Хищник

Глава 2

Кара

Когда открываю глаза, мир кажется размытым. Сначала я думаю, что всё ещё сплю или что нахожусь под водой, но затем чувствую сладость на языке. Я всегда ощущаю металлический привкус крови во сне, но это не он. Этот тошнотворно приторный.

Мои веки тяжёлые, и я с трудом приоткрываю их, щурясь вокруг. Темно. Всё, что я слышу, — это глухой звук, похожий на хлопок. Пока пытаюсь сесть, я жду, что мои глаза приспособятся, но ничего не выходит. Дерьмо! Здесь действительно очень темно, как будто я упала в кастрюлю с чернилами.

— Эй? — я шепчу, потому что слишком напугана, чтобы говорить громко. Никакого ответа, только суровое эхо моего жалкого испуганного голоса.

Я медленно встаю, тщательно проверяя пол под ногами, снова раздаётся глухой звук. Должно быть, я стою на каком-то металлическом листе… я так думаю.

Автоматически вытягиваю руки, боясь во что-нибудь врезаться. Как будто равновесие просто покинуло меня, и а охвативший меня страх полностью отключил мои чувства.

Я слишком напугана, чтобы двигаться, но знаю, что не могу просто стоять тут. Всё мое тело начинает дрожать, как будто оно только сейчас осознаёт, что оказалось в громадном количестве дерьма.

«Давай, Кара», — я пытаюсь внести немного мужества в свои испуганные мысли. — «Найди выход. Тебе просто нужно найти выход. Сохраняй спокойствие и не теряй его».

Я делаю маленькие шажки вперёд, мои руки ужасно трясутся. Когда я врезаюсь в твёрдую стену, моё дыхание превращается в быстрые прерывистые вдохи ужаса: «Нет! Чёрт, где я?»

Я прохожу вдоль стены и упираюсь в ещё одну стену, а затем ещё одну… и ещё. Пространство такое маленькое.

«Черт! Я так глубоко в дерьме. Они собираются убить меня. О, Боже. Я умру. Как они нашли меня? Что я сделала не так?» — наступает паника, побеждая весь здравый смысл. Я чувствую, что подошла к углу, и соскальзываю вниз, пока моя задница не касается пола. Я прижимаюсь спиной к холодной, твёрдой поверхности, пока практически не сливаюсь с ней.

Страх провоцирует темноту потянуться ко мне когтистыми пальцами. Кажется, что время замедлилось и не хватает воздуха.

От осознания всего ужаса ситуации мои внутренности дрожат, а во рту становится сухо.

Секунды переходят в леденящие, наполненные ужасом минуты.

Минуты переползают в нервирующие, страшные часы.

Я не знаю, сколько прошло времени. Не знаю, ночь или день на улице. Я не знаю, кто удерживает меня и почему.

Я не знаю ничего, кроме голого ужаса.

Я прижимаю колени к груди и раскачиваюсь, когда слышу громкий удар по одной из стен. Я взвизгиваю и вжимаюсь ещё сильнее в холодный металл. Что, б**дь, это было?

Я собираюсь пройти все эти стадии. Вначале паника, затем страх. Потом я начну убеждать саму себя, что найду способ сбежать, пока снова не буду спокойна. Гнев придет последним, тогда я начну придумывать способы защитить себя. Пока я полна ярости, я воображаю способы, которыми собираюсь убить того, кто держит меня взаперти.

Я перехожу от чувства жара по всему телу к ознобу за секунды, от истерического плача к простому раскачиванию своего тела, как какой-то сумасшедший человек.

Но сейчас, в отличие от всего, что я чувствовала раньше, — это парализующий страх.

Я продолжаю думать, что любая секунда может быть последней.

Я боюсь, что закончится воздух. Что делать, если меня похоронили, а я даже не знаю этого?

Я постоянно представляю, что умру в этой чёрной дыре, и никто никогда не узнает об этом.

Вдруг я слышу скрежет ключа в двери, а затем свет заливает крошечную комнату. Испуганный визг срывается с моих сухих губ. Я быстро сканирую помещение, прежде чем свет погаснет. Тут только серые стены, серый пол и серый потолок. Это выглядит, как маленькая коробка.

О Боже! Они держат меня в каком-то ящике! Они собираются похоронить меня!

Моя грудь начинает сжиматься, и становится трудно дышать. Я покрываюсь холодным потом, и моё тело начинает ужасно трястись.

Я не хочу так умирать.

Горячие слёзы текут по моим щекам, но я слишком напугана, чтобы их вытирать.

Мужчина, стоящий у двери, просто смотрит на меня, и это до чёртиков пугает. У него неровная бородка и лохматые, тёмные с проседью волосы. Он довольно высокий, с широким торсом и заметным животом, что говорит о том, что мужчина, стоящий передо мной, живёт безбедной жизнью.

Мне требуется время, чтобы узнать его, но когда я это делаю, облегчение накрывает меня, и на мгновение я чувствую слабость и головокружение.

— Мистер Аттридж? — квакаю я, а затем начинаются слёзы.

Я пытаюсь встать, опираясь на стену. Мои ноги дрожат, что угрожает падением в любую секунду.

Раньше мистер Аттридж постоянно приходил к нам домой. Он, папа и дядя Том были очень близки до несчастного случая.

Мужчина хмурится и теперь выглядит далеко не дружелюбно. Момент моего облегчения был недолговечным, слёзы высыхают до того, как страх накрывает меня.

— Кара, — говорит он, когда заходит в комнату. Мужчина закрывает дверь, и я больше не могу его видеть.

Моё сердце колотится, и я вздрагиваю, когда пламя спички на мгновение освещает небольшое пространство. Маленькое пламя заставляет жуткие тени прыгать и танцевать на металлических стенах.

Он закуривает сигарету, а затем всё, что остаётся, это светящийся красный уголёк.

— Представь себе наше удивление, когда мы увидели, как ты идёшь по дороге к бару Иззи. Ты так похожа на свою мать. Пусть земля ей будет пухом, — мужчина затягивается, и уголёк горит ярче, придавая мрачность маленькому помещению.

— Глупо было менять своё имя на имя матери. Ты сделала свои поиски такими лёгкими.

Мистер Аттридж делает ещё одну затяжку, снова освещая лицо страшным красным мерцающим светом.

— Да, это был действительно глупый поступок, — шепчет он, от чего холодный озноб бежит вверх по моему позвоночнику.

— Итак, к несчастью для тебя, у нас есть счёты с твоим отцом, — я слышу его южноафриканский акцент, который давно забыла, слышу, как он плюёт, и не понимаю, почему этот мужчина здесь, почему я здесь.

Я начинаю дрожать, и страх набухает в груди до тех пор, пока не начинает душить.

— Я не понимаю! — кричу я, когда страх становится слишком сильным, чтобы его выносить.

— Я знаю, моя девочка. Мне очень жаль, но именно так обстоят дела. Ты знаешь, как это работает. Дети платят за грехи своих отцов.

Дверь снова открывается, и входят три человека. На мгновение я могу видеть только их силуэты на фоне резкого солнечного света, льющегося позади них. Один из мужчин держит камеру и возится с ней, пока красный индикатор не начинает мигать.

Зачем, нахрен, им нужна камера?

Другие два подходят ближе ко мне, и мой взгляд устремляется к ним.

Стивен! Стивен один из них?

Стоя неподвижно, я могу только дрожать и смотреть.

Как же я была неосторожна. Все это время они наблюдали за мной. Я совершенно забыла, что скрываюсь, чтобы выжить.

— Скажи своё имя на камеру, девочка, — приказывает мистер Аттридж.

— Каси Смит, — выпаливаю я. Я не хочу разозлить их.

— Настоящее имя! — раздраженно огрызается он, и я вздрагиваю от враждебности в его голосе.

— Кара Эллисон, — стук моего сердца отдаётся в ушах.

— Скажи дату своего рождения, — снова приказывает он.

— Девятое октября, — я стараюсь смотреть одновременно на каждого, но в основном на Стивена и мистера Аттриджа.

— Кем тебе приходиться Ральф Эллисон? — рычит он, и мой желудок скручивается от ужаса.

— Он мой отец, — хнычу я.

— Всего десять минут, парни. Нам нужно достаточно плёнки, чтобы этот кусок дерьма осознал, что мы настроены серьёзно. После того, что мальчики сделают с тобой, твой дядя прибежит тебя спасать, так же, как тогда, когда я убил твоих родителей. Не сердись, Кара, просто так всё устроено. Без обид, — я смотрю на мистера Аттриджа огромными от ужаса глазами, когда он протягивает сигарету мужчине рядом с ним. — Держи, Генри.

А затем он уходит, оставив меня с тремя мужчинами.

Когда дверь камеры закрывается, вспыхивает яркий свет, на меня направлен луч прожектора. В ярком свете всё остальное вокруг меня тускнеет. Моё тело начинает трястись, и я вжимаюсь обратно в холодную стену.

Что происходит?

Что они собираются делать?

Миллион ужасных сценариев проносится в моём сознании, стягивая холодной хваткой паники мои внутренности.

Генри двигается первым и идёт прямо на меня. Он выглядит, как громадная тёмная масса. Я кричу и уворачиваюсь в сторону, но мужчина хватает меня за руку, дергая обратно.

На меня падает ослепительный свет, и крошечная красная лампочка говорит мне о том, что они записывают всё это.

Голос Генри — это злобное рычание, которое будоражит каждый нерв и заставляет мои внутренности дрожать.

— Не стой столбом. Тащи свою задницу сюда и оставайся внизу.

Меня насильно вытаскивают из угла. Я теряю равновесие, а мои колени с силой ударяются об пол. Зубы стучат, и я прикусываю язык.

— Снимай куртку, — рявкает Генри.

— Нет! — визжу я, пытаясь отодвинуться. — Пожалуйста, не делайте этого. Я ничего не знаю, — прошу я, и это всё, что мой мозг может придумать в этот момент.

От паники мои движения становятся бешенными и неконтролируемыми, а воздух становится горячим и спёртым из-за количества людей, находящихся в небольшом пространстве. От дыма сигареты мне хочется заткнуть рот.

Стивен встает перед светом, что заставляет его исчезнуть. Секунду я сижу в шоке, прежде чем все мои чувства устремляются обратно ко мне. Пальцы Генри вонзаются в мои лодыжки, и он дёргает меня к себе. Я падаю на спину, а моя голова ударяется о жёсткий стальной пол, вызывая ещё один гулкий звук, который создаёт вибрацию на полу и в моём теле. Я начинаю паниковать, от удушья мои внутренности сжимаются.

— Пошёл ты! — я плюю в них и начинаю пинаться со всей оставшейся в моих ногах силой. Мне удаётся ударить Генри в грудь, и он падает на задницу.

Я использую этот момент победы, чтобы подняться на руки и колени. Я отползаю, и каждое движение, что я делаю, отдаётся эхом в крошечном пространстве.

Стивен следует за мной, и я спешу встать на ноги, чтобы убежать или, по крайней мере, защитить себя. Мои инстинкты, наконец, сработали. Лучше поздно, чем никогда!

Яркий слепящий свет мешает видеть. Мужчины набрасываются на меня, и испуганный крик вырывается из меня. Так много рук пытаются схватить меня.

Я дёргаюсь и бью, но чувствую, что промахиваюсь. Всё, что я слышу, это тяжёлое дыхание, безусловно, моё собственное и их, приближающихся ко мне.

В одно ужасное мгновение мои руки болезненно дёргают назад, а затем куртку срывают с моего тела. Моя задница жёстко ударяется о пол, когда меня толкают вниз.

Я продолжаю биться, пинаясь ногами и рычать, как одержимая. Страх захватил каждую мою частичку. В этом безысходном ужасном состоянии есть только одна мысль — выживание. Я должна пережить это каким-то образом.

Я всегда думала, что жизнь была холодной. Я всегда описывала её холодной. Я была так неправа, так сильно неправа.

Страх делает ваш разум устрашающе кристально чистым. Так, что вы можете видеть каждую мелочь, происходящую вокруг вас. Ваше тело работает исключительно на адреналине без единой капли крови, пульсирующей по венам.

Я слышу шелест их одежды, когда они двигаются вокруг меня.

Я чувствую свист воздуха, когда Генри отдёргивает руку. Клянусь, что моя кожа тонко натягивается на моём лице, когда я ожидаю удар.

Незнание делает это гораздо хуже.

Страх делает боль хуже.

Страх заставляет время остановиться.

Страх превращает людей в монстров, а каждый звук в предупреждение о том, что может произойти.

Кулак жёстко врезается в мою щёку, и голова откидывается назад от силы удара. Я кричу, и это звучит отчаянно даже для моих собственных ушей. Боль охватывает всю левую сторону моего лица, заставляя её пульсировать своим собственным сердцебиением.

Затем противный голос Генри прокатывается сквозь темноту.

— Снимайте блузку.

Рычание переходит в хриплые вздохи.

Я пытаюсь отползти, но они намного быстрее, чем я. Стивен двигается позади меня, и желчь жжёт мне горло. Мне бы хотелось выблевать всё на них. Может быть, тогда бы они остановились.

Но меня не рвёт, а моё тело бьётся в конвульсиях, когда следующим меня хватает Стивен.

Я просто не могу позволить им избить меня.

Дерьмо, что, если они изнасилуют меня?

О Боже! Я не переживу этого. Лишь мысли о том, что один из этих ублюдков приблизит свой член ко мне, было достаточно, чтобы заставить меня превратиться в дикого зверя.

Я пытаюсь замахнуться локтем в Стивена. Движение лишает меня равновесия, и я падаю на бок, замахиваясь в никуда, не ощущая ничего, кроме спёртого воздуха.

Стивен хватает меня за блузку, а затем дёргает её вверх, в ослепляющий момент ужаса, стягивая её вокруг моей шеи и перекрывая мне подачу воздуха. Он дёргает снова, и от его силы мою голову отбрасывает назад. Материал жалит кожу, а затем исчезает. Разгоряченный воздух прилипает к моему избитому телу, и я чувствую себя ужасно обнажённой.

— Нет! Пошёл ты! Нет! — кричу я, пока моё горло не начинает гореть.

— Хватай её руки, — рычит Генри, но я вижу только красный, горящий уголёк сигареты, который освещает его лицо. Боже, он выглядит злобно, будто сам дьявол.

— Отпусти меня! — кричу я, начиная извиваться и пинаться, пытаясь вытащить себя из этой безвыходной ситуации.

Генри ставит колено поверх моих бёдер, а его левая рука обрушивается на мою грудь. Он силой укладывает меня обратно на пол, а потом тушит сигарету о мой бок. Жжёт сильно, но это ничто в сравнении со страхом неизвестности того, что они собираются делать дальше.

Мужчина отбрасывает сигарету, а затем обрушивает кулак на меня. От боли я вытаращиваю глаза, и мир начинает вращаться. Медный вкус крови взрывается у меня во рту, от чего моё горло обжигает желчью.

Следующий удар ощущается, как попытка проделать дыру в моём лице. Третий удар заставляет яркий свет поблекнуть, а боль вступает во владение моим телом, пока не ощущается так, что кажется, болят даже зубы.

Я перестаю сражаться, и моё тело слабеет. Кровь заливает мой рот, стекает с уголка губ и бежит вниз по моей больной челюсти. Последнее, что я помню, это острая боль в груди, когда его нога встречается с моими рёбрами.

***

Темнота медленно убивает меня, но ослепительный свет пугает ещё больше. Я знаю, что это длится четыре дня. Это вроде бы не слишком долго, но они делают запись один раз в день для дяди Тома. Я не думаю, что дядя Том собирается помочь мне в этот раз. Я не говорила с ним все эти годы. Чёрт, даже не знаю, жив ли он.

Каждый день мистер Аттридж добавляет пять минут к избиению. Вчера двадцать пять минут ощущались, как двадцать пять лет. Я думала, что это никогда не закончится.

Я боюсь сегодняшнего дня! Каждый звук заставляет меня подпрыгивать от страха.

Каждый день они снимают предмет одежды. На второй день это были мои кроссовки, на третий — носки, еще один день — джинсы. Они продолжают забирать мою одежду, оставляя мне всё меньше и меньше.

Я постоянно дрожу и не знаю, то ли это от холода, то ли от страха. У меня осталось только два элемента одежды.

В первый день я всё ещё пребывала в шоке. Я не ела, когда старик принёс еду. Во второй день я заставила себя двигаться. Я передвигалась, превозмогая боль, после того, как они пинали и били меня, и я ела. Было трудно удержать еду в себе.

Третий день был хуже, вчера я не смогла удержать пищу вообще. Думаю, что у меня сломано ребро или два. Моё правое бедро болит больше всего, как будто кто-то постоянно толкает кулаком в мой бок.

Крохотное пространство воняет рвотой и кровью. Так пахнет смерть.

Старик никогда не смотрит на меня. Он просто кладёт еду и воду, а потом спешно уходит. Я проигрывала в голове идею попытки одолеть его, но я даже долго не могу стоять на своих собственных ногах, не говоря уже о том, чтобы драться с человеком.

Я слышу скрежет цепи снаружи и сильнее вжимаюсь в угол, так сильно моё тело кричит от боли. Я знаю, что это не поможет, но таков инстинкт. Низкое рычание возникает глубоко в моём горле, и я звучу как животное, которое не что иное, как побитая собака.

Когда Стивен заходит один, я хмурюсь. Он не принимал участия ни в одном из ужасных избиений. Он только держал меня.

Я наблюдаю за тем, как мужчина устанавливает камеру на штатив, затем нажимает на запись, и ослепительный свет снова падает на меня.

— Так что, теперь ты собираешься бить меня? Ты, наконец, отрастил пару яиц, придурок? — огрызаюсь я, злясь, что позволила монстру прикасаться ко мне.

— Нет, бить — это работа Генри, — говорит он спокойно. Слишком спокойно, на мой взгляд.

Стивен возится со своим ремнём, и мой рот сам собой открывается. Я качаю головой и изо всех сил стараюсь подняться на ноги.

— Я не позволю тебе трахнуть меня.

— Давай, детка. Это будет как в старые времена.

Он расстегивает джинсы, а затем тянет молнию вниз, открывая боксеры.

Новая волна адреналина поднимается во мне, и я бегу к двери. Я даже не пробегаю полпути, когда меня сбивают с ног. Моё тело жёстко врезается в пол, я лежу лицом вниз и кричу от боли, разрывающей меня.

Прежде, чем я могу подняться, Стивен хватает мои бёдра, увлекая меня обратно. Я царапаю пол, как дикая кошка, пытаясь за что-нибудь схватиться так, чтобы отстраниться от него.

Стивен вскарабкивается на меня, вжимая мое тело сильнее в пол всем своим весом.

— Отстань от меня! — я пытаюсь толкнуть его локтем, но он отдёргивает мою правую руку в сторону, прижимая её к грязному полу. Мужчина использует свои колени, чтобы шире раздвинуть мои ноги, а я стараюсь ударить его в ответ. Я пытаюсь использовать всё свои силы, чтобы сбросить его, чтобы суметь подняться.

— Нет! — в момент отчаяния, я прибегаю к просьбе. — Пожалуйста, не надо.

Я пытаюсь сопротивляться, но так как лежу на животе, большинство моих попыток бесполезны. Мои лёгкие в огне от панических вдохов. Где-то внутри меня вспыхивает гнев, и я кричу, выпуская некоторую долю отчаяния.

Стивен даже не утруждается, чтобы снять мои трусики. Я чувствую, как его член прижимается к моей заднице, и желчь, поднятая волной отвращения, прожигает путь в моём горле.

Он пальцами отпихивает тонкий хлопок в сторону.

— Нееееет! — я кричу, когда его член врезается в меня, но вся моя борьба и протест, кажется, только больше возбуждают его. Он продолжает вколачиваться в меня, стараясь изо всех сил вставить свой член, пока держит меня прижатой к полу. Я пытаюсь сжать ноги, но его колени блокируют все мои попытки.

Мужчина насильно входит в меня, лежащую на полу, и я не могу сдержать безутешные крики ужаса.

— Нет, — это единственное слово, которое может выдавить мой мозг в этот момент абсолютного унижения. Кажется, как будто острые ожоги горя ранят меня.

— Не волнуйся, детка, — бормочет он, тяжело дыша. — Я быстро. Ты не запомнишь это надолго, — он продолжает вколачиваться в меня, каждый толчок — обжигающий удар. Я чувствую себя обнажённой и раздавленной.

— Завтра Генри выбьет тебе мозги, — снова крякает Стивен, его тело дёргается быстрее. Он с силой кончает, содрогаясь на мне, как если бы моя неминуемая смерть больше всего зависела от него.

— Ты же не думала, что выживешь? — я чувствую его липкое дыхание у своего уха, а затем он шепчет.

— Но сначала мы все немного повеселимся с тобой. Ты будешь просить Генри о пуле между глаз, к тому времени, как мы грубо тебя оттрахаем.

Стивен хватает меня за волосы и рывком поднимает с пола. Я чувствую его липкую сперму, стекающую вниз по моим бёдрам, и каким-то образом это делает всё намного хуже. Я чувствую себя грязной и пустой, как выброшенный мусор.

Он толкает меня ближе к камере, а затем общается непосредственно с ослепительным светом.

— От неё ничего не осталось, Том. Тебе следовало дать нам деньги, когда мы просили.

Мужчина отталкивает меня в сторону, и я с шумом падаю на колени. Я даже не утруждаюсь встать, вместо этого сворачиваюсь в позе эмбриона.

Я не замечаю его ухода, не замечаю ничего, кроме липкой влаги между ног, из-за чего от тошноты у меня крутит живот.

Пустота простирается и растёт внутри меня, пожирая каждую частичку, которая делает меня человеком.

Мой разум впервые спокоен, как будто его выключили.

Я не думаю о том, как сбежать.

Я не думаю о том, как причинить им боль в ответ.

Я просто не думаю.

Что толку думать. Я уже мертва.

Они убили моё желание жить.