Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Эпилог ОДНО БЕЗУМИЕ НА ВСЕХ

Одно безумие на всех

Мэнсон и девушки были осуждены, но судебные процессы, как и убийства, еще далеко не завершились.

За участие в попытке убийства свидетельницы обвинения Барбары Хойт четверо из пяти подсудимых провели в окружной тюрьме всего девяносто дней, тогда как еще одной участнице “Семьи” удалось вообще избежать наказания.

Я не был приписан к этому делу, но живо интересовался ходом следствия и суда. Считалось, что улики против подсудимых недостаточны, а доставка свидетелей с Гавайев самолетом обойдется недешево — и поэтому Офис окружного прокурора, ДПЛА и адвокаты защиты согласились “договориться”. Заручившись согласием подсудимых не оспаривать предъявленное им обвинение в сговоре с целью предотвращения дачи показаний свидетелем, обвинитель направил Суду просьбу переправить обвинение в уголовном преступлении на менее серьезное, мисдиминор[204]. Судья Стивен Стотерс удовлетворил просьбу и 16 апреля 1971 года приговорил четверых из пяти подсудимых — Линетту Фромм (тик Пищалка), Стива Грогана (тик Клем), Кэтрин Шер (тик Цыганка) и Денниса Райса — к девяноста суткам окружной тюрьмы. Поскольку пятнадцать суток они уже успели отсидеть, то вернулись на свободу уже через два с половиной месяца.

Пятая подсудимая, Рут Энн Мурхаус, тик Уич, — та самая девушка, что дала Барбаре Хойт напичканный ЛСД гамбургер, — вообще ушла от наказания. Когда пришло время подписывать приговор, она не явилась в суд. Немедленно был издан судебный приказ о ее аресте, но несмотря даже на то, что властям стало известно точное местонахождение Уич — Карсон-Сити, штат Невада, Офис окружного прокурора счел, что экстрадиция Уич обратно в Калифорнию не стоит усилий, которые будут на это затрачены.

Впоследствии трое из пятерых окажутся вовлечены в новые убийства: некоторые останутся лишь неудачными попытками, некоторые вполне им удадутся.

Чарльз “Текс” Уотсон предстал перед судом в августе 1971 года. Надо сказать, большую часть потраченного мною на подготовку времени я провел не в правовой секции библиотеки, а в медицинской: я уже был относительно твердо уверен, что Уотсон решил заявить о своей невиновности на почве невменяемости и что свидетели-психиатры подтвердят это.

Сам процесс, в моем представлении, должен был оказаться разбит на три отдельные фазы: слушания о виновности, о вменяемости и о назначении наказания; каждая из них представляла свои характерные проблемы.

Даже когда адвокат защиты Сэм Бубрик сказал мне, что Уотсон намерен сделать признание под присягой, я все равно знал, что должен буду представить неоспоримые улики в ходе слушаний о виновности Текса, поскольку долго гадать не приходилось: показания Уотсона наверняка подадут события в искаженном свете. Кроме того, мне нужно было доказать (уликами вроде совета, данного Линде Уотсоном: пойти и стянуть 5 тысяч долларов), что Текс испытывал, разумеется, сильное влияние Мэнсона, но был, однако, достаточно независим от него, чтобы нести всю полноту ответственности за свои действия. Затем, один из ключевых вопросов во время слушаний о виновности звучал так: страдал ли Уотсон от пониженной способности к мышлению во время совершения убийств? Если да и это умственное расстройство носило достаточно серьезный характер, чтобы не позволить Тексу совершать умышленные, обдуманные действия, тогда присяжным придется признать убийцу семи жертв Тейт — Лабианка виновным скорее в убийстве второй степени.

Если Текс окажется виновным в умышленном убийстве любого рода, начнутся слушания о его вменяемости, в ходе которых присяжным придется ответить на единственный вопрос: был ли Уотсон вменяем во время совершения убийств? Я предвидел, имея все на то основания, что защита вызовет немало признанных специалистов в области психиатрии (их было вызвано восемь), многие из которых заявят, что, по их мнению, Уотсон был невменяем. Значит, мне не только придется проводить с каждым из них изнурительный перекрестный допрос, но и представить многочисленные доказательства того, что Текс не испытывал никаких проблем умственного порядка во время совершения убийств, а также прекрасно сознавал, что в глазах общества совершаемые им действия преступны. Короче говоря, мне надо было доказать, что, с официальной точки зрения, он вовсе не был невменяем. Для меня, таким образом, особое значение приобрели такие детали, как перерезанные Тексом телефонные линии, отданный Линде приказ стереть отпечатки пальцев с ножей, манера его речи в разговоре с Рудольфом Вебером, как и использование им вымышленных имен при допросе властями в Долине Смерти через несколько недель после совершения убийств, — косвенные улики того, что Уотсон чувствовал вину и сознавал преступность совершаемых им действий.

Если Уотсон будет признан виновным в убийстве первой степени и при этом вменяемым, то присяжным придется ответить на последний вопрос: будет ли Тексу дарована жизнь или же он будет казнен? И это означало, что мне вновь пришлось бы столкнуться с проблемами, уже знакомыми по слушаниям о назначении наказания в предыдущем процессе.

Принципиально новой проблемой была манера Уотсона вести себя. Стараясь, очевидно, создать образ студента-отличника, Уотсон приходил на судебные заседания в очень консервативном костюме — рубашка с галстуком, пиджак, широкие брюки — и с короткой стрижкой. Но тем не менее Текс все равно выглядел странновато. Глаза его были мутными и, казалось, вообще не способными сфокусироваться. Текс никак не реагировал на чрезвычайно опасные для него показания таких свидетелей, как Линда Касабьян, Пол Уоткинс, Брукс Постон и Дайанна Лейк. Рот у Текса вечно был немного приоткрыт, поддерживая впечатление о его умственной отсталости.

Заняв свидетельское место и отвечая на вопросы защиты, Текс играл роль жалкого раба на подхвате у Мэнсона. Он признал, что лично стрелял и бил ножом шестерых из жертв Тейт — Лабианка, но отрицал, что хоть раз ударил ножом Шарон Тейт. Все, что могло говорить об умышленности, обдуманности его действий, Текс переложил на плечи Мэнсона или девушек.

Мой перекрестный допрос так потряс Текса, что он часто забывал о своей роли блаженно улыбающегося идиота. К тому времени как я закончил задавать вопросы, присяжным стало очевидно, что он прекрасно контролирует свои умственные способности и, вероятно, не терял этого контроля и ранее. Я также заставил его признать, что он ударил ножом и Шарон Тейт; что он думал о жертвах убийств не как о людях, а как о “простых пузырях, надутых воздухом”; что он рассказал доктору Джоэлу Форту, как люди бегали по усадьбе Тейт “кругами, словно цыплята с отрубленными головами”, и что сам он улыбался, произнося это. Я и камня на камне не оставил от его истории о бедном безмозглом зомби, запрограммированном Чарльзом Мэнсоном, заодно вселив в присяжных сомнения в правдивость его нынешнего заявления об испытываемых им сейчас сожалении и раскаянии.

Показания Уотсона тем не менее прояснили некоторые загадки.

Вопреки мнению эксперта по вещественным доказательствам ДПЛА Девэйна Вольфера, Уотсон указал на пару кусачек для проволоки с красными ручками, найденную в вездеходе Мэнсона, как на инструмент, использованный им в ту ночь для рассечения телефонных линий усадьбы Тейт.

Впервые также стали известны точные инструкции, данные Мэнсоном Уотсону в ночь убийств на Сиэло-драйв. Уотсон показал: Чарли отозвал меня в сторонку, за автомобиль… и передал мне револьвер и нож. Он сказал взять это и поехать туда, где раньше жил Терри Мельчер. Он сказал убить всех в доме настолько жестоко, насколько я смогу. По-моему, он говорил что-то о живущих там кинозвездах”.

Вдобавок, Уотсон признал, что уже был вооружен ножом, входя в дом Лабианка.

По ходу всего процесса по делу Уотсона более всего сложностей мне доставили не улики, не адвокаты защиты и не вызываемые ими свидетели, но сам судья, Адольф Александер, бывший близким другом адвоката Текса, Сэма Бубрика.

Александер не только постоянно потворствовал защите в своих решениях, но зашел куда дальше этого. Во время voir dire он заметил: “Многие из нас не приемлют смертной казни”. Когда давали свои показания свидетели обвинения, он не сводил с них недоверчивого, скептического взгляда; во время выступлений свидетелей защиты он, напротив, прилежно делал заметки. Все это происходило прямо на виду у присяжных. Нередко Александер лично проводил перекрестные допросы свидетелей обвинения. В итоге все это мне надоело, и, попросив разрешения подойти к судейскому столу, я напомнил Александеру, что он ведет суд с участием присяжных, и решение предстоит принять этим двенадцати, а не ему самому; далее, я выразил обеспокоенность тем, что, ведя допросы свидетелей, он дает присяжным понять, что не верит их показаниям — а поскольку судья в глазах присяжных предстает фигурой достаточно весомой, это может крайне скверно отразиться на интересах представляемого мною Народа. Я предложил Александеру записывать вопросы, ответы на которые он непременно захочет услышать, на бумаге и передавать их адвокатам защиты.

С этого момента Александер прекратил подвергать свидетелей обвинения перекрестным допросам. Впрочем, удивлять меня он не перестал. Когда присяжные удалились на совещание, судья не отсылал вещественные доказательства в зал совещаний (процессуальное действие, доведенное буквально до автоматизма), пока я во всеуслышание не потребовал сделать это. И однажды, в кулуарах и вне стенограммы, он назвал подсудимого “бедняжкой Тексом”.

В стенограмму не попало и замечание, сделанное мною уже в самом конце процесса: “Вы — единственное серьезное препятствие, мешавшее мне доказать виновность подсудимого в убийстве первой степени”.

Вопреки проблемам, воплотившимся в судье Александере, 12 октября 1971 года присяжные признали Уотсона виновным в семи убийствах первой степени и в участии в преступном сговоре с целью совершения убийства. То, что мне благополучно и эффективно удалось разрушить показания приглашенных защитой психиатров, видно уже по тому факту, что 19 октября присяжные совещались всего два с половиной часа, чтобы решить: Уотсон был вменяем. 21 октября, проведя за закрытыми дверями лишь шесть часов, они вернулись, вынеся Тексу приговор — смертная казнь.

Процесс длился два с половиной месяца и обошелся в четверть миллиона долларов. Кроме того, он добавил еще сорок томов (5916 страниц) к мини-библиотеке по делу об убийствах Тейт — Лабианка.

Судья Александер поблагодарил присяжных за выполненную ими нелегкую работу, но в день подписания приговора Уотсону заметил: “Если бы я слушал это дело не в суде присяжных, то, вполне вероятно, мой вердикт звучал бы несколько иначе”.

На другом, уже третьем, процессе Сьюзен Аткинс признала себя виновной в убийстве Гари Хинмана и была приговорена к пожизненному заключению. Подписывая приговор, судья Рэймонд Чоэйт назвал ее “опасной по меркам любого сообщества” и заметил, что Сьюзен “следует провести в заключении всю жизнь”.

Защита добилась отдельных процессов по комбинированному обвинению Чарльза Мэнсона, Брюса Дэвиса и Стива Грогана в убийствах Хинмана — Шиа. Вопреки тому, что тело Дональда “Коротышки” Шиа так и не было найдено (его не нашли и по сей день), обвинителям Барту Катцу, Энтони Манцелле и Стивену Кею удалось выполнить сложнейшую задачу и получить вердикты о виновности каждого из подсудимых по всем пунктам обвинительного акта. Мэнсон и Дэвис были приговорены к пожизненному заключению. Присяжные вынесли решение о применении смертной казни в отношении Грогана, но, когда пришло время подписать приговор (за два дня до Рождества 1971 года), судья Джеймс Колтс, заметив: “Гроган был слишком глуп и слишком накачан наркотиками, чтобы принимать решения самостоятельно”, и что на самом деле это именно Мэнсон решал, “кому жить, а кому умереть”, — изменил приговор на пожизненное заключение.

Во время voir dire на его процессе Мэнсон, рассерженный отказом судьи позволить ему представлять свои интересы самостоятельно, заявил Суду: “Я готов признать свою вину. Да, это я отрубил башку Коротышке”. Судья отказался рассмотреть заявление, и на следующий день Мэнсон забрал его назад. Во время другой вспышки гнева Мэнсон повернулся к журналистам и объявил: “Я приказал своим людям начинать новые убийства”.

И вновь Мэнсона представлял Ирвинг Канарек. С Ирвингом, Чарли понимал это, процесс затянется надолго, и тем самым отсрочит его путешествие в камеру смертников "Сан-Квентина".

На протяжении всех судебных процедур верные Мэнсону девицы несли свою вахту на перекрестке Темпл и Бродвея. Находясь буквально в тени Дворца юстиции, на виду у тысяч людей, ежедневно проходивших мимо, они придумали отчаянный план по вызволению из тюрьмы всех до единого участников “Семьи” Мэнсона.

В конце июля 1971 года мой соавтор узнал от одного из участников “Семьи” в районе залива Сан-Франциско, что “Семья” планирует устроить Мэнсону побег где-то в следующем месяце. Ему не рассказали, как именно они собираются осуществить свой замысел, но дали кое-какие дополнительные детали — “Семья” собирала оружие и боеприпасы; они тайно сняли дом в южной части Лос-Анджелеса и прятали там теперь сбежавшего заключенного; с освобождением Мэнсона “Helter Skelter начнется по-настоящему; тогда-то и грянет революция”.

Принимали ли эти люди желаемое за действительное? Я не был уверен и передал полученные сведения в ДПЛА. И сделав это, узнал, что среди свидетелей, вызванных Мэнсоном в ходе процесса по делам об убийствах Хинмана и Шиа, был и заключенный по имени Кеннет Комо, известный также под звучной кличкой Джесси Джеймс. В печать эта история не попала, но уже через неделю после доставки Комо в Лос-Анджелес ему удалось бежать из заключения. В ДПЛА сомневались, однако, что он по-прежнему где-то в городе. Что же до побега Мэнсона, то слухи доходили и до них, но ничего конкретного не было известно. Полицейские склонялись к тому, чтобы и дальше считать эту информацию беспочвенной.

Точно по расписанию — и правда менее чем через месяц — “Семья” Мэнсона предприняла свою попытку.

Вскоре после закрытия вечером в субботу, 21 августа 1971 года, шестеро вооруженных грабителей вошли в оружейный магазин “Вестерн сэрплс”, что в Хоуторне, пригороде Лос-Анджелеса. Один из них держал под прицелом женщину-продавца и двух покупателей, а остальные начали выносить винтовки, ружья и пистолеты к фургону, припаркованному в аллее у магазина. Грабителям удалось вынести примерно 140 единиц огнестрельного оружия, когда вдалеке показалась первая полицейская машина. Сработала бесшумная сигнализация, и офицеры ДПЛА уже перегородили аллею.

Началась пальба. В десятиминутной перестрелке фургон был прострелен более чем пятьюдесятью пулями, и где-то около двадцати угодили в черно-белые автомобили полиции. Как ни странно, никто не был убит, хотя трое из подозреваемых получили легкие ранения.

Все шестеро грабителей были участниками “Семьи” Мэнсона. Задержанными оказались: Мэри Бруннер (первая участница “Семьи”, 27 лет), Кэтрин Шер (тик Цыганка, 29 лет), Деннис Райс (22 года; вместе с Цыганкой он недавно был освобожден, отсидев девяностодневный срок за участие в попытке заставить молчать Барбару Хойт), Лоуренс Бэйли (тик Ларри Джонс, 23 года; в ночь убийств на Сиэло-драйв он присутствовал при отъезде убийц с ранчо Спана) и бежавший заключенный Кеннет Комо (33 года). Еще один участник “Семьи”, Чарльз Ловетт (19 лет), удрал с места перестрелки, но был арестован впоследствии.

После их ареста выяснилось, что та же группа несла ответственность за состоявшееся 13 августа ограбление склада пивоваренного предприятия “Ковина”, понесшего убыток в 2600 долларов.

Полицейские подозревали, что с помощью серии ограблений группа намеревалась добыть достаточно оружия и боеприпасов, чтобы совершить эффектный налет на здание суда. Стив Гроган вызвал Мэнсона свидетелем на собственном процессе. Считалось, что в день появления в суде своего предводителя “Семья” собиралась взять приступом Дворец юстиции и освободить обоих.

В реальности замысел был куда грандиознее. При удачном стечении обстоятельств и достаточном давлении со стороны общественного мнения этот план мог бы сработать.

Прежде это не попадало в печать. По словам одного из участников “Семьи”, не понаслышке знакомого с подготовкой ограбления в Хоуторне, настоящий план был таков: при помощи украденного оружия группа собиралась захватить большой пассажирский самолет и убивать по пассажиру в час — до тех пор, пока Мэнсон и остальные оказавшиеся в тюрьме члены “Семьи” не будут отпущены на свободу.

Во время суда по делу об ограблении в Хоуторне были предприняты чрезвычайные меры безопасности — отчасти из-за свидетелей защиты, которых судья Артур Эларкон назвал “величайшей коллекцией убийц, собиравшейся одновременно в округе Лос-Анджелес”. Свидетельское место по очереди занимали двенадцать осужденных убийц, включая Мэнсона, Бьюсолейла, Аткинс, Кренвинкль, Ван Хоутен, Грогана и Дэвиса. Их присутствие в одном месте заставило всех слегка нервничать. В особенности потому, что к этому моменту “Семья" уже успела обнаружить: если только захотеть, то сбежать можно и из Дворца юстиции.

Ранним утром 20 октября 1971 года Кеннет Комо пропилил решетку своей расположенной на тринадцатом этаже камеры, спустился до восьмого этажа по связанной из простыней веревке, выбил ногою окно в зале судебных заседаний 104 (том самом, где лишь несколько месяцев тому назад я выступал в качестве обвинителя Мэнсона и трех его соответчиц), после чего просто вышел из здания, спустившись по лестнице. Сандра Гуд уже ждала Комо в принадлежащем “Семье” фургоне. Не слишком далеко отъехав, Сэнди разбила фургон и была арестована на месте происшествия, но Комо удалось разыскать и препроводить в камеру лишь через семь часов. Также были арестованы Пищалка, Бренда, Китти и двое других участников “Семьи", но впоследствии всех их пришлось отпустить: полиции не удалось собрать достаточных доказательств тому, что они вместе готовили побег.

Во время суда над налетчиками на оружейный магазин никаких попыток вытащить Мэнсона из тюрьмы так и не было предпринято. Впрочем, двоих из присяжных пришлось заменить “запасными” после того, как им угрожали по телефону: если те проголосуют за вердикт о виновности подсудимых, расправа будет короткой. Звонки приписывались оставшейся неизвестной участнице "Семьи".

Хотя ранее Цыганка и Райс отсидели всего по девяносто суток за участие в попытке убийства свидетеля обвинения, теперь они, как и их соответчики, быстро выяснили, что суды воспринимают пальбу по офицерам полиции несколько серьезнее. Всем им было предъявлены обвинения по двум эпизодам вооруженных ограблений. Райс признал себя виновным и был отправлен в тюрьму штата. Остальные были признаны виновными по всем пунктам обвинительного акта и получили следующие приговоры: Ловетт — два последовательных срока по пять лет; Шер — десять лет; Комо — пятнадцать лет; Бруннер и Бэйли — по двадцать лет заключения. Каждый из этих приговоров мог, однако, превратиться и в пожизненный срок, в зависимости от поведения заключенных в тюрьме; приговор оговаривал это особо.

Сандра Гуд впоследствии была судима за подстрекательство и содействие побегу. Ее адвокат, единственный и неповторимый Ирвинг Канарек, заявил, что Комо похитил ее с целью получения выкупа. Присяжные, впрочем, усомнились в этой версии и приговорили Сэнди к полугодичной отсидке.

В день побега Комо Канарек появился в зале суда, где работал судья Рэймонд Чоэйт, и заявил в своем непревзойденном стиле: “Я уверяю, не будучи способен сиюминутно представить доказательства, что данный побег был совершен с подстрекающего попустительства властей”.

Судья Чоэйт попросил Канарека объяснить, зачем кому-то было заставлять Комо спускаться по самодельной веревке с тринадцатого этажа на восьмой.

“Зрелище-то было уникальное, Ваша честь”, — пояснил Канарек.

Однажды, когда Мэнсона еще судили за убийства Хинмана — Шиа, я заглянул в зал суда. Для разнообразия полезно порой побыть в суде обычным зрителем.

Недавно пристрастившийся к ношению в суде военной униформы черного цвета Мэнсон заметил меня среди прочих зрителей и через пристава передал, что хочет поговорить. Мне тоже хотелось задать ему несколько вопросов, и поэтому я оставался в зале до тех пор, пока в заседании не был объявлен перерыв до завтрашнего дня. Сидя в клетке для заключенных, отгороженной в зале суда, мы говорили с 16:30 почти до 18 часов. Ни единым словом наш разговор не затронул обвинений, предъявленных Мэнсону в настоящее время. В основном мы говорили о его философии. Я особенно интересовался эволюцией некоторых идей Мэнсона и долго расспрашивал его об отношении к сайентологии и к сатанинскому культу, известному как “Процесс”, или как церковь Страшного суда.

Мэнсону хотелось поговорить со мной, сказал он, чтобы дать мне понять: “Я совсем не таю обиды или злости”. Он сказал, что, стараясь посадить его, я проделал “замечательную работу, просто фантастическую”: “Ты судил меня справедливо и честно, как и обещал”. Результат не расстроил его, впрочем, потому что тюрьма всегда “оставалась моим домом; в последний раз я даже не хотел покидать ее, ты же позволил мне вернуться домой”. Там регулярно кормили; обеды не были особенно роскошны, но они были лучше, чем содержимое мусорных бачков с ранчо Спана. А поскольку никто в тюрьме не обязан работать, если не хочет этого, у Чарли появилось много времени для игры на гитаре.

“Может, и так, Чарли, но в тюрьме ведь нет женщин”, — возразил я.

“Телки мне вообще не нужны, — был ответ. — Все женщины, которые у меня были, первыми просили меня заняться с ними любовью. Я никогда ни о чем не просил их. Я могу обходиться и без женщин”. В тюрьме хватает секса, сказал он.

Мэнсон вновь заявил, что ответственность за убийства Тейт— Лабианка несут музыка “The Beatles” и ЛСД, но в то же время признал, что заранее знал о том, что должно было случиться, “потому что на ранчо Спана я знал даже, чем занимаются мыши”. И добавил затем: “В общем, я спросил у них: “Вот, вам потребуется эта веревка? Возьмете револьвер?” А потом посоветовал никому не рассказывать о произошедшем”.

Осторожничая, Мэнсон старался не допустить такой ошибки в зале суда, но в частных беседах часто говорил о чернокожих, используя слово “ниггеры”. Теперь он заявил мне, что отнюдь не испытывает к ним неприязни. “Я никого не ненавижу, — сказал он, — но я точно знаю, что они ненавидят меня”.

Возвращаясь к знакомой теме Helter Skelter, я спросил у Чарли, когда, по его мнению, чернокожие возьмут верх?

“Может, я и помешал им”, — ответил он.

“Ты хочешь сказать, что наш процесс предупредил белых, и теперь они начеку?”

Ответ Мэнсона был бесхитростен и печален: “Ага”.

Наша беседа проходила 14 июня 1971 года. На следующий же день один из адвокатов защиты подал жалобу, и судья Чоэйт провел особое слушание в суде. Я дал показания, описав общую канву разговора, и заметил, что Мэнсон первым предложил мне поговорить, а не наоборот, — как упомянул и то, что его текущие обвинения мы не обсуждали. Ничего неэтичного в этом нет, заключил я. Более того, я говорил Канареку, что Мэнсон выразил желание говорить со мной, — но тот просто отвернулся и отошел.

Пристав по имени Расти Баррелл, присутствовавший при нашем разговоре, специально задержался на службе, чтобы послушать нас, потому что счел беседу интересной. Теперь он поддержал мой рассказ. Как и сам Мэнсон.

Мэнсон: “Версия, которую высказал этот человек [указывая на меня], вполне правдива. Я почти не сомневаюсь, что мистер Канарек был в курсе того, что это я просил мистера Буглиози о встрече. Я уже год искал этой встречи, и моя личная просьба послужила ее причиной”.

Что же до самого слушания, Мэнсон сказал: “Ваша честь, по-моему, это совсем не справедливо. Знаете, ведь это я совершил ошибку, и никто иной”.

Согласившись с ним и постановив, что процессуальных нарушений в данном случае не было допущено, судья Чоэйт быстро свернул слушание.

Ирония происходящего не ускользнула от внимания журналистов, которые, не без определенной недоверчивости в тоне, разнесли сенсационную весть: Мэнсон дал присягу в суде, чтобы выступить в защиту человека, обвинившего его в семи убийствах.

Мой интерес к источникам убеждений Мэнсона тянулся со времен моего первого знакомства с “делом Тейт — Лабианка”. Некоторые из соответствующих источников обсуждались выше. Другие же, пусть и неприемлемые в качестве улик на суде, также могут быть любопытны, пусть даже и в качестве намека на обстоятельства зарождения нездоровой навязчивой идеи.

От Грегга Джекобсона и других мне было известно, что Мэнсон — настоящий эклектик, любитель перенимать чужие идеи. Я знал также, и из тюремных архивов, и по собственным разговорам с ним, что увлечение Мэнсона сайентологией было чем-то большим, чем быстро увядший интерес. Мне, как и Полу Уоткинсу, Мэнсон говорил, что достиг высшей ступени, “тетан-чистоты”, и более не имел к сайентологии ни малейшего отношения, уже не нуждаясь в ней. Я склонен принять, по крайней мере, последнюю часть этого заявления. В своем довольно обширном исследовании я не нашел никаких доказательств тому, что Мэнсон занимался сайентологией после своего освобождения из тюрьмы в 1967 году[208]. К этому времени он уже вовсю развивал собственное учение.

Измерить силу влияния сайентологии на состояние ума Мэнсона, если такое влияние вообще имело место, не представляется возможным. Вне всяких сомнений, он получил определенное знание о приемах контроля над человеческим сознанием еще в тюрьме, во время своего тамошнего “одитинга”, — так же как освоил и некоторые техники, использованные им впоследствии для программирования своих последователей.

Связь Мэнсона с “Процессом”, или церковью Страшного суда, более тонка, зато одновременно гораздо более значительна и устрашающа. Лидер этого сатанинского культа — некто Роберт Мур, в рамках культа зовущийся Робертом Дегримстоном. Будучи бывшим учеником основателя сайентологии Л. Рона Хаббарда, видимо, достигшим изрядного веса в штаб-квартире движения в Лондоне, в итоге Мур порвал с сайентологией примерно в 1963 году, чтобы сформировать собственную группу. Он и его последователи позднее объявлялись в самых разных частях света, включая Мексику и Соединенные Штаты — по крайней мере несколько месяцев, если не больше, Мур жил в Сан-Франциско. Считается, что он также участвовал в одном из семинаров в Исаленском институте Биг-Сура, хотя остается неизвестным, совпадало ли время проведения этого семинара с каким-либо из визитов туда Мэнсона.

Одним из наиболее стойких последователей Дегримстона был некто Виктор Уайлд, молодой производитель кожаных изделий, чье имя в “Процессе” звучало как “брат Эли”.

Вплоть до декабря 1967 года жилищем Виктору Уайлду (и одновременно — штаб-квартирой “Процесса” в Сан-Франциско) служил дом 407 по Коул-стрит в Хейт-Эшбери.

Примерно с апреля по конец июля 1967 года Чарльз Мэнсон и его непрерывно растущая “Семья” жили всего в двух кварталах оттуда, в доме 636 по Коул-стрит. Принимая во внимание понятное любопытство Мэнсона, кажется весьма вероятным, что он, по крайней мере, пытался узнать о соседях-сатанистах, и существует вполне удовлетворительное доказательство тому, что он, так или иначе, "взял напрокат" некоторые из постулатов их учения.

Во время одной из наших бесед в ходе процесса по делу об убийствах Тейт — Лабианка я спросил у Мэнсона, не знаком ли он с Робертом Муром или Робертом Дегримстоном. Про последнего он, по его собственному утверждению, даже и не слышал, зато встречался с Муром. “Ты на него смотришь, — сказал мне Мэнсон. — Мы с Муром — одно и то же”. Как я понял, это должно было означать, что они разделяют одни убеждения.

Вскоре после этого разговора меня посетили два представителя “Процесса”, отец Джон и брат Мэттью. До штаб-квартиры “Процесса” в Кембридже, штат Массачусетс, дошли слухи, что я интересовался группой, и этих двоих прислали ко мне с единственной целью — твердо опровергнуть сам факт встречи Мэнсона и Мура, а также заявить о неприятии насилия Дегримстоном. Они оставили мне также целую кипу литературы о “Процессе”. На следующий день имена “отец Джон” и “брат Мэттью появились в списке посетителей Мэнсона. Что они там обсуждали между собой, остается неизвестным. Я знаю лишь, что во время нашей последней беседы с Чарли он уклончиво отвечал на вопросы, затрагивавшие “Процесс”.

В 1968 и 1969 годах “Процесс” запустил мощную кампанию набора молодых рекрутов в Соединенных Штатах. Май и июнь 1968 года руководители движения провели в Лос-Анджелесе, как, по крайней мере, и несколько месяцев осени 1969 года, — чтобы затем вернуться в Англию примерно в октябре, сделав официальное заявление о вступлении в их секту двухсот американских хиппи. Мэнсон был в Лос-Анджелесе в оба названных периода. Возможно, что представители “Процесса” имели какие-то контакты с Мэнсоном и/или его группой, но доказательств этому у меня нет. Я склонен считать, что Мэнсон, вероятно, контактировал с верхушкой “Процесса” в 1967 году в Сан-Франциско — как раз во время предположительного становления его собственной философии. Мне кажется, какой-то контакт непременно должен был состояться, ввиду множества параллелей между учениями Мэнсона и “Процесса”, следующих из полученной мною литературы.

Обе группы проповедовали немедленный и крайне жестокий Армагеддон, в котором должны погибнуть все живущие, за исключением немногих избранных. Обе группы находили основу для этих своих взглядов в Книге Откровения. В представлении обеих групп стихийно сбивающиеся вместе группы байкеров (такие как “Ангелы ада”) станут воинством последних дней существования мира. И обе группы предпринимали отчаянные попытки переманить мотоциклистов на свою сторону.

Тремя великими божествами Вселенной, по уверениям приверженцев “Процесса”, были Иегова, Люцифер и Сатана; Христос как абсолютный объединитель удерживал всех трех вместе. Во взглядах Мэнсона этот дуализм присутствовал в еще более упрощенной форме: своим последователям он представлялся то Сатаной, то Христом.

Обе группы проповедовали второе пришествие Христа в самом скором будущем. Вера не то чтобы очень уж необычная, если не считать интерпретации. Изданная “Процессом” брошюра утверждает: “При помощи Любви Христос и Сатана покончили с вековечной враждой и объединились для наступления Конца: Христос грядет, чтобы творить Суд; Сатана приведет Приговор в исполнение”. На сей раз, когда в мир явится Христос, говорил Мэнсон, на крестах окажутся римляне (т. е. истеблишмент).

Отношение Мэнсона к страху было настолько необычно, что я полагал его практически уникальным. По крайней мере, мне так казалось до тех пор, пока в мои руки не попал специальный выпуск журнала “Процесс”, целиком посвященный этой проблеме: “Страх полезен… Страх побуждает к действию. Он питает нас энергией, он помогает живым существам добиваться желаемых результатов, поднять себя на взятие новых вершин и отбросить горечь неудачи”. Формулировки, конечно, отличаются, но это почти в точности повторяет проповеди Мэнсона.

Мэнсон часто говорил о кладезе бездны; “Процесс” — о бездонной пустоте.

Внутри самой организации “Процесс” часто называли “семьей” (вплоть до 1969 года, в любом случае); участники движения знали друг друга как братьев, сестер, матерей, отцов.

Графический символ “Процесса” схож со свастикой, вырезанной Мэнсоном на собственном лбу, хотя и не идентичен ей.

Среди наставлений “Процесса”, параллельных взглядам Мэнсона, имеются и следующие: “Настало Время Конца… Величайший грех состоит в убийстве животного… Христос говорил: любите своего врага. Врагом Христа был Сатана. Любите Христа и Сатану… Агнец и Козел должны объединиться. Чистая Любовь опускается к нам с вершины Небес, объединенная с чистой Ненавистью, поднимающейся из глубин Ада”.

Один из бывших сторонников “Процесса”, допрошенный офицерами ДПЛА по делу о сражении на ножах между двумя группировками мотоциклистов (ни одна из которых не имела ни малейшего отношения к “Процессу”), сказал об этом культе: “Им не нравятся люди, которых им не удается переманить к себе. Они всецело противостоят “серым силам”, как они их зовут, — богатеям из истеблишмента или неграм…"

В.: “Почему они недолюбливают негров?”

О.: “Не знаю. Они им не нравятся, и точка”.

В.: “У них к неграм врожденная ненависть?”

О.: “Ну да, врожденная ненависть, но им еще хочется втянуть негров в какие-то боевые действия… Они сразу видят людей, чем-то разозленных или озлобившихся”.

Это было личное мнение порвавшего с “Процессом” участника движения, и оно вполне может не совпасть с официальной позицией самого “Процесса”, но сходство с собственной философией Мэнсона здесь неопровержимо и буквально повергает в трепет.

Это лишь некоторые из найденных мною параллелей. Их вполне достаточно, чтобы убедить, по крайней мере, меня: даже если сам Мэнсон никогда не считал себя приверженцем “Процесса”, то немало позаимствовал у этого сатанинского культа[209].

Но и это не единственные обнаруженные мною связи между “Семьей” Мэнсона и сатанистами.

Бобби Бьюсолейл одно время весьма часто общался с кинорежиссером Кеннетом Энгером, который сам серьезно интересовался мистикой мотоциклетных банд и оккультизмом. Бьюсолейл снимался в фильме Энгера “Восход Люцифера”, причем сыграл заглавную роль Князя Тьмы. Это произошло еще до его первой встречи с Мэнсоном.

В своем психиатрическом отчете о состоянии Сьюзен Аткинс доктор Джоэл Хочман подробно описал ту часть ее биографии, что прошла к Сан-Франциско, т. е. примерно к 1967 или 1968 году, также до ее знакомства с Мэнсоном: “В этот момент она вступила в фазу, которую называет сегодня сатанинским периодом своей жизни. Она познакомилась с Энтони Лавэем, главой движения сатанистов[210]. Она принимала участие в коммерческой постановке шабаша ведьм и помнит первое представление, в ходе которого приняла ЛСД. По ходу действия она должна была лечь в гроб и оставалась там, подвергаясь галлюцинаторным реакциям. Она рассказала, что ей не хотелось выбираться из гроба, и вследствие этого занавес был опущен минут на пятнадцать позднее задуманного. Она заявила, что чувствовала себя живой, тогда как все прочие, населявшие отвратительный мир, казались ей мертвыми. Впоследствии этот “сатанинский приход” она испытывала [еще] примерно восемь месяцев… ”

Во время процесса по делу об убийствах Тейт — Лабианка Патриция Кренвинкль рисовала на бумаге все, что придет в голову. По словам пристава Билла Мюррея, излюбленными темами ее рисунков были рогатые головы и Козел Мендес, т. е. сатанинские символы.

Перед тем как убить Войтека Фрайковски, Чарльз “Текс” Уотсон заявил ему: “Я Дьявол, и у меня здесь свои дьявольские дела…”

Еще одним человеком, оказавшим на Мэнсона очевидное влияние (и в идейном смысле, и в качестве примера), был мертвец — Адольф Гитлер. Мэнсон отзывался о нем с уважением и часто говорил о нем. Своим последователям он сказал, что “у Гитлера были наготове прекрасные ответы на все возможные вопросы”, и еще: “Гитлер был продвинутым парнем, который подровнял евреям карму”. Самого себя Мэнсон воспринимал как фигуру исторического масштаба, не меньше. В собственных глазах он был лидером, которому не только суждено запустить вспять карму чернокожих, но заодно и “подровнять” всех прочих, за исключением собственной расы арийцев — своей исключительно белокожей, исключительно американской “Семьи”.

Существовали как поверхностные, так и скрытые параллели между Гитлером и Мэнсоном.

Оба были вегетарианцами; рост обоих был невелик; оба тяжко страдали от нанесенных им в юности глубоких ран — психологических травм, которые укрепили (если не легли в ее основу) их невероятную ненависть к обществу; обоим пришлось носить клеймо незаконнорожденности — в случае Мэнсона потому, что он сам был рожден вне брака, у Гитлера же таким бастардом был отец.

Оба были бродягами-скитальцами; оба пытались добиться чего-то на поприще искусства, но испытали горечь разочарования; оба серьезно занимались оккультными областями знания; оба заставляли других совершать убийства ради себя.

Оба были расистами, но свидетельства показывают, что оба верили в то, что по их жилам струится кровь того самого народа, который они так презирали. Многие историки считают, что Гитлер был втайне одержим страхом, что кто-то из его предков был евреем. Если тюремное дело Мэнсона не лжет, он должен был верить, что его отец был чернокожим.

Оба окружили себя рабами, готовыми лизать им ботинки; оба выискивали чужие слабости и использовали их; оба программировали своих последователей с использованием техники повторения одних и тех же фраз, снова и снова; оба сознавали и использовали в своих целях психологическую силу страха.

У обоих имелся излюбленный эпитет для тех, кого они ненавидели более всех прочих: у Гитлера — Schweinehund, у Мэнсона — pigs.

Взгляд обоих собственные их последователи описывали как “гипнотический”; кроме этого, однако, оба умели подать себя, обладали харизмой и грандиозной силой личного убеждения. Генералы являлись к Гитлеру с намерением убедить фюрера в нелепости его военных планов; уходили же они, окончательно уверовав в их гениальность. Дин Мурхаус отправился на ранчо Спана, чтобы убить Мэнсона за то, что тот похитил его дочь, Рут Энн; вскоре он уже стоял на коленях, поклоняясь ему как божеству.

Оба обладали невероятной способностью воздействовать на других.

Приверженцы учений и Гитлера, и Мэнсона объясняли совершаемые их вожаками чудовищные поступки, вдаваясь в философские абстракции.

Возможно, единственным наиболее важным влиянием на Гитлера можно считать Ницше. Мэнсон как-то заметил Джекобсону, что читал его труды. Правда это или же нет (Мэнсон читает не без труда, а Ницше — не особенно легкое чтение), оба — и Гитлер, и Мэнсон — свято верили в три основных постулата ницшеанства: женщины подчинены мужчинам, белая раса превосходит все остальные, цель оправдывает средства.

Ради этой цели оба, не задумываясь, шли на убийство. Оба считали, что массовые убийства — дело правильное, даже желательное, если оно служит осуществлению некоего грандиозного плана. У обоих имелся такой план; оба были одержимы своей навязчивой идеей: у Гитлера — Третий рейх, у Мэнсона — Helter Skelter.

Достигнув определенного момента, параллели перестают казаться рядом простых совпадений. Что из перечисленного было сознательно перенято Мэнсоном, а что — не более чем подсознательное подражание, остается неясным. Лично я верю, что, будь у Мэнсона такая возможность, он непременно стал бы новым Гитлером. Я не могу представить, чтобы он остановился прежде, чем принес бы в жертву миллионы человек.

Некоторые загадки так и остались неразгаданными. Среди них — точное количество убийств, совершенных участниками “Семьи” Мэнсона.

Чарли хвастался Хуану Флинну, что им якобы убиты тридцать пять человек. Когда Хуан рассказал мне об этом, я счел это пустым, хотя и жутким, бахвальством со стороны Мэнсона. Теперь же у нас есть свидетельства тому, что, даже если это и не было правдой тогда, то на сегодня число убитых приближается к той давней оценке и даже может превысить ее.

В ноябре 1969 года Сьюзен Аткинс сказала Ронни Ховард: “Есть уже одиннадцать убийств, которые им никогда не раскрыть”. Лесли Ван Хоутен назвала то же число, когда ее допрашивал Майк Макганн, тогда как Уич говорила Барбаре Хойт, что знает о десяти убитых “Семьей” людях, “кроме Шарон”.

Сьюзен сказала Виржинии Грэхем, что в придачу к восьми убитым (Хинман — Тейт — Лабианка) “есть больше… и еще больше — до того". Одним несомненно был Шиа. Другим, вероятно, “тот парень из “Черных пантер” (Бернард Кроуи), которого Сьюзен, как и сам Мэнсон, ошибочно считала погибшим.

Должно быть, Сьюзен говорила о Кроуи, когда заметила на сделанной Кабаллеро магнитофонной записи о том, что револьвер 22-го калибра, использованный убийцами на Сиэло-драйв, участвовал “и в других убийствах" — при этом на ленте отчетливо слышно множественное, а не единственное число.

Сьюзен также говорила Виржинии: “Еще троих мы уложили в пустыне… ” По словам Виржинии, Сьюзен “произнесла это очень невыразительным тоном, вскользь, и не называла имен”. Когда Стив Забриске без успеха пытался убедить полицию Портленда, что Чарли и Клем были вовлечены в убийства Тейт и Лабианка, он признался, что Эд Бэйли говорил ему, будто собственными глазами видел, как Чарли выстрелил в голову мужчине. По рассказу Бэйли получалось, что убийство произошло в Долине Смерти, а орудием Мэнсону послужил автоматический пистолет 45-го калибра. На проведенном в мае 1970 года допросе Бэйли (н/и Эдвард Артур Бэйли) все отрицал. Тем не менее другой источник, в то время близкий к “Семье", заявил, будто слышал о том, что “вроде бы позади ранчо Баркера, на глубине в восемь футов, похоронены два парня и девушка".

Эти тела так никогда и не были найдены. Но, с другой стороны, тело Дональда “Коротышки" Шиа полиция также не сумела обнаружить.

13 октября 1968 года две женщины — Клайда Делэйни и Нэнси Уоррен — подверглись жестоким побоям, а затем были задушены кожаными ремешками в нескольких милях к югу от городка Юкайа, штат Калифорния. В тех краях примерно в то же время видели нескольких членов “Семьи”. Два дня спустя Мэнсон внезапно перевез всю “Семью” с ранчо Спана к Баркеру. Офис шерифа округа Мендочино полагает, что между этими двумя событиями должна быть какая-то связь. Но предположение — еще не факт.

Ночью 30 декабря 1968 года, примерно в 3:30, семнадцатилетняя Марина Хабе, дочь писателя Ханса Хабе, была похищена с крыльца дома своей матери в Западном Голливуде, когда возвращалась домой после свидания. Ее тело было обнаружено в новогоднюю ночь на обочине Малхолланд-драйв, у пересечения с Боумонт-драйв. Причина смерти: множественные ножевые ранения в шею и грудь.

Ходили ничем не подтвержденные слухи, будто жертва была знакома с одним или несколькими членами “Семьи”. Тогда как большинство его последователей находились на ранчо Баркера, сам Мэнсон, очевидно, 30 декабря ездил в Лос-Анджелес и вернулся на ранчо лишь на следующий день. Некоторые, включая и комментатора новостей радиостанции “Кей-Эн-Экс-Ти” Карла Джорджа, верят, будто здесь имеется некая связь, — но ничего определенного не известно до сих пор, и убийство остается нераскрытым.

В ночь на 27 мая 1969 года в своей квартире в Эшленде, Кентукки, был насмерть зарублен некто Дарвин Оруэлл Скотт. Убийство было совершено с такой жестокостью, что жертва, получившая девятнадцать резаных ран, была пригвождена к полу мясницким ножом.

Шестидесятичетырехлетний Дарвин Скотт приходился братом полковнику Скотту — наиболее вероятному отцу Чарльза Мэнсона.

Весной 1969 года называвший себя Проповедником калифорнийский гуру верхом на мотоцикле объявился в районе Эшленда в компании с несколькими “послушницами”. Бесплатно раздавая ЛСД подросткам, он попытался устроить коммуну на заброшенной ферме близ Хантингтона. И оставался там до апреля, когда местные жители сожгли дом и согнали группу с обжитой ими фермы, поскольку (по выражению местной газеты) “им не нравились хиппи, и они не хотели, чтобы они околачивались в городе”. По крайней мере четверо местных жителей позднее говорили репортерам, что Мэнсон и Проповедник — один и тот же человек. Противореча их уверенному опознанию, присутствие Мэнсона в Калифорнии, по крайней мере в часть указанного срока, довольно хорошо задокументировано, и представляется, что в день убийства Скотта сам он находился в Калифорнии.

22 мая 1969 года Мэнсон позвонил Сэмюэлу Барретту — офицеру, надзиравшему за его условным освобождением. Чарли хотел получить разрешение отправиться в Техас вместе с группой “The Beach Boys”. Офицер пожелал увидеть документ, подтверждающий реальность работы Мэнсона в группе. В письме, датированном 27 мая, днем смерти Скотта, Мэнсон сообщал, что группа уехала в Техас без него, а сам он перезжает из Долины Смерти назад, на ранчо Спана. Назвать степень контроля Барретта над Мэнсоном минимальной было бы большим преувеличением. Вплоть до 18 июня Барретт более не разговаривал с Мэнсоном.

Барретт не обратил внимания на штемпель, поставленный на почтовую марку на письме. Впрочем, он вспомнил, что письмо было получено им позже 3 июня — через неделю после того, как предположительно было написано. Возможно, что Мэнсон использовал письмо в качестве алиби; возможно также, что он послал кого-то из своих убийц прикончить Скотта. Но оба эти варианта — предположения в чистом виде. Убийство Дарвина Скотта не раскрыто.

Ранним утром 17 июля 1969 года шестнадцатилетний Марк Уолте покинул дом своих родителей в Чатсворте и, собираясь порыбачить, автостопом добрался до пирса Санта-Моники. Позднее его удочка была найдена на мостках. Тело же Уолтса было обнаружено примерно в 4 часа ночи на следующий день, 18 июля, на обочине бульвара Топанга-Каньон, неподалеку от его пересечения с Малхолланд-драйв. Лицо и голова юноши были покрыты синяками; в его грудь трижды выстрелили из оружия 22-го калибра.

Уолте не был наемным работником Спана или членом “Семьи”, но порой появлялся на ранчо. Следователи ОШЛА специально ездили туда, но так и не смогли обнаружить никаких улик, которые связали бы убийство с кем-либо из жителей ранчо Спана.

Брат Уолтса, однако, позвонил на ранчо и заявил Мэнсону: "Я знаю, что ты прикончил моего братишку, и я убью тебя за это".

Угрозу он так и не выполнил, но, по-видимому, считал Мэнсона ответственным за смерть брата.

Когда Дэнни ДеКарло участвовал в марафонском интервью, проводимом ДПЛА, его спросили: “Ты знаешь что-нибудь о шестнадцатилетнем мальчишке, которого застрелили?”

ДеКарло ответил: “Никто с ранчо не имеет к этому никакого отношения. Я скажу почему. Услышав об убийстве, все они были так же шокированы [как и я сам]. Будь это их рук дело, они бы сказали мне”.

ДеКарло рассказал офицерам о звонке брата мальчика. Один из них поинтересовался: “Как ты думаешь, почему он подозревает Чарли?” ДеКарло ответил: “Потому что по городу не бегает слишком уж много маньяков, которые способны просто вынуть пушку и снести человеку голову ни за что ни про что”.

Сотрудники ДПЛА не стали развивать тему, поскольку дело об убийстве Уолтса вел ОШЛА. Оно остается нераскрытым до сих пор.

За один лишь месяц — между 27 июля и 26 августа 1969 года:

— Чарльз Мэнсон и его помешанная на убийстве “Семья” лишила жизни девять человек: Гари Хинмана, Стивена Парента, Джея Себринга, Абигайль Фольгер, Войтека Фрайковски, Шарон Тейт, Лено и Розмари Лабианка, Дональда Шиа.

Известно, что некоторые из принадлежавших к “Семье” девушек участвовали в операции по “уборке” территории вслед за убийством Шиа, но ни одна из них не предстала перед судом по обвинению в покрывательстве преступления. Некоторые и сегодня свободно ходят по улицам Лос-Анджелеса.

Произошедший 12 октября 1969 года арест Мэнсона не остановил убийства.

Как уже говорилось ранее, 5 ноября 1969 года Джон Филип Хоут (тик Кристофер Джизас, тик Зеро) был застрелен в доме у пляжа в Венисе. На момент прибытия полиции в доме находились четверо участников “Семьи”, заявившие, что Зеро совершил самоубийство, играя в “русскую рулетку”. Линда Болдуин (тик Маленькая Патти, н/и Меделайн Джоан Коттедж) рассказала, что лежала на кровати рядом с ним, когда это случилось. Другие — Брюс Дэвис, Сьюзен Бартелл (тик Деревенщина Сью) и Кэтрин Гиллис — заявили офицерам, что не видели, что произошло, но слышали выстрел.

По меньшей мере, кто-то из них (или, возможно, все до единого) солгал.

В ходе слушаний об определении наказания по делу об убийствах Тёйт — Лабианка я спросил у Кэтрин: “ Вы заявили, что Зеро застрелился. Кто рассказал вам об этом? Ведь не сам же Зеро”.

О.: “Чего мне слушать чьи-то рассказы? Я сама это видела”.

В.: “О, так вы присутствовали при этом?”

О.: “Да”.

В.: “Расскажите, пожалуйста, что именно произошло”.

О.: “Я разговаривала с ним, и он вышел в соседнюю комнату. Маленькая Патти лежала на кровати. Он сел на кровать рядом с ней. Потянулся, подобрал револьвер и выстрелил в себя”.

В.: “Вот так просто?”

О.: “Да”.

В.: “Ни с того ни с сего?”

О.: “Совершенно ни с того ни с сего”.

Без ответа остаются три вопроса. С чего бы Зеро играл в “русскую рулетку” с полностью заряженным револьвером? Почему, если он вынул револьвер из кобуры, на ней не осталось никаких отпечатков пальцев? Почему Брюс Дэвис, по его собственному признанию поднимавший револьвер с пола, также не оставил на нем отпечатков — как не сделал этого и сам Зеро?

Примерно через неделю после того, как история об участии Мэнсона в убийствах Тейт — Лабианка просочилась в печать, с репортером “Лос-Анджелес таймс” Джерри Коэном связался некто, заявивший, что присутствовал при смерти Зеро. Вот только Зеро вовсе не играл в “русскую рулетку”; нет, его застрелили.

Информатором был молодой человек лет двадцати пяти, пять футов восемь дюймов ростом, легкого телосложения. Он отказался назвать Коэну свое имя. По его собственному признанию, он был “напуган до смерти”.

В том доме в Венисе присутствовали шесть или восемь человек, курившие гашиш. “Зеро убила одна из девчонок”, — сказал информатор Коэну. Но не пожелал уточнить, кто именно, лишь добавил, что совсем недавно, на очередном сборище “Семьи” Мэнсона, эта девушка уселась напротив и три часа кряду не сводила с него глаз, крутя в руках ножик.

Расспрашивая его, Коэн уяснил, что тот оказался в “Семье” уже после убийств Тейт — Лабианка. Встречаться с Мэнсоном ему не доводилось, зато он слыхал от других членов “Семьи” об “огромном количестве других убийств, о которых полиция даже не подозревает”, и еще: “Семья” гораздо больше, чем вы можете себе предствить”.

Молодой человек нуждался в деньгах, чтобы уехать в округ Марин, на севере Калифорнии. Коэн дал ему двадцать пять долларов, пообещав, что даст еще, если только тот вернется, чтобы назвать имя убийцы Зеро. И никогда более не видел его.

16 ноября 1969 года неподалеку от каньона Лорел было обнаружено тело неизвестной девушки, сброшенное через дорожное ограждение у пересечения Малхолланд и Боумонт-драйв, почти в том же месте, где ранее было найдено тело Марины Хабе. Брюнетка лет семнадцати — девятнадцати, пять футов девять дюймов, 115 фунтов; ей нанесли 157 ударов ножом в область горла и в грудную клетку. Руби Перл вспомнила, что видела эту девушку в компании с участницами “Семьи” на ранчо Спана, и вроде бы ее звали Шерри. Девушки Мэнсона частенько меняли имена и клички, но сотрудникам ОШЛА удалось найти только одну Шерри — Шерри Энн Купер, тик Шерри из долины Сими. Она бежала с ранчо Баркера вместе с Барбарой Хойт и была, к счастью, жива. Жертва, погибшая не позднее суток до обнаружения тела, значится в полицейских архивах как Джейн Доу 59. Ее личность не установлена до сих пор.

То, что ее смерть наступила вскоре после самоубийства Зеро, позволяет выдвинуть догадку, что девушка могла присутствовать при убийстве, но затем и саму ее убили, чтобы заставить молчать. Но это всего лишь догадка, и она ничем не подтверждена. Убийство Джейн Доу 59 остается нераскрытым.

21 ноября 1969 года на одной из центральных улиц Лос-Анджелеса были найдены тела пятнадцатилетнего Джеймса Шарпа и девятнадцатилетней Дорин Гол. Оба были убиты при помощи ножа с длинным лезвием или штыка где-то в другом месте и затем брошены в центре города. Каждому было нанесено более пятидесяти колотых ран.

Лейтенант Эрл Димер расследовал убийства Шарпа — Гол, как и репортер Коэн из “Лос-Анджелес таймс”. Оба считают, что возможность участия в убийствах кого-либо из членов “Семьи” весьма велика, но обе смерти остаются нераскрытыми.

И Джеймс Шарп, и Дорин Гол занимались сайентологией, причем последняя достигла "чистоты" и жила в здании Церкви сайентологии. По неподтвержденным данным, Дорин Гол была бывшей подружкой члена “Семьи” Мэнсона по имени Брюс Дэвис, который и сам в прошлом увлекался сайентологией.

Местопребывание Дэвиса в дни убийств Шарпа, Гол и Джейн Доу 59 остается непроясненным. Он бесследно пропал вскоре после допроса полицией в связи со смертью Зеро.

1 декабря 1969 года Джоэль Дин Пью, муж участницы “Семьи” Сандры Гуд, был найден с перерезанным горлом в гостиничном номере в Лондоне. Как уже говорилось, местная полиция пришла к заключению, что смерть Джоэля наступила в результате самубийства. Узнав о смерти Пью, прокурор округа Инио Фрэнк Фоулз разослал официальные запросы, в том числе и в Интерпол: требовалось проверить, не посещал ли Англию некто Брюс Дэвис — как раз во время предполагаемого самоубийства Пью?

Скотленд-Ярд ответил следующим письмом: “Нами было установлено, что Дэвис зарегистрировался в лондонском аэропорту и улетел в Соединенные Штаты Америки 25 апреля 1969 года, имея при себе паспорт гражданина Соединенных Штатов за номером 612 2568. В этот момент он назвал адресом своего пребывания Дормер-коттедж в Фелбридже, графство Суррей. Здание по указанному адресу принадлежит Движению сайентологии и является общежитием последователей данного учения.

Местная полиция не смогла предоставить нам какой-либо информации о Дэвисе, но, как считают в Фелбридже, Дэвис посещал нашу страну и позднее апреля 1969 года. Тем не менее официальных записей об этом его визите не имеется”.

Дэвис не объявлялся до февраля 1970 года, когда его задержали на ранчо Спана, коротко допросили по обвинениям в угонах автомобилей, предъявленным властями округа Инио, и затем отпустили на все четыре стороны. После того как большое жюри обвинило его в убийстве Хинмана, Дэвис вновь бесследно исчез, чтобы объявиться уже 2 декабря 1970 года, через четыре дня после загадочного исчезновения Рональда Хьюза. Как уже упоминалось, на момент сдачи властям его сопровождала участница “Семьи” Бренда Макканн.

За тремя исключениями, это все известные убийства, совершенные “Семьей” Мэнсона или приписываемые ей. Возможно ли, чтобы их было больше? Я обсуждал это с офицерами ДПЛА и ОШЛА, и все мы сошлись на том, что, по всей видимости, это еще далеко не все. Потому лишь, что этим людям нравилось убивать. Но твердых улик у нас не было и нет.

Что же до трех других убийств, то два из них произошли уже в 1972 году.

8 ноября 1972 года путешествующий автостопом турист увидел неподалеку от базы отдыха у реки Рашн в Гуэрневилле, в Северной Калифорнии, торчащую из земли человеческую руку. Когда полиция эксгумировала труп, выяснилось, что рука принадлежала молодому человеку, одетому в темно-синюю униформу морской пехоты. Его застрелили и обезглавили.

Впоследствии погибший был опознан как Джеймс Т. Уиллетт, двадцати шести лет, бывший морской пехотинец из Лос-Анджелеса. Эти данные прозвучали по радио и в телевизионных новостях в пятницу, 10 ноября.

В субботу, 11 ноября, в калифорнийском городке Стоктон полиция заметила принадлежавший Уиллетту почтовый фургон, припаркованный перед домом 720 по Вест Флора-стрит. Когда в разрешении осмотреть дом им было отказано, полицейские ворвались в него силой и арестовали двоих мужчин и двух женщин, конфисковав при этом немало винтовок и пистолетов.

На лбу у каждой из женщин виднелся “X”, свидетельствующий об их принадлежности к “Семье” Мэнсона. Ими оказались Присцилла Купер (21 год) и Нэнси Питман (тик Бренда Макканн, 20 лет). Через несколько минут после появления в доме полицейских раздался телефонный звонок, и третья женщина попросила подобрать ее в городе и подбросить к дому. Полицейские поехали навстречу и арестовали также Линетту Фромм (тик Пищалка, 24 года), бывшего официального лидера “Семьи” в отсутствие Мэнсона.

Арестованными мужчинами были Майкл Монфорт (24 года) и Джеймс Крейг (33 года), оба бежавшие из тюрьмы штата и разыскиваемые за несколько вооруженных ограблений в различных точках Калифорнии. На левой стороне груди каждого были вытатуированы две буквы: “АБ”. По словам представителя Департамента исправительных учреждений штата, инициалы представляли собой сокращенное выражение “Арийское братство”, описанное им же как “объединение белокожих заключенных тюрем, в основном посвятивших себя расизму, но также вовлеченных в преступную деятельность гангстерского свойства, что подразумевает, в числе прочего, и исполнение заказных убийств…"

Обойдя дом, полицейские заметили участок свежевскопанной земли в подвале. Заручившись ордером на обыск, они начали копать и ранним утром на следующий день извлекли из подвала тело девятнадцатилетней Лорин Уиллетт. Она была убита выстрелом в голову, и смерть девушки наступила либо поздним вечером в пятницу, либо утром в субботу — вскоре после того, как по каналам новостей была передана информация об опознании трупа ее мужа.

Допрошенная полицией Присцилла Купер заявила, что Лорин Уиллетт совершила самоубийство, “играя в “русскую рулетку”.

Хотя, как и Зеро, миссис Уиллетт была не в состоянии опровергнуть эту историю, полиция Стоктона отнеслась к ней с куда большим скептицизмом, чем ОШЛА. Трем женщинам и двум мужчинам было предъявлено обвинение в убийстве Лорин.

Суд по делу об этом убийстве был назначен на май 1973 года.

2 апреля, однако, четверо из пяти подсудимых изрядно удивили Суд, признав свою вину. Майкл Монфорт, признавший себя виновным в убийстве Лорин Уиллетт, был приговорен в семи годам в тюрьме штата. Судья Верховного суда Джеймс Даррай вынес решение о двух последовательных сроках заключения (до пяти лет и два года) в отношении Джеймса Крейга, признавшего себя виновным в сокрытии факта убийства и во владении нелегальным оружием — винтовкой-обрезом. Обе девушки также заявили о своей виновности в укрывательстве, и обе — Присцилла Купер и Нэнси Питман (тик Бренда), которую Мэнсон некогда указал мне как кандидата на пост главы своих убийц, — оказались в тюрьме штата, на пять лет каждая.

Еще одна участница “Семьи”, Мария Алонзо (тик Кристал, 21 год), арестованная при попытке пронести выкидной нож в тюрьму Стоктона, впоследствии была отпущена на свободу.

Как и Пищалка — у полиции не нашлось достаточных улик, чтобы привязать Линетту Фромм к убийству Лорин Уиллетт, так что предъявленные ей обвинения были сняты, и сама она была освобождена, чтобы вновь возглавить “Семью” Мэнсона.

Монфорт и его подельник Уильям Гоучер (23 года) впоследствии признали себя виновными в убийстве второй степени Джеймса Уиллетта и были приговорены к пяти годам заключения.

Мотив этих двух убийств так и остался неясен. Известно, впрочем, что Уиллетты по меньшей мере с год тесно общались с “Семьей” и, вполне возможно, даже дольше. Полиция предполагает, что Лорин Уиллетт была убита сразу после того, как ей стало известно об убийстве мужа, — с тем чтобы предотвратить ее обращение в полицию. Что же до убийства Джеймса Уиллетта, то официальная позиция полицейских сводится к тому, что Уиллетт, вероятно, собирался рассказать властям о совершенных группой ограблениях.

Существует и другая вероятность. Возможно, Джеймс и Лорин Уиллетты убиты потому, что им было слишком многое известно о совершенно другом убийстве.

Джеймс и Лорин. Что-то в этих именах показалось мне знакомым. Потом все стало на свои места. 27 ноября 1970 года Джеймс Форшер и Лорин Элдер отвезли адвоката защиты Рональда Хьюза к горячим источникам Сеспе. После исчезновения Хьюза эту пару допросили, но не сняли с них отпечатков пальцев: полиция удовлетворилась тем, что они покинули район затопления в то время, когда Хьюз был еще жив.

Поначалу я думал, что “Элдер” может оказаться девичьей фамилией Лорин Уиллетт, но это было не так. Да и проверив полицейские отчеты и газетные публикации, я не сумел найти ни единого описания внешности Форшера и Элдер. Единственное, что мне удалось найти, был их возраст (обоим по 17 лет) и адрес, по которому я затем узнал, что они давным-давно съехали. Все другие попытки найти их оказались тщетны.

Непохоже, на первый взгляд, чтобы Джеймс Форшер и Джеймс Уиллетт оказались одним и тем же человеком: Уиллетту в 1970 году было двадцать четыре года, а не семнадцать. Но Лорин — имя, которое встречается, скажем так, не слишком часто. И в 1970 году девушке действительно должно было быть семнадцать лет, поскольку в 1972 ей было девятнадцать.

Совпадение? В этом деле их хватало и раньше, причем некоторые из них бывали и удивительнее.

Так или иначе, одна вещь известна точно. Если признание, сделанное одной из первых участниц группы, не противоречит истине, то Рональд Хьюз действительно был убит “Семьей” Мэнсона.

Минуло уже несколько недель с момента окончания процесса по делу об убийствах Тейт — Лабианка, когда я получил заказанный мною отчет о вскрытии из округа Вентура. Идентификация, проведенная при помощи рентгена, была положительной. Найденное тело принадлежало Рональду Хьюзу. И все же остаток отчета мало что добавлял к газетным публикациям. В нем отмечалось: Покойный был замечен лежащим в водоеме, голова и плечо зажаты массивным обломком скалы”. Одна рука почти полностью оторвана у плеча, в груди и спине присутствуют значительные открытые области. В остальном же “явных признаков насилия не обнаружено”, тогда как “исследование в рентгеновских лучах не выявило признаков совершения преступления”. Все это подавалось с большой оговоркой: разложение зашло уже достаточно далеко. Что же до первичных целей вскрытия, то они и вовсе не были достигнуты: “Природа смерти — неизвестна. Причина смерти — не установлена”.

Отчет отмечал, впрочем, присутствие в желудке погибшего некоторых следов “применения лекарственных препаратов”. Но составляющие этих препаратов (что это было: наркотик? яд?), как и причина смерти, так и не были определены.

Совершенно не удовлетворенный этим отчетом, я затребовал проведения нашим офисом следствия по факту смерти Хьюза. Мне было отказано на том основании, что признаков совершения преступления медики не нашли, а потому и следствие не имеет смысла.

На чем все, кажется, и успокоились — до самого недавнего времени. В то время как процесс по делу об убийствах Тейт — Лабианка был еще в самом разгаре, кинорежиссер Лоуренс Меррик начал работать над документальным фильмом о “Семье” Мэнсона. Эта картина, названная просто “Мэнсон”, лишь мимоходом затрагивала убийства, в первую очередь повествуя о жизни на ранчо Спана и Баркера. Я сам прокомментировал несколько эпизодов “за кадром”; в фильме присутствовали также и фрагменты интервью со многими из последователей Мэнсона. Картина была показана на Венецианском кинофестивале в 1972 году, а через год номинировалась на Оскар, награду Киноакадемии. В процессе съемок Меррик сумел добиться расположения девушек-мэнсониток. Например, Сандра Гуд призналась на экране, что, когда они с Мэри Бруннер узнали об убийствах на Сиэло-драйв (в то время еще сидя в окружной тюрьме Лос-Анджелеса), “Мэри сказала: “Вот здорово!”, а я ей говорю: “Класс, похоже, это наши постарались!”

Когда камера бывала выключена и запись звука не проводилась, Сэнди делала Меррику и другие признания. Так, она сказала ему (в присутствии свидетеля), что на тот момент “Семьей” были убиты “от тридцати пяти до сорока человек”. И что “первым убийством возмездия была смерть Хьюза”.

Описанные судебные процессы не поставили точку в саге о Мэнсоне. Как заметил обозреватель “Лос-Анджелес таймс” Дэйв Смит в журнале “Уэст”, “задернуть занавес над делом Мэнсона — значит оградить себя от любых намеков на то, откуда зверь может явиться в следующий раз, и поэтому продолжать опасаться ночных шорохов, — как все мы боялись их в августе 1969 года”.

История знает немало примеров серийных убийств. Уже после резни Тейт — Лабианка, в одной лишь Калифорнии: социальный работник Хуан Корона признан виновным в убийстве тридцати пяти сельскохозяйственных сезонных рабочих; Джон Линли Фрэйзер убил доктора Виктора Охту, его жену, их двоих сыновей и его секретаршу, после чего свалил тела убитых в принадлежавший чете Охта плавательный бассейн; в неистовстве, продолжавшемся несколько месяцев, Герберт Маллин убил тринадцать человек в возрасте от трех до семидесяти трех лет; Эдмунд Кемпер-третий, признанный невменяемым после убийства своих бабушки с дедушкой, был впоследствии признан психически здоровым и отпущен на свободу, что дало ему возможность убить свою мать, одну из ее подруг и шестерых своих однокурсниц; двоим бывшим заключенным, арестованным за бродяжничество, приписывают по меньшей мере семнадцать убийств.

За исключением последней парочки убийц, все названные преступления были делом рук одиночек, определенно страдавших нервными расстройствами (даже если и не признанных невменяемыми официально), которые совершали убийства самостоятельно.

Дело Мэнсона было и остается уникальным. Если, как заявила Сандра Гуд, “Семья” действительно совершила от тридцати пяти до сорока убийств, то эта цифра уже вплотную подходит к рекордной для США отметке. И все же вовсе не количество жертв будоражит воображение в данном случае. Дело Мэнсона и его “Семьи” не перестает привлекать внимания из-за сочетания в нем элементов, которое, пожалуй, не имеет аналогов в архивах американской юстиции. Известность жертв; месяцы догадок и предположений, а затем и чистого страха, прошедшие до поимки убийц; невероятно нелепый мотив преступлений — высечь искру “чернобелого” Армагеддона; мотивационная цепочка, увязавшая с преступлениями тексты самой популярной рок-группы всех времен и народов, “The Beatles”; и прежде всего — дергающий за нити мефистофельский гуру, имевший уникальную силу убеждать идти на убийство ради него других, в основном юных девушек, отправившихся по его приказу и жестоко убивших совершенно незнакомых им людей, с азартом и удовольствием, без всяких признаков вины или сожаления… Все эти элементы в их комбинации делают Мэнсона, возможно, самым страшным серийным убийцей, а сами убийства — наиболее дикими, кошмарными во всей истории Америки.

Самым интригующим вопросом остается, как Мэнсон достигал подобного контроля.

В ходе процесса по делу об убийствах Тейт — Лабианка моей задачей было не показать, как именно он добивался своего, но доказать, что это происходило. И все же в понимании всего феномена Мэнсона вопрос “Как?" имеет чрезвычайно большое значение.

Некоторые ответы у нас есть.

На протяжении своих странствий Мэнсон встречал, вероятно, тысячи людей. Большинство не последовали за ним, чувствуя, возможно, что этот человек очень опасен, или же потому, что проповедуемая им нездоровая философия не находила в них отклика.

Те же, кто присоединился к Мэнсону в этих его странствиях, как уже отмечалось, не были похожи на обычных, среднестатистических юношей и девушек. Нет, Чарльз Мэнсон не был тем “крысоловом из Гаммельна”, что внезапно появился на баскетбольной площадке техасского колледжа, протянул Чарльзу Уотсону таблетку ЛСД и увлек его за собой в преступную жизнь. Уотсон бросил колледж всего за год до выпуска, уехал в Калифорнию, занялся не только употреблением, но и продажей наркотиков, — все это еще до его первой встречи с Чарльзом Мэнсоном. Не только Уотсон, но и почти все остальные члены “Семьи” успели “выпасть” из общества еще до знакомства с Чарли. Уже тогда почти у каждого имелась глубоко укоренившаяся враждебность к обществу и ко всему, что оно собой олицетворяло.

Те, кто пошел за Мэнсоном, сделали это (как выразился доктор Джоэл Хочман) по причинам, “заложенным в структуре их личностей”. Короче говоря, у каждого из них имелись определенные потребности, которые Мэнсон, видимо, сумел удовлетворить. Но этот процесс селекции имел и обратную сторону. Ибо только Мэнсон решал, кто может остаться. Очевидно, ему не нужны были те, в ком он распознавал потенциальную опасность, кто мог бы бросить вызов его авторитету, внести в группу расслоение или раздоры, усомниться в изрекаемых им, Мэнсоном, догматах. Они могли выбирать, после чего свой выбор делал Чарли, — и в результате на свет появилась “Семья”. Те, кто постоянно возвращался на ранчо Спана и жил там, делали это потому, что на базовом уровне все они имели сходные мысли и чувства. Таков был сырой материал, попавший в руки Мэнсона.

Чтобы вылепить из этой глины шайку хладнокровных убийц, готовых излить на незнакомых им людей его, Чарли, всеохватную злобу к обществу, Мэнсон использовал широкий набор техник.

Он чувствовал потребности людей и старался выделить, подчеркнуть их. Как отметил Грегг Джекобсон, “Чарли был человеком с тысячей лиц”, который “общался с людьми на том уровне, который был им нужен”. Присущая Мэнсону способность “вычислять” человеческую психику была столь развита, что многие из его сторонников предполагали в нем умение читать мысли.

Я сильно сомневаюсь, чтобы во всем этом присутствовала хоть капля “магии”. Имея долгие, долгие годы для изучения человеческой натуры в узких стенах тюрьмы и будучи настолько искусным лицемером, Мэнсон пришел, вероятно, к осознанию тех психических проблем, которые преследуют практически каждого из нас. Подозреваю, что все его “магические силы” — не более (но и не менее) чем умение говорить избитые банальности в нужное время нужным людям. Например, каждая бежавшая из отчего дома девушка наверняка испытывала определенные проблемы в общении с собственным отцом, тогда как всякий, попадавший на ранчо Спана, явно пытался найти, обрести там что-то недостающее или давно утраченное. Мэнсону оставалось лишь выяснить, что это такое, и предоставить человеку, по крайней мере, некое подобие желаемого — будь то суррогат фигуры отца, ослепительный религиозный символ, долгожданное принятие в замкнутую группу или уверенный в себе лидер, резко выделяющийся из толпы в нынешнее “время без лидеров”.

Другим инструментом Мэнсона были наркотики. Как стало ясно из показаний психиатров, данных в ходе судебных заседаний, ЛСД представляет собой не препарат, оказывающий прямое воздействие, но катализатор. Мэнсон весьма эффективно применял его, стараясь сделать своих последователей более податливыми, внедрить в их сознание определенные идеи, добиться от них “согласия”. Как рассказал мне Пол Уоткинс, Чарли всегда принимал меньшую дозу ЛСД, чем все остальные, чтобы не утратить лидерства.

Он использовал повторение. Постоянно поучая своих “учеников”, читая им лекции практически ежедневно, Мэнсон постепенно и систематически стирал многие сдерживающие факторы их психики. Как сам Мэнсон заметил однажды в зале суда, “можно убедить кого угодно в чем угодно, если все время только об этом и твердить. Может, человек и не поверит тебе на все сто процентов, но он будет опираться на твои слова, высказывая свое мнение, особенно если ему не на что больше опереться”.

В этом заложен еще один ключевой принцип, который принимал в расчет Мэнсон: наряду с повторением, он использовал изоляцию. На ранчо Спана не было газет, не было часов. Оборвав связи своей группы с остальным обществом, Мэнсон создал на этой вневременной территории свое собственное тесное сообщество, со своей собственной системой ценностей. Оно было замкнутым, целостным, самодостаточным — и постоянно конфликтовало с окружавшим его миром.

Он использовал секс. И еще была любовь, много любви. Не обратить на это внимание — значит не заметить одну из наиболее прочных связей, державших “Семью” вместе. Любовь основывалась на их обычаях делиться всем со всеми, их общих проблемах и удовольствиях, их отношениях с Чарли. Они были настоящей “Семьей” во всех смыслах этого слова, социологической ячейкой со своими братьями, сестрами и приемными детьми, вращавшейся вокруг доминирующей фигуры всезнающего, всесильного патриарха. Готовка пищи, мытье посуды, уборка, шитье — все те обязанности по дому, которые они ненавидели в собственных семьях, теперь исполнялись с готовностью, поскольку радовали Чарли.

Он использовал страх — и очень, очень эффективно. Овладел ли Мэнсон этой техникой в тюрьме или дошел до нее позднее, неизвестно, — но то был один из наиболее мощных инструментов его контроля над остальными. Возможно, в нем крылось и еще кое-что. Как заметил в своей статье в “Ньюсуик” профессор Стэнфордского университета Филип Зимбардо, долго занимавшийся изучением преступности и производимых ею эффектов, “поднимая уровень страха вокруг себя, ты заставляешь свой собственный страх казаться более нормальным и социально приемлемым”. Собственный страх Мэнсона граничил с паранойей.

Он учил, что жизнь — лишь игра. Сегодня они будут вооруженными саблями пиратами, разрубающими пополам всякого, кто осмелится прыгнуть на палубу их воображаемого корабля; назавтра они сменят костюмы и превратятся в индейцев, крадущихся по следам отряда ковбоев, или станут ведьмами и чертями, творящими заклятия. Игра. Но за всеми масками скрывался один и тот же рефрен: "мы" и "они", кто кого. Как показал на суде доктор Хочман, “я полагаю, историей доказано, что простейший способ склонить кого-то к убийству — это убедить в том, что вокруг сплошные чужаки. Они это они, а мы — это мы, и они отличаются от нас”.

Фрицы. Япошки. Узкоглазые. Свиньи.

С помощью частой смены имен и ролей Мэнсон создал собственную банду шизофреников. Малышку Сьюзен Аткинс, певшую в церковном хоре и ухаживавшую за матерью, когда та умирала от рака, никак нельзя винить в том, что сделала Сэди Мэй Глютц.

Мэнсон вытащил на поверхность их латентную ненависть, их врожденную склонность к насилию садистского толка, сфокусировав их на едином общем враге, на истеблишменте. Он лишил жертвы личностей, превратив их в символы. Гораздо проще ткнуть ножом в символ, чем в живого человека.

Он преподал своим последователям абсолютно аморальную философию, которая полностью оправдывала любые их поступки. Если все хорошо, то ничего плохого не может быть. Если ничто не реально, а вся жизнь — лишь игра, тогда нет смысла сожалеть и раскаиваться.

Если им требовалось нечто, чего нельзя было отыскать в мусорных баках или в общей куче тряпья, они шли на воровство. Шаг за шагом. Попрошайничество, мелкие кражи, проституция, взломы, вооруженные ограбления и, наконец, без всякой выгоды для себя, лишь потому, что на это есть воля Чарли, а воля Чарли — это воля Сына Человеческого, последний шаг, окончательный акт пренебрежения к истеблишменту, наиболее позитивное доказательство их абсолютной приверженности идеям Мэнсона: убийство.

Шутники говорили: “Семью, которая убивает, не разлить и водой”. За черным юмором прячется истина. Знание о том, что ими нарушена самая строгая заповедь христианства, создавало узы, тем более крепкие, что это общее знание было их тайной, только их секретом.

Он использовал религию. Мэнсон не просто находил опору для многих своих постулатов на страницах Библии, но и часто давал понять, что сам является вторым земным воплощением Христа. У него были свои двенадцать апостолов, даже больше в несколько раз; не один Иуда, а целых два — Сэди и Линда; он уходил в пустыню, на ранчо Баркера; у него был и собственный Суд — во Дворце юстиции.

Он использовал также и музыку, отчасти потому, что и сам был неудавшимся музыкантом, но еще и потому, что, как Мэнсону должно было быть известно, именно музыка быстрее всего способна достичь сердец и умов молодежи.

Он использовал свое интеллектуальное превосходство. Мэнсон был не просто старше всех своих последователей, но и сообразительнее; он говорил лучше, чем они; лучше постигал основы, подспудный смысл событий и явлений. Обладая тюремным опытом и превосходной, никогда не изменявшей ему способностью менять личины, да еще и обязательным для сводника умением манипулировать людьми, Мэнсон без труда мог убедить своих наивных, впечатлительных последователей в том, что это не они “больны”, а отвергнувшее их общество. К тому же, именно это они и хотели услышать.

Все эти факторы крепили контроль Мэнсона над “Семьей”. Но даже если собрать их воедино, станут ли они вровень с убийством без жалости, без раскаяния? Может, это и так, но мне кажется, что есть еще какой-то элемент, какое-то потерянное звено, которое позволяло Чарли до такой степени насиловать и коверкать сознание своих последователей, что в итоге они с готовностью шли вразрез с самой глубоко сидящей, с самой прочной из всех Моисеевых заповедей: “Не убий” — и охотно убивали по его приказу, даже находя в этом удовольствие.

Быть может, что-то кроется в харизматической, загадочной личности Мэнсона — какое-то едва различимое свойство, или некое качество, или внутренняя сила, какую еще никому не удавалось вычленить и дать ей определение. Возможно, он перенял это “нечто” у кого-то другого. Чем бы оно ни было, я считаю, что сам Мэнсон в точности знает формулу, которую использовал. И меня беспокоит то, что для нас она не прояснилась до конца. Ибо пугающий вывод, который следует из всего дела Мэнсона, прост: нечто подобное может произойти снова.

Мне кажется, Чарльз Мэнсон уникален. В любом случае, он — один из наиболее ярких преступников в американской истории, и едва ли, на первый взгляд, может появиться новый серийный убийца, во всем подобный ему. Но не обязательно быть провидцем, чтобы ощутить в сегодняшнем мире присутствие, по крайней мере, некоторых из элементов, составивших его столь заразительное безумие. Вероятность возникновения нового Мэнсона присутствует везде, где люди, не задавая вопросов, отдают свое сознание в безраздельное пользование неким авторитарным фигурам. Это может быть какой-нибудь сатанинский культ, наиболее фанатичные ветви Церкви Христовой (на правом или левом ее крыле) или же изматывающие разум секты новой чувствительности. Остается лишь уповать на то, что ни одна из этих групп не породит новых Чарльзов Мэнсонов: было бы непозволительной наивностью полагать, будто подобная зловещая вероятность не существует.

У истории о Мэнсоне есть несколько счастливых концов. И несколько не столь счастливых.

И Барбара Хойт, и Дайанна Лейк вернулись в школу и успешно окончили ее, очевидно, мало пострадав от опыта общения с Мэнсоном. У них осталось лишь несколько неглубоких душевных ран, которые со временем могут затянуться вообще. Барбара сейчас учится, чтобы стать медсестрой.

У Стефани Шрам появилось собственное дело; теперь она владеет школой дрессировки собак. Пол Уоткинс и Брукс Постон сколотили свою группу и выступают с ней в различных клубах округа Инио. Их песни оказались достаточно хороши, чтобы послужить музыкальным сопровождением документального фильма о Мэнсоне, снятого Робертом Хендриксоном.

После пожара Джордж Спан продал ранчо инвестиционной компании, намеревавшейся перестроить его в гостиницу в американском силе для туристов из Германии. Джордж же приобрел другое ранчо, неподалеку от Кламат-Фолса, штат Орегон, — и им, как и прежде, управляет Руби Перл.

От Хуана Флинна я давненько не получал весточек, но его судьба меня вовсе не беспокоит. Хуан всегда был способен самостоятельно позаботиться о себе. В последний раз мы встречались у меня в кабинете, но отчего-то Хуан представляется мне сидящим на огромном белом жеребце: за спиной у ковбоя сидит красавица, крепко цепляясь за дружка, чтобы не свалиться с коня во время бешеной скачки к закатному солнцу. Подозреваю, Хуан именно так и представляет себе собственный образ.

После убийства жены Роман Полански снял несколько художественных фильмов, включая и новое прочтение “Макбета”. В его версии кинокритики отметили ряд тревожных параллелей с убийствами на Сиэло-драйв. Сам же Полански позировал для иллюстраций к его интервью в журнале “Эсквайр” с воздетым блестящим ножом и, по сообщениям прессы, вновь вернулся в Лос-Анджелес, поселившись в доме неподалеку от Сиэло-драйв, 10050.

Адвокат Полански, работая в тесном контакте с ДПЛА, разделил награду в 25 тысяч долларов следующим образом: Ронни Ховард и Виржиния Грэхем получили по 12 тысяч долларов каждая, тогда как Стивен Вейс (мальчик, нашедший орудие убийства — револьвер 22-го калибра) получил тысячу.

Ни Дэнни ДеКарло, ни Алана Спринджера не оказалось поблизости, чтобы принять участие в дележе. Вскоре после процесса по делу Уотсона Дэнни, отпущенный под залог до суда по федеральному обвинению, связанному, естественно, с оружием, бежал в Канаду; его нынешнее местопребывание неизвестно. По выражению офицера ДПЛА, байкер Эл Спринджер попросту “исчез”. Мне не известно, жив он или мертв.

Ронни Ховард пробовала работать официанткой в коктейль-баре, но удержаться на этой работе ей оказалось не по силам. Куда бы Ронни ни обратилась, по ее собственным словам, ее встречали не иначе как “стукачку в деле Мэнсона”. Несколько раз ее избивали по дороге домой с работы, а однажды вечером кто-то выстрелил в окно ее гостиной. Пуля пролетела в нескольких дюймах от лица Ронни. Возможного убийцу так и не нашли, и на следующий день Ховард заявила репортерам: “Я жалею, что не удержала язык за зубами”.

Виржиния Грэхем устроилась работать секретаршей в юридической конторе и, казалось, быстрым темпом возвращается к нормальной жизни, когда вдруг серьезно нарушила условия досрочного освобождения. Когда я пишу эти строки, ее все еще разыскивает полиция.

Через семь месяцев после того, как Билл Фарр отказался открыть судье Олдеру, кто именно передал ему текст показаний Виржинии Грэхем о планируемых “Семьей” Мэнсона “убийствах знаменитостей”, Олдер вновь вызвал Фарра в суд и предоставил ему выбор: или назвать источник, или оказаться за решеткой.

Законы Калифорнии оберегают конфиденциальность общения журналистов с источниками их репортажей. Впрочем, уже после суда по делу об убийствах Тейт — Лабианка, Фарр оставил работу в “Лос-Анджелес геральд экзаминер” и теперь исполнял обязанности пресс-секретаря. Олдер заявил, что, поскольку Билл уже не является журналистом, закон более не защищает его.

Фарр возразил — и, на мой взгляд, весьма убедительно, — что, если приказ Олдера останется в силе, от этого пострадают как средства массовой информации, так и публика. Лишившись гарантированной анонимности, многие воздержатся от передачи прессе важной информации — и свобода слова окажется под угрозой. На основании Конституции и собственных убеждений, Фарр наотрез отказался назвать имена лиц, передавших ему упомянутые сведения. Однако он прислушался к совету адвокатов и объявил, что копию показаний Грэхем ему передали, нарушая судебный приказ об ограничении гласности, два юриста и еще один человек. Назвать их имена Фарр, впрочем, вновь отказался.

Подчиняясь приказу Олдера, адвокаты защиты Дэйи Шинь, Ирвинг Канарек и Пол Фитцджеральд, а также обвинители Стивен Кей, Дональд Мюзих и я сам выступили в суде. Все шестеро заявили под присягой о своей непричастности к передаче показаний Фарру. Очевидно, двое из шести солгали. Все, что мне известно, — это то, что я не передавал Фарру показаний Грэхем. Кто это сделал? Догадка читателя в этом случае будет ничем не хуже моей.

Судья Олдер признал Фарра виновным в гражданском неподчинении Суду и приговорил бывшего журналиста к неограниченному сроку заключения. Тот просидел в окружной тюрьме Лос-Анджелеса сорок восемь дней, после чего был отпущен на свободу по приказу судьи Верховного суда Соединенных Штатов Америки Уильяма О. Дугласа, до принятия окончательного решения по его апелляции.

Если бы неподчинение Фарра было признано уголовным, а не гражданским проступком, то максимальное наказание, которое Олдер мог ему назначить, составило бы шестьдесят пять дней тюрьмы и штраф на сумму 6500 долларов. Но Олдер принял другое решение: неограниченный срок заключения за гражданское неповиновение. Это могло означать, что (в случае, если Олдер проявил бы твердость, а вышестоящие суды признали бы его правоту) Фарр провел бы в тюрьме пятнадцать лет — пока пятидесятипятилетний Чарльз Олдер не достиг бы возраста в семьдесят лет и не ушел бы на пенсию!

Многие, хотя и не все, участники “Семьи” Мэнсона “первого набора” теперь отбывают сроки в различных исправительных учреждениях. Другие члены “Семьи” разделились, чтобы последовать за новыми лидерами. Кэтрин Гиллис, по недавно полученным мною сведениям, стала “мамашей” одной из группировок байкеров. Немногим удается попадать в газетные заголовки. Мария Алонзо (тик Кристал), отпущенная на свободу вскоре после убийства в Стоктоне, в марте 1974 года была арестована вновь; ей предъявлено обвинение в предположительной организации сговора с целью похищения генерального консула иностранной державы. Тем самым Алонзо надеялась обеспечить возвращение на свободу двоих заключенных окружной тюрьмы Лос-Анджелеса. Когда я пишу это, суд по делу о преступном сговоре еще не успел начаться.

Какое-то время существовал целый всплеск книг, театральных постановок и фильмов, если не прославляющих имя Мэнсона, то рисующих его не целиком черной краской. Было время, когда могло показаться, что в стране возникает целый культ Мэнсона. Я говорю не только о значках с надписями вроде “СВОБОДУ ЧЕТВЕРКЕ МЭНСОНА!" но и о том, что раковая опухоль, известная под именем “Семья”, одно время развивалась весьма быстро. Когда журналисты брали интервью у новообращенных ее членов — никогда и в глаза не видевших Мэнсона, — те выглядели и говорили в точности как Пищалка, Сэнди и остальные. Что создавало пугающую картину: могло показаться, что безумие, зароненное Мэнсоном, способно передаваться от человека к человеку. Но это странное время быстро прошло, и теперь от той, былой “Семьи” Мэнсона уже мало что осталось — хотя Пищалка, некогда руководившая “группой поддержки Чарли”, по-прежнему хранит ему верность.

Бесспорный лидер “Семьи” в отсутствие самого Мэнсона, вовлеченная, вероятно, в планирование проводимых группой акций и арестовывавшаяся полтора десятка раз по различным поводам, от мелких краж до убийств, Пищалка лишь крайне редко признавалась виновной, и то по самым ничтожным обвинениям. Более того, не так давно она нашла поддержку не где-нибудь, а в Офисе окружного прокурора Лос-Анджелеса.

Один из молодых заместителей окружного прокурора по имени Уильям Мельчер впервые познакомился с Пищалкой, когда группа еще пикетировала угол Темпл и Бродвея. На Рождество 1970 года жена Мельчера напекла печенья для девушек-мэнсониток; так возникла и начала развиваться эта странная дружба. Прошло не слишком много времени после того, как с Пищалки было снято обвинение в стоктонском убийстве, и ее арестовали снова по подозрению в участии в вооруженном ограблении в Гранада-Хиллз. Убежденный, что полиция идет по ложному следу, Мельчер успешно доказал это следователям, и Пищалку освободили. Как заявил журналисту “Лос-Анджелес таймс” сам Мельчер, снятие с Пищалки подозрений стало “величайшим моим достижением за все три года работы общественным обвинителем”.

Заметив, что группа “испытывала заметную неприязнь по отношению к полиции и судам, я захотел доказать этим людям, что справедливость может восторжествовать и в другом смысле. Юстиция может оказаться и на их стороне". Когда-нибудь он попробует написать книгу о жизни этих девушек, добавил Мельчер. “Мне хотелось бы написать не подробный отчет о трагедиях и о насилии, на которое я вовсе не смотрю сквозь пальцы, но книгу о подлинной красоте, которую мне удалось разглядеть в этой группе, — об их неприятии войны, их искренности, их великодушии".

Судьба Чарльза Мэнсона, Чарльза Уотсона, Сьюзен Аткинс, Патриции Кренвинкль, Лесли Ван Хоутен и Роберта Бьюсолейла была решена 18 февраля 1972 года. В этот день Верховный суд штата Калифорния объявил о своем решении (принятом шестью заседателями против одного) об отмене смертной казни в штате Калифорния. Это решение было основано на статье 1 шестой главы Конституции штата, запрещающей “жестокое или необычное наказание"[211].

Меры наказания в отношении ста семи человек, ожидавших исполнения смертного приговора в штате Калифорния, автоматически были сведены к пожизненному заключению.

Мэнсон, узнавший эту новость в Лос-Анджелесе, где он находился в качестве свидетеля защиты на процессе по делу Брюса Дэвиса, расплылся в широкой улыбке. В Калифорнии человек, приговоренный к пожизненному заключению, может просить о помиловании уже по прошествии семи лет.

К августу 1972 года последние заключенные покинули камеры смертников Калифорнии, чтобы в большинстве своем быть переведены в места общего заключения различных исправительных учреждений штата. Когда это пишется, Аткинс, Кренвинкль и Ван Хоутен остаются в специальном блоке, построенном для них в женской исправительной тюрьме во Фронтере; очень вероятно, что и они со временем будут переведены в блок с не столь строгими условиями содержания.

В психиатрическом отчете о состоянии Патриции Кренвинкль доктор Джоэл Хочман говорил, что из всех трех девушек Кэти имела наименее прочную связь с окружающей реальностью. По его мнению, если Кэти когда-либо будет разлучена с остальными двумя и с мистикой, окружавшей Мэнсона, то, возможно, и вовсе утратит эту связь, скатившись к полному психозу.

Что касается Лесли Ван Хоутен, которая из трех девушек наименее всего была привязана к Мэнсону, но, однако же, убивала по его приказу, я чувствую, что она может лишь закостенеть, стать сильнее и хитрее. Я практически не надеюсь, что Лесли когда-либо сможет окончательно реабилитироваться.

Описывая Сьюзен Аткинс, репортер “Лос-Анджелес таймс” Дэйв Смит выразил словами то смутное ощущение, которое возникло у меня уже давно: “Наблюдая за ее поведением — то прямота, то актерство в суде; милая зверушка, играющая с кем-то в гляделки; немного не от мира сего, когда никто не обращает внимания, — я почувствовал, что однажды она просто может зайтись в истошном крике, да так никогда и не остановиться”.

Остальные осужденные убийцы из “Семьи” Мэнсона — Чарльз Уотсон, Роберт Бьюсолейл, Стив Гроган (тик Клем) и Брюс Дэвис — все находятся теперь в общих местах лишения свободы. Текс больше не строит из себя помешанного, и у него появилась девушка, которая регулярно его навещает. Бобби снискал изрядную долю общественного внимания, когда Труман Капоте взял у него интервью, вошедшее в телевизионный документальный фильм об американских тюрьмах. Вскоре после премьеры фильма ему сломали челюсть и вывихнули руку в ходе потасовки на прогулочном дворе “Сан-Квентина”. Стычка была результатом борьбы за власть в группировке “Арийское братство”, в которую вступил Бьюсолейл. “АБ”, которое, как предполагается, несет ответственность за гибель (за последние несколько лет) полутора десятков заключенных в различных исправительных учреждениях Калифорнии, стало лишь наследником нескольких более ранних группировок, включая и организацию неонацистов. Сколько человек принадлежат “Братству”, остается неясным, но в нем состоят, по меньшей мере, две сотни заключенных, и оно пропагандирует многие из принципов расовой ненависти, ранее использованных и Чарльзом Мэнсоном. Наследники былых идей.

Из всех убийц “Семьи” лишь ее лидер удостоился особого отношения к своей персоне. В октябре 1972 года Чарльза Мэнсона перевели в исправительный центр максимально строгого содержания в тюрьме “Фолсом”, в Северной Калифорнии. Описываемый как "тюрьма в тюрьме", он служит пристанищем тем "проблемным заключенным”, которые не могут быть успешно контролируемы при общих, не таких жестких условиях содержания. С переводом Мэнсон утратил не только все особые привилегии, предоставляемые ожидающим казни смертникам, но и привилегии обыкновенных заключенных. Причиной этому были названы его “враждебность и воинственность”.

“Тюрьма — мой дом, единственный дом, какой у меня когда-либо был”, — часто повторял Мэнсон. В 1967 году он упрашивал власти не освобождать его. Если бы кто-то прислушался к его предупреждению, эта книга не была бы написана, а порядка тридцати пяти или сорока человек остались бы в живых.

Доведя свою роль обвинителя до логического конца, по выражению самого Мэнсона, я просто отправил его домой. Только на сей раз этот дом не покажется ему знакомым. Перед переводом Мэнсона в “Фолсом” начальник тюрьмы “Сан-Квентин” Луис Нельсон заметил: “Было бы опасно определить парня вроде Мэнсона в тюрьму общего режима, потому что в глазах других заключенных он совершил не слишком почетное преступление. Его осудили за убийство беременной женщины, а подобные вещи не позволят человеку подняться хоть сколько-нибудь высоко в социальной структуре тюрьмы. Как не поднимется туда и кто-то, осужденный за совращение ребенка. Парням, совершившим такое, приходится туго везде, где бы они ни оказались”.

Как и в случае с Сирханом Сирханом, осужденным убийцей сенатора Роберта Кеннеди, преследующая, такого преступника слава становится худшим из его врагов. Сколько бы он ни провел в тюрьме, Мэнсону предстоит все эти годы то и дело оглядываться через плечо: он должен понимать, что любой заключенный, надеющийся поднять свою репутацию в тюремном сообществе, в любой момент может вонзить ему в спину заточку.

То, что Мэнсон, Уотсон, Бьюсолейл, Дэвис, Гроган, Аткинс, Ван Хоутен и Кревинкль уже в 1978 году смогут подать прошение о помиловании, вовсе не означает, что они его получат. Просто до этого срока прошение у них не примут. В Калифорнии средняя продолжительность заключения для убийц первой степени составляет десять с половиной лет. Тяжесть совершенных ими преступлений и полное отсутствие каких-либо смягчающих обстоятельств позволяют мне сделать прогноз о том, что все они проведут за решеткой гораздо больше времени: девушки — от пятнадцати до двадцати лет, мужчины (за исключением самого Мэнсона) — примерно столько же.

Что касается лидера “Семьи”, то, как мне кажется, он проведет в тюрьме еще минимум двадцать пять лет или, вполне возможно, весь остаток жизни.

В середине октября 1973 года около тридцати заключенных одного из самых строго охраняемых тюремных блоков Калифорнии, “4-А” в исправительном центре тюрьмы “Фолсом”, устроили “мирную демонстрацию протеста” против условий своего содержания (по выражению “Сан-Франциско кроникл”).

Человек, боготворивший страх и использовавший его в собственных целях, не участвовал в происходящем. Цитирую репортаж, напечатанный в “Кроникл”: “Серийный убийца Чарльз Мэнсон является одним из заключенных блока “4-А”, хотя, по словам тюремного пресс-секретаря, он не принял участие в демонстрации. В прошлом другие заключенные угрожали Мэнсону расправой, и, по заявлению тюремного руководства, он редко выходит из своей камеры из страха подвергнуться нападению”.