Харчо для полара (СИ)

Глава 8. Темиртас. Медвежья Горка

На улице ощутимо пахло дымом.

— Камулов Покров, — объяснил швейцар, у которого Темиртас спросил, не пожар ли где-то поблизости. — Вынесли жаровни на улицы, жгут листву и можжевельник во дворах. Так положено.

Темиртас кивнул, принимая объяснение, назвал таксисту адрес — «нам к Медвежьей Горке» — и прощупал конверт во внутреннем кармане. Ему нужно было опустить письмо в почтовый ящик дома, судя по карте, неподалеку от Горки. Дана поймет. Заодно нагуляет аппетит перед ужином.

Словоохотливый лис-таксист спросил, не к чаше ли Хлебодарной они едут, и, услышав подтверждение, напомнил, что им нужно заранее купить скрутки.

— Есть какие-то магазины, где продают не только скрутки, но и свечи в оплетке? — поинтересовалась Дана. — На ярмарке не добралась до этих рядов. Или таких рядов там нет?

— Как не быть? Немного, но продают. А вас сейчас завезу в хороший магазинчик. Там, правда, не сильно дешево…

— Неважно, — отмахнулась Дана. — Главное — качество.

Она ушла в магазин сама, велев Темиртасу дождаться ее в такси. Вернулась с бумажной сумочкой, улыбающаяся и довольная. Машина быстро довезла их до небольшого парка — аллея уходила в горку, вдали, за ветвями деревьев, просматривался купол-луковица. Парк выглядел неуловимо заброшенным — почти как окрестности пруда, вокруг которого они вчера прогулялись. Здесь было чище, стволы деревьев выбелены известью, а скамейки целы и покрашены. Однако разросшиеся клены подняли корнями каменные лестницы и дорожки, ведущие к чаше, и с этим явно ничего не собирались делать.

— Я не стала покупать скрутки, — проговорила Дана, когда они пошли по извилистой дорожке, огибающей горку. — Нельзя пускать по ветру желание иметь ребенка. Но и приходить с пустыми руками не хотелось. Я купила четыре свечи. Две — медовые, заговоренные на сытую и спокойную жизнь. И еще две. Для тебя — шалфей с чистотелом, просьбу о здравии. И себе — яблоневую. Яблоня у южных медведей — символ плодородия и обновления жизни. Может быть, Хлебодарная пошлет мне какой-то знак. Я подумывала о переменах, но не строила конкретных планов. Хочу понять, куда двигаться.

Темиртас поблагодарил Дану за выбор свеч — и медовая, и травяная ему подходили, он сам бы не придумал ничего лучше. Дорожка, по которой они шли, уперлась в короткую лестницу. До чаши было рукой подать, в парке царила тишина, нарушаемая щебетом птиц, и это значило, что они смогут зажечь свечи без наблюдателей.

— Смотри.

Дана прикоснулась к мозаике на парапете лестницы. Несколько бабочек над травой. Неуклюжий бурый медвежонок, принюхивающийся к цветку. Снова бабочки. Лисята — черный и рыжий. Одуванчики, бабочки, спящий в траве волчонок. Они продвигались от малыша к малышу, пока не уткнули в чашу, огороженную тремя стенами. Не капитальными стенами — металлическими щитами, прикрепленными к стойкам, поддерживающим купол-луковицу.

— Странно, — сказала Дана. — Я ожидала, что мозаики будут возле чаши. А они разбросаны по Горке. На другой лестнице были пчелы. И еще я заметила мозаичный столб на боковой аллее. Почему так?

— Может быть, чтобы не отвлекать от моления? — предположил Темиртас. — Или из-за того, что на мозаиках оседает копоть от скруток?

— Копоть во всех часовнях оседает, — ответила Дана, разглядывая чашу. — Зайдем в книжный магазин, куплю какую-нибудь книгу по истории города и архитектурных достопримечательностей. Хочется сначала прочитать, а потом расспрашивать местных жителей. Чтобы сравнивать рассказы с официальными версиями.

Она достала из сумочки сочную желтую свечу в травяной оплетке с донышком-подсвечником из скорлупок грецких орехов.

— Вот сюда, на камни. Видишь, тут следы воска?

Темиртас пристроил медовую свечу в углубление дикого камня, проследил, как Дана выбирает место для своей — с другой стороны от чаши — и получил шалфейную, тоже короткую и очень толстую, устойчивую, оплетенную травяными жгутами. Дана поставила яблоневую свечу на самый верх каменной горки, потрясла коробком спичек, зажгла, поднесла огонек к фитилю. Первой загорелась яблоневая, поманив весенним запахом цветения, сменившимся на аромат варенья, когда к ней добавился мёд. Темиртас сначала зажег шалфейную свечу, передернулся от едкой горечи — пробрало, как будто дым до печенок добрался — а потом медовую, и почувствовал себя лучше. Словно выпил чай с дорогущим привозным мёдом, который бабушка выдавала ему в детстве, когда он болел.

Свечи разгорелись, тихо потрескивая фитилями. Засветились, как диковинные драгоценности, обрамляющие подножие чаши. Дана положила коробок спичек на полочку, привинченную к стене, отступила на шаг, что-то прошептала, поклонилась чаше и пеплу чужих скруток.

Они медленно отступили ко второй лестнице, ушли, оборачиваясь на свечи, рассматривая мозаики — медвежонок с рыбой, пчелы, лисенок, принюхивающийся к кусочку сотового мёда, снова медвежонок. Миновав место, где корни взломали лестницу, затрудняя проход, Темиртас сообщил Дане, что ему надо опустить конверт в почтовый ящик.

— Попытка наладить контакт с медовиками. Попытка тюленей — они нащупывают ходы для покупки оружия. Начальство не возлагает особых надежд на успех, но я должен выполнить приказ.

— Иди, — велела Дана, глядя на приближающуюся пожилую лисицу. — Я пока поболтаю, расспрошу о чаше.

Темиртас быстро нашел нужный дом — карта не соврала, в двух шагах от Горки — опустил конверт в прорезь почтового ящика и вернулся в парк, чуть не упав из-за кинувшегося под ноги корня. Дана благодушно пожурила его за неосторожность, попрощалась с лисицей и предложила вернуться в гостиницу пешком.

— Темнеет. Хочу посмотреть на вечерний город. Если ты не против.

— Как пожелаешь. Узнала что-нибудь?

— Да. Строительство парка финансировалось медведями. Сбрасывались несколько пещерных кланов и община барибалов. Изначально планировалось поставить три чаши — Феофану, Хлебодарной и Пчельнику. Три чаши под одним куполом, три мозаики, три витража. Артель Юлиана Громоподобного начала работу над парковыми лестницами и скамейками, а проект часовни Трех Чаш неожиданно вызвал бурные споры. Жрецы Хлебодарной ополчились на пещерников и обвинили их в богохульстве, запрещая ставить ее чашу рядом с чашами Феофана и Пчельника. Разгорелся нешуточный скандал. В итоге Юлиан установил на Горке три мозаичных столба с креплениями для лент — с пчелами, колосьями и рыбой — и отказался от дальнейшего выполнения заказа. Чашу поставили лет через пятьдесят — это была личная инициатива какого-то богатого пещерника. Он пожелал накрыть чашу куполом-луковицей, укрывая от дождя. Это вызвало умеренное возмущение, но не обвинения. Однако, официально чаша не признана жрецами Хлебодарной, именно поэтому рядом с ней не продают скрутки.

— Как глупо… — вздохнул Темиртас. — Распри ради возвеличения своей богини над другими.

— Искренне жаль, — согласилась Дана. — Я бы хотела помолиться в тройной часовне. О, смотри! Пекарня. Блюдо дня — пирог с курицей, сыром и зеленью. Попробуем?

— Только если он без кинзы, — предупредил Темиртас. — С кинзой не буду.