Хитрая затея

Глава 2. Дурацкая история

К частной жизни отношение тут у нас совсем иное, чем в бывшем моём мире. В чём-то получше, даже намного лучше, а что-то мне до сих пор остро не нравится. Например, здесь очень строгие, пусть и неписаные, требования к внешнему виду. Конечно, что-то подобное было и в прошлой моей жизни, но там эта строгость ограничивалась по месту и времени — даже если человек на работе обязан был появляться не иначе как в костюме и при галстуке, вне работы он мог нарядиться во что только его душа пожелает. А здесь иметь внешний вид, приличествующий твоему положению в обществе, ты обязан всегда и везде. Да, некоторое пространство свободы и в этом остаётся, но уж больно оно тесное. Я вот, например, ношу усы и брею бороду, что среди благородных господ встречается крайне редко, и не ношу бакенбарды, что у местных безбородых в моём сословии не принято вообще, вот, собственно и всё. Ах да, ещё я периодически позволяю себе вольности в одежде, но тоже в весьма ограниченных пределах. Завязать галстук совершенно не встречающимся тут образом я могу, а вот выйти в летнюю жару на улицу в рубашке с короткими рукавами — уже никак.

С другой же стороны, неприкосновенность частной жизни здесь просто невероятная. Никаких папарацци, к примеру, тут нет и быть не может, а если и появятся, то ненадолго — те, за тайнами чьей личной жизни эти шакалы охотятся, просто будут в них стрелять, на том всё и закончится. Про незыблемость права любого человека защищать себя, свой дом и своё имущество от воровских покушений вплоть до уничтожения преступника я даже не говорю, здесь никому и в голову не придёт не то что оспаривать это право, а и просто ставить его под самое невинное сомнение.

Размышления обо всём этом посетили мою умную голову после прочтения маленькой заметки в разделе происшествий «Московского вестника»:

«Храбрая женщина

Прошлой ночью в дом господина Т. на Большой Никитской проник вор. Хозяина дома не было, но его отсутствие не помогло вору совершить задуманное. Госпожа Т., супруга господина Т., схватила недавно приобретённый её супругом карабин системы боярина Левского и двумя выстрелами убила вора на месте. Губной сыск занят установлением личности вора, ранее губной страже не известного».

Что касается личности вора, как и личности репортёра, подписавшего заметку инициалами Г.В., никакой надобности в их выяснении я не видел, но вот выяснить личность храброй госпожи Т. желание у меня появилось очень сильное. Заметка, конечно, и сама по себе неплохая реклама для оружия системы боярина Левского, но если бы удалось убедить храбрую женщину лично сказать несколько добрых слов о выручившем её карабине издателям, а через них и читателям «Московского охотничьего ежегодника», для роста продаж моего оружия оно вышло бы куда как полезнее.

Собственно, установить личность госпожи Т. я мог двумя способами — обратившись в редакцию «Московского вестника» или заглянув к старшему губному приставу Шаболдину. Выбрал я, разумеется, Шаболдина — с хорошо знакомым человеком иметь дело приятнее, да и к дому моему Елоховская губная управа намного ближе.

Уже на следующий день я узнал, что дом нумер восьмой по Большой Никитской принадлежит приказному советнику Евгению Павловичу Ташлину, а храбрую пользовательницу карабина моей системы зовут Антониной Георгиевной Ташлиной, в девичестве же она была Фильцевой. Надо сказать, с одним Фильцевым, тоже, кстати, Георгиевичем, я уже знаком. Поручик Владимир Георгиевич Фильцев состоит порученцем того самого генерала Бервальда, что пристроил Смолина мне в дворецкие. Нет, что мир тесен, а Москва — большая деревня, я знал ещё в прошлой жизни, но тут это выражено даже намного сильнее. Предчувствия меня не обманули. Героиня заметки в «Московском вестнике» и впрямь оказалась старшей сестрой поручика Фильцева, и вскорости поручик передал мне согласие зятя и сестры на мой к ним визит.

Увы и ах, но визит этот мою мечту об участии госпожи Ташлиной в рекламе карабинов Левского просто похоронил заживо. Во-первых, наотрез отказалась сама Антонина Георгиевна, во-вторых, никакого желания пойти мне навстречу не выразил глава семьи, а, в-третьих…

В-третьих, впечатление от четы Ташлиных у меня осталось какое-то невразумительное. Приняли меня вполне любезно, но любезность эта смотрелась не сильно естественной. Антонина Георгиевна, постоянно оглядываясь на супруга, немногословно рассказала примерно то же самое, что было в газете, Евгений Павлович поблагодарил меня за великолепное оружие, так кстати купленное им совсем недавно, но, как я уже сказал, никаких полезных для меня последствий наша беседа не имела. Да и вообще, осталось ощущение, что в этой истории что-то не так.

Уже на обратном пути до меня наконец-то дошло, что именно тут наверняка не так, поэтому я велел извозчику ехать не домой, а в Елоховскую губную управу.

— Значит, Алексей Филиппович, говорите, не могла? — задумчиво произнёс Шаболдин, внимательно меня выслушав.

— Скорее всего, не могла, — уточнил я. — Слишком уж субтильное у госпожи Ташлиной телосложение для лихой стрельбы. Впрочем, не так уж и сложно это проверить.

— Да, пожалуй, что и правда не сложно, — согласился старший губной пристав. — Тем более, раз уж о том говорите вы, Алексей Филиппович. Большая Никитская, конечно, не наша земля, но кое-кого я там знаю, попрошу копнуть поглубже…

Мы договорились, что пристав сообщит мне, что и как там случилось на самом деле, когда тамошние губные с этим разберутся, и я пешком отправился домой. Продолжая по пути размышлять о сегодняшних событиях и впечатлениях, я всё больше и больше утверждался в мысли о том, что при своём хрупком сложении, маленьком росте, общей видимой слабости и отсутствии признаков не то что храбрости, а хотя бы просто более-менее сильного характера Антонина Ташлина стрелять из моего карабина не могла. Даже если бы она и решилась на такое, в чём я сильно сомневался, удержать карабин своими слабенькими ручками у неё бы точно не вышло. Вот и получалось, что застрелил вора кто-то ещё… Но кто? Первая моя мысль была здесь о любовнике, тайно посетившем Ташлину в отсутствие мужа дома. Впрочем, не заставило себя ждать и предположение о том, что никуда муж на самом деле не отлучался, что и стоило жизни незадачливому воришке. Что ж, обе версии имели право на жизнь, хотя вариант с любовником смотрелся предпочтительнее. Не потому, что я настолько циничен и готов везде видеть супружеские измены, а просто потому, что выглядело такое более просто, а потому и более вероятно. Ну зачем, скажите на милость, господину Ташлину так всё усложнять и путать — застрелить вора и переложить это на жену, соврав о своём отсутствии? С другой-то стороны, к варианту с любовником тоже можно было бы найти множество неудобных вопросов, хотя, если я ничего не напутал, взаимные отношения супругов Ташлиных от совершенства весьма далеки. Такое от постороннего взгляда не скроешь, тем более, в домашней обстановке. Но пусть теперь с этим разбирается губной сыск, мой интерес к делу на том и закончился. Ну, то есть, закончится, когда Шаболдин расскажет, что там и как.

…Смолин оказался для нас чрезвычайно полезной находкой. С его появлением образцовый порядок в доме завёлся как бы сам собой, даже Варенька удивлялась, сколь много хитростей домашнего обихода оставались для неё неизвестными. Преемника себе среди слуг Иннокентий Антонович пока не выбрал, но обещал разобраться с этим уже в самом скором времени. Отдав должное обеду, мы с Варей затребовали кофею с пирожными, за употреблением каковых вкусностей я и поведал ей о том, насколько газетные истории иной раз отличаются от действительности.

— Ты, Алёша, так хорошо описал эту Ташлину, — отсмеявшись, сказала Варя. — А опиши-ка мне её мужа…

Зачем младшей боярыне Левской это понадобилось, я не предполагал, но, раз попросила, сказал несколько слов и о Евгении Ташлине — высоком, грузноватом и крепком на вид мужчине, лицо коего могло бы показаться совершенно невыразительным, если бы не цепкий и внимательный взгляд. Ладно, меня он видел первый раз в жизни, и я имел полное право стать предметом столь внимательного изучения с его стороны, но ведь и супругу свою, и обстановку в собственном доме он явно давно и хорошо знает, однако же и Антонину Георгиевну, и мебель, и обои, и паркет он во время нашей беседы разглядывал абсолютно таким же образом.

— Ну вот, сам же видишь, насколько они разные! — пылко подвела Варя итог моему рассказу. — Никакого семейного счастья там и быть не может! Поэтому я почти уверена, что был любовник, знаешь, этакий стройный красавчик, он-то вора и застрелил. Надо было нам с тобой вместе к Ташлиным идти, я бы с ней сама поговорила…

Хм… А вот тут моя драгоценная права, идти и правда стоило вместе. Да уж, как я промахнулся-то… Ладно, на будущее мне урок — если снова придётся беседовать с женщиной, Варю надо брать с собой.

Рассказывать эту историю ещё раз мне пришлось уже в ближайшее воскресенье. Пусть я и отделился от родителей, присутствие на воскресном обеде в родительском доме оставалось для меня, а стало быть, и для Варварушки, долгом, подлежащим неукоснительному исполнению. Вот при очередном таком исполнении я и поделился с родными своим неудачным опытом проверки сведений, полученных из газет.

— На Большой Никитской бедных домов нет, — напомнила матушка. — И где слуги-то были, когда вор в дом лез?

А хороший вопрос! Вот правда же, где были слуги? Даже если им дали выходной, хотя бы один-два человека должны были оставаться в доме! Да, а история тут получается даже более тёмная, чем казалась поначалу…

— Ладно, Алексей, — сказал отец, когда и без того вялое обсуждение забавного анекдота [1] само собой затухло, — не переживай. Бог с ней, с той Ташлиной, дела у нас и так идут неплохо. Ты, кстати, давай, потихоньку готовься в Александров ехать, может, и пораньше придётся, чем собирались. Но да ничего, раньше отъедешь, раньше и вернёшься.

Возразить тут было решительно нечего. После обеда мы с отцом и Василием ещё посидели в отцовском кабинете, пропустив по паре чарок калиновой настойки, поговорили о делах. Толкового управляющего в Александров отец нашёл, и в ожидании казённого заказа на винтовки для армии упор завод делал на карабины, револьверы и охотничьи ружья, а также на патроны к ним. Выделку патронов к винтовкам казна забрала себе полностью, но мы как-то не переживали — и заплатили нам за уступку привилегии и подготовку мастеров Воронежского казённого арсенала хорошо, и мороки нам теперь меньше. А карабины наши и без Ташлиной уходили неплохо, да и на отсутствие заказов на них мы совсем не жаловались.

Пока мы обсуждали дела оружейные, Варя успела обстоятельно поболтать о своём, о женском, с матушкой и Анной, Татьянке с Оленькой тоже досталось нашего внимания, пусть и не так много, как им того хотелось бы, так что к себе мы с супругой вернулись уже ближе к вечеру. Ужин после обильного обеда устроили скромный, зато с нескромным продолжением, затянувшимся на полночи. Ну а что вы хотите, дело молодое, полугода ещё со свадьбы не прошло.

В ожидании известий от Шаболдина я занялся составлением той самой пояснительной записки к своей диссертации, что должна была идти приложением к прошению. Ушло у меня на обе бумаги чуть более седмицы, и управившись с ними, я ненадолго задумался, отправлять ли их почтой или же отнести лично. Решил всё-таки, что лучше будет почтой — её надёжность, тем более, в пределах Москвы, сомнений не вызывала, а идти на приём к господину профессору Маевскому по вопросам более протокольным, нежели научным было бы в нынешнем моём положении невместно. Уж не знаю, случайно ли так совпало, или всё-таки моя отмеченность снова обернулась удачей, но прямо на следующий день после того, как пакет с прошением и запиской был отправлен в университет, мне позвонил старший губной пристав Шаболдин.

Я сразу пригласил Бориса Григорьевича на вечерний чай, и пристав, закончив со служебными делами, пришёл ко мне. Тому, что я не отослал Варю, когда мы сели говорить о деле, Шаболдин удивился, но, надо полагать, тут же сообразил, что это мой дом и мои правила, и раз уж я таким образом поступил, то так тому и быть.

— Дурацкая история, должен вам доложить, Алексей Филиппович, получилась, совершенно дурацкая, — сокрушался старший губной пристав. — Господин Ташлин вдруг поменял свои первоначальные показания и пояснил, что никуда он не уезжал, а слух о своём отъезде по служебным делам пустил, чтобы отсрочить выплату карточного долга. Вот он-то сам вора и застрелил, а не его супруга. Да и пристав тамошний Крамниц говорит, настолько всё очевидно было, что он с самого начала не поверил, будто это госпожа Ташлина с вором справилась.

— Что ж, всё, как я и предполагал, — с удовлетворением отметил я. Да, с рекламой своих карабинов через госпожу Ташлину я пролетел, но хоть подтверждение собственной правоты погрело душу. С паршивой овцы, как говорится…

— Всё, да не всё, — усмехнулся пристав.

— Это, простите, как? — не понял я.

— А так, Алексей Филиппович, что Крамниц уверен: пусть супруга Ташлина ни в кого не стреляла, но и сам Ташлин дома в ту ночь и правда не был, — выдал Шаболдин. Ну ничего себе поворот!

— Вот! — торжествовала Варя. — Я же говорила!

— А что, прошу прощения, вы говорили, Варвара Дмитриевна? — заинтересовался Борис Григорьевич.

— Что у Ташлиной был любовник! — выпалила Варвара. — И это именно он и стрелял!

— Ну, любовник или кто ещё, этого мы теперь не узнаем, — с лёгким сожалением сказал Шаболдин, однако признательный поклон в сторону моей супруги обозначил.

— Почему не узнаем?! — Варенька даже опешила.

— Так закрывать дело будут, — развёл пристав руками. — Вор убит, кто бы из находившихся в доме его ни застрелил, ничего это не меняет. Тем более, Ташлин сказал, что это он. Никаким иным имеющимся по делу сведениям слова Ташлина не противоречат, в доме, по словам того же Ташлина, ничего не пропало, то, что никуда он по служебной надобности не выезжал, установлено совершенно определённо, — вот, собственно, и всё.

— Но как же так?! — обиженно возмутилась Варенька. — Как же не выезжал никуда Ташлин, если этот ваш Крамниц уверен, что не было его дома?

— Не выезжал по службе, — уточнил Шаболдин. — А что там у него не по службе приключилось, того, боюсь, Крамниц узнать уже не сможет.

— И где же Ташлин служит? — похоже, я начал что-то соображать.

— В Палате государева двора, — без особой радости ответил пристав. Да уж, то ли не пожелало начальство этого Крамница тягаться с ведомством, управляющим царским имуществом, то ли Палата не захотела, чтобы публично склонялось имя не самого последнего её чиновника, то ли то и другое сразу.

— А вора, кстати, опознали? — я попытался зайти с другого конца.

— Пока нет, — недовольно буркнул Шаболдин.

Да уж, насколько я себе представлял, долго держать тело убитого вора на леднике прозекторской не будут. Изограф зарисует лицо и особые приметы на теле, по каковым потом его и опознают, если найдётся, кому. Тело же похоронят по-христиански, пусть и крайне скромно, да молиться священник будет за раба Божия, «имя же его Ты, Господи, веси».

Вот уж действительно, дурацкая история…

[1] В те времена анекдотом называли примечательный случай из жизни, а не короткий смешной рассказ с неожиданной концовкой