Хитрая затея

Глава 17. Дела оружейные и дело розыскное

— Быстро же вы, Алексей Филиппович, управились, — похвалил меня генерал-воевода. — Показывайте.

Ну да, быстро. А что, сама-то конструкция отработана, с чего бы тут задерживаться? Взяли за основу карабин, слегка его удлинили — и всех делов. Ну да, ещё справа откидной штык приладили, к месту вспомнил, что в моём бывшем мире такое сделали с мосинской трёхлинейкой. [1] За седмицу и управились. Ещё чуть больше ушло на подготовку выделки и выпуск пробной партии — и я снова в Москве.

Справедливости ради стоит сказать, что для ускорения работы над новым карабином я применил пусть и не самый человеколюбивый, зато очень действенный приём: отправился в Александров один, без Варвары, и, стремясь скорее вернуться к любимой жене, гонял Никифора, Ефима и всех прочих немилосердно. Такой подход сработал даже лучше, чем я ожидал — мало того, что удалось быстро сделать новый образец, так ещё и процедура воссоединения семьи прошла уж очень бурно и невыразимо приятно. Хорошо, в общем, получилось, надо запомнить, в будущем может ещё не раз пригодиться…

— А штык зачем такой сделали? — разобравшись с его переводом в боевое положение и обратно, спросил князь Романов.

— Во-первых, вес карабина что со штыком, что без него одинаков, — принялся я объяснять. — Стало быть, однажды пристрелянный карабин не потребует поправки при стрельбе, как это имеет место с пехотными винтовками, которые пристреливают со штыком, а потом могут стрелять и без него, но уже с поправкой. Кавалеристам и так-то стрелять нелегко, особенно с коня, для артиллеристов с сапёрами ружейная стрельба вообще дело не главное, потому и учат их этому в последнюю очередь. А так им всем прицеливаться легче и проще будет, может, и попадать почаще станут.

— А во-вторых? — одобрительно кивнув на мои пояснения, спросил генерал-воевода.

— Во-вторых, артиллеристам, а особенно сапёрам и без того приходится много что к поясному ремню цеплять, — заметил я. — Зачем ешё и ножны для штыка навешивать? Да и конникам тоже проще будет.

— И казаки, с их-то своеволием, так штыки, хм, не потеряют, — на замечание генерала Делирадовича генерал-воевода Романов и генерал-бригадир Бервальд отозвались понимающими усмешками.

— А что по цене? — поинтересовался главноначальствующий Военной палатой.

— На восемьдесят две копейки дороже карабина без штыка, на двадцать семь копеек дешевле предыдущего образца казачьей винтовки и на шестьдесят четыре копейки дешевле винтовки драгунской, — это уже отвечал отец, и скрыть некоторую гордость, на мой взгляд, впрочем, оправданную, у него не особо и получилось. — И ещё девяносто пять копеек экономии на ножнах для штыка у драгун. Это при выделке от пяти тысяч штук.

— По кавалеристам удешевление выходит, по артиллеристам с сапёрами удорожание, — педантично отметил Бервальд. — Но кавалеристов больше.

— Как скоро сможете поставить две тысячи этих карабинов для войсковых испытаний, Филипп Васильевич? — спросил князь Романов.

— Если без ущерба для выделки пехотных винтовок, то к маю месяцу, Константин Иванович, — ответил отец.

— Без ущерба, Филипп Васильевич, конечно же, без ущерба, — подтвердил генерал-воевода, и уже через час мы покинули Военную палату с подписанными бумагами. Отец отправился домой, я же поймал извозчика и двинулся в Знаменскую губную управу.

— О, Алексей Филиппович, рад вас приветствовать! — кажется, Крамниц и правда мне обрадовался. — Быстро же вы обернулись!

Ага, а вот и причина радости. Я перед отбытием в Александров предупредил Ивана Адамовича, что это может оказаться надолго. Ну кто ж тогда знал, что управление Тульского оружейного завода, поддавшееся-таки моему напору и согласившееся оплатить обучение у меня своих артефакторов, в последний момент решило перестраховаться и получить на это разрешение Палаты казённых имуществ! В итоге там всё ещё продолжалось согласование, а у меня обозначилось временное окно неизвестной пока что продолжительности.

— Быстро, но, боюсь, ненадолго, Иван Адамович, — развёл я руками. — Скоро, думаю, опять придётся из Москвы уехать. Порадуете чем, или как?

— Новости есть, — признался Крамниц. — А радоваться им или нет, вы сами решайте.

Нет, всё-таки что-то немецкое, кроме фамилии, у него явно имеется. Ну не характерна для нас, русских, такая вот привычка всё раскладывать по полочкам — вот вам, мол, новости, а вот право их оценивать, выбирайте на свой вкус. Ладно, и Бог бы с ним, меня сейчас больше интересовали как раз новости, а не особенности мышления Ивана Адамовича, поэтому, получив от пристава допросные листы, я сразу же погрузился в чтение.

В стене молчания прислуги Ташлиных появилась изрядных размеров брешь — заговорила Ефросинья Дударева, служанка Антонины Ташлиной. Правда, особых заслуг Крамница в том не было — Дударева явилась в губную управу и дала показания по собственной воле. Разумеется, Крамниц поинтересовался у неё причинами столь внезапной откровенности, и Дударева бесхитростно поведала, что Ташлин её рассчитал, в семье Фильцевых, откуда она пришла в дом Ташлина вместе с хозяйкой, ей теперь места тоже не нашлось, вот и захотела она отомстить хозяину дома, оставившему её без крыши над головой и средств к существованию.

Поначалу у меня складывалось впечатление, что на звание страшной мести показания Дударевой не тянули. Да, она подтвердила, что у Ташлиной был любовник. Да, данное ею описание того любовника, пусть и утверждала она, что видела его один лишь раз, вполне подходило Данилевичу. Но опознавать тело Данилевича Дударева напрочь отказалась, заявив, что страсть как боится лежалых покойников, и потому делать этого ни за что не будет, «вот хоть прямо сей же час велите меня в железо и в Сибирь!». Добрый Крамниц, предупредил её заранее, что тело не особо свежее…

Более того, то, что Дударева говорила дальше, смотрелось хорошим таким камнем в огород её покойной хозяйки. Оказывается, госпожа Ташлина перед каждым приходом Данилевича попросту усыпляла всю прислугу в доме. Делала она это с помощью магии, подробности из путаных объяснений Дударевой Крамниц не понял, а уж я тем более. Кстати, сама Дударева хозяйке в том помогала, каждый раз обходя дом и проверяя, на всех ли слуг подействовали усилия Антонины Георгиевны, после чего Ташлина усыпляла и её саму. Исходя из того, что накануне той самой ночи, когда в дом залез вор, усыпление прислуги тоже проводилось, можно было считать установленным, что застрелил вора как раз Данилевич.

Ещё Дударева изменила свои ранние показания. Если сначала она говорила, что хозяйка послала её нанять карету для поездки в имение, то теперь призналась, что соврала и на самом деле Ташлина велела нанять карету до постоялого двора в Беляеве. На слова Крамница о том, что ложные показания могут привести на каторгу, Дударева возражала, что лгала ему исключительно по приказу хозяйки, видимо, в её понимании это была уважительная причина для лжи. По поводу того, почему хозяйка отправилась в дорогу одна, без служанки, Дударева ничего сказать не смогла, не знала.

А дальше Дударева, надо полагать, вспомнила, что пришла к губным, чтобы отомстить Ташлину и наговорила много интересного и про Евгения Павловича. По её словам, хозяин и сам содержал любовницу, более того, супруга его о том знала и даже была с той самой любовницей знакома. Тут Крамниц, ясное дело, возжелал подробностей, и Дударева показала, что видела однажды хозяина с некоей, как она выразилась, «по виду барыней», о чём и доложила Антонине Георгиевне, а та лишь отмахнулась, сказав, что знает и об измене мужа, и саму его любовницу тоже знает, и ей, дескать, без разницы. Хм, может, когда Ташлина упрекала супруга в том, что он уделяет внимание не ей, а службе, она вовсе и не службу в виду имела? Надо бы Ивану Адамовичу подсказать, пусть потрясёт слуг на предмет того, о чём именно ругались хозяин с хозяйкой, хотя он-то почти наверняка и без моих подсказок за это уцепится. Но вообще интересная семейка, нечего сказать…

Из допросного листа следовало, что сначала Крамниц уцепился за любовницу Ташлина и принялся выпытывать у Дударевой подробности, в чём, однако, не преуспел — да, она видела, как Ташлин и та самая «по виду барыня», мило беседуя, вместе вошли в некий богатый дом в Скатертном переулке. Сколько-нибудь внятно описать «барыню» Дударева не смогла. Ну, дом-то Крамниц уж точно проверил, вот и расскажет потом, что там с ним такое…

Упомянула Дударева и о том, что Ташлин приносил домой старинные книги и вещи, нередко дорогие. Тут Крамниц зацепился за слово «дорогие» и взялся выяснять, почему они Дударевой такими показались. Даже на бумаге чувствовалась обида Дударевой на то, что пристав сказал, будто ей показалось — она уверенно утверждала, что там были и золотые вещи, и серебряные, и с каменьями, и вообще, мол, в дорогих вещах она понимает, потому как не в бедных домах служила. На вопрос, только ли приносил Ташлин домой такие вещи или и уносил тоже, Дударева внятно ответить не смогла, хорошо хоть, от себя додумывать ничего не стала.

— Как вам, Алексей Филиппович? — широко улыбнулся Крамниц.

— Увлекательное чтение, Иван Адамович, — столь же широко улыбнулся я, тут же постарался улыбнуться ещё шире, уж не знаю, насколько у меня это получилось, и спросил: — Но ведь у вас есть и что к нему добавить?

— Есть, Алексей Филиппович, как не быть, — улыбаться он продолжал, но соревноваться со мной в ширине улыбки уже не пытался. — Дом, куда Ташлин входил с той «барыней», это доходный дом купца Букреева. В первом этаже там ателье госпожи Бертольди, второй этаж снимает баронесса фон Альштетт, в третьем и четвёртом этажах сдаются меблированные комнаты. Из всех проживающих в доме лиц женского пола под определение «барыни» подпадает только упомянутая баронесса. Кстати, с Ташлиными она, похоже, и вправду была знакома, мой человек опознал её как присутствовавшую на похоронах Антонины Ташлиной. А потому — вот! — жестом фокусника Крамниц откуда-то извлёк лист бумаги и положил передо мной.

Так, и что тут у нас? Маргарита Фёдоровна фон Альштетт, урождённая фон Зальцен, двадцати трёх лет, римско-католического вероисповедания, дворянка, родилась в Риге, проживает в Москве в доме Букреева, нумер четвёртый по Скатертному переулку, вдова барона Фридриха Карловича фон Альштетта, скончавшегося три года назад, опекунша единственного наследника барона — его сына Фердинанда Фридриховича, двенадцати лет. По итогам испытания, проведённого при окончании Первой Рижской женской гимназии, выявлен второй разряд одарённости… И что у нас тут такого, что заставляет Ивана Адамовича хитренько так улыбаться?

Баронесса? Ну да, среди природного русского дворянства титул не употребляется, его носят те лишь остзейские [2] бароны, предки которых присягнули на верность русским царям при присоединении их земель к Царству Русскому. Никаких преимуществ перед прочими дворянами титул не даёт, но остзейские немцы упорно за него держатся, у кого он есть, конечно же. Так, а что ещё? Ну точно же, вот что!

— Сына барона фон Альштетта? — спросил я Крамница.

— Именно! — просиял он. — Сына, прошу заметить, от первого брака, на Маргарите фон Зальцен барон женился по смерти первой жены своей Гертруды Антоновны, каковая и была матерью наследника.

— Мне одному тут не нравится, что сначала умирает жена барона, затем барон женится вторично, умирает сам, а наследством его сына распоряжается вторая жена? — недоверчиво поинтересовался я. — И поправьте, если я ошибаюсь, барон был заметно старше этой самой второй жены?

— Всё так и есть, Алексей Филиппович, — подтвердил Крамниц. — Барон фон Альштетт скончался в возрасте сорока семи лет, а на семнадцатилетней Маргарите фон Зальцен женился, будучи сорока четырёх лет от роду.

— И почему мне кажется, что первая жена барона умерла при обстоятельствах, наводящих на мысль об отравлении? — продолжил я играть в угадайку.

— Мне и самому так казалось, — со вздохом признался Крамниц, — тем более, что Альштетты и Зальцены были соседями. Но нет. На барона с женой напали разбойники, обстреляв из ружей коляску, в которой ехали Фридрих и Гертруда фон Альштетты. Барона ранили в обе ноги и плечо, баронесса погибла на месте.

М-да, ошибочка вышла… Ну да ничего, бывает.

— И что собираетесь с этой баронессой делать? — спросил я.

— Допрошу, — деловито ответил Крамниц. — Для начала на предмет знакомства с обоими Ташлиными, а там посмотрим, что она ещё скажет. И последить за ней велю, предъявлять ей всё равно пока что нечего.

Ну да, тут он, пожалуй, прав. Предъявить баронессе и правда нечего, поэтому приделать ей хвост было бы неплохо. Ну и ответы её на вопросы Крамница почитать будет тоже интересно.

…От Крамница я сначала заехал в родительский дом. На Бархатную книгу я, конечно, подписался, но получать её начну только с нового выпуска, то есть с сентября месяца, а посмотреть, что там писано про баронессу фон Альштетт, хотелось. Посмотреть-то я посмотрел, но у меня осталось впечатление, что от Ивана Адамовича я узнал о баронессе намного больше. Тут мне пришло в голову, что есть ещё одно место, где об этой даме могут знать что-то интересное, и я заторопился домой.

— Варежка, — поначалу, было дело, любимая супруга пыталась возражать против такого к себе обращения, но когда я предложил ей вспомнить, сколько добра, тепла и уюта связано с этим словом, мнение своё поменяла. Единственное, она попросила называть её так только наедине, что я с радостью и обещал — слово-то и правда настолько тёплое и милое, что лучше так звать жену не при других. — Варежка, а ты часом не знаешь ли чего о баронессе фон Альштетт?

— Маргарита фон Альштетт? — переспросила Варя. — Нас взаимно представляли. Но я не скажу, что близко с ней знакома.

— Что так? — кажется, Варенька что-то не договаривала.

— Среди моих подруг приятельствовать с этою особою не принято, — улыбка у Варварушки получилась какая-то двусмысленная.

— Почему? — я имел твёрдое намерение преодолеть воздвигаемую Варей стену недоговорённости.

— Она такая… — Варя смешно наморщила личико, подбирая нужное слово, — такая… странная, — более подходящее слово на ум моей супруге так и не пришло.

— И в чём же странность баронессы? — заинтересовался я.

— Сегодня она вежливо беседует, а завтра запросто может сделать вид, что со мной не знакома, — растолковала Варя. — Ведёт себя так, будто ей всё равно, что о ней подумают и скажут.

Да уж, в глазах света такое недопустимо. Понятно, почему Варины подруги стараются не общаться с баронессой и Варю побуждают к тому же. Зато непонятно, как с таким характером баронесса вообще выбиралась в свет. И как ей удавалось приятельствовать с Ташлиной, тоже непонятно.

— Знаешь, Алёша, — Варенька поморщилась, — пока подруги не выказали мне неудовольствие, я успела несколько раз побеседовать с Маргаритой. И, честно говоря, мне жаль, что приходится теперь её избегать.

Я промолчал. Нет, очень хотелось спросить, почему, но промолчал. Вот прямо чуял, что сама сейчас скажет. И не ошибся.

— Она много где была, многое видела, — пустилась Варварушка в объяснения. — И рассказывает так интересно… Если бы только не эта её странность!

Действительно, странность. Крамницу надо будет сказать, его такое точно заинтересует…

[1] Последняя модификация русской винтовки — карабин обр. 1944 года

[2] От немецкого названия Балтийского моря — «Остзее».