Хитрая механика

СТАРИК

Пантелеев в третий раз начал страницу, но доносящийся из передней телефонный разговор не давал сосредоточиться.

— Нет. Не знаю, — отчетливо слышался приглушенный рукой голос сына. — Я еще не говорил. Я сказал — завтра. Ну, что еще…

«Да сколько же можно…» — закипел было Пантелеев, но тут трубка звякнула, и Сашка вошел в комнату, держа руки за спиной.

— Слушай, пап, у меня к тебе серьезный разговор.

Пантелеев вздохнул и отложил книгу. Вызывают в школу? Пять рублей на подарок? Выгнали из очередной секции?.. Неприятности другого порядка бывают, кажется, позже.

— В школе что-нибудь?..

— Нет, что там в школе, — безразлично протянул сын. — Нормально в школе.

— Все у тебя нормально, — рассердился Пантелеев. — А вчера Лидия Васильевна звонила — я уж не стал матери говорить.

Сын, скучая, уселся в кресло, перекинул длинные ноги через ручку и уставился в сумерки за окном.

— А, эта… Жаловалась?

— Не жаловалась — советовалась. Не интересуешься ты ничем. Что ты, собственно, думаешь, а? К чему готовишься? Да я в твои годы… — Пантелеев чуть было не ляпнул про вагоны, но вовремя вспомнил, что никаких вагонов, пожалуй, не было. Да и вообще, разве в этих дурацких вагонах дело? А в чем? И он растерянно посмотрел на сына.

— Ну, — с обычной иронией поинтересовался сын, — что ты в мои годы? Вагоны, небось, грузил?

— Да не в вагонах дело. — Пантелеев махнул рукой. — Ладно, замнем.

Помолчали, глядя в окно.

«Вырос то как, — подумал Пантелеев, рассматривая сына. За лето Сашка похудел, прибавил восемь сантиметров, на губе обозначился пушок. — А все-таки в меня, стервец, пошел, в меня». В сумерках лицо сына показалось ему бледным.

— Как ты себя чувствуешь? Здоров? Плавать не бросил?

— Все нормально, батя. — Сашка скрипнул креслом. — Ты не волнуйся, все нормально.

— Ладно, что там у тебя?

— Да так, ничего особенного. Мне тут принесли… — он быстро достал из-за спины скрипящий полиэтиленом сверток и протянул Пантелееву.

Пантелеев взял скользкий пакет, подержал немного, узнавая, — господи, время-то как летит, давно ли сам приходил к отцу с таким пакетом, и вытряхнул из него тускло-голубые — ну и цвет! — штаны. Лицо его сделалось хмурым.

— Слушай, что же это такое, а?

— А ты не видишь? — Сашка напряженно следил за Пантелеевым. — Джинсы.

— Это джинсы?! Ты хоть понимаешь, что говоришь? Джинсы. — Пантелеев усмехнулся. — А это что такое, а? Нет, ты мне объясни, зачем это? И строчка белой ниткой — это же курам на смех. А цвет? С каких пор такой цвет? Ерунда какая-то! Где ты это взял?

— Женьке привезли. Он говорит — то, что надо. Ты, батя, просто не в курсе.

— Женька! Какой-то Женька меня учить будет! — Пантелеев подергал молнию. — А почему тут кнопка? Почему не пуговица? Ну-ка надень.

Сашка мгновенно натянул обнову.

— Да они тебе велики на шесть размеров! Они и маме-то велики будут. Пугало, просто пугало.

— Ничего ты не понимаешь! — обиженно закричал Сашка. — Так и надо. Ты… Ты отсталый… старик…

— Нет, так не надо! — закричал Пантелеев. — Не надо! И превращать тебя в чучело я не дам! Не позволю! Вот, смотри, — он бросился к темнеющей громаде шкафа, распахнул дверцу. На пол посыпались старые газеты, грамоты, паспорта бытовой техники. — Смотри! — Он достал черный фотографический пакет, выхватил снимки. — Вот как надо, видишь? Это мы с мамой в Ялте, после свадьбы. Ах, какие «левиса» у нее были! Настоящие, цвета южной ночи. Ей проходу не давали. А вот я. Видишь, ничего лишнего, ни складки. Меня не пускали на экзамены, а я все равно носил. Плевать я хотел! Вот что такое настоящие джинсы! А это… — Пантелеев потер грудь под рубашкой и уселся. — А карман этот неизвестно где, он-то зачем?

Сашка, поддерживая руками штаны, молчал.

— А тебе самому-то нравится?

Сашка молчал.

«А все-таки в меня, — тепло подумал Пантелеев. — Упрямый. Хороший, кажется, парень вырастет».

— Ладно, — он убрал фотографии. — Тебе жить. Если нравятся — бери. Деньги я дам.

— Спасибо, — заулыбался Сашка, обозначив ямочки на щеках. — Так я позвоню?

— Звони, звони, — махнул рукой Пантелеев. — Сашка, — остановил он сына уже в дверях, — отпори ты хоть этот дурацкий карман, ладно? Для меня.

— Ладно, ладно, не волнуйся. — И сын скрылся за дверью. Было слышно, как он накручивает диск.

В комнате стало совсем темно. Пантелеев хотел было включить свет, но раздумал; читать не хотелось, да и книга была читанной еще в детстве. Вот если б заново! И Пантелеев остался в темноте. Он сидел, прислушивался к звукам большого многоквартирного дома и улыбался.