После нашествия коллег и мнения Петровой о рассольнике тетя Милослава наотрез отказалась продавать яйца и баранину. Заявила, что куры не несутся, а мяса на продажу нет. Пришлось ехать в соседнюю деревню, в сельпо, приставать к местным жителям и приобретать продукты, выспрашивая адреса курятников и фермерских хозяйств.
Темиртас начал уговаривать Дану сварить харчо, купил огромный пук зелени, искательно заглядывал в глаза и навязывал свою помощь в изготовлении бульона. Полар клянчил яйца и требовал, чтобы его чесали за ушами, а еще ложился под ноги, предлагая сесть на спину и покататься. Дана один раз согласилась и проехалась до берлоги и обратно — огромный зверь нес ее бережно и плавно, урча от гордости и довольства собой.
Атмосфера в «Вороньем гнезде» начала нагреваться, как старая лампочка перед последней вспышкой, пережигающей нить накала. Дана остро чувствовала присутствие и желание альфы. Темиртас ловил ее руки, целовал запястья, обнимал за плечи, подходя со спины — не прижимаясь, а предлагая развернуться, закинуть руки ему на шею и подарить поцелуй. Дана разрывалась между томлением тела и неотвратимостью шага — шепот Феофана и Хлебодарной проникал во сны, предупреждал, что это не мимолетная интрижка. Выбор будет сделан раз и навсегда, и ей придется гостить во льдах, чтобы не обижать семью Темиртаса.
Измучившись, она прибегла к уловке, дарящей отсрочку. Дождалась настоящего снегопада, укрывшего «Гнездо» и окрестности толстым белым одеялом, зевнула и ушла спать в берлогу. Там, в норе, согреваемой дыханием, отступил страх перед переменами. Дана слушала сопение медведицы, проникалась тягучими мыслями — Темиртас будет хорошим отцом, у них родятся крепкие и здоровые медвежата. Сначала мальчик, а потом девочка. И, вопреки расхожим домыслам, Тёма будет любить детей одинаково, а дочку баловать больше, чем сына — дарить ей и Дане огромные букеты по поводу и без повода, скупать самоцветы, обереги, сумочки, духи и прочие приятные дамские мелочи.
Она разоспалась. Открыла глаза, когда берлогу заполнил тонкий аромат первой весны — мокрых крокусов и подснежников, пролесок, пробивающихся на пригорках, и оттаявшей еловой хвои. Медведица потянулась и улыбнулась. К запаху весны добавилась слабая нотка мойвы. Полар потоптался возле входа, заворчал, жалуясь на одиночество и тоску — тетя Милослава уже продавала ему яйца, но этого было мало для счастья.
Они обошли свои владения — медведица зевала и разминала лапы и спину, жевала промороженные и подсохшие ягоды боярышника, успокаивая ноющий желудок. Полар тыкался носом в бок и уши, щекотался, фырчал, выпрашивал внимание. Описав круг, медведи вернулись к дому и уступили место двуногим. Дана отправилась в душ, отметив, что у превратившегося Темиртаса исчезли медвежьи уши, а искупавшись, и подсушивая волосы полотенцем, обнаружила на кухне кастрюлю ароматного харчо.
— Я добавил туда фиолетовый бурьян, — гордо сказал Темиртас. — Суп простой, мне понравилось его варить.
— Не бурьян, а базилик, — поправила Дана. — Очень аппетитно пахнет. Угостишь?
Тёма заверил ее, что приготовил суп для двоих, и достал из шкафчика чистые тарелки. Дана ела медленно и осторожно, зная, что нельзя нагружать желудок после спячки. С трудом удержалась от того, чтобы съесть всё и попросить добавку — харчо с кинзой и базиликом был удивительно вкусным.
Весна закружила голову, теплый ветер унес прочь прилипшие клочья спячки, по спине бежали любовные мурашки, заставляющие ежиться от предвкушения. Они начали с поцелуев — в доме, возле погреба с единственной банкой рыжиков, в ельнике, рядом с берлогой и около полянки, на которой пробивалась фиалковая вербена. Поцелуи дополнялись прикосновениями — всё более и более откровенными — и однажды довели их до постели. До общей постели не по приказу или для маскировки, а по горячему обоюдному желанию.
Дана млела в крепких объятиях Темиртаса, открывала для себя новые горизонты чувственности — может быть, из-за стремительной и будоражащей южной весны, а может быть из-за того, что они идеально подходили друг другу. Словно Хлебодарная создала ее, чтобы вручить сыну Феофана с наказом любить и беречь, а тот охотно повиновался воле богини.
Предаваясь страсти, они почти позабыли о службе, но начальство напомнило о себе само — телеграммой и вызовом на телефонный разговор. Добравшись до Чернотропа, они заселились в знакомую гостиницу — уж теперь-то у горничной не должно было остаться даже малейшего подозрения — переночевали, изрядно помяв простыни, и в назначенный час прибыли на переговорный пункт. Дана ожидала контрольного разговора с Петровой и ошиблась. В трубке раздался голос ее непосредственного начальника. Их с Темиртасом отзывали с задания. В гостиницу должен был прибыть медведь, которого они представят соседям, как управляющего. Отъезд на Север объяснялся семейными делами, требующими личного присутствия.
Дана не растерялась и вытребовала себе отпуск — у нее еще со времен работы с барсуками дни накопились. Оказалось, что Темиртас тоже не растерялся и устно озвучил заявление на отпуск, отложенный еще до внедрения к тюленям. Оба начальника поломались, но позволили им хорошенько выгуляться, не забыв напомнить о сдаче служебного автомобиля и передаче «управляющему» документов на ферму.
— Надеюсь, они не отберут у меня этно-наряды, — сказала Темиртасу Дана. — Я юбок накупила целую кучу, некоторые только померила — не с руки было ездить к тете Милославе в шелках.
— Скажем, что потеряли, — придумал Тёма. — Возместим стоимость. И новых юбок купим. Я, конечно, не миллионер, но уж на юбки отпускных хватит.
Они завершили все дела к дням цветения алычи и абрикосов. Дана нюхала ветки, вставая на цыпочки, гладила цветы, позабыв о мозаиках и прочих достопримечательностях Чернотропа, и Тёма предложил:
— А давай возьмем машину в прокат и поедем, куда глаза глядят? Сначала поколесим по воеводствам, а потом рванем на север, продлевая весну.
— Давай, — согласилась Дана и обняла его за шею. — Ты и весна — это прекрасно.