Химеры

Глава 9

Охотники толпятся у больших валунов и копьями пытаются достать ребёнка.

— Прекратите! — кричу я. Расталкиваю людей, сажусь на корточки. В щели, между камней сидит всклокоченное, рычащее существо.

— Сейчас достану, — крупный мужчина, с лицом цвета морёного дуба, по прозвищу Прелый, наматывает на руку толстую куртку, теснит меня и ползёт к малышу.

— Осторожней, не повреди мальчонку! — прикрикиваю я.

Детёныш шипит, плюётся и, неожиданно бросается вперёд, вцепляется в куртку, срывает её, вновь кидается на человека, но охотник проворно отскакивает и, бьёт тупым концом копья, в незащищённое тельце зверёныша. Что произошло в этот момент, я даже сразу не сообразил, с криком: — Ах, ты, гад! — Семён огрел Прелого пудовым кулаком. Здоровенный мужик отлетает как пушинка, больно бьётся головой и пытается понять, откуда появился смерч. — Ещё ударишь ребёнка, раздавлю как мокрицу, — Семён белый от гнева, губы трясутся, глаза краснеют как у сбесившегося буйвола, я уже знаю, в таком состоянии он становится неуправляем.

Мужчина открывает рот, словно рыба, выброшенная на берег: — Что это было? — удивлённо вопрошает он, в глазах детское изумление.

Князь Аскольд, почёсывая бородёнку, смотрит на крупного мужчину, как кобра на курёнка: — Тебе повезло, что твоя шея как у быка, в другой раз будь терпимее к детям.

Охотник с трудом приходит в себя и примиряющее говорит: — Это зверь, у него клыки, — он с восхищением смотрит на огромного Семёна и добавляет: — Право, давно забытое ощущение, я так в сопливом детстве отлетал от батюшкиного благословения… как приятно вспомнить, — в его глазах совсем нет гнева, лишь одна тоска по тем сладким дням. Охотники жизнерадостно заржали.

— Пусть даже и зверь, но руки не стоит распускать, не ровен час, подумаем, что ты трус, — Семён присаживается на корточки и ласково разговаривает с несчастным существом, в ответ слышится: — Игррр, игррр…

— Игорь! — смеётся сероглазый богатырь. — Вы слышали? Он говорит, Игорь!

— Рычит, цапнуть хочет, — благодушно произносит Прелый.

— Пошёл вон! — рявкает Семён, после этого случая этот человек перестал для него существовать. Как бы ни подрались, недовольно думаю я, но мужчина без злости усмехается и отходит с равнодушным видом.

Неожиданно звуки, игррр, сменяются на, иггг. Затем звук, похожий на мяуканье крупной кошки и вдруг из щели высовывается ручонка, цвета бронзы. Семён ложится на землю, показывая полное расположение малышу. Детёныш полностью выползает, видит людей, скалится и, вместо того, чтобы броситься обратно, кидается на грудь Семёну.

Детинушка тает от умиления и без боязни гладит светлые волосики. Малыш вздрагивает и повизгивает со страха и наслаждения — все живые существа понимают и любят ласку.

Семён без сожаления расстаётся с дубиной, её пришлось взять мне, держит вздрагивающее тельце: — Не пропадёшь, Игорёк, — воркует он.

Мы вновь двигаемся в нелёгкий путь, к Семёну, держащего мальчугана, близко не подходим, чтоб не травмировать малыша, но тот оказался не робкого десятка, через некоторое время завозился и попросился на землю.

— Убежит? — пугается Семён.

— Отпусти, всю жизнь на себе не проносишь, сбежит, значит, знает куда, не стоит неволить даже из благих соображений.

Семён нехотя опускает малыша на землю, ожидая, что тот рванёт в лес, но мальчик пристроился рядом, резво трусит на четырёх конечностях, испуга в глазах никакого, видно понял, его приняла другая стая. Он деловито обегает людей, обнюхивает даже своего недавнего обидчика, не высказывая никакой злости, тот попытался потрепать его за волосы, но едва успел отдёрнуть руку, иначе лишился бы пальцев: — Забавный мальчик, — цокнул языком Прелый.

Игорёк, как удачно окрестил его Семён, знает суровые правила, понимает, если отстанет, в лесу ждёт смерть, волки научили жизни, поэтому не отстаёт и бежит ногу в ногу с нами.

Чужой взгляд перестаю ощущать, несколько расслабился. Идём достаточно спокойно, деревья в разлёте друг от друга на пятьдесят, сто метров, но неба из-за сцепленных между собой ветвей, невидно. Кустарники и всякие лианы остались позади, дорогу покрывает мох и низкий папоротник. Зверья много, но беспокойство не доставляют, в основном это травоядные животные, не агрессивные и трусливые, моментально исчезают при нашем появлении. Встретились с лесными слонами, с гиппопотама, в густой шерсти. Нас увидели, рванули в сторону болота словно резвые скакуны. Немалое беспокойство доставил крупный зверь, похожий на дикого кабана, но огромный, клыки как у медведя, глаза мутные, пасть слюнявая. Он долго провожает нас взглядом, повизгивает и переваливается из стороны в сторону, видно не может принять решение. В конце концов, он отстаёт и шаркающей походкой направляется в сторону, куда умчались карликовые слоны. При появлении этого зверя Игорёк оскалился и прижался к ногам Семёна, тельце выбивает крупную дрожь, он знает это чудовище.

По моим расчётам скоро должны выйти на плато. Лес посветлел, иногда в просветах между крон лесных великанов, пробивается небо, и брызгают на землю лучи солнца. Появился кустарник, папоротники стали гуще и выше. Орхидеи заполонили все освещённые участки и наполняют воздух сладким благоуханием, а всё пространство заполнено щебетанием птиц и резкими криками мелких зверьков, шныряющих меж ветвей.

Далёкий звериный крик застаёт меня врасплох, споткнувшись, едва не роняю лук. Все остановились, прислушались. Вновь раздаётся вопль и был он ужасен тем, что прослеживается в нём нечто человеческое и наполнен он горем и тоской. Игорёк неожиданно встаёт на ноги, вытягивается в струнку, взгляд тревожный. Некоторое время так стоит, затем, поскуливая, забегает за Семёна и вцепляется в его пояс.

— Это там, где мы похоронили лесного человека, — в волнении говорит князь Аскольд.

— Знаю.

— Игорь ребёнок этой самки… женщины, — поправляется Аскольд.

— Похоже на это.

— Малыша надо оставить.

— Игорёк боится. Он не хочет, — встревает в разговор Семён.

— Надо отдать матери, — я непреклонен.

— Она идёт по нашим следам, необходимо делать остановку, дождёмся её, — предлагает князь Аскольд.

Не хотелось терять время, но моральные соображения одерживают верх: — Привал, — командую я.

Охотники расположились полукругом, копья держат горизонтально лесу.

Игорёк пристроился рядом с приунывшим Семёном, короткие клыки спрятались во рту — ничем не отличишь от обыкновенного ребёнка.

Лес хорошо просматривается, мы замерли. Прошло тридцать минут, никакого намёка на приближение лесной женщины. Думая, что она опасается нас, толкаю малыша вперёд. Ребёнок в недоумении уставился на меня, взгляд чистый, тревожный. В ожидании поддержки поворачивается к Семёну, мой друг отводит печальные глаза, мальчик тоскливо взвыл и неуверенно трусит вглубь леса, на полдороги замедляет бег, останавливается, оглядывается, в глазах ужас.

Садится на корточки и больше не шевелится. Бедный, он не понимает, что от него хотят, так он сидит минут десять, подвывая со страха.

Люди сопереживают маленькому существу, даже Прелый в сочувствии морщится.

Когда ты появишься? С растущим раздражением думаю я. Но она так и не вышла, может горе доконало или испытывает равнодушие к малышу. Кто знает? Чужая душа, потёмки. В любом случае испытываю облегчение, понимаю, как страдает Семён и мучается мальчик.

— Время вышло, Семён, зови мальца, — как можно спокойнее говорю я.

— Игорёша! — вытягивает тот руки, улыбка во всё лицо.

Ох, как тот несётся обратно, как волчонок прыгает и пытается облизать сероглазого богатыря.

— Мать не пришла, ребёнок будет жить у нас, станешь воспитывать как сына, — строго говорю я Семёну, а он не против, глаза светлеют в порыве нежности, что-то мне подсказывает, непростая судьба будет у малыша и весьма значительная.

Итак, мы продолжаем путь, а время склоняется к вечеру, как это некстати, слишком задержались в пути. Разборки с медведем, очевидно, придётся отложить до утра. Где бы стоянку расположить как можно безопаснее? Мысли мучительно стучат по мозгам и отдаются в затылке. Ночью расклад явно не в нашу пользу, при луне на охоту попрёт множество хищников, может, мишка нас учует, а он людоед, в темноте не отобьёмся. Взгляд упирается в маячащую в отдалении чёрную трещину в земной коре. А, что если укрыться на её склонах? Мысль безумная, но всё же подзываю Аскольда: — Время к вечеру, необходимо готовить ночлег.

— И как можно быстрее, — князь тревожно оглядывался.

Солнце безжалостно стремится уйти за горизонт, предвестники надвигающихся сумерек упорно дают о себе знать: дневные птицы замолкли, сочно перекликаются между собой козодои, вдали на болоте — активно жарят с концертом лягушки.

— В лесу оставаться, самоубийство, когда выйдем из леса, неизвестно, но на плато не менее безопасно, в общем, хрен редьки не слаще, костры разжигать нужно — единственный выход, — Аскольд полирует в ладонях тяжёлую стрелу, на лице сосредоточенность и с трудом скрываемое беспокойство.

— Местность болотистая, сушняка не, — вздыхаю я, — костерок, конечно, постараемся разжечь, но на огонь попрёт всякая дрянь.

— Чтобы звери не лезли, нужен большой костёр, — Аскольд ковырнул ногой землю, мох прорывается и проступает тёмная жижа.

— На склонах разлома много трещин, почти как небольшие пещерки. Что думаешь по этому поводу? — глянул я на Аскольда.

— Идея бредовая, — ухмыляется он, — но идея.

— Тогда действуй.

Секунда и народ приходит в движение. С опаской приближаемся к чёрным провалам. Действительно, склоны обезображены всевозможными трещинами, площадками, мини гротами, даже виднеются ходы в пещеры. В то же время, на склонах множество торчащих корней, стеблей колючей травы, застрявших веток, листьев и прочего мусора. Как следствие этому, шныряет и ползает в нём всевозможная гадость. Неприятно поражает метровая сороконожка и свисающие на грязных нитях толстые пауки. Омерзительны гигантские слизни, пожирающие плесень. И, вызывает страх клубящийся зеленоватый туман, заполняющий почти весь разлом.

— Насекомых выгоним, над тем гротом, укрепим пару брёвен, и жить можно, — заявляет неунывающий князь Аскольд.

— Плохое место, — я наклоняюсь над страшной трещиной, она как рана, разодравшая тело земли, до ноздрей доносится слабый запах аммиака, отшатываюсь, с сомнением смотрю на Аскольда.

— Не дрейф, Никита, прорвёмся! — улыбается друг. — Место конечно поганое, но ситуация безвыходная. Твоё предложение понежиться на этих склонах, самое резонное.

Поваленных деревьев в округе множество, напрягаясь из всех сил, подтаскиваем к обрыву. Тем временем князь Аскольд устроил насекомым настоящий террор, безжалостно выгребая их из грота: чуть ли не до истерики доводит огромных пауков, циничным образом пригвоздил стрелой сороконожку, выгнал тяжеловесных фиолетовых жуков, но пожалел нескольких ящерок, оставив их дрожать в щелях вычищенного грота.

До ночи укрепляем убежище брёвнами и заготавливаем дрова. Когда сквозь тёмные кроны блеснули первые звёзды, работу полностью закончили. В животе урчит, после трудоёмкой работы нестерпимо хочется, есть, предлагаю Аскольду добыть дичи, он без разговора перекидывает через плечо колчан со стрелами. Отходим метров на сто и сразу сталкиваемся нос к носу, с небольшим оленем — бока судорожно вздымаются, бедро порвано когтями, очевидно, недавно его преследовал хищник. Вот на этом злополучном месте он и встретил смерть от моей стрелы. Хорошо, попал прямо в сердце, зверь не мучился. Аскольд, к моему удивлению, плохо видит в темноте, даже силуэт зверя не разглядел, поэтому замешкался с выстрелом, но, может это у меня возникла аномалия со зрением? В последнее время много странностей замечаю за собой.

Взваливаю оленя на плечи, и мы быстро несёмся к своему убежищу, я чётко ощутил запах хищника. Без эксцессов добираемся до грота, отодвигаем брёвна, ныряем внутрь, и только в окружении товарищей, успокаиваемся.

Пылает костёр, освещая унылые своды. Охотники разделывают животное, ловко подвесив его за ноги к брёвнам. Игорёк сразу проснулся, ощутив запах зверя, распорядился дать ему хорошей сырой вырезки, вряд ли волки делали ему барбекю на огне. Запечём мяса, захочет попробовать, дадим жаренного.

Игорёк жуёт как опытная собака, кости оленя трещат, лопаются сухожилия. Глядя на мальчика, сибиряки посмеиваются. Тепло и запах жареного мяса приносит некоторый уют, я уже не кошусь по сторонам как испуганный жеребец, ожидая, что из щелей выползет всяческая дрянь.

Семён мурлычет песенку, охотники рассказывают байки, князь Аскольд расположился у входа, отгоняет назойливых насекомых. Я слежу за костром и за приготовлением пищи. Не знаю, когда это произошло, но я клюю носом и растворяюсь во сне.

Снятся необычные сны: бескрайний мелкий океан, ни волнения, ни ряби, солнце едва проглядывается сквозь марево на горизонте, песчаный берег и город спокойный, тихий.

Брожу по тенистым улочкам, удивляясь, что не вижу людей, и возникает во мне убеждение, не Земля это, другая планета, которая на пороге своего заката. Дни сочтены, окутает её холод, моря исчезнут под толстым слоем красноватого песка. Грусть пронзает сердце, но вдруг появляются люди. Они выходят из дома, спокойная, никуда не торопящаяся группка. В руках держат свёртки, коробки, опоясанные цветными лентами. Внезапно с пронзительностью осознаю, они в курсе того, что их ждёт, их тела некому будет погрести, они обратятся в прах и развеются пылевыми ураганами, но сейчас жители умирающей земли упорно гонят от себя эти мысли, идут в гости к таким, же обречённым.

Приближаюсь к ним, они приветливо улыбаются. Мы идём вместе, заходим в дом. Обычная квартира: окна, волнистые шторы, столик, диван, стулья на кривых ножках. Играет музыка, очень необычная, но приятная, завораживающая.

Люди тихо переговариваются, улыбаются, но на их лицах я замечаю тень, витающей над ними, смерти.

Одна из женщин, с приветливым лицом, садится рядом. Смотрю на неё и влюбляюсь, дрожь пронзает тело. Она внимательно смотрит в глаза, и я слышу её голос: — У нас ничего не получится, мы полностью разные и ты… ещё не родился.

Внезапно становится страшно, я осознаю, какая пропасть нас разделяет, ни года, ни столетия — миллионы лет, а люди эти просто чудовищно могучи, но и они бессильны перед природой, перед Богом. Что же они натворили, что их так безжалостно сметает история, растирая в пыль.

— Пойдём, — говорит женщина, берёт меня за руку, и я ощущаю холод от её пальцев.

Мы выходим из дома и оказываемся на набережной. Она ведёт меня вдоль скамеек, на них расслабились молчаливые люди, кто нежится, просто вдыхая морской воздух, кто торгует безделушками. Странная тишина, воздух словно застыл, но это как затишье перед бурей, от безысходности жжёт сердце, глаза становятся мокрыми, я знаю, всё, что сейчас вижу, уже почти мёртвое.

У лестницы ведущей вверх, задерживаюсь, на ступеньках лежит лоток заставленный вазами, масками и прочей мелочью, а хозяина поблизости нет, но я знаю — он не придёт. Поднимаю маску — на меня смотрит необычное существо, отдалённо напоминающее человека.

— Они жили задолго до нас, можешь взять её себе, — слышу голос женщины, — и эта ваза тебе пригодится. Поздно, очень поздно у нас получилось то, с чем могли без труда справиться с паразитами из Пекла, — с чудовищной горечью произносит она и добавляет: — Теперь вам придётся опробовать эту смесь.

Со страхом смотрю на зелёную вазу, очень тяжёлую, в непонятных выпуклых рисунках, горлышко запечатано. В ней есть то, на что жители этой планеты возлагали большие надежды, но не успели воспользоваться тем веществом, что находится в ней и теперь всем грозит лютая смерть.

Далее она ведёт по лестнице, и мы упираемся в массивные, исполинские ворота. Женщина проводит ладонью по поверхности, и они неожиданно расходятся в стороны. С удивлением рассматриваю огромное помещение. Многочисленные светильники не могут его полностью осветить и поэтому всё в полумраке. Поблёскивают металлические колоны, виднеются двери, так же из металла, зеркала на стенах тускло отсвечивают свет от ламп. Я оказался внутри зала, ворота тихо смыкаются, озноб бежит по спине.

— Ты их не бойся, ничего они тебе не сделают. Они приспособились жить под землёй, это новая раса, — шелестит голос моей спутницы.

Открывается дверь. На пороге появляются люди в облегающих комбинезонах. Кожа неестественно белая, глаза чёрные, зрачки вытянутые как у кошки и огненно красные. Один из них смотрит на меня, и я понимаю, нужно идти за ним. Оборачиваюсь, женщина улыбается, а в глазах тоска, она прощается со мной. Щемит сердце, я знаю, больше её не увижу.

Он ведёт мимо оранжереи. В зале за стёклами, виднеются растения напоминающие лианы, деревья в сосульках-плодах, стебли, в мясистых, источающих прозрачный сок, листьях и многое другое — загадочное и необычное.

Подходим к лифту, он усаживает меня на диван, и кабинка ухает вниз с серьёзной скоростью. Вскоре останавливаемся, выходим и оказываемся в плохо освещённом зале. Но на этот раз вспыхивает дополнительный свет и всё тонет в молочном сиянии. В центре зала крутится планета. Как зачарованный смотрю на неё, я уверен — это Земля, но не узнаю её, континенты, океаны — всё не так. Но это Земля! Внезапно поверхность приближается к глазам и перед моим взором возникает уродливый разлом земной тверди. Заглядываю глубже, ужасаюсь, некто, нечеловеческой природы, грызёт туннели, и целая орда кошмарных существ их мигом заполняет.

Внезапно меня словно выталкивает из зала, и оказываюсь на улице. Произошли разительные изменения. Очень холодно, дует свирепый ветер. Я цепляюсь за натянутый трос и иду по замёршему океану. Колючий снег бьёт по лицу, ладони скользят по обледеневшему канату.

Неожиданно понимаю, не снежная буря заметает всё вокруг — это замёрзший углекислый газ. Атмосфера планеты вымораживается, оседая на поверхность в виде льда и снега. Безудержное горе всколыхнулось в груди, я понял, живых нет, все погибли и та женщина тоже, слёзы катятся из глаз.

Пробуждаюсь от толчка в бок, с трудом открываю мокрые глаза, рыдания ещё срываются с губ.

— Ты, чего, Никита, плохой сон? — встревожено спрашивает Аскольд.

Оглядываю притихших людей: — Да, — соглашаюсь я, — и место здесь поганое, уходить нужно.

— Куда уходить, сдурел? Ночь! В лесу масса хищников!

Отрываю кусочек слегка подгоревшего мяса, жую, пытаюсь почувствовать вкус, сомнения раздирают меня. Да, сон плохой, не просто плохой, ужасный, но всё-таки сон.

— Хорошо, мы останемся до рассвета, но костёр необходимо затушить и соблюдать идеальную тишину.

— Насекомые наползут, — князь Аскольд палкой выпихивает крупного слизня.

— Хорошо, — вздыхаю я, — оставим маленький огонь… подальше от края, чтоб его не заметили со дна разлома.

— Да кто там может жить? — с сомнением произносит Аскольд. — Дно полностью заполнено каким-то газом, и аммиаком ощутимо попахивает, в такой атмосфере не выживет ни одно существо.

— Может ты и прав, — вздыхаю я, — но у меня есть ощущение, на дне что-то ползает.

— Какой бред… извини, Никита, — Аскольд в задумчивости сжимает в ладонях свою бородку.

Ночь в самом разгаре, я не сплю, слежу за огнём, что бы сильно не разгорался, заодно сменил на посту Аскольда и, с помощью палки, борюсь с наглыми членистоногими, эти твари совсем обнаглели, и не раз приходится стрелять из лука по крайне агрессивным особям.

Все спят. Семён негромко похрапывает, прижимая к себе волчьего приёмыша. Князь Аскольд чутко спит, облокотившись на стену, но я знаю, только щёлкну пальцами, и он уже будет держать лук с отведённой тетивой. Охотники тоже непростые люди, приглядываюсь за ними, они не делают, ни одного лишнего движения, как один крепкие, жилистые, общаются без панибратства. К моей радости, никто не храпит, спят как младенцы.

Огонь едва горит, но я прекрасно вижу в темноте, поэтому не тороплюсь подкладывать дрова. Слух обостряется, слышу, как ходит зверьё, хлопают крыльями хищные птицы, мелкий зверёк предсмертно пискнул в когтях совы, но всё происходит вдали от разлома, боятся его звери, шарахаются как от чумного. Любопытство обуяло меня, осторожно ползу к краю, и заглядываю вниз. Клубящийся туман колышется вровень с полом грота и, вновь я слышу, на гране подсознания, бормотания, оханья, скрежет о камни. Вглядываюсь в туман, и мне кажется, взгляд проникает сквозь него.

Наблюдаю страшные обрывы, уходящие в пропасть, а где-то на дне мелькают огоньки, они двигаются в разных направлениях. Смотрю вниз как под гипнозом. Внезапно огоньки собираются в одном месте и вскоре их — великое множество, волосы поднимаются дыбом — они смотрят на меня. В холодном поту отпрянул, князь Аскольд мигом вскакивает.

— Они нас заметили, — сдавленным голосом еле говорю я.

— Те, которые внизу, — мой друг теперь мне верит. Он без лишних пояснений поднимает людей. Поспешно раздвигаем брёвна и выбираемся наверх. Как страшно в ночном лесу! Ещё раз прислушался — бормотания, вздохи и скрежет о камни стали явственнее, неведомые твари лихорадочно лезут по отвесным склонам. Клубы тумана поднимаются над разломом, и как тяжёлый газ растекается по поверхности.

— Это их среда обитания, — во мне вспыхивает озарение. — Бегом от тумана, не дайте себе попасть в него!

Бросаемся прочь, а туман, как живой, цепляется за ноги, пахнет аммиаком, сероводородом и ещё непонятно чем.

Мы бежим, словно за нами мчится сама смерть, но может, так оно и есть. Лесное зверьё, так же уносит ноги, даже великолепный смилодон, с клыками как кинжалы, не обращает на нас внимания, он мощно раздвигает заросли, стремясь уйти от липкого тумана. Поведение у животных, как при пожаре, хищники и их жертвы бегут вместе.

Наконец мы оказываемся вне зоны клубящегося тумана, останавливаемся и пытаемся отдышаться.

— Что это было? — прислонился к дереву и вытирает пот один из охотников.

— Ловушка для дураков, — князь Аскольд беззвучно смеётся.

— Что же нам делать? — Семён успокаивает подвывающего от страха Игорька, — здесь столько хищников.

— Мы сейчас в зоне, где нет тумана и нет зверей, относительно безопасное место, — сейчас я полностью уверен в своей правоте.

— Никита, а не может быть так, существа из тумана в состоянии некоторое время обходиться без своего болота и выпрыгивать, словно лягушки на сушу, — резонно замечает Аскольд.

— Всякое может быть.

— Тогда я спокоен, ночь досыпать никто не будет, — улыбается Аскольд, он садится у толстого ствола, раскладывает стрелы, лук кладёт на колени. Я присаживаюсь рядом, повторяю те же операции. Охотники располагаются полукругом от нас, выставляют копья. Семён с мальчиком, рядом с нами, его лицо словно окаменело, ни тени страха, дубину держит так, что слышится хруст в суставах.

Так мы сидим, словно оцепенев, до боли в глазах вглядываемся в ту сторону, где клубится туман. Я чувствую, твари выползли из пропасти и сгрудились у кромки тумана, переползают с одного места на другое, ощущаю их почти физически, тревога растёт в геометрической прогрессии, мне страшно, кажется, среди полчищ, есть существа, которые могут пройти за туман — орда ждёт их.

Напряжение растёт, пространство вокруг словно сгущается, даже ветер не шумит в листве, звенящая тишина, как в немом кино.

В метрах ста от нас, стелются между деревьев клубы тумана, а в нём угадываются очертания бесформенных тел и вспышки света от глаз, словно автомобильные фары в тумане.

— Кто же они такие? — скрипит зубами Семён.

— Чужие, — глухо говорю я.

— Как в тех фильмах? — в голосе звучит беспомощность.

— Хуже, химеры.

Запах аммиака ослаб, видно процессы для его выработки не безграничны. На наше счастье, туман отступает и с ним, вся потусторонняя мерзость. Но мы преждевременно радуемся. Внезапно из зоны тумана выдвигаются грузные фигуры. Они стоят на передних лапах и смутно напоминают уродливых, с раздутыми грудными клетками, людей. Вокруг них колышутся коконы из ядовитого газа. Их глаза тускло светятся, они невнятно бормочут, взмахивают толстыми руками, словно отгоняя мух и вдруг, лучи света исходящие от их глаз останавливаются на нас.

Словно кто дал им пинка в зад, они шлёпают по земле с невероятной скоростью, но наши стрелы оказываются проворнее, с чмоканьем врезаются в чужеродную плоть и те, без криков боли, валятся на землю, а их коконы растворяются как мираж.

Так мы заваливаем трёх монстров, остальные благоразумно отходят под свою атмосферу. Вновь возникает тишина. В лагере врагов мигают огни, словно те обсуждают поражение, с таким отпором сталкиваются впервые.

Мы стоим готовые ко всему, вряд ли, они, успокоятся, наверняка козыри приберегли напоследок. Так и есть, орда приходит в движение, огни прыгают в разных направлениях. И над туманом, поднимается настоящее чудовище, огромное, глаза как прожекторы, тяжёлые руки свисают до земли. Зеленоватый газ клубится вокруг тела, но никак не может замкнуться над массивной головой.

— Ага, — кричу я с радостной злостью, — не получается! — максимально возможно оттягиваю тетиву, тяжёлая стрела несётся как молния и вязнет в щеке. Чудовище выдыхает клубом аммиака, лениво её смахивает и делает уверенный шажочек.

Ярость обуяла меня, выхватываю у одного из охотников копьё, бегу навстречу гиганту. Удушливый смрад из аммиачных смесей едва не губит меня, дыхание перехватывает, но успеваю запускаю копье в морду великану и попадаю в шею. Монстр взвывает, с поспешностью выдёргивает копьё, опускается на четвереньки и судорожно вдыхает спасительную для себя ядовитую смесь.

Почти без сил возвращаюсь к друзьям, лёгкие невыносимо болят от ожога, кашель раздирает нутро, силы оставляют, трудно будет вести бой, но… клубы тумана ползут назад в разлом, а с ним и все нечисть.

Мы потрясены, с подобным не встречались даже во снах. Кстати, о сне… я смутно припоминаю его обрывки, но сложить из них единую мозаику не получается, но уверен, он напрямую связан с развернувшимися событиями. Неожиданно вспоминаю старика, взмахивающего бутылочкой с ядовитой газом… аммиак — странное совпадение. Я застонал, обхватил голову, Аскольд и Семён всполошились, но я поднимаю на них взгляд: — Теперь понятно, почему мы здесь. Нам предстоит сразиться с этими монстрами, пока они не накопили достаточно сил. Мы те, кто спасёт будущее человеческой расы.

— Бред, — не сдерживаясь, фыркает Аскольд.

— А разве не бред, что мы попали в доисторический мир, именно в момент появления этих тварей? Разлом образовался сравнительно недавно, разве с этим ты не согласен?

— И кто нас сунул в прошлое? — Аскольд в раздражении теребит бородку, а глаза как у кобры.

— А я знаю… наверное те… кто… — я повёл глазами наверх, получилось столь глупо, что даже Семён хмыкнул, а Аскольд ласково посмотрел на меня: — Ты сильно устал, Великий князь, попробуй поспать, а мы будем рядом.

— Но как-то мы попали в прошлое?! — возмутился я.

— Вероятно, какое-то не достаточно изученное физическое явление, — задумчиво говорит Аскольд. — Я даже могу допустить, что прошлое, будущее и настоящее находятся рядом и это обычная физика полей, которую мы пока не знаем, произошла аномалия, и настоящее проникло в прошлое… но чтоб кто-то, специально, сунул нас сюда для уничтожения паразитов… хотя, — мой друг задумался, сплёвывает и сознаётся: — Нет, я пока, ничего не понимаю, а размышлять мой мозг не хочет, хоть ты тресни!

Сибиряки загоготали, весело им, а мне нет — у разлома клубится зелёный газ, в противоестественном тумане возникают непонятные формы. Кто-то, упираясь на толстый хвост, приподнялся на задние лапы, его малюсенькие передние конечности выглядят гротескно, совсем как у тираннозавра, но морда, саблезубого тигра. Затем прополз скорпион и, неожиданно взлетел, трепеща прозрачными крылышками, но, глотнув чистого воздуха, поспешно нырнул в зелёное марево. Появляется человек, но вместо головы крутится мокрый пузырь. Из щели выползла старуха, в её черепе единственный глаз, она спотыкается, он выпадает и скатывается в пропасть разлома, старуха с воплем прыгает вслед.

Меня передёргивает от отвращения, даже толстокожие сибиряки притихли, Прелый усиленно крестится, а Арсений Николаевич бормочет под нос, что-то отдалённо напоминающее молитву, затем с гадливостью сплёвывает в сторону зёлёного тумана и глухо произносит: — Какие-то нестабильные формы, они словно что-то изобретают, каких-то химер.

Я покосился на него, а ведь похоже на то, паразиты из космоса пытаются изготовить монстров способных жить в нашем воздухе. Я содрогнулся, представив, что эти твари выберутся из зоны своей атмосферы и станут разгуливать по поверхности, забредут в лагерь и начнут пожирать людей: — Во что бы то ни стало, их надо уничтожить, — с мрачной решимостью говорю я.

— Но как? Эту проклятую трещину не зароешь, слишком большая, да и там, наверное, пещеры, где живут эти паразиты, чем-то их запечатать надо, — резонно замечает Аскольд.

— Раз мы здесь, нам суждено их остановить, — твёрдо говорю я.

— Мы сами не совсем приспособились, а ещё каких-то монстров изводить, — с сомнением теребит бородку Аскольд. — Может ну их, пусть сидят здесь, просто близко не будем подходить.

— Не узнаю тебя, — я с удивлением посмотрел на Аскольда, — в глазах какая-та нерешительность.

— Это так, — соглашается мой друг, — я даже не представляю, с какого боку к ним подлезть.

— А знаешь, — я внезапно вспоминаю ручей, льющийся в трещину, мы их затопим.

— Каким образом? — Аскольд без усмешки смотрит мне прямо в глаза.

— Тот ручей.

— Он слишком мал, — отрицательно поводит головой мой друг.

— А по течению запруду изготовить, набрать целое озеро и спустить на этих тварей.

— О, как! — удивляется Аскольд.

— Правильно! — поддерживает меня Семён.

— С этим мы поможем, опыт по изготовлению дамб мы имеем, — с удовольствием кивает Арсений Николаевич.

— Всё это, конечно, хорошо, но сначала надо обжиться, и лишь потом решать такие глобальные задачи, — со скепсисом произносит Аскольд, но сразу добавляет: — А это идея, её стоит обдумать… будем делать ловушку для химер, вода запечатает их ходы… по крайней мере, на некоторое время.

Мы замолчали, каждый размышляет о своём, а впереди маячит буро-зелёная дымка, она совсем поблекла, монстры заползли обратно в разлом. Вполне возможно, пришельцы боятся прямых солнечных лучей, это ещё один наш козырь.

Затрещали сороки, подул свежий ветер, полностью растворяя остатки чужеродной атмосферы, забрезжил рассвет, грязно-зелёный купол нехотя всасывается в огромную щель в земле — в эту ночь мы выжили.