и покорно безропотен, нерасторопен, склонен к стадности в поведении и легко приспосабливается к внешним обстоятельствам [30].

Мы не стали воспрозводить здесь описанный выше коллаж, состоящий из характеров, изображенных при помощи карикатур, поскольку их суть можно описать словами. Вместо этого мы предлагаем вам в качестве дополнительной информации выполненный Маргаритой Фернандез (Margarita Fernandez) рис. 7, который отражает определенные конституативные и мимические хаюактеоистики энеатипов.

Размещение характерологических синдромов вдоль окружности подразумевает, что между ними имеется некая легко читаемая взаимосвязь. Однако это взаимодействие не дает полного объяснения, поскольку соседние характеры еще и контрастируют друг с другом в некоторых отношениях. Например, тип I является непреклонным, а тип II - ненавидящим непреклонность; тип II импульсивен, в то время как тип III уравновешен. В свою очередь, тип III является веселым, тогда как тип IV - грустным. Тип IV - эмоциональный и верный, а тип V - интеллектуальный и отрешенный, и так далее. Однако, когда мы рассматриваем только область страстей, каждый тип может быть понят как гибрид двух соседних типов.

Вообще говоря, человек, имеющий сходство с одним из девяти типов характера, легко может себя узнать и в двух соседних типах на данной схеме. Таким образом, индивид типа III, чья жизнь направлена на то, чтобы угождать окружающим и добиваться успеха, может спроектировать свое жизненное поведение на типы II и IV, аналогично индивид энеатипа IV может воспринимать свои ощущения как фрустрацию, присущую типу III, или же интерпретировать свои чувства и действия в стиле «прилипалы» с ощущением истощенности, что свойственно шизоидному индивиду.

Рис. 7

Конечно, в целом жизнь человека и его переживания можно всегда соотнести с любой из девяти разновидностей характеров. Одним из центральных в психоаналитической теории является характер, при котором человек во всем видит опасность, - подобное качество вообще является самым распространенным. Очевидно, что не все случаи легко соотнести лишь с одним из характеров.

В то время как интерпретация, подчеркивающая значимость доминирующей страсти и когнитивной направленности, типичные для каждой обозначаемой на энеаграмме точки, является более всего подходящей, можно утверждать, что соседние точки в этом отношении стоят на втором месте - особенно это касается тех, которые расположены в углах центрального треугольника. Таким образом, обнаруживается, что интерес к собственному образу или нарциссизм проявляется здесь даже ярче, чем у шизоидного типа. Аналогично в случае энеатипа VII можно сказать, что данный характер, основанный преимущественно на страхе, относится к шизоидной группе [31]. Однако он также прочно связан с мстительным характером такими чертами, как импульсивность, мятежность и гедонизм.

В противоположность этому энеатип VIII по существу склонен к лени (тип IX), несмотря на то что его свойство странного внутреннего отстранения прикрывается типичной энергией, направляемой индивидом на то, чтобы почувствовать в себе жизненные силы и избежать чувства обреченности из-за недостатка внутренней целостности.

Характеры, расположенные в VI и IX углах треугольника на энеаграмме, так же как и точка III, находятся между полярностями. Так, по правой стороне угла (IV-II) имеется полярность: грусть и веселье; по левой стороне угла (V-VII) - отстранение и выразительность, а в вершине угла (VIII-I) - аморальность, или антиморальность, и «напряженная» нравственность.

Отношения, обозначенные стрелками, соединяющими точки во внутреннем треугольнике на энеаграмме, а также остальные, соединяющие точки 1, 4, 2, 8, 7, 1, можно воспринимать как психодинамические отношения, если рассматривать энеаграмму как карту мозга индивидов, о чем будет говориться дальше, когда речь пойдет об энеаграмме страстей. Когда эта карта представляет набор характеров, ее можно использовать для того, чтобы выявить то скрытое, что присутствует в каждом предшествующем характере в представленной последовательности и что не является очевидным при рассмотрении энеаграммы страстей, указывающей на мотивационные склонности и приоритеты характеров (см. ниже).

Помимо связей между соседними типами и отношениями, выраженными линиями во «внутреннем потоке» энеаграммы, можно видеть также взаимоотношения между противоположностями на энеаграмме. Подобно тому, как типы I и V находятся на разных концах прямой линии, так же расположены и типы характеров VIII и IV и - вдоль горизонтальной оси - типы VII и II.

Поскольку и шизоидный, и обсцессивно-компульсивный характеры в соответствии со взглядами Фрейда и Джонса можно вполне назвать «анальными» (anal), то и я буду называть ось I-V «анальной» осью на энеаграмме.

С другой стороны, ось IV-VIII я называю в честь Карла Абрахама «орально-агрессивной» (oral-aggressive) осью. Несмотря на то что подобное определение преимущественно давалось разочарованному и жалующемуся типу, свойства энеатипа VIII также заслуживают такого названия [32].

По аналогии ось II-VII я называю «словесно-восприимчивой» (oral-receptive). Хотя, по правде говоря, возможно, тип VII и больше других соответствует оральному оптимисту (oral optimist) в абрахамовском понимании, тем не менее гистрио- ники в равной степени являются словесно-восприимчивыми, а не только «эдиповыми».

В противоположность характерам, описанным выше, энеа- типы VI и III можно назвать фаллическими (phallic), поскольку все, кроме контрфобического типа VI, можно также рассматривать как подавленно-фаллические (inhibited-phallic), в то время как тип III в своей напыщенности (cockiness) представляет форму конверсивной, «возбужденной» версии фаллической предрасположенности.

Я ничего не сказал об энеатипе IX относительно тех последствий, которые могут быть вызваны прегенитальными синдромами и ранними генитальными ориентациями. Это тот характер, который лучше всего может быть назван псевдогенитальным, так как в большинстве случаев он выглядит менее патологичным, чем другие, по существу - хорошо приспособленным, удовлетворенным, любящим и трудолюбивым. Это тот тип, который имитирует умственное здоровье (то есть то, что само слово «генитальный» изначально и означало). Тип IX - это индивид, который повзрослел в трудных условиях слишком быстро, потеряв, таким образом, свое детство. Вместе с этой преждевременной зрелостью у индивида остается где-то в подсознании регрессивная тяга, более глубокая и архаичная, чем на прегенитальной стадии, - сильное желание оставаться в утробе матери и никогда не выходить оттуда. Типы I и VIII являются на энеаграмме зеркальным отражением друг друга относительно точки IX. Я их охарактеризовал как аморальный и чрезмерно придерживающийся морали, когда говорил о характерах, примыкающих к типу IX, однако к этому еще стоит добавить, что в остальном оба располагают достаточно высокой активностью. Подобным образом и энеатипы V и IV, находящиеся в нижней части энеаграммы, контрастируют друг с другом (их можно назвать впечатлительным и флегматичным), но тем не менее у них есть и сходства: мягкость характера, сверхчувствительность и отстраненная замкнутость. Энеатип II и энеатип VII, которые мы представляли как два вида словесно-восприимчивого характера, можно рассматривать как третью пару (две другие пары составляют типы I-VIII и V-IV), если исходить из того, что им в большей степени присуща экспрессивность (нежели активность и замкнутость).

В общем, можно отдельно рассматривать правую и левую стороны энеаграммы, симметрично расположенные относительно точки 9, и при этом заметить, что правая сторона имеет социальную окраску, а левая - антисоциальную. Или, другими словами, правая сторона содержит больше привлекательности и соблазна, а левая - возмущения и сопротивления. Я не сомневаюсь, что, по крайней мере на Западе, на левой стороне преобладает мужской пол, а на правой - женский, хотя в некоторых типах характеров существует более дифференцированное соотношение полов. Несмотря на то что типы I и III более распространены среди женского пола, по количеству женщин, обладающих характерами данных типов, они уступают типам II и IV. На левой стороне самый мужской характер - VIII.

Наблюдается резкий контраст между характерами в парах VII-IV и V-II. В первом случае - это контраст между веселым и грустным характером, во втором - между холодностью отчужденности и теплотой близости.

И наконец, можно наблюдать контраст между верхней и нижней частями энеаграммы. В то время как тип IX, расположенный в верхней части, максимально выражает то, что я называю «оборонительной экстраверсией» (defensive extraversion), т. е. стремление уклониться от внутреннего самосозерцания, которое всегда сопровождается самоудовлетворенностью, нижняя часть энеаграммы максимально выражает внутреннюю направленность и неудовлетворенность. Можно сказать, что представители нижней части энеаграммы никогда не чувствуют себя достаточно хорошо или вполне удовлетворенными, их взгляд на себя полон противоречий и проблем, и внешний мир смотрит на них как на патологию. В то же время тип IX характеризует индивида, который вряд ли будет создавать проблемы самому себе или казаться другим ненормальным. Общим свойством, связывающим тип IX с типами VI и V, является склонность к депрессии, а основная характерная черта характеров типа IX и IV - собственно сама депрессия ^[33]. Энеатип V также страдает депрессией, выражающейся в апатии и вечном недовольстве, однако наиболее заметное сходство между типами IX и V заключается в покорности и смирении: в типе V - это смирение с отказом от отношений с внешним миром, а в типе IX - без отказа (смирение и покорность в соучастии), что придает характеру оттенок самоотречения.

Исходя из того, что ухудшение эмоционального настроя вызывается скрытым вмешательством со стороны когнитивного расстройства (фиксации), я теперь перейду к рассмотрению этой сферы страстей, т. е. сферы основных, мотивированных дефицитом побуждений, движущих психикой. Будет логично начать именно с них, поскольку традиционно считается, что они являются самыми ранними проявлениями процесса «падения» (fallenness) в период детства. Несмотря на то что преобладание того или иного из этих настроений можно наблюдать в ребенке уже в возрасте между 5 и 7 годами, тем не менее только после семи лет (стадия, хорошо изученная исследователями-психологами, начиная от Гесселя (Gesell) и кончая Пиаже) в нем формируется когнитивная основа для конкретного эмоционального настроя.

Слово «страсть» с давних пор имеет второе значение - «болезнь». В своей работе «Антропология» Кант говорит: «Эмоции напоминают воду, которая пробила плотину, а страсть - поток, который делает дно все глубже и глубже. Эмоции подобны опьянению, после которого хочется спать, страсть же - вроде болезни, причиной которой является плохая конституция человека или отравление».

Мне кажется, что одна из причин, вследствие которых страсть рассматривается как нечто нездоровое, заключается в том, что она зачастую сопровождается страданием и разрушением. Можно сказать, что страсти являются разными проявлениями одной основной «недостаточной мотивации». Употребление терминологии Маслоу не должно, однако, служить поводом для игнорирования психоаналитического понимания данного термина: страсти можно рассматривать как результат того, что во взрослых людях остается много таких настроений, которые были усвоены ими в период грудного возраста.

Слово «страсть» подходит для соотнесения с низшими эмоциями не только потому, что последние неразрывно связаны со страданием (пафосом), но еще и потому, что оно имеет отношение к пассивности. Можно говорить о том, что мы все подвержены воздействию страстей скорее в роли пассивных «агентов», нежели свободных, как утверждал Аристотель относительно добродетельного поведения и как утверждает современная психология о психическом здоровье. Религиозные традиции в большинстве своем единодушны относительно потенциального «неведения» в области страстей, что стало возможным благодаря интуитивному пониманию трансцендентного ^[34]. Если рассматривать энеаграмму страстей на рис. 8, то можно заметить, что три из них (в точках 9, 6 и 3) занимают более близкие к центру позиции, чем остальные. Кроме того, поскольку в построении энеаграммы присутствует некий символизм - аналогия со ступенями и интервалами в музыкальном ладе, то верхнюю точку, где находится психодуховная леность (psychospiritual laziness), можно считать самой главной страстью - нотой «до» для всех страстей.

Рис. 8. Энеаграмма страстей

Тот факт, что все три психические состояния расположены в вершинах треугольника на энеаграмме страстей, позволяет представить их в качестве краеугольных камней всего здания эмоций, различные состояния которых объясняются осуществляемым в разных пропорциях взаимодействием между тремя основными состояниями.

Можно отметить, что выдвижение психологической инертности как основы невроза напоминает представление об обучающей теории неврозов в форме обуславливания (conditioning), в то время как другие две точки во внутреннем треугольнике напоминают взгляды Фрейда на невроз как на трансформацию страхов детства, а также воззрения экзистенциалистов, рассматривающих ложное бытие и «плохую веру» как основу патологии.

Соединения между тремя точками, образующими стороны треугольника, символизируют психодинамические связи, где каждая страсть лежит в основании последующей при выборе направления против часовой стрелки. Если мы станем читать эту психодинамическую последовательность, начиная сверху, то сможем сделать вывод, что отсутствие чувства бытия 'под которым подразумевается психологическая инертность или «роботизация» лености) лишает индивида основы его действий, повергая его в состояние страха. Поскольку в жизни нам приходится как- то действовать, невзирая на страхи, мы пытаемся разрешить это противоречие тем, что начинаем действовать от лица ложного «Я», хотя следовало бы быть похрабрее и становиться теми, кто мы есть на самом деле. Затем мы создаем себе маску для общения с миром, которую и будут отождествлять с нашей личностью. В зависимости от той степени, в которой мы практикуем такой подход, мы все больше забываем, кто же мы есть на самом деле, мы увековечиваем само онтическое помрачение (ontic obscuration), которое, в свою очередь, вызывает страхи, и так далее, удерживая нас в этом порочном круге.

Точно так же, как стороны «внутреннего треугольника» обозначают психодинамические связи между психическими состояниями, отмеченными точками девять-шесть-три-девять (в указанной последовательности), линии, соединяющие остальные точки, подобным же образом обозначают психодинамические отношения, где каждая страсть может рассматриваться как основанная на предыдущей.

Рассмотрим «гордость». Легко заметить, что выражение гордости у индивида заключает в себе попытку компенсировать неполноценность во взгляде на самого себя. Гордые люди, как правило, страдают от подавленности и чувства собственной неполноценности, что является доминирующим в зависти. В свою очередь, для зависти характерен «гнев», сопровождаемый психологическим саморазрушением. В то же время человек с раздражительным и дисциплинированным характером, возможно, будет защищать себя от словесно-восприим- чивого, избалованного и нетребовательного к себе настроя «обжорства».

Энеатип VII, обладающий выразительностью, способностью убеждать и обаянием, в свою очередь, является противоположным по отношению к косноязычию энеатипа V, и в то же время можно предположить, что он является результатом компенсации дефицита ложной самоизбыточности, как это было в случае трансформации «зависти» в «гордость». Тип V, или шизоидный характер, вроде бы является полной противоположностью конфликтному, импульсивному, грубому и агрессивному характеру типа VIII (его характеристика - «сладострастие» и непослушание), и все же можно понять, что отчуждение от людей и мира как альтернативная форма выражения мстительности является решением-защитой не дарить никому свою любовь и вычеркнуть другого человека из своей жизни. И наконец, когда мы рассматриваем жесткий, задиристый и чрезмерно мужественный характер энеатипа VIII, мы опять-таки находим, что он является прямой противоположностью нежному, чувствительному и чрезмерно женственному гистрионическому типу II. Однако «сладострастие» можно рассматривать как возвышенную и преобразованную «гордость», где зависимость не только отрицается, но трансформируется в хищное, эксплуататорское и подавляющее отношение к окружающим.

Что же касается связей между соседними страстями на энеаграмме, то каждую страсть можно рассматривать как гибрид двух соседних. Таким образом, «гордость» можно рассматривать как гибрид тщеславия (чрезмерной озабоченности собственной персоной) и «гнева», где «гнев» подразумевает самоуверенное самовозвышение над окружающими. «Зависть», в свою очередь, можно представить как гибрид «тщеславия» и ощущения крайней скупости, причем такая комбинация вызывает чувство невозможности соответствовать требованиям тщеславия.

Вместо того чтобы предложить вам описание страстей (что я намерен сделать в последующих главах в ходе рассмотрения характерологической предрасположенности к доминирующей страсти), я только хочу подчеркнуть, что нам необходимо вернуться к исходному пониманию традиционных слов. «Гнев», к примеру, будет использоваться в нашем контексте скорее как внутреннее и основополагающее сопротивление перед лицом реальности, нежели как вспыльчивая раздражительность. Под «сладострастием» подразумевается не только половое влечение или даже склонность к наслаждению - это стремление к избытку или избыточной страсти, и сексуальное удовлетворение является лишь одним из многих путей его достижения. Аналогично «обжорство» понимается не в узком смысле пристрастия к еде, но в предрасположенности к гедонизму и ненасытности. «Жадность» может включать, а может и не включать в себя общепринятый буквальный смысл и будет означать трусость и алчность, являясь альтернативой привязанности к сладострастию, обжорству, зависти и другим эмоциям.

Несмотря на то что из графического представления энеаграммы страстей вытекает, что в каждом человеке присутствуют девять основных форм недостаточной мотивации, как система взаимосвязанных составляющих, тем не менее взгляд на характер, изложенный в данный книге, предполагает дополнительный постулат: в каждом индивиде одна из страстей является доминирующей. В отличие от некоторых христианских богословов, говорящих об определенной иерархии смертных (основных) грехов, а также по контрасту с точкой зрения современной психологии, что сами характеры (в которых различные ментальные состояния наиболее четко выделены) проявляются не только из разных стадий развития, но оказываются более или менее вызывающими опасение или патологическими, нежели другие, - этот «Четвертый Путь» убеждает нас, что все страсти равноценны как в этико-теологическом, так и в прогностическом смыслах. Это означает, что, в то время как некоторые характеры более успешно, чем другие, поддаются лечению с помощью современной психотерапии, путь преобразования для разных индивидов с точки зрения применения традиционных подходов к работе над собой и медитации не является, по большому счету, лучшим или худшим.

Несмотря на то что слово «фиксация» не предполагает того значения, которое имелось в виду Фрейдом, тем не менее оно приводит к мысли, что именно когнитивное искажение является причиной нашего торможения: каждая фиксация возникает в результате рационализации соответствующей страсти. Хотя страсти и являются основой психопатологии, откуда возникает сфера фиксаций, тем не менее, в соответствии с нашей сегодняшней точкой зрения, именно фиксации лежат в основании страстей.

Ичазо определил фиксации как особые когнитивные дефекты, как грани ведущей к заблуждениям системы в эго, но названия, которые он им присвоил, отражают в одних случаях те же понятия, что и доминирующие страсти, а в других случаях - связанные с ними характеристики, которые не соответствуют его же собственному определению. На рис. 9 я привел энеаграмму фиксаций, данную в соответствии со взглядами Ичазо, которая взята из сборника Тарта «Трансперсональная психология» (автор статьи Лилли) [35].

Рис. 9

Можно заметить, что «негодование» в точке 1 означает почти то же самое, что «гнев», а в точке 2 «лесть» в основном касается самообольщения, которое неотделимо от «гордости» в процессе ее самовозвеличивания. Что же касается точки 3, то здесь Ичазо действительно наделил свои определения существенно иным смысловым значением в отношении к эмоциональным и когнитивным аспектам характера. Тем не менее мне кажется сомнительным и стремление Ичазо добиться достижений и успехов в области фиксаций, и его уход от эмоциональной области страстей [36]. В «Менделеевской» (Mendelejeffian) классификации, предложенной в «Арике» (Arica), где термины начинаются с «эго» и содержат первые несколько букв из фиксаций, термин «эго- мелан» («ego-melan») имеет значение, отличающееся от «зависти», поскольку он направлен на мазохистский аспект у рассматриваемого характера - поиск любви и внимания через усиление боли и беспомощности. Однако в точке 5 предложенное слово «скаредность» опять-таки не выходит за пределы понятия «жадность». То же самое можно сказать и о точке 6, поскольку «трусость» не дает нам существенно большей информации, чем страсть «страх». Хотя «трусость» и означает «страх перед лицом страха», я предпочитаю рассматривать обвинение окружающих и особенно самообвинение в качестве создающих главную когнитивную проблему для энеатипа VI, о чем мы будем говорить подробнее в соответствующей главе.

Когда мне впервые довелось услышать лекции Ичазо о про- тоанализе, читавшиеся в Институте прикладной психологии (Instituto de Psicologia Aplicada), то он там употреблял по отношению к фиксации в точке 7 слово «sharlataneria», по-испански означающее «шарлатанство». Позже, обращаясь к англоязычной аудитории, он определил данную личность как «эго- план» (ego-plan). Планирование выражает тенденцию типа VII жить в создаваемых им проектах и фантазиях и заменять действительность воображением;

Говоря об «эго-мести» (ego-venge), Ичазо вновь указывает на характерологическую предрасположенность, которую можно рассматривать как основную для соответствующего типа, и предоставляет нам дополнительную информацию о «сладострастии»: энеатип VIII является не только «дионисий- ским» и страстным, но к тому же еще жестоким и доминирующим; носителем предубеждения, что жизнь является борьбой, в которой побеждает только сила.

Что касается точки 9, где Ичазо употребляет слово «эго-ин» (ego-in) по отношению к праздности, то это понятие совпадает с «леностью» - словом, используемым для доминирующей страсти. Если леность понимать как психодуховную инертность, такую, как автоматизация жизни и потеря самосозерцания, тогда жизненную стратегию энеатипа IX, безусловно, можно рассматривать как чрезмерный уклон в сторону адаптации и самоотречения.

Если подобрать для фиксаций другие названия, исходя из тождества, провозглашенного Ичазо, между ними и «главным качеством» каждого типа характера, то акценты несколько смещаются. Названия, приведенные на рис. 10, подходят для обоих определений «фиксации»: они подходят для определения наиболее яркого качества, соответствующей структуры характера, и в то же время представляются неотделимыми от когнитивной деятельности.

Таким образом, «притворство» (более уместное в данном контексте, чем «хитрость») включает в себя самообман и притворство перед другими и, помимо этого, когнитивную путаницу (беспорядочность) в вопросе о том, что утверждается и что является истинным. В случае с «мстительностью» также имеется ссылка на главное качество энеатипа VIII - «наказуемость», и одновременно на подразумеваемую мысль о том, что это выражается в попытке исправить прошлое через возмездие или боль в настоящем.

Ложное великодушие и удовлетворенность энеатипа II также можно рассматривать и как главное качество, и как когнитивное заблуждение в человеке, склонном к обману. То же самое можно сказать и относительно свойства энеатипа IV расстраиваться из-за самого себя, которое проявляется в том, что человек видит только свои недостатки и не ощущает того, что в нем действительно есть. В энеатипе V «отчужденность» неотделима от убеждения, что «все лучше делать одному».

Несмотря на то что девять качеств, предложенных выше, возможно, составляют основу характеров и могут быть рассмотрены с когнитивной точки зрения, мне кажется, что необходимо более детально поговорить о предположениях, ценностях и предубеждениях каждого из характеров.

Можно говорить о том, что любой тип характера, который формируется на основе страстей, отчасти содержит в себе идеализацию; некий невыраженный взгляд на то, как надо жить. Иногда в процессе психотерапии удается воспроизвести в памяти человека какой-то период жизни, когда им было принято решение мстить, никогда больше не любить, жить в одиночестве, никому не верить и т. п. Даже когда это удается, все равно мы можем выявить еще множество предубеждений, которые принимаются человеком с тех пор как истинные и которые, возможно, тоже весьма сомнительны, а также предубеждения, появившиеся в детском возрасте из-за боли или паники, которые тоже необходимо принимать во внимание (об этом пишет Эллис (Ellis) в своей работе «Рационально-эмотивная терапия» (Rational - Emotive Therapy)).

Можно говорить о том, что каждый когнитивный стиль формируется под влиянием характеристик, описанных в вышеприведенной энеаграмме главных качеств или фиксаций, однако в рамках этого когнитивного стиля существуют и другие предположения, которые мы не учитываем, так как считаем само собой разумеющимися, но каждое из которых искажает восприятие и создает предпосылки для ложных суждений в обыденной жизни (на что указывает Бэк (Beck) в своей концепции автоматизации мышления). Ниже, в качестве примера, я привожу список типичных предубеждений, которые могут быть связаны с энеатипами.

Индивид типа I считает, что не стоит доверяться естественным порывам, что все должно контролироваться разумом и что долг превыше удовольствия. Действительно, существует тенденция рассматривать удовольствие в качестве отрицательной ценности, поскольку оно мешает в осуществлении того, что мы обязаны сделать. К тому же представления индивида о правильном и хорошем являются полностью авторитарными, в том смысле, что они не исходят из жизненного опыта данного индивида.

В типе II заложена идея вседозволенности во имя любви (подобно тому, как это имело место в известной пьесе Ибсена «Кукольный дом» (Ibsen's «The Doll House»), в которой героиня никак не может понять, что, подписывая чеки именем своего умирающего отца, она наносит ущерб банку, хотя и делает это с благими намерениями). Для этого типа характерно убеждение в том, что эмоции важнее мысли, и следовательно, если случается конфликт между этими сферами, то мышление игнорируется. В своем поведении такой человек также исходит из того, что в жизни надо быть соблазнителем и что в ней дозволено манипулировать людьми по своему усмотрению. Помимо того, что он или она с гордостью ощущают себя особенными, они вследствие этого считают, что заслуживают особых привилегий и внимания. Эта предрасположенность скорее всего не отражается в сознании индивида, но тем не менее может быть чрезвычайно важной, и ее можно выразить следующей фразой: «Они не справятся без меня». Мое внимание недавно было привлечено к данному вопросу одним моим знакомым, который по возвращении к нормальной жизни после духовного уединения рассказал о том, насколько он был потрясен открытием того, что жизнь продолжалась без изменений в его отсутствие. Другими словами, он не был незаменимым, и не было никакой катастрофы из-за того, что он удалился от мира на некоторое время и не мог просвещать всех своими высказываниями.

Для типа III характерно считать, что мир - это театр и что все в нем притворяются. Конечно, в действительности притворство - это единственный путь к успеху. Естественный вывод, который можно сделать из этого, состоит в том, что не следует проявлять свои истинные чувства. По аналогии с предыдущим типом, такой подход можно выразить фразой: «У меня не должно быть никаких проблем». Такая установка может проистекать, с одной стороны, из представлений о том, что наличие проблем делает общение не столь приятным, а с другой - вследствие преувеличения данным индивидом необходимости быть приятным для окружающих. Как мне кажется, более распространено ошибочное предположение о том, что мерилом ценностей является успех. Поэтому то, что дорого в нашем мире, имеет объективную ценность и, следовательно, не может не цениться. Другая составляющая черта индивида типа III - это беспомощность, которая лежит в основе его оптимизма. В индивиде присутствует ощущение того, что он на гребне успеха, так как, по его мнению, при отсутствии такой позиции дела не будут идти успешно. Более того, данный индивид считает, что без этого он не найдет себя в жизни.

Мне кажется, что самая сумасшедшая идея, присутствующая в типе IV, заключена в вере в то, что, вспоминая и сетуя на прошлое, можно изменить его. Этому типу необходимо понять, что не стоит плакать над разбитым корытом. Данный тип также имеет предубеждение, что, чем больше он страдает, тем скорее приобретет право быть любимым, вследствие чего происходит идеализация страданий (чем больше я страдаю, тем я благороднее). На самой поверхности здесь лежит предубеждение индивида, состоящее в том, что он хуже остальных, а это неотделимо от присутствия зависти. Он также может считать, что жизнь «у него в долгу» за перенесенные им страдания.

Типичное убеждение энеатипа V можно выразить фразой: «Все лучше делать одному». Он убежден, что, чем меньше обязательств перед окружающими, тем больше возможностей для свободы и счастья, и что эгоизм движет людьми в их мнимой любви. Он также считает, что лучше сберечь свою энергию или ресурсы ради будущей, более привлекательной перспективы и что щедрость приводит к тому, что человек остается ни с чем. Еще одно убеждение энеатипа V заключается в том, что лучше иметь небольшие потребности, чтобы быть независимым от других.

Некоторые из самых очевидных предубеждений энеатипа VI взяты из определенных производных типажей. Например, индивида преследует мысль о том, что ему не справиться самому, своими силами или что только власть (как противоположность фобии) поможет ему в этом. Однако самое главное предубеждение заключается в том, что людям не следует доверять и не стоит прислушиваться к своей интуиции и желаниям. Значение власти преувеличено данным типом, но при этом вовсе не обязательно, что она воспринимается только как добро - обычно как нечто амбивалентное - и хорошее, и плохое одновременно.

Энеатипу VII в чрезмерной степени присуще убеждение, что у него и у окружающих «все в порядке». Этот оптимистический настрой сопоставим с пессимистическим настроем типа IV. Для самопотворствующей личности этого типа, по большому счету, нет ничего запретного, поскольку присутствует убеждение, что власть - это зло и что умный человек может делать все, что ему захочется. Такой индивид также считает, что ему многое дозволено в силу его таланта и, более того, что единственный путь к успеху лежит через собственное обаяние.

Жизнь - это борьба, в которой побеждают и добиваются успеха только сильные, - вот убеждение энеатипа VIII. Залог успеха - бесстрашие и умение рисковать. Индивид данного типа превозносит значение силы и не признает слабости, вследствие чего он переоценивает собственные возможности и отвергает всякую помощь. Энеатип VIII считает, что можно причинять страдания другим ради достижения собственного счастья, поскольку придет время и настанет его очередь страдать ради других. Он убежден, что если чего-то хочется, то этого надо добиваться, невзирая ни на какие препятствия. Он уверен, что все то, что люди называют добродетелью, на самом деле является лицемерием. Его враг - общественные законы и создаваемые ими препятствия, и он считает, что действовать надо по велению собственных порывов.

Приспособленческий энеатип IX убежден, что, чем меньше конфликтов, тем лучше, и что вообще лучше не размышлять слишком много во избежание страданий. Уклонение от конфликтов выливается в тенденцию к подчинению и одобрению консервативной идеологии. Однако на более глубоком и, соответственно, менее рациональном уровне в данном индивиде присутствует мысль, что лучше сделаться нечувствительным и подавить в себе всякую энергию, нежели рисковать с опасностью для жизни. Запрет на эгоизм присутствует в нем не только на уровне чувств, но и на интеллектуальном уровне. Индивид убежден, что плохо быть эгоистичным и что необходимо уступать потребностям окружающих. Девизом типа IX могло бы быть выражение: «Не раскачивай лодку» (Do not rock the boat).

Несмотря на то что каждый межличностный стиль обладает определенным когнитивным настроем - предубеждением, что именно так нужно жить, - тем не менее я считаю, что на этом анализ когнитивного аспекта в каждом типе личности не исчерпывается. Как я уже упоминал в предисловии к данной книге, помимо фиксаций и защитных механизмов мы будем исследовать то, что я называю «иллюзии», т. е. метафизические заблуждения и неверные концепции существования.

Свою позицию, разъясняемую мной в разделах, озаглавленных «Экзистенциальная психодинамика», я назвал «Насреддиновская теория невроза» по ассоциации с известным анекдотом о том, как Ходжа Насреддин потерял ключи.

В нем рассказывается, как Насреддин ползал на четвереньках в поисках чего-то по одному из проходов на рыночной площади. Своему другу он объяснил, что ищет утерянные ключи от своего дома. Они продолжили поиск вдвоем. По прошествии немалого времени и безуспешных поисков его друг решился спросить у Насреддина: «Ты уверен, что потерял их здесь?» На что тот ответил: «Нет, я совершенно уверен, что потерял их около дома». - «Тогда почему ты ищешь их в этом месте?» - спросил друг. «Потому что здесь гораздо больше света!» - объяснил Насреддин.

Основная идея данной книги заключается в том, что мы ищем «ключи» не там, где их надо искать. Что является «ключом» к нашей свободе и конечной самореализации? В книге я называю это бытием (Being), хотя справедливости ради необходимо заметить, что и этот термин является слишком ограниченным. Мы можем говорить, что мы есть, но мы еще не имели опыта бытия. И напротив, чем с большим усердием мы исследуем наш жизненный опыт, тем больше в его основе мы обнаруживаем чувство недостаточности, пустоты и несущественности происходящего, недостатка собственного Я или бытия. Я убежден, что именно из- за этой нехватки в осознанном ощущении бытия и вытекает «недостаточная мотивация» - основа всего древа либидо.

Невротическое либидо - это не эрос, как предполагал Фрейд. Эрос - это изобилие, а «недостаточность» - поиск изобилия и нормальной мотивации. Понятие «либидо» включает в себя «страсть», а страсти, охватывающие сферу мотивации невроза, являются лишь отдаленными «производными инстинктов». Если быть более точным, то они являются выражением стремления к восполнению ощущения бытия, утерянного из-за вмешательства в организм [37].

Можно предположить, что существует первоначальная психодинамика во время формирования характера в детстве, а также поддерживающая психодинамика во взрослом возрасте, и я утверждаю, что они не идентичны. В то время как первоначальная психодинамика представляет собой ответную реакцию на важнейший вопрос - быть или не быть любимым, а конкретнее - реакцию на межличностную фрустрацию, можно говорить о том, что не фрустрация в любви является главным элементом недостаточной мотивации во взрослом возрасте, а испытывание недостаточности, основанной на самоувековеченном онтичном (ontic) вакууме и соответствующей экзистенциальной самоинтерференции (existential self-in- terference).

Гантрип, призывая к системному анализу всех характеров и к «поиску существования в неправильном месте», пишет следующее: «Теория психоанализа в течение длительного времени до появления эго-психологии представляла собой исследования в замкнутом круге, без видимого центра. Исследования поэтому начинались с периферийных феноменов - с поведения, настроения, симптомов, конфликтов, ментальных механизмов, эротической направленности, агрессивности, страхов, комплексов вины, психических и психоневротических состояний, инстинктов и порывов, эрогенных зон, стадий взросления и так далее. Все это является очень важным и должно найти свое отражение в общей теории, но в реальности - это все вторичные вещи по сравнению с некоторым абсолютно фундаментальным фактором, коим является „ядро личности"».

Именно отсутствие такового «ядра», по моему мнению, является причиной всякой психопатологии [38]. Такой фундаментальный фактор (недостаточная мотивация), расположенный в основании всех страстей, - это жажда бытия, существующего рука об руку с неясным постижением утраты бытия.

В данном пункте я хочу дополнить эту теорию, добавив, что «бытия» нет там, где нам это кажется, и «бытие» можно найти только совершенно необычным способом - через принятие «небытия» и путешествие сквозь пустоту.

Естественно, для рассмотрения основы здоровой личности я предпочел скорее говорить о «бытии» или «ощущении бытия», чем об «эго» или «подлинности эго», а для рассмотрения основы невроза - об «онтичной недостаточности» (ontic deficiency) или «онтичном помрачении» (ontic obscuration), чем пользоваться терминами Лэнга (Laing) - «онтичная ненадежность» (ontic insecurity) или Гантрипа «слабость эго»(ego weakness), которые оба направлены скорее на определенные оттенки (как в случае энеатипа VI) более универсальной концепции.